Ковидные мытарства. Записки пострадавшего

Все лето умные люди с голубого экрана вещали о том, что осенью 2020 года ожидается вторая волна COVID-19. Казалось бы, было достаточно времени на подготовку к грядущему бедствию, но… Как говорил один известный политический деятель в лихие девяностые: «Хотелось, как лучше, а получилось, как всегда». Осень нагрянула неожиданно, и вторая волна коронавируса превратилась в настоящее цунами. Мне довелось испытать удар стихии на собственной шкуре.
Первой в нашей семье заболела супруга. Вечером 21 сентября у неё появились обычные симптомы ОРВИ без повышенной температуры. Жена, преподаватель вуза, договаривалась о переносе своих лекций, просила коллег, чтобы те подменили её на занятиях со студентами, как это обычно бывает в дружном коллективе, и сидела дома в надежде скоро поправиться. Лечилась проверенным эффективным средством против ОРВИ – антивирусным препаратом циклоферон. В качестве профилактики я стал принимать те же таблетки за компанию с супругой.
23 сентября в конце рабочего дня я почувствовал легкое недомогание. К вечеру поднялась температура. Градусник показал 37,7. Утром следующего дня температура подскочила до отметки 38,2. Пришлось вызывать врача на дом.
Пришла «марсианка» в защитном костюме. Проходить дальше порога наотрез отказалась. Прослушала меня фонендоскопом, заглянула в горло и выдала заранее распечатанный рецепт, предварительно зачеркнув в нем лишние строки. Записала мои личные данные для выписки электронного больничного листа и поспешила удалиться. При всех мерах предосторожности, как во время чумы, пройти больному тест на коронавирус даже не предложила. Вся процедура заняла не более пяти минут. На прощание врач посоветовала вызывать неотложку в случае ухудшения самочувствия.
Я приобрёл в аптеке выписанные лекарства и приступил к лечению. На следующее утро температура спала. Но радость была недолгой. К вечеру она подскочила снова. И так каждый день. Утром просыпался в холодном поту с признаками улучшения, а после обеда температура тела неуклонно ползла вверх. Бросало то в жар, то в холод. Накатывала слабость до головокружения. Появился сухой кашель, боли во всём теле.
Нас обоих насторожило, когда супруга потеряла обоняние, что является одним из общеизвестных симптомов ковида. А тут ещё узнали, что её давнюю подругу, с которой жена тесно общалась, положили в ковидную больницу с двусторонней вирусной пневмонией. Мы забили тревогу. Вызвали врача для супруги. На этот раз специалист в защитном костюме оказалась несколько смелее. Врач Гарифуллина Д.М. прошла в квартиру, внимательно осмотрела больную и выписала те же лекарства, что назначили мне. Больничный лист пообещала оформить, но направлять на компьютерную томографию (КТ) и тестирование на ковид отказалась, мотивируя тем, что пациентке нет 65 лет, и она не беременна. Как будто другие категории граждан в медицинской помощи не нуждаются. Узнав от нас о контакте супруги с больной вирусной пневмонией, лежащей в ковидной больнице, дежурный врач деловито поинтересовалась, подтверждён ли у той диагноз COVID-19. На тот момент подтверждения ещё не было (результат тестирования пришёл 2 октября, разумеется, положительный), поэтому Врач Гарифуллина не нашла веских оснований для направления больной на обследование. Нас с женой взяла оторопь. Появилось жгучее желание посмотреть в глаза тому, кто раздаёт такие бесчеловечные инструкции челябинским врачам.
30 сентября я повторно вызвал врача для себя. Больничный лист подошёл к концу, а состояние не улучшалось. Дежурный врач Ганеева Г.Х. отнеслась ко мне с должным вниманием. Провела доскональный медосмотр, включая измерение сатурации – насыщение крови кислородом. Надела на палец маленький приборчик, который показал 92%, что значительно ниже нормы. Это и послужило основанием для выписки направления на КТ. Кроме того, врач произвела осмотр и моей супруги, чего делать была не обязана, и посчитала необходимым выписать направление на КТ и для неё. Предупредила, что на компьютерную томографию нужно ехать на карете скорой помощи, иначе нас просто не примут. Посоветовала взять деньги на такси, поскольку по итогам обследования больным в лёгкой форме отказывают в госпитализации: все больницы переполнены.
После ухода дежурного врача мы сразу же сообщили в скорую помощь о наших направлениях, собрали вещи на случай госпитализации и стали терпеливо ждать, когда за нами соизволят приехать и отвезут на КТ. Мы были уже наслышаны о том, что ждать придётся более суток.
Прошло трое суток, а ситуация не менялась. Каждый день мы звонили в скорую помощь, чтобы напомнить о себе. Линия была постоянно занята, порой автоответчик на ГТС, словно издеваясь, сообщал металлическим голосом: «Такого номера не существует». А когда удавалось пробиться, то слышали одно и то же бездушное: «Ждите!» При этом время ожидания не указывалось даже приблизительно. Порой нас охватывало отчаяние. Невольно напрашивались вопросы:
- Почему в миллионном городе такая нехватка средств медицинской диагностики?
