Любовь в тылу врага. Глава 3

Глава 3.
Сентябрь 1941 года.


… Он вскочил от резкой боли в ноге, попытался поднять голову, посмотреть, что происходит, не получилось. Нога тоже не слушалась, а боль была сумасшедшая, раздирающая.

- Тихо, парень, знаю, что больно. Терпи. – услышал он знакомый густой бас доктора, - Хочешь ноги сохранить? Терпи!

- Ноги? – переспросил Вовка.

- Ноги, ноги, тебе же в ногах больно?

- Что со мной? – хрипел он.

- Твои сказали, мина взорвалась – ответил доктор, - это вообще чудо, что ты цел остался. А вот ноги… ну что ноги? Будем лечить, верно? Раз чувствительность есть, не всё потеряно. Правда, с лекарствами тут у нас не очень. Да и мы пока не решили, как дальше действовать… А твоя задача - лежать, спать, есть, сил набираться. Понял?

Вовка моргнул сомкнутыми глазами и снова провалился в беспамятство…


***
Июль 1941 года.


… Командир вставал, как по часам, его никто не будил, но в десять вечера старлей открыл глаза, приподнялся на руках, огляделся вокруг, принюхался и только потом вскочил на ноги.

- Пора, боец, буди остальных, - велел он Вовке.

- Подъём! – подражая командиру, гаркнул Вовка.

- Ты что орешь, дуралей? – закрыл ладонью рот Володе командир, - мало ли кто еще услышит, а мне надо вас доставить на место живыми и невредимыми, вас там ждут, вы там нужны, а ты весь лес оповестил свои воплем.

Ребята проснулись мгновенно, уже начала вырабатываться привычка вставать быстро и без капризов, как дома.

- Часа через три будет Зайцево, там наберем воды и попросим харчей у деревенских, - говорил командир, - а пока – по коням.

Сам запрыгнул в грузовичок и задом выехал на дорогу, ребята в это время вытолкали Опелёк и прицепили уже знакомым способом к полуторке. Володька сел за руль:

- Эх, бензинчику бы где раздобыть и попробовать эту коняку на прочность.
Минут пятнадцать ехали молча.

- Пацаны, расскажите что-нибудь интересное, а то совсем скучно, глаза слипаются, одни и те же деревья, одни и те же кусты, сейчас вырублюсь.

- Что рассказывать, мы тут хоть живые едем неизвестно куда. А наши как там? Живы ли? – загрустил Вася, - не представляю даже, если кто погибнет: мама или батя, я не вынесу…

- Так, выброси эти мысли, думать об этом будешь, когда домой в орденах вернёшься, а сейчас не сметь! – повысил голос Володька, - у меня дома, кроме отца с матерю, еще сестрёнка маленькая и брат остались… а я ничего, креплюсь, вас тут развлекаю…

- Мне тут тоже мыслишка пришла, хочу домой вернуться полковником, не меньше, а лучше генералом. Представьте, генерал Вовпшевич, звучит? Звучит! – фантазировал Борис, - ну, на крайняк, полковник Вовпшевич! А что, мне нравится.

- Молодец, Борька, так и надо. Не переставать мечтать, мечта – это жизнь, перестал мечтать – всё, считай, помер. А я мечтаю, чтобы война быстрее закончилась и вся наша родня осталась жива. Это самое главное, а уж полковник или кто, мне все-равно, лишь бы живы…Чёрт, опять мы о грустном. Давайте поиграем в игру какую, что ли?

- Точно, в города можно. Берлин, - предложил Вася.

- А почему Берлин? – удивился Борис.

- Потому что это – конец войне, возьмем Берлин и всё, Гитлер капут.

- Новгород, - продолжил игру Володька.

- Дрезден, - сказал Борис, - говорят, там красивые картинные галереи, у, немчура…

- Нюрнберг, по-моему это тоже немецкий город, - продолжил Вася.

- Да ну вас, всю Германию теперь вспоминать будем? Надоело. Вот разгоним фрицев с их земли и назовём их города по-своему, по-русски. Был Берлин, а станет Советск, например, или Республиканск, - размечтался Володя.

- Да ну, Вовка, зачем нам их города? Мы же не фашисты, чтобы у мирного населения их земли забирать. Освободим страну от фашизма и немецкие люди нам будут благодарны, если заслужим, то они и сами назовут в честь русского солдата-освободителя и города, и улицы, и заводы, если захотят, - остудил их пыл Борис.

Тем временем выехали на полянку, а за полянкой показались деревенские домики.

- О, ща пожрём, - заулыбался Борька.

- Да погоди ты, пожрёт он, тебе только поесть, - заворчал Вовка, - хотя от тарелки борща я бы тоже не отказался, - и похлопал того по плечу.

Грузовик впереди притормозил, Соколов вышел, подошёл к прицепленному авто:

- Алабовский и Критов, сгоняйте, осмотритесь, что там.

Ребята аккуратно приблизились к крайней избушке, во дворе гоняли испуганные куры, валялась перевернутая телега, с неё свалилась корзинка с варёной картошкой и яйцами, было еще молоко, но крынка разбилась, молоко вытекло. Внутри дома никого не было, видно, что собирались наспех, что успели, то и взяли. То же самое было и в остальных дворах. От некоторых хат остались только воронки: сюда тоже наведались немецкие юнкерсы. По селу бродили брошенные коровы и лошади.

Два Володи вернулись в отряд:

- Тихо, товарищ командир, людей нет, остался скот и еды можно собрать, да, еще колодец, водичкой запастись, - отрапортовал Володька.

- Вот и берите фляжки, и бегите назад, соберите, что сможете, через двадцать минут быть в лагере, мы тут расположимся пока. Задача ясна? – спросил командир.

- Так точно!

И ребята рванули обратно к деревне. Собрали харч, что могли, да пару кур с собой прихватили, связав им ноги. Через семнадцать минут были уже на месте.

- Мужики, мы тут мяса сообразили, глядите, - и показывают двух кур.

- Ёлки, а кто ж их ощипывать будет? – почесал макушку Вася.

- Есть захочешь, ощипнешь, - радостно сообщил Вовка, - прикинь, какой супчик будет? У нас и картоха есть, и морковка, красота!

- Никаких супчиков, пока не обойдём деревню километров на пять, - остудил их пыл командир, - найдём овражек поглубже, там и сварите. А бензинчику не было?

- Бензинчику… - задумался Володя, - был там мотоцикл, но такой древний, весь ржавый, мы даже не заглянули, может, что и осталось в баке… Может, ещё разок сгоняем?

- Давай, только аккуратно, - разрешил старлей.

Мальчишки уже бегом, особо не прячась, рванули в деревню. В баке, действительно, был бензин, и прилично.

- Вовка, поищи куда налить, - попросил Володя Критов Вовку.

- Ща, - Вовка забежал в ближайший дом, собрал всю тару, что можно использовать: две крынки и стеклянную банку.

Получилось литров пять:

- Вот пруха, - восхитился Вовка, - ща зальем коняшку и поедет она своим ходом. Я, чур, за рулем!

- А ты умеешь? – засомневался Володя.

- А то, меня отец еще лет с семи учил. Так что, опыт имеется, - и сдвинул фуражку на бок, - помчали к нашим.

Прибежав, Вовка сразу бросился к Опелю, переливать собранный бензин.

- Поедем на сцепке, как и ехали, - остановил Вовку командир, - пока… А завтра видно будет, утро вечера, как говорится…

- Чёрт, - расстроился Вовка, но бензин залил и молча сел за руль второго авто в сцепке, - ладно, завтра, вас повезу, пацаны.

- Харчи и курей спрятать, деревню проедем, тогда, вперёд! – скомандовал Соколов, все запрыгнули на свои места и тихонько тронулись. Объехав по лесу остатки деревеньки, выехали на проселочную дорогу и еще до рассвета успели проехать километров двадцать.

- Вправо! – махнул из грузовичка рукой старлей, машины завезли вглубь леса метров на пятнадцать, закидали ветками и принялись раскладываться на отдых в овражке.

- Слышите, тихо, вода где-то журчит, - прислушался Вася, - пойду гляну.

Ручей оказался совсем рядом от стоянки, метрах в десяти.

- Отлично, вот где и курочек помоем, - обрадовался Борис.

- Точно, на вот, бери и иди мой, а я пока воды согрею, - всучил Борьке кур Вовка, - возьми кого-нибудь с собой, так быстрее будет.

- Я не умею, - заканючил Борис.

- Боец Вовпшевич, боец Критов, бегом к ручью, кур потрошить, - поддержал Вовку Соколов.

- Есть, - вяло ответили ребята и поплелись к воде.

- И пошустрее, - подогнал и командир, - есть охота, ребятки, - уже ласково, практически, по-отечески, добавил он.

- Ага, - Боря и Володя добавили скорости.

- Володь, они что, младше тебя? – приобнял старлей Вовку, - почему они тебя так слушаются?

- Да нет, вроде, Борис, по-моему, даже постарше… Да просто, светает уже, пока они почистят курей, пока сварим, день уже, костры разводить опасно, поэтому и подгонял их чуток…

- Ты - молодец, смотрю, хорошо держишься, несмотря на долгую дорогу, дефицит еды, да и всё, что вы успели увидеть за эти дни, а это мало, кто так стойко выносит… И на ребят ты хорошо влияешь, если расклеиваются, ты им настрой сразу повышаешь, молодец, боец!

- Ну, а как иначе? На войне нельзя давать волю чувствам, вот потом, когда вернёмся домой с победой, тогда можно и погибших помянуть, и слезу пустить… Меня батя так учил: мужик должен быть опорой и никогда не показывать близким, если он чего-то боится, на нём вся ответственность за семью. А вы мне, считай, семья, здесь ближе для меня никого нет.

- Ладно, давай, принимайтесь за ужин, а я посторожу пока…
Минут через сорок, пришли ребята с тушками кур, костёр горел вовсю, кипяток в котелке подходил, картошка и морковка ждали своего часа…

- Быстро вы справились, - удивился Вовка.

- Это мы с первой долго возились, а со второй уже проще. Мы не знали, как их забить, по башке камнем дать – жалко, задушить что ли? Короче, утопили мы их, вот, - грустно доложил Борис, - потом уже проще, подергали перья, помыли, как смогли. Мужики, не обижайтесь, если что не так, не всё смогли выдергать, выплюнете тогда…

- Да не переживай ты, Боря, - успокоил Вовка, - закон природы, нам же есть надо, а кур для того и выращивали. Нормально, почти без перьев, - добавил он, осмотрев тушки.

Мясо порезали на крупные куски, поварили около часа, добавили овощи, какие были и уже через полтора часа уплетали вкуснейший суп, приготовленный на костре. Ели молча, во-первых, все были страшно голодны, а во-вторых, на разговоры сил уже и не было, только на работу челюстной мускулатуры. Мыть посуду отправили Васю. А позже разошлись в привычном формате: один дежурит, четверо спят и так по очереди.
Старлей, как обычно, проснулся ровно в десять вечера, огляделся, потянулся, потер до блеска бляху на ремне и резво вскочил на ноги. Как он умудрялся выглядеть вполне бодрым, когда спал четыре, от силы, пять часов в сутки?

Хлеба не было, доели вчерашнюю похлебку, даже холодная, она была вкусная, зажевали картошкой и яйцами.

- Так жить можно, - весело пробасил Вовка, - да, пацаны? Едем на немецкой машине, спим в мягкой травке, едим мясо, красота!

- Помыться бы, - добавил довольно Вася, - может, сгоняем, в ручье сполоснемся, а то рубаха уже колом стоит от пота?

- Так, - посмотрел на часы старлей, - на водные процедуры полчаса, никакой стирки до приезда на место… А там, как получится. Я дежурю. Бегом!

