Фаршированная рыба по-львовски

Фаршированная рыба по-львовски

       Так и сидели они уже почти час за маленьким угловым столиком под навесом небольшой кондитерской на Краковской улице, время от времени поёживаясь от несильных порывов холодного влажного ветра. Возможно, если бы много и громко говорили, жестикулировали, то октябрьская непогода не так бы ощущалась, но эти две женщины больше молчали, а если и произносили несколько фраз, то медленно, почти нараспев, обдумывая каждое слово. Уж очень деликатной, даже болезненной, была тема разговора. Леся, сорокалетняя миловидная светловолосая, держала в руках зажжённую сигарету и смотрела, как пепел падает на столик, редко затягиваясь при этом. Однако пальцы время от времени предательски дрожали и она, подняв глаза на свою собеседницу, выдавала очередную недлинную фразу.
       Вот и сейчас, почти смяв сигарету, Леся продолжила неспешную беседу с Зоряной, старой институтской подругой, пожалуй, единственной, кто мог её выслушать и поддержать:
       - Вот в такой непростой ситуации мы сейчас с Романом оказались. Как говорится, "ни два, ни полтора". Вроде и есть семья для всех вокруг, а на деле её нет. Можно сказать, у нас "гостевой брак" – встретились, переспали, молча позавтракали и разошлись. Вечером опять вернулись домой, поужинали, посмотрели телевизор и спать. Он ничего не спрашивает у меня, а я у него. Разговоры в доме слышны только, когда сын приезжает.
       - Ты уверена, что у него никого нет на стороне? Он же такой обходительный, говорливый, девки таких любят. Может молчит, потому что боится проговориться? – осторожно спросила Зоряна.
       - Нет, уверена. Врать или лицемерить просто не умеет. Ромка весь открытый, даже если заигрывает с кем-то, то прямо на моих глазах, а не за спиной. И так все двадцать лет. Может в душе он и хочет со мной расстаться, но, не исключено, что очень боится, как сын это воспримет.
       - Ну, а ты к нему что чувствуешь? – продолжала выяснять подруга.
        - Честно говоря, ничего. Точнее, вижу перед собой старого друга, с которым привыкла спать, но чьи чувства и мысли меня не интересуют. Ведёт себя спокойно, зарплату приносит и хорошо. Ловлю себя на том, что мне безразлично, придёт с работы в пять или в девять, - со вздохом ответила Леся.
        - Да, тут два пути. Влюбиться опять или расстаться. С сыном только осторожно.
       - Ну, сын, слава богу, взрослый, в ноябре двадцать будет. А насчёт влюбиться опять, так это только в голливудских мелодрамах, - жёстко произнесла Леся.
        Женщины допили холодный кофе и, не притронувшись к маленьким пирожным, вышли из-под навеса, осторожно ступая по мокрой тёмно-серой брусчатке.

         Выход из ситуации, по крайней мере временный, появился совсем неожиданно, почти, как в тех же мелодрамах. Следующим вечером, разбирая кучу рекламных листков, извлечённых из почтового ящика, Роман протянул жене конверт с жирными штемпелями, чётко промолвив:
       - Вот, твоя чернявая Софка объявилась, почти год молчала.
      Действительно, это было письмо от её школьной подруги Софы Шнайдер, с которой дружили с первого класса и жили в соседних дворах. Говорливая Софка хорошо дополняла спокойную и серьёзную Лесю, помогая ей в старших классах по математике и физике. Сама же она бессовестно, почти дословно, передирала у подруги сочинения по русскому и украинскому, а также рефераты по истории, ухитряясь при этом ещё и совершить в них с десяток ошибок. Понятно, что за пять лет жизни в Америке количество грамматических ляпов в пересчёте на один рукописный лист не уменьшилось, но сейчас важнее было содержание послания. Софи, как сейчас звучало её имя в новой стране, подробно писала о своей стажировке в какой-то бухгалтерской фирме, о трудностях компьютерного черчения, которым занимается её муж Миша, об учёбе дочки Алины в технологическом колледже в соседнем городке, о переживаниях при получении американского гражданства. Заканчивалось письмо приглашением в гости и заверениями, что их семья уже достаточно "акклиматизировалась" в Штатах и может позволить себе принять подругу детства, чтобы показать ей "американский образ жизни".