- Почему городская система здравоохранения оказалась не готова ко второй волне коронавируса, хотя времени на подготовку было вполне достаточно?
- Почему официальная статистика по ковид не отражает реальной картины? Не могут же выявляемые за сутки около 80 новых случаев по области, то есть значительно меньше, чем в пиковые значения первой волны, обрушить систему здравоохранения до состояния отказа в оказании экстренной медицинской помощи из-за острой нехватки средств диагностики?
- И наконец, если областная система здравоохранения не справляется со второй волной коронавируса, то почему Министерство здравоохранения Челябинской области не обращается за помощью в Москву?
Я стал писать жалобы во все инстанции. Оставил обращение на сайте Минздрава области, послал копию в Минздрав РФ, написал электронное письмо в Управление Роспотребнадзора по Челябинской области.
По истечении 4 суток после первого обращения в скорую помощь супруга позвонила на горячую линию Минздрава области и устроила грандиозный скандал. Доктор филологических наук нашла нужные слова, чтобы пробить брешь в неприступной стене чёрствости и бездушия. Дело сдвинулось с мёртвой точки.
5 октября в три часа ночи раздался звонок домофона. Мы с женой соскочили с кровати, как ошпаренные, сообразив, что приехала карета скорой помощи. Врач, молодой мужчина, проверил наши направления на КТ, провёл осмотр больных и напомнил, чтобы не забыли свои паспорта и страховые полисы. Супруга насыпала полную миску сухого корма домашнему коту: кто знает, когда сможем покормить его в следующий раз. Мы оделись и покинули своё жилище с чувством лёгкой тревоги.
Меня штормило. Ноги были, как ватные. Спустились на лифте и вышли из подъезда. После душной квартиры повеяло ночной свежестью. Врач помог нам забраться в машину и связался по рации с диспетчером. Узнав обстановку, решил ехать на ЧМЗ, самый удалённый район города, чтобы не ждать до утра очереди на КТ. Действительно, в больнице ЧМЗ очереди практически не было. Впереди нас стояла всего одна карета скорой помощи.
Обследование прошли довольно быстро, после чего минут десять ждали в машине, когда будут готовы результаты. Врач неотложки пришёл и обрадовал, что у нас всё не так плохо: у женщины лёгкие поражены вирусной пневмонией на 10%, а у мужчины на 20%. Значительно позже в выписном эпикризе из медицинской карты стационарного больного я прочёл, что на КТ у меня выявлена двусторонняя пневмония и 28% поражения лёгочной ткани. Сам я результаты компьютерной томографии не видел.
С итогами обследования мы поехали в распределительный медицинский центр на улице Островского. Там пришлось ждать своей участи до 5 утра. Медработник скорой помощи сообщил, что супругу, скорее всего, отправят домой. А меня спросил, дам ли согласие, если предложат госпитализацию? Мой больной желудок уже отказывался принимать антибиотики, и я согласился лечь в больницу. Но тревожила мысль, как жена будет добираться до дома в такую рань?
Получилось так, как и предполагал врач неотложки. Жене выписали лекарства, адекватные заболеванию, но в госпитализации отказали. К нашему изумлению, медик решил сначала отвезти мою супругу домой, а уж потом доставить меня в назначенный стационар. Нашей признательности не было границ. Мы нежно простились с женой у своего подъезда, и я отправился на лечение в больницу.
Во дворе ГКБ № 8 ожидать пришлось довольно долго. Под ковидную больницу здесь отвели здание роддома. Я дремал, сидя в машине. Врач тоже склонил голову на грудь. Уже давно рассвело, а мы всё ждали и ждали. В голову лезли печальные мысли: «Возможно, кто-то сейчас безнадёжно ждёт неотложку, а карета скорой помощи вынуждена простаивать из-за чьей-то нерасторопности».
Наконец, меня позвали в больницу. Я тепло распрощался с врачом неотложки, проводившим меня до приёмного покоя, и присел на кушетку. Мной овладела абсолютная апатия. Приём больного осуществляли два медработника в защитных костюмах, под которыми смутно угадывались женские фигуры. Голоса медиков утвердили меня в мысли, что предо мной представительницы прекрасной половины человечества, но это меня совершенно не волновало. Мне измерили кровяное давление, температуру, пульс и сатурацию. Взяли мой паспорт и страховой полис, чтобы сделать ксерокопии. Предложили подписать две бумаги: согласие на использование персональных данных и на лечение. Спросили больничный лист. Я открыл в смартфоне электронную почту, нашёл письмо из Госуслуг и продиктовал номер электронного листа нетрудоспособности. Потом мне задали стандартные вопросы: чем болел за свою жизнь, есть ли аллергия на лекарства, какие перенёс операции, имею ли хронические заболевания? Я честно ответил на все вопросы. Обратил внимание медработников на свой хронический гастрит. После чего сложил верхнюю одежду и обувь в предложенный рваный пакет для мусора, подписал его и сдал в гардероб.
