Верующий в бога - еще не Homo sapiens Глава 5

 БУНТ НА КОРАБЛЕ. КАНОНИЗАЦИЯ АНАХАРСИСА



Предисловие:
Не следует украшать и выряжать христианство: оно объявило смертельную войну этому высшему типу человека, оно отреклось от всех основных инстинктов этого типа; из этих инстинктов оно выцедило понятие зла, злого человека: сильный человек сделался негодным человеком, «отверженцем». Христианство взяло сторону всех слабых, униженных, неудачников, оно создало идеал из противоречия инстинктов поддержания сильной жизни; оно внесло порчу в самый разум духовно-сильных натур, так как оно научило их чувствовать высшие духовные ценности как греховные, ведущие к заблуждению, как искушения. Вот пример, вызывающий глубочайшее сожаление: гибель Паскаля, который верил в то, что причиной гибели его разума был первородный грех, между тем как ею было лишь христианство.
Фридрих Ницше. «Антихристианин. Проклятие христианству»



Раньше умели читать газеты между строк,
Теперь учимся смотреть сквозь экран компа.
Ольгерд, Уицрик и вся честная компания собрались вокруг большого экрана монитора и следили за непрекращающимся скандалом между богами, мелкими божками и святыми с клириками различных мастей в небесном пристанище — Эдеме.
Боги и божки, да и святые тоже, полагали, что клирики незаслуженно, а иногда по блату канонизируют кого попало, и те заполонили уже Эдем до отказа, а он же не резиновый! Кроме того, в самом Эдеме среди богов, божков и святых идет междоусобица за место под солнцем. И кому из них отдать предпочтение — «одному богу известно».
Предвидя конфликтную ситуацию и посоветовавшись, все пришли к единому мнению, что в Эдем нужно отправить Анахарсиса, предварительно приняв канонизацию.
Анахарсис с усмешкой в голосе возражает: «А вы у меня спросили, согласен ли я стать святым?»
— А кто тебя будет спрашивать, если нужен свой человек в гавани?
Уицрик цыкнула на Олега, давая понять, что вопрос серьезный и решать его надо не с кондачка.
— Беатрис, как ты считаешь, и ты, Паоло, можно это провернуть?
— Ты имеешь в виду канонизацию Анахарсиса?
— Да.
— В принципе можно, но это не просто, — отозвался Паоло.
— Мать Терезу канонизировали же, несмотря на то, что за ней тянется целый шлейф преступлений.
— Но у нее были денежки и не малые, а кроме того, своя рука в Ватикане.
— Но ты ведь тоже рука и не малая, так что постарайся, а денежки подбросим.
— Олег, хватит балаганить. Беатрис, а ты как считаешь?
— Мы с Паоло должны подумать.
Уицрик вперила взгляд в Беатрис и та сразу согласилась: «Мы постараемся».
— Да, Беатрис, постарайтесь. Нам это необходимо в ближайшее время. А пока суть да дело, отправляйся, Анахарсис, в Эдем, — скомандовала Уицрик.
А в это время в Эдеме за круглым столом совещались Моисей, Кришна, Мухаммад и другие второго сорта святые и вероучители, а за ними и их последователи, которые не могли договориться, кто за кем и как должен сидеть или стоять, и устроили такой бедлам, что в дело пришлось вмешаться Анахарсису.
Когда божки, пророки и вероучители не поделили между собой места, кто-то то ли случайно, то ли специально зацепил посохом Иисуса Христа, стоявшего рядом с Анахарсисом. Анахарсис, как это он делал ранее в Скифии, чтобы унять сумятицу, наехал на толпу, да так, что кое-кому наступил на пятки, а кому-то, не по справедливости, «отвесил» мечом в ножнах по голове. Для скифа это не было проблемой.
И тут началось невообразимое. Несмотря на противоречия между вероучителями, конфессиями и отдельными божками, вся эта братия перед лицом опасности моментально пришла к консенсусу. Усмотрев в действиях Анахарсиса дискриминацию вероисповедания и свободы личности, забыв о том, для чего они здесь собрались, объединились в едином порыве и потребовали отстранения Анахарсиса от должности блюстителя порядка.
