Хозяин

               
               

Анатолий Удовиченко стал предпринимателем не по своей воле. Работа на заводе, выполняющем солидные оборонные заказы, его вполне устраивала. Он даже гордился, что в его родном провинциальном украинском городке была размещена такая мощная военная индустрия.
       После развала СССР необходимость в предприятиях - пресловутых  «почтовых ящиках» резко сократилась. У бывших руководителей некогда значимого оборонного завода не хватило сил, а главное - желания, чтобы перевести его на так называемые «мирные рельсы» и изготавливать ширпотреб. Бывший «почтовый ящик» не был градообразующим предприятием, вот потому и главные специалисты быстро покинули его: разбежались, как крысы с тонущего корабля. Кто-то – на другое предприятие, а кто-то – с вещичками, в другой город.  Анатолий к тому времени уже руководил небольшим механическим участком на заводе, был обычной «серой лошадкой», малозначащим представителем пресловутого низшего звена ИТР, но справным мужиком: под шумок скупил за бесценок кое-какое оборудование, а кое- что из оснастки и материалов просто так «прихватизировал». Его коллеги, начальники других участков, поленились нагибаться за такой мелочевкой – предпочитали связываться с дележом имущества по-крупному, а так действовать – только дразнить вездесущую милицию и компетентные органы. И просчитались: остались ни с чем. Правда, с записями о многочисленных поощрениях в трудовых книжках. Их же, как известно, на хлеб не намажешь. И с ними не сделаешь свой бизнес. «Толик - справненький трудоголик», как дразнили его на работе, ушел с завода весьма удовлетворенным  – гараж его доверху был забит различным «металлоломом», на который даже никто не позарился. Ни многочисленные конкуренты  – друзья по несчастью, ни компетентные органы. Все были заняты великими делами, которые сулили огромные барыши, а кому-то  – большие тюремные сроки. Больше года Удовиченко даже не подходил к своему гаражу  – хранилищу: дабы не «маячить» перед соседями и не привлекать к себе внимания. Подрабатывал извозом на своем стареньком «Москвиче»: подвозил на рынок товар для различных предпринимателей - кооператоров, которых, кстати, наплодилось в городе, как сорняков на плохо ухоженном поле. Машину - кормилицу ставил всегда на платной стоянке. Хоть и дорого – зато всегда спокойно. Да и народ городской видел, что он свой: бедняга «голоштанный».
Когда все страсти по конверсии его родного завода улеглись, и многочисленные комиссии разъехались докладывать, куда надо, результаты проверок, он быстренько зарегистрировался предпринимателем, извлек из своего гаража оборудование и начал действовать: ковать денежку. Что-что, а это он умел. От природы жутко сообразительный Удовиченко быстро сбыл свои «железки» по цене чуть ли не в двадцать раз большей (инфляция!) и накупил различного хлебопекарного оборудования: старого, но добротного. Из хорошей советской нержавейки. И начал выпекать хлеб, на вакуумном прессе «выдавливать» макаронные изделия. Качество продукции, естественно, у него было средненькое, зато цены при ее сбыте – умеренные, самые низкие в регионе. Пока обыватели и городские власти присматривались к его бизнесу (да и назвать это дело серьезным язык просто не поворачивался), Анатолий быстренько выкупил арендованное помещение бывшего склада одного из мелких предприятий, сделал к нему большую пристройку  – под офис и котельную. И пошла, как говорится, «плясать губерния»: его хлебопекарня буквально забросала различными булками и батонами все городские продмаги. Где там, на одну из Пасх городской люд просто ахнул: никто в регионе не смог конкурировать в сбыте праздничных кексов - «пасхальных пирогов» небольших размеров  – куда ни зайди  – только «удовиченковские изюминки». Ох, и деньгу он тогда заколотил!
По прошествии пятнадцати лет Анатолий часто вспоминал те золотые денечки (еще бы  – поймал удачу за хвост!), и горестно вздыхал, что они теперь только приходят к нему во снах  – ласкают очерствевшую и уставшую за долгие годы предпринимательских мытарств душу. « Хорошее, правильное было время,  – плакался он сам себе частенько, закрывшись с объемной ПЭТ-бутылкой пива в своем просторном кабинете.  – Народ тогда был забитый, перепуганный. Как стадо неуправляемых никем баранов метался в поисках узенького выхода из огромного, сколоченного десятилетиями, лабиринта. Нет, чтобы додуматься  запрыгнуть на самого рослого из мечущихся собратьев, а с его загривка  – мощным прыжком, вверх, да на вершину лабиринта. Оттуда  – на долгожданную свободу. Конечно, была большая вероятность оказаться  затоптанным в этом стаде, но некоторые ведь рискнули… И, как никогда, не прогадали».    
Удовиченко – пятидесятилетний полный, высокорослый, лысоватый блондин, с редкими волосами, высоким широким лбом, узким подбородком, тонким носом и толстыми губами, очень любил себя любимого. Вихляющая походка, как у большинства актеров из голливудских фильмов, по мере накопления предпринимательского капитала с годами  у него изжилась и стала вальяжной – объемный живот, выросший от чрезмерного употребления пива, не давал уже возможности выделывать ногами различные кренделя. Только его огромные голубые глаза по-прежнему светились  неуемной энергией, а быстрые пренебрежительные взгляды - молнии вводили в конфуз любого собеседника – тот просто не знал, как на них реагировать: стушеваться, отвести глаза или, наоборот, послать куда подальше. Когда- то таких мужиков называли «нарванными», то есть ищущих на своё личико крепкого кулака, теперь зовут не иначе как ковбоями. А в понятии украинского обывателя это значит: малый сам себе на уме, но с головой не дружит. Друзей, как правило, у таких людей не бывает. Приятели еще могут с ними по жизни идти рядышком (пивко совместно потянуть от нечего делать), но только на почтительном расстоянии и не надолго. Иначе быть беде. Что касается денег, бизнеса, то Анатолий предпочитал добывать себе на пропитание в полном уединении, а матерый одинокий волк, как известно, добычу ни с кем не делит. Какова бы она ни была. На один его зуб или на всю клыкастую пасть. Правда, ковбой в шкуре волка иногда допускал в свое дело неразумных и наивных помощников. Надо ведь кому- то делать основную подготовительную работу, ну а сцапать добычу  – доверял лишь себе. Потом, естественно, помощники за свой адский труд получали так называемые «хвосты - мослы» от добычи, и  без зазрения совести от нее изгонялись. Кто-то из них, горемык, плакал и унижался перед хозяином, вымаливая у него хоть капельку жирка, большинство же, завидев лишь вмиг налившиеся кровью глаза человека-волка, поспешно от него убегали. В ущерб себе и к радости хитроумного добытчика. Скольких бедных и недалеких людей Удовиченко так «отблагодарил» за верную службу за эти бурные пятнадцать лет предпринимательства  не «помнит» даже старенький его компьютер, в который тщательно заносились все данные по осуществленным сделкам. «Память» умной машины неоднократно подчищалась, переписывалась на самые лучшие диски, и надежно пряталась в тайник.  «Придет время,  – размышлял весьма довольный собой предприниматель,  – я их извлеку на свет божий и продемонстрирую потомкам. Пусть учатся, как надо дела денежные обустраивать».
Учить потомков бизнесу Удовиченко до сих пор не посчастливилось – двое его сыновей-близнецов остались в армии, служить по контракту, а внуки пока на свет еще не появились.
 – Олухи,  – кричал на сыновей, злобно матерясь, Анатолий.  – Я для кого деньги копил, недоедал- недопивал… Для вас, бездари… Чтоб вы их в стократ приумножили…У вас же не головы, а фуражконосители… Родину надо любить в душе и на многолюдных собраниях, а в жизни надо думать о собственном брюхе и как его побаловать всевозможными изысканными яствами.
– Папа, ты не прав, – дуэтом пробасили его близнецы, проявив тем непокорность во второй раз. Третьего ослушания Удовиченко им не позволил: выгнал, проклиная, из дому.
 – Нажретесь до изжоги рыбных консервов и армейской перловки  – приходите,  – орал он в истерике.  – Зад мой поцелуете  – может быть и прощу!».
 Вслед за униженными сыновьями ушла и их мать. Молча, как всегда, безропотная женщина унесла с собой свою обиду. Последнюю и нестерпимую.
– Ну и катись, старая чертовка,  – сказал, как ударил Удовиченко, выбрасывая  на улицу многочисленные чемоданы с одежкой жены.  – Только не рассчитывай на прощение  – развод и девичья фамилия!  Денег тоже не получишь  – побаловал, простофиля, теперь  – умный!
Как известно, вслед за неприятностями всегда приходят беды. И притом весьма ощутимые.  Бизнес Анатолия, и так последнее время вялотекущий и напоминающий дрейф галеры, оставшейся без весел, натолкнулся, все-таки, на громадные рифы. Причина: обыкновенное человеческое неповиновение. Как ни старался капитан, рулевой, барабанщик, надзиратель  – и всё в одном лице,  – как только ни орал и ни орудовал кнутом, только гребцы отказались выполнять все, без исключения, его команды. Мало того – покинули злосчастную галеру. Кто как сумел: бухгалтер бросился «в бега», прихватив с собой месячную выручку предприятия, механик на пекарне (он же энергетик, слесарь, технолог, наладчик)  – улизнул в далекую Россию, на заработки, водитель  – просто запил, умудрившись разбить о придорожный столб новый фургон - «хлебовоз». Все они в один день не вышли на работу, бросив свои трудовые книжки как ненужные бумажки. Один только снабженец  – тщедушный пенсионер-очкарик, да тройка  запуганных женщин - пекарей с сомнительным прошлым  остались на посудине Анатолия. От них толк был мизерный: так  – лишь шлепки по воде.
 – Полный абзац,  – выругался непристойно Удовиченко, окинув взглядом оставшихся подчиненных.  – Ну и команда у меня осталась: полудохлый мерин и три заблудшие овцы.

                *                *                *
          После традиционного утреннего обхода своей отгороженной от людского глаза любимой пекарни (забор  – бетонный, в два человеческих роста) Удовиченко остался довольный  – все его «железки», палки-доски и инвентарь были на месте. Никто им не приделал ноги. Никто за ночь не покусился на его собственность.
  Огромная черная овчарка, откормленная и ухоженная, гремя тяжеленной цепью, бегала вдоль забора, охраняя его имущество. Она ему была рада и весело помахивала хвостом, не взирая на непогоду. И всем своим поведением демонстрировала хозяину, что на вверенной ей территории всё в порядке и не стоит ему волноваться. Впрочем, Анатолий и сам это видел. Замки на амбаре и двери, ведущей в котельную и мастерскую, были на месте, пломбы на них не сорваны. Всё чин - чином. Вот только три десятка больших листов кровельного железа да несколько кип различного металлического уголка по-прежнему лежали под открытым небом. Надоедливый нудный непрерывный весенний дождик-пакостник  продолжал плодить на них ржавчину: рыжими и бурыми пятнами покрывая некогда их глянцевую поверхность. « Жаль, что смылся этот козел  – механик,  – ругался Анатолий, кутаясь в дежурный дождевик от падающей с неба холодной влаги. Дождевик, сшитый из куска потертого брезента, он подобрал в грязной, давно небеленой подсобке.  – Не то я потаскал бы его за бороденку по двору… Еще бы месяц на меня бесплатно поработал за свою бесхозяйственность. Навес так и не достроил  – всё так и мокнет под дождем». Две недели назад Удовиченко радовался  удачно провернувшейся сделке по схеме «мука-хлеб-металл» и долго смеялся над покупателем, за бесценок отпустившего ему кучу металлопроката. Теперь ему было не до смеха. Металлом-то он обзавелся, но тех, кто его к делу пристроит  – лишился. «Надо было им всем оклады повысить,  – горестно вздохнул предприниматель, тщетно пытаясь поднять лист железа и перетащить его под хлипкий навес. Холодная струйка воды скатилась ему за шиворот, найдя в дряхлом капюшоне дождевика одну из многочисленных дыр. – Хотя бы на сотню гривен».
