Мой Тургенев. 47. Тургенев и Достоевский

В этой главе мне хотелось подробнее рассказать о взаимоотношениях двух великих русских писателей. Первое произведение Фёдора Михайловича Достоевского "Бедные люди" было написано в 1844-1845 годах и опубликовано в январе 1846 года в «Петербургском сборнике» Некрасова. Это трогательное произведение сразу обратило на себя внимание читателей и принесло известность автору. Достоевский был поражен успехом своего первого произведения и признанием со стороны ведущих писателей. Тогда же состоялось знакомство Достоевского с Тургеневым, о чем он написал брату: «На днях из Парижа воротился поэт Тургенев  и с первого раза привязался ко мне такою дружбой, что Белинский объясняет ее тем, что Тургенев влюбился в меня. Но, брат, что это за человек! Я тоже едва ль не влюбился в него. Поэт, талант, аристократ, красавец, богач, умен, образован, 25 лет - я не знаю, в чем природа отказала ему. Наконец: характер неистощимо прямой, прекрасный».
 
Состоятельный аристократ, красавец, покоритель женских сердец, Иван Тургенев легко увлекался людьми и покровительственно опекал начинающих талантливых литераторов. Он, восхищаясь даром Достоевского, не только советовал ему тщательнее работать над стилем, но опрометчиво стал потешаться над излишней религиозностью и горячностью начинающего писателя. Тургеневу и его окружению лучше было не попадаться на зубок. Поднять кого-то на смех с невозмутимым аристократическим шармом было любимым занятием этой компании. Нервный, порывистый, мнительный и ершистый Достоевский подходил для этой роли как нельзя лучше. Он, будучи в упоении от неожиданного успеха своего первого произведения, не собирался слушать нравоучения, и с излишней горячностью отстаивал свои мнения, иногда впадая в явные заблуждения. Такая поспешная реакция способствовала формированию ироничного отношения к Достоевскому в окружении Белинского. Вот тут они и давали волю своему фиглярству: подтрунивали всячески над бедным Федором Михайловичем.

Тургенев, например, с серьезным лицом рассказывал (в присутствии Достоевского и Панаевой) о каком-то ничтожном, захолустном писателе, который вообразил себя гением и сделался общим шутом. Достоевский трясся, бледнел и в ужасе убегал, не дослушав. «Тогда было в моде некоторого рода предательство, — вспоминал современник, — состоящее в том, что за глаза выставлялись карикатурные изображения людей... Тургенев был большой мастер на такого рода представления...» Писатель Григорович вспоминает то же самое: «Тургенев был мастер на эпиграмму... Для красного словца он не щадил иногда приятеля».

Так, Тургенев вместе с Некрасовым сочинил стишки, где вышучивал «курносого гения» (Достоевского), называл его «чухонской звездой» и пр. В конце концов по наущению Тургенева, Некрасов согласился написать знаменитую эпиграмму на Достоевского:
Витязь горестной фигуры,
Достоевский, милый пыщ,
На носу литературы
Рдеешь ты, как новый прыщ.»

Современники признавались, что Тургенев, при всем своем, казалось бы мягком нраве, бывал иногда весьма ироничен и ядовит в беседах, рассказах и письмах. Сохранились воспоминания о том, как позднее в 1856 году та же компания "подначивала", вернувшегося с Крымской войны Льва Толстого. Могли придраться к одной фразе, к выражению лица, к манере говорить... И, что интересно, первым зачинщиком всех этих подначек и насмешек был в обоих случаях один и тот же человек — Тургенев. Но если Толстого Тургеневу так ни разу и не удалось вывести из себя, то Достоевскому, как человеку нервному и ранимому, пришлось хуже. Почувствовав эту ранимость, Тургенев доводил Достоевского "до бешенства", что Ивана Сергеевича как раз и веселило. Переносить это чувствительному начинающему писателю от маститого Тургенева было очень тяжело.