Ребята рванули к воде, ручеек был, действительно, ручейком, окунуться полностью там не получилось, только обмыть себя руками. Но и это уже дало удовлетворение пацанам три дня не мывшимся. Несмотря на запрет старлея, мальчишки намочили под водой рубашки, выжали и надели на себя, так высохнет. Вернулись к месту стоянки довольные и счастливые. Соколов не пошёл к ручью, оставить ребят одних он не мог.

- Товарищ командир, Опель можно отцепить? Я водить умею, не сомневайтесь, - обратился к старлею Вовка.

- За мной, след в след и никакой самодеятельности.

- Есть! – обрадовался Володька. - Пацаны, машину отцепляйте и прыгайте!

Пока ребята отцепляли трос, Вовка уже сидел за рулем и с нетерпением ждал, когда же они тронутся.  Наконец-то, Опель был освобожден, Вовка нежно повернул ключ и машина завелась с пол-оборота, какой же это был звук! Негромкий, журчащий, что ручеек, в котором они сегодня купались. Совсем не похоже на рык полуторки. «Умеют же, черти», - выругался Володя. И колонна из двух машин тронулась в путь. Стали ехать быстрее, грузовичок уже не тащил за собой машину, поэтому легко мог ехать и сорок километров в час, если дорога позволяла.

Старались не заезжать в попадавшиеся по пути деревни, чтобы не тратить время, вода есть, а деревни почти все были уже пустые, остались только старики, да и то не везде.

Вдруг, часа через четыре пути, полуторка резко затормозила, Соколов высунул руку из окна машины, предупреждая, все встали. Старлей вышел один, Вовка за ним:

- Что случилось, товарищ командир?

- Тихо ты, - шикнул Соколов, - видишь дорога перекрыта, надо посмотреть, мало ли что.

Оглядываясь по сторонам, взведя курок своего ТТ, старлей прокрался поближе, вроде бы все было спокойно. Вдруг откуда-то сбоку Вовку что-то крепко ударило по голове, сознание он не потерял, но на колени упал. Старлей оглянулся, нацелил свой ТТ куда-то в лес:

- Иди сюда, мать твою налево, руки над головой!

Зашуршали ветки, из леса, подняв руки вышел мальчишка лет тринадцати:

- Вы чё, русские? – удивлённо спросил он.

- А чьи, сосунок ты прыщавый, мы должны быть? Форму видишь?

- Дык, это… немцы тут своих диверсантов посбрасывали, вот также пришли в нашу деревню, в русской форме, как и вы, мы обрадовались, кормить их, спать уложили, а они ночью хозяйку, бабу Веру, зарезали и всю деревню спящую расстреляли… - мальчишка заплакал, размазывая слезы и грязь по лицу, - я в погребе спрятался.

- Так ты нас за фрицев принял? – удивился Вовка.

- Что же ты собирался нас палками поубивать? – добавил старлей, - ну одного треснул, да и то, легонько, а я бы тебя мог, ведь, пристрелить, помереть захотел?

- Ну и помер бы, а зачем мне жить? Матку с батькой застрелили, сестёр и братьев тоже, я бы хоть одного гада уложил бы, - зло ответил мальчишка, - а там будь что будет. А чё вы на немецкой машине?

- Ишь ты, грамотный какой, разбирается он… Так значит, это немецкие разведчики деревни уничтожили? Вон почему люди бегут, никого нет…

- Да не только разведчики, они без конца летают тут, бомбят, спасу нет. От нашей Володихи почти ничего не осталось. Я только и дядька Федор с женой, они хотели меня с собой взять, а я сбёг… Привезут меня и в детдом сдадут или с собой поселят где, а я воевать хочу. Дяденьки, возьмите меня с собой! – умоляюще голосил мальчишка.

- Тебя как звать, вояка? – спросил командир.

- Митька… Возьмёте?

- Мы, Митька, не в ресторан едем, так что, детям там делать нечего… Но бросить тебя одного тоже не можем… Залазь в грузовик или в Опель, куда хочешь?

- А куда вы меня сдадите? В детдом не поеду! – и уже приготовился опять нырять в лес. Вовка его сгрёб в охапку:

- Митька, хочешь быть бойцом Красной Армии? - пацан кивнул, - вот, с сегодняшнего дня ты - солдат и должен выполнять команды беспрекословно, командир сказал – лезь, значит, лезь, а зачем и почему спрашивать права не имеешь. Понял?

- Понял, - и запрыгнул в грузовик, - на немецкой не поеду!

Вовка потёр макушку, куда ударил его Митька, ссадина, ничего страшного, и сел за руль своего Опелька.

- Там дорогу завалило, ребята, надо бы убрать дерево, - хитро прищурился Вовка, - ну давайте, давайте, чего сидите? Меня беречь надо, вы же водить не умеете, кто поедет, если я себе ногу прищемлю или еще хуже, руку распорю о сучья?

Боря и Вася, нехотя вышли из машины, опять он командует. Володя Критов тоже помог убрать преграду и вскоре все тронулись в путь. Митьку по дороге накормили, чем осталось. Он ел так, как будто голодал суток трое, не меньше. В общем, так примерно и было, после расстрела деревни он с соседом и его женой спрятались в лесу, сутки сидели, не шевелясь, боялись, что немцы вернутся, а потом он сбежал от Фёдора и еще два дня шатался по лесу. Кроме росы и ягод ничего не ел.

К утру почти доехали до Демянска, но решили еще день провести в лесу и завтра утром уже предстать перед руководством, да и ехать еще было часа четыре, не меньше, а днем небезопасно. Скорость-то полуторка могла развивать приличную, но вот возможности постоянно так ехать не было: то тут, то там были рытвины от взрывов, приходилось или объезжать, или по лесу пробираться, что не всегда возможно. Поэтому дорога из двухсот километров превратилась в целых четыреста. Машины, как обычно, поставили на отстой под ветками. Митька оказался смышлёным парнем, быстро собрал веток для костра, собрал харчи, которые остались, сегодня не удалось нигде поживиться, поэтому, кроме картохи и морковки ничего на ужин не было. Зато есть вода, а это уже не мало, без еды можно прожить, без воды – нет.
Старлей остался дежурить первым, Митька с ним:

- Я тоже посижу, товарищ командир, не против?

- Да ты взрослый, сам решай.

- Я за эти два дня на год вперед выспался, что мне ещё в лесу было делать одному?
Ребята улеглись в овраге спина к спине и моментально вырубились. Митька посидел немного с командиром, разговаривать тот запретил, а просто так сидеть было скучно. Голова Митьки минут через двадцать съехала на плечо командира и тот захрапел. «Вот тебе и малец, - удивился старлей, - храпит, как паровоз». Взял его на руки, тот оказался легким, как балерина, и отнес к ребятам. Нечего тут зверье пугать свои храпом.

День выдался беспокойным: то и дело скользили по небу мессеры и бомбили где-то совсем рядом, как казалось командиру. Ребята вскакивали от грохота, выспаться никому не удалось. Не дождавшись вечера, собрались в дорогу, как только потемнело.

Мессеры вели себя как дома: летали и бомбили не стесняясь, остаток пути провели в коротких перебежках по грунтовке и большую часть времени скрывались от налётов в лесу. Вовка постоянно смотрел на датчик топлива, который было уже на нуле. В очередную отстойку в кустах, Вовка попросил:

- Командир, вон там, за пригорком, домики торчат, может село какое, можно я сгоняю поищу бензинчика? Не доедем, ведь, встанем на дороге, как мишень…

- Давай, возьми кого хочешь и мухой туда-обратно…

Вовка и Вася не дослушали и уже бросились в сторону домишек.

- Тару-то прихватите, - крикнул вдогонку Соколов.

- У меня есть, - где-то вдали послышался ответ Василия.

Перескакивая от деревца к деревцу, от куста к кусту, ребята оказались в деревеньке, от которой осталось несколько домов, странно, но похоже, здесь жили еще люди. Во дворе одного из целых домишек, урчал…трактор. Пацаны остолбенели от такой удачной неожиданности. Подошли ближе:

- Вы откель? – раздался откуда-то из-под земли грозный голос.

Ребята опустили глаза и увидели, как из-под трактора вылезает здоровый бородатый мужик с ломом в руке.

- Да свои мы, дед, - сказал тихо Володька, - пугалку свою убери. В часть едем на машине, боюсь, бензина не хватит, поможешь? Нам немного совсем, литра три-четыре, хотя бы.

- Ишь, помоги, а мне кто поможет? - Забурчал мужик, - скоро рожь собирать, остались три калеки да бабы с детьми.

- Дед, ну ты выбирай: либо мы едем к своим и долбим фрицев, либо остаёмся с тобой, рожь собирать. Пусть эти гады и дальше нашу родину гробят, - не выдержал Вася, - рожь ему… Люди гибнут сёлами, а ему бензину жалко… Предатель!

- Слышь, сопля, нашёл предателя. Да что ты обо мне знаешь? Я две войны прошел, двух сынов схоронил… Предатель! – вскипел мужик, - давай сюда твою посуду, - уже тише добавил он.

- Всё-всё, успокоились, - видя, что разговор заходит не туда, развёл по сторонам разгорячившихся спорщиков Вовка, - спасибо, дед, ты нам очень поможешь. И Бог даст, урожай сохранишь. А за сынов твоих мы отомстим, - и обнял мужика изо всех сил. – Спасибо!

Мужик поковылял к баку и только тогда ребята увидели, что вместо одной ноги у него костыль… Слив, сколько поместилось во флягу, мужик передал ребятам:

- Не обижайтесь, сынки, просто за месяц войны уже столько всего произошло, нервы ни к черту, а тут рожь подходит, а я, сами видите, не большой ходок. А сыны вон там мои лежат, - показал в конец огорода, там, действительно, виднелось десятка два новых деревянных крестов, - вместе с другими односельчанами. Много погибло под бомбежками за месяц…страшно, сынки…, - сгреб обоих пацанов в охапку, силища в его руках была еще огромная, - всё, идите к своим…и берегите себя… для своих родных, для матерей… А, погодите, хлеба дам, голодные, небось? – заковылял к хате и вынес полбуханки, - больше нету, извиняйте.

Ребята медленно двинулись обратно, прижимая добытый бензин и хлеб. На душе скребли кошки… Вовка обернулся и улыбнулся: мужик крестил их, что-то шепча под нос, видимо, молитву…

Вернулись к своей группе, залили добытый бензин и Вовка с удовольствием снова уселся за руль. Примерно через полтора часа добрались до Демянска. Дождались утра, командир оставил пацанов и Митьку у машин, сам пошел на поиски майора Джанбинова. Тут до Митьки стало доходить, что, видимо, их общая поездка закончена, они прибыли в расположение своей части, а его, Митьку, отправят подальше от стрельбы и взрывов, наверное, в детдом…

- Ребятки, можно мне с вами, я все умею: хотите буду снаряды подавать, хотите стирать и готовить, всё, что хотите, только не отправляйте в детдом, - на глазах стояли слёзы…

У бойцов сердце кровью обливалось: жалко было пацана, но и взять с собой никак нельзя, сами на птичьих правах, не знают, что завтра будет.

- Ну какие снаряды, Митька, - начал успокаивать пацана Вовка, - мы же радисты, нам снаряды не положены, у нас рация и провода… Взяли бы мы тебя с собой, только мы за себя-то ничего не решаем, у нас командиры есть… Как прикажут, так и будет, а ты, если солдат, то должен приказ исполнить, слышишь? От судьбы не уйдёшь, суждено тебе попасть на фронт – попадёшь, а нет – так будешь помогать Родине в тылу, знаешь сколько силы потребуется, чтобы врага побить? Нужно строить танки, самолеты, те же снаряды и патроны, вот этим ты Победу и приблизишь. А стрелять должны профессионалы, понял? Да утри ты сопли, боец! – повысил голос на Митьку. И тот даже, как будто, понял, о чём ему говорят и перестал сопеть.