– Говорил же вам  – повышайте срочно зарплату,  – проблеял вдруг откуда-то появившийся перед ним снабженец. Голыми костлявыми руками старик схватился за злосчастный кусок металла.  – Теперь бы было, кому это таскать!
  – Ишь, какой деятель!  – взорвался как порох Удовиченко, бросив на землю непосильную ношу.  – Зарплату ему министерскую подавай!  Ты и эту не отрабатываешь… Бестолочь! Где твой обещанный дешевый сахар, где мука по цене спичек?!  Где?
Мучимый десятками старческих болезней мужчина с трудом выправил плохо гнущуюся спину, опуская на свое место непокоренный  груз, тяжело вздохнул и, играя желваками, прогнусавил:
– Я же вам помочь хочу… А вы ругаетесь…Уйду и я.
– Ну и катись…И без тебя утречком солнышко взойдет!
Проходя уже по производственным площадям пекарни, Удовиченко натолкнулся на огромный картонный ящик доверху набитый яичной скорлупой. Над ящиком кружились огромные зеленые мухи. От него разило стойким запахом сероводорода.
– Эй, девки,  – завопил предприниматель, пренебрежительно копаясь в ящике,  – кто там есть  – все сюда!
На его зов притащились две толстые румяные женщины в грязных мышиного цвета халатах. Мука с них будто хлопья последнего тающего снега стекала на пол грязными густыми потоками. Женщины дружно разлепили толстые половинки губ:
 – Мы здесь. Чего орать- то?!
– Это что, мать вашу, за антисанитария?!  – громыхал Удовиченко, сотрясая воздух огромными пухлыми руками, густо заросшими рыжими волосами.  – Кому это вы выпятили на показ?
– Вам,  – промычала старшая из пекарей, притворно зевая.  – Как велели  – так и сделали. Чтоб доказать, что на выпечку «пасочек» пошла тысяча яиц…
–  Все до единой скорлупки от яичек сохранили,  – несмело перебила ее вторая, молодая, но уже дородная, пекарных дел мастерица. И с большим негодованием продолжила:  – Чтоб не называли нас воровками… Можете пересчитать. Тысяча  – и Ванька не пляши!
Удовиченко брезгливо еще раз поковырялся в грязной куче яичной скорлупы. Поднял - попробовал на вес картонный ящик. Зацокал недовольно языком:
– Нет тут тысячи…Не делайте из меня лоха… Восемьсот может быть и есть. Не больше.
Встретившись с убийственными взглядами пекарей, еще больше разухарился:
             – Опять меня обворовали!  Мало того, что муку, сахар домой сумками тайком таскаете, так яйцами решили еще за мой счет разжиться! Не выйдет!..  Вычту у всех из зарплаты!
– Побойтесь бога, Степанович,  – взмолилась вмиг побледневшая старшая.  – Ни одного яйца не умыкнули… Всё, что было, пустили на замесы… Можете комиссию создать: взвесить собранную скорлупу – пересчитать.
Предприниматель, несколько успокоившись, пристально глянул в глаза пекарей. В них читались: испуг, надменность, виноватость. За каких-то несколько секунд как в старом детском калейдоскопе у женщин в глазах сменились три разные красочные картинки. Удовиченко даже прищурил один глаз, как будто на самом деле рассматривал этот калейдоскоп через узкую металлическую трубочку. Затем тщательно отряхнул от мучной и всякой такой пыли свой с иголочки новенький фирменный джинсовый костюм, поправил ворот небесного цвета рубашки. Нехотя, брезгливо бросил  – теперь уже снабженцу:
 – А ты что скажешь, никчемный доставала, есть тут тысяча яиц  – или нет?
Старик, всё это время молчавший и  не смело переминавшийся с ноги на ногу, промямлил:
 – Откуда я знаю… Не эксперт… Хотя, может и есть.
Почуяв недоброе, младшая из пекарей взвизгнула и закричала:
 – Тогда я сегодня же от вас уйду! Что ни день  – то отбирание  денег. Так я у вас ни черта не заработаю! Курам на смех, а не зарплата. Да и ту умыкают…Овчарку свою и то лучше кормите и содержите! Грузчиков нет, механизации  – с гулькин нос… Всё на горбу…нашем бабьем!
Ей вторила и старшая, передернув пухлыми плечами:
 – За людей нас не считаете! И так здесь за тарелку супа вкалываем!
 – Что, бунт на корабле?!  – вскипел моментально Удовиченко, грохнув кулаком по какой-то подвернувшейся деревянной бочке. В ней что-то забулькало и противно заурчало. – Всех уволю! Отправлю на вольные хлеба с «волчим» билетом и без расчета. Пойдете городские улицы мести, если на бирже труда вас еще примут. Я – посодействую!
  После непродолжительной паузы подытожил, будто бы молотком пригвоздил:
  – Снабженец, пересчитать  – перевесить эту жалкую скорлупу! Будет недостача  – уволю этих баб, всех  – к чертовой матери!   И наберу новых!
Уходя от них, униженных и оскорбленных, Анатолий лишь на секунду посовестился своей чрезмерной суровости, но эту мимолетную слабость быстро притушил холодной расчетливой думой:    « Ничего – перемелется. Эти от меня никуда не уйдут. Старикан, рьяный служака, на одну пенсию больную дочку-инвалида не прокормит, старшей пекарихе – через год на пенсию (а в трудовой книжке   стажа – как кот наплакал), младшая  – бывшая зечка (кому она нужна), только у него и отъелась – обогрелась, впереди у нее  – страшная неизвестность. Третьего пекаря не было (дал выходной по случаю выхода мужа из тюрьмы), так та землю будет рыть за предоставленное ей удовольствие».
С такими мыслями он сел в свой голубой новенький «Мерседес», громко хлопнув дверью. Вскользь глянул на здание пекарни. Убогое, все-таки, старое серое здание. Одноэтажное, из плохоньких панелей. Швы на них зияли многочисленными трещинами и выщербленными пустотами, в которых собиралась дождевая вода. Кровля этой весной постоянно текла, и его пекари подставляли тазы и ведра под многочисленные потеки. « Надо срочно делать ремонт, хотя бы косметический,  – подумал, сокрушаясь, предприниматель. Однако морщить лоб по таким пустякам и очень долго он не любил. – Ну, это потом… Главное сейчас – решить кадровые вопросы». Закрыв за собой металлические ворота пекарни, виртуозно вырулил машину на асфальтированную дорожку, ведущую к широкому городскому проспекту. 

               *                *                *
В городском центре занятости населения его выслушали с явной неохотой: директор сослался на занятость и переадресовал к заместителю, тот  – к своему подчиненному. Обычная практика, обычное дело. Предпринимателей в городе – тысячи, а чиновников  – единицы. Всем время не уделишь. Лишь старая знакомая, обычный клерк, но с большим опытом и возможностями, смилостивилась и уделила ему минутку:
– К тебе, Толик, никто не хочет трудоустраиваться. Говорят, что ты матерщинник и, извини, скупердяй. Я, конечно, направлю к тебе несколько человек: и водителя, и механика, и бухгалтера. И, как просишь, подыщу тебе парочку хороших кондитеров- пекарей… Но это напрасный труд…Никто не останется. Тебе нужно перековать себя…и полюбить ближнего, каким бы он ни был.
«Старая корова,  – обругал про себя Удовиченко слишком откровенную чиновницу.  – Если бы твой муж не был «шишкой» в горисполкоме,  я бы тебе высказал, кто из нас скупердяй». И всю обратную дорогу казнил себя за расточительность: принес ей дорогую коробку конфет – и без положительного результата.
С иронией приняли его и на местном телевидении:
– Как всегда, Степанович, даем объявление: «Требуются на работу... Оплата – достойная». Так?!
– Нет не так,  – обиделся Удовиченко, сверкнув зло глазами.  – Срочно требуются… Для устроившихся предусмотрены подъемные…
– Даже так,  – съязвила смазливая молоденькая приемщица объявлений и нарочито рассмеялась.
  – И ничего в этом нет смешного,  – еле сдерживаясь, выпалил в гневе предприниматель.  – Я плачу деньги, а ты гони по телику, то, что я велю!
– Хорошо-хорошо,  – проговорила  девушка, немного смутившись. Поспешно записала в тетрадку пожелания клиента.
– Вот так,  – пробурчал недовольно Удовиченко, принимая чек об оплате.  – И чтоб не менее пяти раз за день народ видел мое объявление… А то я знаю вас, киношников, сэкономите  – и урежете.
Смотрите  – проверю!
В городской санэпидемстанции начальницей была бывшая его одноклассница. Приятная во всех отношениях женщина. И жутко интеллигентная. Только она одна за весь этот хлопотный день обрадовалась Удовиченко:
– Ну, наконец-то, пожаловал… Думала уж заслать своих девчат с проверкой…И выманить тебя на аудиенцию.
– Зачем,  – осклабился предприниматель, плюхнувшись на предложенный стул.  – Раз обещал  – сам  явился. Заметь  – в назначенный день и не с пустыми руками.
– Неужто договорился?!  – засияла довольная женщина и поправила сбившийся шикарный паричок. Рыженькая хитренькая лисичка.
– А когда я тебя подводил,  – притворно улыбнувшись, промолвил Удовиченко. Почему-то глянул в неизменный атрибут обстановки кабинета начальницы любого ранга  – зеркало. Хотел там увидеть свое величественное отражение и за себя порадоваться. Не получилось: оттуда на него глядел жирный грустный гусак, но только совсем не важный.  – Вот квитанция об оплате столиков в ресторане. Гуляй весь вечер со своими друзьями, пей в свое удовольствие…Чей юбилей – то отмечаешь?
– Подружки,  – несколько стушевалась чиновница, рассматривая выложенные на стол квитанции.  – Инвалид труда, работала в Чернобыле… Такому человеку не грех помочь.
«Так я тебе и поверил,  – выругался про себя Анатолий и перестал тянуть шею. На беспечного важного олигарха он явно не тянул.  – Стала бы ты для нее так напрягаться».
– Уже помог, как смог,  – сухо констатировал предприниматель и выжал из себя горькую улыбку.  – Меню , конечно, не ахти какое, но при желании сами его дополните… И так пришлось изрядно опустошить карманы.
– Бог тебе воздаст за твои старания,  – проговорила притворно трогательным голосочком женщина и, подбежав к Анатолию, чмокнула его в щеку.  – Ты настоящий друг.
– Друг – то друг. Но и ты меня выручи: в следующем квартале сертификация продукции пекарни… Не забыла?!
– Про тебя забудешь, Толя,  – вновь заняла свое кресло начальница и сдвинула тонюсенькие черные бровки.  – Каждый день выслушиваю жалобы от твоих покупателей. И булки у тебя пресные, несладкие, и в хлеб подмешиваешь слишком много муки второсортной, да и улучшителя, химию всякую, сыпешь в муку немеряно… Халтуришь, брат…Персонал у тебя без медицинского освидетельствования работает, больше того  – всякий сброд  имеет доступ к изготовлению продуктов питания… Ты там, пожалуйста, наведи порядок.
– Наведу,  – пообещал предприниматель, театрально положа руку на сердце.  – А ты мне подыщи хорошего технолога  – хлебопека. И чтоб не требовала большого вознаграждения.
– Подберем  – направим к тебе, на прорыв,  – уже устало бросила чиновница, взявшись за трубку телефона.
  – Я надеюсь. А то, как в детстве, за косички буду дергать,  – проблеял Удовиченко, недовольный собой и окончательно расстроенный.