Меня подняли на лифте на второй этаж и определили в палату № 208. Я занял свободную кровать у входа и осмотрелся. В светлой палате с высоким потолком установлено пять кроватей. Отметил про себя, что одна из них, в центре у большого окна, пока пустует. На каждой боковой стене закреплён очиститель воздуха. Под потолком проложена трубка подачи кислорода. От неё выполнены три отвода, к которым подключены кислородные маски. Все три аппарата были заняты моими соседями по палате. В голове промелькнула мысль: «Слава Богу, что могу дышать без кислородной маски». У противоположной стены лежали два старика неопределённого возраста, а рядом со мной у окна – бородатый мужчина средних лет. Очевидно, соседи были тяжело больны. Между моей кроватью и входом два рукомойника, напротив небольшой квадратный стол и один стул. В палате три тумбочки. Тумбочка справа от двери оказалась свободной. И я занял в ней верхнюю полку, оставив нижнюю для старика, что лежал напротив. Его вещи лежали на полу между торцами кроватей в большом полиэтиленовом пакете. Порадовался наличию свободных электрических розеток: есть возможность зарядить телефон.
Перед выходом из дома я заскочил в туалет, но с тех пор прошло уже немало времени, и естественные потребности заставили меня искать нужник. Прямо напротив нашей палаты оказалась санитарная комната с тремя открытыми душевыми кабинами. Поразился, что дверь изнутри не запирается. Наверное, в роддомах так положено. Заметил, что справа от душевой над дверью висит табличка «Служебный туалет», а на самой двери на бумажном листе – буква М. Не зная, чему верить, спросил медсестру, где мужской туалет. Та молча указала на букву М.
Позже я узнал, что на этаже 18 палат по 4-5 человек. Всего 80 пациентов, половина из которых мужчины. А мужской туалет один, и в нём имеется единственный унитаз. Писсуаров, как известно, в роддомах не предусмотрено. Не раз был свидетелем, как некоторые мужики, не дождавшись, когда освободится унитаз, мочились прямо в раковину туалета. Благо, что руки можно помыть и в палате. Умываться в туалете после увиденного мне как-то расхотелось.
На утреннем обходе в палату зашли два врача. Обе, естественно, были в защитных костюмах. Всех осмотрели, выслушали жалобы, новичкам, как мне и Зайфуллину, назначили лечение. Посоветовали больше лежать на животе или на боку, поскольку больным с пневмонией лежать на спине противопоказано. Я попробовал повернуться на живот, но провисшая кровать не позволила задержаться в таком положении. Не помогала даже подушка, подложенная под живот. Решил лежать на боку или просто сидеть.
Ближе к обеду в нашу палату поселили пятого человека. Высокий мужчина зрелого возраста, всего на год старше меня, оказался очень общительным и к тому же не лишённым чувства юмора. До этого мы знали друг друга только по фамилии, как нас называли медработники. А он представился Алексеем Клименко и предложил познакомиться. Тут мы выяснили, что Носиков, глухой старик без слухового аппарата, является тёзкой Клименко. Антонов, дедок с пшеничными усами, отягощённый сахарным диабетом, – это Павел. А бородатый диабетик Зайфуллин назвался Ренатом. Естественно, я тоже представился.
Алексей рассказал, что его перевели из кардиологии, где он проходил плановое лечение, а заразился ковидом уже там. После вспышки в отделении опасного заболевания всех пациентов, не успевших подцепить заразу, распустили по домам, а его и других «неудачников» разместили в ковидных больницах.
Клименко удалось разговорить своего тёзку, и тот поведал жуткую историю. Глухой пенсионер говорил отрывисто, почти крича. От такого рассказа волосы слушателей вставали дыбом. Родственники одиноко живущего старика всполошились, когда тот перестал отвечать на телефонные звонки. Приехали к нему на квартиру, открыли внешнюю дверь, а внутреннюю, запертую изнутри, открыть не смогли. Носиков слышал, как стучат в дверь, но не мог даже пошевелиться. Родственники вызвали службу спасения, вскрыли запертую дверь и обнаружили его лежащим на полу. Сколько он так пролежал, Носиков сказать не смог. В больницу его привезли на карете скорой помощи.
В течение первого дня я сдал все анализы и прошел тест на ковид. Все последующие дни были похожи один на другой. Нам регулярно делали измерения температуры, пульса и сатурации; кому необходимо, измеряли кровяное давление. Проводили лечебные мероприятия. Меня кормили противомалярийными таблетками, кололи в живот препараты, разжижающие кровь и  вводили  шприцом внутривенно антибиотики. Последняя процедура была весьма болезненной. Как-то раз неопытная медсестра исколола мне все вены: никак не могла попасть. Хотя другие медработники находили кровеносный сосуд с первого раза. Пыталась ввести лекарство под напором, при этом наивно удивлялась, почему у меня вены вздуваются и даже лопаются? Хотелось мне сказать, что у неё руки растут не из того места, но сдержался. Естественно, после экспериментов этой недоучки в местах уколов образовались обширные синяки.
