Не спетая песня

Первой талант в мальчике заметила бабушка. И повела она Лешу в художественную школу. Там покачали головами: мальчик мал. Ему будет скучно на занятиях. Но бабушка настаивала. И его взяли, как исключение. Леше, действительно, скоро стало скучно. Но кое-чему его художественная школа его выучила. И потом в классе он считался первым рисовальщиком.

 Когда он вошел в возраст пробуждения социальной активности, как его называют педагоги,  он активно отбрыкивался от их упорных попыток привлечь его к оформлению школьной стенгазеты. И дошло до того, что  староста класса  Наташка Васильева, по прозвищу сарделька, по наводке директрисы, персонально на пионерском собрании прошлась по Леше как по безынициативному, наплевательски относящемуся к коллективу, а поэтому безнравственному ученику. Ему должно быть стыдно. А коллектив и без него обойдется, Шишкиных в школе достаточно. Леше не было стыдно. Только обрадовался.

 Он прекрасно жил и без общественных нагрузок. Но в девятом классе, школьные учителя нашли, что за каникулы  он, вытянувшись, стал похож на  комсомольца с большого плаката над входом в школу. И настали для Леши черные времена. То и дело его пытались его подцепить в какое-нибудь мероприятие. И приходилось ему выскальзывать  изворачиваться. Сам он никакого сходства между собой и плакатным комсомольцем, выведенным общими контурами, не находил. Но с подачи учителей рукава засучил  комсомольский актив.  Пытались все время его куда-нибудь выбрать или всунуть. И так допекли, что у Леши выработался  рефлекс: он старался обходить актив за три версты. А так как актив поголовно  составляли девочки, он и к девочкам относился настороженно.

Не скажешь, что он от девочек бегал. Некоторые ему нравились. Он был не против общения с противоположным полом на некомсомольской основе. Но в головах допекавших его девочек  комсомольская основа была основной. И всюду  напоминала о себе, как запах  хлорки в больнице. 

Бритва «Харьков», что родители подарили ему, снаряжая в институт, пошла в общаге по рукам, или, скорее, по щеками, и  навернулась. Брить его щетину  «Невой» оказалось сущей пыткой. Леша брился от случая к случаю. И ни на каких плакатных комсомольцев теперь уже похож не был. А про то, что он рисует, старался помалкивать. И мог спокойно зубрить математики, коими  их основательно нагнули. 

 Но недолго музыка играла. После ноябрьский праздников перед началом пары  комсорг группы Полина, оглядела аудиторию пристальным взглядом, похожим на тот, каким высматривают зазевавшихся тараканов. Она подошла к Леше и сунула  ему   маленькую картонку. Это был мандат, направление на районную комсомольскую конференцию. На мандате стоял номер. Это серьезно. Полина внесла в свою писулю этот номер и напротив вывела  Лешину фамилию. Попался. И не увильнешь. За какие красивые глаза  именно ему такая привилегия? Наверное, просто подвернулся ей под руку зазевавшийся лопух с далекой периферии.

- Сбылась мечта идиота, - усмехнулся Лорьян.
- Лорьян! – рявкнула Полина, - Умнее всех? В следующий раз ты пойдешь, если такой умный. Я, кстати,  тоже иду.
- Тебе положено, - сказал Лорьян.
- Другой бы обрадовался.

Полина напрашивалась на комплимент. Но Леша воздержался. То, что идет Полина, его  не обрадовало.  Девушкой она была, прямо скажем не с картинки. Будь она хоть москвичкой, простительно. Как рассуждал тот же Лорьян, внешние минусы москвичек компенсируется их пропиской. Но Полина была даже не москвичкой.

Услышав, что здание, куда им предстоит прийти, находится на метро «Семеновская», Леша впал в уныние. Это от института недалеко  до Семеновской. Но от его  общаги  на Клязьме сколько ехать?! И утром бриться придется.  Полный облом. Прощай воскресенье. 

Увидев его замешательство, Полина предложила встретиться за полчаса до начала у выхода из метро. Она предварительно заглянет еще раз в  комитет. И ей  по полочкам разложат, как добраться. Ей уже Гуньков объяснял. Он сам живет в тех местах, на Шоссе Энтузиастов. Так что все будет чики-чики. 

Лешино уныние усугубилось. Слова мандат, делегат, конференция, энтузиасты, - напрягали. Он сказал, что найдет без Полины. Достаточно адреса.

Он еще раз посмотрел на черные печатные буквы адреса на мандате. Как шеренга тюремного караула. Придется отдать священный долг комсомолу.