Появился командир с неизвестным усатым кавказцем, видимо, это и был Джанбинов.

- Ребятки, молодцы, что добрались! – улыбаясь заявил майор, - мы уже вас похоронили, бомбили там…уже и не ожидали… Ну, бойцы! – и шутя, пригрозил ребятам кулаком. – А это кто такой? – указал на Митьку.

- Товарищ майор, по дороге подобрали мальчонку, принял нас за диверсантов, чуть не прибил всех, - потрепал по макушке Митьку командир.

- Герой, - пожал руку пацану Джанбинов, - что делать-то с тобой? Родня есть? Где?

- Товарищ майор, - вытянувшись в струнку, Митька скопировал Соколова, поняв, что настоящий командир тут не он, а этот усатый, - боец Дмитрий Ильин, родных нет, прошу оставить меня здесь, в части, идти мне некуда, а вам пригожусь.

- Ишь ты, - удивился наглости мальчонки Джанбинов, - как я тебя оставлю, боец Ильин? Документы у тебя есть? Лет-то сколько?

- Нет, товарищ майор, - продолжал орать Митька, - документов никаких нет, лет мне восемнадцать!

Ребята переглянулись и заулыбались: какие восемнадцать, не больше тринадцати, хоть бы врал правдоподобно.

- Петров, - гаркнул куда-то в сторону Джанбинов, - расположи группу и этого, - кивнул на Митьку, - тоже… пока, завтра решим, что с ним делать… Восемнадцать, - ухмыльнулся майор и ушёл, не попрощавшись.

Петров отвел группу в небольшой двухэтажный домик, в котором уже были пять человек таких же, вновь прибывших. Он же показал, где можно обмыться, где поесть и отправился по своим делам, чиркнув сапогами.

- Я не понял: куда машины девать? – спросил Соколова Вовка, - что мы зря из пёрли? Никто ничего не говорит. Как-то странно тут у них…

- Боец Алабовский, отставить разговоры, машинами уже занимаются, а дальше не наше дело. Всё! Всем мыться!

- Ну ладно, раз занимаются…я просто спросил, - бурчал Вовка, - могли бы и сказать…

- Кто перед тобой должен отчитываться: я или, может, Джанбинов? – рявкнул Соколов, - ишь, какой, обидчивый… Ты на фронте, исполнять приказ и не рассуждать!
- Есть исполнять приказ, - в тон командиру ответил Вовка.

Какое удовольствие им доставила помывка! За время дороги нормально искупаться не получилось ни разу, а тут, хоть залейся, и мыло есть! Они фыркали, смеялись, брызгались друг на друга… А потом отправились в столовую. Матерь Божья, чего тут только не было: и каша гречневая с тушенкой, и капусточка тушёная, и хлеб, и компот! Ребята накинулись на еду, уминая все подряд и только минут через тридцать, наевшись, казалось, на год вперед, откинулись на скамейке, хохоча. Почему напал такой странный хохот, никто не мог понять, но смешило все, начиная от количества съеденного до крошек на губах… Оно и понятно, из Москвы выехали пять дней назад и за это время вчерашние школьники уже стали настоящими бойцами, повидавшими и смерть, и взрывы, и ночи в лесу, и голод, и страх…

- Наелись? – отсмеявшись, спросил Володя Критов, - пошли спать.

Перед сном познакомились с другой группой таких же юных радистов, те прибыли на два дня раньше и уже успели вникнуть в предстоящую службу, познакомиться с командирами и поваром, что немаловажно на войне. Наши ребята были такими уставшими, что сил на расшаркивание и глубокое знакомство не оставалось, просто, пожали друг другу руки и откинулись на свои койки. Представляете? Собственная постель с подушкой и одеялом после ночей в кустах и в грязи!

Утро началось с громкого:

- Подъём! – это гаркнул тот самый усатый кавказец, к которому группа попала в распоряжение, Джанбинов.

Ребята вскочили, судорожно напяливая на себя одежду.

- Все с парашютом прыгали? – интересовался майор, пока ребята одевались.

- Ну да…

- Да…

- Конечно…, - мямлили радисты, одеваясь.

- Что за детский сад? Как надо отвечать командиру? – разозлился Джанбинов, - вы уже солдаты, всё, детство закончилось!

- Да, товарищ майор! – хором ответили радисты.

«Кто да, а кто и нет, - подумал Вовка, - чёрт, что же делать?» В аэроклубе, где занимался Вовка, парашютов не было, поэтому и не прыгали, да и летали не на самолётах, а на планерах… «Хрен я вам признаюсь и не догадаетесь, что не прыгал никогда. Буду прыгать, как все, что там сложного-то, идёшь и прыгаешь», - такие мысли крутились в голове Вовки, не хотелось ему ни подводить своих руководителей, ни возвращаться ни с чем, только с Победой!

Только не учел Вовка одного, что прыгают по алфавиту, а его фамилия на А, значит, и прыгать ему первым. Узнал он это уже на поле, которое использовали под аэродром, когда вновь прибывшую группу построили и летчик проводил инструктаж. Мол, прыгнул, отсчитал пять секунд, дёрнул за кольцо и всё, молодец, ты жив, давай, бей фашистов. Вовка успокоился – ничего сложного, кольцо дёрнул и все дела.

Но стоило ему посмотреть на самолет, как задрожали колени, впервые в жизни он на себе понял, каково это. У-2 – двухместный самолетик, значит, нужно выйти на крыло во время полёта и сигануть в неизвестность… Он только представил это, как к горлу подкатил огромный комок и перехватил дыхание, от страха стало даже подташнивать. Но вот, когда летчик рявкнул: «Алабовский, со мной!», тогда стало совсем не по себе – первый прыжок да ещё и прыгать придётся первым! Но делать нечего, Володя с тоской посмотрел на своих товарищей и поплёлся за лётчиком.

- Давай, дружище, мы следом, - крикнул кто-то из них вдогонку, видимо, пытаясь приободрить.

Лётчик надел парашют на бледного радиста:

- Ничего, не дрейфь, всё бывает в первый раз, - похлопал он парня по плечу, - вот за это кольцо дёргать, понял? Но только, когда отсчитаешь до пяти, ясно?

- Ясно, - вздохнул радист, - а откуда Вы знаете, что в первый раз?

- Живу давно, всё, давай, парень, на тебя все смотрят, не подведи! Высота будет небольшая, для начала с семисот метров все прыгают, потом повыше пойдем. Махну рукой – выходи!

- Ага, - кивнул Володя.

- Что за «ага», - зыркнул летчик, ты на фронте или на свидание пришел?

- Есть! – вытянулся в струнку радист.

- То-то же, полегчало смотрю, за мной!
Пока самолёт набирал высоту, Володька только и думал, как бы не пропустить взмах лётчика и не забыть отсчитать до пяти. Только он об этом подумал, как увидел поднятую руку, пора!
Только приподнявшись, чтобы перемахнуть из кабины на крыло, как радиста обдало таким ветром, что он удивился – как прыгать, его же ветром унесёт, чёрт знает куда?

- Вперёд! – услышал он рёв лётчика.

«Господи, помоги», - мелькнула мысль, Вовка шагнул в бездну, зажмурившись, отсчитал до пяти и дёрнул кольцо, его здорово тряхнуло и он повис под куполом. Земля сначала приближалась медленно-медленно, потом все быстрее и быстрее, и вдруг, совсем неожиданно, он уже плюхнулся оземь. Вспомнил, что нужно набежать на купол, чтобы его погасить, так и сделал. Тут прибежали ребята, оставшиеся на земле:

- Молоток, Володька! Ты как? Страшно?

- Да нет, даже не успел испугаться, всё время думал про кольцо, а потом, как бы ноги не переломать…

Они похлопали его по плечам, помогли собрать парашют и все вместе вернулись на точку. Остальные ребята из группы также приземлились без происшествий, а вот с группой, которая летала следующей, начались приключения. Там был цыган Гена и, видимо, со страху или, просто, не сразу сообразил, но раскрыл он парашют ещё на крыле, даже не шагнув в пропасть, а это почти всегда смерть. Но он же цыган, купол парашюта сдуло ветром вместе с Геной и он спокойно сел, правда, уже на земле получил оплеуху от Джанбинова:

- Тебе что, жить надоело? Ты что, первый раз, что ли? Тебе сказали: кольцо дёргать через пять секунд после прыжка, а ты что творишь? Вояка, приехал он фрицев душить, а сам чуть в первый же прыжок не помер, идиот!

Все притихли, майор был страшно зол и перечить ему или оправдываться не стоило. Да и, по большому счету, он был прав: слушай командира и останешься жив…

- Что молчишь? Ты хоть понимаешь, что только по счастливой случайности, ты выжил?

- Товарищ майор… - промямлил цыган Гена.

- Что «товарищ майор», что ты мямлишь?

- Отлить бы, товарищ майор…

Все рухнули от хохота, только бедный Гена, растерянно моргал и смотрел по сторонам, мол, что вы ржёте…

- Вот видишь, даже твой организм понимает, что ты его чуть не угробил, - смягчился майор, - иди, отливай, вольно!

С тех пор Гену и стали дразнить – Гена-отлить…

После прыжков обе группы отвезли в часть на обед. Ближе к вечеру в расположение прибыл двухмоторный пассажирский «Дуглас», потом его стали изготавливать в СССР под названием «ЛИ-2». Всех собрали у штаба и велели готовиться к прыжкам уже с этого Дугласа. Странно, но в этот раз прыгали не по алфавиту и Володька оказался уже пятым. Соколов дружеским пинком под зад подталкивал всех в пропасть, напоминая про кольцо через пять секунд. Всё шло по плану, все прыгнули, раскрылись и сели без происшествий.

Все, кроме Генки. Вовка был на земле, когда настал черёд прыгать цыгану. В этот раз он вышел в открытую дверь и прыгнул, все вроде бы нормально. Но он летит и летит, а парашют не раскрывается. Когда до земли оставалось совсем немного и все, затаив дыхание, смотрели в небо, вдруг купол над Генкой раскрылся, и все облегченно вздохнули…кроме Джанбинова. Как только Генка оказался на земле, к нему уже подбегал майор, используя все матерные слова, видимо, которые знал:

- …мать твою, зад тебе драть некому, ты чего мне тут цирковые представления устраиваешь? …едрит твою налево.

Генка растерянно хлопал глазами:

- Товарищ майор, ничего не устраиваю, сказали считать до пяти, я и считал. Глаза закрыл, чтобы не страшно, и считал, а потом кольцо дернул. Что я опять не так сделал?

Видимо, когда человек летит, закрыв глаза, время растягивается почти до бесконечности. Иначе, как объяснить, что цыгану казалось, что он лишь до пяти досчитал, а на самом деле оказался, практически, на земле.

После прыжков, все сложили свои парашюты, это очень важная часть полётов, неправильно свернёшь парашют, он или не раскроется, или закрутится во время полета и тебе каюк. Самые педантичные, а может, самые медлительные, оказались Вовка и еще парень с другой группы – Королёв, он и предложил Вовке:

- Слышь, я тут такое место нашел. Закачаешься, пошли что ли?

- Какое?

- Увидишь, пошли, тебе понравится!

- Ну пошли.

За штабом была узкая тропинка, такая, что идти можно было только по одному, первым пошел Королёв, за ним Вовка. Шли совсем недолго, минуты две-три, Федька остановился, Володя влепился ему в спину:

- Эй, ты что?

- Да пришли уже, гляди!