В основном, медсёстры добросовестно выполняли свою работу, причём, в тяжелейших условиях. Особенно я сочувствовал тем, кто носит очки. У одной сестрички сползли очки на нос, а она даже не могла их поправить под защитным экраном. Но бывали и явные проколы со стороны медработников. Однажды Ренат Зайфуллин внезапно соскочил с кровати и метнулся к рукомойнику, пытаясь вызвать рвотный рефлекс. Я бросился искать медсестер, но никого не нашёл. Процедурная была заперта. На стук в дверь никто не отвечал. Вернувшись в палату, увидел, что Зайфуллин уже сидит на кровати и держится за горло.
– Ренат, тебе плохо? – спросил я сочувственно.
– Таблетку проглотил, а она в горле застряла.
– Большую таблетку?
– Да.
– Господи! Её же растворять надо! – я сразу сообразил, что речь идет о препарате АЦЦ. – Скорее выпей воды!
Ренат выпил полкружки, и ему полегчало. Казалось бы, курьёзный случай, но человеку не объяснили, как принимать препарат. А в критический момент медсестёр на рабочем месте не оказалось. Кстати, в этот день мы не видели их несколько часов. Вероятно, выполнив плановые процедуры, они удалились в «зелёную» зону.
Как-то в мужском туалете обнаружили протечку: на полу образовалась большая лужа. Пришёл сантехник в защитном костюме и два часа возился с унитазом. Естественно, после его ухода образовалась очередь в нужник. Дедок Паша едва доковылял до туалета и топтался на месте, ожидая, когда освободится унитаз. Его готовы были пропустить вне очереди, но старик не выдержал и намочил в штаны. Благо, что душевая была рядом. Я помог Павлу пройти в санитарную комнату и принёс его полотенце и пакет с бельём. Дедок потом поблагодарил меня. А мне было горько от того, в каких унизительных  условиях оказались все мужчины ковидного отделения ГКБ № 8.
7 октября Алексея Носикова, который беспрерывно кашлял и задыхался без кислородной маски, перевели в реанимацию. На прощание старик сказал, что его, наверное, вывезут из больницы вперёд ногами. Нам оставалось только посочувствовать Алексею. Уже тогда все знали, что из реанимации возвращаются не все. Позже супруга поведала мне, что её подруга, лежавшая в студенческой больнице в палате напротив реанимации, видела своими глазами, как из реанимации почти ежедневно вывозят тела, укрытые простынями.
Крупный Клименко переселился на освободившуюся кровать, поскольку та прогибалась под его телом не так сильно. А вскоре в палату привели очередного больного, невысокого сухопарого мужчину среднего возраста. Это был Глаголев Вадим.
Вадим рассказал, что получил направление на КТ неделю назад, а неотложка приехала за ним только сегодня. Обследование показало 35% поражения лёгких. Получается, он получил направление в один день со мной. И кто знает, если бы мы с женой пассивно дожидались своей участи, то вполне могли получить аналогичное поражение лёгких. Мне было искренне жаль Вадима, а злоба на неэффективную систему здравоохранения только нарастала.
Утром 9 октября меня направили на рентген. Всех направленных спустили на лифте на первый этаж и по очереди заводили в рентген-кабинет. Услышав свою фамилию, я вошёл. Мне предложили снять футболку, надеть крестик на уши, чтобы тот не оказался на снимке, и сесть на табурет спиной к аппарату. Вручили большую пластину и заставили обнять её руками, прижав к груди. Приказали не шевелиться. Я думал, что медработник уйдёт в смежную комнату и будет управлять аппаратом дистанционно. Не тут-то было. Медик, ничем не защищённая от рентгеновских лучей, приступила к процедуре.
– Не дышите! – скомандовала она.
За свои 58 лет жизни я немало раз проходил рентген и точно знаю, что перед такой командой должно прозвучать: «Вдох!» Только что выдохнув, я не успел набрать воздух в лёгкие и замер в исполнении приказания. Секунды тянулись мучительно. В глазах помутнело. Когда услышал спасительное «Дышите!», едва не упал с табурета.
Я молча оделся и вышел из кабинета. Мне было очевидно, что медик выполняет непривычную для себя работу. Вполне возможно, штатного специалиста поразил тот же недуг, что и меня.
На утреннем обходе мне сообщили, что переведут в другую больницу на долечивание. Я поинтересовался результатами рентгена и теста на ковид. Тест был ещё неизвестен, а снимок врач не видела, хотя тот был готов через несколько минут после просвечивания. Позже в выписном эпикризе прочитал заключение рентгенографии: П/сегментарная пневмония справа. Ещё подумалось: «На КТ была двусторонняя пневмония. Значит, иду на поправку». 
После обхода я собрал свой нехитрый скарб и стал ждать перевода. Перед обедом всех переселенцев собрали и спустили на первый этаж. Вдруг оказалось, что в машину все не поместятся. Как будто это сложнейшая математическая задача, и посчитать заранее было невозможно. Ничтоже сумняшеся, полненькая медсестра, распоряжавшаяся переселением, велела мне и седовласой старушке оставаться у лифта. Остальных увели по коридору.
