Серая мгла

Такая поднимется метель, что заметет все вокруг. Заметет леса, поля, реки. В конце, она доберется и до городов. Она закроет собой Белый свет и на Землю опуститься серая мгла, в которой уже ничего нельзя будет различить. Метель будет яростно стучаться в окна и двери. Будет напирать на них, заставляя трястись запоры. Снег будет все наметать и наметать. Метель, кривляясь, будет выписывать в воздухе причудливые зигзаги. Сугробы вырастут до самой крыши, и уже не будет никакой возможности выйти из дома. Снег через дымоход будет попадать в дом, и тушить огонь в камине. С шипением будут таять снежинки, пока, в конце концов, не потушат последний уголек: тогда серая мгла проникнет в дом, а следом и в сердца людей.


***
Крыши домов были покрыты снегом, который прошел накануне. А на улицах его не было, очевидно, дворники очень быстро сгребли его в сточную канаву. Дымка висела в воздухе, сквозь нее можно было разглядеть теплый свет в окнах. Этот свет создавал уют во всем городе, до тех пор, пока не повесят рождественские фонари и гирлянды. Еще каких-то семь дней и город совершенно преобразится. Он будет похож на драгоценный камень, отражающий в своих гранях все цвета радуги. Люди, воодушевленные приближающимся праздником, уже заранее сновали по лавкам в поисках подарков и вкусностей. Отхватив, что-нибудь они мчались, через всю улицу к другой лавке затем к третьей и так далее. Одна дама так бежала, что чуть не сшибла с ног господина средних лет, который вышел из-за угла. Этот господин, отскочив за фонарный столб, случайно обтер его и испачкал край своего пальто. На вид оно было довольно поношенным, но господин огорчился так, как будто бы это было совершенно новое пальто. Он растерянно развел руками, а затем попытался отряхнуть грязь, причитая:
– Ну что же это такое. Что ж такое. Теперь обязательно в чистку нести.
Он уже практически дошел до дома где жил, когда с ним случилось эта неприятность, но он пошел в совершенно другую сторону. Пройдя несколько кварталов, он свернул в такой узкий переулок, в котором с трудом расходились два человека. На уровне окон второго этажа, висело несколько вывесок следующих одна за другой, и можно было с легкостью ошибиться дверью, например, вместо булочной зайти к портному, но осознав свою ошибку посетитель, кланяясь искренне извиняется на свою невнимательность, затем заходит в соседнюю дверь, но увы, и здесь его ждет неудача. Аптекарь смотрит удивленными глазами на посетителя, как бы спрашивая: «Кто же за хлебом в аптеку ходит, уважаемый?» Посетитель в отчаянии бросается в первую попавшуюся дверь, и попадает в плохо освещенную парадную. В этой полутьме чувствуется запах хлеба, нащупав еле-еле лестницу и перила, жаждущий хлеба поднимается вверх на несколько этажей, при этом аромат пекарни усиливается. И, о чудо, за дверью оказывается хлебная лавка.
В одну из многочисленных дверей этого переулка и зашел господин средних лет.
- Здравствуйте! Нельзя ли отдать пальто в чистку?
- Здравствуйте! Разумеется! Покажите-ка пятно.
- Сколько мне это будет стоить? – робко спросил господин средних лет.
- Три кроны, уважаемый, - учтиво ответил человек за стойкой.
- Три, так три, ничего не поделаешь, - вздохнул господин средних лет.
- Оставляйте, завтра будет готово.
- Завтра! – испугался посетитель. – Нельзя ли сейчас же почистить?
- Можно, - замялся человек за стойкой, - Только это будет стоить уже четыре кроны.
- Четыре! – глаза посетителя закрыла пелена. – Четыре! – повторил он.
- Таковы расценки.
Господин средних лет снял пальто и положил на стойку.
- Четыре кроны! – повторил он, но уже про себя и спросил уже вслух. – Можно ли подождать здесь?
- Пожалуйста! Вот там есть стул.
После учтивый служащий скрылся за занавеской, а господин средних лет присел на стул и погрузился в меланхоличную задумчивость. Он всегда очень аккуратно обращался с одеждой. Старался обходить подальше лужи и не попадать под дождь. И если случалось намочить ее сушил подальше от печи. Шляпу если и чистил, то очень мягкой щеткой. Так же трепетно он относился и к обуви. У него были главные и не главные ботинки. В главных - он не выходил из дома попусту, и надевал их только на работу или по очень важному поводу. Для других случаев были – неглавные ботинки. Сложно было назвать это ботинками, скорее это были калоши с тканевой подкладкой. Ногам зимой в них было холодно – летом жарко.
- Вот все и готово! – объявил служащий, появляясь из-за занавески.
Посетитель вскочил с места и стал внимательно разглядывать пальто.
- Знаете, его придется скоро заменить, - шепотом сказал человек за стойкой. – Видите ли, я очень аккуратно чистил, но оно у вас очень уж старое; скоро здесь и там будут прорехи.
Господин средних лет повертел пальто так и сяк, после надел на себя и вынул из кармана четыре кроны.
- Благодарю Вас! – произнес посетитель и слегка поклонился.
- Заходите еще! – поклонился служащий в ответ. – Запомните, у меня есть замечательные ткани, из них получится чудесное пальто.
- Благодарю Вас!
Совсем стемнело, и господин средних лет шел очень медленно и ступал аккуратно, чтобы опять не налететь на что-нибудь. Теплый желтый свет лавок и витрин освещал ему путь, а над головой в воздухе изгибая свои длинные шеи, висели тусклые уличные фонари. Благополучно дойдя до своего дома, господин средних лет поднялся к себе в каморку - небольшое помещение в мансарде, с покатым потолком. Помещалось там все самое необходимое: простая деревянная кровать, шкаф, трехрогая вешалка, стол, три стула и еще один небольшой шкафчик, висевший на стене. Посредине комнаты стояла черная железная печь с дымоходом, уходящим в потолок, тут же была натянута веревка для сушки белья. В конце комнаты было круглое окно, в котором виднелись крыши соседних домов. Прежде чем войти в свое жилище, господин средних лет тщательно вытер подошвы о ковер у двери. В темноте, на ощупь, он снял ботинки и надел тапочки. Затем зажег свечу стоявшую на столе. Комната оживилась, запрыгали тени в углах и на потолке. Он аккуратно снял пальто, и при свете свечи еще раз разглядел то место, где было пятно, затем повесил пальто на вешалку. После чего запалил печь, дрова затрещали, и из ее огнедышащей пасти стало струиться тепло. Через несколько минут закипел чайник, и господин средних лет, спокойно поужинав, лег на кровать и стал читать газету, которую обычно забирал внизу на столике. Не прошло и четверти часа, как он задремал, а свеча, благополучно догорев, потухла, испустив на прощание тонкую струйку дыма.
А пока господин средних лет спит, мы немного узнаем о нем. Зовут его Кристиан Ларсон. Он родился в маленькой деревушке на юге Дании. В сельской школе кое-как обучился грамматике и чистописанию. Тяга к учебе была слаба и большую часть времени он проводил, помогая родителям по хозяйству. Будучи поздним и единственным ребенком в семье – к двадцати годам стал круглым сиротой. Продав доставшийся по наследству отчий дом с огородом и скотину, он отправился со своим приятелем Келдом в Оденсе. Там жил дядя Келда, с которым тот время от времени переписывался. В одном из писем дядя писал о том, что сейчас работает в фотоателье и если бы у него был небольшой капитал, он смог бы открыть свое дело. Келд предложил Кристиану вложить вырученные от продажи деньги в дядино фотоателье. Кристиану идея понравилась к тому же в деревне его больше ничего не держало. Дядя Келда сообщил, что все подсчитал, и на каждого будет приходиться по тысяче крон годового дохода. Это очень воодушевило приятелей, и они с радостью стали компаньонами. Сняв небольшое помещение в центре города, они начали работу. Дядя Келда стоял за фотоаппаратом, а так же вел все финансовые дела, сам Келд проявлял и печатал фотографии, а Кристиан как управляющий сидел в отдельной комнате за матовыми стеклами и подписывал бумаги и счета которые клал ему на стол дядя. Дела шли хорошо и фотоателье, действительно, приносило неплохие деньги. Дяде пришло в голову открыть еще два фотоателье. По прошествии восьми лет все три фотоателье стали приносить все меньше и меньше денег. Одним летним утром Кристиан как обычно заглянул в свою любимую пекарню, а потом пошел на работу. Он дернул ручку двери – она была заперта. Очень странно, ведь Кристиан всегда приходил позже всех. Он открыл ключом дверь и вошел. В комнате был беспорядок: лампы не горели, все двери были настежь открыты, на полу являлись бумажки, пустые кассеты из-под пленки и картонные коробки. Фотоаппаратуры и мебели не было.
- Ограбили! – подумал Кристиан.
Он тут же помчался к дому, где жил дядя Келда. Дома никого не оказалось, тогда Кристиан забежал в два других фотоателье – там было то же самое, что и в первом. Стало ясно, дядя и племянник сбежали, прихватив с собой все оборудование. Кристиан обратился к финансовому инспектору, который сообщил ему, что кантора вся в долгах и необходимо немедленно их погасить, чтобы не доводить дело до суда. Банковский счет быстро опустел, и Кристиану пришлось расстаться со своими сбережениями. Так окончилась его карьера управляющего.
Потом по какому-то делу, вероятно, он и сам уже сейчас не помнит, он приехал в Копенгаген и остался здесь. На деньги, что у него были, он снял комнату в мансарде, вот эту самую, а потом стал искать работу. На почте он не подошел из-за того, что временами бывал рассеян. Официантом – из-за нерасторопности. В сторожа он сам не хотел идти; очень уж холодные бывают ночи, а простужался он быстро. Побывав еще в паре-тройке мест, он забрел в музей, нет, он не искал там работу, а зашел просто немного согреться; на дворе тогда стояла промозглая осенняя погода. Бродя по залам, он подолгу рассматривал картины, и совсем не заметил, как пролетело время. Часы на башне ратуши пробили шесть, все конторы закрылись, ему оставалось только возвратиться домой. Но на входной двери музея он заметил табличку.
«ТРЕБУЮТСЯ НА РАБОТУ: искусствовед, дворник, смотритель зала».
Должность искусствоведа была бы ему в самый раз, если бы он хоть что-то понимал в искусстве. Работу дворника он, напротив, представлял себе очень хорошо, и именно по этой причине претендовать на нее не стал. В третьей вакансии его ничего не смущало, более того, он немедленно хотел приступить к своим обязанностям, поэтому тут же отправился к заведующему. Так он утроился на работу, и работает, по сей день. На службу он приходил раньше всех. Брал из служебного помещения зеленую подушечку, клал ее на стул, и присаживался; так дольше сохранялись брюки. Жалованье он получал скромное (намного меньше чем искусствовед), его хватало на оплату жилья, и немного оставалось на еду. Передвигался он только пешком, дорога от музея до дома занимала полчаса, но это его не расстраивало, а наоборот радовало, что есть возможность прогуляться после работы. Единственное, что омрачало его радость так это то, что подошвы его ботинок стаптывались быстрее. Вот уже наступает утро, и мы возвращаемся в комнату в мансарде.
Кристиан на ощупь нашел в ящике целую свечу, вставил в подсвечник, и зажег ее. Он взглянул на заледеневшее окно и поежился. Нужно было согреться, он подбросил в еще теплившуюся печь два поленца, которые сразу занялись. Позавтракав, он отправился на работу.
Половина дня прошла совершенно спокойно, посетителей было мало и Кристиан даже начал «клевать носом» и погружаться в послеобеденную дрему, как вдруг в зал зашла девушка. Одета она была очень просто, высокие черные башмачки на ногах, юбка ее была из недорогой ткани, но сшита со вкусом, на английский манер, а на плечах была накидка мышиного цвета с теплой шерстяной подкладкой; на голове темно-коричневый берет. Она задумчиво ходила от картины к картине и обводила взглядом все углы. Затем она остановилась перед одной, и стала подносить лицо к углу. Кристиан увидев это привстал со стула. Девушка приблизилась к картине настолько, что оставался какой-нибудь дюйм, и она коснулась бы носом стекла.
- Что вы делаете? – взволнованно произнес Кристиан, который в один миг очутился рядом с девушкой.
- Простите, - замялась девушка.
Кристиан заметил пятно на стекле оставшееся от ее дыхания, которое, впрочем, тут же испарилось.
- Так нельзя с картинами, Вы не знаете что ли? Нельзя к ним приближаться! И трогать их нельзя! Только смотреть с расстояния! – не унимался Кристиан.
- Я лишь хотела получше рассмотреть подпись, - виновато улыбнулась девушка.
- Прошу впредь этого не делать, - буркнул Кристиан.
- Вы так переживаете за них, - брови ее сдвинулись, и выражение лица стало хмурым.
- Разумеется! Это моя работа!
- Вы - страж искусства, – сказала девушка, на лице которой уже «сияло Солнце». - Как это здорово!
- А вот у меня профессия самая прозаичная. Я – портниха, - глаза ее сверкали как два озера, в который играли солнечные зайчики.
- Что ж, все профессии важны, - заметил Кристиан, возвращаясь на свое место, убедившись, что тревога миновала.
Девушка проводила его взглядом.
- Вы могли бы рассказать, что-то о искусстве, - предложила девушка.
- Это вряд ли. Я в нем ничего не понимаю, - сухо отрезал Кристиан, присаживаясь на стул.
- Я в это не верю! Думаю, что Вы скромняга, - хитро улыбалась девушка. – Все Вы знаете. Рассказывать не хотите. Ну что ж сидите тогда здесь, как мешок с картошкой. Не буду к Вам больше приставать.
Девушка ушла, а Кристиан остался сидеть один. Его совсем не тронуло обидное сравнение, его взволновал сам эпизод, который произошел впервые.
Как же можно не соблюдать правила! - думал Кристиан. - Какое невежество!
Кристиан ошибался, Эмма, так звали эту девушку, никогда не была невеждой. Как раз наоборот, она собрала в себе, пожалуй, все добродетели которыми только может обладать человек. С самого детства судьба испытывала стойкость ее духа. Детство ее началось в приюте святой Марты в одном маленьком городке, неподалеку от Копенгагена. Она часто болела, от этого была очень слабой и худенькой. Другие дети над ней посмеивались и устраивали разные пакости, пользуясь ее слабостью. Однажды подружившись с другой девочкой, которую тоже обижали, Эмма заметила, что пакостей ей стали делать меньше. Она поняла, что, когда ты не одна, невзгоды делятся пополам. Ведь с половиной справиться легче чем с целым. С тех пор девочки были неразлучны. Получая духовное образование и читая сказки Андерсена, их детские сердечки наполнялись добротой и состраданием. Они никогда не упускали возможность сделать доброе дело. Заботились о животных и выхаживали их если они были ранены. Но судьбе было угодно разлучить их – ее подругу удочерила одна супружеская чета. Они бы удочерили и Эмму, но эти люди были совсем не богаты, а содержать двух девочек они бы просто не смогли. Так Эмма рассталась со своей единственной подругой. Когда Эмме исполнилось четырнадцать лет ее оправили учится швейному делу. А закончив учебу она перешла на работу к одной приятной даме, которой очень приглянулись аккуратность и воспитанность Эммы. Эта дама вскоре открыла ателье в Копенгагене и отправила туда самых лучших сотрудниц. В их числе была Эмма.