Для 28-летнего Тургенева это было лишь шалостью, приятельской остроумной шуткой, позволяющей блеснуть в кругу друзей. Постепенно, молодой Достоевский становится в этом кругу фигурой анекдотичной. Даже когда Тургенев покидает Россию, следуя за Полиной Виардо, он получает все новые и новые анекдоты и побасенки о бывшем приятеле в письмах от друзей. Разрыв Достоевского с кружком Белинского постепенно становится неизбежным. Воинствующий атеист Белинский не мог принять наполненную христианским романтизмом прозу молодого Достоевского. Отшатнувшись от былого окружения, писатель попадает под влияние петрашевцев, в причудливой форме смешавших идеи утопического социализма Фурье и христианство.

***
Как известно, по своим убеждениям Тургенев был западником и либералом, в Достоевский славянофилом и патриотом. К таким противоположным взглядам привел писателей их совершенно по-разному сложившийся жизненный путь.

Достоевский, как и очень многие люди того времени, в молодости был увлечен революционными идеями и стал участником кружка Петрашевского. За это он был арестован, осужден и, в числе нескольких других петрашевцев, приговорен в смертной казни. Последние слова, сказанные Достоевским перед поднятием на эшафот: "Мы предстанем перед Христом!" На что его товарищ по несчастью ответил: "Мы будем кучкой пепла". На головах мешки, над головами преломлены сабли, но в самый последний момент смертная казнь была заменена ссылкой на каторгу. На каторге провел Достоевский несколько лет, и затем был отправлен в солдаты. Нелегкая выпала ему судьба, но все эти тяжелейшие испытания и потрясения произвели полное изменение в его мировоззрении. Возможно, были посланы эти испытания великому русскому писателю с определенной целью: чтобы спала пелена с его глаз, и вместо обыкновенного пути молодежи того времени- окунуться с головой в революцию, увидел он совершенно другой путь- путь христианства, гуманизма, любви к людям. Он верил в историю и культуру русского народа, его исключительную миссию по отношению к народам Европы. Он стал убежденным противником всяких переворотов и революций, монархистом, с глубокой верой, что самым лучшим для русских людей станет приход доброго, мудрого и справедливого царя.

Тургенев же юные годы провел в берлинском университете, увлекался философскими постулатами Гегеля, и хотя с годами отошел от этих отвлеченных идей, но на всю жизнь остался убежденным западником и либералом. Он выступал за отмену крепостного права, за ограничение самодержавия и принятие конституции. Антикрепостнические идеи были очень популярны в эти годы в среде передовой русской интеллигенции, и "Записки охотника" Тургенева отражали этот общественный настрой. За статью о Гоголе и за «Записки охотника» он тоже подвергся наказанию, был посажен под месячный арест, а затем сослан в свое имение Спасское. Однако это наказание оказалось настолько мягким, что во время ареста написал Тургенев знаменитый рассказ «Му-Му», а в Спасском жил с красавицей Феоктистой, встречался с друзьями, продолжал творить и был "совсем доволен своим пребыванием в деревне". 

По возвращении с каторги Достоевский написал книгу "Записки из мертвого дома" и смог ее опубликовать. Этот сборник повестей и рассказов произвел колоссальное впечатление на российское общество. И Тургенев, и Некрасов с воодушевлением встретили его возвращение в литературу. Достоевский постарался все свои обиды забыть и постепенно их отношения с Тургеневым восстановились, талант на какое-то время взял верх над враждой. Спустя время Тургенев напечатал свой хрестоматийный роман «Отцы и дети», и, читая критические отзывы, он признал, что никто лучше Достоевского не смог понять характер главного героя Базарова.

Тургенев обладал способностью предвидения и замечал те явления в обществе, которые только начинали зарождаться и еще оставались незаметными для других. Он первым заметил появление нового сорта людей, которые были необычны и даже в чем-то казались неприятны, но Тургенев увидел в них напор, энергию, силу и будущее. Он описал этих людей в образе Базарова в "Отцах и детях" и прозвал их нигилистами. Но ведь прообразом Базарова был Добролюбов, с которым Тургенев по жизни не ладил, за глаза называл его "очковой змеей" и даже из-за него покинул редакцию своего любимого журнала "Современник". Здесь проявлялась в полной мере свойственная Тургеневу двойственность, его неприятие и в то же время заискивание перед определенными явлениями и типажами того сложного предреволюционного времени, чего никогда не наблюдалось у Достоевского.