                *                *                *   
На следующее утро мобильный телефон то и дело трещал у Анатолия, не давая ему сосредоточиться за разбором накопившихся бумаг. Звонили по объявлению, «прокрученному» на местном телевидении, интересовались работой, но как только узнавали, кто работодатель  – тотчас бросали трубку. «Болваны,  – сокрушался предприниматель, в который раз принимаясь за чтение одной и той же деловой бумаги.  –   В городе напряг с рабочими местами, а они еще артачатся. Социальные льготы им подавай, плати ночные и сверхурочные. Хрен вам, а не морковка».
По направлению центра занятости населения пришли трудоустраиваться водителями двое молодых парнишек. Один  – совсем «зеленый», вчерашний школьник, другой  – после армии, у которого водительского стажа набралось чуть больше года. Пришлось Удовиченко взять на работу бывшего воина. Кому-то же надо было ремонтировать разбитую «Газель»- хлебовозку. Услуги нанятого частника, владельца фургона, его и так уже разорили.
– Поставишь в строй «Газель» за три дня,  – брякнул сгоряча Анатолий.  – Получишь премию  – двести гривен.
И потом долго ругал себя за расточительность. Парня такой срок нисколько не смутил, а наоборот  – даже развеселил.
 – Сделаем,  – убежденно сказал молодцеватый бывший боец.  – Готовьте денежку.
Потому как он по-солдатски справно продемонстрировал поворот кругом и, чеканя каждый шаг, вышел из кабинета Анатолий понял: сделает, очень сильно постарается.
Робко постучавшись в дверь, заглянул к нему и долгожданный снабженец. Старик был весь перепачкан мукой, даже стекла его толстых очков, и те были припорошены мучной пылью. «Опять девкам помогал таскать мешки из амбара в пекарню,  – озлобившись, взял себе на заметку Удовиченко.  – Чёрт знает, чем занимается, только не своими прямыми обязанностями. Хлеб, наверное, опять развез с опозданием по магазинам…И не купил, тюфяк, улучшителя для муки».
 – Степанович,  – проблеял снабженец, на ходу вытирая платком свои очки – бинокли.  – Я всё успел. Магазинщики довольны, банкиры тоже  – часть выручки им сдал… Как велели… Улучшителя достал у наших конкурентов… Выпросил у них полмешочка… Уксус, соду и соль  – привез.
 – Ты, почему до сих пор месячный отчет по складу и отгрузкам мне не сделал?!  –  заорал в бешенстве Удовиченко и грохнул кулаком по столу. Да так, что многочисленные ручки и карандашики высыпались из письменного прибора.  –  Хочешь, чтобы я тебя опять на пару сотен оштрафовал?!  И где твой расчет-подсчет расхода яиц? Скорлупы в коробке явно маловато!
 – Я…я  не виноват,  – заикаясь от волнения, прошамкал беззубым ртом снабженец. В глазах у него появились слезы.   – Я очень сильно стараюсь… И не успеваю… Вот ночью сегодня дежурил. Вместо сторожа… Вы же его давно уволили, а замену  – не дали.
 – А за что я тебе сотнягу дополнительно плачу!  – взревел растревоженным медведем Удовиченко, испепеляя взглядом подчиненного.
 – Спасибо… Но этого совсем мало.
 – Хватит, не граф… И так всё равно дрыхнешь возле буржуйки. Мог бы скорлупу – то яичную и подсчитать!
 – А я и подсчитал,  – шмыгая носом, промолвил старик и с большим достоинством вскинул вверх косматые свои брови:  – Там не хватает скорлупы приблизительно на восемьдесят яиц. Я очень точно всё взвесил.
 – Что?!  – вновь заревел предприниматель, вскакивая с кресла.  – Воровство?!  А ну, тащи сюда этих пекарей  – воришек!
 Бедные женщины были у него в кабинете уже через минуту. Запыхавшиеся гогочущие три гусыни. За их гортанными криками не было слышно голоса снабженца, в присутствии начальника пытавшегося дочитать им акт ревизии остатка яичной скорлупы.
 – Степанович! Этого не может быть!.. Здесь нас напрасно обвиняют!  Этот старый болван всё перепутал!
 – У меня не может быть снабженец болваном. Он – моя правая рука,  – осклабился Удовиченко, развалившись важно в кресле.  – У него высшее образование и огромный практический опыт… Это у вас на троих три школьных коридора и все они  в сортир уперлись… Итак, воришки, всех  – под зад и на улицу! И никакого расчета!
 – Анатолий Степанович, не губите,  – заплакала, падая на колени, самая младшая из пекарей. Она только вчера дождалась мужа из тюрьмы и перспектива остаться безработной ее явно не устраивала.
 – Мы больше не будем,  – дуэтом заканючили и подруги, дружно потупив глаза.
 – Во, а говорили, что не воровали!  – ехидно засмеялся Анатолий и, резко поднявшись с кресла, выдал:  –  Меня не проведешь! Я вас всех насквозь вижу.
Приняв стойку взбешенной гориллы перед своими недругами,  он злобно проговорил:
 – Наказываю всех двухнедельной бесплатной отработкой! Кто не согласен  – вон из кабинета!
Все женщины, вздыхая, закивали, молча, головами. Только молоденькая пекарных дел мастерица, стоя на коленях, что-то попыталась возразить.
 – Раз согласны, то все по рабочим местам,  – сказал повелительно Анатолий.  – Еще раз попадетесь  – выгоню ко всем чертям.
У самого же проскользнула гадкая мыслишка: « Смотри-ка  – сразу сдались. Это же сколько у меня они воруют, что так быстро отказались от зарплаты?!  Надо было их на месяц всех оштрафовать. Было бы в самый раз».
Когда за подчиненными закрылась дверь, Удовиченко, ухмыльнувшись, громко крикнул:
 – Эй, правая рука!  Зайди на минутку!
Старик пулей возвратился в кабинет и застыл в позе гончей, ждущей приказания своего хозяина.
 – Ты там, старый, не намухлевал часом?  – весело рассмеявшись, сказал предприниматель.  – Девок не надул?
 – Что вы, как можно. Всё по-честному сработал… Обижаете, Степанович…
 – Молодец,  – довольно крякнул Удовиченко, с удовольствием наблюдая, как покраснел его подчиненный. « Какой все-таки болван,  – промелькнуло в его мозгу.  – Весь вечер и ночь проковырялся в зловонной куче яичной скорлупы… А если бы ему приказал перевесить содержимое выгребной ямы? Точно бы расстарался и всё до грамма бы перевесил». Глянул с омерзением еще раз на своего работника и важно распорядился:
  – Возьми себе на складе в виде премии пять килограммов муки…Высшего сорта. Заслужил.
 – Ой, спасибо, Анатолий Степанович,  – задребезжал тонким голосочком снабженец, и в полупоклоне склонился перед начальником.  – А то на одной прошлогодней картошке живу…Порадую сегодня оладушками доченьку…А отчет я до конца дня сегодня сделаю… Обязательно сделаю. Не подведу.
Провожая его брезгливым взглядом до двери, предприниматель с пренебрежением подумал:                « Ничтожество, а такой нужный человек… Нужник… Где бы еще таких людишек, хотя бы парочку, для дела разыскать. Озолотился бы».    
                *                *              *
   В конце рабочего дня в кабинет Удовиченко ввалился бывший его водитель «Газели». Пьяный, но уверенно державшийся на ногах. Ему было уже за тридцать, но  детство еще играло в его крови. Есть такая порода мужиков – вечно задиристые уличные «пацаны»: себя уважать не станут, если с кем- нибудь не поругаются. Тряхнув своими длинными рыжими кудрями, низкорослый мужичок кузнечиком подскочил к письменному столу Анатолия. И, икая, пробасил:
 – Давай расчет, начальник… Да поживей… Трудовую книжку мне …На руки!
Удовиченко от неслыханной наглости бывшего подчиненного даже передернуло, несколько секунд он жадно хватал ртом воздух, и только тогда разразился самыми отменными ругательствами. Его лихая нецензурная брань, часто переходящая в обычный лай (как у собаки), продолжалась не менее минуты. Пьянчуга, услышав ее, даже немного протрезвел, мотая лохматой головой. Шлепая непослушными губами, выдал:
 – Мастак… ты, начальник, ругаться… Я, даже вспотел…
 – Пошел вон, гнида!  – пригвоздил его к полу орущий предприниматель.  – За разбитую машину ты мне еще год должен бесплатно работать!
 – Накось, выкуси,  – сделал с явным весельем мужичок комбинацию из трех пальцев и долго держал вытянутую худющую руку перед лицом бывшего начальника. Его рука  выделывала непозволительные па, а тонкие губы, сложенные в трубочку, язвительно издавали какое-то фырканье.
     Мощным «хуком» правой руки Удовиченко, весь багровый, сбил с ног визитера. Выскочив из-за стола, он с бешеной злобой схватил его за воротник пиджака и поволок из кабинета. Ногой распахнув дверь, Анатолий с диким криком выбросил мужичка в коридор. Затем, злобно матерясь, поволок его по кафельному полу, на улицу. Во входных дверях в офис пьянчуга, почти не сопротивлявшийся, схватился было за косяк, но тут же получил сильный удар, под дых, от бывшего начальника. Не владея собой, Анатолий сграбастал воротник пиджака обеими руками и, бешено встряхнув визитера, швырнул его с крыльца. Запутавшись в собственных ногах, мужичок грузно шмякнулся о землю. Вернее на кучи щебня и всякого строительного мусора. Второй год площадка ждала асфальта, но так и не дождалась милости от хозяина.
 – Жди повестку в суд, деятель!  – прокричал Удовиченко, брезгливо вытирая вспотевшие ладони.  – Я из тебя высосу кровь! Всю, без остатка!
Глядя на корчившегося от боли бывшего водителя, который тщетно пытался подняться из грязной лужи, он прорычал:  – А трудовую книжку сейчас получишь! 
Метнулся разгневанным львом обратно в офис и через минуту появился с зеленой книжкой в руке.
 – На, подавись, своим «волчьим» билетом в жизнь,  – крикнул Анатолий и швырнул скомканную картонку к ногам еще валявшегося в луже мужичка.
Бывший водитель, весь бледный, размазывая по лицу слезы и кровь из разбитого носа, заканючил, с трудом встав на четвереньки:
 – А денежный расчет? Я ведь больше месяца у вас отишачил…
 – Ты  – уволен, за прогулы,  – взревел вновь Удовиченко, ткнув ногой в живот сгорбленного человека.  – А за разбитую машину я с тебя еще не всё высчитал…С тебя причитается!
   Предприниматель опять разразился благим отборным матом, не глядя на то, что у входа в офис давно стояли какие-то непрошенные гости (мужчина и женщина). Их привел вездесущий снабженец и, робко озираясь вокруг, что-то рассказывал пришедшим.
   Рыжеволосый мужичок вновь поднялся на ноги и, плача, поднял свою окровавленную руку. Уже трезвый, он смиренно произнес, всхлипывая, свою горькую речь:
 – Я  – виноват, но не настолько… Три сотни гривен стоит тот ремонт…Ну, от силы  – пятьсот… А мне как жить… Чем детишек – то кормить?
 – О детях вспомнил, гад,  – засмеялся, злорадствуя, Анатолий.  – Ты лучше бы о них подумал, когда в глотку свою поганую водку заливал.
Мужичок, такой забитый, робкий, вдруг злобно ощетинился:
 – Кровопийца, жмот… Отдавай мою зарплату!
 – Ты еще что-то вякаешь, сявка!  – взбесился предприниматель и тигром спрыгнул с крыльца на свою жертву.
Орудуя кулаками и ногами, Удовиченко сбил с ног мужичка. Один его удар вновь угодил в нос визитеру, и кровь алыми брызгами окропила грязные бордюры.
 – Это кто жмот!  – в бешенстве орал предприниматель, продолжая наносить мощные удары ногами по распластавшемуся человеку.  – Я, который тебя взял к себе на работу!  Я  – хозяин! Капиталист!
   Мужичок, превозмогая  жуткую боль, катался по земле, закрывая голову руками, и с каждым ударом всё сильнее и сильнее продолжал кричать: «Жмот! Кровопийца!».