Одни кричали: «Что это за географические новости!» Другие: «Какое право имеет применять силу неканонизированный смертный к избранным?!» Были угрозы и похлеще. Страсти накалились до предела, и в конечном итоге в повестку дня было внесено предложение об отстранении Анахарсиса от обязанностей блюстителя как не причисленного к лику святых и неизвестно откуда взявшегося.
Уицрик прекрасно предвидела ситуацию и создала ее, чтобы появился предлог для канонизации Анахарсиса. Она также знала уловки братии в черных, красных, лиловых и иных сутанах, знала, сколько среди святых тех, которые неизвестно каким образом, возможно, по блату, оказались в сонме почитаемых. И поэтому, давая Беатрис задание, не сомневалась, что это выполнимо. Выполнимо уже хотя бы потому, что Диоген Лаэртский в свое время предлагал причислить Анахарсиса к лику бессмертных.
После непродолжительной церемонии по утверждению адвокатов дьявола (двух кардиналов Римско-католической церкви), началось слушание о канонизации Анахарсиса.
Не обошлось и без ложки дегтя в бочке меда. В качестве наблюдателя от Ватикана была назначена Екатерина II.
Что это за козни и чьих это рук дело, как ни старался, Паоло выяснить не смог. Уицрик это огорчило, но деваться некуда — на безрыбье и рак рыба. Будем усматривать в этом и положительное, послушаем, что она скажет.
И слушание началось.
Первый адвокат дьявола:
— Всем присутствующим известно, сколь лестно было сказано о претенденте в «Петухе». И поэтому я начну свое представление кандидата с того, что о нем говорил Сосикрат: «В Афины Анахарсис прибыл на 48-ю олимпиаду в Арханство Евкрата. Гермипп говорит, что он явился к дому Солона и велел одному из рабов передать, что к хозяину пришел ­Анахарсис, чтобы его видеть и стать, если можно, его другом и гостем. Услышав такое, Солон велел рабу передать, что друзей обычно заводят у себя на родине. Но Анахарсис тот час нашелся и сказал, что Солон как раз у себя на родине, так почему бы ему не завести друзей? И, пораженный его находчивостью, язычник Солон впустил скифа и стал ему лучшим другом.
По прошествии времени Анахарсис воротился в Скифию, но там, по великой его любви ко всему греческому, был заподозрен в намерении отступить от отеческих обычаев и погиб на охоте от стрелы своего брата, произнесши такие слова: «Разум оберег меня в Элладе, зависть погубила меня на родине». Некоторые утверждают, что погиб он при совершении греческих обрядов.
Вот язычника Сосикрата стихи о нем:
После скитаний далеких Анахарсис в Скифию прибыл,
Чтоб уроженцев учить жизни на эллинский лад.
Но, не успев досказать до конца напрасное слово,
Пал он, пернатой стрелой к миру бессмертных причастен.
Анахарсис, перебивая адвоката дьявола, сказал:
— Когда я еще только собирался посетить 48-ю олимпиаду в Элладе, в 586 году до н. э., будучи еще в Скифии, уже тогда был знаком с учением Заратуштры. Там, на родине, мне казалось, что единобожие, которое в то время становилось реальностью, и есть путь, по которому должно пойти человечество. Однако язычество эллинов, в которое я окунулся с головой, было сильнее моего представления о едином божестве. И вскоре я стал ярым язычником, упиваясь прелестью обрядов при общении с языческими богами. Тогда в Элладе все так поступали. Хочешь быть язычником — пожалуйста, хочешь исповедовать Заратуштру — никто не запрещает.
Поэтому, принимая сан святого, я предупреждаю, что остаюсь язычником».
Первый адвокат после реплики Анахарсиса обратил внимание на его кощунство и продолжил информировать о том, что говорил о нем Гермипп: «Это он сказал, что лоза приносит три грозди: гроздь наслаждения, гроздь опьянения и гроздь омерзения. <...> Как можно, говорил он, запрещать ложь, а в лавках лгать всем в глаза?»
На статуе философа Анахарсиса написано: «Обуздывай язык, чрево, ум».
На вопрос, какие корабли безопаснее, он ответил: «Вытащенные на ­берег».
Самое же удивительное, по его словам, что он видел у эллинов, — это что дым они оставляют в горах, а дрова тащат в город.
«Рынок, — говорил он, — это место, нарочно назначенное, чтобы обманывать и обкрадывать друг друга».
Изобрел он, как уверяют некоторые, якорь и гончарное колесо.
