На графских развалинах

Художник Владимир Никольский на заре своей юности проживал в деревне Шереметьевка, бывшей вотчине графского рода Шереметьевых. До революции это было процветающее село с населением до трёх тысяч человек. Там преуспевали торговля, земледелие, коневодство, кожевенное и шорное производства.
А Шереметьевская церковь, строительство которой завершилось в 1820 году, славилась не только во всей округе, но и по всей России. Это была одна из красивейших церквей в Казанской губернии. По красоте своей она лишь немногим уступала Московскому Собору Василия Блаженного. Строили её московские архитекторы. В 1956 году она была уничтожена, как обитель предрассудков и источник опиума для народа. Так тогда оправдывали это варварство.
Так вот на развалинах этого артефакта и прошло детство Володи. Как он сам вспоминает, было, ему тогда лет двенадцать. В те годы это являлось любимым местом для игр всех местных пацанов. Груды битого кирпича и ещё не разобранные до конца остатки стен, полузасыпанные землёй и заросшие мелким березняком и кустарником, представлялись таинственными лабиринтами и позволяли играть и в войну, и в разведчиков, и в партизан. Такие вот были «детские рекреационные площадки» в те времена.
Однажды, забравшись в какую-то щель, Вовка обнаружил что-то типа узкой норы, уходящей вглубь развалин. Начал палкой ковырять землю и кирпичную крошку и нора стала расширяться. Остановиться было невозможно, и они с дружком Колькой дня за два расширили проход и продолжали копать, пока не уперлись в какую-то плиту. Здесь любопытство одолело окончательно. Заметив с одного угла вроде какую-то дырку, они с удвоенной энергией стали расковыривать её железным прутом. Спрессованный грунт потихоньку стал поддаваться и в конце концов образовался лаз, в который уже можно было протиснуться.
Они решили пока никому  ничего не говорить о своём открытии. На следующий день после школы, захватив пару свечек и спички, окружным путём пробрались к заветному месту.
Вовка, на правах главного полез первым. Кольку на всякий случай оставил снаружи. Тонкий и гибкий, как червяк, он протиснулся в узкое отверстие и очутился на каменном полу, покрытом плесенью и пылью.
На него пахнуло сыростью и гнилью подземелья. Похоже, это был подвал старой церкви. Разогнулся, зажег свечу и когда глаза немного привыкли к темноте начал разглядывать помещение.
Первое, что его поразило, это то, что здесь, в полной темноте на полу между плитами как белая щетина торчали какие-то длинные белёсые проростки. А с невидимого потолка свешивались полупрозрачные липкие нити. Зябко поёживаясь и озираясь в этом страшном подземном царстве, тем не менее, он двинул вперёд.
И вот в колеблющемся свете мерцающей свечи увидел на полу черный полуистлевший мешок, чем-то доверху набитый. Пристроив свечку, хотел было развязать, но тот рассыпался в прах. Перед его глазами предстала всевозможная дореволюционная армейская амуниция. Были тут и эполеты с золотым шитьём, и офицерские фуражки с кокардами и двуглавыми орлами, и сапоги со шпорами и прочие аксельбанты. Но всё это, кроме сапог, расползалось при первых прикосновениях и в руках оставалось только золотое шитьё в виде блестящих жёлтых паутинок и пружинок, украшавших когда-то всё это великолепие. А сколько там оказалось разных медалей, уже позеленевших и покрытых густым слоем пыли.
Что-то зашуршало в темноте и он, схватив первое, что попало под руку, какую-то железку, в ужасе рванул к выходу. Выбравшись на волю, зажмурился от яркого света. Там ожидал сгорающий от нетерпения Колька.
- Ну что там? Давай, рассказывай!
- Да вот, посмотри…
И передал другу железку, которую притащил с собой. Стали разглядывать. Оказалось, что это ржавый обломок сабли с витой бронзовой ручкой невиданной красоты, позеленевшей от старости. Когда Вовка дрожащим голосом стал описывать, что там смог увидеть, оба с восторгом и каким-то благоговейным страхом поняли, что нарвались на настоящий клад.
Несколько дней они ходили по деревне как заговорщики, изо всех сил стараясь удержать в себе великую тайну своего открытия.
Но жизнь шла своим чередом. Школа, футбол, работа по дому. А в сельпо в магазин завезли такие вкусные, разноцветные и блестящие  как самоцветы леденцы, что при их виде приходилось глотать слюну, чтоб не захлебнуться.
Терпеть далее было невозможно и посовещавшись, приняли решение продать или обменять саблю. Надо только найти подходящего покупателя. Решили обратиться к человеку, который знал толк в железках. Это был дядя Миша, местный кузнец, у которого они не раз бывали в кузне и любовались его работой, в том числе и завитушками на металлических оградках, которые он мастерил для всех желающих.
Дядя Миша, развернув тряпку и увидев чудный образец старинной бронзы тончайшей работы, сразу понял, что почём. А глянув на вихрастые головы продавцов и их блестящие глаза, строго спросил:
- Откуда?!
Как они ни крутились, как ни вертелись, но всё-таки пришлось рассказать и про развалины и про подкоп и про клад.
Теперь уже глаза загорелись у кузнеца. Пообещав мешок леденцов, и угостив для начала мёдом, он предложил ещё разок другой слазать в подвал и все, что там найдут принести ему. А он их уже не обидит. Только никому ни слова. Ни учителям, ни тем более родителям. На том и порешили.
На следующий день, сбежав пораньше из школы, они окольными путями направились к разрушенной церкви. С собой захватили мешок, верёвки, свечи. Прибыв на место для начала попытались ещё хотя бы немного расширить узкий лаз в подземелье. С большим трудом им удалось расковырять проход чуть пошире, и они теперь уже оба, по очереди пролезли в пугающую темноту. Зажгли свечи и держась за руки, чтоб было не так страшно, стали продвигаться по коридору вглубь. На полу им начали попадаться старинные позеленевшие монеты с орлами, старые сабли, почему-то все с обломанными клинками, ржавые ружья со сгнившими прикладами. Потом они наткнулись на старинные иконы и церковную утварь. Подсвечники, кадила, подносы, серебряные оклады. Особенно запомнился один огромный напольный подсвечник, напоминавший ажурную люстру.
Несколько дней по вечерам они таскали мешками это добро кузнецу. А тот когда узнал про люстру, которая не проходила в узкий лаз, сразу сообразил и велел пацанам её раскрутить на части, по ярусам.
Попыхтев, не сразу, но это удалось, так как старинная бронза, не ржавела, а покрывалась благородной патиной, которая и позволяла разбирать изделия из неё. И хотя  все потемнело, побурело, позеленело от времени,  невозможно было оторвать глаз от такой красоты.
Ребята от пуза угощались леденцами и мёдом у «доброго» дяди Миши.
Возвращаясь в  те времена, Никольский и сегодня с досадой вспоминает:
- Вот были мудаки! Вот были дебилы! Это ж сколько добра мы ни за хрен собачий перетаскали этому хитромудрому кузнецу!
А потом, то ли от их суеты, то ли как говорят, от землетрясений, которые,  по словам старожилов все-таки иногда потряхивали местные недра, где-то что-то сдвинулось, и нора обрушилась на всем протяжении. Завалив кирпичами, землёй и обломками проход. Хорошо, хоть обвал произошёл в их отсутствии и ни кого не засыпало.
Вот такая история приключилась с художником в детстве. В том полуголодном, рваном и холодном, но всё-таки счастливом детстве. Которое, тем не менее, и сегодня вспоминается с теплом, радостью и грустью. Так же как в его картинах «В гостях у бабушки», «Старый колодец»…