Если бы не сердобольный снабженец, который подбежал, наконец- то, и буквально повис на руках  у своего начальника, то неизвестно, чем бы закончилось это избиение. С трудом бывший водитель вырвался из-под убийственной машины, раздающей направо и налево тумаки. Отбежал на почтительное расстояние от нее и только там сменил жалкие, и вместе с тем страшные фразы, на конкретные угрозы:
 – Я тебе это припомню, хозяин!  Спалю: твою пекарню, твой лимузин, твою «Газель»!
 – Да я тебя  – убью!  – заорал в бешенстве Удовиченко, пытаясь настичь обидчика. Но цепкий старичок надежно висел у него на руках и ногах: не дал ему ступить даже и шага.
 – Ты еще умоешься кровавыми слезами!  – заключил робко, но уверенно, мужичок и неспешно, сильно хромая,  унес свое избитое тело за ворота пекарни.
Еще какую-то минуту Удовиченко рвался, ругаясь, догнать своего обидчика, а храбрый снабженец держался, будто кошка,  за  его огромный живот, не давая сделать какое-нибудь движение. Только когда громадный «кипятильник» начал немного остывать, старик ослабил свою мертвую хватку, и, вытирая пот со лба, звонко пропищал:
 – Ну, слава Богу, не случилось смертоубийство!
   Удовиченко, изрядно уставший, нашел в себе силы оттолкнуть пожилого мужчину, не забыв при этом грязно выругаться. В это время один из многочисленных псов-дворняжек, обретавшихся при пекарне, подбежал к месту избиения и начал жадно слизывать с бордюров капли-сгустки человеческой крови. Анатолий швырнул в пса горсть щебенки. Но того это не испугало, даже, наоборот, подзадорило  – он с еще большей жадностью стал орудовать липким языком. Чертыхаясь, предприниматель запустил несколько камешков в снабженца, но не попал: очередной субъект тоже смог от них увернуться. Тогда предприниматель от досады хлопнул себя по коленке, тяжело вздохнул, сделал резкий разворот и вальяжной походкой начал подниматься по ступенькам в офис. Открыв дверь, злобно проворчал:
 – Стал бы я за такого прохвоста садиться в тюрьму.
Когда исполнительный снабженец закрыл входные ворота и пришел с обычным вечерним докладом, шеф был уже в хорошем расположении духа:
 – Ты видел, как я его уделал?!  Кличко- старший бы так не сумел, а я одной левой  – и нокаут!
 – Напрасно вы так избили и унизили человека,  – жутко стесняясь, попытался пожурить старик начальника.  – Он хоть и горький пьяница, но когда трезвый  – хороший работник. По тринадцать-четырнадцать часов в сутки вкалывал, не чурался никакой черной работы, где вы такого грузчика-слесаря-водителя теперь найдете.
 – Но-но-но!  – зашипел предприниматель.  – Ты что-то борзый стал в последнее время. Нотации мне какие-то читаешь… Язык твой  – враг мой.
 – Как знаете. Но мне кажется  – быть беде…Ваш очередной мордобой всколыхнет весь город…
 – Да пошел ты,  – перебил его начальник, не стесняясь в выражениях.  – Буду я с какой-то мразью сюсюкаться. И, вспомнив про других визитеров, едко спросил:  – Что там за парочку ты обихаживал? Кого там нелегкая приносила?
 – По объявлению семейная пара к нам приходила,  – с сердцем заметил пожилой мужчина.  – Механик и бухгалтер… Переселенцы.
 – Ну и что? Как они тебе показались?
 – Они то  – ничего… Мы  – как всегда…
 –  Не придут больше?
 – А вы как думаете?  – чуть не плача, промолвил рьяный старый служака.  – Столько крови увидели.
 – Ну и черт с ними, слюнтяями,  – махнул рукой Удовиченко и властно глянул на собеседника. В голубых глазах его было столько холода и цинизма, что старика всего тотчас покоробило. – Ко мне из местной зоны один бывший инженер – производственник в механики просится…Звонил мне сегодня, а я о нем навел справки… Возьму… Говорят, классно тот зеков дубасил.
 – Вам видней,  – вздыхая, бросил снабженец. Немного покашляв, положил на стол шефу изорванную грязную трудовую книжку бывшего водителя. Вернее то, что от нее осталось. И дрогнувшим голосом спросил:
  – Ну а с ней, что будем делать?  Вот  подобрал  – останки… судьбы человеческой и зеркало обычного работяги.
 – Что-что,  – заключил, злорадно ухмыльнувшись, предприниматель.  – Раз она ему не нужна  – то в мусор… Я же ему отдал. Ты  – свидетель. И со злостью порвал несчастную книжку. На мелкие кусочки.
      
                *                *                *
   В воскресенье Удовиченко сделал себе выходной. Хотя, конечно, утром побывал на работе. Сделал привычный нагоняй всем подчиненным: пекарям, снабженцу, новому механику, новому водителю. Принимая от снабженца  – «правой своей руки» дневную выручку за проданные хлебобулочные изделия, и пряча ее во вместительный металлический сейф, мимоходом осведомился:
 – Как новенькие? Не воруют?
 – Пока, думаю, что нет,  – устало сообщил старик, зевая на ходу.  – Присматриваются.
  «Надо будет его освободить от ночных дежурств,  – подумал с неожиданно проклюнувшимся чувством сострадания Удовиченко.  – Не то еще загнется  от переутомления. Надо найти какую-нибудь старушку – сторожиху. Две сотни гривен  – небольшие затраты». Своему же «заместителю» выдал:
 – Смотри за ними  – в четыре своих глаза. Что-нибудь пропадет  – с тебя шкуру сдеру.
Сам же поехал на городской рынок. Прогуляться. На цены тамошние посмотреть. С бизнесменами от мукомольного дела и хлебопечения пообщаться. Любил он это дело. Да и надо хоть иногда себя показывать народу.
     Был солнечный майский денек. Легкий ветерок шелестел молоденькой листвой придорожных кленов и вишен, в изобилии произрастающих вдоль улиц его любимого города. Строгие высокие каштаны и величественные грецкие орехи украсились розетками своих цветов и радовали глаз буйством красок и неописуемой красотой. В воздухе приятно пахло свежей травой и смешанным ароматом от цветения многочисленных деревьев. «Господи,  – восхищался Удовиченко, руля на своем «Мерседесе» по многолюдной улице,  – какая благодать. Никаких автомобильных пробок, толчеи, выхлопных газов. Народ толпами, пешком, валит на базар, как на увеселительное мероприятие. Все сыты, довольны, краснощеки. Не то, что людишки из областного центра и столицы. Живые тени, куда-то  вечно спешащие и измученные бешенным своим бегом. И что они находят в таком нелепом своем проживании. По полтора, а то и два часа добираются на работу, и столько же  – домой, с работы. Что они видят в жизни?!  Суету сует?! Наверное, еще хуже». С большой радостью вспомнил Анатолий точно такие же солнечные майские деньки, но только лет десять тому назад, когда он не сглупил и не переехал жить в областной центр. Была у него тогда уже приличная сумма денег в наличии, и мог он себе позволить купить  шикарную квартиру или дом, хоть в самом центре Днепропетровска, и даже приобрести маленький заводик. Но не сделал такой опрометчивый шаг. Просто проехал вот так, как сегодня, по своему городку, полюбовался внешне неброской, но такой насыщенной и колоритной провинциальной красотой бытия, и передумал переезжать. «Какой же я молодец,  – похвалил себя Удовиченко.  – Все кругом олухи. Я  – гигант, купец самой высшей гильдии!».
   Вдоволь находившись вдоль многочисленных рядов торговых палаток и балаганчиков, Анатолий купил себе новую рубашку, светлые летние брюки, что-то из белья, один увесистый ананас и заглянул перекусить в любимое летнее кафе. В нем готовили превосходный шашлык и подавали настоящий армянский коньяк. А какой же мужчина от таких яств откажется.
Как завсегдатая Анатолия быстро обслужили, даже его столик украсили вазой из свежих полевых цветов. Шустрая голубоглазая молоденькая официантка пожелала ему не только приятного аппетита, но и хорошего дня и приятных встреч. Что от нынешних работников питейного заведения редко услышишь. Не понимают неучи, что настоящий бизнесмен никогда просто так не питается на глазах у всего народа, у него в этом есть далеко не последний интерес. Обыватель же его видит и завидует (ему это не по карману), а свой брат, предприниматель, удивляется и тоже завидует (не каждый так сможет, без охраны, расслабляться). А значит Удовиченко  – особый, очень значимый человек.
 – Ты, Толик, как всегда –  на высоте,  – окликнул его знакомый приятный баритон.
  К столику неожиданно подрулил его старый приятель Лихачев в окружении двух охранников. Когда-то вместе они трудились на одном заводе и провернули однажды неплохую сделку. Болезненного вида, лет пятидесяти, щуплый  седовласый мужчина смешно, как клоун, перед ним поклонился и плюхнулся рядом на плетенный из лозы стульчик. Его гориллы - телохранители разместились за соседним столиком, ежесекундно стреляя глазами во все стороны. « Цирк, на проволоке,  – рассмеялся про себя Анатолий, уплетая за обе щеки кусочки ароматного бараньего шашлыка.  – Как будто они смогут закрыть своим телом шефа. Если кто захочет, то беспрепятственно пальнет из пистолета, или даже бросит в него обычный камешек. Вон сколько вокруг народа ходит».
 – Рад тебя видеть в добром здравии,  – пропел Лихачев, и, не поднимаясь со стульчика, продемонстрировал руками теплое рукопожатие.
 – Взаимно,  – буркнул притворно лениво Анатолий, жуя свой шашлычок.
 – Вот всегда на тебя удивляюсь, братишка,  – улыбнулся снисходительно бизнесмен и продемонстрировал частокол из золотых зубных протезов.  – У тебя капитала в несколько раз меньше чем у меня, и наемных работников – с гулькин нос, а живешь прямо по-барски: новенький «Мерседес», с утра  – коньячок, мясцо диетическое. Постоянно в модном «прикиде»: новенький джинсовый костюмчик, рубашечки от Кардена… Ты их, наверное, каждый день меняешь. И выглядишь, как огурчик… Ни тебе нервотрепок, стрелок-перестрелок, всевозможных разборок.
 – А ты, Коленька, живи, как я, не выделяясь,  – осклабился Анатолий и налил соседу в рюмку коньяку. Благо расторопная официантка уже успела принести второй прибор посуды на его столик. И стояла с подносом на почтительном расстоянии, но так, чтобы можно было услышать громкое распоряжение.
 – Да я и так шибко не выделяюсь,  – рассмеялся Лихачев, щелкнув пальцами официантке.  – Имею пять магазинчиков, да парочку хлебопекарен. Всего-то на всего. И на Канары, как некоторые, отдыхать не езжу. Подбежавшей официантке пренебрежительно бросил:  – Осетринки, буженинки, два салатика из свежих помидор, и графинчик водочки. Мухой!
 – Гуляешь?  – ехидно улыбнулся Удовиченко.  – С какой такой стати?
У самого же в голове зароились пугливые мыслишки: «На что он намекает?! Не на мой ли тайный осенний прошлогодний отдых с любовницей на Канарских островах? Так об этом никто не знает. Официально ведь всем отчитался, что лечился в санатории, в Крыму».
   Между тем бизнесмен с важным видом сообщил ему о каком-то новом своем приобретении хлебопекарного оборудования и долго бубнил, что это стоило ему немалых денег и сил. Лишь только тогда он пригубил из рюмки налитый ему коньяк.
 – Что нового? Как бизнес?  – спросил озадаченный Анатолий и, дабы скрыть волнение, стал нарочито медленно дожевывать свой шашлычок. В мозгах же  – полный сумбур от разных догадок и тревожных мыслей.
