Тысячеглазый. Часть третья. Глава 7

 7

        Утром ему позвонил режиссёр Клёнов. Голос у него был чистый, без болезненной хрипотцы, задиристый и хищный. Лера даже не понял сначала, с кем говорит.

        - Да я это, я! – расхохотался Клёнов. – Впрочем… Я тебя понимаю. Сам себя не узнаю, едрёна корень! Прочитал твоего «Бунтаря» и словно проснулся. Мир-то, оказывается, не такой сраный и кое-чего хорошего в нём всё-таки есть.

        Лера попытался прервать его монолог («Стас, подождите, дело с романом осложнилось…»), но бесполезно. Режиссёр монтировал ситуацию под себя.

        - Целую ночь я ломал голову. Понимаешь? Как сделать фильм о том, чего ещё нет, чтобы зритель думал, что ему показывают реальность? И вот эврика! Нужно видеоматериал зашифровать под документ. Как «Семнадцать мгновений весны» у Таньки Лиозновой… Только там у них липовые архивы СС, СД и гестапо, а у нас будут папки КГБ  и внешней разведки. Пусть главный герой Живоруков сидит в какой-нибудь деревеньке под Мухосранском и пишет воспоминания. А они будут сопровождаться всякими сводками из органов, которые бесятся по поводу событий, которые мы покажем в фильме. Сечёшь? Нравится?

         Лера решил молчать, демонстрируя ошарашенность и восторг.

        Это сработало. Клёнов выдержал только полминуты тишины и закричал в трубку снова:

        - Я понял. Ты обалдел от моего открытия. Теперь слушай. Всю следующую ночь я писал заявку на картину. Вышло два листа. Дальше. Я уже созвонился с «Мосфильмом». Сегодня в 12 дня меня примет главред. От него пойдём к директору. Начало положено. Я тебе сообщу о результате переговоров.

        - Не надо, - как-то чересчур значимо сказал Лера.

        - Не надо – не надо, или не надо – я подумаю?

        - Послушайте, Стас, - Каракосов вдруг понял, что телефон его уже прослушивается, и нужно сделать всё, чтобы отвести удар от ничего пока не знающего Клёнова или хотя бы чуть смягчить его. – Не надо никуда ходить. «Бунтарь» запрещён, и я его уничтожил. Избавьтесь от вашей копии и держите  себя в руках, когда вам позвонят, - он даже произнёс «позвонят» чуть длиннее, чем в обычной ситуации и как бы по слогам, чтобы Клёнов догадался, откуда ему будут звонить. – Лично я вашу выдумку с попыткой экранизировать мой роман не одобряю. Извините, Стас. До свидания.

        Он положил трубку на рычажки телефонного аппарата чуть быстрее, чем обычно, словно защищаясь тем самым от неизвестных пока ещё неприятностей.

        «Что делать теперь? – раздумывал, шагая по комнате, Каракосов. В какой-то момент ему показалось, что из щели невозможного выглянуло пограничное прошлое, с его стрёмом и риском наскочить на беду. Но невозможное действительно было невозможным, тут, видимо, взялись за дело прошлые страхи, грызшие его помаленьку во время армейской службы на заставе. Надо было гнать их взашей, не подпускать к себе на выстрел, они ведь вообще не отсюда, только тени и эхо прошлого. Он так и сделал, вытолкал их из головы и растоптал ногами. Страхи взвизгнули и сдохли. – Что теперь? Пойду на улицу и позвоню из автомата отцу. Наверное, что-то нужно маме».

        Но он никуда не пошёл, сообразив, что и домашний его телефон теперь на прослушке. Поэтому снял трубку и набрал номер Черёмушкинской квартиры.      

        -  Алло?

        Голос у отца был невероятно спокойный, даже чуть виноватый.

        - Пап, это я. Как дела? Как мама?

        - В основном лежит. Сегодня приходил врач с осмотром. Советовал двигаться. Но она не хочет. Говорит, что притомилась.

        - Понятно. Нужны какие-нибудь лекарства? Врач что-нибудь выписал?

        Отец многозначительно помолчал. Лере стало не по себе.

        -  Что там у вас? – ему казалось, что спрашивать надо криком.