В конце рабочего дня Кристиан вышел из дверей музея, и сторож запер за ним дверь, выставив табличку «Закрыто. Ждем Вас завтра». На улице еще не было темно, но через несколько минут зайдет Солнце и город накинет на себя покрывало ночи. А пока, пока загораются самые яркие звезды на перламутровом небе и их далекий мерцающий свет, подчеркивает величие Мира и ничтожность маленьких людей.
- А, вот и Вы! – окликнула Кристиана девушка. – Я уж думала, не остались ли вы сторожить все это богатство.
- Что Вы от меня хотите? – не церемонясь, спросил Кристиан.
- Я хочу Вас проводить, - быстро ответила она и взяла его под руку.
Они пошли молча, но потом девушка нарушила тишину.
- Меня зовут Эмма. Вероятно, Вы и не спросили бы никогда.
Кристина слегка улыбнулся, не произнося ни слова.
- У меня появился перерыв в работе, и я решила сегодня отдохнуть. Сходить в музей. И с Вами прогуляться.
- Отдыхать, конечно, нужно, - задумчиво произнес Кристиан.
- А как Вы отдыхаете?
- По-разному.
- А чаще всего? – не успокаивалась Эмма.
- Дома.
- Просто дома? – удивилась она.
- Иногда, в парк хожу. Если погода хорошая, - добавил он и посмотрел на свои «главные» ботинки.
- А что вы там делаете?
- Беру что-нибудь почитать. Сижу на скамейке и читаю.
Ответ Кристиана ее удовлетворил, и она одобрительно кивнула.
- Где же Вы живете? Мы все идем и идем.
- Я люблю немного прогуляться, - скромно ответил Кристиан.
Дальше Эмма узнала, что он любит читать и не одолжит ли он книгу. И за простыми разговорами они дошли до дома Кристиана.
Они прошли такими улицами, на которых не было разноцветных гирлянд и приближающееся Рождество проявлялось в нескольких еловых венках повешенных на дверь. И свет в окнах не горел таким ослепляющим золотым цветом, лишь кое-где виднелась керосиновая лампа или свеча, поставленная на подоконник.
- Вот мой дом, - указал Кристиан.
- Какие Ваши окна? - спросила Эмма.
- Одно, в мансарде, - стесняясь ответил Кристиан.
- Это так чудесно! – воскликнула девушка. - Вы смотрите поверх всех этих крыш! Ах, как это романтично!
- Уже поздно… - начал было Кристиан.
- Да, да, да, - засуетилась Эмма.
И, взяв Кристиана за руки, спросила:
- Только скажите вот что: будете ли Вы дома в Рождество?
- Буду. Мне больше и пойти-то не куда.
- И прекрасно! Прекрасно, Кристиан! – чуть ли не прыгая от счастья, проговорила она.
- Как вы узнали мое имя? – удивился Кристиан.
- Сторож в музее настолько приятный человек, что он с радостью сказал, как Вас зовут. Пожалуйста, не беспокойтесь, что не представились сами. Я не вижу в этом ничего дурного, и понимаю, что это не из-за невежества; просто Вы такой, настолько скромный человек, что и собственное имя Вам иногда кажется хвастовством.
Кристиан кивнул.
- Видите, как все чудесно складывается! Я приду к Вам в Сочельник, Кристиан! А теперь прощайте, мне пора.
Эмма отпустила руки Кристиана и быстрыми, легким шагами пошла по улице. Кристиан поднялся к себе, зажег свечу и застыл, глядя на стул, стоявший в самом темном углу комнаты. Так он постоял несколько секунд, потом разделся, и, поужинав, лег спать.


***
Наступил Рождественский сочельник. На центральной площади собралось столько народу, что если бы посмотреть сверху вниз, то не удалось бы найти пустого клочка брусчатки. В центре площади стояла большая пушистая ель, украшенная множеством разноцветных игрушек. Традиционно, городские власти украшали часть ели, чтобы внизу оставалось место для игрушек, которыми любой житель города мог бы украсить ее. Мальчишки соревновались, кто выше повесит свою игрушку. Доходило до того, что у фонарщика одалживали лестницу, чтобы забраться как можно выше. И потом очень гордились каждый раз, проходя мимо, указывая: «Вот моя игрушка висит! А? Каково?» Вечером, в свете фонарей ель выглядела сказочно красивой. Играя золотом, она дарила всем жителям города частичку праздника. Рядом с ней пели Рождественские песни, плясали и водили хоровод. А с колокольни Собора доносился праздничный звон, который разлетался по округе.
Кристиана в честь праздника опустили с работы раньше, и он решил зайти в церковь неподалеку, перед тем как отправиться домой. Справа от входа в церковь был сооружен небольшой Рождественский вертеп, подсвеченный десятком масляных ламп. Младенец Иисус лежал в своей соломенной колыбельке, глядел на мать живыми фарфоровыми глазами и тянул к ней руки. Рядом одетые в тканевые одежды стояли фигурки Святого Иосифа и волхвов. Над ними горела мерцающим светом звезда. Кристиан остановился и долго рассматривал каждую фигурку, а потом и композицию в целом. От нее веяло какой-то доброй надеждой. Потом он, очнувшись от размышлений, поднялся по каменным ступеням и вошел в открытые двери церкви. Алтарь весь светился от бесчисленного количества свечей. Казалось, что во всей церкви не осталось ни одной не зажженной свечи. Свет отражался от позолоты и заполнял собой все помещение, проникая в самые темные уголки. А пение хора поднималось на крыльях ангелов под самый свод, а затем медленно опускалось на прихожан, разливаясь в их душах благостным теплом. В эту праздничную ночь можно загадывать самое сокровенное желание, и оно непременно сбудется, но Кристиан не знал, что ему такого пожелать, поэтому он просто поставил зажженную свечу на алтарь и перекрестился. Потом он немного послушал хор и отправился домой. По дороге ему встречались счастливые улыбающиеся люди и поздравляли с Рождеством. Они прыгали и плясали от счастья, а он улыбался, и сдержано кланяясь им в ответ, продолжал свой путь. Дома, Кристиан подбросил в печь побольше поленец, чтобы хорошенько протопить комнату в честь праздника. Поленца тут же занялись и радостно затрещали. Вдруг, кто-то быстро постучал в дверь. Кристиан отпер засов и открыл дверь. На пороге стояла Эмма, запорошенная крупными хлопьями снега.
- Неужели ты не ждал меня, Кристиан? Вид у тебя именно такой. Ну, впусти же меня, наконец! – улыбнулась Эмма.
Кристиан отошел и пропустил девушку в комнату.
- Как здорово, что у тебя так хорошо натоплено! – восхищалась она. – Я так продрогла! А тут еще снег пошел.
- Помоги мне снять эту накидку, - сказала она, разматывая шарф.
Кристиан помог Эмме снять накидку и повесил ее на вешалку.
- Гляди, что я принесла!
Кристиан, взглянул на крупный сверток лежащий в соломенной корзине.
- Это гусь, Кристиан! Рождественский гусь! – разматывая сверток и задыхаясь, от собственных слов, сказала Эмма. – Это конечно не индейка, но…
- Постели-ка на стол эту скатерть, - суетилась она. - Вот! А еще там, на дне корзины две бутылки Глега! Его нужно разогреть! Есть у тебя кастрюлька?
Кристиан растерянно смотрел за быстрыми движениями Эммы и не произносил ни слова. В одну минуту перед ним оказался накрытый стол, в центре которого, красовался зажаренный гусь. Запахло теплыми вином, цитрусом и пряностями – это Эмма разогревала в кастрюльке Глег.
- Не стой как столб, - улыбнулась Эмма. - Достань две кружки. Чувствуешь, как пахнет – значит уже пора пить!
Кристиан поставил две оловянных кружки на стол.
- Мне удалось пожарить гуся в ближайшей пекарне, поэтому он еще горячий! Аж пар идет! - разливая напиток, сказала Эмма.
- Что же это я? Совсем забыла снять берет, - сказала Эмма.
Эмма сняла берет и ее завитые золотистые кудри упали ей на плечи. Она поправила прическу:
- Как я тебе нравлюсь? – улыбнулась она.
- Очень красиво, - смутился Кристиан.
- Ах, это пустяки! – отмахнулась она, а затем улыбнулась. - Но очень приято!
- Давай ужинать! – скомандовала она.
Они сели за стол. Эмма рассказала, как она искала и нашла, такого замечательного гуся и с каким трудом удалось его пристроить в заваленную работой пекарню. В комнате было тепло от натопленной печи и еще теплее было животе от Глега.
- А знаешь, у меня есть подарок для тебя! – сказала Эмма.
Она достала другой сверток, лежащий в корзине.
- Это тебе, Кристиан. С рождеством!
Она положила сверток ему на колени и поцеловала в щеку.
- Что это такое? – посмотрел на сверток сказал Кристиан.
- Подарок. Открой!
Кристиан развернул сверток: в нем оказалась аккуратно сложенная ткань. Он встал и расправил ткань. Это было новое шерстяное пальто темно зеленого цвета.
- Нравиться? – спросила Эмма, смотря на Кристиана светящимися от счастья глазами.
- Что это?! – растеряно, произнес Кристиан.
- Я его сама сшила!
Кристиан покрутил пальто в руках, потом прижал к щеке пробуя его мягкость.
- Какое отличное пальто! – подобрав слова, произнес Кристиан. – Спасибо!
- А вот мне совершенно нечего подарить тебе, – засуетился он, ища глазами по комнате.
- Не нужно подарка, Кристиан. Мне просто хотелось сделать что-то для тебя. Подарить что-то полезное. И чтобы ты думал обо мне, когда его надеваешь. Давай-ка, примерь его! Я не была уверена в размере…
Пальто село идеально. Кристиан в нем стал выглядеть очень представительно. Благородный темно зеленый цвет очень гармонично сочетался с покроем.
- А теперь отложи его и расскажи мне, что-нибудь о себе, - хлопая в ладоши, произнесла Эмма. – Ведь я ничегошеньки о тебе не знаю.
- Что же мне рассказать, - задумался Кристиан, аккуратно складывая пальто.
- Расскажи о своей любви! Ты, наверное, любил. Знаешь, как девушки обожают любовные истории! - ерзая не месте, сказала она.
- Любил, - ответил Кристиан, доставая из ящика новую свечу на замену той, что догорала на столе.
- Расскажи о ней, - попросила Эмма.
- Сложность в том, что я уже ее не помню, - Кристиан схватился за лоб и начал его тереть.
- Ты не помнишь, как ее звали?
- Нет, нет. Это как раз я помню. Ее звали Марта Хансон. Я совершенно забыл, что с ней было связано. Все замечательные моменты. Ведь я их помнил сразу после того как с ней расстался, а потом прошло немного времени, и я чуть-чуть забыл. Потом прошло еще немного времени, и я забыл еще немного, и так получилось, что к сегодняшнему дню я совершенно ничего не помню.
- Как она выглядела? – спросила Эмма.
- Вот это я забыл в самую последнюю очередь. Мне иногда кажется, что ничего этого и не было вовсе. Когда я жил в Оденсе, места, где мы были с ней, помогали мне вспоминать, но потом я переехал сюда, в Копенгаген, и окончательно забыл.
- И почему вы расстались вспомнить невозможно?
- Тогда я был совершенно разорен. Хочется думать, что расставание наше, с этим никак не связано.
- Ты был богат? – спросила Эмма.
- Не то чтобы. Дела и вправду шли хорошо. Но чем лучше они шли, тем алчнее становились мои компаньоны. В итоге: я разорен, а они исчезли, прихватив все имущество с собой, оставив мне лишь долги. Хорошо, что мне удалось каким-то чудом рассчитаться!
- Марта осталась в Оденсе?
- Я не знаю, что с ней сталось. У меня нет ясных воспоминаний о ней, лишь короткие вспышки чувств и обрывки сказанных ею фраз.
- Мне в любви как-то тоже не повезло, - начала Эмма. – Был у меня один мужчина. Он служил офицером в армии. Какой-то невысокий чин. Я плохо разбираюсь в этом. Так вот, жили мы с ним очень хорошо. Он ухаживал за мной. В конце концов, я переехала к нему в служебную квартиру. Чудесная квартирка, очень просторная и светлая, находилась на окраине города. Мы открывали летом настежь окна и свежий ветер, раскачивая тонкую тюль, влетал к нам в дом, принося с собой запах цветов с поля неподалеку. А Солнце пускало к нам свои теплые лучи, распластанные на полу. Я спросила тогда у него: «Знаешь, чего я хочу больше всего на свете?» Конечно, он не знал. И тогда я сказала ему, что больше всего на свете я хочу, чтобы несмотря Ни на что, в моем доме светило Солнце. Мне кажется, он меня не понял. Спустя какое-то время любовь его ко мне стала угасать, и он увлекся другой. Какая-то женщина... Я нее не знаю, да и не хочу. Потом я узнала, что он уехал куда-то служить, и больше ничего. В отличие, от тебя Кристиан, я очень хорошо все помню и от этого еще больнее.
- Ты, наверное, теперь ненавидишь всех мужчин? - аккуратно спросил Кристиан.
- О, нет. Нет. Просто мне очень жаль, что все так вышло с Ним, а к другим мужчинам я не испытывала ничего схожего. Поэтому - я одна.
- И я один, - кивнул Кристиан.
- Я знаю, знаю, - с жаром начала Эмма. – Я почувствовала это там в галерее. Именно поэтому я загадала желание в этот праздничный вечер. Чтобы мы не чувствовали одиночество, Кристиан.
- Чувствовали?! Эмма, я знаю, как оно выглядит, - ответил Кристиан.
- Кто? – насторожилась Эмма.
- Одиночество, - спокойно ответил Кристиан.
- Ты запутался! – улыбнулась она. - Одиночество не может как-то выглядеть.