Письмо его таково:
Анахарсис — Крезу, Царю лидян! Я приехал в эллинскую землю, чтобы научиться здешним правам и обычаям; золота мне не нужно, довольно мне воротиться в Скифию, стать лучше, чем я был. И вот я еду в Сарды, ибо знакомство с тобою значит для меня весьма многое».
После небольшой паузы, потребовавшейся для того, чтобы порочащие сведения первого адвоката дьявола были внесены в протокол, слушание продолжили.
Второй адвокат дьявола начал так:
— Секст Эмпирик в книге «О критерии истины» так же, как и Анахарсис Скифский, исключал, как говорят, критическое восприятие, к какой бы науке оно ни относилось, и сильно порицал греков, если они его сохраняли. «Кто же есть тот, — спрашивал он,— кто судит научно-технически? Простак или мастер? Но простаком мы его не смогли бы назвать, так как он попорчен знанием технических особенностей. И подобно тому, как слепой не воспринимает предметы зрения и глухой — предметы слуха, так же и технически необразованный не имеет острого зрения в отношении восприятия того, что сделано технически. Ведь даже если мы станем при его помощи подтверждать наше суждение о том или другом техническом предмете, то отсутствие техники не будет отличаться от самой техники, что нелепо.
Поэтому простак не есть судья технических особенностей произведения. Остается, следовательно, сказать, что это мастер. А это, в свою очередь, лишено всякого вероятия. Именно друг о друге судят или одинаковые специалисты, или разные. Но разные специалисты не в состоянии судить друг о друге, так как ценитель в собственном ремесле окажется простаком в чужих ремеслах. Однако и одинаковые специалисты не в состоянии оценить друг друга. Мы ведь разыскиваем того, кто есть судящий их, если они находятся в пределах одной и той же способности, поскольку это относится к одному и тому же ремеслу. А иначе, если один из них судит другого, то одно и то же окажется и судящим и судимым, достоверным и недостоверным. Поскольку представитель той же специальности отличается от предмета суждения, то, когда он является предметом суждения, он сам становится недостоверным, а когда он сам судит, он только еще должен стать достоверным. Однако одно и то же не может быть и судящим, и судимым, и достоверным, и недостоверным. Значит, не существует такого, кто бы судил технически. А потому нет никакого критерия. Ведь из критериев одни — технические, другие простые. Но простые критерии не судят, как и не судит и простак, и технические не судят, как не судит и мастер,
по вышеизложенным причинам. Стало быть, не существует и никакого критерия.
— Эти философы как закрутят,— жалуется адвокат дьявола,— сам черт голову сломает, — и продолжил: — Удивительно, как это в Элладе участвуют в состязаниях люди искусные, а судят их неискусные.
В процедуру ведения канонизации вмешивается Уицрик:
— Уважаемые боги, божки, вероучители, почитающие Библию, Евангелие, Коран и другие священные наставления, прошу задавать вопросы!
Прошло достаточно времени, но вопросов не последовало. Нелепости Библии не могли противостоять «обвинениям» адвокатов дьявола, а другим все было по барабану, они пренебрежительно относились к Библии.
Уицрик выждала еще несколько мгновений и предложила второму
адвокату дьявола продолжить.
— Однажды Анахарсис был посрамлен, когда задал вопрос Мисону, сыну тирана Стримона.
Рассказывают, будто на вопрос Анахарсиса, есть ли кто его мудрее, пифия изрекла: «Есть, говорю я, рожденный в Хене на Эте. Лучше, нежели ты, сраженный пронзительной мыслью».
Гермипп в книге «О мудрецах» называет семнадцать человек, из которых по-разному выбирают семерых: это Солон, Фалес, Питтак, Биант, Хилон, Мисон, Клеобул, Периандр, Анахарсис, Акусилай, Эпименид,
Леофант, Ферикид, Аристодем, Пифагор, Лес Гермиорский, сын Хармантида или Сисимбрина (или Хабрина, как пишет Аристоксен) и Анаксагор.
А у Гиппобота в порядке значимости в «Перечне философов» перечисляются: Орфей, Лин, Солон, Периандр, Анахарсис, Клеобул, Мисон, ­Фалес, Биант, Питтак, Эпихарм, Пифагор.
Больше сведений, порочащих Анахарсиса, у меня нет.