         Посоветовавшись с мужем, Леся решила воспользоваться этим искренним предложением в надежде на то, что временное расставание, иная обстановка и новые знакомства хоть в чём-то изменят семейные отношения.
       Около двух месяцев потребовалось на получение официального приглашения и получения американской въездной визы. А ещё через месяц в нью-йоркском аэропорту имени Кеннеди навстречу Лесе бежала, визжащая от восторга, чуть располневшая Софа, распугивая всех встречных мотающейся копной чёрных волос.
       - Вот видно, "справжня элегантна пани" прибыла, а не то что местные дамочки, - выпалила она, оглядев Лесю после первых поцелуев.
        Миша, также не похудевший, подхватил чемодан и сумку украинской гостьи, и они двинулись к стоянке машин. У недавних львовян оказалась неплохая "трёхбедренная" (четырёхкомнатная) компактная квартира, правда в неблизком пригороде Нью-Йорка. Предусмотрительная Софа оформила недельный отпуск, и шесть дней без устали таскала гостью по всем местным достопримечательностям, не забывая ежедневно посетить с ней очередную пиццерию или кондитерскую. На седьмой день Леся от усталости еле поднялась с кровати.
       - Слава богу, что тебе, подруга, завтра уже на работу, - выдохнула она выходя из ванной, – больше такого темпа не выдержу. Дай мне немного отдохнуть, погулять по парку, что напротив. Потом я смогу обеды нормальные приготовить и сварить приличный кофе, вместо вашей бурды.
      Софке эта идея понравилась, поскольку сама видела, как медленно, но уверенно увеличиваются их с мужем талии от перекусов "фастфудом". Кроме того, будучи уже не в юном возрасте, своим рабочим местом она весьма дорожила.
       Следующая неделя пролетела быстро. Леся как-бы отдыхала, но в тоже время не спеша сварила борщ на говядине, затем рассольник, сделала котлеты, потом жаркое с грибной подливой, а перед выходными налепила вареников с картошкой. Мишка был на грани помешательства - последний раз он ел такие вкусности ещё до женитьбы в родительском доме, где всё хозяйство вела бабушка Роза. Софа была неплохой кулинаркой, но не любила возиться у плиты и при возможности активно пользовалась полуфабрикатами. Ошалев от домашних вареников, сдобренных жареным луком, Мишка обнял подругу жены и заявил:
        - Завтра идём в консульство, и ты попросишь политического убежища в Штатах. Откроешь украинский ресторан, где я буду директором, и начнём делать первый миллион.
        - Для открытия любого бизнеса надо иметь хотя бы десять тысяч долларов, которых, думаю, ты ещё не накопил. Так что с консульством придётся подождать, - смеясь заметила Леся.
       - Умная женщина всегда права, - разочаровано вздохнул несостоявшийся миллионер и потянулся к миске за последним вареником.
        Когда перед сном сели пить кофе, Софа, побарабанив пальцами по столу, почти нараспев, произнесла:
      - Шутки – вещь хорошая, но пора и о серьёзных вещах поговорить. У тебя, дорогая, виза действительна на три месяца? Как я поняла из откровений о семейной жизни, спешить во Львов тебе особо незачем. На работе с удовольствием продлят отпуск без зарплаты, Рома особо не страдает, а у сына - своя взрослая жизнь. Штаты хоть и большая страна, но для дальнейшего знакомства с ней хватит и выходных.
      - О чём ты? - не сразу включилась в её мысли Леся.
     - Да о том, что надо использовать время и найти тебе работу. Хочу, чтобы ты на "ридну" Украину не с пустым карманом вернулась, а с небольшой пачкой твёрдой валюты. Это никому не помешает, особенно сыну для уверенного начала самостоятельной жизни. Я слышала инфляция гривны только усиливается, - подняв брови, выдала Софа.
      - Это незаконно, туристам работать нельзя. Могут поймать и выслать из страны, - испугалась Леся.
     - Значит надо осторожно и надёжно, - с американской деловитостью заключила подруга, - будем искать. Главное, чтобы ты согласилась.
     - Да я-то не против. Кто же в наше время от долларов отказывается? – уже чуть осмелев, произнесла Леся.