  Впервые оказавшись в районе Семеновской, он  запутался. Пришлось поблуждать.  Когда он пришел, мероприятие было в полном разгаре. Просторный вестибюль был пуст. На белом  мраморном полу он один как отшельник в пустыне. Идти в зал он не решился. Робко приблизился к накрытому красным сукном столу, за которым сидел, подперев голову, нездорового вида  мужчина с комсомольским значком. Он хмуро глянул на Лешин мандат и начал с чувством  выговаривать, что молодой человек,  видно, забыл о партийной дисциплине, не понимает, куда явился, где находится, если удосужился прибыть на конференцию даже без значка и комсомольского билета.

Его речь эхом отдавала в вестибюле. К столу подошла женщина. Тоже с комсомольским значком. Но не такая мрачная, Молодая, симпатичная улыбчивая. Студентка? Определенно старше, чем выглядят старшекурсницы. Попросила не шуметь. Мрачный активист замолчал, сунул ей Лешину  картонку и сказал, что он просто не может сдержать возмущения и перечислил все Лешины прегрешения. Женщина встретила его обвинения умиротворяющей улыбкой мадонны и сказала, что ничего не потеряно. Опоздавший не умрет от того, что не услышал начала. И докладчика от этого не инфаркт не хватит. Она сейчас проведет молодого человека. Леша понял, что женщина, выше мрачного по должности. Тот называл ее по имени отчеству. Анной Юрьевной. А она обращалась к нему на ты.

- Дай ему тезисы,  - сказала женщина.
- На кой ему тезисы? - пожал плечами мрачный активист,  вынул из ящика стола, тоненькую книженцию, блокнот и ручку.

- Это тезисы конференции, - сказала Анна Юрьевна, - Потом почитаешь. А блокнот чтобы конспектировать.
.

Леша шагал за ней, пока она не остановилась перед дверью, обернулась, тихо предупредила, чтобы он не шумел. Он вошел в  пустую ложу почти рядом со сценой, сел в первый ряд. Анна Юрьевна за ним.

- Сидел когда-нибудь в ложе? –  тихо на ухо спросила Анна Юрьевна.
 Леша утвердительно кивнул.
- В ложе?  - словно не поверила она.
- Да. В театр ходил.
- Вот как! - удивленно качнула она головой, - Молодец.


Из их ложи как на ладони виден стол президиума под красным бархатом. За красным столом мужчины среднего возраста с серыми лицами. За их спинами  красные знамена и большой бюст Ленина. Воистину, этюд в багровых тонах. Двое из президиума иногда удивленно  поглядывают на ложу, где сидит Леша. Как видно, не могут, въехать, что это за неизвестная  физиономия нарисовалась. Да еще в ложе, где неизвестным быть не положено.

 Доклады и отчеты, меняя друг друга, казались Леше испытанием на выносливость.  Он боялся пошевелиться, чувствуя спиной присутствие Анны Юрьевны. Словно выставлен караул. Поначалу это напрягало. А потом Леша  вспомнил ее милую улыбку, ее большие красивые глаза. И расслабился. Все не так уж страшно. Жизнь продолжается.  И  запах ее духов, и даже ее тихое дыхание за ухом – все умиротворяло.

- Ты конспектируй, - шепнула Анна Юрьевна, - Это полезно.
- Я запомню, - успокоил ее Леша. Он и на лекциях плохо сосредоточивался, отвлекался и мало конспектировал. А тут тем более.
- Глупый. Тебе лично полезно. Тебя с трибуны видят. Увидят, что ты конспектируешь. Отношение будет другое. Особое.

В первый момент Леша внутренне отверг ее совет. Особых отношений ему в школе хватило.  Но, подумав с минуту, он решил: играть по их правилам, так играть. Он раскрыл блокнот и взял в руку ручку. И начал рисовать.  На скорую руку набросал портреты всех сидящих за красным столом. Анна Юрьевна заглянула через плечо, тихо прыснула.

- Да ты талант.

Приободренный похвалой Леша на закуску стал рисовать и ее. Он не оборачивался, чтобы сверить рисунок с натурой. Рисовал по памяти. Но в этот самый рисунок он вложился. Работал тщательно. Он чувствовал, что Анна Юрьевна время от времени поглядывает через его плечо. Но молчит.