Второй адвокат дьявола закончил чтение, задумался, мысленно пообщался с первым адвокатом дьявола и огласил:
— Само то, что Анахарсис проходит по двум ипостасям «О мудрецах» и «Перечне философов», ставит его выше всех пророков и вероучителей, и они должны быть горды тем, что имеют возможность общаться с ним. А временное назначение его блюстителем порядка никоим образом не уничижает его достоинства.
Екатерина II, следившая за событиями в Эдеме и наблюдавшая за канонизацией Анахарсиса, знала из переписки с Вольтером о величии скифов — предков русичей и украинцев, но она даже не предполагала, что Русь-Украина — наследница многокилометровой родословной, рядом с которой ее Нибелунговская стезя (а тем паче Мокселей), выглядит, как утром путь к туалету по сравнению с кругосветным путешествием скифов. И ее охватил страх, страх монумента, у которого нет фундамента и который может рухнуть, не явив миру своего величия. А Кунгуровы, Собовы, Михалковы и иже с ними в будущем не смогут стать опорой колоссу на глиняных ногах.
Екатерина II вскоре после того как выслушала адвокатов дьявола об Анахарсисе, приказала все сведения о Скифии и Руси-Украине вывезти в Москву (сожжены в 1812 году во время пожара, устроенного Кутузовым). А подлинник «Повести временных лет» предоставить ей. Десяток «подлинников» «Повести» раздать разным переписчикам и отредактировать их так, чтобы ни один правдоискатель не проникся потом их истинным смыслом. А далее распространить копии по всем весям Московии, чтобы их и в будущем находили, расшифровывали любители старины, по разному интерпретировали и ломали головы над их содержанием все кому не лень, и в том числе, ученые мужья с докторскими и академическими званиями.
А что касается оригиналов «Анатуфий», Екатерина II в беседе с Карамзиным заявила, что предпримет все от нее зависящее, чтобы никому и никогда не удалось до них докопаться.
И, как это ни парадоксально, Екатерине II и Н. Карамзину менее чем за полстолетия удалось вытравить из сознания украинской нации ее многотысячелетнюю историю, стержнем которой была история «Каменной
Могилы» и Змеиных Валов, Скифии и Триполья. А украинские столпы культуры с мировыми именами — Н. В. Гоголь, Т. Г. Шевченко и многие другие, в головы которых вдалбливали огрызки сфальсифицированных исторических событий о некогда могущественном государстве, уничижительно оглядываясь на северного соседа, тем не менее, прогибались под его взглядом и вели себя, как плебеи перед сюзереном, не удосужившись заглянуть в глубины истории «неньки України».
Это та самая психология ассимилировавшихся аборигенов, о которой писал, ссылаясь на классическую работу Юнга и Фанона, Николай Ряб­чук: «Унаследовав собственный негативный образ, который им навязали колонизаторы, они ненавидят прежде всего себя... как недонарод с недо­языком, недокультурой, недорелигией и т.д. и т.п. Они ненавидят малороссийство как недороссийство и ошибочно противопоставляют ему свое украинство». Например, у одного украинца-неандертальца Олеся Бузины народы «появляются»!
Эх, Бузина, Бузина, жаль, что ты этого уже не прочитаешь, а тебе следовало бы знать, что народы формируются тысячелетиями, а появляются только черти во сне. И чем продолжительнее формирование народа, тем больше он растворяет в себе, в своих традициях положительные качества народностей, с которыми в результате исторических коллизий ему приходится сталкиваться. И именно положительных, поскольку отрицательных и своих хватает. И это доказывает общий ход развития человечества, поскольку оно в своем эволюционном шествии становится мудрым.
Один умник из тех, кто Тютчева воспринимает как притчу: «Умом ­Россию не понять / Аршином общим не измерить: / У ней особенная стать — / В Россию можно только верить», в диспуте как аргумент благоденствия русского украинскому заявил: «Чем плохо вам было триста пятьдесят лет учиться у Пушкина, Гоголя, Достоевского, Ломоносова и других?»