       - Леська, ну как мы рисковали, когда под носом математички ты "сдувала" у меня контрольные. Ведь если бы поймала, то в секунду отобрала бы тетради и у тебя, и у меня, - подбодрила её Софа.
      Осторожный Миша, стоя у окна, только качал головой, приговаривая:
    - Ну, бабы-авантюристки, загремите вы в кутузку.
     Дня через три, поедая, с полузакрытыми от удовольствия глазами, вкуснейшие Лесины сырники, Софка выдала:
     - А, я нашла для тебя работу. Нелёгкая, не очень уж оплачиваемая, но секретность гарантирована, - не обращая внимания на напрягшуюся подругу, продолжила, - это место в Еврейском культурном центре недалеко отсюда.
      Леся совсем оторопела. Её губы мелко задрожали, а на лбу выступили капельки пота.
     - Я не разбираюсь в еврейской культуре, да и английский мой состоит из десятка фраз. Что я смогу там делать? – пробормотала она.
     - Не боись! Всё продумано! – уверено заявила подруга. – В этом центре есть небольшой банкетный зал, где часто отмечают свадьбы, дни рождения и прочие события. При нём, разумеется, существует кухня. Туда требуется помощница повара, имеющая кулинарные навыки. Повара этого зовут Яков, он такой полный увалень, и не всегда успевает всё быстро сделать. Но главное то, что в начале семидесятых он подростком приехал из Ленинграда, и хорошо говорит по-русски. Ещё на кухне работают две мексиканки, у которых английский тоже не очень хорош, но с ним как-то объясняются.
     - То есть, надо влиться в интернациональную бригаду и ударным трудом... – медленно произнесла Леся.
     - Именно так. Завтра по дороге на работу я тебя туда отвезу, а назад вернёшься автобусом. Кстати, полиция в это место практически не заглядывает, можешь работать спокойно.


          В первый же день нелегальная труженица была ошеломлена количеством и разнообразием своих обязанностей.  Утром она должна была получить продукты, которые привозил высоченный негр на ярко раскрашенном пикапе, разложить их по местам, убрать с полок просроченные упаковки, проверить чистоту на кухне, рассчитать требуемое количество овощей и фруктов в зависимости от величины предстоящего торжества, поручить их чистку-нарезку двум работницам-мексиканкам и прочее, и прочее. Всё что касалось мяса и рыбы, было под контролем Якова. Он носил чёрную кипу и соблюдал правила кашрута (предписания иудаизма по приготовлению пищи). Готовые блюда выставлялись в большой холодильник, где, за час до открытия зала, их проверял и сверял с меню администратор.
        Через две недели в Центре отмечалась очередная бар-мицва (тринадцатилетие мальчика, определяющее его совершеннолетие). Гостей было немного, около тридцати человек. В меню была включена фаршированная рыба, поэтому тот же негр среди прочего товара выгрузил герметичный лоток, где среди ледяной крошки лежало несколько карпов.  Когда Яков появился на кухне, рыбины, выпотрошенные и почищенные умелыми Лесиными руками, тут же легли на стол перед ним. Не спеша, как хирург, он разрезал их на небольшие куски, а затем аккуратно вынул филе, стараясь не повредить тонкую рыбью кожу. После этого Яков подозвал Лесю и продемонстрировал ей порядок подготовки рыбного фарша. С интересом светловолосая помощница наблюдала за порядком закладки в мясорубку самого филе и всех многочисленных добавок. Также внимательно она проследила за способом фаршировки рыбных кусочков, в особенности головы. Увидев её заинтересованность, Яков предложил ей самой приготовить последнюю рыбину. К концу работы шеф-повар удовлетворённо хмыкнул и, пробормотав что-то вроде "умелые руки сразу видны", перешёл к работе над другими блюдами. Рыба варилась на плите на медленном огне. Леся, как обычно, моталась по кухне, что-то постоянно проверяя, нарезая, пробуя, подсаливая, с интересом ожидая результата совместных с Яковом действий.
       Через три часа, когда блюдо была готово и немного остыло, она осторожно спросила шефа:
      - Интересно, какой получилась наша рыба? - неназойливо подчеркнув своё участие в приготовлении деликатеса.