- Нет, - сказал Кристиан. – У него есть черты схожие с человеческими: довольно высокого роста, вытянутая овальная голова с лицом землистого цвета, на котором почти нет носа. Большие, потухшие глаза и две тонкие полоски губ. С макушки свисают редкие волосинки. Худое тело, кожа да кости, прикрытое какими-то грязными, рваными лохмотьями.
- И где же ты его видел? – взволновано произнесла Эмма.
- Оно обычно сидит вот на том стуле в углу, - Кристиан указал на стул, который стоял в самом темном углу комнаты.
Эмма хотела вскрикнуть, но закрыла себе рот рукой.
- Боже, Кристиан, ты это серьезно говоришь?
Кристиан смутился и замолчал.
- И давно ты его видишь?
- Примерно с того времени как переехал. Я сначала испугался, а потом понял, что оно не причинит никаких неприятностей. Пусть, думаю, сидит.
- Ты разговариваешь с ним? – аккуратно просила Эмма.
- Нет. Я только раз спросил, что оно здесь делает.
- И что же ответило?
- Ничего. Лишь стало кривляться и извиваться на стуле. Оно только смотрит, ничего не говорит, шума никакого не производит. Только смотрит!
- Оно и сейчас там сидит? – спросила Эмма, вытирая проступивший со лба пот.
- Нет. Сейчас его нет. Но, думаю, когда ты уйдешь оно опять появиться.
Эмма поднялась со стула и подошла к Кристиану.
- Бедный мой, бедный мой, - повторяла она, гладя Кристиана по голове. – Я не оставлю тебя, я буду приходить к тебе. Мы будем вместе. И стул этот будет постоянно пустовать, обещаю тебе.
Кристиан задумчиво глядел перед собой. Он чувствовал, как приятно пахнут руки Эммы, и как ласково она прижимает его голову к себе. Он слышал, как потрескивает полено в печи и, взглянув в окно, увидел, что туч уже нет и в ночном небе, зажглись звезды. Как, все же, хорошо смотреть поверх всех этих крыш!


***
Вдруг, они услышали какую-то возню на лестнице и в дверь усиленно постучали. Эмма открыла дверь. На пороге стоял высокий мужчина в черном пальто закрывающим шею, лишь небольшой белый треугольник сорочки проглядывался в районе кадыка, наподобие колоратки пастора. Строгое, гладко выбритое, лицо, не выражало ни каких эмоций, только глаза остро смотрели перед собой. На голове у незнакомца был надет вычищенный черный котелок. Эмма подумала, что к Кристиану зашел в гости его знакомый пастор, но за спиной «пастора» стояли два полицейских.
- Позвольте войти, фру, - произнес «пастор».
И не дожидаясь приглашения, вошел, за ним последовали и два полицейских. «Пастор» быстро оглядел комнату.
- Старший следователь Берг, - представился «пастор».
- Это какая-то ошибка, - произнесла Эмма.
Кристиан испуганно посмотрел на следователя, потом на сопровождавших его полицейских, потом на Эмму.
- Ошибки нет, если этот господин Кристиан Ларсон, - произнес Берг, подойдя к окну и взглянул вниз на улицу.
- Потрудитесь объяснить, что все это значит, - строго сказала Эмма.
- Вы ему кем приходитесь? – поинтересовался Берг.
- Я его невеста, - выпалила Эмма.
- Вот как, - произнес Берг, окинув взглядом комнату еще раз.
- Сегодня, предположительно вечером, из галереи была украдена картина. И картина эта висела именно в том зале, где служит смотрителем Ваш будущий супруг. Вследствие чего, он должен быть задержан по подозрению в краже. Вот соответствующее распоряжение.
Берг достал из наружного кармана сложенную вчетверо бумагу и положил на стол.
- Это безумие, Кристиан ничего не крал! - мотая головой, произнесла Эмма. – Скажи им Кристиан!
- Я… я… ничего, – пробормотал растерявшийся Кристиан.
- Приберегите слова для допроса, - холодно сказал Берг. – Уведите!
Два полицейских быстро приблизились к Кристиану, подняли его на ноги и повели к двери.
- Стойте! Он же не одет! – закричала Эмма.
Полицейские остановились. Один из них схватил с пола главные ботинки и быстро обул в них Кристиана. Тем временем Эмма взяла с кровати подарок и протянула Кристиану. Берг перехватил пальто, развернул его, проверил карманы и помял подкладку и отдал Кристиану.
- Подождите, я соберу его вещи! – засуетилась Эмма.
- Позже. На это сейчас нет времени, - произнес Берг.
Кристиана повели по лестнице вниз и посадили в полицейский экипаж. Оба полицейских сели вместе с Кристином, Берг сел на козлы. Экипаж тронулся, а Эмма осталась стоять у двери совершенно растерянная.
Если Вы откроете личное дело старшего следователя Йёргена Берга, то не увидите ни одного замечания или взыскания, наоборот, всяческие похвалы и награды, записанные лицами разных чинов. В какой бы город не призывали его служебные дела, там он находил почет и уважение коллег. При этом он не становился тщеславным. Даже преступники иногда проникались уважением к его персоне, потому что он никогда не был продажным полицейским. Служба слилась воедино с его личной жизнью. Он с удовольствием сидел в молчаливых засадах, предпочитая их веселой шумной компании. Поэтому ни жены, ни детей у него не было. Он никогда не склонялся, к какой бы то ни было, религии. Четко следовать букве закона – вот это была его главная религия.
Экипаж остановился перед трехэтажным длинным зданием. В окнах которого, несмотря на поздний час, горел свет. Кристиана вели под руки, хотя он не оказывал никакого сопротивления и не пытался бежать. Подойдя к конторке, за которой сидел еще один полицейский, Берг обратился к нему:
- Задержанный - Кристиан Ларсон. По делу за номером четыреста двадцать пять. Произвел - старший следователь Берг.
Полицейский за конторкой обмакнул перо в чернильницу и записал в журнал. Было так тихо, что Кристиан слышал, как скребет перо по бумаге. Когда запись была сделала Берг обратился к Кристиану ледяным голосом:
- Скоро Вы будете допрошены.
После этого он пошел к лестнице, ведущей наверх, а Кристиана повели к другой лестнице, ведущей вниз. Как оказалось, в цокольном этаже находились камеры. Миновав несколько заградительных решеток, Кристиана подвели к одной из них, толкнули его внутрь и с грохотом захлопнули дверь. Было совершенно темно - его глаза еще не привыкли к темноте. Пытаясь найти опору Кристиан отошёл в сторону, и наткнулся на стену: она была сырая и колючая от мелкой каменной крошки. Сколько страданий впитали в себя эти стены? Постепенно он начал различать предметы в камере: он увидел зарешеченную отдушину под самым потолком, какие- то гнилые доски, набитые одна к одной и старый тюфяк. Было холодно от сырости, и он как мог, укутался в свое новое пальто. Кристиан прислушался: звуки походили не то на плач, не то на стон. От этих приглушенных звуков ему стало ужасно страшно, и дрожь пробежала по его телу. Он расстелил тюфяк, сел на него, и, закрыв лицо руками, заплакал. Где-то рядом хлопали дверьми, отчего начинало время от времени дуть из отдушины. Кристиан не мог понять, что случилось, почему его арестовали, ведь он никогда в жизни не делал ничего противозаконного. Он успокаивал себя, что произошла страшная, нелепая ошибка, что скоро все выяснится, его выпустят, и он пойдет к себе домой. Но время шло, и его никто не выпускал. Вдруг, он услышал приближающиеся шаги и замочной скважине лязгнул ключ.
- Выходи, - скомандовал полицейский.
Кристиан прищурился и попытался разглядеть полицейского, но в коридоре было очень светло от горящих ламп.
- Ну, живо! – закричал страж закона.
Кристиан встал, но ноги его задрожали, и опять плюхнулся на тюфяк. Потом он попробовал еще раз, на этот раз удачно. Выйдя из камеры его повели по длинному коридору. Справа и слева размещались двери камер. Кристиану мерещилось, что коридор этот бесконечный. Дойдя до лестницы, они поднялись по ней на один этаж. Здесь был тоже длинный коридор, но весьма приличного вида и вместо дверей камер были двери кабинетов. Кристиана подвели к одной из них и приказали войти. В комнате за большим столом сидел старший следователь Берг, а рядом за столом поменьше молодой парень – полицейский. Рядом с ним на столе лежала стопка желтой бумаги и чернильный прибор. За спиной Берга находилось окно, за которым была темная Рождественская ночь.
- Садитесь, - скомандовал Берг Кристиану, а молодому полицейскому приказал: - Пишите.
«Протокол допроса. Дело за номером четыреста двадцать пять. Подозреваемый Кристиан Ларсон. Ведет допрос – старший следователь Берг.»
- Старайтесь ничего не упустить, - обратился он к полицейскому. – Итак, герр Ларсон известно ли Вам, почему задержаны?
- Нет, - тихо ответил Кристиан.
- Вы задержаны по делу о краже очень ценной картины из галереи в которой Вы служите смотрителем. Можете ли ответить, в котором часу Вы покинули свой пост?
- Наверное, было около шести, - замявшись, ответил Кристиан.
Берг громко и раскатисто произнес: подозреваемый не может точно ответить на вопрос, когда он покинул свой пост.
- Куда Вы отправились после?
- По пути домой я зашел в церковь.
- А после?
- Отправился домой, - ответил Кристиан, и, опустив голову, рассматривал носки своих «главных» ботинок.
- Знаете ли Вы цену картинам, находящимся в зале, где вы служите?
- Я совершенно не представляю, сколько они могут стоить. Я не разбираюсь в искусстве.
- Однако работать устроились именно галерею искусств.
- Смотрителем! – отчаянно произнес Кристиан.
- Разумеется, - отрезал Берг. - Чтобы не привлекать внимания. Следующий вопрос…
Допрос длился около часа, и Кристиан, измученный бессонной ночью и страхом, под конец допроса чуть ли не валился со стула. Берг приказал ему рассказывать всю биографию и перечислять всех знакомых людей, с которыми он когда-либо встречался. Но, не добившись от него ничего важного для дела, отправил его обратно, но уже в другую камеру. Дверь закрывалась не совсем плотно, и через щели немного проникал свет из коридора. Когда Кристин вошел, он увидел в полумраке камеры сгорбившуюся фигуру старика.
- Вот и Вы, мой сосед, - проговорил старик. – А я думал это одиночка.
Кристиан аккуратно сел на противоположный край сколоченных досок.
- Вы прямо с допроса? – спросил незнакомец.
Кристиан кивнул и весь съежился, словно на него налетел порыв ледяного ветра.
- Знаете, после допроса нет ничего лучше глотка свежего воздуха. Идите-ка сюда, ближе к отдушине, - сказал незнакомец и поднялся со своего места.
Кристиан подошел к нему.
- Вот, а теперь встаньте на эти доски и потянитесь к отдушине. Дышите.
Кристиан сделал несколько глубоких вдохов. Он услышал перекликающееся цоканье копыт и стук колес о мостовую – значит уже утро. Подышав так несколько минут, он опустился на доски.
- Надеюсь, Вам стало немного легче, - обратился незнакомец. – Как так вышло, что Вы оказались здесь?
- Я не понимаю, - замотал головой Кристиан. – Совершенно ничего не понимаю.
- Вероятно, произошла ошибка, - предположил незнакомец. – Правосудие – это порождение человека, а значит, как и человек, оно совершает ошибки.
- Меня обвиняют в совершенно нелепом преступлении, - проговорил Кристиан, немного приходя в себя, - Какая глупость! Зачем мне может понадобиться эта картина?!
- Какая картина?
- Да я даже и не знаю! – застонал Кристиан.
- Тише, - зашипел незнакомец. – Это не место для громких разговоров.
Потом он подсел ближе к Кристиану и тихо спросил:
- Вас обвиняют в краже?
- Я служу смотрителем в местном музее и из моего зала исчезла картина. Но я ее не брал, понимаете. Это чудовищная ошибка! Я битый час рассказывал обо всех своих знакомых и очень устал!
Кристиан закрыл глаза и повалился на стену.
- Вероятно, скоро все выясниться и Вы выйдете отсюда. Я человек пожилой и повидал много людей и думается мне, что Вы - хороший человек, - проговорил незнакомец. – Каких я только не встречал! Мне довелось много путешествовать и могу сказать точно: в Мире добрых людей больше чем злых. Когда я пришел к этому выводу, я так обрадовался! Случалось, что я видел человека на самом дне этой чаши под названием Жизнь. Он скатился туда по гладким ее граням, и никто его оттуда не хотел достать. Я думал тогда: «Господь, как Ты допустил, чтобы человек дошел до этого? За что Ты так его возненавидел, что позволил случиться этому? Самое дикое животное не смогло бы поступить так, как поступил он! Зачем Ты наделил его разумом, чтобы потом отнять?» Страшное было зрелище, скажу я Вам! Я был тогда опечален и дух мой был сломлен до такой степени, что усомнился в своей вере. Я начал думать, что если Господь допускает такое, значит, он хочет наказать всех людей без исключения. И в скором времени, я написал небольшой рассказ, - тут незнакомец махнул рукой. - Даже не рассказ, а скорее небольшой очерк и назвал его «Серая мгла». Это было своего рода предсказание всему человечеству. Прошло время, и, как я уже сказал, я убедился, что хороших людей больше чем злых, таким образом, я опять потихоньку стал обретать веру. Я стараюсь не оборачиваться назад, и я стал писать другие, жизнеутверждающие рассказы. Однако совсем недавно, за мной пришли какие-то люди. Не представившись и не объясняя причин, отвезли меня в дом похожий на этот и закинули в такую же камеру. Потом меня вызвали на допрос:
- Вы, - спрашивает, - написали Это?
И бросает передо мной на стол газету. Я узнаю литературную газету. Читаю заголовок «Серая мгла». Пробегая глазами по строкам, я узнаю свой старый очерк.
- Да, - отвечаю я.
- Кто науськал Вас это написать?
Словечко-то подобрал «науськал»!
- Никто, - говорю. - Я это написал давно, когда столкнулся с падением нравственности человека.
- Тут у Вас написано, что как будто падение нравственности одного губительно для других. Что он, мол, тащит их за собой в пропасть!
- Да это я написал, чтобы было более понятно масштаб беды! – убеждал я его. - Но уверяю Вас, что я давно уже пересмотрел свои взгляды и очерк этот утратил силу.
Такой противный был этот следователь. Такой кажется слащаво-мягкий - снаружи, презрительно-стальной - внутри. Про таких говорят - «скользкий тип». Все движения его были пренебрежительно-ленивые, словно, его «из-под кнута» заставляют допрашивать меня.
- А мне видеться другая картина, - закуривая, сказал он. – Этим своим рассказом, Вы выражали недовольство нынешней властью.