Вовка заглянул за плечо Фёдора и оторопел: перед ним был огромный дикий  малинник! Запах сбивал с ног! Вовка начал рвать сочные грозди двумя руками, запихивая сладкие ягоды в рот. Наевшись витаминов до отвала, он вспомнил про ребят:

- Давай пацанам наберём, там же Митька еще, угостим!

- Нету Митьки, увезли его.

- Увезли? Куда?

- Кто бы нам докладывал… Я сегодня спросил у повара, он всё знает, говорит, не место ребёнку на войне, вот и вся недолга. А ребятам давай наберём.

Вовка расстроился, привязался он к этому хулигану, чуть не пробившему ему башку, молча рвал ягоды, но понимал, что так будет правильно - не место детям на войне.
 
- Королёв, Алабовский, - услышали они крики со стороны штаба.

- Чёрт, кому мы там понадобились, - буркнул Вовка, - пошли, что ли.

- А есть ещё варианты? Пошли, конечно.

- Ну где вы бродите? – накинулся на них помощник Джанбинова, - ищу вас, как девка на свидании…

- Что случилось-то? – удивился Королёв.

- Идите к начальству, там и узнаете, - подтолкнул он их в штаб.

В кухне за столом сидели Джанбинов и Соколов:

- Ужинать с нами будете? – спросил ребят майор. Они удивленно переглянулись – с каких это пор рядовых пацанов за ужин приглашает майор? – Налей им водки, - это он уже Соколову.

Старлей бахнул им по стакану:

- Пейте!

- Я не пью, товарищ командир, - отказался Вовка. А Королёв жахнул, не моргнув глазом, и только занюхал куском хлеба, лежавшим тут же.

- Что происходит, товарищ майор? – продолжал Вовка, не понимая.

- Пей, расскажу, - мягко пообещал Джанбинов. Соколов кивнул, мол, пей, не разговаривай. И Володька выпил. В первый раз. У него дома-то никто не пил, отец иногда по праздникам, но чтобы вот так, стаканами, никогда.

- Молодцы! А теперь слушайте – сегодня летите на задание, вдвоём, – огорошил майор.

- Можно повторить, товарищ майор, - попросил Королёв, пододвигая свой стакан командиру.

- И мне, - поддакнул Вовка.

- Значит, поняли, - усмехнулся Соколов, наливая ещё по стакану каждому. Что было дальше, Вовка не помнил. Очнулся уже в самолёте, рядом сидел Королёв, улыбаясь:

- Здорово, собутыльник! – и протянул Вовке четвёрку водки, тот почему-то выпил, хотя в обычной, мирной жизни, ни за что бы так не поступил, и ему сразу стало легче. Фёдор тоже глотнул.

Вовка осмотрел себя. На нём два парашюта – основной и запасной. Рядом радиостанция и блок питания. Одет в телогрейку, сбоку кобура с наганом. В карманах две гранаты – лимонки. На ногах ботинки и обмотки. Их достоинство оказалось в том, что они не слетали с ног во время прыжка, как это происходит с валенками или сапогами. Во-вторых, когда идёшь по болоту, то в сапоги наливается вода. Вылезешь на кочку, а ног не поднять. Ботинки были герметичными, с ног не соскакивали, и вода внутрь заходила чуть-чуть. Но об этом Вовка узнал уже гораздо позже. А пока они в самолете… пьяные… летят на задание…

Через некоторое время вышел пилот и сказал: «Королёв, приготовится!» Федька хлопнул «собутыльника» по плечу, подошёл к двери и шагнул вниз. Прошло ещё немного времени, теперь уже Вовке сказали – приготовиться! Он, как в тумане, подошёл к отрытой двери и по команде просто выпал из нее. Досчитал до пяти, раскрыл парашют и… весь хмель прошёл. Вдали гудел самолет, внизу была непроглядная темень. Приземлялся долго, все ожидал соприкосновения с землёй.
 
Как потом пояснили, для их же безопасности, сбросили с высоты около трех километров, хотя изначально планировали с шестисот-семисот метров… И вдруг, неожиданно для себя, шлёпнулся о мягкую землю, вернее, о мох болота. Мох смягчил удар, под ногами захлюпала вода. Сбросил лямки парашюта, собрал его, огляделся – кругом лёгкий туман, тишина. Непонятно, куда идти и к кому. Говорили, что их должны встретить, зажгут костры, однако ничего этого не было. Слух обострился до предела: под ногами стенали лягушки, где-то вдали стрекотали сверчки, за горизонтом грохотала бомбёжка, кое-где шевелилась и шуршала листва от легкого ветерка, но вот ни человеческой речи, ни гари костра слышно не было. И вдруг где-то далеко, уловил разговор, пошёл на звуки и увидел светлое пятно.

Володька вынул из кобуры наган, на котором впоследствии прочтёт: «Оружейный завод в Туле имени Петра Великого». Затем тихо пошёл в сторону света. В этот момент он уже не испытывал страха. Страх был во время первого налета мессера по дороге в Новгород, да такой, что словами не описать: липкий, зловонный, всепоглощающий, животный, удушающий. Он помнил его каждой клеточкой своего организма, такой был тот, первый страх, что он испытал в начале войны. Сейчас им владел не страх, а предельная осторожность. Под ногами было водянистое болото, покрытое мхом. На нем росли маленькие берёзки и сосенки. «В случае чего и спрятаться-то не получиться», - промелькнула грустная мыслишка. Он быстро прогнал её, думать нужно не об этом, а о том, как найти своих.

Пройдя в сторону света еще около полукилометра, увидел отблеск костра и более ясный говор людей. Кто они? И тут Вовка уловил знакомый и близкий каждому русскому человеку разговор с применением известной русской диалектики. Все эти слова звучали в тот момент прекрасной музыкой. Свои! Немцы так по-русски материться не умеют. Заулыбался так, словно встретил брата или мать с отцом. Хотя в этот момент эти, совершенно незнакомые Вовке, но РУССКИЕ, люди были такими же родными и близкими, как мама или батя.

Вовка подошёл почти вплотную, вокруг костра сидели и негромко переговаривались шесть человек. Увидев чужака, мужики повскакивали, схватили винтовки.

- Да успокойтесь вы, - спокойно, глядя на их суетливые движения, сказал Вовка, - я вас уже по три раза каждого мог прибить, не прибил, значит, что? Правильно, значит, я свой.

- Ты кто? – прищуриваясь от дыма, спросил самый пожилой партизан.

- Радист, что не видно? Вот рация, - показал Вовка на одну сумку, - а это питание, - махнув на другую.

- Какое питание?

- Питание для рации, батареи, - продолжал шутливо Вовка, однако, свой ТТ держал крепко.

- Ты откуда взялся, радист? – продолжал допрос старший.

- Так с неба упал, - ухмыльнулся Вовка, - с самолёта.

- Что-то мы никакого самолета не слыхали…

- Так вы так горлопанили, что самих себя не слышали.

- А с самолёта ты тут как оказался?

- Так на парашюте, летать пока не научился, - ухмыльнулся Вовка.

- Ты давай, пошути мне еще, Чарли Чаплин, - старший понял, что над ним этот сопляк издевается, - где парашют?

- Так, вооон там, - Вовка махнул рукой в сторону, откуда пришёл.

Трое пошли искать парашют, остальные разглядывали новоявленного радиста. Вовка видел, что ему не доверяют и держал свой наган наготове:

- Может что поесть дадите? А то ваши будут не меньше часа ходить за парашютом, что время-то тратить?

- Поесть ему… Вон у тебя питание в сумке, сам сказал, его и жри, - попытался пошутить один из партизан, тот, что помоложе.

- Ха-ха-ха, живот надорвал, - угрюмо буркнул Вовка.

- Ты, парень, не серчай, вот найдут твой парашют, проверят документы, поговоришь с комбригом, если он поставит тебя на довольствие, тогда добро пожаловать: и накормим, и напоим, и приголубим. А сейчас сиди и не рыпайся, - пояснил ситуацию старший.

Так и просидели не меньше часа, пока мужики не приперли Вовкин парашют. Тот, что был раскрытый, молча подрали на портянки, хотели было и запасной определить, но Вовка не дал:

- Это мой, не трогать! – да так глянул из-под бровей, что никто и спорить не стал.

Потом двое вместе с Вовкой отправились к комбригу. Один шел спереди, второй – сзади радиста.

- Да вы что, издеваетесь? – возмутился положением пленного Вовка. – Я вам что, немчура какая, что вы меня, как на расстрел ведёте? – и попытался поравняться со впереди идущим бойцом, но тут же получил толчок в спину:

- Но-но, не балуй, вот старшой проверит тебя, скажет, что свой, тогда и пойдешь рядом, - огрызнулся идущий сзади парнишка, - а пока ты для нас – неизвестно кто и неизвестно откуда взялся, давай-давай, иди и не зыркай, - добавил он на попытку Вовки послать его куда подальше.

Минут через пятнадцать дошли до небольшой деревеньки, состоящей из одной улицы. Мужики подвели Володьку к двухэтажному дому:

- Серафима! – заорал тот, что шел впереди, - Серафима! Ну что за баба такая, оглохла что ли?

Дверь открыла полная женщина лет сорока:

- Не ори ты, чумной, все деревню разбудишь. Чего надо?

- Комбриг дома?

- Дома, где ему быть-то?

- Ну так зови, вот ему радиста привели.

- Так спит он.

- Так буди. Вот бестолковая баба, - буркнул все тот же мужичок.

- А, сейчас, заходите.

Пока заходили в дом, Вовка удивлялся странной архитектуре – в деревне двухэтажный дом! Внизу, видимо когда-то, был загон для скота, сейчас там осталась одна корова, а до войны, похоже, жили и лошади, и куры, больно большая площадь под скотину отведена. А на втором этаже были две комнаты, в одной стояла печка, во второй – лежанка, а на лестнице между этажами – туалет. Вовка никогда такого не видел. Все дома в его родном городе имели отхожее место на улице, а тут такие удобства, очень практично: ночью не страшно, а зимой не холодно.

- Садитесь сюда, ждите, - сказала женщина и исчезла в той комнате, где была лежанка, предварительно задвинув штору между комнатами.

Вовка слышал, что там началась какая-то возня, похоже, хозяйка будила комбрига, он что-то хрипел ей в ответ. Вовка облокотился о стену да так и задремал, уткнувшись в колени.

Неизвестно, сколько прошло времени, но сквозь сон Вовка почувствовал, как кто-то трясет его плечи, открыл глаза, перед ним стоял невысокий стройный молодой мужчина, лет тридцати, восточной внешности, позже Володя узнал, что это ординарец и телохранитель комбрига – капитан Муратов:

- Вставай же ты, ёшкин кот, командир тебя ждёт.

Вовка вскочил и вслед за капитаном прошел в соседнюю комнату. За столом сидели двое – командир первой особой партизанской бригады майор А. Никифоров и комиссар Я. Сафронов. Оба были бодры и свежи, несмотря на ранее утро и сверкали свежевыбритыми лицами и белоснежными рубашками. Оказалось, пока Вовка спал, хозяйка разбудила комбрига, показала ему ожидающего его радиста, тот решил – пока парень спит, сходить в баню с комиссаром. Вовка видел рядом с домом небольшую пристройку, из двери которой валил пар, это и была баня. Эх, он бы тоже попарился… В деревнях баню топили камнями: сначала их раскаляли в печке, потом уже в бане кидали в бочки с водой, вода нагревалась и ей мылись, а пар получали, когда обливали раскаленные камни водой. Вот командир и комиссар и сидели довольные и чистые перед Вовкой.

А запах какой шел от стола! Вовка сглотнул слюну:

- Товарищи командиры, радист Алабовский прибыл для выполнения особого задания! –представился Володя, как его учили, вытянувшись в струнку и приложив руку к голове.