       - Рыба, как рыба, - буркнул Яков, - тысячу раз её делал, всегда тот же вкус.
      - Но я-то не знаю какой она должна быть у вас, - наивно полушёпотом произнесла Леся.
      - Ну так, возьми вилку и попробуй маленький кусочек, - ещё раз буркнул повар, отвечая на необычный вопрос.
      Он несколько удивился, когда его помощница тут же кинулась в блюду и, взяв на кончик вилки буквально пять грамм фарша, почти минуту держала его во рту, медленно двигая губами.
     - Вкусно, - наконец, не спеша произнесла она, - но не похоже на то, как у нас делают.
    - Ну, может, где-то в Одессе или Черновцах получается по-другому, а я готовлю как меня учили в поварской школе в Бруклине, - уверенно заявил Яков.
    Леся кивнула головой в знак согласия и пошла дальше хлопотать во всех уголках немаленькой кухни.
      Ещё через неделю какой-то солидный джентельмен отмечал свой юбилей. Как обычно, за два-три дня до торжества Яков просматривал меню, составленное администратором зала совместно с клиентом. На этот раз он подозвал Лесю и попросил её для облегчения объяснений с официантами запомнить английские названия ещё нескольких блюд в дополнение к тем, что она уже знала.
       - Вот, - сказал шеф, показывая очередную строчку, - фаршированная рыба – это "гефилте фиш", не забудь.
       - Да, я это слово с детства знаю,- усмехнулась его помощница,- я ведь из Львова, а не из с Сибири. Кстати, хотела с вами поговорить именно насчёт этой самой "гефилте фиш". Мне доводилось готовить это блюдо, и я могу взять его полностью на себя, если доверите, конечно.
         Шеф-повар с интересом посмотрел на бойкую славянку и после полуминутного раздумья спросил:
        - Ты хочешь попробовать сделать такое? Возьми одну рыбину, и за работу, пока ещё есть время. Клиент, вроде, не очень требовательный, а если не понравится гостям, то извинюсь перед хозяином зала, скажу, что виновата временная работница, которая скоро уедет.
       На том, как говорится, и порешили. Леся старалась так, что даже дышать стала реже. Не ради гостей, не ради того, чтобы доказать что-то Якову, а для себя, для своей внутренней самооценки, для уверенности в собственных силах.
       Во время банкета, постоянно поглядывая в зал на тот стол, куда подали "её" рыбу, она так и не смогла увидеть реакцию гостей на это творение - слишком много стояло там разных блюд. Не выдержав, перед подачей сладкого, Леся подозвала к себе Аркадия, юного официанта, говорящего по-русски:
      - Аркаша, сделай одолжение, когда будешь подавать кофе на шестой стол, выясни понравилась ли фаршированная рыба.
       Минут через десять парень вернулся и доложил:
    - Спросил у двух мужчин и трёх женщин -  все в восторге. Одна леди даже призналась, что завернула кусочек в салфетку для бабушки.
     - Ещё одна просьба, - наглея сказала Леся, - как-то мимоходом скажи об этом Якову.
      - Ну, это уже целое задание, - также осмелев, заявил Аркаша, - только за три поцелуя от прекрасной пани.
     - Хватит с тебя и два, - улыбнулась Леся, - а то ещё кто-то увидит, как такого молодого парня целует старая тётка. Тебе же стыдно будет, - и поочерёдно чмокнула его в каждую щёку.
     - Ну, вы совсем не старая, а молодая и красивая, - начал он, краснея, но успешная кулинарка развернула его за плечи и слегка хлопнула чуть ниже спины.

 
       Прошёл месяц. Начиная работать, украинская туристка думала, что будет занята два-три дня в неделю, а в свободное время запишется на несколько любых экскурсий, чтобы посмотреть эту, всегда загадочную для славянской души, страну. Рассчитывала помотаться с Софкой по местам распродаж и прикупить всем родственникам что-нибудь эксклюзивное, но недорогое. Однако количество торжеств в "Центре" неожиданно увеличилось до трёх в неделю и пришлось работать все пять дней. Конечно, вернуться во Львов с приличной пачкой зелёных банкнот - совсем неплохая перспектива, но, как знать, когда ещё она сможет опять пересечь океан и попутешествовать по Америке. Подруга, как могла, развлекала гостью в выходные дни, но Леся больше хотела просто отдыхать - всё-таки уже не двадцатилетняя девушка.