Мы нашли, где примоститься, и стали терпеливо ждать. На этаже было весьма прохладно. Я не знал, когда меня выпишут из больницы, поэтому заранее приготовился возвращаться домой по снегу. На мне было надето два спортивных костюма. А вот старушка оставила все теплые вещи в гардеробе и теперь ёжилась от холода.
Вернулась пухленькая медсестра, и я попросил её принести наши вещи из гардероба. Сестрица отнеслась с пониманием и незамедлительно выполнила мою просьбу. Старушка оделась и несколько успокоилась.
Время шло, а мы оставались в состоянии полной неопределённости. Бедная старушка пожаловалась мне, что ей сообщили о предстоящем переезде поздно, и она успела принять мочегонное средство. А тут ещё ноги подмёрзли… Бабулька обошла весь этаж, но туалета не нашла. В этот момент прибыл лифт, из которого вышла медработник. Я остановил её вопросом:
– Скажите, пожалуйста, где здесь туалет?
– На первом этаже туалета нет.
– Мы уже знаем. А где есть?
– В зелёной зоне.
– Нас туда не пускают. Что делать?
– Не знаю.
– А Вы должны знать! – повысил я голос. – Вы на то здесь и поставлены, чтобы помогать больным людям. Женщина хочет в туалет. Сделайте что-нибудь!
– Пойдёмте со мной, – сказала медработник, обращаясь к седой бабульке, и снова вошла в кабину лифта. Пожилая женщина поспешила за ней.
Через некоторое время старушка вернулась, и тягостное ожидание продолжилось. Никто из нас не знал, сколько ещё сидеть на чемоданах. Внезапно дверь лифта открылась, и медработники выкатили из него тележку, на которой лежал Ренат Зайфуллин. Мужик задыхался на моих глазах. В палате с него сняли стационарную кислородную маску, а переносную маску почему-то не надели. В семидесятые годы прошлого века даже в сельских больницах были кислородные подушки, которые легко перемещались вместе с больным. Почему же в двадцать первом веке в миллионном городе, да ещё в ковидном отделении, не нашлось ничего подобного?
Зайфуллина привезли в операционную, где раньше принимали роды. По всей вероятности, её решили превратить в реанимацию, но должным образом не подготовили. Из коридора я видел в открытую дверь, как медработник пытается подключить к системе подачи кислорода аппарат искусственной вентиляции лёгких, но у неё ничего не получается. Между тем, Ренату становилось всё хуже.
– Мужская сила нужна? – выкрикнул я взволнованно.
– Нет, – нервно ответила женщина в защитном костюме, и вдруг пожаловалась, – ИВЛ привезли только сегодня, ещё не подключили.
Мне захотелось крикнуть: «Так что же вы привезли больного в неподготовленную реанимацию?» Но вряд ли это помогло бы Ренату. Медработник и так понимала, что допустила ляп. Об этом красноречиво свидетельствовали её дрожащие руки. По коридору к реанимации бежал мужчина в защитном костюме, а пухленькая медсестра потащила меня к лифту, вереща на ходу, что здесь находиться нельзя. Она вернула нас с бабулькой на второй этаж и сказала ждать в коридоре.
– Нет уж, я пойду в свою палату! – меня распирала злоба. В голове не укладывалось, какая необходимость была держать нас столько времени на первом этаже и оставлять без обеда?
Соседи по палате, естественно, удивились моему возвращению. Оказалось, что они взяли на меня пайку, но потом за ненадобностью сдали её вместе с грязной посудой.
Голод не тётка. Я увидел на кухонном столе в больничном коридоре среди груды объедков варёное яйцо с неповреждённой скорлупой. Тщательно помыл его и съел, запивая водой. Что называется, заморил червячка.
Мне удалось даже поужинать. А когда за окном стемнело, появились мысли, что всё обойдётся, и меня оставят в покое. Не обошлось. Примерно в семь часов вечера за мной пришли.
Проходя мимо реанимации, я остановился и заглянул в открытую дверь. Свет был выключен. В темноте угадывался силуэт Рената, неподвижно лежащего на боку. Казалось, он спал. Или?..
– Жив Ваш товарищ! – угадав мои мысли, успокоила меня полненькая медсестра. – Его подключили к аппарату ИВЛ.
Я вздохнул с облегчением и пошёл дальше. На этот раз всё прошло без сучка и задоринки. Нас с бабулькой снабдили сопроводительными документами и посадили в машину.
В восьмом часу мы прибыли на место назначения. В ГКБ № 1 весь первый корпус, построенный ещё в 1953 году, отвели под ковидное отделение для больных в лёгкой форме. Раньше здесь находились гинекология и неврология.