- Какая глупость, - произнес я и тут же осекся. Скорее всего, я тогда побелел, от страха.
- Почему же глупость! Вот у Вас написано, - он повернул к себе газету и прочел. – «А еще страшнее, когда такой безнравственный человек занимает высокое положение. Он обладает огромной силой и с этой огромной силой, он тянет всех других, и глубоко нравственных и подобных ему в огромную зияющую бездну». Кого вы имели в виду, под обладающим Огромной силой безнравственным человеком?
И тут я понял, что эта самая зияющая бездна открылась прямо передо мной, и этот следователь может легко меня толкнуть.
- Молчите? - произнес следователь, - Читаем дальше. «Надежды практически нет. Лишь те, у кого осталось капля духа, еще сопротивляются, объединяясь в группы. Только за счет их сплоченности, они еще держаться, сохраняя трезвость и ясность мысли, проливая робкий свет на эту безнадежную мглу». О ком это Вы?
- Я имел ввиду ученые умы и добрых людей, - тихо ответил я.
- А вот я вижу здесь другое, - сказал следователь, - Я вижу здесь подстрекание и призыв к мятежу.
- Вы совершенно заблуждаетесь, - пытался объяснить я. – Посмотрите на меня, я старый человек и жить мне на этом свете осталось совсем недолго, да и сил на это все у меня уже нет. Что касается очерка - это всего лишь художественное произведение, и оно не несет никакого скрытого смысла.
- Как же не несет, когда он очевиден! – начинал злиться следователь. – Ваш брат писатель – хитрая бестия, боится напрямую говорить, так он придумывает «обороты» чтобы его самого «не прищучили», но при всем этом донести идею в массы.
- Да, писатель для этого и существует, - ответил я. – Но литература призвана просвещать, не развращать!
- Бросьте эти ваши штучки! – орал следователь. – Хотите просвещать – просвещайте себе тихо, но не призывайте к свержению власти через многотиражную газету!
- Да я и понятия не имел, что очерк напечатали! – оправдывался я.
Действительно, кто и откуда выкопал эту древность, а главное зачем, я не знал.
- Вы будете задержаны, пока будет идти следствие, - подвел итог он нашей беседе.
- По какому обвинению, позвольте узнать? – поинтересовался я.
- Организация призыва к мятежу и попытка свержения Королевской власти. Дело поступает на особый контроль, - указал он пальцем вверх.
Дальше меня перевезли из того дома в этот. И вот я здесь с Вами.
Кристиан спал и не слышал всего рассказа. Он очень устал и теперь мог заснуть где угодно, даже в этой душной камере опершись на шершавую стенку.
- Кристиан Ларсон, к следователю! – громыхнуло сквозь сон.
Кристиан открыл глаза и недоумевая уставился на полицейского в дверном проеме.
- Давай быстро! Весь день тебя ждать? – гаркнул полицейский.
Кристиан медленно зашаркал к выходу. Когда полицейский подвел Кристиана к двери следователя, он увидел сидящую на стуле Эмму. Она была какая-то растрепанная и темные круги под глазами говорили о том, что она не сомкнула глаз. На коленях у нее лежал серый мешок, который она прижимала к груди. Когда она увидела Кристиана, тут же встала и подошла к нему.
- Милый Кристиан, я всю ночь искала тебя! Они ведь ни слова не сказали, куда тебя везут! Меня не пустили к следователю, сказали ждать здесь.
- Эмма, - сонно проговорил Кристиан, - я ничего не крал.
- Я знаю, знаю! Это все ужасная ошибка!
- Сядьте, фру, - сказал конвоир. - Когда будет надо - вас вызовут.
Эмма опустилась на стул, а Кристиана ввели в кабинет. Старший следователь Берг стоял у окна и крутил в руках маленькую бумажку.
- Посадите подозреваемого, - приказал он. - Итак, что Вы можете еще сообщить по делу о краже картины?
- Ничего, - Кристиан помотал головой.
- Значит мы пойдем с самого начала, - сказал Берг и стал снова расспрашивать Кристиана о том почему он устроился работать в галерею, где был, с кем был знаком в своей жизни.
- Я уже ответил на все Ваши вопросы! – взмолился Кристиан. – Не брал я картины!
- Тебе лучше признаться! Слышишь! – Берг стал грозный и мрачный. – Ты не уйдешь отсюда, пока не признаешься!
- Пригласите фру, которая сидит за дверью, - обратился Берг к конвоиру.
Эмма робко зашла в кабинет и встала у двери держа серую котомку перед собой. Она казалась какой-то совсем маленькой в своей мышиного цвета накидке на фоне высоких стен кабинета.
- Предупреждаю, что Вы вправе не отвечать на мои вопросы, так как не являетесь фигурантом дела, - сказал Берг Эмме. - Но Ваше участие может помочь следствию. Как вас зовут?
- Эмма Янсон, - пропищала Эмма.
- Как давно вы знаете подозреваемого?
- Мы недавно познакомились в галерее искусств. Около недели.
- Вы говорили, что являетесь его невестой?
- Верно.
- Когда же он сделал Вам предложение? В тот же день?
- Он не делал мне предложение, герр следователь, - сказала Эмма, посмотрев на Кристиана.
- Как же так? – удивился Берг. – Вы только что сказали…
- Да, он не делал предложение, но я знаю, он хочет, чтобы я стала его женой. Видите ли, он очень застенчивый, и поэтому понять, что он хочет сказать можно только заглянув ему в глаза.
- Это бы не относилось к делу, если бы не было мотивом преступления. Подумайте: бедняк встречает красивую девушку и хочет произвести на нее впечатление, «пустить пыль в глаза». Он хочет как можно быстрее вырваться из своего бедного положения. А как? Да очень просто! Раз - украл, два – продал!
- Что Вы такое говорите! Кристиан не такой! – заплакала Эмма.
- Я уже долго служу, фру, и повидал достаточно разных типов.
- Зачем вы его мучаете? – плакала Эмма. – Он ничего не крал! Он болен! Слышите!
- У нас есть фельдшер, - произнес Берг.
- Его болезнь другого рода. Посмотрите же на него.
Берг бросил взгляд на Кристиана. Тот сидел, засунув руки в карманы пальто, сгорбившись, склонив голову на бок, и слегка покачивался.
- Правосудие не мучает, оно совершает дознание, - сказал Берг и отвернулся к окну.
В этот момент в дверь постучали.
- Разрешите, герр старший следователь, - просунув голову в дверь, обратился полицейский.
- Что у Вас? - отозвался Берг.
Полицейский вошел и передал Бергу бумагу, затем кивнул головой и вышел из кабинета. Берг пробежал глазами по донесению, затем сложил бумагу вчетверо и опустил в карман.
- Вы полагаете, фру Янсон, что Ваш жених болен?
- Да, герр следователь, - проговорила сквозь слезы Эмма. – Он очень болен. И единственное, чем ему можно помочь это быть с ним, и я хочу этого.
- Главная проблема следствия это – недостаточность улик, и пока я их ищу, вы будете под наблюдением. К вам будут каждый день приходить полицейский и проверять на месте ли вы. Если Вашего жениха не окажется дома в этот момент – я тут же объявляю розыск. И уж тогда Вы оба окажетесь за решеткой как сообщники.
Эмма испуганно посмотрела на Берга.
- Соответствующую бумагу вы получите в канцелярии. Сейчас Вы можете идти, - сказал Берг и обратился к конвоиру, – Проводите.
Конвоир и Эмма вместе подняли Кристиана со стула и вышли. Эмма шептала ему:
- Вот и все кончилось. Я же тебе говорила.
Как только они вышли в кабинет заскочил высокий, тощий полицейский, с румяными язвами на щеках.
- Слыхали? - обратился он к Бергу.
- Только что получил.
- Как это объяснить? - улыбался краснощекий.
- Это значит, что полиция ни черта не работает! – оскалился Берг. – Кто дежурил в галерее? Всех под трибунал!
- Нет следов взлома. И в галерее дежурили десять наших. Я их знаю - надежные ребята. Их сейчас допрашивают, но толку не будет. Уверен, они никак не замешаны.
- Тогда как ты объяснишь пропажу еще трех картин? Проспали! А эти гады смеются над правосудием! Вторая кража из одного и того же места!
- Мы уже задержали всех работников галереи. Сейчас разыскиваем тех, кто там когда-то работал, - рапортовал краснощекий.
- Я в галерею, а ты, если что-то выяснишь, сразу высылай посыльного ко мне.
Берг был вне себя от злости. Ему был нанесен сильнейший удар. Правосудие, которое для него было религией, вдруг превратилось в посмешище.
Кристиан и Эмма вернулись в свою мансарду. Она его раздела и уложила в постель, а сама растопила печь и поставила чайник.
«Что же это за правосудие? Схватить человека, виновен он или нет - без разницы, упечь за решетку, а потом разбираться в чем бы его обвинить», - думала Эмма.
Затем на глаза ей попался стул, стоящий в самом темном углу комнаты.
- Нечего тебе тут теперь делать, - сказала она пустому месту. – Убирайся прочь!
Слушая мерное сопение чайника и потрескивание дров - она задремала, и проснулась от шипения воды на печи. Она заварила чай, подошла к окну и стала разглядывать пейзаж. Небо было уныло серым, низкие облака едва не касались шпилей башен. И колокольный звон церкви увязал и глух в этих тяжелых облаках.


***
Старший следователь Берг, цокая тростью о мостовую, быстрым и уверенным шагом направлялся к Королевскому дворцу. На город уже опустился вечер, зажглись фонари и люди продолжая праздновать Рождество высыпали на улицу. Берг прошел через главную площадь, обмолвился несколькими словами с какими-то людьми в черных одеждах, свернул и прошел еще двумя улицами и вышел к воротам Королевского дворца. Гвардейцы пропустили его без малейшей задержки. Берг поднялся по ступенькам к большим стеклянным дверям. Лакей в красной ливрее распахнул их перед ним.
- Добрый вечер, герр старший следователь! – поклонился лакей. – Позвольте взять Вашу трость, пальто и шляпу. Прошу следовать за мной.
Они поднялись по широкой, белого мрамора лестнице, в обеденный зал. Казалось, все золото мира пустили на убранство этого дворца. Множество зеркал отражали свет массивных хрустальных люстр. Их бахрома устремлялась вниз, словно струи дождя и в этих струях играли солнечные зайчики, прыгая, время от времени, на пол и стены. Огромные картины с Голандскими пейзажами в золотых рамках украшали алые стены коридора. А ковер под ногами был такой мягкий и бархатистый как шерсть тигра.
- Подождите одну минуту, - обратился лакей к Бергу. – Я доложу о Вас Его величеству.
Берг остался в коридоре, а лакей скрылся за портьерой.
- Теперь можете войти, - проговорила голова лакея, высунувшись из портьеры.
Берг вошел в большой зал, с высоким арочным потолком, обставленный как весь дворец с вульгарной роскошью. Посреди зала размещался длинный резной стол, уставленный разными яствами. Во главе стола сидел одетый в белое Король, а по краям господа важного вида в черных фраках. Господа живо орудуя приборами, поглощали приготовленные блюда.
- Старший следователь Берг, - отрапортовал лакей.
Господа не отвлекаясь от своего занятия, не обратили на объявление никакого внимания. Король лишь призывно махнул рукой.
Берг подошел к Королю и с чувством полным достоинства произнес:
- Добрый вечер, Ваше величество! Старший следователь Берг прибыл по вашему приказанию.
- Здра-авствуйте, Берг, - вытирая рот салфеткой, произнес Король. – Желаете поужинать? – потом щелкнул пальцами.
Тут же появились два лакея с приборами в руках и накрыли место по правую руку от короля. Король всегда оставлял два места слева и справа от себя для тех, кто приносил какие-либо новости. Так как он лучше слышал правым ухом чем левым, поэтому Берга посадили справа. Берг учтиво поклонился и сел на стул. Теперь он внимательно мог рассмотреть Короля.
Это был человек лет шестидесяти, полного телосложения, широкими плечами, мягким лицом и грустными глазами. Широкие плечи держали тяжелое бремя власти, а грустные глаза говорили, как человек устал от этой ежедневной скучной роскоши. Казалось, эти глаза уже видели столько всего, что удивить их уже ничем нельзя.
- Ну, что нового, Берг, - пригубив вино, спросил Король.
- Как наверняка известно, Его величеству, в Копенгагене произошло преступление, касаемо искусства. Похищено четыре картины большой цены. Следствие, возглавляемое мной, немедленно арестовало несколько человек, предположительно причастных к этому преступлению. Но, увы, на след похитителей напасть пока не удалось.
- Интересно, очень интересно. А что вы по этому поводу думаете, герр министр юстиции?
- Да, что тут думать, - жуя кусок баранины, ответил министр. – За границу отправить они их не смогут, а внутри страны продать – поймаем.
- Господин министр, вероятно, упускает из виду одну деталь, - возразил Берг, - Хотя в рапорте я это отразил. Картины пропали при весьма странных обстоятельствах. Не было найдено никаких следов! Преступник, какой бы он ни был, является человеком, а человек всегда оставляет след. Здесь же следов не было совершенно никаких.
- Вы полагаете, они попросту испарились? – накладывая себе в тарелку, спросил министр.
- Если учесть факты, полагаю, что так оно и было.
По столу прошел смешок.
- Испарились, - засмеялся Король. – А я и не зал что вы такой остроумный, Берг! По-моему министр прав. Надо все еще хорошенько проверить. В конце концов, у Вас же море агентов-информаторов. Нет? Ну что ж, если необходимо подключите к делу мою специальную канцелярию – эти перероют всю Данию!
Когда ужин закончился и все стали расходится. В холе к Бергу подошли двое господ во фраках это были министр юстиции и военный министр.
- Берг, что Вы тут говорите Королю всякую чертовщину? – сказал министр юстиции.
- А что я должен был сказать? - спокойно спросил Берг, поправляя котелок.
- Все что угодно другое! Рождество все-таки!
- Мы стараемся не огорчать Его величество, - высморкавшись в платок, сказал военный министр.
- Ну пропала пара картин, подумаешь! Ты сам прекрасно знаешь, что и люди пропадают. И при этом тоже, кстати, ни каких следов! Нельзя же рассказывать всякие глупости Королю!
- Действительно, - снова высморкавшись, заметил военный министр. – Тут целые отряды без следа пропадают!
- Думай, прежде чем говорить, - погрозил Бергу министр юстиции.
- Ну что, господа, поедем в клуб? – сказал подошедший к ним третий господин во фраке. Хлопнул в ладоши и сказал: - Девочки уже заждались.
- Вот тебе, кстати, тоже напоминанию, - сказал министр юстиции подошедшему господину. – Вздумаешь в своей свободной прессе что-нибудь написать про картины, я тут же оформлю тебе путевочку.