        Сам Яков стал уставать гораздо меньше с такой энергичной помощницей, которая к тому же и мексиканкам спуску не давала, поэтому уговорил хозяина зала добавить Лесе к зарплате ещё пять долларов в час. Тем не менее, время отъезда неумолимо приближалось, и, хочешь не хочешь, через две недели серебристый "Боинг" с симпатичной львовянкой на борту возьмёт курс на Киев.
      А на этой неделе очередное торжество – бар-мицва у высокого коротко стриженного мальчика в круглых очках. Вчера он приходил с родителями, около часа они осматривали зал и обсуждали меню с администратором. На этот раз приготовлением фаршированной рыбы руководила исключительно Леся, а Яков взял на себя мясные блюда и сладкий стол. Воспользовавшись свободой, украинская гостья делала всё, как знала. Она проследила, чтобы белый хлеб, добавляемый в фарш, был предварительно замочен и затем хорошо отжат, а на дно кастрюли при варке, кроме кружочков свеклы и моркови, добавили ещё золотистую шелуху лука. После того как вода, в которой варилась рыба, закипела, осторожно сняла пену и бросила чуть-чуть жжёного сахара. Строго ограничила время варки на малом огне, не давая фаршу излишне размягчиться. Одновременно с рыбой на стол подали приготовленный ею горчичный соус, точно такой, как она не раз делала во Львове.

       В назначенный день, как обычно в шесть вечера, начался банкет. Долго звучали поздравления от семьи, друзей, очень и не очень близких родственников, наконец, все сели за столы. Яков неотлучно находился на кухне, и Леся, проверив ещё раз всё необходимое, попросила шефа отпустить её чуть раньше.
       Она уже направлялась к выходу, когда дверь из зала открылась, и рядом с огромным холодильником появилась пожилая, очень элегантная седовласая госпожа. Безошибочно определив Якова, как главного в этом царстве плит и духовок, она обратилась к нему с длинной фразой на английском, несколько раз подняв вверх большой палец. Леся не поняла её скороговорку, но слово "фиш", прозвучавшее неоднократно, уловила. Шеф-повар чуть склонил голову, что-то коротко ответил и указал на свою помощницу. Из его пояснения визитёрше Леся на слух восприняла только одно слово "рашен". Пожилая женщина широко открыла глаза и, выдав: "Ноу проблем", двинулась к ней. Не доходя двух шагов, остановилась, с американской бесцеремонностью оглядела Лесю с ног до головы и заговорила по-русски с сильным акцентом, вставляя немало польских слов:
      - Много лет живу в Америке, но такую "гефилте фиш" не ела. Тут совсем другой вкус, я к нему так и не привыкла. Ты сделала рыбу, как делала моя мама каждую субботу. Это вкус моего детства. Где ты научилась так готовить это?
     - Мама моего мужа научила, - коротко ответила Леся, и картины двадцатилетней давности непроизвольно начали всплывать перед глазами.


      В первый год после свадьбы, когда она была на последних месяцах беременности, мама Романа, который постоянно уезжал в короткие, но частые командировки, почти каждый день заходила к ним домой после работы: что-то приносила, чем-то помогала по хозяйству. Когда Леся принималась при ней готовить, она бросала незаметный взгляд на плиту или на разделочную доску и давала короткий неназойливый совет, который никогда не повторяла второй   раз.  Молодая невестка, хотя и без особого энтузиазма, принимала такие замечания. Сама пани Анна, как называли её знакомые и родственники, умела готовить не только обычные украинские борщи, супы, вареники, каши, но и менее известные польские блюда: бигос, сальтисон, капытка.
        Один раз Леся обмолвилась, что в доме своей подруги Софы попробовала еврейскую фаршированную рыбу  пресный вкус которой ей совершенно не понравился. Свекровь спросила, откуда эта семья приехала во Львов и, получив ответ, что из Пензы, понимающе слегка кивнула головой. Через несколько дней, зайдя как обычно после работы, она извлекла из сумки двух небольших карпов, и, не дожидаясь Лесиных вопросов, предложила невестке приготовить к возвращению Романа настоящее еврейское угощение. Весь вечер невестка внимательно следила за, как ей казалось, колдовскими действиями пани Анны, слушая при этом её короткие воспоминания о молодых годах в довоенной Польше.
