Первый снег и мыльные пузыри

Прислонившись лбом к оконному стеклу, он глядел во двор. Стекло запотевало от дыхания, и он, то и дело, протирал его рукавом. За окном сыпал мелкий снег, накрывая скамейки, старый оранжевый “Москвич”, клумбы с засохшей травой, и тут же расплывался в лужи.

— Не люблю первый снег – шептал он сам себе.
В комнату вошла жена, но он не замечал и продолжал бормотать себе под нос.
— Ты  бредишь? – усмехнулась она.
— Что, что?
— Ничего, говорю, что ты бредишь. О чём? Интересно.
— Я не брежу.
— Ну, ты же только что плёл что-то: “Не люблю снег, не надо снега”, что-то такое.
— Да нет, это я про себя.
— Знаешь разговоры с самим собой тревожный знак.

Он  досадливо отмахнулся, повернувшись к окну. Она что-то буркнула и вышла. На кухне зазвенели тарелки.
Стало совсем темно, снег усиливался, а он, к неудовольствию жены, отойдя ненадолго, снова возвращался к окну.

— Опять? Cколько можно в окно пялиться? – спрашивала она.
— Я тебе мешаю?
— Нет, не мешаешь, но как можно, так тупо тратить свое свободное время? Ты обещал, как будет выходной, стулья подремонтировать. Вон, шатаются все.
— Ладно.
— Опять “ладно”. Новое что-нибудь скажи.
— Тебе что, сидеть не на чем?
— Представь себе, скоро будет не на чем. Кто зайдет – стыдно. Стула нормального в доме нет — все шатаются.
— Плевал я на них. И на стулья, и на тех, кто придет. Всё равно никто хороший не придет, а если придет кто-то хороший, ему будет наплевать какие у нас стулья.
— Ну, началось… Кстати, сколько я тебе говорила: Не прислоняйся лбом к  стеклу. Пятна же жирные остаются. Мне же оттирать потом надо будет. Ты-то не будешь оттирать? Что за привычка идиотская?
Он молчал и вяло отмахивался.

 Наступил вечер, со школы пришла дочка. Квартира ожила. Она смеялась, рассказывая что-то во время ужина, и они с женой тоже чему-то смеялись.

Потом дочка уходила в свою комнату, растворялась в интернете или болтала по телефону. Жена усаживалась у телевизора. Раньше он тоже всегда смотрел телевизор по  вечерам, но в последнее время ему не хотелось ничего смотреть, и он, то лежал на кровати, глядя в потолок, то подходил к окну и прислонялся лбом к стеклу. А иногда, брал стакан, наливал воды, добавлял шампуня, доставал соломинку, и, развалившись в кресле, пускал мыльные пузыри. Ему просто нравилось наблюдать как раздувающиеся радужные шары бликуют, расплываются, меняют цвет и внезапно лопаются, брызгая на нос, а иногда и в глаза.

— Ну, вот это уж, совсем идиотизм. – возмущалась жена – В детство впадаешь? Рановато.
Он даже не считал нужным отвечать, просто макал концом соломинки в стаканчик и старался выдуть как можно больший пузырь.

 Больше всего он любил, когда дочка засыпала, сидя у компьютера. Тогда он брал её на руки, нес, как маленькую, в кроватку, а она улыбалась сквозь сон, и они, вместе с женой, снимали с неё одежду и укрывали одеялом. В этот момент, он чувствовал, как никогда сильно, свое единение с семьей, с людьми, с миром, и потом, уже уложив дочку, уходил на кухню, в волнении закуривал и бормотал что-то себе под нос.

Но сегодня дочку не разморило, она легла спать сама. Вскоре улеглась и жена, сказав, что замаялась. А он еще долго ходил по квартире, курил, вспоминал, что уже три года не виделся с лучшим другом, думал, что завтра снова на работу, что хорошо бы выпить, что жизнь не удалась, что жизнь прекрасна…

Потом подходил к окну, смотрел в безликий двор, запорошенный снегом, засматривался на что-то, и незаметно для самого себя, прислонялся лбом к стеклу, нисколько не беспокоясь, что на нем останутся жирные пятна.