 – Всё расширяюсь, да твоих ценных работников перехватываю,  – вновь рассмеялся бизнесмен.
 – Кого именно?  – встревожился ни на шутку Удовиченко и перестал жевать.
 – Бухгалтера и механика,  – глянул ему в глаза Лихачев и демонстративно ухмыльнулся.  – Толковыми специалистами они оказались… Весьма достойная семейная пара.
«Так вот почему он ко мне подсел за столик,  – ужаснулся  предприниматель и, не зная, как дальше вести разговор, налил еще коньяку. Сначала соседу, потом  – себе.  – Прослышал про мои проблемы и решил поиздеваться. Нет, меня так просто не обидишь. Кулаками, конечно, махать сейчас не буду, но слово дерзкое скажу».
 –  Полгода назад ты уже переманил у меня одного бухгалтера,  – процедил он сквозь зубы.  – Так я  до сих пор радуюсь, что она «стучит» в налоговую инспекцию не о моих левых сделках, а о твоих.
 – Ты это серьезно?
 – Серьезнее не бывает. Ты же знаешь, что у меня там кое-кто из своих людей имеется.
 – Ладно, я с ней разберусь,  – махнул рукой бизнесмен, залпом выпив предложенную рюмку коньяку.  – А ты когда перестанешь позорить наш предпринимательский класс? Платить людям гроши за их труд каторжный и избивать, как в средневековье. Ясновельможным паном себя мнишь?
 – Не тебе меня судить,  – съязвил Удовиченко, махнув также рюмку коньяку.  – Лоботрясов-телохранителей кормишь, а лучше бы премией побаловал своих работников… Всё лучше для дела было бы.
 – Молчал бы, Плюшкин,  – парировал бизнесмен, обиженно сдвинув мохнатые брови.  – Деньгу в кубышку складываешь, выгоды никакой – ни себе, ни людям.
 – Сказал бы я тебе,  – вспыхнул как порох Анатолий.  – Да сильно много людей уже уши растопырили. Словно отпущенная на волю сжатая пружина выскочил из-за столика.
Бизнесмен нисколько не испугался такого телодвижения соседа и, увидев с долгожданными кушаньями официантку, миролюбиво предложил:
 – Сядь и остынь, чайник. Водочки со мной тяпни.
 – Мордоворотов своих напои,  – злобно промолвил Удовиченко, поспешно бросил на столик несколько денежных купюр и пошел прочь от ухмыляющегося соседа.
   Только сидя в салоне своего «Мерседеса» Анатолий смог успокоиться. Пролетел как вихрь через весь рынок, с силой расталкивая не уступавших ему дорогу горожан. С ужасом  вспомнил, что у него  был увесистый пакет с покупками. Инстинктивно пошарил вокруг руками. К счастью, пакет был рядом с ним, на сидении. Машинально, по-видимому, его прихватил с собой, а не оставил возле столика. «Стареешь, брат – купец,  – начал себя ругать Удовиченко.  – Ох, стареешь. Нервами совсем не руководишь. Даешь волю эмоциям, к сигналам разума не прислушиваешься». Ему стало мучительно больно за свое недавнее мальчишество. Кого он испугался?!  Такого же, как сам, предпринимателя. Ну чуточку побогаче. Хотя, как посудить. Ведь они с Лихачевым лет десять-одиннадцать тому назад вдвоем провернули грандиозную сделку: «толкнули» белорусским заводам старенькие, но со знаком качества бывшего СССР, микросхемы, а взамен получили целый вагон дефицитных холодильников «Минск- Атлант». Тогда в Белоруссии президент Лукашенко еще только-только добивался неограниченной власти и по стране совсем безнаказанно «ходил» пресловутый бартер. Это потом диктатор перекрыл всем канал для получения сверхприбыли и обуздал всех своих предпринимателей. Но они с напарником ведь успели обогатиться: «навар» от сделки приблизился к 1000 %. Конечно, микросхемы те принадлежали Лихачеву - дельцу. Имел счастье компаньон потрудиться на ниве комплектации военных заказов на их заводе - «почтовом ящике». Ну, а как  выгодно сбыть микросхемы придумал Удовиченко. Вот потому-то он получил 60% от прибыли, как технический руководитель сделки, чем, по-видимому, очень сильно обидел компаньона. « Гад,  –  зло выругался Анатолий, выезжая с рыночной автостоянки. Сердце его лихорадочно билось, а руки почему-то стали холодеть.  – Так до сих пор и не оценил моего лидерства в бизнесе. Подумаешь: магазинчики  – хлебопекарни. Мелочевка. А мнит себя, будто бы Рокфеллер или  Ахметов».
  Чертыхаясь и кляня себя за горячность и минутную слабость, Анатолий погнал свой «Мерседес» по узким улочкам на единственный в городе широкий проспект. Только там можно было прокатиться с «ветерком», не опасаясь неумелых автолюбителей и перебегавших дорогу пешеходов, а ему так надо было сейчас развеяться. Только в ней, быстрой езде, он видел смысл жизни и свое превосходство над другими людьми, (кто его догонит на «Мерседесе»), только в нем, быстром передвижении, он приобретал привычную самоуверенность, только в гонке с самим с собой, легко ранимым и вместе с тем сильным, он восстанавливал свою нервную систему. Для восстановления  сил ему обычно хватало пять-семь минут спурта на машине, сегодня же понадобилось десять. Для этого он дважды промотался по проспекту, тревожно сигналя  и моргая фарами встречному транспорту. Только лишь когда опять (в третий раз) показались очертания здания городского рынка, Удовиченко остановился. Выключил двигатель. И закурил. Что делал крайне редко. Когда сильно волновался. Затянувшись дымком от сигареты с ментолом, Анатолий успокоил самого себя: « Я  – самый сильный. Я  – гений! Лихачев  – тряпка, тупица, примитивный предприниматель». И действительно: разве можно было позавидовать бывшему компаньону? После благополучного завершения белорусской сделки он не притаился с деньгами, а быстренько их вложил в строительство магазина. Десятки проверок компетентных органов пережил, от нескольких налетов рэкетиров отбился, а результат плачевный: два инфаркта, дня теперь без медицины прожить не может. Удовиченко же те годы прожил тихо и относительно спокойно. Никто ему никогда не угрожал и утюг горячий на живот не ставил. Да и что с него можно было взять – обычный  мелкий предприниматель. Их много тогда было на Украине. Впрочем, и сегодня мелких предпринимателей нисколько не убавилось. А на здоровье свое Анатолий никогда не жаловался.
Когда человек становится вновь спокойным и расчетливым, всегда у него рождаются  дельные и правильные решения. А когда человек взял себе выходной –  вдвойне приятно принять самое правильное решение: отдыхать на полную катушку.  Удовиченко вдруг вспомнил о своей зазнобе, очаровательной вдовушке Ирине. И поругал себя, что давно ей не наносил визит.

           *                *                *               
   Неожиданному приходу Удовиченко вдова не обрадовалась. Она только что приняла ванную и естественно была без макияжа. А какая сорокапятилетняя женщина хочет, чтобы видели все ее морщинки и прочие недостатки на лице. Хотя умопомрачительный голубенький халатик, поспешно наброшенный на округлые плечи, и  уже просушенные феном  длинные шикарные светло-русые волосы чуточку скрадывали нежелательные для постороннего глаза морщинки и припухлости на лице. У Ирины был глубокий грудной голос, который ей очень шел. Женщина была сильно удивлена появлению  своего великовозрастного бой-френда, да еще в такое обеденное время. Они всегда встречались по вечерам, и только после предварительного звонка.
Удовиченко буквально ворвался в ее квартиру. В одной руке  – букет алых роз, в другой  – бутылка шампанского, под мышкой  – огромная коробка конфет. Сам весь надушенный, в новом, тщательно отутюженном сером костюме, при галстуке. Глаза горящие, лицо пунцово-красное, – точь-в- точь как у влюбленного тетерева на весеннем току.
 – Ты что развелся с женой и примчался делать мне предложение?  – ойкнула испуганно вдовушка, и пышные ее груди под халатиком от волнения сделали сильные колебательные движения.
  – А ты бы этого хотела?!  – засмеялся Анатолий и попытался облапить женщину.
Та вырвалась из цепких его рук, и, запахивая расстегнувшийся халатик, по-девичьи запищала.
   Удовиченко, подражая ей, тоже запищал и со словами «Страшно соскучился» вновь повторил свою атаку. Догнал он женщину в конце коридора, схватил, поднял ее на руки и поволок, пыхтя, в спальню. Больше она не вырывалась, лишь только тихо хихикала…
   Вдоволь нарезвившись в постели, уже не молодая пара любовников быстро устала и расползлась друг от друга: каждый на свой краешек широкого дивана. Середина дивана, как государственная граница между двумя странами, вздыбленным одеялом отделяла их разгоряченные тела.
Первой нарушила молчание Ирина, учащенно дыша и охая:
 – Ну, налетел, как коршун… Только сильно толстый… И когда ты свое пузо ликвидируешь. Измочалил меня словно отбивную…
 – Если недолюбил,  – пробубнил Удовиченко, сладко потягиваясь,  – то извини, зато додавил, как полагается.
 – Вечно у тебя так: планов громадьё, шуму-писку много, а результат  – один пшик. И во всем ты такой. Бутыль с газировкой. Потому и откупоривать тебя не хочется.
 – Попрошу не оскорблять,  – попробовал пошутить Удовиченко, щипнув под одеялом округлый зад женщины,  – при исполнении сексуальных обязанностей.
 – Отстань,  – фыркнула Ирина и голышом выскочила в ванную, на ходу прихватив свой халатик.
Через пару минут она, уже одетая, вернулась в спальню и одарила Анатолия порциями обид и упреков:
 – Я–то, дура, действительно подумала, что дождалась, наконец-то, официального предложения… И ты подал на развод со своей кикиморой… И сделаешь мне обещанный евроремонт в квартире… Разоделся как жених, а где твой костюмчик отутюженный?!  На дырявом деревянном полу, который от стыда, по старинке, ковриками укрывать приходится.
 – Ну, опять завелась,  – озлобился моментально Удовиченко, вставая с дивана.  – Такое романтическое настроение было, а ты своим никчемным бытом навалилась, прошлась по душе как паршивой рваной выбивалкой по ковру.
Зевая, он начал медленно одеваться. Долго не мог найти свой новенький галстук. С трудом его нашел: под диваном. И как он умудрился его туда забросить. Хотя, что только в пылу страсти не отчебучишь. Приняв вновь праздничный вид (как ему казалось), Анатолий еще раз попытался наладить отношения с Ириной:
 – А я, может быть, уже полдороги для нашей женитьбы отмахал…Четыре дня назад жену из дому выгнал…
 – Вот, изверг!  – выпалила Ирина, выпучив от ненависти свои такие прежде ласковые голубенькие глазки. Лицо ее стало вмиг кумачовым, ноздри, как у взбесившейся лошади, страшно раздувались:  – И я, думаешь, за такого выродка пойду замуж?!  У которого денег куры не клюют, а он не может квартиру женщине оставить… Матери его детей! Права моя подружка, секретарша у Лихачева, ты скупой дикий волчара, который любит только самого себя.
 – Что?!  – взвизгнул недорезанной свиньей Удовиченко.  – Это я – то скупой?!  Да я тебе сколько  шмоток и обуви купил, одеваю как княгиню… На Канары с собой взял отдыхать… Жратвы натаскал полный холодильник…Пожила бы ты, кукла, на свою зарплату библиотекарши… Вмиг ноги бы протянула.
Ирина, закрыв глаза пухлыми прелестными ручками, горько заплакала. Анатолий же продолжал бушевать:
 – Еще голос на меня подымаешь, неблагодарная… Мало ей, видите ли, деньжат отвалил…
И вдруг его внезапно осенило:
 – Так вот, значит, откуда Лихачев узнал о моем отдыхе на Канарах?  Разболтала своей подружке? Или от меня к своему разлюбезному Лихачеву переметнулась? Говори, трепло!