       Приехавший на следующий день Роман, одну рыбину съел почти не отрываясь, забыв даже попросить у Леси "тридцать грамм для аппетита". В дальнейшем, уже связанная заботами о малыше, молодая жена время от времени баловала мужа этим деликатесом, не забывая постоянно консультироваться со свекровью по телефону.

        - Мама твоего мужа еврейка? – с уверенностью спросила американка.
        - Нет, она украинка, но в молодые годы, когда училась в гимназии, несколько лет давала частные уроки детям и помогала вести хозяйство в семье врача-еврея, что жила по соседству. Там и научилась готовить такую рыбу, - ответила Леся, вспомнив рассказы пани Анны.
      - А, в каком городе живёт твоя семья? – продолжала допытываться неожиданная визитёрша.
      - Во Львове, - коротко сказала Леся.
      Госпожа широко открыла глаза и, набрав воздуха, слегка дрожащим голосом произнесла:
     - Я жила во Львове в детстве, до войны, и мой отец был врачом. А ты знаешь фамилию врача, у которого работала мама твоего мужа?
       Она не надеялась получить ответ, но неожиданно услышала:
      - Знаю. Её легко было запомнить – Левин, это почти как Ленин.
      Глаза пожилой женщины наполнились слезами, но всё же она продолжила беседу:
        - Как зовут маму твоего мужа?
        - Анна, - по-прежнему коротко отвечала Леся.
        - Анна, пани Анна, Аннычка. Я всё помню. Она приходила к нам, помогала мне по арифметике, а моему брату Даниэлю по польскому языку. Ещё она помогала моей маме на кухне перед праздниками, и мы с ней ходили гулять в Стрыйский парк, - торопясь проговорила взволнованная леди, словно опасаясь, что сейчас её прервут. – Как бы я хотела её увидеть. Она должна помнить меня, маленькую Злату.
        Тут подошёл Яков и сказал по-русски:
       - Уважаемые пани, я вижу у вас долгий разговор намечается, а тут на кухне официанты бегают. Будьте добры, сядьте, пожалуйста, там на веранде.
        Женщины перешли на указанное место - действительно, сидеть на воздухе было намного приятней, чем стоять на душной кухне. Леся уже не спешила уйти, а хотела выслушать эту старушку, чтобы рассказать потом всё уважаемой Анне Петровне.

       - Как же вы в Америке оказались, миссис Злата? – задала она короткий, но очень ёмкий вопрос.
      -  О! Это долгая история, но я скажу несколькими словами,- начала элегантная дама, поправив причёску. – Когда в сорок первом началась война, мы уже знали, что немцы убивают евреев - беженцы из Польши рассказывали. Отца, как врача, взяли в санитарный поезд с ранеными русскими солдатами, и нам разрешили ехать с ним, но только до Киева. Потом его отправили на фронт, а мы поехали дальше до Казахстана. Там жили всю войну, мама тяжело работала на заводе, я ходила в школу, брат мало учился, больше помогал в колхозе. Через год пришло известие, что отец погиб возле Воронежа. После войны мы не вернулись во Львов, а поехали в Польшу, в город Лодзь – там уже жила мамина сестра у которой муж тоже погиб, а она сама во время войны была в эвакуации на Урале. Они вместе написали письмо своему дяде в Америку, и тот помог нам через год туда приехать.
         Миссис Злата перевела дыхание и вытерла влажные глаза:
        - Так мы попали в Америку. У нас ничего не было, а мама часто болела и через несколько лет умерла. Я осталась одна и училась на медсестру.
       - А, брат ваш старший? – машинально спросила Леся, - Он не помогал вам?
      - Брат не поехал с нами сюда. В Польше он познакомился с парнями из Палестины, и они уговорили его уехать туда, чтобы строить еврейское государство – он учился в ивритской гимназии во Львове и хорошо знал язык. Сначала Даниэль жил в кибуце, а потом началась война с арабами, и он пошёл в армию. Ещё через полгода погиб под Иерусалимом, - она опять вытерла глаза и вздохнула.