        - И не надо орать, - Товий Ефимович говорил так, словно давно подозревал сына в тех грехах, которые теперь стали достоянием общественности. – Радуйся. Тебе повестка. Адрес сказать?

        - Ну?

        - Улица Большая Лубянка, дом два, второй подъезд, кабинет 445, час дня. Ты доволен?

        - Чем?

        Отец выдержал паузу и вдруг сорвался:

        - Идиот! Ты хоть понимаешь, куда тебя вызывают?

        Лера решил, что пора заканчивать этот пустой разговор. Поэтому сухо и по возможности легко сказал:

        - Конечно, пап. Через час я приеду, возьму повестку. А ты не нервничай, прошу тебя. И не бери в голову всякую чушь и маму не пугай. Это просто деловое свидание, не больше. Пока.

        Войдя в «то самое» здание на Лубянке, Лера не ощутил ничего. Ему даже не было любопытно. Ну да. Если каждый день повторять одно и то же слово «Лубянка», в конце концов от него не останется ничего, кроме затёртой фонемы и какой-то песенной ухмылочки: Лубянка, Таганка, Солянка.

        Кабинет, куда его привёл лейтенант, был полон коричневых и зелёных тонов. Здесь было тихо, как на берегу застоявшегося пруда.

        - Писатель Лера Каракосов, - отчеканил лейтенант.

        За большим столом шевельнулось седовласое, широколицее, в строгом тёмно-синем костюме, светлой сорочке и почти чёрном галстуке:

        - Прошу!

        Сопровождающий ретировался за дверь. Лера подошёл к столу и опустился на стул.

        - Здравствуйте, - сказал он.

        - Здравствуйте, Лера Товиевич. Полковник Семирядный. Сесть я вам не предлагал.

        Лера встал.

        - Вот так. Теперь присаживайтесь.

        Лера опять сел

        - Давайте начнём.

        Лера кивнул.

        Полковник долго смотрел на молодого человека, точно изо всех сил припоминая давно забытого знакомого. Потом вдруг, словно вспомнив и обрадовавшись своей крепкой памяти, воскликнул:

       - Ну?

        Лера сказал:

        - Явился по вашей повестке.

        - Ну и? – полковник набирал обороты.

        Лера вежливо молчал и наблюдал за Семирядным.

        - Так и будем играть в молчанку, товарищ писатель?

        - Простите, но я не совсем вас понимаю, товарищ полковник.

        - Ну-ну-ну! Давайте соблюдать! – Семирядный то ли прикрикнул на допрашиваемого, то ли дал самому себе команду успокоиться. – Меня зовут Агран Филиппович.  Запомнили?

        Лера опять кивнул.

        - Разговор у нас с вами будет серьёзный. В некотором смысле, прямой. Так сказать, по душам. Догадываетесь, почему?

        Молодой человек пожал плечами: то ли понял, то ли не совсем.

        Полковник вскинул седые брови:

        - Что-то хотите спросить?  Спрашивайте.

        - Наоборот. Я готов ответить на все интересующие вас вопросы.

        Полковник вынул из папки несколько листов бумаги и демонстративно переложил их так, словно пробежал глазами. Очевидно, ему нравилось своими не всегда понятными жестами и действиями поддерживать в собеседнике напряжение. На его языке «по душам» означало медленно наматывать чужую душу, как шпагат, на кулак. По его идее, однажды она должна лопнуть, после чего можно этот шпагат, как и самого допрашиваемого, разрывать на мелкие кусочки.

        - Вот рапорт майора Кравцова. В нём говорится, что во время беседы вы называли свой роман фантазией. Дескать, события, которые вы описываете в первой части, наивная выдумка. Экономическая катастрофа, политический кризис, развал нашей страны к 1990 году на мелкие части-государства – вся эта кутерьма не больше чем бред сказочника-параноика. Так?

        - Вполне точное описание.

        - Ловко – тонкая морковка! – полковник сверкнул глазами и по его широкому лицу маслом растеклось удовольствие. – Хотелось бы вам верить, товарищ Каракосов, но не получается. То, о чём вы пишите, это как минимум продуманная провокация и как максимум – государственная измена.

        - Тогда «Война миров» Герберта Уэллса тянет на призыв к мировому господству.

        - Острите?