- Ох, мне бы путевочку, - вытирая нос произнес военный министр. – Невозможно мне в таком климате находится. Проклятый насморк замучал. На Сицилию хочу! Чудесно там дышится! А здесь…
Он снова громко высморкался.
- Свободная пресса, полностью принадлежит Специальной канцелярии Его величества! И путевочку мне может оформить только начальник сей Канцелярии. А Вам, господин министр, советую хорошенько следить за собственной канцелярией, - кивнув в сторону Берга, сказал господин во фраке и отошел к другим гостям.
- Так бы его и придавил, этого министра печати, - сжав кулак произнес, министр юстиции.
- А почему Король вообще вызвал Берга?
- Вызывает меня сегодня, - начал министр юстиции, - Что-то там в галерее произошло? Уже доложили! Да, говорю, ерунда. Кто ведет следствие? Берг. Давай его сюда. Пустяк, говорю! Нет, давай! Куда деваться? Любит он бульварные новости. Заглянуть в скважину, как там чернь живет. Этот, подлец - министр печати, ему приносит такие пикантные новости «свободной прессы», что волосы дыбом встают. А где он узнает? Понятное дело от продажных девок. Они ему пишут такие романы!
- Разрешите идти, герр министр? – осведомился Берг.
- Идите, Берг, и помните о том, что я сказал.
Старший следователь поклонился обоим министрам и вышел из дворца. Шагая по улице, он размышлял:
«Правосудие в руках жалких подхалимов, не может быть доблестным и действенным. Его расчетливый ум и карающий меч ржавеют под их руководством. Как можно служить такому правосудию, не имея Своего внутреннего, вычищенного до блеска годами службы? Лишь при его свете нужно смотреть преступнику в глаза. Только в этом случае не будет ошибки, и преступник окажется за решеткой, а невиновный отпущен».
Берг подошел к тем же двум темным фигурам на площади.
- Что у Вас? – быстро спросил Берг.
- Нечто странное, герр старший следователь, - шептал одни из них. – Куда-то подевался барельеф собора.
- Ты пьян, что ли? – принюхиваясь, спросил Берг.
- Нет, взгляните сами!
Берг внимательно стал рассматривать фасад собора и, действительно, он стал совершенно гладкий.
- Как это случилось? – спросил Берг.
- Да, как случилось, смотрим мы, значит, по сторонам, а потом, бац, глянули не то что-то.
- Взрывов или работ каких-то не производилось? - спросил Берг, осматривая мостовую у собора.
- Нет, - ответили в один голос фигуры.
- Сегодня же рапорты. Подробно и с самого начала смены.
Берг зашел в свой кабинет и сел за стол, тут же в дверь постучали, и появился посыльный.
- Срочно донесение! – произнес он.
Следователь развернул бумагу, в ней сообщали, что из галереи искусств около часа назад исчезли еще десять картин. Как и в прошлый раз никаких следов. Постовых вновь сменили.
Берг сложил бумагу вчетверо, и опустил в карман. Происходили вещи, которые не укладывались в его голове. Если была совершена кража, значит надо искать улики, потом по этим уликам искать вора. В этом случае ни улик, ни тем более вора нет, есть только кража. Берг, славившийся холодным рассудком, оказался в замешательстве.


***
Утро забрезжило в окне мансарды. Кристиан спал в своей кровати, а Эмма сидела у его ног, сложив руки на душке кровати и опустив на них голову. Она немного поспала, но больше прислушивалась к Кристиану.
- Как ты себя чувствуешь? – спросила Эмма, когда Кристиан сел на кровати и искал что-то глазами.
- Мне приснился дурной сон, - ответил он.
- Я знаю, милый, - она его обняла и поцеловала в щеку. - Но теперь ты не спишь. Не спишь. Сейчас мы перекусим, а потом прогуляемся немного. И все будет хорошо.
Кристиан держался за голову, словно она вот-вот разломиться на две части. Потом он поглядел на стул стоящий в самом темном углу комнаты, затем перевел взгляд на Эмму.
- Я прогнала его, - шептала Эмма, - Прогнала. Оно никогда больше не вернется. Слышишь? Никогда!
Кристиан закрыл лицо руками и заплакал.
- Бедный, мой, бедный, - гладя его по голове, повторяла она.
Позавтракав, они вышли на улицу. Эмма шла под руку с Кристином и поддерживала его, потому как его немного шатало.
- Давай дойдем до площади, полюбуемся на елку. Мне так радостно видеть всех этих ребятишек.
Кристиан кивнул в ответ.
На площади столпилось много народа. Все перешептывались, и лица у всех были растерянные.
- Интересно, что здесь происходит? – спросила Эмма.
Она проследила за взглядами людей – все они были устремлены на елку. Эмма посмотрела в ту же сторону и обомлела. Ель стояла совершенно голая. Ни игрушек, ни иголок, просто остов.
- Что случилось? Пожар? – спросила Эмма у рядом стоящего господина с маленькой девочкой на руках.
- Нет, фру. Никаких следов пожара, - ответил мужчина. – Пришли на елку посмотреть. Глядь, а елки-то и нет. Дочка просит елку, а елки-то нет, ветки одни. Вот какая штука!
- Что же это происходит? – испугалась Эмма.
Вдруг, зазвонил колокол на башне. Сделал два удара: бам-бам. А дальше тишина. То есть видно, что колокол раскачивается также, а звука нет.
- Говорят, из галереи исчезли Все картины! - услышала Эмма в толпе.
На площади появилась полиция и попросила всех разойтись, так как площадь будет оцеплена и обследована.
В это время старший следователь Берг ходил по опустевшим залам галереи. Темные пятна на обоях, обозначавшие, где раньше висели картины, сильно выделялись общем фоне стены. Он задумчиво проводил взглядом, понимая, что столкнулся с чем-то совершенно необъяснимым. Пост охраны был уже снять, просто потому, что охранять было уже нечего.
- Герр старший следователь, - обратился к нему молодой полицейский. – Вам послание из министерства.
Берг взял бумагу и, не разворачивая ее, направился к выходу. Он догадался, что в ней говорится о срочном совещании. В приемной первого министра собралось два десятка мужчин, что-то живо обсуждающих. Тут были и те министры, которых Берг видел накануне. Двери распахнулись и все устремились в зал заседаний. Затем расселись за массивным деревянным столом.
- Спешу сообщить Вам, что это совещании является тайным. Тайным не только от простого народа, но и от Его величества, - начал первый министр.
Первый министр был человеком аккуратным. Аккуратным во всех смыслах. Внешний вид у него был всегда безупречен, так же была безупречна его родословная и послужной список. Все «непотребные дела» он поручал другим. Деньги, которые ему приносили, пересчитывал с пренебрежительным видом и обязательно в белых перчатках. Словно чувствовал, какие «грязные» это были деньги. Это был человек бойкий, не смотря на свои шестьдесят с лишним лет, и выглядел моложаво. Поговаривали, что он никогда не спал с одной и той же женщиной дважды. Один Бог знает, откуда ему доставали столько женщин. При этом у него была жена и трое уже взрослых детей.
- Совершенно необъяснимые вещи творятся в нашем государстве, господа! – поднимая голос, продолжал он. – И пока мы в них не разберемся, никому ни слова. В первую очень прошу прессу, - тут министр печати вскочил с места как ошпаренный, - не освещать произошедшие события. Лучше напишите что-нибудь про Рождество.
Министр печати поклонился и сел на место.
- Теперь по порядку, - первый министр громко откашлялся и спросил, - С чего все началось?
- Полагаю, герр первый министр, что началось все с пропажи одной картины в галерее, - сказал министр юстиции.
- Кто вел следствие? – спросил первый министр.
- Старший следователь Берг, он сейчас здесь.
Берг поднялся с места и поклонился.
- Герр первый министр, по этому делу мной был задержан один человек, являющийся служащим этой галереи. Допросы и следственные действия результата не дали. К тому же, картины продолжали пропадать.
- Садитесь Берг, - махнул рукой первый министр, - А что же дальше?
- А дальше, - продолжил министр юстиции, - Стали происходить, как Вы и сказали, совершенно необъяснимые вещи. Как-то: с Собора на центральной площади исчез весь барельеф; сегодня утром городская Рождественская ель была полностью очищена от игрушек и иголок; в уже упомянутой галереи исчезли остальные картины; колокол на башне городской ратуши внезапно замолк, как оказалось, пропал язычок. Ко всему вышеперечисленному могу добавить, что во всех городских музеях стали пропадать предметы искусства, а также книги в библиотеках.
- А что скажет на это министр по культуре? – спросил первый министр.
- Это совершенно невероятно, - сказал худой человек с носом, похожим на вороний клюв, на конце которого висели очки. – Если так пойдет и дальше никакая культура будет не нужна.
- Какие предложения? – поинтересовался первый министр.
- Предложение одно, - шмыгнув носом, сказал военный министр. – Взять город в плотное кольцо, чтобы ни одна душа не проскочила.
- Как это поможет делу?
- Во-первых, не дадим сбежать ворам. Во-вторых, ради безопасности Его величества. От них всего можно ожидать, - кивнул военный министр в сторону большого окна.
- Так получается, что мы на военном положении, - развел руками первый министр.
- Я человек военный, и считаю, что лучше быть на военном положении, чем в безвыходном.
- Возможно, лучше сейчас закрыть город, пока мы во всем не разберемся, - сказал министр юстиции.
- Скрыть такое непросто, господа, - первый министр встал и зашагал по залу.
- А мы объясним это учениями, - высморкавшись, сказал военный министр.
- А народу мы предложим культурную программу, так, герр министр? – спросил первый министр.
Министр культуры поводил вороньим клювом и ответил:
- Что-нибудь придумаем.
- Народ, как и Его величество, любит оперу. Вот пусть они и попоют, пока мы во всем разберемся, - хлопнув ладонью о стол, сказал первый министр.
В одно мгновение были развешены афиши и мальчишки, продававшие газеты, дружно заорали: «Сегодня вечером! Опера! Дива устраивает благотворительный концерт!»
На первой полосе газеты была напечатана статья о выступлении оперной дивы Анны-Марии Йоргенсен, которая в душевном и творческом порыве решила устроить Рождественское благотворительное выступление, все вырученные средства которого пойдут на поддержку и развитие культуры в отдаленных уголках страны. Большая фотография Анны-Марии, напечатанная на афише, пахла свежей, еще не совсем просохшей краской. Прохожие останавливались у афишных тумб и твердили друг другу, насколько хороша эта Дива внешне и как восхитительно она поет.
Тем временем отряды Датской гвардии стройными рядами подходили к городу со всех сторон. Становясь лагерями на главных дорогах, они немедленно выставляли посты и тщательнейшим образом досматривали всех, кто следовал в город и из него. Военные патрули полностью опоясали город. Военные катера и шлюпки заполонили весь пролив. Полиция проверяла порт. А начальник порта крайне неохотно выдавал разрешение на отплытие. Все эти действия были безрезультатны, ничего из исчезнувшего найдено не было. Мальчишки, усевшись на ящики, и с любопытством наблюдали как полицейские переворачивали все верх дном.

***
Наступил вечер, и публика начала стягиваться к оперному театру. Это было одно из самых красивых зданий не только Копенгагена, но и всей Дании. Его полукруглый фасад был освещен газовыми фонарями, и он волшебным образом отражался в воде залива. На барельефах изображались скандинавские узоры, весельные ладьи и валькирии в рогатых шлемах вперемешку с арфами и крылатыми музами. Пока зрители рассаживались, дива Анна-Мария Йоргенсен сидела в своей личной гримерной комнате. Ее пышные формы утянутые корсетом волнистого платья, отражались в широком сверкающем зеркале, занимая почти всю его площадь. На голове ее возвышалась накрученная прическа, украшенная сверкающей брильянтовой диадемой, а на мясистой шее висело ожерелье виде золотого руна с топазами.
В дверь тихонько постучали, и она громогласно произнесла: «Войдите!» В комнату вошел сухонький, стремящийся к старости, мужичок невысокого роста в поношенном фраке и еле слышно произнес:
- Позвольте заметить, Вы прекрасны, богиня.
- Что ты там опять бормочешь себе под нос, - протрубила дива, нанося пудру.
Мужичок подошел чуть ближе и повторил чуть громче:
- Вы прекрасны, богиня!
- Ах, не утомляй меня опять своей лицемерной болтовней.
- Простите. Я лишь пришел сообщить Вам, что уже все собрались и ждут только Вас и Его величество.
- Это черт знает что! – бросив пудреницу, возмутилась дива. - Невозможно! Невозможно, вот так запросто щелкнуть пальцами, и чтобы Сама Анна-Мария Йоргенсен прибежала петь, словно трактирная певичка. Во всем Мире меня умоляют на коленях, чтобы я спела в их театре!
- Успокойтесь! – замахал руками, сухонький мужичок. – Бога ради успокойтесь! Вам, богиня, нельзя волноваться! Ваш Голос принимает совсем другую тональность, когда Вы волнуетесь!
- Умоляют на коленях! – повторила она, подняв палец вверх.
- Позвольте, я встану на колени… - пролепетал мужичок.
- Бросьте! – затрубила дива, - Вы-то зачем? Пусть он встанет!
- Вероятно, Вы имеете в виду первого министра?
- А кого же еще?! Конечно его.
- Богиня, как же можно! – испугался мужичок. - Первый министр!
- Развратник и плут, ваш Первый министр, - отозвалась Анна-Мария. – Рассыпь перед ним горсть золотых монет – будет ползать на коленях за ними, вот увидите! Так что пускай ползает!
- А я готов ползать на коленях за Вами, богиня! – смутившись, произнес мужичок.
Анна-Мария повернулась и посмотрела на мужичка в поношенном фраке тяжелым осуждающим взглядом.
- Доложи, что я готова, - произнесла она низким голосом, идущим откуда-то из глубин ее пышного тела.
Сухонький мужичок, кланяясь, попятился к двери и скрылся за ней.
- Как мне надоели его глупости, - вздохнула дива. - А ведь этому человеку я обязана всем, что у меня есть.
Этот невзрачный человек был ее мужем. Давным-давно, когда Анна-Мария была никому неизвестна, она познакомилась с ним совершенно случайно. В последствие выяснилось, что он старше ее на пятнадцать лет и совсем не богат, но имеет хорошие знакомства в кругах деятелей культуры. Этого было достаточно, чтобы Анна-Мария вышла за него. Он был так счастлив в своей непосредственности и, глядя на нее, всегда улыбался как ребенок. Скоро ее это начало раздражать, и она попросила относиться к ней «спокойнее». На каждом приеме ее упрашивали спеть, и она пела. На прием они приходили вместе, но тут же муж уходил в тень, оставляя Анну-Марию купаться в лучах славы. Итак, Анна-Мария превратилась в оперную диву, а муж остался при ней, но совершенно в стороне.