- Садись давай, ешь, «товарищи командиры», - улыбнулся один из сидящих, позже Володя узнал, что это и был майор Никифоров.

- Есть, есть, - Вовка прыгнул за стол и тут понял, что брякнул что-то невразумительное, - я хотел сказать: есть, сесть есть… то есть, сажусь есть, - замялся радист, а командиры ржали над ним в голос, один, закрыв лицо руками, другой – задрав голову кверху. Вовка смутился окончательно.

- Да, ладно, - захлебываясь от смеха, проговорил Сафронов, - мы поняли. Серафима, сделай чайку, милая!

Женщина, прикрывая рот платком, тоненько похохатывая над новеньким, побежала к печке – заваривать чай.

Вовка накинулся на сковородку, там было обжаренное сало с яйцами, выудил кусочки хрустящего, зажаристого сальца, положил их на кусок хлеба и впихнул в рот. Боже, как это вкусно! А вдогонку закинул перья зеленого лука и запил все это молоком, стоящим тут же, в крынке.

- Гляди, пронесет, сынок, - заботливо предупредила хозяйка дома, - лучше чайком запей, сейчас заварится.

- Ха-ха-ха, - еще сильнее прежнего залились командиры, - сынок, ты, правда, не молоти все подряд, отходник у нас-то один, ха-ха-ха…

Вовка попытался тоже улыбнуться, но с набитым ртом не очень получилось. В другое время он бы страшно обиделся на такое отношение к нему, а тут почему-то и самому стало смешно и было совсем не обидно, что смеются над ним. Видимо, потому что чувствовалось, что смеются не потому, что хотят поиздеваться, а потому что, действительно, какое-то смешное знакомство получилось у командиров партизанского отряда и вновь прибывшего радиста. Да и отнеслись к нему они по-отечески: накормили, не стали будить, пока он задремал. «Всё будет хорошо!» - пронеслось в голове, и он растянулся в улыбке.

Только, собрав хлебом остатки еды со сковороды, так, что она заблестела как новая, Вовка остановился и откинулся на спинку стула, сытый и довольный. Всё это время командиры, сидя напротив и покуривая, молча разглядывали Вовку, улыбаясь:

-  Ну что, Яш, позавтракаем? Приятного тебе аппетита! – посасывая табачок, пошутил майор, обращаясь к комиссару.

Вовка зарделся, глядя в пустую сковороду:

- Товарищи командиры, простите, я сейчас все приготовлю, - и бросился к хозяйке, - у вас есть картошка? Может, я почищу?

- Да сиди ты, они шутят, не видишь, что ли? Командиры поели уже до тебя, - успокоила его Серафима, - малохольный какой, - и потрепала Вовку по макушке.
Вовка вернулся на свой стул.

- Давай рассказывай, какое у тебя спецзадание, - приступил к серьезному разговору майор.

- Да, честно говоря, и сам точно не знаю… - начал Вовка, - нам пояснили, что мы будем заброшены в немецкий тыл, потом должны выйти на связь и назвать населенный пункт, где мы находимся. Потом, в зависимости от этого, по радио получаем задание. Нам сказали, что это спасёт нам жизнь, если попадем в плен, ведь, конкретного задания мы не знаем.

Командиры, задумавшись, молчали.

- Ну вот и хорошо, - наконец-то заговорил комбриг Никифоров, - оставайся у нас. А связь с кем должен держать?

- С Москвой.

- Когда?

- В двенадцать пятнадцать, - ответил Володя.

- Так, понятно, время есть. А станция где?

Володька принес из соседней комнаты свою «Омегу».

- Это всё? – удивился Сафронов, - у нас радиостанцию возили на двух телегах, и то, связи никакой не было, а это что за игрушка такая?

- Так это у вас, видимо, 6-ПК была, которая через телефон или телеграф работала, там сама рация килограммов тринадцать и столько же батареи, а если их две про запас, то и того больше, - начал с энтузиазмом Вовка, - а еще антенна лучевая в тридцать метров, вот вам и две телеги, а мощность, все равно, мизерная, а это новая модель: очень компактная и дает связь до четырехсот километров! Представляете? Работает на радиоволне, у каждого радиста волна своя. Не смотрите, что она малышка, уже много раз испробована и мной и другими ребятами, единственное, что батареи нужно беречь: боятся воды. – Вовку распирало от гордости. – Вот видите, здесь сама рация, - показал одну упаковку, - а здесь – для неё батареи. Одной хватит, думаю, на пару месяцев. Потом будем решать, где новую брать. Может, и война уже к тому времени закончится.

- Ну уж, закончится, дай Бог, конечно, но что-то мне мало верится в это, - протянул комбриг. – Ладно, будем решать проблемы по мере их поступления.

- Это точно, - поддакнул радист и снова сел на своего любимого конька, - знаете, я уверен, что передача информации азбукой Морзе пока самый лучший вариант: во-первых, никакие погодные условия, там – дождь, ветер, не так сильно влияют на качество передачи, как с помощью телефонно-телеграфной станции, во-вторых, не так много специалистов, способных понять шифровку. Это я про немцев. Вы, например, знаете, что каждая буква в азбуке представлена набором точек и тире, то есть, коротких и длинных сигналов? – не дожидаясь ответа на свой, в общем-то, риторический вопрос, продолжил, - А сколько букв в русском алфавите? Правильно, тридцать три. Только представьте, что радист должен не просто запомнить набор точек и тире для каждой буквы, но и уметь улавливать в шифровке запятые и точки, то есть пробелы между словами. А, учитывая ограничение времени на передачу и получение задания, делать это очень быстро! Да еще за время передачи нужно успеть записать каждую букву, чтобы потом из них собрать сообщение. У нас в радиошколе было еще пару человек, кроме меня, которые умеют делать это быстро и безошибочно. Не подумайте, я не хвалюсь. Это я к тому, что русский радист должен работать быстрее и качественнее, чем немец, и я это умею! Мне это проще, я думаю, потому что с детства играю на аккордеоне и весь шифр слышу, как музыку. У каждого радиста есть свой ключ, чтобы немцы не могли понять сообщение, если вдруг его перехватят, они получат непонятный набор букв, без ключа понять смысл не смогут. Поэтому из школы нас не выпускали, пока не сдадим все экзамены по шифрованию: на скорость, на умение быстро отправлять и также быстро получать сообщение, на умение расшифровать запись… Я смог сдать экзамены уже через месяц обучения, а некоторые продолжают и сейчас обучаться, их не выпустят, пока не набьют руку, от этого зависит не только жизнь радиста порой, но и всего отряда, так нас учили. Вот…, - вдруг утих Володя.

Командиры продолжали смотреть на вновь прибывшего радиста с полуоткрытыми ртами:

- Ну, шустёр, - подмигнул один другому, - видал, Николаич, спец какой к нам попал: всё знает, всё умеет, как мы без него до сих пор-то справлялись, ума не приложу, - продолжал ухмыляться майор. – С таким спецом мы фрица точно через месяц прогоним, а может, и раньше.

- Не, Михалыч, немцы только узнают, что у нас такие радисты – сами побегут. Как бы только им эту информацию побыстрее донести? Может, по рации, пусть перехватят нашу шифровку, как думаешь?

Вовка сидел, надувшись: опять над ним смеются.

- Будет, ну что на ребенка накинулись. Он вам всё рассказал, описал в красках, а они опять на смех подняли, - вступилась за парня Серафима. – Давай, сынок, иди переоденься, я застираю твою одежку, к вечеру получишь, - подала ему рубашку и штаны, - да и поспать тебе надо.

- Да, парень, ты не обижайся, это мы по-отечески, больно ты чудной. Серафима положит тебя, поспи часика два, потом будем связь держать с Москвой, проверим твою «Омегу», или как там её…

- Омега, да. Спасибо за ужин, - улыбнулся Вовка хозяйке, - и за чистую одежду тоже. Я не обижаюсь, - повернулся к командирам, - просто хотел вам объяснить, как моя рация работает и чем она лучше 6ПК, - пошёл за Серафимой.

- Хороший парень, - услышал Вовка шепот комбрига за спиной.

- Хозяюшка, мне бы обмыться немного, можно я сбегаю в баньку, пока еще тёплая? – спросил Володя.

- Давай, милай, ещё не остыла, наверное. Ну, даже, если и остыла, все лучше, чем таким чумазым ходить, - подтолкнула парня в спину.

Вовка зашёл в деревянный сруб, парок ещё шел, но было уже не так жарко, как хотелось бы. Он полил камни водой, ничего не вышло: камни уже успели остыть. Разделся, полил себя прохладной водой из ковша, намылился и снова облился водой. «Ну вот, так получше. Почти чистый, - улыбнулся довольный Вовка и побрёл в комнатёнку, где Серафима уже подготовила ему тюфяк, - Надо спать», - приказал себе Вовка и закрыл глаза.

Он был доволен, что прыжок с парашюта оказался удачным, приземлился к своим, мужики, вроде, неплохие, командиры, вроде, тоже, посмеиваются над ним, конечно, но он им еще докажет свою необходимость. Вовка сладко спал около двух часов. Ему снились родители, во сне, если бы мог себя видеть со стороны, он улыбался. А снилась ему матушка и отец…

…Когда-то давно, когда Вовка был совсем пацаном, мама рассказывала ему истории из своей жизни, Вовке они очень нравились: напоминали сказку. А началось с того, что Вовка заинтересовался: почему они так с братом Юркой не похожи:

- Мам, чего это мы с Юркой такие разные: у меня серые глаза и волосы русые, а Юрка смуглый и глаза у него чёрные и узкие?

Мама тогда смеялась и отвечала:

- Так ты на отца похож, а Юрочка на меня. Смотри: у меня тоже глаза темные и узкие. Но так говорить неправильно и обидно. Лучше сказать - миндалевидные. Понял?

- Минда…какие? Это сложно, лучше «узкоглазый», - решил Вовка.

- Нет, Володя, - мать стала строже, Вовка это помнил, - миндалевидный – от слова «миндаль», орех такой, имеет форму суженного овала, понял? – Вовка на всю жизнь запомнил это, сложное тогда для него, слово и больше «узкоглазый» не употреблял никогда.

- Дед мой был из казаков, ходил с отрядом в Персию, говорят, даже самого Грибоедова видел, – продолжала мама, - оттуда привез не только золотишко, но и жену. - По малолетству Володя так и не спросил: как звали того самого казака и его жену-персиянку. - Приехал вместе с нею на родину, но соседи не приняли мою бабушку. Чуть что случись в селе, сразу валили на нее: коза у кого-то сдохла – бабушка виновата, наколдовала; ребенок во время родов умер – опять она; корова заболела – снова колдунья заморская всему виной… В общем, тяжело было бабушке на новом месте, да и дед переживал из-за этого. Однажды, старожилы пригласили деда на круг, ну это так они совет называли, и сказали: или мы её убьём или уходите из села. Вот такие дела… - мама задумалась, вспоминая.

- А дальше? – Вовка слушал, разинув рот: надо же, в его роду были персы, вот это да!

- Дальше? Дальше они переехали в Казань. Там на имевшиеся после похода в Персию деньги, дед открыл лавчонку и начал торговать. Там же у него родился сын Максим – мой отец, твой дед. Он был ещё совсем маленький, когда умерла мать от холеры. Дед очень её любил, долго носил траур, переживал, плакал. Через некоторое время решил вернуться домой, но казаки его не приняли, сказали: у нас лавочников отродясь не было. Вот так-то, сынок. Поэтому многие наши родственники имеют «персидские» черты. Вон, твой дядя Лёня, мой брат, тоже с миндалевидными глазами. Ты у меня родился весь в отца, а Юрочка на меня похож, Милка тоже темненькая. Так что, твои дети тоже, возможно, будут похожи на бабушку из Персии, - и засмеялась.
Вовка пытался узнать у матери подробности знакомства деда с бабушкой, как они общались, не зная языка друг друга, как отнеслась ее родня к тому, что она уехала в Россию, есть ли у нее братья-сестры в Персии, но ничего этого мама не знала: дед не распространялся об этом маленькому Максиму, а после смерти жены, эта тема, вообще, стала табу в семье.