В зале включили свет. Объявили перерыв. После перерыва Леша мог пересесть в зал. Но Анна Юрьевна сказала,
- Если  хочешь, можешь остаться  в ложе. Ты ведь меня не дорисовал. Отсюда  и слышно лучше и видно. И тебя видно.
- Кому меня видно? – Леша уже стал вникать в правила, но все же играл под дурачка.
- Тем, кому надо. Знающим тайны лож, - увидев, что он ее не понял, она спросила, - Ты про тайные ложи знаешь?
Леша  удивленно обвел глазами зал. Какие тайные ложи? Она вновь засмеялась.
- Нет не тут. Говоришь,   в театры ходил. Про масонов, таких, слышал?
- У Эдгара. По читал, -  сказал Леша.
Собственно, По был единственным источником его познаний о масонах. Но какая связь комсомольцев и масонов?
- Ну вот. Ладно, я тебе  потом объясню, - усмехнулась она, - Попозже.

 После перерыва  Леша вернулся в ложу. Во-первых, он не закончил ее портрет. Во – вторых, она далеко не все объяснила. Но во время второй части конференции объяснять было нельзя и некогда. Под занавес шли какие-то голосования, утверждали  какую-то повестку дня, кого-то куда-то выбирали.

Конференция закончилась. Делегаты стали расходиться. Перед тем, как покинуть ложу, Леша вырвал листок с портретом Анны Юрьевны и протянул ей.
- Такой щедрый подарок не может быть не оплачен, -  улыбнулась она, - Сейчас будет подведение итогов. Хочешь остаться? Будет интересно. Ты же наш ложный делегат, - усмехнулась удивленному Лешиному взгляду, – Ты делегат, сидевший в ложе. Партерные ушли, а президиумные, - она сделала ударение на букве «у»,  -  и ложные остались на подведение итогов. 

 Какая это может быть нудистика -  подведение итогов районной комсомольской конференции.  Но Леша доверился  обещающей улыбке молодой женщины.

Подведение итогов оказалось  обычным застольем. Без претензий и деликатесов. Никаких  ананасов и рябчиков. Колбаска, варенка и копченка, сыр, вино, конфеты и  яблоки – комсомольский набор. Если в президиуме была всего одна женщина, то за столом оказалось мужчин и женщин почти поровну.
 
Шел разговор, которого Леша совершенно не понимал. Но теперь Анна Юрьевна, сидевшая рядом, ничего не разъясняла. Наоборот, объяснила некоторым, заинтересовавшимся Лешиной персоной, что это молодой и очень перспективный комсомолец. Студент, из рабочей семьи.

- Из рабочей - это хорошо, – похвалил товарищ, сидевший напротив Леши, -  Я тоже из рабочей.

Леша не опровергал Анну Юрьевну. Его родители были инженерами. Но Анна Юрьевна, как видно, знала правила игры. Раз так говорит, значит так и надо.

 Стали понемногу расходиться. Анна Юрьевна встала, зачерпнула  из вазы несколько конфет, открыла  сумочку,  чтобы положить.
- О! Анюта,  - вытянул шею  ее сосед слева,  - Какой у тебя тут  портретик. Кто рисовал?
- Есть люди. Богатыри не вы,  - она взяла еще пару  яблок,  улыбнулась и сказала, - Как говорил Ильич: детям, детям все детям. Ну, по коням. Дан приказ ему на запад. Пока. Молодой человек меня проводит.

 Анна Юрьевна напоследок сходила в туалет. А когда вернулась, Леша не узнал ее. Она там подвела глаза, накрасила губы. В дубленке и меховой шапке просто преобразилась, Превратилась в царевну.

 Днем под солнцем снег слегка подтаял. А сейчас, к вечеру, тротуары снова подбило льдом.
 - Скользковато. Ленин говорил, что нужно искать опору в массах, - усмехнулась Анна Юрьевна  и  взяла своего кавалера под руку.

Ехать метро - пустяки, до Измайлово.  Потом они долго шли пешком. По нетвердому шагу и смеху Анны Юрьевны идущей с ним под руку, Леша понимал, что Бахус сделал свое дело. Душевные излияния так и выпархивали на темные заснеженные дорожки жилого микрорайона. Анна Юрьевна теперь жаловалась, что никому ее проблемы не интересны. Вот получается, что только Леше, парню, с которым еще утром не была знакома, она может раскрыть душу. Была она замужем, а потом пришлось мужу помахать ручкой.  И с тех пор она с дочкой кукует. Спасибо мама помогает.