Ирина, сквозь слезы, с трудом выговорила:
 – Я рассказала подружке… чисто случайно…
 – Похвасталась, зараза! А я тебе что приказывал?! Теперь весь город будет болтать, что я  – подпольный миллионер… Зачем мне лишние хлопоты и проблемы.
 – Я больше… не буду,  – чисто по-детски попыталась попросить прощения женщина.
 – Это я больше не буду с тобой встречаться!  – прокричал гневно Удовиченко и вскочил, как ошпаренный, с дивана. Выбежал из спальни в коридор, долго разыскивал свои туфли среди множества пар различных сапожек  Ирины. Нашел, что искал. Быстро обулся и дернул входную дверь.
 – А что мне с шампанским прикажешь делать?  – всхлипывая, глупо спросила совсем растерявшаяся женщина.
 – Вылей в унитаз,  – сказал, как ударил, Удовиченко и выбежал из квартиры.

                *                *                *
      Только дома, в своей четырехкомнатной шикарной квартире, отделанной совсем недавно по высшему разряду, с двумя туалетами и двумя ваннами, с полами из первоклассных хорошо подогнанных дубовых досок, с потолками и стенами, не знавшими никаких химически вредных для здоровья строительных материалов, предприниматель смог только успокоить свои нервы. И, наконец-то, расслабиться. Включив автономное отопление в квартире (пусть хоть и май на дворе, зато – круто), Анатолий облачился в домашний халат, обул теплые тапочки  и понуро поплелся на кухню. Она была хоть и небольшая, каких-то десять квадратных метров, но также оборудована по последним веяниям моды: огромная электроплита, всяческие вытяжки, печь СВЧ, множество функциональных шкафчиков, посудомоечная машина, шикарный дубовый обеденный стол. На передвижном маленьком столике  приходящая повариха-уборщица оставила для него приготовленный обед и ужин. Каждое блюдо было укупорено в двойные, вместительные металлические  термосы, которые должны были сохранить не только тепло, но и все вкусовые качества приготовленных блюд.
Съев борщ, любимый свой плов и запив его парочкой рюмок водки, Удовиченко поругал себя за расточительность: «И на кой черт я сегодня заказал обед и ужин на двоих. Думал, старый дурак, сразить роскошью Ирину. То-то было бы упреков и завистливых косых взглядов. Евроремонт ей подавай, отдельную машину. Еще не законная жена, а претензий... Надо подумать, ой как подумать, перед тем как вести ее под венец». Вспомнив, что он хоть и деликатно, но все-таки послал Ирину куда подальше, Анатолий тяжело вздохнул и сказал сам себе: « А может это и к лучшему. Много расходов с этой бабой. Надо искать себе какую-нибудь простушку и без всяких там высших образований. Да и намного моложе. Не то через пару-тройку лет начнет по ночам сбегать от меня в соседнюю комнату. Всякими возрастными болячками от секса отгораживаться». С отвращением Удовиченко вспомнил жену, болезненную молчаливую женщину, лет пять как не исполнявшую свой супружеский долг. «Говорил же мне отец,  – в который раз корил себя Анатолий, выпивая очередную рюмку водки и закусывая большим куском яблочного пирога,  – не женись, парень, на ровеснице. Не то будешь на старости лет бегать по девкам, а они так дорого стоят». 
Наевшись, Удовиченко пошел в свой кабинет, сел в просторное черное кожаное кресло и собрался звонить уборщице, чтобы та пришла и убрала посуду на кухне. Но передумал. Завтра его сыновьям- близнецам исполнялось двадцать лет, и ему надо было определиться: сколько денег отослать в качестве подарка. Ведь не простой же у них день рождения, а маленький юбилей. А значит надо открывать сейф, потайной, о существовании которого никто не знает. Даже уборщица, которая два раза в неделю делает уборку в квартире, плюс  – один раз в десять дней  – генеральную.
Если бы уборщица была опытной ищейкой и по чьей-то указке переворошила всю квартиру, то она бы не обнаружила тайника. Как бы ни старалась. Удовиченко сам смастерил хранилище для денег и лет пятнадцать как с успехом им пользовался. Хороший механик, он придумал оригинальную конструкцию тайника-сейфа в своем кабинете. Посредством длинной потайной металлической щеколды на балконе приводилась в действие мощная пружина, выстреливающая большой деревянный ящик- плинтус на полу. Из кабинета ее никаким способом нельзя было открыть – плинтус был сделан из особого прочного дерева, произраставшего где то в Южной Америке. В такое дерево никакие отечественные гвозди не вбивались. Изнутри ящик был усилен  двумя слоями толстых гранитных плит, выпиленных из цельного природного камня. Между слоями плит была проложена асбестовая прокладка. Так что тайник ничего не боялся: ни огня, ни влаги. И в нем можно было хранить бумажные деньги. Ну, а за пятнадцать лет предпринимательства Удовиченко накопил их немало.
Каждый бизнесмен считает себя непревзойденным мастером в накоплении оборотного капитала. На то он и деловой человек или человек дела. У каждого предпринимателя сугубо свое видение как достигнуть совершенства в добывании денег. Правильное или неправильное  – неважно. Главное  – сам процесс «приращивания» своих, кровных, «родненьких» денежек от сделки к сделке, когда тебя аж распирает от важности, что от твоего, именно твоего, решения куда-то «перебрасываются» деньги, закупается на них товар, затем выгодно продается и его величество- доход оседает в карманы, вечно не таких размеров как  хочется и мечтается. Не исключением был и Удовиченко, но у него была своя стратегия и тактика: после каждой успешно проведенной сделки он две трети суммы от дохода откладывал в потайное хранилище, а  остальные заработанные деньги пускал на текущие нужды. Видел бы кто этот тайник и, главное, кучу в нем американской наличности (другую валюту предприниматель не признавал), то непременно бы покрутил пальцем у виска, смеясь над их хозяином. И действительно, любой уважающий себя гражданин тотчас вложил бы эти деньги в солидный банк, и, улыбаясь, жил бы себе припеваючи, и, заметьте, только на одни лишь проценты за хранение вклада, а обычный предприниматель пошел бы еще по более простому пути: вложил бы деньги в дело. Зачем хранить деньги без движения, ведь копилка – примитивное глупое собирательство. Одного не может знать ушлый гражданин, простенький обыватель, или крутой бизнесмен, что для человека, у которого есть великая цель, не приемлемы простые способы ее достижения. У настоящего мечтателя, а не игрока, полагающегося на случай (авось повезет!) есть только один путь к обогащению: каждодневное собирательство, без излишнего риска, без афиширования своего капитала, без зависимости от вечно колеблющегося курса валюты. И как можно словами передать то чувство радости и счастья, когда тайник в очередной раз открывается перед хозяином и, получив очередную порцию денежных банкнот, лихо, с приятным щелчком, захлопывается. Каждый щелчок и скрежет корпуса тайника символизирует покорение еще одной ступеньки к своеобразной вершине  – намеченной цели. Для Удовиченко каждое открывание своего тайника-сейфа стало радостным, почти праздничным ритуалом. Он к этому всегда внутренне готовился, с годами даже сердце невольно начинало учащеннее биться и в ушах появлялся приятный тихий звон. «Господи,  – молился про себя Анатолий, становясь на колени перед открытым тайником,  – спасибо тебе за заботу, за старания. Посодействовал Всесильный, прикрыл своей десницей от злых людей и злых их умыслов. Теперь уж совсем немного подсобрать мне денежек осталось, и я буду хозяином, что там хозяином  – царем в своем городе».
  Великая цель, к которой стремился все эти годы Удовиченко, была весьма простой: выкупить   единственный в городе хлебозавод. Последний, конечно, давал городу хлеб, но в таком мизерном количестве и в таком скудном ассортименте, что ему составляли конкуренцию не только Лихачев и Удовиченко, но еще несколько мелких предпринимателей. Имея огромные производственные площади и в сущности неплохие технологические линии по выпечке хлеба, батонов и всяких булочек, хозяева завода вели дела бездарно и еле-еле сводили концы с концами. За пятнадцать лет владельцы завода раз шесть уже поменялись, но толка от этого не было. Удовиченко захотел утереть всем нос и, конечно, прославиться. Он считал, что только у него получится вывести хлебозавод из загона. Ведь при Советском Союзе кормил же тот не только весь город, но и всю округу в радиусе семидесяти километров. Почему бы Анатолию и не вернуть былую славу городского хлебозавода.  Хлеб же – он всему голова. Без теплого, ароматного «кирпичика» и сдобной булочки ни один обыватель не сядет за стол, и без свеженького торта никакого веселья не будет в каждом доме. Кто как не царь города дает его жителям самый нужный для жизни продукт питания. Конкурентов же убрать с дороги гиганту от хлебопечения только, как говорится, чихнуть и утереться.
    Сегодня у Удовиченко был особый повод уединиться и посчитать свои денежные припасы. Впервые за последние годы он не клал деньги в сейф, а, наоборот, хотел оттуда взять их некоторое количество. «Ну и дети у меня выросли,  – с холодным бешенством думал захмелевший предприниматель, копошась в отсеках громадного тайника,  – олухи, бездари. Отца родного вздумали  ослушаться. Как будто я им враг. Завод с именем «Удовиченко и сыновья» хотел им подарить к двадцатилетию, а они  – погоны на плечи пришпандорили. Прапорщиками захотели быть: армейскому  бардаку – затычка, народу  – посмешище. За копейки будут из-под кованых сапог на плацу искры высекать. Нет, чтобы рядом с батей в «Кадиллаке» ездить и родным городом командовать». Сотни тугих пачек зарубежной наличности не радовали предпринимателя и, как обычно, не вызывали дикий восторг и торжество всесильности. «Что я один сделаю на огромном предприятии,  – рассуждал Анатолий, со злостью перекладывая из одного отсека в другой отсек толстые пачки денег,  – без верных помощников. Разворуют шустрые людишки всё мое добро, пустят капиталы по ветру. Я ли вас, сыночки-дубочки, не натаскивал, как с ними надо управляться, как с рабочих пот выжимать. И всё коту под хвост».
    От выпитой водки и громадной обиды на сыновей у Анатолия кровь молоточками застучала в висках. Мотая головой, он встал с колен, поднялся с пола и плюхнулся вновь в кресло. Взглянул на свою любимую большую фотографию сыновей, висящую в рамочке, на стене. Крепкие, высокорослые парни, с крутыми плечами и выразительными лицами как у братьев Кличко – настоящие десантники.     « Ну, отслужили годик, как настоящие мужики, в этой армии,  – продолжал себя насиловать мыслями Удовиченко, смахивая с глаз непрошенные слезы.  – Отдали Отчизне свой долг. И хватит. Зачем дальше себя уродовать. Надо наслаждаться жизнью». Неожиданно к предпринимателю пришла шальная мыслишка: « Вышлю, оболтусам, по десять тысяч «баксов», нет  – по пятнадцать. Пусть купят себе по хорошему автомобилю. Пусть знают, что у них отец не тюфяк, как их командир, а купечище. И он сильнее всех тамошних приспособленцев. Подумаешь, большое достижение – парады принимать».
 С огромной радостью выскочил из кресла, вновь опустился на колени перед открытым тайником. Начал выбрасывать небрежно на пол пачки банкнот, набирая нужную сумму. «Восемь тысяч, двенадцать, семнадцать»,  – считал Анатолий, радуясь тому, как удивит он своими переводами детей.
     Настойчивый телефонный звонок оторвал его от приятных мыслей. На той стороне телефонного провода рыдала Ирина, с такими дикими всхлипываниями, как будто кого-то похоронила:
 – Я пыталась, как ты велел, вылить шампанское в унитаз… Пробка вылетела…И разбила в ванной зеркало!
 – Ты б его лучше в задницу себе выстрелила!  – зарычал Анатолий.  – Чтоб оно тебе всё нутро и мозги прочистило!
