Была ли дружба?

Бабушка наша жила в узбекском колхозе, всего в двух-трёх километрах от нас. В своё время всё население этого и соседних колхозов составляли русские - русские, украинцы, белорусы и другие русскоязычные, оказавшиеся в этих местах в разные годы и по самым разным причинам.
 По рассказам старожилов, узбеков в этих местах было совсем немного. Их начали переселять сюда для сохранения, в общем-то, вымирающего народа, из пустынных и полупустынных мест, где непонятно как до этого выживали эти люди. Я всегда была наблюдательной и видела, что они очень отличались от местных, ташкентских узбеков  фенотипом (внешностью) и одеждой, особенно головными уборами женщин.  Русские же, напротив, стали потихоньку уезжать в Ташкент, в другие промышленные города республики – Алмалык,Ахангаран, Андижан,Беговат, Фергану, Чирчик. Оставшиеся же продолжали жить среди узбеков, совсем не ощущая никаких неудобств или притеснений.


Рядом с нашим научным городком в Ташкенте был узбекский квартал – «махалля». Хорошие, дружеские, соседские отношения были у нас с её жителями.
Все узбеки достаточно хорошо говорили по-русски. В нашей лаборатории одна лаборантка в каком-то разговоре степень влажности чего-то назвала словом «волглая». Меня это просто сразило. Спросила – откуда она знает это слово, ведь и от русских не часто услышишь его. Она с гордостью ответила, что училась в русской школе и читает русские книги. Приятно. В артистической, научно-технической, спортивной  и многих других сферах жизни Ташкента и не только там многие узбеки в совершенстве владели нашим языком. Мы знали, что родители, выбирая язык обучения для своих детей, руководствовались самым главным обстоятельством. Если хотели, чтобы ребёнок получил хорошее образование, прекрасное знание русского языка и возможность в дальнейшем учиться в московских и других российских ВУЗах, его отдавали в русскую школу. Если же для родителей было важнее, чтобы ребёнок знал и сохранял свои национальные традиции, язык и культуру, – в узбекскую. Хотя я не помню случаев, когда молодые образованные узбеки не знали бы своего языка,своих  традиций и обычаев.
 Мне запомнился один смешной случай. В самом центре Ташкента, на улице Самаркандской, напротив гостиницы и гастронома "Ташкент"(за спиной наша Красная площадь, её нынешнее название мне неизвестно)я садилась в трамвай (Трамваи уже давно не ходят через центр). Впереди меня что-то замешкалась молодая, очень приятная узбечка. Я её попросила:
- Мадам, нельзя ли попроворнее? Она возмутилась, обернулась ко мне и, конечно, на прекраснейшем русском языке,ответила мне с негодованием:
-Что это Вы оскорбляете меня? Я удивилась и спросила её:
 - Я?!Я в жизни никого никогда не обидела, не оскорбила.Она не успокоилась и продолжила:
- Вы назвали меня - "мадам". А я Вам не какая-нибудь "мадам". Я порядочная женщина. Потом посмеялись вместе с ней над этим недоразумением.

Были исключения. Мой научный руководитель, выпускник, аспирант и докторант  биофака МГУ, закончивший узбекскую, школу, всегда очень удивлялся, даже "возмущался", когда мы спрашивали у него, как правильно написать то или иное слово, как выразить ту или иную мысль.


Мне очень нравилось торговаться с узбеками на базаре, в цветочных рядах. В САНИИФские годы в лаборатории знали об этой моей особенности и покупать цветы для очередного именинника часто поручали мне. Я могла о чём угодно и сколько угодно говорить с продавцом цветов. Им нравилась моя дружелюбная болтовня и за это они всегда снижали цену.
 
Иногда по выходным мы с сыном ходили в город – посидеть в чайхане, где без плова или шашлыка почти не обходилось, заглядывали в кафе-мороженое или просто ездили погулять в любимом всеми Сквере Революции, где были развлечения на любой вкус и на любой возраст.
 Не было случая, чтобы кто-то из этой махалли не поприветствовал бы нас с сыном, не спросил бы:
 - Как дела, Лида, как твой сынок? Подрастает? Далеко ли вы собрались? И всегда желали нам хорошо провести время.

