Озабоченный

Украшенную отполированным камнем лестницу кроет изящная ковровая дорожка. Классический интерьер декорирует взыскательной красотой все громадные пространства бывшего дворца, ныне рабочего помещения властвующей интеллигенции, но взгляд дипломата на пути к рабочему кабинету скользит по страницам виртуальных новостных агентств.
Едва мужчина оказывается на месте, как он тут же убирает смартфон, просит секретаршу принести кофе, и эта приятная женщина в годах тут же откликается на просьбу. И Федор Михайлович позволяет себе расслабиться, опускаясь за кресло, выпустив из уз ткани одну из пуговиц на дорогом пиджаке.
– Начнем, Марта Васильевна, – обращается дипломат к помощнице по ее возвращении. – Не будем оттягивать.
Кивнув, женщина уходит, но почти тут же возвращается с записями.
– С чего мне?..
– Не важно. Начинайте в любом порядке.
Голос Федора Михайловича, уверенный, низкий, спокойный и приятный, ровный – такой, чтобы любого оппонента легко склонить к размеренному диалогу. Беспокойная Марта Васильевна и та немедленно успокаивается.
– Да… кхм, – начинает она. – Эм… вот. Комиссия обвиняет нас в причастности к отравлению министра…
– Какого министра? – как всегда, торопит депутат, желая сэкономить время.
– Нашего министра, – отвечает привыкшая к его манерам секретарша.
– Опять? – удивляется мужчина, справившись с недоумением. – Что же… с них и начнем.
И уже спустя несколько минут он выслушивает нудную, монотонную речь иностранного коллеги, читающего, видимо, по бумажке – настолько скучно и чеканно он разговаривает.
– …Не оставляет сомнений… – рассказывает голос переводчика, за которым можно расслышать и автора заявлений. - …Абсолютно уверены… доподлинно известно… наиболее вероятно…
Уже надоевшие тезисы дипломат выслушивает до конца, вздыхая, но и не думая перебивать, и лишь затем он дает свой ответ.
– От лица всего государства, сообщаю, – говорит Федор Михайлович официальным тоном, – ваше предвзятое отношение вызывает опасения. Мы крайне озабочены сложившейся ситуацией и призываем вас пересмотреть свои позиции. В текущей обстановке нельзя допустить продолжения эскалации конфликта. Рассчитываем на ваше понимание.
И затем дипломаты прощаются, обменявшись через переводчика любезностями.
– Что дальше? – зовет Федор Михайлович помощницу. – Марта Васильевна.
– Да-да! – торопится секретарша, торопливым шагом заходя в кабинет с аккуратным блокнотом и опуская на переносицу очки, все делая на ходу, быстро, но уверенно и четко. – Итак, – заговаривает она, – на первой линии глава кабинета министров Наемного Какуаха… Собственно, это все. Как там у вас дела? Нет, это я… ха-ха. Ладно. Договорились. Всего наилучшего.
– Соединяйте… – уверенным голосом требует дипломат, а уже всего пару мгновений спустя он делает привычные заявления от имени государства: – …Мы крайне озабочены текущим положением дел… призываем к активному урегулированию ситуации… выражаем надежду на скорейшее разрешение конфликта.
Вздохнув, Федор Михайлович тут же взглядывает в щель приоткрытой двери, собираясь звать помощницу, и она это будто чувствует.
– Министр культуры на второй линии! – кричит из-за двери Марта Васильевна.
– Обязан сообщить, – спустя пару мгновений уже разговаривает Федор Михайлович с министром, – что результаты вашего труда вызывают озабоченность. Это внушает опасения за вашу трудовую судьбу. Настоятельно рекомендую пересмотреть ваши методы работы. Мы все крайне обеспокоенны тяжелой ситуацией на вашем участке работ. – Договорив, мужчина секунду молчит, а затем сменяет тон на более дружелюбный. – В остальном как, Олег Викторович? Все хорошо? Как супруга? Прекрасно. Что же, всего наилучшего.
– Марта!..
– Первая линия!
– Алло! – поднимает дипломат трубку. – Мы крайне озабочены… кто? А, это вы, Сергей Максимович? Да, мы крайне озабочены нарушением графиков субсидирования, установленных законом номер… Ваши ошибки указывают на очевидные недостатки устройства вашего министерства. Призываю вас направить силы на разрешение конфликта… э, простите, на решение проблемы. Все… Сергей Максимович, как в остальном? Хорошо. И вам всего наилучшего.
– Третья линия!
– Федя! – звучит в трубке женский голос, заставляющий тут же нахмуриться.
– Я крайне озабочен такой вольность…
– Федя! Это я!
– Галина? – узнает дипломат голос жены. – Прости, я немного устал.
– Послушай, Федь, я знаю, ты занят, но ты можешь позвонить Карле Иннокентьевне? Представляешь, что Лешка учудил? В дневнике написано «драл девок»! Ну, что это такое?! Я спросить боюсь! Позвонишь в школу, ладно?
– Конечно, дорогая, – вздохнув отвечает дипломат. – Лешка, видимо, в меня пошел.
– Федя!
– Ладно. В остальном все хорошо? Отлично. Все. Нет времени, – заканчивает мужчина диалог, а уже вскоре заводит разговор со школьной руководительницей сына: – …Мы крайне озабочены подобными формулировками. Решительно осуждаем подобную невнимательность. Настойчиво рекомендуем принять соответствующие меры. Все… минутку. Как в остальном дела? Как дети? Славно. Что же, всего хорошего.
Лишь окончив разговор Федор Михайлович задумывается о том, не рано ли сын вернулся из школы, но часы уже показывают три часа дня, а желудок тут же начинает урчать от голода.
– Четвертая линия!
– Выражаю… что? Какие столики? Ах, да. Все верно. Два столика на вечер. Как? Мы же договаривались заранее… Это… мы крайне озабочены подобным упущением. Решительно осуждаем… требуем принять меры… призываем мировое сообщество отреагировать… все!
Бросив трубку, Федор Михайлович едва не роняет на стол тяжелую голову и устало просит Марту Васильевну соединить его с «транспортной службой».
– Экипаж… сколько ждать? Мы крайне озабочены… предупреждаем вас о последствиях… вынуждены обратить внимание… готовы принять меры… ждем.
И теперь, истратив на тяжелый труд последние силы, не удержав голову, дипломат роняет ее прямо на рабочий стол. Истощенный, уставший и крайне… Крайне(!)… КРАЙНЕ(!!!) озабоченный.