Тургенев был барин, по словам писателя Боборыкина, причем, две трети жизни, проведенные за границей, совсем не обесцветили его в этом отношении. В среде иностранцев, особенно французов, Тургенев, сохраняя свой народный барский тип в манере говорить, в тоне, превращался гораздо больше в общеевропейца, чем большинство русских. Достоевский же был писатель и человек русский, национальный, к тому же барства в нем, несмотря на дворянское происхождение, не наблюдалось совсем. Он бывал за границей, но всегда скучал по России и спешил вернуться домой. Тургенев, живя за границей, громогласно ставил в пример русским обывателям европейский образ жизни. Пламенному патриоту Достоевскому чудилось в этом пренебрежение Родиной.

Тургенев был необыкновенно хорошо знаком со всем, что составляет духовное достояние Германии, прекрасно говорил по-немецки, и в отличие от многих известных русских писателей он отличался всесторонним знакомством с немецкой образованностью. Как писателя, Тургенева, искреннее признание всех достоинств немецкой нации делало временами пристрастным и безусловным сторонником немцев во всем, в чем, как ему казалось, они выше нас. Особенно усилилось западничество Тургенева после того, как он принял решение переселиться в Баден-Баден и провести остаток жизни в лоне семейства Виардо. Возможно это была "защитная реакция" русского писателя, его способ оправдать свое непатриотичное решение. В это время, как никогда резко, он выразил свои западнические взгляды в своем явно антирусском романе "Дым", в котором устами Потугина заявлял, что нет и никогда не было в России ни культуры, ни искусства, ни науки, ей следует признать это, покориться и учиться всему у цивилизованного Запада. Конечно, таких взглядов бесконечно преданный России и славянской идее Достоевский принять не мог, они все больше расходились в своих мировоззрениях, и в конечном итоге стали противниками и даже идейными врагами.

***
Из-за взглядов, высказанных в романе "Дым" случилась тяжелая размолвка Тургенева с Достоевским в Баден-Бадене. Достоевский приехал на лечение и 28 июня 1867 г. посетил Тургенева. Достоевский признавался, что книга „Дым“ потрясла его своей основной антирусской идеей. Во время этого посещения между великими русскими писателями произошел трудный разговор, который привел к полному разрыву отношений. В письме к своему другу поэту А.Н. Майкову от 16 августа 1867 г. Достоевский очень эмоционально и подробно рассказал о встрече с Тургеневым:

«..Он [Тургенев] сам говорил мне, что главная мысль, основная точка его книги, состоит в фразе: „Если бы провалилась Россия, то не было бы никакого ни убытка, ни волнения в человечестве". Он объявил мне, что это его основное убеждение о России... Ругал он Россию и русских безобразно, ужасно. Но вот что я заметил: все эти либералишки и прогрессисты, преимущественно школы еще Белинского, ругать Россию находят первым своим удовольствием и удовлетворением. Разница в том, что последователи Чернышевского просто ругают Россию и откровенно желают ей провалиться (преимущественно провалиться!). Эти же, отпрыски Белинского, прибавляют, что они любят Россию. А между тем не только всё, что есть в России чуть–чуть самобытного, им ненавистно, так что они его отрицают и тотчас же с наслаждением обращают в карикатуру, но что если б действительно представить им наконец факт, который бы уж нельзя опровергнуть или в карикатуре испортить, а с которым надо непременно согласиться, то, мне кажется, они бы были до муки, до боли, до отчаяния несчастны...
...Заметил я, что Тургенев, например (равно как и все, долго не бывшие в России), решительно фактов не знают (хотя и читают газеты) и до того грубо потеряли всякое чутье России, таких обыкновенных фактов не понимают, которые даже наш русский нигилист уже не отрицает, а только карикатурит по–своему. Между прочим, Тургенев говорил, что мы должны ползать перед немцами, что есть одна общая всем дорога и неминуемая — это цивилизация и что все попытки русизма и самостоятельности — свинство и глупость. Он говорил, что пишет большую статью на всех русофилов и славянофилов. Я посоветовал ему, для удобства, выписать из Парижа телескоп. «Для чего?» — спросил он. «Отсюда далеко, — отвечал я. — Вы наведите на Россию телескоп и рассматривайте нас, а то, право, разглядеть трудно». Он ужасно рассердился...
...Я перебил разговор; заговорили о домашних и личных делах, я взял шапку и как–то, совсем без намерения, к слову, высказал, что накопилось в три месяца в душе от немцев: «Знаете ли, какие здесь плуты и мошенники встречаются. Право, черный народ здесь гораздо хуже и бесчестнее нашего, а что глупее, то в этом сомнения нет. Ну вот Вы говорите про цивилизацию; ну что сделала им цивилизация и чем они так очень–то могут перед нами похвастаться!». Он побледнел (буквально ничего, ничего не преувеличиваю!) и сказал мне: «Говоря так, Вы меня лично обижаете. Знайте, что я здесь поселился окончательно, что я сам считаю себя за немца, а не за русского, и горжусь этим!»
Я ответил: "Хоть я читал «Дым» и говорил с Вами теперь целый час, но все-таки я никак не мог ожидать, что Вы это скажете, а потому извините, что я Вас оскорбил". Затем мы распрощались весьма вежливо, и я дал себе слово более к Тургеневу ни ногой никогда..."