Вот ответ рядового украинца, знающего историю своей родины: «А почему бы вам не учиться у философа Анахарсиса, сына скифского царя Гнура, сеявшего зерна премудростей на территории теперешней Украины еще до рождества Христова, заимствовать методы земледелия у поголовно грамотной Киевской Руси задолго до ее крещения? А вас ведь только Петр І заставил учиться грамоте, а до того, как появился эфиоп Пушкин, татарин Достоевский, украинец Гоголь и другие, а они-то (эти трое) появились сто с хвостиком лет назад, а не триста пятьдесят, вы же были темные как сибирский валенок. И это, по-видимому, из-за того, что слишком коротка история у самой Московии — не дотягивающей до исторического тысячелетия, и поэтому меряете все на свой аршин, а у Украины за плечами больше двадцати четырех тысячелетий, и она научилась мерять все парсеками».
В Украины украли не только историю, ее подменили, перекрасили, переписали. Что сказать — подлость, аналогичную которой в истории и найти трудно. Между прочим, на нее прямо указал классик, на которого едва не молились в СССР и кормили его цитатами население (с продуктами было туговато), а труды его были данью любой мало-мальски приличной библиотеки. Но одну книжечку не издавали, не переводили, не упоминали. Одну, но знаковую. Ту, в которой Маркс проанализировал историю
России, — «Секретная дипломатия XVIII века». Что же он там такого ужасного написал, что ее в совке не издавали?
«Чудь и чудь кругом, — написал он. — Россия — это Московия, которая возникла после распада Золотой Орды». Колыбель Московии — «кровавое болото монгольского рабства, а не суровая слава эпохи норманнов». Политика России продолжала политику Орды, а не политику Киевской Руси.
Мы братьями быть не могли
По крови.
Монголы вы, панмонголизм у вас
В крови.
Мы двадцать тысяч лет историей шагали,
А вы — и тысячи, пожалуй, не прошли.
Сродни нам запад , а не Моксель,
Достаточно вы цепи нам плели!
Оставьте нашу родину в покое!
И наблюдайте, если сможете, вдали.
Московия была правопреемницей не Руси, а Золотой Орды. Проще говоря, он обнаружил вранье имперских историков, что и утверждал.
Вот так-то, господа! Это как в юмореске: здесь играем, здесь не играем, тут жирное пятно, там — рыбу заворачивали. И смех и грех. Но что там Маркс, раз самого Ленина укоротили, затушевали, скромно отвели глаза от его экстремистских высказываний о попах, религии и интеллигентах, которых Ленин называл не иначе как говном, и искренне рекомендовал расстреливать — чем больше, тем лучше. Хотя, из пятидесяти пяти томов сочинений выбросили сущую мелочь, никто и не заметил. Такая себе маленькая лениниана...
Ну вот, вернулись к классикам. В плане критики религии как опиума народа они недосягаемы. Одно слово — гении!
— Они-то здесь причем! — завопили боги и божки, с презрением глядя на Ленина. — Ладно Анахарсиса нам подсунули, но эти...
— Э, не говорите, — отозвался Ильич, — для некоторых я до сих пор важнее всех ваших богов вместе взятых, — прищурился с хитрецой ­Ленин. — Мы с Иисусом даже похожи — его распяли, меня отравили, от этого мы людям только ближе стали. А насчет спора, скажу вам так: бесполезно свергать идолов, на их место тут же поставят других. Свято место пусто не бывает. А народу без опиума никак нельзя, такова природа человеческая. Об этом еще Вольтер говорил, а он толковый малый. Верно, Карл?
После этого он подмигнул Марксу, и они оба чинно застыли, показав всем свои знаменитые профили вряд.
Ленинская тирада повергла всех в шок. Все было так логично и верно в его словах, что далее спорить было бессмысленно. Стало ясно как божий день, что люди без религии — как голый в терновнике, а боги без людей никому не нужны. Они — две половинки одного целого, и на этом зиждется человеческое общество. Как там в других мирах — не известно, а здесь им всем нашлось место.
Уицрик закрыла презентацию Анахарсиса в святые. Пока все остается по-прежнему. «Надо искать выход из заколдованного круга. Но как?» — размышлял она, устало подперев голову руками.
— Разрубить его,— произнес Анахарсис, угадав ее мысли. Именно так поступают с гордиевыми узлами, не так ли?
Уицрик вздрогнула от неожиданности, но не удивилась, она давно привыкла к выходкам теперь уже канонизированного Анахарсиса.
— Именно, разрубить. Другого выхода нет, — согласилась она.
Они еще долго размышлял на эту тему, пока Атира не возвестила им, что время движется к полуночи и пора отдыхать, может, и узел к утру развяжется.