Ещё мама любила рассказывать об отце: какой тот был хулиган и как они поженились.
Папа работал милиционером в Рязанской области и рассказывал маме, непонятно только – правда это или вымысел, чтобы поднять интерес в её глазах, что несколько раз видел самого Есенина. Тот, якобы, бегал на свидания к девушкам из соседнего села, а местные мужики за ним с вилами гонялись. Вот Есенин и прятался в «ментовке» от возмездия.

А до работы в милиции отец учился в духовной семинарии и там слыл отъявленным хулиганом. Например, однажды взял ящик от письменного стола и поднялся с ним на лестницу между этажами. В это время мимо проходил его сокурсник и спросил, мол, чего ты тут делаешь? А отец пошутил: «Да вот, катаюсь с лестницы». Тот поверил и попросил его тоже разок прокатить. Отец согласился, посадил семинариста в ящик и запустил вниз. По случаю к лестнице подошёл священник и начал подниматься. Сделать он этого не успел, так как на него с визгом наехал ящик со студентом и сбил того с ног. Конечно, сокурсник покрывать Ивана не стал и выдал его с потрохами. За что отец получил десять ударов розгами. Это его не остановило, и он продолжал хулиганить подобным же образом, о чём все были наслышаны.
И вот, когда он пришел свататься к маме, отец Максим не отдал этому хулигану свою единственную дочь. Получив отказ, Иван был зол и растерян, он вышел во двор и начал стрелять из нагана по трубе, крича при этом, что, если Марию за него не отдадут, будет «шмалять» по окнам. Вовка ярко представлял себе эту картину и его даже охватывала гордость за отца.

Конечно, Мария вышла замуж за Ивана и была очень счастлива. Вовка видел, как отец с матерью до сих пор смотрят друг на друга, как отец берёт её ладонь в свою руку и просто поглаживает, как она зовёт его к обеду, целуя в лысую голову… Что это, если не любовь? Вовка всегда мечтал иметь такую же дружную и любящую семью… Не успел, война…

Отец никогда особо не распространялся о своей семье, то ли нельзя было, все-таки тридцатые годы, то ли не был таким сентиментальным, как мама. А она иногда кое-что детям рассказывала.

В роду отца Вовки, Ивана, были все либо священники, недаром он сам учился в духовной семинарии, либо военные, вот и он стал милиционером. Его отец был священник, а старшие братья Ивана – Александр и Николай - стали военными. Мама рассказывала, что один из предков отца – Александр Алабовский - в тысяча восемьсот двенадцатом году участвовал в Бородинском сражении в составе Павловского гренадерского полка. Ещё она поведала интересную легенду о гренадерах. Солдаты-гренадеры отличались от остальных наличием шапок-гренадёрок, которые было видно издалека и по ним можно было сразу понять, что перед тобой настоящий гренадёр, а не ещё кто-то.

Солдаты-гренадеры после боя обязательно собирали свои шапки и считали сколько пуль в неё попало. В Павловском полку, как боевые реликвии, бережно хранились все гренадёрки, пробитые вражескими пулями в разных сражениях, и помнили имена и фамилии, кому эти шапки спасли жизнь. Вот одним из выживших в сражении гренадёром, кому шапка-гренадерка спасла жизнь и был Александр Алабовский с одной дырой от пули в шапке. Потом император Николай Первый приказал сменить все гренадёрки на кивера и по легенде, однажды он спросил у находящегося на часах гренадёра Павловского полка, что думают солдаты по поводу замены шапок-гренадерок на кивера. Солдат ответил, что они этим очень недовольны, так как при замене «враги перестали их узнавать». И тогда Павловскому полку, единственному во всей армии, были оставлены прежние шапки-гренадёрки. Вот сколько интересного о своей семье узнал Володя от матери.

Ещё мама рассказывала про Вовкиного прадеда по отцовской линии: тот служил священником в Костин-Отделеце Борисоглебского района Воронежской области, а, судя по фотографии, которая сохранилась, еще и служил во времена Гражданской войны, так как на фото он изображен в священнической рясе с орденами. Незадолго до смерти в двадцать девятом году прадед передал свой большой дом под школу колхозникам. Там и до сих пор учатся дети и Вовка этим очень гордился!

- Мам, а расскажи, как папа уши отрубил, - попросил Вовка, очень он смеялся над этой историей.

- Сынок, ну ты же всё и сам знаешь, уже не раз тебе рассказывала.

- Ну, мам, ты рассказываешь, как Андерсен, я так не могу, ну мам, - Вовка знал, что его протяжное «ну, мам» действует на мать безотказно и оказался прав:

- Ну, ты знаешь, что наш папа учился в духовной семинарии и, видимо, его отец пророчил ему такое же будущее, как у себя – стать священником. Двое старших сыновей уже стали военными, а вот священника ни одного не было, вся надежда деда была Ивана. Но Иван был задиристый и хулиганистый, - мама улыбалась, вспоминая историю со сватовством и катание в ящике в семинарии, - ты знаешь. Так вот, после революции он бросил учёбу и ушёл конником во вторую конную армию к Киквидзе. На лошади он скакал еще с детства, а что ещё коннику нужно. Умеешь – всё, на тебе саблю и вперёд! В первом же бою он так махал своей железякой… ну представь:  молодой парнишка, а тут война – враг на тебя скачет, саблей машет, ну и он тоже стал отмахиваться, со страху, наверное, - мама очень гордилась свои мужем и всё, что о нём рассказывала, рассказывала с большой любовью и улыбкой, - так махал, что отрубил своей лошади уши. А, когда вернулись в часть, сам лошади перевязал раны, то, что от ушей осталось, да так плакал, рассказывал, его потом вся часть успокаивала: мол, ну подумаешь – уши, жива же лошадка твоя и хуже слышать не стала, зато у тебя теперь опыт есть.

- Жалко лошадку, конечно, как он себя-то не поранил в этой ситуации? Я бы, наверное, весь порезался со страху, махая этой штуковиной, - задумался Вовка, - но батя у нас – молодец!

- Да, сынок, отец у нас – настоящий мужик: и за себя постоит, и за нас за всех!

- Может, еще чего вспомнишь, мам? Мне кажется, вы так интересно жили, ты так рассказываешь, прям, роман, я потом своим детям буду пересказывать.

- Да много чего было, сынок. Ну, например, вот отец дослужился до командира эскадрона, больше уши своим лошадям не рубил. Потом его с отрядом отправили в Туркмению на борьбу с басмачами.

- А кто это?

- Как тебе сказать… Советская власть так называла недовольных этой самой властью, большевики не учитывали мусульманский уклад жизни. Они, как и везде, проводили насильственную коллективизацию, гоняли за религию, в общем, вмешались в традиционный уклад жизни, не разбираясь в нем. Слово «басмачи» придумали в нашей стране, это что-то вроде налетчиков. Сами же эти участники вооруженного движения называли себя «моджахеды» - борцы за веру. Это наш отец узнал, когда беседовал со старожилами одного из аулов, где их отряд квартировался. Сами эти басмачи хотели получить независимость от Советской власти и создать единое мусульманское государство, объединившее бы и Узбекистан, и Туркмению, и Казахстан, и Киргизию… - мама долго молчала, потихоньку вымешивая тесто на манты, которые Вовка очень уважал, - ну вот однажды, отряд отца захватил колонну верблюдов с грузом и стал выводить поближе к своим. Басмачи постоянно сидели на хвосте и эти бедные верблюды, как переходящее знамя, попадали то в руки советских солдат, то басмачей. В очередной раз отбив колонну, отец велел, не останавливаясь на поесть-попить-поспать, идти к своим. Но верблюдам-то это не объяснишь. Они стадные животные: один остановился пописать, остальные тоже стали, а это время, это значит, басмачи становятся ближе. Тогда решили, как только один из верблюдов встал, то нужно его убить, чтобы не остановилась вся колонна, так и шли… Только так и смогли оторваться от преследователей.

- Так, а что там за груз такой был, что верблюдов не жалели?

- Ну, сынок, спросил… Кто же тебе скажет, отец и мне не докладывал, это служба. Есть приказ - необходимо выполнить! На-ка, лучше мясо мелко порежь, мелко-мелко, так будет и сочно, и вкусно, - подсунула ему доску с ножом и куском телятинки, - а я тебе про старшего брата отца расскажу, Николая, хочешь?

- Конечно! Ты, кстати, никогда его вспоминала, почему?

- Мал ты еще был, да и рассказывать особо нечего, сами мало что знаем… Николай был военный, ну ты знаешь, но не знаешь, что был полковником-белогвардейцем. Я думаю, ты уже взрослый, чтобы понимать, что это только между нами, дальше этой комнаты история выйти не должна, понял?

- Мам, ну ты что? Конечно, я все понимаю, рассказывать никому не собираюсь, мне интересна история моей семьи и считаю, что я, как сын своего отца, должен её знать, - его даже немного возмутило недоверие матери, ведь, Вовка и тогда, в тридцать девятом, считал себя уже достаточно взрослым, чтобы не трепать направо и налево, что не требуется.

- Ну так вот, в двадцатом, когда Красная Армия захватила Крым, Николай бежал в Турцию, а оттуда в Париж. Он понимал, что сделают с ним, полковником, солдаты… Ни отец, ни дед ничего этого не знали много лет… Потом, в двадцать четвертом, восемнадцать полковников, в том числе и наш Николай, перешли границу СССР с целью взорвать Лубянку, что там за приказ был, никто не знает, да и это всё только догадки. Николай, видимо, одумался и по дороге бросил свой отряд, и приехал к отцу в Борисоглебск, они уже там проживали. Остальные его сотоварищи рванули, правда, не Лубянку, а ее общежитие, их, конечно, всех арестовали, кого не подстрелили, а те выдали Николая, мол, отвечать, так всем вместе.

- Вот подлецы! Они же товарищи были. Ну, если тебя поймали, зачем других-то сдавать? Не понимаю я этого, мам…

- Сложно сказать, сынок, кто тут прав, кто виноват, Николай же тоже не ромашки собирал… Ну и, конечно, когда беглый белогвардеец оказался в городе, все об этом узнали, ну и доложили, куда следует. В это время к нам пришла странная телеграмма от твоего деда из Борисоглебска, мол, приезжай, увидишь что-то интересное. Отец ноги в руки и поехал на родину. Выходит из поезда, по дороге мчит пролетка, а в ней священник, ну, отец нашего папы, и военный. Иван рассказывал, что что-то мелькнуло у него в голове, каким-то знакомым показался ему человек рядом с отцом. Но додумать ему не дали, с пролетки послышалось: «А вот и Ванька!». Отца под руки и в пролетку… Только там отец и узнал брата Николая, как реагировать – непонятно: обнять? Предателя? Но он же брат, да и соскучился отец по нему. Обнялись. Привезли на допрос. Там ему прямо заявили, что, несмотря на его безупречную службу, нужно выбрать: или всех расстреляют, или работай на ЧК. Конечно, отец Ваня выбрал второе, да и ты у нас уже родился, отец не мог рисковать твоим и моим будущим. А ожидало бы страшное… - мама всхлипнула, смахнула слезинку и продолжала, - в течение полугода мы, практически, не виделись: отца возили в Москву, Ленинград, Харьков, Одессу – натаскивали, как он потом говорил, как руководителя контрреволюционной организации. Потом его отправили в Румынию, там он тоже месяца три налаживал контакты с контрразведкой. Наш папа, видимо, показал себя с лучшей стороны и примерно через год, его отпустили, спросив, что он хочет, может, остаться работать на ЧК? Но папа выбрал учебу на юридическом факультете, тогда в институт принимали только детей рабочих и крестьян, а никак не священников. Так наш папа стал юристом, он закончил институт экстерном за три года, представляешь? – лицо мамы светилось от гордости за мужа.

