Колёк

                Коля – Калёк
               
                А.И.Иванов

Деревня… Летняя ночь коротка. Не успеешь  глаза сомкнуть, как уже нужно вставать,  со скотиной управляться. Кормить, поить, доить да в стадо провожать. Только – только забрезжил рассвет. Нудный и беспрестанный стук в дверь разбудил Антона.
- Кому там ещё не спиться? – хрипло пробурчал он, направляясь к двери.
На крыльце стоял Калёк. Щуплый, но кряжистый мужичок среднего роста и возраста. Склонив голову набок, с жалобной улыбкой он пристально смотрел на Антона. Видно то, с чем он пришёл, было для него безотлагательным и необходимым  как хлеб, вода или воздух.
- Ты чего Калёк, всю ночь рассвета ждал, но так и не дождался, решил меня разбудить?
- А ты откуда знаешь, что я всю ночь не спал, рассвета ждал?- удивлённо спросил Николай.
Перед тобой комар прилетал, да всё про тебя и нажужжал.
- Да ну?
- Вот тебе и ну… гну… Жаль что у тебя часов нет, а то бы треснул тебе в лобешник, что б засечь, сколько минут звенеть будет.
- Где будет звенеть? – непонимающе спросил Николай.
- У тебя в голове, чудик. Чего припёрся – то, такую рань? 
Калёк, молча стоял переминаясь с ноги на ногу, не зная с чего начать.
- Помнишь Антоша, мы вчера с тобой дрова в лесу готовили. В обед развели костёр. Картошку, сало жарили, а комары нас живьём съедали…
-Чего ж не помнить, конечно помню.
 - А потом, ты похвастался, что у тебя есть такая хреновина, которая в розетку вставляется, а в неё вкладывается пластинка. Как называется – запамятовал, вроде как рапорт…
- Не рапорт, а раптор, - поправил его Антон.
- Точно, раптор, - обрадовался Калёк. – Вот я и пришёл к тебе спросить: -
- Не остались ли у тебя старые пластинки, или ты их выбрасываешь?
- Остались, а тебе старые – то зачем?
- Понимаешь, я завтра собрался в лес, жерди готовить. Нужно прясло подновить, не – то осенью скотина весь огород стопчет.
Антон недоумевающе и ошалело посмотрел на Колька.
- Погоди, так в лесу же нет ни электричества, ни розеток. Куда ты эту хрень с пластинками втыкать – то будещь?
- А я никуда не буду втыкать.
- Что же ты с ними делать будешь?
- А я их размешаю, да выпью.
От удивления и абсурдности решения комариного вопроса, у Антона непроизвольно раскрылся рот, глаза выкатились, готовые вот – вот выскочить из орбит. Он невольно зашатался, чудом не грохнувшись с крыльца. Его охватил безудержный смех. Он смеялся долго и надрывно, до колик в животе. Калёк молча стоял и с серьёзным видом и недоумением смотрел на Антона. Он никак не мог понять, что такого смешного он сказал.
- Калёк, ты это серьёзно. Размешаю и выпью, -  спрашивал он, и его опять охватывал приступ смеха.
- Конечно, серьёзно. Размешаю и выпью. Ни один комар меня не возьмёт. Да я, еле утра дождался. Думал, что кто – нибудь раньше меня придёт,  да всё заберёт. Ан нет, оказывается, успел.
Антон зашёл в дом и вынес пригоршню штук двадцать – двадцать пять использованных пластинок. Его изнутри распирало любопытство,  удивление
и простота решения вопроса, борьбы с кровососущим комариным родом.
- Калёк, я тебе даю пластины, а ты мне слово, что если ты «боты завернёшь», то я здесь ни при чём.
- Даю слово, даю слово Антоша. Ты здесь ни   при чём. Я сам так решил от комаров защититься.
ОН осторожно переложил пластины в карман, похлопал по нему и проговорил:-
- Ну всё комарики, пипец  вам всем будет. – И пошёл к калитке.
Антон, покачивая головой смотрел ему вслед…
- Обалдеть…     Нарочно не придумаешь…
После ухода Калька, ложиться спать, не было смысла. Поднялась  жена, и они начали управляться с хозяйством. Проводив скотину в стадо, Антон занялся дровами. Осиновые чурки раскалывались без особого труда, легко, играючи. В воздухе ощущался тонкий, еле уловимый, пряно – кисловатый запах  свеже - колотых  осиновых поленьев.
Ближе к обеду, прибежала жена Николая  Фрося. Размахивая руками, путанно и сбивчиво начала упрашивать Антона съездить в лес за Кальком.
- Антоша, едрить тебя в кочерыжку, не дай горю случиться, заводи свою тарантайку–дрыгалку  да поедем в лес за Кальком. Он весь посинел, еле дышит, а может уже и помер ( конечно, это она сказала другими словами, более ядреными и заковыристыми, с крутыми мужскими оборотами,но их смысл, был примерно тот же).