Надо сказать, что об этом письме Достоевского узнал Тургенев, выразил свое неудовольствие и отрицал в нем написанное. Он привел фразу, якобы сказанную Достоевским: "Ваш роман подлежит сожжению от руки палача". Тургенев осведомился о причине такой огненной критики и услышал обвинения в нелюбви к России и неверии в ее будущее. Иван Сергеевич молча дождался, когда Достоевский уйдет. "Виделся я с г-м Достоевским, как уже сказано, всего один раз- утверждал Тургенев.- Он высидел у меня не более часа и, облегчив свое сердце жестокою бранью против немцев, против меня и моей последней книги, удалился; я почти не имел времени и никакой охоты возражать ему: я, повторяю, обращался с ним, как с больным. Вероятно, расстроенному его воображению представились те доводы, которые он предполагал услыхать от меня, и он написал на меня свое... донесение потомству" (Бартеневу, 22 декабря 1867 года).

Это не личная антипатия, а столкновение на почве глубоких идейных разногласий; столкновение двух людей, исповедующих резко различающиеся взгляды и убеждения. Тургенев — убежденный западник, сторонник введения парламентских форм правления в России, сторонник европейского образа жизни. В то же время ради популярности он не прочь протянуть руку революционерам, даже причастным к террору. Достоевский, всегда тяготевший к славянофильству, веровавший в особый христианский путь России — монархист, убежденный противник европейской буржуазной цивилизации. Достоевский обвиняет Тургенева в атеизме, нелюбви к России и преклонении перед Западом, и после выхода романа Тургенева «Дым» эти обвинения приобрели актуальную остроту. Для Достоевского любовь к России была чем-то болезненно острым и необычайно важным. «Оскорбление» Тургеневым в Достоевском патриота, верующего человека проявилось в речах «крайнего» западника Потугина в романе "Дым". И эти взгляды, что бы ни говорили защитники писателя, были во многом взглядами самого Ивана Сергеевича. Он это ясно высказал критику В. Стасову: "Ну, Потугин не Потугин, тут есть маленькая charge (преувеличение), я хотел представить совершенного западника, однако я и сам многое так же думаю..."

Все это послужили последним толчком для создания Достоевским в романе «Бесы» образа «великого писателя» Кармазинова — злой карикатуры на Тургенева. Персонаж Кармазинов — это исписавшийся, почти бездарный писатель, живущий за границей. Достоевский в Кармазинове заклеймил в лице Тургенева ненавистный ему образ либерала-западника, который заигрывает с революционной молодежью и является виновником появления в России жестоких террористов, таких как  С.Г. Нечаева, Д.В. Каракозова и им подобных (недаром такое созвучие в фамилиях — Каракозов и Кармазинов). Достоевский «аристофановски выводит меня в "Бесах"», — писал Тургенев. «Достоевский позволил себе нечто худшее, чем пародию "Призраков"; в тех же "Бесах" он представил меня под именем Кармазинова, тайно сочувствующим нечаевской партии...».