В приёмном покое нас встретила медсестра и в повелительном тоне предложила нам заполнить целую стопку различных бланков. Вспомнив, что в ГКБ № 8 мне пришлось лишь подписать две бумаги, я был неприятно удивлён. Помимо уже привычного согласия на использование персональных данных и лечение, предлагалось заполнить бланки, необходимые для выписки больничного листа, хотя электронный лист нетрудоспособности уже был выписан, и все мои данные были доступны на сайте Госуслуг. Кроме того, такая информация, как паспортные данные и место жительства, многократно дублировалась в различных бланках. Я выразил своё недоумение принимающей больных медсестре. На что получил лаконичный ответ:
– У нас такие правила.
– Простите, а почему в государственных больницах правила так сильно отличаются?
Медсестра невозмутимо пожала плечами. Мне пришлось заполнить все бланки, но последняя анкета, очень похожая на сборник компромата, просто возмутила. В ней предлагалось указать количество половых партнёров за последний год и за всю жизнь, были ли у супруги нежелательные беременности... Дальше я читать не стал и наотрез отказался заполнять унизительную анкету. К моему удивлению, никаких санкций за отказ не последовало. По этому поводу вспомнился бородатый анекдот. Волк говорит зайцу:
– Приходи ко мне на обед. Я тебя съем.
–  А я не хочу.
–  Не хочешь? Тогда вычёркиваю.
Врача ждали почти два часа. Когда она спустилась в приёмный покой, то сначала приняла старушку, а потом уж меня. От нервной обстановки или ещё от чего мой пульс подскочил до 128 ударов в минуту, хотя никакой физической нагрузке меня не подвергали. После ответа на стандартные вопросы о перенесённых заболеваниях и операциях, наличии аллергии и хронических болезней меня положили на кушетку и сняли кардиограмму. На этом процедура приёма была завершена. Мою верхнюю одежду приняли в гардероб, а самого в сопровождении медсестры отправили на второй этаж.
В больничном коридоре сидели женщины, прибывшие сюда из разных стационаров на долечивание, которым не нашлось места в палатах. Среди них была и знакомая старушка. В отличие от них, мне несказанно повезло: на третьем этаже нашли свободную койку в мужской палате за номером 304 и меня определили туда.
Сразу заметил, что оснащённость комнаты оставляет желать лучшего. Кровати здесь расположены так же, как и в палате № 208 восьмой больницы. Столько же тумбочек. Имеется стол и пара стульев. Но есть и  разительные отличия. Вместо одного широкого окна здесь два узких. Никакого кислородного оборудования и очистителей воздуха нет. Всего одна электрическая розетка, куда подключен небольшой холодильник. Рукомойников нет и в помине. Помещение требует ремонта.
Я занял кровать у левой стены ближе к окну. Койка между окнами оставалась свободной. Сложил свои вещи в тумбочку. После чего позвонил родственникам, чтобы сообщить о своём переезде.
Перед сном обследовал местные удобства и был неприятно удивлён, что душ не работает. В моечной четыре оцинкованных раковины с допотопными смесителями, как в старой армейской казарме. Ближняя к входу раковина забита мусором, на дальней – не  работает вентиль подачи горячей воды. Небольшое замызганное зеркало, лишённое какой-либо рамки, размещено посредине. Даже если очень захотеть, то у крайних раковин заглянуть в зеркало невозможно, если ты, конечно, не жираф. Имеются два туалета, помеченные буквами М и Ж. В мужском туалете две открытых кабинки с узким проходом. Унитазы старые без сидушек. Зато есть поручень на стене напротив каждой кабинки. В данных условиях деталь совсем не лишняя. Заглянул в помещение с табличкой «Клизменная» и обомлел. Там оказалась вполне приличная туалетная комната с современным унитазом и рукомойником. Даже есть возможность запереть дверь изнутри. Выполнив доступные гигиенические процедуры, я лёг спать.
Рано утром всех обитателей палаты разбудили медсёстры, пришедшие делать контрольные измерения. У меня обнаружили температуру 37,5, чему я очень удивился. До этого целых два дня температура держалась в норме, а ещё раньше – поднималась только ближе к вечеру. Обычно утром я просыпался в холодном поту с нормальной температурой тела. Объяснение этому факту напрашивалось само собой: в результате бездарно организованного переезда меня лишили внутривенной инъекции антибиотика, и прерывание лечения сразу же сказалось на самочувствии.
До завтрака сдал все анализы. А после приёма пищи познакомился с соседями по палате. Все прибыли сюда 9 октября в разное время. Самый молодой, не старше 30 лет, Семён Гуреев до этого лечился в той же больнице, что и я. Более того, он лежал в соседней палате. Пожилой лысоватый Виталий Полищук и высокий сорокасемилетний Анатолий Серёгин были переведены из других больниц. Все сходились в одном, что бытовые условия здесь гораздо хуже, чем в других стационарах, а пищевой рацион составлен из самых дешёвых продуктов питания. С голоду, конечно, не умрёшь, но и не забалуешь. Оставалась одна надежда на передачи от родственников и друзей. Я позвонил своему шурину и попросил его принести самое необходимое: питьевую воду, столовую ложку (в отличие от ГКБ № 8, здесь требовались свои столовые приборы) и электрический тройник.