- Мам, я не понял, зачем дед телеграмму дал, чтобы отца посадили? – удивился тогда Вовка.

- Тут не всё так просто, сынок, мы тоже до сих пор этого не понимаем, но, скорее всего, он был под ударом и не мог поступить иначе, возможно, ему угрожали также расстрелом всей его семьи, а наш папа - милиционер, у него безупречный послужной список, наверное, дед надеялся на его репутацию… Так, в принципе, и получилось… Все живы и здоровы, - мама в этот раз не смогла сдержать навернувшиеся слезы.

- Ну да… а дальше?

- Дальше? Деда отпустили, якобы за былые заслуги. Когда-то, в девятьсот пятом году, большевики сожгли несколько помещичьих сараев, устроили бунт, одним словом, кое-кому из кулаков набили морду, как дед рассказывал. Приехали казаки карать. Тогда дед собрал этих «негодяев-большевиков» в храме, чтобы читать им проповеди, наставить на путь истинный, так сказать. Так продержал их там около двух суток. А в то время входить в храмы с оружием было запрещено. Казаки покрутились-покрутились, подождали, из храма никто не выходил, ну и уехали ни с чем. Так наш дедушка и спас большевиков. Вот за это его и отпустили из-под ареста.

- А с Николаем что?

- С Николаем? Ему предложили или работать на новую власть, или уезжать к черту. Но ты должен понимать, что думал царский офицер о новой власти, а менять себя уже не хотел, ну или, скорее всего, не мог: всю жизнь он посвятил защите родине, той, другой, еще царской, а теперь должен был стать приспешником необразованных крестьян. В итоге, не смог изменить себе и вернулся в Париж. Хорошо, что успел сделать это еще до тридцать седьмого… Ты должен помнить, что тогда творилось…

- Еще бы… У нас же был сосед, дядя Витя, помнишь? Он, вроде, преподавал в каком-то институте, не помню где… Мы с пацанами любили к нему в гости заходить: его жена всегда угощала нас пирожками с малиной, вкуснющие были… а дядя Витя нам много интересного рассказывал по физике, наверное, благодаря ему я и увлекся радиоволнами, а потом и радиопередачами… Потом он куда-то пропал, никто нам не говорил, что случилось. Просто вечером был дома, а утром уже нет. А через месяц мы его похоронили. Теперь-то я понимаю, что он попал под замес, когда всю интеллигенцию потрошили, а тогда мы, пацаны, не понимали, почему вы нам ничего не говорите, куда он пропал…. – Вовка помолчал, совсем по-взрослому, - а еще тетя Клара из пятьдесят третьего дома, помнишь? Работала в нашей школе учительницей, а ее муж тоже где-то преподавал. Обоих, вроде как, сослали куда-то в Сибирь, да, мам?

- Да, сынок, тогда доносы были очень популярны, а проверками никто особо не занимался. Вот взял человек в долг, например, а отдавать не хотел, пишет донос – мол, такой-то такой-то нелицеприятно отзывался о Советской власти, всё, забрали… Ну хватит об этом, - остановила его мать, - Когда Николай вернулся в Париж, он искал своего сослуживца, но оказалось, что тот давно умер и у него осталась вдова с ребёнком, вот на ней он и женился. Что с ним произошло дальше – неизвестно. Даст Бог, встретимся когда-нибудь… А наш папа в тридцать седьмом попал в, так называемую, «тройку», это нас и спасло: кто осмелится донести на участника «тройки»? Но потом и за «тройки» взялись, Ванечка это быстро понял. И понял также, что, если привлекут его «тройку», то расстрел сто процентов. Каким-то образом ему удалось взять справку у психиатра о непригодности к службе и его за месяц до расформирования его «тройки» вышибли с этой «работы». Двоих оставшихся расстреляли, папа остался жив. Помнишь он работал на заводе молотобойцем? Это вот, как раз, после справки, его же никуда больше не взяли бы.
 
Вовка задумался:

- Да, странная жизнь… Донёс - предатель для соседей, не донёс – донесли на тебя и уже предатель Родины…

Мама взлохматила ему макушку:

- Какой ты взрослый у меня стал, Володенька, рассудительный. А помнишь, у папы на фотографии ещё один брат изображен – Александр, он средний, между Иваном и Николаем?

- Ну да, ты про него знаешь что-то?

- Да не то чтобы, но кое-что интересное могу тебе рассказать… Не знаю подробностей, только то, что папа коротко поведал… Александр служил в контрразведке Российской империи в чине капитана. В семнадцатом он приехал в Петроград, тогда так Ленинград называли, с Кавказа с докладом. Перед докладом решил пообедать в ресторане. Заходит, а там революционные солдаты празднуют убийства своих офицеров. Вдруг вопль: «А вот еще один!» и - на него.
Александр не растерялся: «Официант, всем по стакану водки за мой счет!». После третьего - он уже их лучший друг. Отвели к комиссарам. Те ставят условие, мол, захватишь станцию, вот не помню какую, чуть ли ни Царицыно, наградим, нет – расстреляем. Александр попросил паровоз, четыре товарных вагона-теплушки и восемь пулеметов. Их установили у закрытых дверей, поехали. Состав прибыл на станцию и стоит. Солдаты и офицеры стоят на перроне, смотрят: непонятно, что происходит, поезд приехал, никто не выходит. Тут створки вагона быстро раздвигаются и на всю толпу в упор смотрят пулеметы. Те, конечно, сдались беспрекословно. После этого Александра наградили орденом «Карельской Республики», был такой, очень похожий на орден «Красного знамени».

Вовка хохотал:

- Вот изобретатель! Молодец! Это ж надо такое придумать! Не растерялся…

… Все это проносилось в голове у Вовки, пока он спал, как ему велели командиры на тюфяке в комнате у Серафимы. То ли спал, то ли вспоминал, трудно сказать, но проснулся строго через два часа и был бодр и доволен.

- Проснулся, сынок? – это зашла в комнату Серафима, - иди молочка попей с хлебцем и командир тебя уже ждёт, говорит, у вас что-то важное намечено, - и улыбнулась.
Вовка с удовольствием пожевал нехитрый завтрак, или уже обед, неважно, главное, поел, и отправился к комбригу Никифорову.

- Заходи-заходи, радист, - махнул рукой Володе, - знакомься: Виктор и Михаил, пойдешь с ними на эфир, или как там у вас это называется… Ну всё, идите, сразу доложить результаты, - отправил их командир.

- Так, а что передать-то в Москву? – спросил Володя.

- Пока ничего, там посмотрим, - отмахнулся комбриг, а комиссар Сафронов передал Вовке какой-то текст на две страницы, тот глянул на него и понял, что это не какое-то важное послание, а пропагандистская статья о победе над врагом, не имеющая никакой фактической информации.  Вовка не стал спорить, сунул в карман и пошел на улицу.

- Володя, - решил познакомиться с товарищами наш радист и протянул руку.

- Миша, - ответил тот, что помоложе.

- А меня величай – дядя Витя, - протянул руку мужичок лет пятидесяти.

Втроём они отошли в лесок от деревни километра на три, вышли на опушку, Вовка закинул антенну повыше на ветку и разложил свое хозяйство. Потом часа полтора убил на то, чтобы зашифровать статью от комиссара. Надев наушники, ему удалось установить связь с Москвой с первого раза, он был доволен. Передал заранее подготовленную радиограмму о своем местонахождении – район Тухомичи. Потом долго передавал послание о скорой победе над врагом. Вскоре получил ответ из Москвы – оставаться на месте, регулярно выходить на связь, передавать разведданные и отчеты о работе партизанской бригады.

В деревню Вовка вернулся злой на Сафронова и уставший. А тот его уже поджидал у калитки с новой политинформацией в руках. Вовка чертыхнулся, но взял и прямиком отправился к комбригу, докладывать:

- Товарищ майор, передача прошла успешно, будут какие-то указания?

- Поздравляю, товарищ радист, - в тон ему ответил комбриг, - что со связью? Надежная ли? Надолго ли хватит батареи?

- Батареи хватило бы на пару месяцев, как я вам и говорил, но…

- Но?

- Но, если товарищ комиссар будет приказывать передавать свои рулонные пропаганды, батареи не хватит и на месяц! – зло рявкнул Вовка.

Комбриг рассмеялся:

- Да, радист, не повезло тебе. Наш Яша любит поговорить. Ну ладно, давай так: все статьи от него принимай и приноси мне на контроль, без моего разрешения не отправлять. А ему скажи… - промолчал Никифоров, - скажи, что отправил, всё, точка. Отдыхать шагом марш! Иди, там Серафима тебя заждалась, - добавил он, - больно ты на её сына похож.

- А где он? – спросил радист.

- Так ушел на фронт, как все, писем нет, где он – никто не знает…или не говорит. Но ты её не обижай, она – баба хорошая, натерпелась в жизни… Мужа еще в тридцать седьмом отправили на берег моря… Белого… тоже ни слуху, ни духу, что называется… Ну иди, сынок, - похлопал Вовку по плечу.

Вовка нашёл хозяйку:

- Серафима, я пришел, - позвал он, - молочка можно?

Серафима тяжелым угольным утюгом возила по Вовкиной форме, бережно раскладывая его брюки и исподнее на стуле:

- А, сынок, заждалась уже, как всё прошло? Задание из Москвы получил? Вот, глянь, я тебе простоквашки приготовила, любишь?

- Ага, - усаживаясь за стол, ответил радист, - обожаю, - и заулыбался. – Заданий для меня пока нет, сказали: иди к Серафиме, развлекай! Вот я пришёл.

Хозяйка потрепала его за чуб:

- Ох, Володенька, погоди чуток, борода начнет расти и девки будут табунами за тобой бегать! Чумной ты, бабам такие нравятся! Но ты уж не обижай их, девки, они влюбчивые, жизнь можешь испортить, да и деткам отец нужен, сам понимаешь.

- Да что ты, Серафима, у меня такие родители, ты не представляешь! Для меня отец всегда был примером, а он своих детей никогда бы не бросил, так что, не переживай!

Вовка уплетал простоквашу с хлебом, заедал свойским вареньем из земляники и чувствовал себя абсолютно счастливым. И тут, как обычно бывает, когда ты счастлив, Вовку, как будто, что-то толкнуло в спину, он даже закашлялся:

- Серафима, а ты не знаешь, что с моим напарником? Нашли его? – Володя вспомнил, что прыгали они вместе с Королёвым после двух стаканов водки на каждого, может, это так повлияло, что он не сразу вспомнил про друга?

- Ты про кого?

- Ну я же не один прыгал с самолета, там еще друган мой был, Федька, не нашли его?

- Ой, - хозяйка вскрикнула и закрыла рот руками, - да что ж ты сразу не сказал? Его, наверное, никто и не искал… Пошли к командиру, - и схватила Вовку за руку.

Они, почти бегом, пошли искать комбрига, тот, к счастью, оказался в селе, за огородом о чем-то яростно жестикулировал с мужиками:

- Николаааич, - закричала еще издалека Серафима, - Николаич, подь сюды, дело важное! Да не пропадут они без тебя, иди к нам!

Вовка все ещё дожевывал хлеб, который успел всунуть в рот до того, как хозяйка схватила его за руку:

- Ну, давай, говори, чего замолчал? – подтолкнула его к командиру Серафима.

- Мня…мня… - Вовка не успел ещё прожевать и сказать не получалось.