 С приходом Горбачёва что-то стало меняться. Даже в Литературной газете, в 1986 или 87 году появилась статья какого-то французского политолога или ещё кого-то о нарастающей деруссификации узбекского, да и всего среднеазиатского населения. Однако пока это «что-то» было почти незаметно. После случая с турками-месхетинцами в 1989 году это проявилось очень отчётливо. Изменились наши отношения с жителями махалли. Многие из них почему-то сразу забыли русский язык. Правда при этом отводили в сторону глаза. Думаю, от стыда, ведь дух дружбы всё ещё оставался в них.

 Уже не останавливали нас с сыном, чтобы поболтать о чём-нибудь. И в самом Ташкенте тоже многое изменилось. Однажды ехали мы с племянником к моему сыну, лежавшему в САМПИ – Среднеазиатском медицинском педиатрическом институте со сложным переломом руки. У метро «Максим Горький» торговцы цветами просто «осадили» меня предложениями купить у них букет, разговаривая при этом больше - по-узбекски и называя меня «гражданкой». Я возмутилась, остановилась рядом с одним из них и строго спросила:
 - Ты почему называешь меня «гражданкой»? Они все рты раскрыли и окружили меня. Не могли понять, что же меня так рассердило в их предложении? А я, не меняя тона, продолжала выговаривать ему:
- Я что, пришла в милицию? Ты что, забыл, что я для тебя - «Сестра»? Если не можешь сказать по-русски «Сестра», скажи по-узбекски - «Опа», я понимаю. Поняв причину моего негодования, они тут же переключились на очень хороший русский и сразу почти одновременно заговорили:
- Извините, сестра. Нет, мы помним это слово. Мы все очень хорошо знаем и помним это слово! И я, конечно, сразу «подобрела»
Вот так я остановила внезапную забывчивость наших «родных узбеков».

 21 марта 1991 года, в день их праздника «Навруз» (День весеннего равноденствия) жители махалли организовали общий праздничный стол, прямо на площади у магазина, на остановке наших служебных автобусов. Пригласили всех жителей городка. Мы все поняли это как их желание показать нам, что ничего не изменилось в наших с ними отношениях. Спасибо им.Но всё остальное, независящее от них,прежде всего, - изменение названия и направления исследований нашего института, говорило совсем о другом. И жители нашего научного городка стали потихоньку разъезжаться. Сейчас там остались единицы наших. Эйфория местного населения скоро прошла и до нас стали доходить слухи, что многие из них с сожалением восприняли этот факт.
Совсем недавно покупала у одного из наших бывших земляков киш-миш (изюм) и курагу (сушёный абрикос). Спросила у торговца сухофруктами, откуда, из какой области или республики, он привёз свой товар? Приятно, до клокота в горле, было услышать его радостный ответ, что «всё это наше, отечественное, советское, импортное мы не берём». Я, в тон ему, ответила, что заграничные сухофрукты и мы не берём никогда. Наши – вкуснее. Ему тоже было приятно это слышать.

 В конце августа этого года ездили мы по полям подсолнечника в юго-восточной части нашей области. Ждали нас в одном хозяйстве, где мне, специалисту по болезням этой культуры, было на что посмотреть. Руководитель хозяйства, с первых минут разговора, спросил, откуда я приехала. Узнав, что из Ташкента, обрадовался, что встретил «землячку», и сказал, что мы среднеазиатские русские, очень отличаемся от коренных «русаков». Даже не столько внешне, сколько манерой общения.  С удовольствием повспоминали с ним о жизни в Средней Азии. Рассказал, что он бывший офицер, служил на границе Узбекистана и Киргизии как раз в те самые времена, когда туда пришли подлые американоиды. Говорил, что до их прихода жили они с киргизами и узбеками как братья родные, были всегда желанными гостями в любом киргизском или узбекском доме. Могу подтвердить, что так и было! С приходом америкосов началась вражда. Подробнее не стоит рассказывать об этом. Страшно. И как только киргизы выперли пиндосов из тех мест, сразу там вернулось уважение к русскому человеку.

Что же это за подлая такая страна Америка? Куда бы ни пришла она, везде начинается вражда.