 – А!  – завопила женщина.  – А кто мне даст на ремонт денег?!
 – Лихачев!  Он - добренький!  И бросил трубку.
  Радостного настроения как и не бывало. Черной тучей опять повисли мрачные мысли: « Вот вышлю деньги, а дубочки - сыночки похвастаются этой стервозе, женушке. Папаша, мол, пустобрех и ничтожество. Вчера только хаял, проклинал, а сегодня  – дико извиняется, неслыханную щедрость демонстрирует. И будут надо мной смеяться». Анатолий, уже совсем пьяный и злой, помахал кулаком фотографии сыновей. «Не дождетесь моих извинений,  – прорычал он дико, забрасывая обратно в тайник пачки денег.  – Сами приползете просить прощения. И очень скоро».
Со злостью, ногой, захлопнув свой сейф, Удовиченко схватил телефонную трубку.  Не приказал, как обычно, а скомандовал чисто по-армейски своей уборщице:
 – Приходи - убираться… Меня – не будить!  Сплю – до утра!

                *                *                *
  Понедельник выдался как никогда тяжелым. Работать совсем не хотелось. Валяться в кровати  – надоело. С трудом борясь с похмельем, Удовиченко, икая, понуро поплелся в гараж за машиной. Даже своего любимого чая с бергамотом не выпил.
Утро было тревожным, сумрачным и холодным. Небо было затянуто черными тучами, накрапывал мелкий дождик, пронизывающий холодный сильный ветер сорвал с насиженных гнезд многочисленное воронье. Встревоженные приближающей бурей птицы, громко каркая, кружились над своими любимыми высокими тополями, десятилетиями дающими им кров и приют. Сейчас длинные крепкие ветви этих деревьев сильно раскачивались и создавали для ворон не только неудобства, но и опасность. Пугливо смотря вверх, из-под черного зонтика, Анатолий торопливо перебежал на другую сторону улицы  – там росли лишь небольшие клены и чахлые еще каштаны. В прошлом году городские коммунальники вырезали здесь тополи и насадили молоденькие деревца. «Вот уж действительно, как в народе говорят «сон в руку», – думал предприниматель, ускоряя шаг.  – Всё как снилось, до мельчайших подробностей».
 Сегодня, ночью, ему приснились родители, давно уже умершие. В такую же ветреную ненастную погоду Анатолий выбежал на улицу выключить заревевшую вдруг автосигнализацию на  «Мерседесе». И почему он оставил своего железного коня на ночь, под окнами дома, и почему не воспользовался обычным пультом управления – непонятно. Всё также жутко каркали вороны и с тополей на асфальт падали ветки, сорванные ветром-разбойником. Одна из увесистых длинных веток  упала на капот автомобиля, вызвав тем негодование механизма сигнализации. Удовиченко, ругаясь, убрал ту злосчастную ветку и поволок ее к кустам сирени, в сторону деревянной лавочки. Здесь обычно по вечерам собирались посудачить старушки - соседки по подъезду. Предприниматель решил завалить веткой их пристанище, так уж надоело ему это место вечных судов-пересудов. Захотел он старушкам отомстить и сделать им маленькую пакость, раз случай такой подвернулся.  Только Удовиченко не смог свой продукт мести водрузить на лавочку: там сидели его отец и мать, старчески сложа руки на колени. Они осуждающе смотрели на него и в глазах их стояли слезы. Седые волосы стариков развевались на ветру, а блики от  качающегося уличного фонаря ложились темными тенями неприязни на бледные их лица.
   Предприниматель, спеша добраться до гаража, даже не глянул в сторону лавочки  – боялся наяву кого-нибудь там увидеть. Хотя в такую погоду вряд ли кто решился бы на ней уединиться. Но все же. «Господи,  – волновался Удовиченко, открывая ворота гаража,  – к чему это сновидение?!  За что мне такие муки?! Вроде бы всегда почитал своих родителей. Памятники им вовремя поставил: как полагается, через год после смерти. Благо ушли они из жизни почти одновременно. Мать только на три дня пережила отца. Не смогла, горемычная, перенести боль утраты».
Маневрируя на своем «Мерседесе» между множества валявшихся на асфальте тополиных веток, Анатолий с большой радостью покинул свою родную улочку. Такую сегодня неубранную и небезопасную.
Подъезжая к воротам пекарни, Удовиченко самопроизвольно нажал резко на тормоза. Остановил своего железного коня как будто перед пропастью. Его охватил ужас, чувство страшной вины перед памятью родителей заставило кровь застыть в жилах: в субботу-воскресенье были поклонные дни перед усопшими, положенные после Пасхи, а он так и не съездил на кладбище. Не навестил могилы дорогих ему людей. Забыл за текучкой дел и забот. «Разгильдяй,  – ругал себя Анатолий, вновь трогаясь с места и осторожно заезжая на территорию пекарни.  – Пропьянствовал, прогулял свою совесть». Через несколько секунд, однако, смог себя успокоить: « Ничего. Съезжу сегодня. Грех в этом небольшой».
   В офисе его уже ожидали: тройка подчиненных и парочка посетителей.
 – Почему не работаете?  – прорычал на своих работников Анатолий, не поздоровавшись с собравшимися в вестибюле людьми.  – Кнута моего ждете?!
 – Нет  – пряника,  – съехидничал новый механик и первым прошел за дверь, следом за начальником.
    За ним подались и остальные. Лишь только посетители  – две пожилые женщины  – пышки остались подпирать давно не крашенные стены офиса.
   Новый механик, рослый, рыжий, лет тридцати, долговязый детина с грушеобразной головой и простоватым лицом типичного сельского тракториста сразу же пошел в атаку:
 – Мы тут все, недовольные, пришли от вас требовать понедельную оплату… А что, работаем без выходных, неофициально… В штат нас до сих пор не берете.
 – Тебе ли языком об нёбо стучать,  – проворчал предприниматель, усаживаясь в кресло.  – Ты  – на месячном испытательном сроке. Водитель  – тоже. Снабженцу  – пренебрежительно:  – А ты, олух, почему не объяснил народу: что и почем? Или тоже денежку захотел срубить по-быстрому?
 – Я …Что, я  – ничего,  – заблеял старый очкарик и, манерно усмехаясь, пожал худым плечом.  – Все хотят аванса, хотя бы маленького.
 – Будет вам аванс,  – выдал злобно Удовиченко, пожирая глазами своих подчиненных.  – Завтра, а сейчас  – за работу. И чтобы через минуту всё у меня крутилось и вертелось.
 – До завтра можно и подождать,  – вздохнул механик и, стрельнув глазами в сторону снабженца, важно сообщил:  – А вот печи не могут больше без ремонта функционировать…Давайте деньги на их ремонт, на запчасти… Латать- мазать уже нечем. Не оборудование, а одна рухлядь.
 – За деньги любой дурак сумеет подлатать производство,  – ухмыльнулся Анатолий, разглядывая в упор своего механика.  – А ты попробуй своими силами восстановить агрегаты, прояви смекалку, мозгами раскинь, как выйти из положения.
 – А я буду что-то от этого иметь?  – уже робко спросил рыжий детина, ковыряясь грязным пальцем в носу.
 – Конечно,  – сказал Удовиченко и расплылся в лукавой улыбке.  – Каждое твое рацпредложение буду оплачивать долларами. Больше будет экономический эффект – больше будет тебе и валюты. 
 – Да ну!  – протянул восхищенно механик, вытирая палец об промасленную рубашку.  – И не обманете?
 – Слово капиталиста!  – брякнул решительно предприниматель, подмигнув незаметно снабженцу.
 – Тогда я  – с вами!  – непристойно заржал механик и легонько стукнул по плечу снабженца:  – А ты, тюфяк, говорил: «обязанность», «обязаловка».
   Наконец, сказал слово и водитель. Всё время он, как тот первоклассник на первой в жизни торжественной линейке, затравленно смотрел то на своего учителя  – механика, то на директора школы  – своего начальника. Промолвил и сразу зарделся:
 – А когда я получу премию за ремонт автомобиля?
 – Никогда,  – отрывисто проговорил предприниматель, и весь сморщился. « И этот видать крепкий орешек»,  – промелькнуло в мозгу.    С силой себя заставил продолжить разговор на эту тему:  – Ты на четвертый день его починил, а уговор был  – за трое суток.
 – Так я же старался,  – еще больше раскраснелся бывший воин.  – Свой инструмент приносил, шпаклевку-краску покупал за свои кровные деньги.
 – Уговор дороже денег,  – ядовито сказал Удовиченко и развел, ехидно смеясь, руками.
    Принимая от снабженца денежную выручку за два прошедших дня, он повелительно бросил:
 – Всё, мужики, все  – за работу!  Болтовне  – конец!
Механик  – довольный, водитель  – удрученный, шумно вышли из кабинета.
Дважды пересчитав полученную выручку, Удовиченко недовольно произнес:
 – Опять маловато для выходных! Ты хочешь, чтобы  я тебе стал планы рисовать?!
 – Нет, не надо,  – промямлил старый служака, почесав лысину.  – Я исправлюсь. Дочка у меня захворала… Не все обзвонил магазины в поисках заказов… Не было времени для уговоров клиентов.
 – Хорошо, что понимаешь свою вину. Потому и сегодня не наказываю.
Посетительницы оказались учительницами из соседней школы. Привыкшие, что им никто и  нигде не отказывает, они не стали церемониться и быстренько выложили на стол Удовиченко решение горисполкома:
 –  Вот, ознакомьтесь: вы теперь в числе наших шефов. Когда можно ожидать от вас денег?
 – Что, побирушки, без меня - меня женили?  – заорал в гневе предприниматель.  – Состряпали втихую бумаженцию и рады. Ни черта не получите! Вот удумали  – грабить! И, притом, средь бела дня!
 – Да там сумма-то незначительная,  – попыталась вразумить его одна из учительниц, обиженно надув и без того полные губы.  – Деткам хотим линолеум постелить в кабинете химии. С миру  – по нитке, а голому  – обнова.
 – Пошли вон, халявщицы,  – загромыхал Анатолий, давя на глотку.  – Знаю, как это делается. Под шумок  – семье кусок, да пообъемнее!
 – Не смейте нас оскорблять!  – хором пропели обескураженные работники просвещения.  – Мы будем на вас жаловаться!
 – Валяйте, хоть всей школой. Отобьюсь, и ни копейки не получите.
 – Хам,  – заключили женщины и, истерично жестикулируя, удалились из кабинета.
 – Гнилая интеллигенция,  – процедил сквозь зубы предприниматель и хотел им вслед бросить что-нибудь со стола. Но передумал. Жалко стало письменных принадлежностей.
   Не любил он учителей и всяких там преподавателей. И работу их считал несерьезной и не нужной. «Пастухи и пастушки,  – склонял их Анатолий всю свою жизнь.  – Стерегут учеников, чтоб не разбежались. Книги- учебники для чего пишутся: для того чтобы их изучали. Самостоятельно. Только при самоподготовке даются настоящие знания». С детства он не переносил пресмыкаться перед учителями, не «тянул», как все отличники, руку для вызова к доске, демонстрируя свои  знания. Потому и школу закончил на все «четверки». В институт сразу, конечно, не поступил  – вздумал дерзить преподавателю на вступительном экзамене. После службы в армии немного «поумнел» и несколько пересмотрел свои отношения к работникам просвещения: решил получить высшее образование заочно, а эта форма обучения требует как раз любимой самоподготовки. А два раза в год, на сессиях, Анатолий научился усмирять свою гордыню, ради диплома и будущей карьеры терпел высказывания  преподавателей, не допуская никакого с ними панибратства и товарищества. Взяток и «праздничных» пресловутых букетов цветов он никогда никому не давал, хотя слышал постоянно недвусмысленные намеки дельцов от образования. « Проверяйте мои знания, а в карман  – не лезьте»,  – решительно осаживал Удовиченко наиболее зарвавшихся преподавателей.