        - Удивляюсь. Неужели у нашей госбезопасности такие наивные взгляды?

        В комнате вдруг потемнело. За окном далёким гулом прокатился гром. Москву накрывала летняя гроза.

        Полковник вышел из-за стола и, подойдя к Лере, остановился у него за спиной. Молодой человек сделал попытку развернуться, но плечо накрыла тяжёлая ладонь.

        - Взгляды нормальные. Просто вы хотите сделать нас слепыми.

        - Вы преувеличиваете, товарищ полковник, - Лера старался не нервничать. – В литературе используются метафоры, гиперболы, преувеличения, аберрации, аллюзии. То есть сказанное нельзя толковать прямо, так как оно - лишь игра художественного воображения. Если рассматривать мой роман с этой точки зрения, а не с точки зрения плоскостного, однобокого зрения…

        - Давайте соблюдать! – полковник ещё сильнее надавил ему на плечо. Лере стало жарко и он почувствовал, как горит кожа на лице. Он ждал, что полковник уберёт руку и отойдёт, но тот всё стоял и стоял, давя тяжёлой ладонью, как Каменный гость у Пушкина. Молодой человек понял, что кульминация разговора близко, и решил терпеть до конца.

        Неожиданно полковник отпустил его плечо и бодро вернулся к столу. Широкое лицо блестело, а седые волосы сверкали, как стальная стружка.

        - Воды?

        - Спасибо, - Лера понял вдруг, что сейчас от него потребуются все силы, чтобы выдержать лобовую атаку.

        Семирядный убрал листки в папку.

        - Аллюзии, гиперболы – это мы разберёмся. Во всяком случае, рапорт майора Кравцова пойдёт в ваше дело.

        - Какое ещё дело? Я, кажется, ничего противозаконного…

        Семирядный приложил палец к губам, прося молодого человека помолчать.

        За окном стояла тьма. Раздался вновь короткий удар грома и по стеклу застучали дождевые капли.

        Полковник зажёг большую настольную ламу, похожую на громкоговоритель.

        - Теперь коснёмся второй части вашего романа, - голос у него изменился и стал как бы удивлённым. – Тут у вас вообще какая-то (он употребил матерное слово, но так быстро, что Лера не разобрал, а лишь догадался о нём). Изложу коротко. Вы всё знаете сами, а мне… мне, знаете ли, противно. Так вот. Вы пишите, что в начале следующего века нашу армию и флот ждёт несколько катастроф с гибелью десятков военнослужащих. Дальше, согласно вашей фантазии, в центре Москвы будут террористические акты, которые унесут жизни мирных людей. Будут зверские акты и в республиках, причём вместе со взрослыми погибнут дети. Никто за это не ответит, наоборот, командующие будут получать ордена, и всё такое. Телевидение и газеты будут откровенно врать, а те, кто попытаются говорить правду, загремят в тюрьмы. Кавказ обретёт странную независимость. То есть оставаясь в составе нашего государства, будет жить по своим (он опять заглянул в папку) законам шариата. Ёпть!..

        Полковник потёр шею, словно проверяя, нет ли в ней дыры. Потом продолжил:

        - И в конце концов вся эта заваруха выльется в войну с одной из бывших республик. Так?

        Лера снова молчал.

        Семирядный прищурился на него, как на высмотренного в толпе врага, которого надо срочно уничтожить.

        - Думаете отмолчаться? Наивняк… Ладно. Идём дальше, - он опять порылся в папке, но вдруг оттолкнул её в сторону, как явную гадость. – Дерьмо! Даже не хочу прикасаться.

        Каракосов подумал о том, что ничем серьёзным вся эта выспренная болтовня не кончится. Они не хотят к этому прикасаться, потому что боятся. Не надо им противоречить, и они будут пугаться дальше всё больше и больше.

        Он продолжал молчать, и Семирядному пришлось самому выходить на задуманную кульминацию.   

        - Теперь самое главное и самое страшное. Вы нагло утверждаете, что нашей страной вплоть до 2025 года будет править выходец из наших славных органов. Именно под его руководством в стране случится бардак, который вы с таким наслаждением описываете. И, значит, выходит, что или не в себе органы безопасности, или выходец из них – полный… - он постучал костяшками пальцев по крышке стола. – Или же такова вся наша страна. Как вы можете говорить подобное о своей Родине?