Зал был полон. Люди сидели в проходах и чуть ли не висели на балконах. Огромная золотая люстра горела тысячью огней. Публика в роскошных одеждах и мехах занимала первые ряды зала и ложи бельэтажа. Королевская ложа, украшенная ажурными бордовыми гардинами и золотым гербом, пока еще была пуста. Анна-Мария стояла за кулисами, положив руки на грудь, и ждала команды конферансье, который громким певучим голосом представил ее публике. Она под овации появилась на сцене и несколько раз поклонилась. Затем конферансье, откашлялся и еще громче и еще певучее произнес: Его величество, король Дании!
Овации хлынули с новой силой, все обернулись, и увидели как в Королевской ложе, появился король со своей семьей. Он приветственно поднял руку и сел в кресло. Люстра потухла, и заиграл оркестр. Анна-Мария, сверкающая драгоценными камнями, начала петь контральто, что заставило стены театра дрожать; а сухонький мужичок за кулисами восторженно произнес: Богиня!


***
В это время на подступах к городу Королевская гвардия разожгла костры, и солдаты грелись, протягивая ладони ближе к огню.
- Смотрите, капитан! – обратился сержант, к офицеру стоящему рядом. – Видите в дали огоньки?
- Ну и что? – невозмутимо ответил тот. - Почтовый экипаж.
- Сколько же там этих экипажей? – усмехнулся сержант.
И действительно огоньков было множество, просто они прятались друг за другом сливаясь в один.
- Всем приготовиться! – скомандовал капитан.
В следующую секунду солдаты отряда были построены в шеренги и стали заслоном на дороге. Огоньки приближались, и стало ясно, что их несколько десятков. Огоньки, эти были фонарями, которые болтались прикрепленные к повозке.
- Стой! – скомандовал капитан.
Повозка остановилась, и с нее спрыгнул, коренастый мужчина, с пышной бородой, меховой шапкой на голове и в шубе затянутый ремнем.
- Кто такие? – спросил капитан.
- Народ! – усмехнулся мужчина.
- Откуда?
- Нас тут много! Кто-откуда.
- Куда следуете?
- Тут такое дело, - начал мужчина, поправляя шапку, - нам бы Короля повидать.
- Прямо таки Короля? – засмеялся капитан.
- Да, - серьезно ответил мужчина.
- Это еще зачем?
- Чтобы объяснил нам… - замялся мужчина. – В общем, чудеса творятся непонятные. Никто ведь ничего не говорит, - развел он руками. - Да и спросить-то некого.
- Пьян? - прищурился капитан, заметив красное лицо собеседника.
- В Рождество выпил, а больше ни капли!
Подъехали еще повозки и из них попрыгали мужчины, женщины и дети. Капитан смекнул, что нужно бы подкрепление на всякий случай – кивнул вестовому и тот мгновенно скрылся.
- Всем оставаться на местах! Ближе не подходить! – закричал капитан.
Все сразу замерли. Потом он спросил:
- Зачем вы здесь?
- Чудеса! - начал мужчина в шубе. – Вещи стали пропадать, почем зря! Была у нас в деревне мельница. Гордились мы ей! Главная вещь в деревне! Праздники, свадьбы, веселье все с ней было связано. Да вот Рождество с ней встречали! На утро, смотрим, нет мельницы. Хоть бы доска какая-нибудь, хоть бы гвоздь! Ничего! Вот мы думаем, может, помешала она кому? Может закон, какой появился, мол, что б не было мельниц? Хотели у Его величества спросить. Поехали. А по дороге к нам еще одни, другие присоединились и у каждого свое что-то, что им дорого, исчезло.
- Какое дело Его величеству до вашего барахла! – рявкнул капитан.
- А у кого же еще спросить? – удивился мужчина. – Вчера была! Сегодня нет! И ни дощечки, ни гвоздика!
- Езжайте обратно! – скомандовал капитан. - Я никого не пропущу!
- Как так?
- А так! Отряд, приготовить штыки!
Шеренги засуетились, и первая выставила вперед штыки своих винтовок. В начищенном до блеска металле отражались языки пламени пылающего костра.
- Да что вы, братцы! – воскликнул краснолицый мужчина.
В эту минуту подошли еще несколько отрядов солдат. Испуганные женщины прижали детей к себе.
- Уходите! В город вы не попадете!
- А кто нам объяснит, что происходит и куда все девается? – крикнули из толпы деревенские жители.
- Возвращайтесь домой! Его величество занят государственными делами и ничего объяснять вам не будет!
- Нет, мы не уйдем! Если потребуется, мы станем лагерем и будем ждать.
- Тогда я лишь получу приказ, и тотчас вас разгоню, - отрезал капитан.
- За что же разгонять? Мы мирные жители!
- Мирные жители сидят в домах и не высовываются!
Удрученный народ отогнал свои повозки подальше от гвардейцев и остановились у небольшой рощицы на ночлег. Всего было около двадцати повозок. Разумеется, не все жители деревни отправились на поиски правды; здесь были те, кто вызвался сам или поехал по просьбе своих земляков. Незваные гости все время находились под пристальным внимание гвардейцев.


***
В этот вечер в маленькой квартирке в небогатом квартале города в мансарде, создавая уют, горела лампа, и играл огонь в печи. Эмма только что сняла дымящийся чайник и разливала кипяток по чашкам, а Кристиан лежал на кровати и читал газету.
- Что-то неладное происходит в городе! – сказала Эмма и покачала головой. – Полиция совершенно бесполезна: бросаются на невинных людей! Садись за стол, будем пить чай.
Кристиан отложил газету и сел за стол.
- Я хочу завтра зайти в церковь, - сказала Эмма. – Ты часто ходишь в церковь, Кристиан?
- Нет, не часто. Признаться, я зашел только накануне Рождества, а до этого и не помню когда.
- Это плохо, - опустив голову, произнесла Эмма. А потом добавила: – Есть удивительно набожные люди. Они постоянно ходят в церковь и молятся, молятся… А Бога в них самих нет. Не знаю, как это тебе объяснить… Я это чувствую, понимаешь? Вот смотрю на них и думаю: как же это повернулась у вас жизнь, что вы однажды пришли сюда просить защиты или покаяния, блага или чего-то еще. Обязанность ли это ваша или порыв души? Может и люди хорошие, но Бога в них нет.
Эмма вздохнула и положила руку на руку Кристиана.
- А вот в тебе Он есть, милый Кристиан. Я это почувствовала, лишь увидев твои глаза, - Эмма улыбнулась и поцеловала Кристиана в щеку.
За окном стемнело, и горящий свет в окне мансарды издалека можно было принять за Рождественскую звезду на фоне темного, затянутого тяжелыми тучами, неба.


***
В этот вечер Датская опера дышала лишь легкими Анны-Марии Йоргенсен, потому как вся публика слушала ее затаив дыхание, говоря между собой «Восхитительно!» «Великолепно!» «Божественно!» и даже «Чудо!». После небольшого антракта дива вновь появилась на сцене, но уже в другом платье. Пышные волны она сменила на приталенное платье простого покроя черного цвета, посыпанное брильянтовой крошкой. Брильянты блестели, излучая радужное сияние, неземной красоты. Дива поклонилась и начала петь, под аккомпанемент оркестра. Взяв высокую ноту, вдруг «дала петуха». Она вытаращила глаза от удивления, а зал озабочено охнул. Оркестр стал медленно затихать. Раскрасневшаяся Анна-Мария постаралась взять ноту еще раз, но за место дивного голоса послышался скрежет старой телеги. Зал недовольно зашумел. Внезапно, на сцене погас свет, и публика зашумела еще громче. Но через мгновение свет зажегся вновь, и зрители ахнули, глядя на сцену. Король Дании подался вперед, глядя в бинокль. На сцене стояла все та же дива Анна-Мария Йоргенсен, но платье ее исчезло, а вместо него появился какой-то кусок старой грязной мешковины. Она оглядела себя, и, ужаснувшись, скрылась за кулисой. Король, обеспокоенный такой переменой немедленно отправился в гримерную дивы. Тем временем конферансье кланяясь и принося свои извинения сообщил о том, что концерт окончен в связи с плохим самочувствием исполнительницы.
Король, окруженный своей свитой подошел к двери гримерной рядом с которой уже стоял муж Анны-Марии.
- Ваше величество, она так расстроена! Она не откроет! – пролепетал сухонький мужичок, поклонившись.
- Как не откроет? Королю? – подняв бровь, произнес Король.
- Фру Йоргенсен, откройте! – скомандовал один из свиты Короля, колотя в дверь. – Немедленно откройте! Здесь Его величество.
За дверью послышали стенания, которые усиливались – дива подходила к двери. Наконец открылась защелка и Король, один, вошел в гримерную. Картина была печальная: по всему полу рассыпаны флаконы и баночки с косметикой, сметенные в порыве гнева. Анна-Мария рыдала, опершись на стойку перед зеркалом.
- В чем дело Фру Йоргенсен? Что с Вами? – спросил Король.
- Ах, Ваше величество, это ужасно, - проскрипела Анна-Мария.- Мой голос! Мой прекрасный голос!
- Вы нездоровы?! – предположил Король.
- Нет, Ваше величество, я совершенно здорова! А голос! Вы же сами слышите.
Дива была безутешна.
- Чем я могу помочь? – спросил Король. – Я прикажу сшить Вам новое платье, еще прекраснее.
- Ах, какое платье!? Ну какое платье!? Вы посмотрите только!
Анна-Мария подбежала к большому гардеробу, в котором хранились все ее наряды, и рывком распахнула дверцы.
- Вот, полюбуйтесь! – она уставилась на короля, и тот увидел, как она была не красива с размазанной по лицу тушью и помадой.
Король медленно подошел к гардеробу и заглянул в него: гардероб был совершенно пуст.
- Они все исчезли! – зарыдала дива.
Король почувствовал себя не уютно, в обществе этой когда-то очень приятной дамы.
Он молча покинул гримерную, и направился к выходу из театра. Свита последовала за ним. Перед дверью остался только муж Анны-Марии. Он даже не постучал, а тихонько поскребся в дверь, как кот. Ответа не последовало, но он все-таки решился войти. Картина была та же, что мгновение назад наблюдал Король. Сухонький мужичок тихо встал у двери и весь дрожа, смотрел на свою супругу. Анна-Мария почувствовала этот взгляд на себе: она резко обернулась и проскрипела:
- Что тебе нужно? А? Хочешь увидеть, как я унижена? Какой ты мерзкий! Я ненавижу тебя! Ненавижу!
Она бросила в мужа расческу.
- О, как же я тебя ненавижу! – задрав голову вверх, словно в молитве, произнесла она.
Сухонький мужичок все это время стоял не шелохнувшись. Он смотрел на свою жену таким же взглядом, как и прежде и только тихонько шептал себе под нос:
- Богиня! Богиня!


***
Наступило утро. Эмма подошла к окну, одернула занавеску, и застыла в изумлении. Небо до самого горизонта было затянуто волнистыми тучами грязно-серого цвета. Они не давали Солнцу пробиться, и утро было больше похоже на вечер.
- Какие странные тучи! Ох, как не нравятся они мне, – произнесла Эмма. - Жди снега.
Спустившись вниз, Эмма взяла Кристиана под руку, и они пошли по улице. Ночной холод висел в воздухе густой дымкой и в этом утреннем безмолвии слышался только размеренный стук каблуков. Вдруг, они услышали детские голоса и в одном из переулков показались трое на вид беспризорных ребятишек. Они толкались стоя у вентиляционной решетки одной пекарни, располагавшейся на цокольном этаже.
- Уйди отсюда! – злился один.
- И не подумаю! – отвечал другой. – Моя очередь греться!
- Хочешь греться, зайти прямо к пекарю, он хорошенько огреет тебя! – расхохотался третий.
- Ну, дайте же согреться! Сегодня мне не повезло, и шатался всю ночь как собака.
Эмма и Кристиан прошли мимо и не слышали их больше. Им на глаза стали попадаться люди, но в их лицах что-то изменилось. Не было больше светящих радостью лиц, лишь мрачные очертания, от лежащей на них тени. Потупив взор, они брели куда-то. У одной мясной лавки началась потасовка между двумя дамами.
- Куда потащила? – кричала одна.
- Я первая увидела, - вцепившись в свиной окорок обеими руками, отвечала другая.
- У… змея! Брысь отсюда! Мой окорок!
Глаза обеих дам горели огнем, а оскал больше походил на животный. Вдруг первая дама отпустила окорок и схватила голову другой дамы и стала мотать из стороны в сторону.
- Сейчас я покажу тебе, чей это окорок.
- Ах, ты тварь! – кричала дама пытаясь высвободить голову.
- А ну пошли отсюда! – закричал хозяин, и вытолкал обеих дам на улицу. – Мне такие покупатели не нужны!
Бросив в адрес, друг друга еще несколько оскорблений дамы разошлись.
Гирлянды и рождественские огни исчезли, а вместе с ними дух Рождества. Эмма и Кристиан вышли на главную площадь, где стояла ель или вернее сказать, что от нее осталось. Несколько рабочих спиливали ветки и укладывали рядом. Они прошли еще несколько улиц, и перед ними показалась церковь, та самая в которой был Кристиан. Так понравившийся ему Рождественский вертеп исчез, а на его месте лежали какие-то черные доски и пучок соломы. Они вошли внутрь и окинули взором зал: витражи на окнах потухли, и стали черными, как угольки, из-за этого царил полумрак. Откуда-то веяло холодом, хотя двери были закрыты. Вместо икон на стенах висели заплесневелые сколоченные между собой доски. Свечи не горели за исключением одной у самого алтаря. Эмма сильнее прижалась к Кристиану и прошептала:
- Мне страшно.
Они, не спеша, прошли весь зал к алтарю. Оказалось, зажженную свечу держал в руках священник: мужчина лет шестидесяти, с лысиной и седеющими висками. У него были добрые глаза с какой-то живой искоркой. Облачен он был в обычную черную сутану.
- Здравствуйте, дети мои! – поприветствовал он гостей.
- Здравствуйте, святой отец! – отозвались Эмма и Кристиан.
- Почему не горят свечи? – спросила Эмма.
- Интересная вещь! Стал я их зажигать к службе, зажгу одну, отойду к другой, прежняя затухает. Вот сохранил одну и держу, чтобы не потухла. Сказал бы я, чьи могут быть проделки, но только не в Доме Божьем. Видно сам Бог сердит на меня. Недостаточно праведной жизнью я живу, - склонил голову священник.