Не дал денег Удовиченко и для обучения  своих сыновей в институте. А они так хотели учиться, на менеджеров промышленных предприятий. Знаний у них оказалось недостаточно для зачисления на обучение за счет бюджетных ассигнований, а деньгами никто им не помог. «Вот и хорошо,  – откровенно радовался Анатолий провалу личных амбиций сыновей.  – Будете учиться заочно. Нечего зря штаны протирать в аудиториях, мозги сушить и лебезить перед преподавателями. Всё равно большая часть их наук в жизни не пригодится. Главное – научиться подбирать себе кадры и ими управлять».
    Однако жизнь распорядилась по-другому: призвали сыновей в армию. Там они и остались. Связали свою дальнейшую жизнь по рукам и ногам.
    Удовиченко тяжело вздохнул и вспомнил, что у его непослушных детей сегодня день рождения. И надо, все-таки, их поздравить. Схватился было за мобильный телефон, но тут же его отложил в сторону, чертыхаясь. Совсем недавно он в горячке стер с его памяти номера их телефонов. Удалил тогда и номер мобильного телефона жены. У кого теперь наведешь справки. « Не ехать же к теще и жене, на поклон,  – подумал с ненавистью в сердце Анатолий, копаясь в своей записной книжке в поисках нужных телефонов.  – Наверняка, гадюка, переехала жить к своей матери. В ту городскую трущобу». Только сегодня он пожалел, что не установил теще простенького телефона. Позвонил бы сейчас  – осведомился о детях. Перспектива ехать на край города и унижаться перед ненавистными ему женщинами его явно не устраивала. «Ладно – обойдутся без моих поздравлений,  – успокоил себя любимого предприниматель.  – Подожду. Сами дадут о себе знать. Денежку, как всегда, попросят».
Сделав несколько телефонных звонков и всласть наругавшись с новым компаньоном,   Удовиченко несколько минут хмуро смотрел в потолок. Новая сделка явно не «выгорала» как ему хотелось, да и очередной компаньон оказался совсем не простачком. «Такого будет трудно перехитрить,  – подумал Анатолий.  – Но я же  – гигант мысли. Что-нибудь завтра обязательно придумаю». Сладко потянувшись в кресле, взглянул в окно, во двор.
    Нудный дождь вроде бы закончился. В огромных темных лужах уже не пузырились падающие с неба капельки холодной влаги, и ветер слегка утих, ослабив свое грозное дыхание.  Смотаюсь на часок, на кладбище,  – зевая, решил предприниматель.  – Проветрюсь, отдам долг родителям, а потом займусь делами».         
Городское старое кладбище встретило его тихим шелестом листвы многочисленных берез и кленов. Ветер слегка теребил  их высокие кроны, а внизу, у подножья, среди невысокого городка из гранитных памятников и надгробий, отделенных друг от друга разноцветными металлическими оградками, было тихо и спокойно. Выглянуло из-за серых туч долгожданное солнце и прошлось своими лучами по мокрой еще листве деревьев, холодной, леденящей душу полированной поверхности гранитных памятников. «Хорошо, что стариков похоронил здесь, а не на их захудалом сельском погосте,  – заключил, вздыхая, Удовиченко и, оставив «Мерседес» на стоянке, неспешно побрел к заветным могилам.  – Не то бы по уши был в грязи, отмывай потом машину».
   У могил родителей Анатолий не удержался и немного всплакнул. У него всегда выжимали слезу надписи с датами рождения и смерти, да и сама кладбищенская атмосфера заставляла его быть обыкновенным человеком, по сути слабым и, с точки зрения природы, мелкой и никчемной песчинкой. Удовиченко специально выбил на граните самые последние фотографии родителей, потому что они такими навечно остались у него в памяти: уставшими, болезненными, но такими добрыми. Уже почти восемь лет прошло, как не стало родителей, а он всё не забыл их родительскую заботу. Поздний единственный ребенок, Анатолий, был для родителей не только продолжателем их рода, а каким-то небожителем, иконой, спасителем от одиночества, на которого они молились и потому пестовали его до самых последних своих дней. Родители всю жизнь проработали в совхозе, на ферме: мать  – дояркой, отец  – скотником. Заработки у них были небольшие, но все деньги уходили на сына. Захотелось ему мопед  – родители выложились и купили, мотоцикл  – поднатужились и приобрели, «Москвич»  – всё продали, влезли в долги, а сына порадовали. Шесть долгих лет учебы в институте отец возил (тайком от Анатолия) свиные окорока и свежие куриные яйца его преподавателям, молил, упрашивал их не обижать своего заносчивого отпрыска. Потом, конечно, Удовиченко узнал об этом и сильно ругался. Но это было потом, после получения диплома. Когда сам ректор лично пожал Анатолию руку и поблагодарил его за очередной презент.
   Не корили родители Удовиченко и  за то, что он долго не женился. По сельским неписанным законам это было неправильным существованием, но ему так хотелось  – и они безропотно покорялись решению сына. Ведь он сам хотел сначала стать на ноги: получить образование, квартиру, должность, а уж потом обзавестись семьей. «Правильно, сынок,  – говаривал ему отец, лихо покручивая седые уже усы.  – Нагуляйся сначала, остепенись, присмотрись к каждой своей женщине, а потом и жену в дом приводи».      
Отношения родителей к нему не изменились: и после его женитьбы (хотя, по их мнению, «выбрал не ту,  и городскую»), и после рождения близнецов («хорошо, но можно было на этом и не останавливаться»), и после его ухода в предприниматели («панами нам никогда не бывать»). Они по-прежнему боготворили своего сына, не замечая и, главное, не указывая ему на его недостатки.
    Лишь однажды отец грубо отругал сына и  за то, что тот тайком положил в их жалкий домашний кошелек  – резную деревянную шкатулочку значительную сумму отечественных денег. Решил Анатолий таким способом поддержать уже больных, немощных стариков, а они отказывались брать у него деньги. Отец за это его чуть было не ударил:
 – Спрячь пан Удовиченко свои поганые ворованные гроши!
 – Почему, батя?  – спросил тогда обиженный Анатолий.  – Это  – часть моей зарплаты!
 – Ты думаешь их заработал,  – сказал старик, и весь затрясся в злобе.  –  Ты их своровал: у государства, у бедных своих рабочих. Мне такие деньги не нужны. Они для панов, для аристократов.
   Вспоминая сегодня резкий выпад отца, Удовиченко сильно задумался, даже дрожь по всему телу пробежала. « Что ты этим хотел мне сказать, батя?  – размышлял он в великой растерянности.  – О чем меня тогда предостерегал?».
Тяжкие думы его развеял чей-то взволнованный голос:
 – Молодой человек, это не ваша стоит машина на стоянке? Такая голубенькая?
Старушка, божий одуванчик, в стареньком плаще с капюшоном, нервно теребила в руках букетик нарциссов.
 – Голубая?.. Моя. А что?
 – Там какой-то рыжий мужчина, на велосипеде, долго копошился возле нее. Наверное, колесо хотел снять или выкачать бензин с бензобака. Увидел меня, выругался и умчал на своем велосипеде.
 – Ну, так что?!  – нахмурил брови Удовиченко, но кровь мигом в нем взыграла.
 – Я и говорю: лазил он за чем-то под машину. Может вернуться…
 – Ах, вон даже как,  – разбушевался Анатолий.  – Сейчас я его отучу трогать чужие автомобили!
 – Беги-беги, касатик,  – прошамкала беззубым ртом старушка.  – Рожа мне его не понравилась… Уж больно вороватая.
   Предприниматель обратный путь к машине отмерял широкими шагами. В молодые годы и то так не бегал: сердце выскакивало из груди, а дыхание чуть не перехватило. «Мерседес» стоял на месте, целехонький, новая краска на нем так и переливалась на ярком солнышке. Возле автомобиля никого не было.  Не имелось на стоянке и других машин – понедельник.
   Облегченно вздохнув, предприниматель машинально нагнулся и заглянул под машину, со стороны бензобака. На днище он обнаружил какую-то металлическую коробочку, размером чуть больше спичечного коробка. Ругаясь, отлепил ее от днища, характерный звук освобождаемого металла от магнита его несколько насторожил. Из коробочки торчали какие-то провода, а внутри нее что-то плескалось. Анатолий отошел от машины пару шагов и хотел было выбросить находку в придорожные кусты cирени, но в этот момент произошел страшный хлопок и огненный смерч полоснул его по лицу, обжег правую руку, а потом и всё тело.
                *                *                *
   В отдельной больничной палате областного ожогового центра Удовиченко чувствовал себя как возле работающих печей в литейном цехе. Мало того он ничего не видел, и весь перебинтованный, лежал безмолвной куклой, а мощное его тело нестерпимо болело и ныло от многочисленных ожогов. Дышать было трудно, не помогали даже вентиляторы и кислородная подушка. К нему постоянно наведывалась дежурная медсестра и делала какие-то болящие уколы. Ее приятный, нежный голос что-то ворковал ободряющее, но Анатолий почти ничего не слышал. Каждая клеточка его израненного организма боролась со страшным огнем и сильными судорогами, и он, стиснув зубы, отрывисто стонал.
   Когда врачам показалось, что кризис уже миновал, к нему пустили на минутку благоверную. Очень грузную, болезненную женщину, с желтым опухшим лицом, и тройным подбородком. Она уже не плакала, только очень часто всхлипывала.
 – «Мерседес» мой цел?  – превозмогая дикую боль, поинтересовался у нее Удовиченко.
 – Цел-цел,  – тихо промолвила женщина и заплакала.  – Молчи, тебе нельзя много говорить.
 – Деньги на мое лечение…нашла?
 – Нашла-нашла… И в шкатулке, и в баре. Сняла все свои сбережения с расчетного счета…Должно хватить…
«Хорошо, что не знаешь про тайник,  – невесело подумал Удовиченко.  – Не то бы быстро капиталы пустила по ветру». Сам же выдавил из себя неопределенное глухое ворчание:
 – Как там сынки, остолопы… Почему не приехали?
 – Зачем ты так о них. Всю жизнь их долбишь-терроризируешь, – запричитала женщина и еле слышно сообщила:  – У них какие-то воинские учения.
Конечно, соврала. Не сказать же ему всю правду и то, что сыновья наотрез отказались ехать проведать отца. «Не умер же, а сдохнет  – приедем  – похороним»,  – таков был их жестокий приговор.
 – Поджигателя…поймали?  – с трудом промолвил Анатолий, борясь со звоном в ушах и приступами тошноты.
 – Пока нет. Но теперь знаем кто… Твой рыжий водитель. 
 – Сволочь.
 – Записку нам подбросил в почтовый ящик,  – сказала и заголосила: – За себя, мол, буржуй, уже отомстил…А за несчастных деток – еще, мол, получишь…
 – Даже так?
 – Так-так. И подписался на записке…Зачем ты, Толя, так  сильно его обидел?
 – Лучше бы…сразу убил… Но убью  – обязательно!  – выкрикнул Удовиченко и до хруста в суставах сжал обожженные, перебинтованные кулаки.
 –  Господи, прости душу грешную!  – взмолилась набожная женщина и, поймав на себе укоризненный  взгляд медсестры, с трудом поднялась с больничного стула.

                *                *                *
   Удовиченко прожил целых три дня в реанимации. Могучий его организм не сдавался, цеплялся за жизнь до самого последнего издыхания. Окончательно подкосило Анатолия  известие, что горела его любимая четырехкомнатная квартира. Глуповатая Ирина сорокой на хвосте принесла, представившись врачам двоюродной сестрой. Выгорела квартира почти вся, со всем его имуществом   – пожарные запоздали с выездом. Предприниматель жутко орал, корчась от боли, как душевной, так и телесной, и звал всех святых к себе на помощь.
   А рыжего водителя разыскивает теперь прокуратура, СБУ, милиция. Ищут, но до сих пор найти не могут.