        Лера спокойно ответил:

        - Это фантазия.  Просто это написано для того, чтобы мы сейчас, в середине 80-х, не делали глупостей, которые могут привести к такому, как вы сказали, бардаку. Это предупреждение. Бунтарь Живоруков в романе хочет добиться от людей понимания того, что страна может зайти не туда на своём историческом пути. Ему дан дар предвидения, у него как бы не два глаза, а целая тысяча, которыми он видит будущее. И дело по большому счёту не в руководителе страны, когда-то служившем в органах. Он – чуть больше ноля в игре Истории. Люди заснули под его колыбельную. Бунт против такой глухой перспективы. Вот мысль главная в романе! Надо проснуться и взяться за дело. Строителям – строить, учёным – открывать, врачам – лечить, рабочим – трудиться. А какому-то умному человеку, которого-таки изберут на пост руководителя страны вместо несчастного товарища из органов безопасности, вести государство по твёрдой, и главное, современной дороге.

        Полковник Семирядный рассмеялся:

        - Да! Красиво! И именно за эту красоту я бы вас, товарищ Каракосов… - и он изобразил пальцами пистолет и щёлкнул языком, озвучивая выстрел. – Поняли? Ну и умница. Так что не пишите впредь своих дурацких фантазий. И не трогайте наших ребят из ГБ. Если честно, они почти что ангелы. Как раз к 2025 году всем это станет ясно. Поскольку вся страна будет одним большим комитетом госбезопасности, к чему и стремится выдуманный вами государственный лидер. А эта цель – почти райская. За эту фантазию – моё вам большое спасибо!

        Лера хотел возразить, но не успел. Потому что Семирядный как-то буднично добавил:

        - Не возражайте. Давайте соблюдать. Дело ваше у меня в столе. И в нём не только роман. Роман – это бумажка. Тут есть кое-что посерьёзнее. Помните художницу Агату Талбо-Возницки? Так вот. По показаниям её гражданского мужа Ялика Натановича Гуревича вы причастны к её смерти. Есть доказательства. Пока я их не афиширую. Ну, повесилась девка и повесилась. Мало ли дур на белом свете? Но…

        Лера вскочил как ужаленный, но широкое лицо опять приложило палец к губам. Лера почувствовал противный вкус во рту, меди или крови, сжал зубы и замер.

        Полковник продолжил:

        - Но мало ли зачем Лера Товиевич Каракосов подвесил ей верёвку? Может быть, мстил за какие-то любовные грехи, а может быть убирал свидетеля каких-то своих грязных делишек?

        - Да как вы смеете!..

        - Агран Филиппович, да?

        Каракосов оборвался, бессильно опустился на стул и почти шёпотом промямлил: «Агран Филиппович».

        - Вот и умница, -  без эмоций произнёс полковник. – С «Метрономом» мы покончили, роман «Бунтарь» в западные издательства не понесём, с писательством завяжем и пойдём-ка лучше с дипломом инженере-машиностроителя на какой-нибудь завод. Договорились? Не нужны нам герои с тысячью глазами. Обойдёмся без этих средневековых ужасов. И вы не будьте тысячеглазым уродом, ладно?

        Лера молчал и куда-то падал.

        - Правильно. Молчание – знак добровольного согласия. Давайте подпишу ваш пропуск - и валите домой, Лера Товиевич.

        Молодой человек на ватных ногах подошёл к полковничьему столу и выложил из кармана серую повестку. Семирядный широко расписался в ней и вернул Каракосову.

        - И помните, - улыбнулся гэбист и постучал по столешнице. – Ваше дело здесь, и если что – покойная Агата Талбо-Возницки предъявит к вам свои претензии.      

        Потом он нажал кнопку сигнализации под крышкой стола и приказал вошедшему в кабинет лейтенанту:

        - Мы закончили. Проводите товарища писателя.

        Сначала Лера хотел сказать «до свидания», но потом понял, что вежливость сейчас будет абсолютным идиотизмом. Всё равно что сказать «спасибо» палачу, который поудобнее устраивает вашу голову на плахе.


                *   *   *


Продолжение следует.