- Святой отец, Бог сердит не только на Вас, - сказала Эмма. – Видели Вы, что происходит в городе?
- Я знаю. И вот что я вам скажу: когда Бог хочет наказать человека, он лишает его разума. Когда Бог хочет наказать человечество, он лишает его искусства. Все что произошло, произошло с чем-то прекрасным. Будь-то это картины или ель, или узоры на фасаде. Поглядите только на эти витражи! А ими все любовались! Пропадает все самое прекрасное что есть. Пропадает красота.
Эмма смахнула ладонью, бегущую по щеке слезу.
- Что же делать? – спросила она.
- Только в молитве найдешь ты утешение, - ответил священник.
Он зажег от горящей свечи другую, стоявшую на алтаре, через несколько секунду зажженная свеча сама по себе потухла.
Эмма и Кристиан вышли на улицу. Из низко весивших туч, крупными хлопьями сыпал снег.

***
Начальник караульной службы вошел в палатку командующего гарнизоном. Наскоро отряхнув снег со своего мундира, он произнес:
- Господин командующий, дозорные докладывают о увеличении количества людей на подступах к городу.
- Что-что? – нахмурился командующий.
- Как вам уже известно, вчера вечером группа жителей подошла к гарнизону. Наши войска их не пустили. Те стали лагерем неподалеку. Сегодня утром их численность увеличилась в четыре раза.
- Усилить бдительность и никого не пропускать! Головой отвечаешь! Я немедленно доложу военному министру.
Он схватил перо и размашистым почерком стал писать.
Начальник караула доложил верно, вчера это была горстка народу, сегодня - уже толпа.
В освещенную залу первого министра вошел человек. На вид это был человек лет пятидесяти, походка его была уверенная, но тихая, почти крадущаяся. Его худое лицо покрывала неживая бледность, от этого виделась паутина морщин. Воротник его черного пальто был поднят и скрывал половину лица.
- Простите меня, что отвлекаю господина Первого министра, - поклонился человек.
Министр, стоял у окна и рассматривал странные облака.
- Вот кого я всегда рад видеть, - обернувшись сказал министр.
- Я должен сообщить Вам что-то очень важное. Не можем ли мы пройти в кабинет? – еще раз поклонился человек.
Министр насторожился, потом быстро подошел к одной из дверей, ведущих в соседнее помещение, и открыл ее.
- Идемте, - произнес министр.
Человек словно тень скользнул в дверь. Это была маленькая комната, напоминающая кладовую, не освещенная, без окон и почти без мебели.
Министр зажег свечи и взглянул на темного человека, который словно прятался от света.
- Что с вами, друг мой? – спросил министр. – Не больны ли вы?
- Я совершенно здоров, - ответил посетитель.
- Не любите света? – усмехнулся министр.
- Я предпочитаю тьму.
- Не теряйте время! Если есть что-то сказать – говорите!
- Господин Первый министр, я должен сообщить Вам некоторые обстоятельства. Сегодня утром гарнизонным командиром, охраняющим подступы к городу, был написал рапорт, который адресован военному министру. Вот этот рапорт. – и черный человек вынул из внутреннего кармана конверт.
- Любопытно… - сказал министр и стал крутить конверт в руках. – Не вскрытый?
- Нет. Вы можете вскрыть его.
- Как? – удивился министр. - А что же получит военный министр? Вскрытый конверт?
- О, не беспокойтесь. Он уже получил такой же конверт.
Первый министр ухмыльнулся и быстрым движением вскрыл донесение и прочитал.
- Что все это значит? – возмутился он.
- Это значит, что сейчас самое время, - ответил темный человек. – Совсем не секрет, что у Его величества есть враги. Эти враги тщедушны, но они есть. Они обычно собираются в каких-то подвалах и размышляют о великих делах. Вот если б этим людям придать уверенности. Вытащить их из этих нор и направить, тогда-то их великие дела, быть может, свершились бы.
- Вы думаете это возможно? – задумался министр.
- Определенно, да.
Эту фразу черный человек произнес так тихо - словно выдохнул.
- Куда же Вы предлагаете их направить?
- Первому министру разумеется известно, что одна из городских стен укреплена хуже других. Когда-то это был ход, но его заделали. Несколько точных ударов развалили бы эту стену.
- А как же гвардейцы? – перебил первый министр.
- Будет устроено так, что этот отрезок стены никто не будет охранять. Далее, совершенно внезапно толпа хлынет на улицы. Потом все будут действовать по плану.
- Вы сума сошли? Кто будет управлять всей этой толпой?
- В их числе будет несколько человек координаторов. Они же помогут строить баррикады.
- А если толпа не пойдет на это?
- Господин Первый министр, если народ душить налогами и не давать есть – он будет терпеливо умирать. Если же народ лишить самого дорогого их сердцу, он придет в отчаянье. Отчаявшийся народ способен на многое. Все эти события с исчезновениями как нельзя лучше способствуют осуществлению плана.
- Действуйте, - отрывисто скомандовал Первый министр.
Черный человек поклонился и вышел. Министр тем временем подошел к большому, во весь рост, зеркалу, и поправил вышитый золотом камзол.
- Неужели пришло время? – спросил он сам себя.
Этого темного посетителя часто видели в приемной первого министра. В того, кто видел его, вселялся беспричинный страх, который не сразу проходил. Некоторые его боялись даже больше, чем Первого министра. Поговаривали, что там, где появлялся этот темный человек, происходили несчастья. Никто не знал ни его имени, ни откуда он родом, словом, совершенно ничего. Особы религиозные верили в то, что он связан с нечистой силой, или же само воплощение зла.
Выйдя из дворца, темный человек быстрым шагом направился к экипажу ожидавшего на соседней улице. Сев в него он шепнул пару слов кучеру, и экипаж покатил в ту часть города, где жили бедняки. Остановившись у одного обветшалого дома, экипаж высадил темного человека и тут же уехал. Человек, не задерживаясь ни на секунду, исчез за тяжелой железной дверью. Он спустился в нижний этаж и постучал условленным стуком. Дверь отварилась перед ним. Комната, в которую он вошел, освещалась неким подобием лучины, стоявшей в углу, в этой полутьме за столом сидело трое мужчин, потом к ним подсел и четвертый. Четыре пары горящих в темноте глаз смотрели на гостя. То были взгляды диких зверей, сидящих в засаде поджидая жертву.
- Вот что, - начал темный человек. – Необходимо все подготовить, как условились.
- А деньги? – спросил один из четверки.
Темный человек вынул из-под пальто хрустящий сверток и положил на стол. Дикари переглянулись.
- Нужно чтобы сегодня же вечером все было устроено.
- Как быть с гвардией?
- В условленном месте ее не будет, это я беру на себя. С вас - все остальное. Помните, главное – искра, пламя разгорится само собой.
- Сделаем, - буркнули в один голос дикари.
Затем темный человек ушел. Спустя несколько минут один за другим дом покинули все четверо, разбредясь в разные стороны.
Часовые доложили верно: число стоявших на подступах к городу увеличилось в десятки раз. К тому же, спустя два часа после того как состоялся разговор пятерых заговорщиков, в лагере мирных жителей стало шумно. Появились какие-то молодые беспокойные мужчины, с жаром говорившие разные нелицеприятные вещи в адрес правительства и самого Короля. И к их речам стали прислушиваться.
- Последнее хотят отнять! – кричал один.
- Жируют! – подхватывал другой.
- Должны ответить! – кричал уже кто-то из толпы.
К вечеру, лагерь уже напоминал очаг, задуваемый мехами. Краснели разгоряченные лица, словно угольки. И потрясая кулаками и палками, переминались на месте, в ожидании действия. И оно случилось. Разрозненными группами они двинулись в сторону города, ведомые невидимым воеводой имя которому «Толпа». Тем временем гвардия выстроилась по тревоге в три шеренги, в колонный порядок, формируя заслон наподобие стены. Солдаты в этой полутьме не разбирали наступавших на них людей, все сливалось воедино земля, серое небо, в волнистых облаках, и мрачный лес. Снег не только не переставал, но и с каждым часом усиливался и уже стали образовываться сугробы. Гвардейцы зажгли факелы, и они служили маяками для разгоряченной толпы. При этом в один момент от толпы отделилась группа в полсотни человек и стала уходить немого в сторону, как раз туда, где факелов не было видно. В то время, когда основная толпа народа оказалась лицом к лицу с Королевской гвардией, эта группа невероятным образом проникла за оцепление и встала перед городской стеной. Обшарив камни, и нащупав изъян в кладке трое крепких мужиков, стали разбивать камни. Пока шла эта работа к этим полста подошли еще не меньше сотни человек, среди которых были и женщины. В руках они держали кто пистолеты, кто ружья, а также различные тяжелые и заостренные предметы. Выбив несколько камней из стены. Трое рабочих остановились по приказу.
- Довольно! – произнес человек стоявший рядом.
Шея и половина лица его были обмотаны длинным шарфом, а шляпа закрывала лоб, поэтому разглядеть его не получалось. Но заговорщики его хорошо знали и, полностью подчинялись.
- Закладывайте порох. Да поплотнее! – произнес он, и заглянул в один из мешков в котором действительно был порох. – Сухой! Ох, повеселимся.
Брешь тут же была плотно заделала мешками и проведен длинный фитиль вдоль стены.
- Всем в укрытие. Сейчас рванет. – зашепталась толпа.
Но команды поджигать фитиль не было. Когда же?
- Не время еще! – проговорил командир, взглянув на карманные часы.
Все замерло. Вдалеке слышались шум и возгласы толпы уже пошедшей к гвардейским штыкам.
- Именем Короля, возвращайтесь в свои дома! Вы не сможете пройти и прольется кровь. У меня есть приказ стрелять! – кричал полковник, сидящий не коне.
Животное, предчувствуя битву, широко раздувало ноздри и переступало с места на место. В воздухе повисло смертельное напряжение. Жители, в отличие от гвардейцев, стояли не ровной стеной и невольно наступали подталкиваемые натиском.
Полковник проскакал вдоль всей шеренги, тем самым заставив жителей немного отступить.
- Не для того существует гвардия, чтобы бить собственный народ! – крикнул полковник. – Гвардейцы, сделать на два шага назад!
Приказ тут же был передан всем, и был выполнен.
- Зачем отступать? – шептали одни.
- Они тоже должны отступить! - отвечали другие.
Полковник вновь проскакал вдоль шеренг и обратился к народу.
- Гвардия отступила, теперь Ваш черед!
- Мы не отступим так и знайте! – зашумела толпа.
- Пропустите нас к Королю!
- Пока я жив этого не произойдет! – кричал полковник, пришпоривая коня.
Толпа зашумела сильнее и двинулась в перед.
- Приготовиться! Выставить штыки! – командовали капитаны своим отрядам.
Первые шеренги опустились на колено, вторые выставили штыки. Гвардия, ощетинившись сверкающей сталью, ждала только команды «Огонь». Напряжение нарастало. Толпа жителей вновь начала тихонько продвигаться вперед, подогреваемая выкриками.
И вот, то ли от напряжения, то ли от судороги, которая свела ногу, опущенную в снег, один гвардеец нажал на спусковой крючок. Выстрел заставил всех стихнуть. Молодой солдат глядел в направлении выстрела, безумным от страха взглядом. Он увидел своего ровесника, который держался за грудь и медленно склонял голову. Он увидел, как проступила кровь из-под руки застреленного им безоружного человека. Обагрился и снег у его ног. Раненый упал на колени, а потом прямо в снег лицом. Полковник, увидев это, понял, что кровь уже пролилась и остановить ее поток уже никак нельзя.
- Они убили его! Убили! Негодяи! Подонки! – закричала толпа.
- Приготовиться! – скомандовал полковник и вынул саблю из ножен.
- Вперед! – кричали в толпе.
И толпа двинулась на гвардейцев.
- Первая шеренга, огонь! – закричал полковник.
Команда тут же была подхвачена командирами отделений. Загрохотали ружья и из плотного облака дыма вырывались окровавленные тела и бросались прямо на штыки. Началась бойня армии и народа жестокая и бессмысленная.
Как только прогремел тот самый случайный первый выстрел, человек, который скрывал свое лицо шарфом, поджог фитиль. Огонек, ярко вспыхнувший в сумраке, быстро побежал по шнуру навстречу пороху. Заговорщики затаили дыхание. Взрыв совпал по времени с пальбой гвардейских винтовок. В стене образовалась огромных размеров брешь, в которую устремилась толпа заговорщиков. Не останавливаясь ни на секунду, они быстро заполнили ближайшие улицы. Основные силы полиции были направлены на поддержу гвардии и не допустить бунтовщиков в город. Часть заговорщиков направилась к Королевскому дворцу, часть к полицейскому управлению. Именно в этом здании пришлось провести ночь Кристиану. У заговорщиков был план действий, они хотели освободить своих друзей, попавших на решетку, а также других, которые, несомненно, примкнули бы к заговорщикам. На улицах стали слышны выстрелы. Немногочисленные отряды полиции оказывали сопротивление, но заговорщикам удалось добраться до полицейского управления. Из окон по ним вели огонь, они как можно укрываясь от пуль, перелезли через решетку забора и сгруппировались у дверей. Заговорщики отрыли по окнам ответный огонь, выиграв таким образом немного времени. Двери были в ту же секунду заминированы и взорваны. Щепки и куски металла разлетелись в разные стороны, ранив несколько человек, не успевших укрыться. После дверей были взорваны и ворота, сдерживающие основною часть заговорщиков. В холе завязался бой. Пули летели со всех сторон.
- Вниз! Быстрее вниз! В подвал надо попасть! – кричали заговорщики.
Вдруг у одного в руках оказалась бомба, он пожог ее и бросил в полицейских. С оглушительным грохотом посыпалась штукатурка с потолка и стен, а часть каменной лестницы просто перестала существовать. В сизой дымке поднимались, чуть дыша, полицейские, те кто был еще жив. Заговорщики побежали вниз к камерам. Они и здесь встретили сопротивление, в лице трех надзирателей, которые, впрочем, и успели, то сделать всего по два выстрела. Взяв связки ключей, заговорщики стали открывать все камеры подряд.
- Выходи на свободу, дружок! – кричали они заключенному, обезумевшему от этого действа.
Отрыв одну из камер, они увидели того самого старика, с которым разговаривал Кристиан.
- Тебя, то за что упекли, папаша? – спрашивали они испуганного старика. И не дождавшись ответа, убежали к следующей камере.