- А что случилось? – прикинувшись « овечкой» спросил Антон.
Бросив колун, быстрым шагом пошёл заводить  самодельный  тракторишко.
«Вовремя дурака включит – тоже подвиг». Говаривали в деревне старики.
Фрося пронизывающе посмотрела на него и, прослезившись сказала:
Всё было нормально. Готовили жерди. Присели отдохнуть. Развели костёр, приготовили чай. Смотрю, он в свою кружку положил  каких – то сине – рыжих пластинок, штук пять. Я спросила что это, а он говорит, что от комаров, новое средство. Мешал, мешал их в кружке, но они не размешивались.Тогда он их достал оттуда, разжевал и съел. Ещё мне предложил, но я отказалась. Сам посуди, Зачем я буду травить свой организм какой – то гадостью, если комары меня и так не кусают?
- Странно, - удивился Антон, - Всех кусают, а тебя нет. Может ты  слово, какое заговорное знаешь?
- Ага, знаю. Как скажу, не то, что комары дохнут, уши у людей в бычий хвост сворачиваются.
Давненько, по молодости да по глупости, отсидела Фрося в тюрьме четыре года. Работала она в торговле, отпускала пиво. Как – то раз, продала четыре бочки, а деньги в кассу не сдала. Положила себе в сумку и поехала в Сочи. Отдохнуть, да мир посмотреть.   Неизвестно,  доехала она или нет до Сочи, но в деревню вернулась через четыре года. Явно повзрослела, ума набралась. При случае, если выведут, материлась так, что у бывалых мужиков челюсть отпадывала.
- Вот это баба! – цокая языком, приговаривали многие.
Фрося, у Калька была третьей женой. Ему как – то не повезло с первыми двумя. Где он с ними знакомился и откуда привозил, одному Богу известно. Но то, что обе оказались воровками, это точно. Как первая, сняла со сберегательной книжки все накопления, собрала свои вещи и съехала в неизвестном направлении, так и вторая. Всё было сделано быстро и чётко, как под копирку. Только с одной разницей. Три года перерыв.
По жизни Калёк был простым и безобидным мужиком. Неизвестно почему, но всегда, его же простота и доброта выходила ему боком. Когда он женился в третий раз, Фрося всё взяла в свои руки. Жизнь их наладилась, появился достаток. Детей пока не было…
- Фрось, так почему тебя комары- то не кусают? Но только честно, - вновь напомнил Антон.
- Комар – это тоже Божья тварь, и он её создал не для того, чтобы пакость делать людям, а для того, чтобы они стали добрее и терпеливее. Что б очистить их души от злобы и ненависти.
- Ты что, хочешь сказать, что комар своим укусом меня лечит, делает добрее и счастливее, и за  это я ему ещё должен сказать спасибо?
- Именно так.
- Ну , ты загнула Фрося… Обхохочешься….  Значит, по твоему выходит, что комар сел на мою шею, напился моей кровушки по самое некуда и, еле шевеля крылышками полетел восвояси. А я ему вдогонку, спасибо тебе комарик за то, что сделал меня добрым и благородным, душа моя стала чистой, светлой и прозрачной как у младенца. Не забывай меня, как проголодаешься, прилетай сюда же, ради тебя дорогого я и портки  скину. Кушай на здоровье, ничего не жалко. Он со злобой посмотрел на Фросю, потом покрутив пальцем у виска, добавил,-
- Ку – ку.
- Я очень тебе сожалею, - ответила она.
Это вконец взбесило Антона, со злости он чуть из трактора не выпрыгнул.
- Смотри что делается, несёт какую – то галиматью, ахинею, и она же мне сожалеет, думает, что у меня крыша съехала, гуси полетели.
- Да успокойся ты, Антоша, что вскипятился – то, как медный самовар, того и гляди пар из ушей пойдёт.
-Вот посмотри,- вновь начала Фрося,- Над тобою висит комариная туча, а надо мной всего один – два. Ты не задумывался – почему?
- Интересно,  почему? – удивился Антон.
- Потому, что я спокойная и комаров вообще не замечаю. Для меня они что есть, что нет – одинаково. Видно для них, моя кровь не вкусная, они и облетают меня стороной. Вспомни, тебе наверняка приходилось наблюдать такую картину: - Заходит в дом не знакомый человек. Кошка выглянет, посмотрит, понюхает, если добрый, хороший человек, то она начинает у его ног ластиться и мурлыкать, а если нет, она фыркнет и уходит в другую комнату.
- Да, действительно, сколь раз замечал.