***
Во время последних приездов Тургенева в Россию, в 1879 и 1880 годах, ему пришлось несколько раз встречаться с Достоевским на литературных и общественных мероприятиях. Тургенева бурно приветствовала вся революционная молодежь и либерально настроенная интеллигенция. А он говорил то, что им нравилось- о необходимых грядущих изменениях в общественной жизни, о передовом революционном движении. Ведь незадолго до этого вышел его роман "Новь", в котором в обычной для Тургенева манере, не говоря ни "да" ни "нет", и не выставляя собственного мнения, он описывал деятельность революционных кружков в России. За выступлением Тургенева, как правило, следовала искренняя речь Достоевского и, хотя высказывал он во многом противоположную позицию, говорил о любви к России, о славянизме, об особом русском пути в истории, но речи его вызывали небывалый восторг, как правило, превосходящий прием Тургенева. Достоевского возмущали общие и обтекаемые выступления Тургенева и он требовал: "Выскажите свою идею!" Однако дипломатичный Тургенев от прямого ответа, как правило, уклонялся.

Владимир Осипович Михневич. Из отчета газеты "Новости" о праздничном обеде в честь И. С. Тургенева 13 марта 1879 г. В Петербурге: "Среди общего одушевления к Ивану Сергеевичу подошел Федор Михайлович Достоевский и с строгим, почти негодующим лицом поставил ему вопросный пункт: "что такое и в чем заключается провозглашенный им идеал?" Г. Достоевский настойчиво требовал сейчас же дать ему на сей пункт обстоятельное "показание"; но эта странная и неуместная выходка была встречена всеобщим протестом".

Некоторое время спустя после Пушкинского праздника, Тургенев встретил сидящего на московском бульваре Достоевского и подошел к нему с приветствием, однако Федор Михайлович, отстранившись, ответил: «Велика Москва, а от вас и в ней никуда не скроешься!» Поднялся и ушел прочь. Он простить Тургенева не мог.

Они даже внешне были полной противоположностью - барственный красавец Тургенев и бледный, болезненного вида Достоевский. Полная противоположность была в их изображении революционеров: Достоевский видел в них дьявольское отродье и написал роман "Бесы", а Тургенев же - написал "Новь", в котором считал их наиболее передовым, энергичным и уважаемым классом. Достоевский старался предотвратить наступление революции, а Тургенев, со своими либеральными замашками, вольно или невольно, но способствовал ей. Таким образом Достоевский пытался остановить бесовство революции, а Тургенев относился к революционному движению с точки зрения стороннего наблюдателя, он констатировал его энергию и силу, не высказывая явно своего отношения, ведь напрямую его происходящее в России не касалось, он жил в Европе. Поэтому и принимала Тургенева российская революционная общественность с энтузиазмом, однако независимые критики резко упрекали Тургенева в заискивании перед молодежью.

Известно, что Тургенев помогал деньгами революционеру-анархисту Бакунину и его семье, неоднократно помогал революционерам-эмигрантам в Париже - Лаврову, Лопатину и многим другим. С одной стороны, на словах, он как будто осуждал террористические акты, буквально захлестнувшие в то время Россию, а с другой стороны снабжал деньгами Германа Лопатина, который заново собирал воедино "Народную волю" после совершенного ей убийства царя, чтобы продолжать страшные акты насилия. Тургенев, бывая в России, встречался с цесаревичем, крутился в аристократических кругах, но втайне поддерживал нигилистов-террористов, то есть невольно разжигал огонь революции. Он уверял, что придерживается исключительно умеренных взглядов и выступает против насилия, но почему-то помогал материально людям самого крайнего толка.

***
Особо следует остановиться на отношениях Тургенева с Герценом. Иван Сергеевич был близким другом политического эмигранта А.Герцена и в течение многих лет всячески ему помогал. Известно, что Герцен эмигрировал в Лондон и пользовался там полной поддержкой английских властей. В правление королевы Виктории Лондон превратился в первостепенного врага России, а Герцен стал для официальных властей бесценной находкой - он использовался как орудие информационной войны. После того, как он во всеуслышание заявил: «Россия налегла, как вампир, на судьбы Европы», то сразу же получил политическое убежище, двухэтажный особняк Orsett House в престижном районе Bayswater с видом на Гайд-парк и вспомоществование, позволяющее содержать политический салон, издавать альманах “Полярная звезда”, газету “Колокол”, право использовать адрес банка Ротшильдов для своей корреспонденции.