После утреннего обхода троим обитателям палаты назначили лечение и сделали мазки на КОВИД, а Семёна Гуреева по какой-то причине забыли. Молодой мужчина негодовал, когда всем ставили капельницы с антибиотиком, а его попросту игнорировали.
Перед обедом мне принесли передачу. Помимо заказанного, шурин Михаил побаловал меня йогуртами и печеньем с цукатами, чему я был несказанно рад. Правда, вместо тройника в пакете лежал двойник. Видимо, Миша сунул в посылку то, что было в наличии дома. Но и двойник сразу облегчил существование. В одну розетку воткнул вилку от холодильника, а в другую зарядку для мобильника. Чуть позже Гордеев тоже получил передачу, а вместе с ней электрический тройник, который мы тут же использовали по назначению. Проблема с зарядкой электронных устройств была снята. Пусть гирлянда из разветвителей выглядела не очень эстетично, зато появилась возможность одновременно подключать к электросети сразу три зарядника.
Во второй половине дня к нам подселили Баязова Владимира, зрелого мужчину среднего роста с поражёнными лёгкими на 60%. Несмотря на тяжёлую форму поражения, Владимир не выглядел тяжко больным. Кашлял не сильно и дышал вполне свободно. Видимо, устойчиво шёл на поправку. Как и мы, Баязов был просто изумлён местными бытовыми условиями. Вспоминал студенческую больницу, из которой он поступил на долечивание, тёплыми словами.
11 октября после утренних измерений, когда большинство больных досматривало сны, я отправился на разведку в соседнее крыло и нашёл работающий душ, правда, с единственной кабинкой. Горячая вода к смесителю подаётся там от электрического водонагревателя. Но как я ни пытался добиться приемлемой температуры, исключив подачу в смеситель холодной воды, ничего не вышло. Что может быть опаснее холодного душа для больного пневмонией? Тем более, что у меня всё ещё держалась повышенная температура. После длительного спуска воды она стала лишь едва тёплой. Я решился помыться только ниже пояса, а застудить лёгкие побоялся. Когда вышел из душа, то наткнулся на женщину, которая сделала мне замечание за то, что вторгся в женское крыло. Оказалось, в этой половине лежит только слабый пол. Ничего не ответив, я поспешил удалиться.
На утреннем обходе дежурный врач сообщила, что мой тест на ковид, сданный 5 октября, дал отрицательный результат.
– Как же такое может быть? КТ показала вирусную пневмонию? – вырвалось у меня само собой.
– Это говорит лишь о том, что Ваш организм борется с болезнью, – пояснила врач.
Гуреев пожаловался врачу, что его здесь совсем не лечат. После обхода о нём наконец-то вспомнили и назначили лечение, но в результате неразберихи тест на ковид он сдал на день позже нас. Семён срывал свою злость на медсёстрах, которые строго выполняли назначения врача, не добавляя от себя ничего. Кстати, своё дело они выполняли умело и попадали иглой в вену обычно с первого раза. К тому же, вводили антибиотик через капельницу, что гораздо легче для больного, чем внутривенная инъекция шприцом. Но и у них случались явные проколы. Как-то раз мне пропустили вечернюю процедуру и пришли ставить капельницу в два часа ночи. Разумеется, включили свет. Как назло, лекарство капало медленно, и вся палата около часа не могла уснуть при ярком свете.
12 октября в глухую каморку без окон напротив нашей комнаты, переделанную в больничную палату на двух человек, поселили восьмидесятипятилетнего деда, и наша спокойная жизнь закончилась. Своенравный старик довольно крупного телосложения говорить нормально, по всей вероятности, вообще не умел. Его густой трубный голос напоминал мне звуки пионерского горна. Стоило ему открыть рот, как больничные стены начинали трепетать от зашкаливающих децибелов. А уж когда дед начинал нервничать, что бывало довольно часто, то заставлял нервничать всё отделение. Первое время он требовал отправить его домой. Медработники едва справлялись с его напором, уговаривая, как неразумного малыша, не отказываться от медицинских процедур. Потом старик немного пообвык и выступать стал реже, но не тише. Особенно нас раздражало, когда в шесть утра дед просыпался и начинал общаться со своим соседом. Кстати, первый сосед сбежал от него в первый же день. А второй, близкий по возрасту, оказался более устойчивым и нашёл с трубачом общий язык. Обоих волновала политика. В утренней предрассветной тиши старики распалялись и костерили на чём свет стоит Михаила Горбачёва, первого и последнего президента Советского Союза. Двери палат всегда были открыты, и чересчур эмоциональную дискуссию пенсионеров слышало всё отделение. В особенности выделялся голос трубача. Призвать его к порядку ни у кого не получалось. Чуть что, тот начинал права качать с позиции своего преклонного возраста. Однажды Серёгин не выдержал и со словами: «Вы тут громко общаетесь, а мы ещё спим!» – захлопнул дверь каморки. Нам Анатолий пояснил: «Не свою же дверь закрывать».