- Ну чего мычишь? Боец, мать его… - ругала его хозяйка, - слышь, Николаич, там дружок евойный должен быть в лесу, говорит, вдвоём с самолёта прыгнули.

Командир аж подскочил, сразу собрался и вся его напускная расслабленность вмиг исчезла:

- Что за дружок? Где он? Как зовут? Где искать? – как из пулемета стал давить на Володьку.

- Да я сам ни черта не знаю, - стал оправдываться наш радист, - мы же впервые в тыл прыгали, сразу после учебки, вот наш командир и дал нам по стакану водки, я сразу вырубился, очнулся уже в самолёте, подняли и вытолкали меня, всё, больше ничего не знаю. Федор только минуты на три раньше меня сиганул, должен быть где-то рядом. Надо поискать. Я сам пойду, дадите кого в помощь или я один?

- Да что ж ты молчал, титька тараканья, - и заехал Вовке по макушке, - пойдёт он, кто тебя пустит? Как бригада без радиста, ты подумал? Ващенко, Петров, возьмите с собой еще пару человек, быстро на поиски, место, где парашют нашли помните? Бегом!

Все вокруг закрутилось, тут только Вовка оценил комбрига, как командира: с ним он был доброжелательным батькой, подкармливал и спать укладывал, а с бойцами был краток и, местами, даже жёстким. А то, что его слушались беспрекословно, говорило только о великолепных качествах Никифорова, как командира.

- А вы – в дом шагом марш! – указав на хозяйку и Вовку, велел командир.

Серафима снова схватила Вовку за руку и потащила обратно.

- Ну ты и балбес, сынок! – приговаривала хозяйка, - Это ж надо, самое важное забыть!

- Я же говорю, не специально, пьяный был, я до этого вообще не пил, никогда, понятно? – огрызался Володя.

- Да понимаю я, не злись. Ты пойми, что товарищ твой мог попасть к немцам, мог разбиться, в конце концов, а мы – ни сном, ни духом о нём ничего не знаем.

Вовка чувствовал себя, чуть ли не душегубом, но в то же время понимал – на войне, как на войне. Он задание выполнил, нашёл бригаду, где теперь останется в качестве источника связи. А Федька, вполне возможно, нашёл другой отряд и там остался. Тут уж ничего не попишешь. До вечера он просидел, как на иголках, ожидая новостей. Когда стемнело, появились Ващенко и Петров, усталые и злые. Облазили, говорят весь периметр вокруг точки посадки радиста пять на пять километров, никаких следов. Дальше уже не пошли, надо для поисков или небольшой отряд собирать или ждать вестей из других бригад, может, там объявится.

- По крайней мере, не нашли труп, уже хорошо, - спокойно сказал комбриг, - чай, не маленький, ты нашёл нас, он также может выйти на вторую бригаду, даст Бог, свидитесь.

- Можно я с мужиками пойду в отряд? – Вовка еле сдерживал рыдания, - не могу я тут, лучше на природе… Омегушку с собой возьму, если что надо будет передать, пошлёте к нам кого-нибудь.

- Иди, - не стал спорить Никифоров, - помогите ему подружку дотащить, - приказал Ващенко и Петрову комбриг, махнув на рацию. – Посмотришь изнутри на нашу жизнь, а на тюфяке спать любой сможет, а ты на веточках поспи да на звёздочки посмотри…
Вовка не уловил насмешку в голосе командира, а тот понимал страдания парня, вот и послал его в самый центр событий, пусть поживёт, как живут другие бойцы, а не на харчах Серафимы. Авось, дурные мысли выветрятся из башки.

- Да, и с отрядами свяжись, определите время контактов, например, часов в шесть вечера, пусть каждый день докладывают, что у них происходит, какие успехи, есть ли убитые-раненые, в общем, не маленький, сам разберёшься, главное, чтобы связь была установлена! – крикнул в сторону уже выходящего радиста командир.

Втроём дошли до пятачка, где располагалась небольшая часть бригады, человек в пятьдесят. Как рассказали по дороге мужики, бригада разбита на несколько отрядов, каждый расположен друг от друга на расстоянии примерно километров восемь-десять. Вовка внимательно рассматривал местность, где расположились партизаны: под большими вековыми деревьями выкопаны землянки, только труба торчит из-под земли, несколько столов, которые в это время суток были пусты, видимо, основная масса народа уже спит, только на подходе их встретили караульные:

- Стой, кто идет?

- Да свои, Петрович, что не видишь? – отозвался Ващенко.

- Много вас тут «своих» шастает, пароль говори, - караульный направил ружьишко на троицу.

- Елки палки, какой правильный, ты погляди, а! Ветер сегодня на болотах – вот и весь пароль.

- Проходите.

- Нет уж, раз спросил пароль, давай и отзыв, - взъерепенился Ващенко.

- Ладно, - стих караульный, - и лягушек не слышно.

- Молодец! – похлопал его плечу Ващенко, - бди дальше.

- Слышь, махорочкой не угостите? – уже вслед им попросил караульный.

- Смолить вредно, так до победы не дотянешь, - буркнул ему обидевшийся Ващенко, - обойдешься, а то немец издалека твой дымок почует, хана тогда тебе, Петрович. За тебя волнуюсь, - и, загоготав, пошёл дальше.

Ещё на месте стоянки отряда была своя кухонька, Вовка понял это по запахам исходившим от палатки. «Да, поесть бы неплохо, - подумал он, - зайти, что ли, познакомиться?»

- Тук-тук, можно?

Никто не ответил. Вовка попробовал кашлянуть, может, так среагируют. Тишина. Откинул полог палатки и зашел внутрь. На костре дымился котелок, видимо, суп, именно он разносил ошеломительные запахи. В животе у Вовки заурчало. Со всеми переживаниями он вспомнил, что сегодня только пил молоко и простоквашу с хлебом, а на улице уже почти ночь. Вовка попробовал ножом картошку в супе – разварилась, значит, супец почти готов. Надо подождать хозяйку, что управляет кухней и попросить тарелочку. Тут сзади раздался шорох, полог палатки отодвинули и внутрь протиснулся громила под два метра ростом, с небритой щетиной, лет около тридцати пяти. Уставился на Вовку, долго его разглядывал и, наконец, махнул вопросительно головой, мол, чего тебе.

- Здрасте, - промямлил Вовка, - я ваш новый радист, Владимир меня зовут. У вас такой запах стоит, а я не жрал сегодня ничего. Угостите?

Громила отодвинул Вовку от самодельной плиты ткнул пальцем на стул, мол, садись. Радист сел.

- А вас как зовут? – попытался поддержать разговор Вовка, - вы здесь это…как его… кухарка? – и закашлялся. Он не знал, как назвать человека, занимающегося готовкой, мужского пола.

Громила, помешивая половником суп, резко обернулся на Вовку и так посмотрел, что ему захотелось срочно свалить из этой злополучной кухни. Пусть даже голодным. Но ноги не слушались, да и взгляд «кухарки» словно пригвоздил парня к стулу. Так и сидел. Громила молча что-то там кашеварит, Вовка смотрит на котёл, сглатывая слюну.

- Эй, Трофим, что за сладкий запах от тебя идет? – в палатку вошел Ващенко, - о, и ты тут, - уже обращаясь к Вовке, - а мы тебя обыскались, хотели познакомить тебя со старшим, а тебя и след простыл. А ты на нюх, оказывается, пришёл, - и заржал, что конь. – Трофим, накорми парня, ну и нас с Петровым тоже. Что там у тебя сегодня? А, супец, - подошел поближе к котелку, - да и с мясом! Ну, ты даешь! Где взял-то? Опять белок стрелял? После тебя тут ни одной белки не останется, придется популяцию заново восстанавливать, - продолжал хохмить Ващенко.

Вовка смотрел во все глаза и ничего не понимал. У одного рот не закрывается, сам шутит, сам гогочет над своими шутками, второй молчит, как воды в рот набрал.
Трофим налил обоим по тарелочке супа, выдал по куску хлеба и ложке, и… поклонился. Вовка обомлел.

- Спасибо, Трофим, и тебе приятного аппетита, поешь с нами, - почему-то сказал Ващенко. – Это он нам пожелал «приятного аппетита», - пояснил он Вовке, видя его недоумение, - ешь давай быстрее и пойдем к старшему.

Суп был огненный, Вовка обжёг себе все десна и щеки, но ел быстро, как и велели. После горяченького, ему стало веселее, отдал тарелку громиле:

- Спасибо, Трофим, белка была замечательная!

Ващенко заулыбался его шутке:

- Пошли-пошли, ещё дел много. Надо твою «подружку» куда-то пристроить, в надёжное место. И начальство ждать не любит.

Вышли из палатки, Вовка сразу набросился с вопросами:

- Я не понял, что происходит? Почему он меня игнорирует, не разговаривает? И с тобой тоже, словом не обмолвился…

- Трофим-то? Так не может он. Он из соседней деревни к нам пришёл, весь в крови, мычит, слезы размазывает, одна рука висит, вся пробитая, кровища хлещет, страсть Божия, одним словом. Потом, когда ему наш Егорыч, ну ветеринар он, но у нас выбора-то особо нет, поэтому он тут за врача, плеснул самогонки для обезболивания, когда осколки выковыривал из плеча, Трофим все рассказал.
В село его немцы пришли, диверсанты, народу там было немного, человек сорок, безоружных, а у фрицев автоматы и гранаты. Согнали всех в сарай и зажгли, всех, представляешь? Баб, детей, стариков…сволочи! Тьфу… А Трофим куда-то ездил, возвращается на телеге домой, а там костер до неба, немцев уже след простыл. Он в дом, пусто, к соседям – никого. Побег к кострищу тому, а там спасать уже некого, крыша рухнула, всех под собой и похоронила. Он за немцами, взял нож с собой и с голыми руками за фрицами, представляешь? Он даже не знал – сколько их, ему все-равно было: жену и детей убили, гады… Догнал… Те на полянке расположились, обедать, видишь ли, бутерброды себе мажут, гогочут. Такое, говорит, зло взяло, накинулся со спины и сразу троих положил, остальные трое - за автоматы, попали чуток, но Трофим-то у нас – гора, его ничего не берет, и этих собак рядом с дружками положил. Пошёл, говорит, куда глаза глядят, домой возвращаться не хотел, не к кому, да и как там жить-то? На могилах детей… Думал, может, засосёт где, места-то у нас болотистые, пронесло, вышел на караульного. Тот у него пароль спрашивает, а Трофим прет напролом молча, протянул руку, ручища-то у него видал какая? Схватил ружьишко у караульного и согнул пополам. Веди, говорит, к начальству. Ну тот и привел. Короче, наш ветеринар достал все его пули, руки забинтовал, палку какую-то присандалил, говорит, переломана, пролежал в бреду наш Трофим недели две. Очнулся и с тех пор не разговаривает. Ветеринар говорит, стресс. Что это, не знаешь случаем? Зато готовит, как Бог! Точно?

- Да уж, - задумчиво ответил Володька.

Зашли в одну из землянок, здесь был, видимо, местный штаб: посередине стол, несколько самодельных табуреток, везде были какие-то карты и планшеты.

- Вот, привел нашего нового радиста, - представил Вовку Ващенко.

- Ты чего, Михалыч, самогону тяпнул? Мы же с ним уже знакомы, парашют его искали, - протянул Вовке руку старший.

Поговорили минут десять: когда связь, сколько по времени нужно, какие условия для передачи, нужна ли помощь радисту, да и отправили Вовку в палатку отсыпаться. В палатке, на удивление, лежал матрац и чистое белье. Вовка рухнул в чем был и через минуту уже храпел. В этот раз ему ничего не снилось, устал…


Продолжение - http://proza.ru/2020/10/21/1471