Тургенев не мог не знать, на что существует его друг, но считал возможным и необходимым со своей стороны помогать Герцену в издании революционного журнала "Колокол". Он в течение многих лет перевозил нелегальную корреспонденцию из Лондона в Россию и обратно. Когда же это обнаружилось в середине 60-х годов, и против него в России было возбуждено дело, то Тургенев написал покаянное письмо государю, и позднее приехал в Петербург для дачи личных показаний, в которых пытался откреститься от всяких преступных намерений. Ведь в противном случае Тургеневу угрожала потеря имений в России, а значит утрата этой "курицы несущей золотые яйца". Рассерженный Герцен поместил в "Колоколе" разгромную статью о "седовласой Магдалине", льющей слезы и вымаливающей прощение у государя, и отношения между писателями надолго испортились.

Почуяв дармовое корыто, в Британию вслед за Герценом хлынули самые разномастные проходимцы, ставшие в момент политическими изгнанниками, коллективный портрет которых запечатлел Фёдор Михайлович Достоевский в образе отцеубийцы Павла Смердякова: «Я всю Россию ненавижу, Марья Кондратьевна... В двенадцатом году было на Россию великое нашествие императора Наполеона французского первого, и хорошо, кабы нас тогда покорили эти самые французы, умная нация покорила бы весьма глупую-с и присоединила к себе. Совсем даже были бы другие порядки».

Именно в Лондоне планировали свои теракты народовольцы и эсеры, там же отсиживались, скрываясь от российского правосудия. Безбедно и вполне комфортно в Лондоне творили Маркс с Энгельсом, объявившие русских реакционной нацией. Интересно то, что ту же королеву Викторию Тургенев изобразил в стихотворении "Крокет в Виндзоре" написанном 20 июля 1876 г. под впечатлением балканских событий - кровавого подавления турками восстания в Болгарии. "Болгарские безобразия оскорбили во мне гуманные чувства, - говорил писатель, - они только и живут во мне..." В тексте этого стихотворения описывается, как в Виндзорском бору английская королева Виктория играет в крокет, и вот ей чудится, что крокетные шары превращаются в "целые сотни голов, обрызганных кровию черной". Удивительная непоследовательность, то он с Викторией заодно в пропагандистской войне против России, а то вдруг обвиняет ее в кровавых преступлениях. Но ведь такая противоречивость была свойственна психологическому облику писателя, и ее отмечали многие его биографы.
 
В то же время политические взгляды Ф. М. Достоевского были незыблемы и зиждились на трех основных "китах" - православие, самодержавие и народность. Политолог Л. В. Поляков причисляет Ф. М. Достоевского к выдающимся представителям русского консерватизма, а историк А. В. Репников относит почвенничество Ф. М. Достоевского к славянофильству. Несмотря на некоторое несогласие со славянофильством, сам писатель причислял себя к славянофилам, выступавшим за объединение всех славян, то есть  панславизм.

Свои взгляды Достоевский наиболее полно высказал в своем "Дневнике писателя": «Я во многом убеждений чисто славянофильских, хотя, может быть, и не вполне славянофил»... «И наконец, для третьих славянофильство, кроме этого объединения славян под началом России, означает и заключает в себе духовный союз всех верующих в то, что великая наша Россия, во главе объединенных славян, скажет всему миру, всему европейскому человечеству и цивилизации его своё новое, здоровое и ещё неслыханное миром слово. Слово это будет сказано во благо и воистину уже в соединение всего человечества новым, братским, всемирным союзом, начала которого лежат в гении славян, а преимущественно в духе великого народа русского, столь долго страдавшего, столь много веков обреченного на молчание, но всегда заключавшего в себе великие силы для будущего разъяснения и разрешения многих горьких и самых роковых недоразумений западноевропейской цивилизации. Вот к этому-то отделу убежденных и верующих принадлежу и я». Он своим убеждениям не изменял, и последовательно их отстаивал.

Однако даже смерть Достоевского не заставила Тургенева забыть свои обиды и прекратить свои ядовитые и часто несправедливые высказывания. В письмах он отзывался неприязненно о Достоевском, сравнивал ушедшего с маркизом де Садом, распространял пасквиль о якобы неприличной личной жизни писателя.