Дни тянулись мучительно долго. Вынужденное безделье утомляло психологически. Моё состояние постепенно улучшалось. Температура тела и сатурация пришли в норму. Я с нетерпением ждал результата второго теста. И вот 15 октября на утреннем обходе пришла радостная весть: тест отрицательный. Такой же результат был у Баязова. Мазки Полищука и Серёгина показали наличие коронавируса. Мне и Владимиру сказали готовиться к выписке.
Гуреев поинтересовался у врача своим тестом, но, как и следовало ожидать, результат ещё не поступил. Несмотря на то, что предыдущий тест был положительный, Семён потребовал, чтобы его тоже выписали. В больничном листе он почему-то не нуждался. Удерживать строптивца никто не стал, лишь дали подписать бумагу об отказе от лечения.
Оформление бумаг заняло весь день. Меня не переставала поражать неповоротливость бюрократического механизма отечественной медицины. И это в то время, когда каждая койка в стационаре была на счету.
После 17 часов вызвали Гуреева. Семён позвонил близкому человеку, чтобы за ним приехали на машине, совершенно не заботясь о том, что сам может быть заразным. Примерно через полчаса ушёл Баязов. Прошёл ещё час, а за мной никто не приходил. За окном уже стемнело, а я всё ждал и ждал непонятно чего. Весь на нервах, спустился на пост, расположенный на втором этаже, и потребовал немедленной выписки. Не тут-то было. Дежурная медсестра отчитала меня за нетерпеливость и сказала, что выписка ещё не готова. Пришлось вернуться в палату.
Ближе к семи вечера за мной всё-таки пришли. Я сорвался с места и поспешил в гардероб. Спускаясь по лестнице, неожиданно почувствовал боль в коленных суставах. Ноги совершенно отвыкли от ходьбы по ступенькам. У чёрного хода на одном из стульев лежал пакет с моими вещами, а рядом выписной эпикриз. Медсестра открыла дверь, и на лестничную клетку пахнуло свежей прохладой.
Я быстро оделся и вышел в больничный двор.
– До свидания! – попрощалась со мной сестричка и стала закрывать дверь.
– Прощайте. Берегите себя! – сказал ей в ответ.
«Вот она, свобода!» –  пронеслось в моей возбуждённой голове. Я вышел на Свердловский проспект и немедленно вызвал такси по мобильному телефону. Машина не заставила себя долго ждать. Подъехал белый Солярис с эмблемой Яндекс Такси. Натянув маску, я сел в автомобиль и поехал домой. Молодой водитель, выходец из Средней Азии, в отличие от меня, не соблюдал масочный режим и всю дорогу покашливал. «До боли знакомый сухой кашель, – подумалось мне – наверняка даже не подозревает, что, возможно, уже болен коронавирусом».
Когда машина въезжала в родной двор, меня переполняла радость от того, что вот-вот буду дома. Я сунул в руку таксиста двухсот рублёвую купюру вместо рассчитанных диспетчером 171 рубля.
– Сдачи не надо.
– Сдача есть, – удивился водитель.
– Не надо! – сказал я, как отрезал, а немного подумав, добавил, – Только без обид, сдай тест на коронавирус. Кашель у тебя нехороший.
В ответ таксист лишь снисходительно улыбнулся, вероятно, подумал, что пассажир испугался от него заразиться, потому и сдачу не взял. Дело хозяйское. Мне было важно его предупредить, потому что бывший сосед по больничной палате Ренат Зайфуллин, лежащий теперь в реанимации, тоже работал в такси и подцепил опасную инфекцию на работе.
Супруга встретила меня, распахнув объятия. По случаю моего возвращения она приготовила праздничный ужин. Не пьянки ради, а здоровья для, мы с ней даже опрокинули по рюмашке самогона, настоянного на перегородках грецких орехов. Проверенное средство от избытка холестерина. Истосковавшись по домашней кухне, я налегал на искусно приготовленные яства, тем более, что настойка разжигала аппетит. Затянувшийся ужин провели в душевных разговорах.
В девять вечера начался хоккей. Челябинский Трактор играл на выезде с череповецкой Северсталью. С каким наслаждением я смотрел этот матч на широком экране телевизора, развалившись на диване! Родной клуб порадовал замечательной игрой. Наши ребята разгромили Северсталь, забросив четыре безответные шайбы.
Перед сном подошёл к окну. У нашего подъезда опять стояла карета скорой помощи, напоминая о чудовищной ситуации в городе в сфере здравоохранения.
Ночью проснулся от ужаса. Почудилось, что лежу в больнице, а рядом с моей койкой поставили кровать с какой-то бабой. Спросонок не признал свою спальню и родную жену. Расшатались нервишки…
Кстати, ответа на свои письменные обращения в различные инстанции я так и не получил. На электронную почту приходили лишь сообщения, что моё письмо направлено для рассмотрения очередному стрелочнику.


* С целью нераспространения персональных данных все имена и фамилии пациентов больниц изменены.