- Так вот, - продолжала Фрося, - я полагаю, что от каждого человека что –то исходит, какие –то микро волны, импульсы, которые мы редко замечаем друг у друга, а вот животные и мелкие твари наподобие комара, к ним особо чувствительны, и их реакция на это, не заставляет себя долго ждать. К тому же, когда человек злится и негодует, кровь его портится. Вот эту испорченную кровь и старается забрать комар. Для него она является лакомством. От того комар и живёт мало, что питается испорченной кровью.
- Ты что, хочешь сказать, что комар жизнь свою ложит  во имя спасения человека? – с недоверием спросил Антон.
- Именно так, - немногословно ответила Фрося.
- Жаль, что комар росточком мал, а так, можно было бы и медаль ему какую ни будь  выхлопотать.
- Очень смешно, хохмач новоявленный. Ну, прям второй Задорнов, -обиделась Фрося.
Худо – бедно, с подковырками и перебранками добрались до Калька.
В теньке, под огромной берёзой, была наспех сложена лежанка из осиновых веток, на которой и находился пострадавший. Его лицо, с синюшным отливом ,немного распухло и отекло. Он негромко постанывал.
Наложив по больше  веток, чтоб его не слишком трясло при езде, они осторожно переместили его в кузов. Поехали в Районную больницу, которая находилась в десяти километрах, в соседнем селе.
Сразу, по приезде в больницу, Кальку сделали интенсивное промывание желудка, после чего положили под капельницу. Минут через сорок, он пришёл в себя, начал подавать признаки жизни. Отёк с лица спал, щёки порозовели, а нос стал ярко – красным, на котором хорошо были видны мелкие пупырышки, как у заядлого  пьяницы.
- Ну что, одыбал? – спросил сосед попалате, немного помолчав, добавил:
- Не стесняйся пьяница, носа своего, он ведь  с красным знаменем, цвета одного,- с пафосом, подняв руку вверх, продекламировал он.
- Шуткуешь? – негромко спросил Калёк.
- Ага, шуткую. Не обижайся, я просто с рождения весёлый человек. С утра, как проснусь, так и  шуткую, так и  шуткую.
- А морду тебе за это не били? –
- Били, и не раз, а что толку. Сам, я может, и не хочу шутковать, а рот произвольно открывается  и язык молотит чёрти – что, даже сам удивляюсь.
Откуда всё  берётся? Вот опять начинается
-Ты Калёк наш не грусти, а то не будет хрен расти.
- Хрен уж вырос, дальше некуда
- Что, в штанах не помещается?
- В штанах помещается, а морду тебе, всё таки нужно подреставрировать, -заключил Калёк.
А вот эту хохму не слышал? – спросил опять шутник.
- Какую?
- Идут по деревне две утки. Шлёп – шлёп, шлёп – шлёп. Одна у другой спрашивает: -
-А где у вас пруд – то?
- Вторая ей отвечает: -
- А где поймают, там и прут.
Мужики, лежащие в палате, дружно засмеялись.
- Ах ты охальник, ах ты охальник, треснуть бы тебя по башке этим горшком с хинкалиями, тогда б ты знал, где и что молотить.  Заругалась на его вошедшая санитарка баба Ганя.
- Между прочим, подал голос другой. Больной, - Хинкалии, баба Шура, это дагестанские пельмени, а не то, что Вы думаете.
- Ещё один умник объявился, - парировала баба  Ганя, - Надо доктору сказать, чтоб выписывал вас. Без всяких анализов видать, что перелечились.
- Мели, мели Емеля, твоя неделя.- высказал своё мнение Калёк.
- А вот ещё одна байка, - не унимался шутник.
- Зима. В деревне всё позамело.  Приезжает на выходные к бабке внучка. Вся такая разодетая, расфуфыренная. Нос к верху, в упор никого не замечает. Пообедала, отдохнула и спрашивает у бабуси:
- А вечером, куда можно сходить – то?
- Куда, куда? На ведро. – отвечает бабуся.
Опять раздался дружный хохот.
Эти байки, могли бы продолжаться до вечера, если бы не процедурная медицинская сестра, вкатившая в палату небольшой, передвижной столик, на котором располагались таблетки, мензурки со снадобьем и множество шприцов.
- Емельянов, Коновалов  и  все остальные, готовьте  попы, - строго  приказала она.
Все зашевелились, начали переворачиваться на живот.
Что – то бурча себе под нос, Емеля пошёл к своей кровати.
Коля - Калёк  пролежал под капельницей три дня, после чего его выписали. Вернувшись  домой, истопил баню. Долго  парился, нещадно хлеща себя свежим, берёзовым веником, будто наказывая за какие – то неискупленные грехи. Здесь же, в предбаннике отлежался на самодельной  деревянной кровати. Приняв на грудь граненый стакан живительной влаги – самогона, уснул мертвецким сном.  Поутру, чуть только взошло солнце, они направились с женой  в лес, готовить жерди.
- Ты пластины –то не забыл? – подковырнула Фрося.
- Не трави душу…. 

 


-