- А кстати, имей в виду, - вдруг сказала она, - Ты, имеешь данные, чтобы продвинуться.
- Какие? – удивился он.
- Если так здорово портреты нарисовал, с чувством, значит, ты людей  чувствуешь. А это очень важное качество. Уж поверь мне. Я  умею чувствовать людей.
- Как Мессинг? – улыбнулся Леша.
- Не хуже. Вот ты сейчас думаешь, чем закончится это провожание. Правда? – она  остановилась, повернулась и посмотрела на него.
Леша  потупился. Промолчал. Он именно об этом и думал.

- Вот мой дом, - сказала она -  Вон окна, видишь? Там сейчас мама и дочка. Мама живет отдельно. Она ждет не дождется, когда я приду. Как я приду, мама быстренько отчалит. Давай так поступим: Я ее держать не буду. Так что, ее уход займет пятнадцать минут от силы. Я тебе подам условный сигнал. Поморгаю светом на кухне. Вон видишь? На четвертом этаже. Ты пока минут пятнадцать прогуляйся. Не маячь тут во дворе. А то у соседей языки, как помело.

 Она сняла перчатку, пожала его подстывшую ладонь своей горячей рукой и скрылась в подъезде. Он  решил  пройти обратно, к метро. Нужно  найти туалет. Ожидая  ее после конференции, он о себе не позаботился. Как-то застеснялся.
 А получилось еще хуже. Проводы затянулись. И  район этот, наверное, был рассчитан на железных людей,  с железным мочевым пузырем. Гвозди бы делать из этих людей.

 Он не решился уединиться в каком-нибудь палисаднике, решив, что пятнадцать минут потерпеть можно.

Минута в минуту вернулся  он под ее окна. Но условного сигнала все не было, и не было. Что делать? Может быть, он запоздал? Он стал ждать. Сколько ждать? а по ходу ожидания думал: стоит ли ждать свидания с женщиной, которая прилично старше? Стоит, решил он после некоторых колебаний. Во-первых, женщина сама звала. Во-вторых, пусть старше, но больно она симпатичная. И, в-третьих, она не про все  тайны лож ему рассказала.

Когда  его терпению пришел конец, он решил, раз столько ждал, сам пойдет по адресу.  Нужную дверь  легко просчитал по окнам.

Дверь открыла Анна Юрьевна. В халате.
- Вам кого? – спросила она и скосила глаза и тихо шепнула – Бывшего принесло, -   Леша  уже готовый  войти,  замолчал,  понял, что все вышло набекрень. Из комнаты в коридор вышел высокий  полноватый мужчина с большими залысинами.

- Что очередной подопечный? – раздраженно произнес он.
- Я домом, наверное, ошибся, у вас тут не понять в планировке, - сказал Леша.

И зашагал вниз. Стемнело так, что он, никем не потревоженный, оросил ствол березки и  бодро зашагал к метро.


- Ну как конференция? – спросила Полина.
- Нормально.
- Видела я: в ложе сидел.  Широко шагаешь.

Сказала так, словно Леша ее чем-то обидел. Он промолчал. Не рассказывал, как он попал в ложу.

Первые дни  Анна Юрьевна не выходила из головы.  Она определенно не студентка.  И в институте он ее никогда не видел.  Как ее найти?  А нужно ли?
Нужно!  Пару вечеров он крутил круги  под ее окнами. Безрезультатно. И скоро он забыл думать об Анне Юрьевне.
 

 Вспомнил он о ней случайно на  четвертом курсе. Полина хвасталась, как она неделю с комсомольским активом отдыхала на Селигере. Показала групповую фотографию. Там Леша и увидел Анну Юрьевну.
- А это кто?  -  спросил Леша, словно, между прочим.
- А это какая-то из центрального комитета, - сказала Полина.

 Вот оно как! Подкатило. Вспомнились горькие слова  Германна о том, что наша жизнь - игра. Тот запел лазаря, когда понял, что  ему кранты. И Леша почувствовал, что  выпустил из руки свои  три карты.

  Хоть он гнал от себя мысли об Анне Юрьевне. Те возвращались. Возвращались  во сне  победным маршем  с развернутыми знаменам. Он просыпался в ужасе.

Утро казалось  хмурым. А оно не казалось, и было хмурым. Пошли дожди. Он шел от метро  в институт. И добивали его мокрые ботинки и  сожаления. И крутился в голове куплетик: «И сердце забилось неровно, и с горечью вымолвил я: прощай  Анна Юрьевна, неспетая песня моя»   

Но новые песни придумала жизнь. Придумать придумала. А вот ощущение неспетой песни так и осталось.