       Леся погладила старушку по плечу, та встрепенулась и продолжила:
      - Пока училась, дядя взял меня в свой дом, а потом я вышла замуж, родились дети. Сегодня бар-мицва у моего внука, которого тоже зовут Даниэль, хоть он совсем не похож на погибшего брата. А я уже старая, сижу, смотрю и вспоминаю всё.
       - Ну, вы прекрасно выглядите, - попыталась поднять ей настроение Леся.
       - Нет, это ты прекрасно выглядишь и такая же красивая, как молодые львовские паненки в моём детстве.
        Женщины тепло попрощались, Леся поспешила на автобус, пообещав всё рассказать свекрови и передать адрес пани Златы.
        За вечерним кофе, ставшим уже традиционным с Лесиной лёгкой руки, Софка только руками всплёскивала, слушая рассказ об элегантной пожилой миссис. Мишка же время от времени покачивал головой и приглушённо хмыкал.
 
         По возвращению во Львов, Леся вместе с Романом в ближайший выходной навестила его родителей. Естественно, центральным местом в рассказе о путешествии за океан стала история с пани Златой, оттеснив на второй план красоты Ниагары и Великих Озёр. Анна Петровна растрогалась и не скрывала крупных слёз, периодически появляющихся на её глазах. Она ведь хорошо помнила семью доктора Левина, особенно маленькую хохотушку Злату.
                К концу семейного обеда мать Романа уже успокоилась, поставила на стол "диетический" морковный пирог, медленно села на стул и задумчиво посмотрела в окно. Чуть наморщенный лоб и немигающий взгляд куда-то в даль указывали на то, что она пытается извлечь из памяти детали давних событий. Действительно, через минуту, обведя взглядом всех присутствующих, Анна Петровна не спеша начала говорить:
        - Когда началась война, в первый же день на город упало несколько бомб. Одна из них разорвалась недалеко от нашего дома. Тогда погибло несколько прохожих, одно здание было сильно разрушено, и на развалинах начался пожар. На следующий день было страшно смотреть на обугленные стены и груды камней. Мои родители испугались, что бомбёжки будут продолжаться, и мы, наняв извозчика, всего с двумя чемоданами уехали к родственникам в поселок Винники, недалеко от Львова. К счастью, город больше не бомбили, а когда через неделю наша семья вернулась, то в городе уже были немцы.
         На центральных улицах валялись обрывки одежды, разорванные подушки, осколки витринного стекла и битой посуды. Местами на мостовой и тротуарах были видны, почти уже высохшие, большие и малые пятна крови. Соседи с нашего этажа рассказали, что вчера в городе был еврейский погром. Мать сразу послала меня узнать о семье доктора Левина. Поднявшись на их лестничную площадку, я обнаружила, что дверь в квартиру не заперта. Внутри никого не нашла, но часть вещей была разбросана по комнатам. Постучала к соседям напротив и спросила о докторе, но те ничего не знали.              Сразу после войны я пыталась найти следы этой семьи в городе, думала, может спаслись и вернулись, но безрезультатно. Поэтому решила, что все они погибли во Львовском гетто или в Яновском концлагере.


                Прошёл месяц после возвращения Леси из заокеанского вояжа. Постепенно улетучились остатки душевной эйфории, поддерживавшей настроение после приезда. Отношения с Романом, немного оживившиеся, вернулись "на круги своя". Размышляя о сложившейся ситуации, Леся вспомнила слова, услышанные как-то от Якова на кухне о том, что размороженное мясо уже не будет иметь такого вкуса, как свежее. Ещё через месяц они с Романом развелись. Временное расставание не раздуло огонь угасших чувств. Повзрослевший сын отнёсся к их решению с пониманием, сохранив тёплые отношения с каждым из родителей.
              Восстановилась ли связь между украинской девушкой Аннычкой и еврейской девочкой Златой через пятьдесят пять лет после расставания, неизвестно. Вполне возможно, что обе, уже немолодые женщины, через какое-то время, в сопровождении сыновей, встретились на два-три дня в Париже или в Мадриде, а может и в Вене. Погуляли неспешно в тенистых парках, полюбовались местной архитектурой, посидели в уютных кафе, вспоминая новые подробности той, такой далёкой и почти забытой, жизни в довоенном Львове.