Творилось что-то невообразимое: крики, вопли и не людей и не зверей, выстрелы и едкий запах пороха, грохот и возня. Мелькали засаленные и окровавленные рожи, с вытаращенными глазами, человеческими лицами их уже нельзя было назвать. Когда все двери камер были открыты, толпа устремилась верх по лестнице. Полиция отстреливалась, высовываясь из кабинетов, и меткими выстрелами поразила нескольких человек. Коридор заволокло дымом, и противники палили друг в друга уже наугад. Как не сопротивлялись полицейские, им не удалось сдержать этот натиск, и вскоре все этажи были заняты мятежниками. Они проникли в комнату с оружием и часть его, погрузив на телегу, отправили свои приятелям. В одном из кабинетов плечом к плечу со своими товарищами сражался и старший следователь Берг. Перевернув массивный стол и укрывшись за ним, они перезаряжали пистолеты.
- Это последние пули, герр следователь, - сказал сержант.
- Мы можем использовать их по-другому, - сказал другой полицейский. – Они не оставят нас в живых.
Берг сказал своим обычным голосом без капли волнения:
- Господа, правосудие доверилось нам, и мы не вправе изменить ему. Каждая пуля, равно, как и каждая капля нашей крови должна служить правосудию. Поступив на службу, мы перестали принадлежать самим себе, и поэтому мы будет биться до конца. Заряжайте пистолеты, господа. Заряжайте и стреляйте в преступников.
Когда последние пули были выпущены, мятежники ворвались в кабинет. Испугавшись, полицейский разбил окно и спрыгнул вниз, сержант и Берг остались на месте.
- Я рад был служить вместе с вами, герр следователь, - прошептал сержант.
- Благодарю тебя от имени правосудия, - прошептал Берг в ответ.
Раздался залп нескольких ружей и полицейские замертво упали на пол.
Разгромив полицейское управление, мятежники устроили в нем пожар и, покинув здание, разбрелись по улицам. Все время пока шел бой, старик литератор-заключенный оставался в камере, но почувствовав запах гари, решил, что пора выбираться. Аккуратно обходя лежащих на полу людей, он пробрался к выходу. Выбежав на улицу, он, словно находясь в бреду, не понимал, где очутился. Зарево пожара освещало только то, что было рядом. Остальное же погрузилось в мрак. Фонари не горели, как и лавки в первых этажах домов. С разных сторон доносились пальба и взрывы. Сквозь пелену снега трудно было разобрать дорогу, старик побрел наугад. Он еле перебирал ногами, которые увязали в сугробах. Так он шел, пока не вышел на главную площадь. Старик понял, где он очутился, но никак не мог понять, куда исчезла Рождественская ель. Пересекая площадь, он с опаской оглядывался по сторонам, но вокруг не было ни души. Потом он свернул в переулок. Очевидно, здесь прошел бой, потому как он наткнулся на несколько убитых полицейских. Взрывом бомбы разрушило часть первого этажа дома, в котором находилась книжная лавка. Проходя мимо груды камней и досок, старик услышал стон. Разобрав все, что только он смог поднять, он увидел женщину, которую придавило куском стены.
- Сейчас я постараюсь освободить Вас, - проговорил старик.
Женщина ничего не говорила, только тихо стонала.
Литератор взял какую-то длинную доску и поддев кусок стены передвинул его.
- Вот так фру, теперь попробуйте встать, - сказал он. – Обопритесь на меня.
Женщина встала. Старик осмотрел ее со всех сторон.
- Вы не ранеты? Можете идти?
Женщина отрицательно помотала головой и кивнула. Одежда на ней вымокла от снега.
- Вам нужно быстрее согреться, иначе застудитесь, - сказал литератор.
Она похлопала его по плечу и, взяв за руку, повела за собой. Они завернули за угол и вошли в дом. Потом поднялись по довольно крутой лестнице на второй этаж, и зашли в квартиру. Женщина зажгла лампу. Это была очень просто, но тем не менее уютно обставленная комната. Здесь были: круглый столик, накрытый белой ажурной скатертью, три стула вокруг него, низенькая софа с парой мягких подушек, большой книжный шкаф, доверху забитый книгами, а также бюро со стоявшей на нем пишущей машинкой и несколькими фотографиями в позолоченный рамках. Обои в комнате были светлые с азиатским рисунком и изображавшим перхающей колибри в листьях бамбука. На стене висело несколько картин голландской живописи в искусных багетах. Сквозь большое окно, завешенное легким васильковым тюлем, было видно, как хлопья снега прилипают к стеклу. На стене мерно тикали часы. Пока женщина ушла приводить себя в порядок, старик прошелся по комнате, украдкой выглянул в окно и тут же отошел. Потом заглянул через стекло в книжный шкаф, взглянул на фотографии, стоявшие на бюро. Затем его взгляд упал на газету, лежавшую рядом с печатной машинкой. Это была литературная газета, заложенная на очерке под названием «Серая мгла».
- Надо же, - подумал старый литератор. – У, злосчастный рассказ, пропади ты пропадом.
В этот момент вошла спасенная им женщина. Вытаскивая из-под завала он ее плохо рассмотрел. Теперь он увидел, что она еще молода, с милым благородным лицом и стройной фигурой. На ней было надето скромное, но сшитое по моде платье. Каштановые волосы убраны и заколоты гребнем. В руках она несла серебряный поднос с чайником, двумя чашками, розеткой варенья, печеньем, какими-то маленькими пышными булочкам, маслом и сладостями.
- Как вы себя чувствуете, фру? – спросил литератор.
Хозяйка, молча, улыбнулась и поставила поднос на стол. Затем подошла к бюро, достала из него блокнот и карандаш, и, написав в нем что-то, показала старику.
«Благодарю вас! Я чувствую себя хорошо. Лишь несколько царапин» прочитал литератор.
Надпись была аккуратно выведена, не смотря на, то что написана быстро.
- Ах вот оно что, - произнес он немного сконфузившись.
Женщина написала и дала прочитать: «На кухне есть умывальник и чистое полотенце»
В комнате запахло ароматным чаем и вареньем. Когда литератор вернулся, хозяйка жестом пригласила его к столу. Она положила блокнот и карандаш рядом.
- Я так Вам благодарна! Сам Бог направил Вас, мне на выручку! – написала она.
- Признаться, я шел наугад. Темень такая, да еще снег валит. Вы правы - это провидение. В городе творится, что-то невообразимое. Толпа людей с оружием в руках ворвалась в полицейское управление. Они выпустили на свободу всех заключенных. Откуда я знаю? Я сам был одним из них.
Женщина испуганно посмотрела на старика.
- О, не беспокойтесь, дорогая фру, - улыбнулся литератор. - Я не преступник и попал туда по ошибке.
- Что произошло? – быстро написала она.
- Случилось это из-за вот того рассказа, что лежит у вас на бюро.
Женщина удивилась.
- Видели ли, я его написал очень давно, и взбрело же кому-то в голову напечатать его. А также совершенно неясно как он попал в редакцию. В то время я написал несколько очерков, которые вошли в небольшой сборник. Его даже никто не печатал, а знакомые просто переписывали, то, что им понравилось. Так вот, - вздохнул старик - власть усмотрела в этом рассказе угрозу для себя, и я был арестован.
Женщина внимательно выслушала, взяла блокнот и написала в нем.
- Ах, какое несчастье! И оно горче вдвойне потому, что я виновата в нем.
На этот раз удивился старик.
- Провидение и здесь не оставляет нас, - писала она. - Я работаю в редакции «Литературной газеты». Это я разместила ваш рассказ.
- Как же он оказался в Ваших руках?
- От моего дедушки, - написала она. – Вот в этом книжном шкафу его книги. Он передал их моему отцу, а отец уже мне. Отец - простой рабочий, сказал, что мне они нужнее. Дедушка говорил, что в голове человек должен держать все самое важное и необходимое. Так же он говорил и про книги. На этих полках нет бесполезных книг. Он их собирал всю свою жизнь.
Девушка передала блокнот старику, чтобы он прочел, а сама стала намазывать булочку маслом и вареньем. Потом взяла блокнот и снова начала писать.
- В пятнадцать лет я сильно заболела и теперь не могу говорить. Чтение книг занимало и поддерживало меня. Потом, я стала придумывать и записывать разные истории. Все с удовольствием их читали. Дедушка сказал, что когда-нибудь и моя книга окажется на полке его книжного шкафа, - написала девушка и на секунду задумалась. – Моей книги в этом шкафу пока нет, зато именно там я нашла ваш рассказ.
Пока старый литератор читал, хозяйка открыла стеклянную дверцу книжного шкафа и достала лист плотной бумаги, на котором был от руки написанный очерк.
За окном послышалось насколько пушечных выстрелов. Девушка села за стол и немного притушила лампу.
- Ах, вы же не знаете, что происходит в городе, – написала она. - Такая беда! Только представьте: наша прекрасная ель исчезла со всеми игрушками в один миг, музеи и галереи пусты, барельефы исчезли и здания теперь голы и неприглядны, в парке ни одной статуи и деревья исказились до неузнаваемости, будто в кривом зеркале. Кстати, как и жители города. Разница лишь в том, что деревья исказились натурально, а люди нравственно. Теперь красоту заменяет бедность, а доброту - невежество.
Гость прочитал и нахмурился. Его большие седые брови, казалось, полностью закрыли глаза. Он вспомнил пылающие окна полицейского управления, крики, стрельбу, бесконечно падающий снег. Затем покачал головой и сказал.
- Нет, не здесь, серая мгла, - указав на очерк, после указал на окно. – А там.
Девушка взяла блокнот, карандаш и написала.
- Ваш рассказ сильно впечатлил меня. Хоть он и называется «Серая мгла», от этих строк исходит какой-то необыкновенный свет. Он как полоска при закате на горизонте, после дождливого дня, что означает - завра будет погожий день. В нем, я нашла, то, что сама хотела бы сказать.
Девушка положила блокнот и вытерла глаза белым ажурным платком.
Лампа, стоявшая на столе, вдруг внезапно ярко вспыхнула и потухла.
- Керосин закончился, вероятно, - сказал старик.
Девушка поднялась и ощупью пошла на кухню. Вернулась она с горящей свечой в руке. Войдя в комнату, она застыла от испуга. Вся обстановка переменилась. На стенах уже не было светлых обоев с колибри, а лишь грязновато-серые кирпичи. Ни тюли на окнах, ни картин, ни ажурной скатерти на столе. Девушка бросилась к книжному шкафу и быстро отворила дверцу. Шкаф был пуст. Ноги ее уже не держали, и она села на стул. Потом она перевела взгляд на стол. Чашки, блюдца, и все приборы стали оловянными. Девушка посмотрела на старика. Он, оглядев всю комнату, остановился на листке со своим очерком, который все также лежал на столе.

***
Бои продолжались на улицах города. На помощь полиции пришла гвардия, та ее часть, которая не сдерживала натиск жителей у городской стены. Также по морю пришел флот. В шлюпках они передвигались по каналам, и таким образом выставили посты почти на всех улицах. Бой завязался и на площади перед Королевским дворцом. Именно здесь впервые прогремели пушки. Мятежники укрепились в наскоро сооруженных баррикадах. Призывая на подмогу жителей, выкрикивая обвинения в адрес Короля и правительства. Некоторый успех это все же разумело. В бедных кварталах лишь доведенные до отчаянья и просто несчастные люди вышли на улицу и, под улюлюканье мятежников, вооружились.
У министерства было спокойно. Охрана усилила патрули и готова была отразить нападение. Сам Первый министр стоял у окна в своем кабинете и всматривался в темноту. Освещение погасили во всем здании, чтобы не привлекать лишнего внимания.
- Вы можете меня принять, герр Первый министр? – послышался голос за спиной министра, отчего тот вздрогнул.
- Я не слышал, как Вы вошли. Можно подумать, что Вы все это время были в комнате.
- Я всегда рядом, если это необходимо Первому министру, - отвечал посетитель.
- Это правда, вы необходимы. Закройте плотнее дверь и подойдите.
- Что у вас там происходит? – спросил министр.
- Все идет согласно плану.
- Что это за бездельники, которые ворвались в город? Там в зале уже собрался Совет безопасности, – произнес министр, ожидая от своего посетителя слов, влияющих на его собственную речь.
- Это те, кто думает, что можно жить иначе.
- А что за бойню устроили у городской стены?
- Она очень быстро закончилась. Без жертв, конечно, не обошлось, но народ быстро отступил. Это действие было необходимо, и позволило остальным прорваться в город.
- Бои на улицах продолжаются?
- Очагами, герр министр. Основные силы бунтовщиков, отправились в бедные районы и строят баррикады.
- Они будут разгромлены, не так ли? – спросил Первый министр, с какой-то надеждой в голосе.
- Если только Вы прикажите, - тихо ответил посетитель.
- Прямо сейчас в город стягиваются войска. У бунтовщиков нет шансов.
- Народ может противостоять любой армии. Не оружием, конечно, но численностью.
Оба замолчали. После заговорил посетитель.
- Вы боитесь? – удивленно спросил он. - Не этой ли метели? Так она только на руку. Она скроет все следы.
- Вздор! Я - Первый министр! Я ничего не боюсь! Меня все боятся! – возмутился министр.
- Может быть, боитесь ответственности?
- Вы забываетесь! Знаете, я не посмотрю на наше старое знакомство и…
- Приказывайте, герр министр.
Министр минуту молчал, обдумывая свой приказ, потом пренебрежительно сказал.
- Пусть сдаются.
- Ваш приказ будет исполнен, - ответил посетитель и направился к двери.
У двери он остановился и тихо произнес:
- Порой, запустив процесс его уже невозможно остановить, - затем вышел из залы.
Министр сделал вид, что не слышал этих слов. Постояв несколько минут у окна, он медленно пошел в соседний кабинет, где его ждал Совет безопасности.
Этим посетителем был тот темный господин, который часто бывал у Первого министра.
***
Взглянув на небо, было уже не понять день сейчас или ночь, утро или вечер. Тяжелые темные облака висели низко и неподвижно, не давая ни малейшего шанса солнечному свету пройти сквозь них. Всюду был полумрак. Снег шел, не переставая и совершенно закрыл собой окна на цокольных этажах. Кое-где еще была слышна стрельба, но звуки ее тонули в этой мгле.
По улице шла женщина. Она, закутавшись с головой в теплую накидку, шла размеренным шагом то и дело увязая в снегу. За этой женщиной шла трехлетняя девочка, она, быстро перебирая своими ножками, также боролась со снегом.
- Мамочка, я больше не могу идти, я устала, - всплакнула девочка.
Но мать, не слыша ее, продолжала идти не оглядываясь.
- Мамочка! – кричала девочка. – Возьми меня, пожалуйста, на ручки!
Женщина продолжала идти и расстояние между ними все увеличивалось.
Вскоре обессилив, девочка споткнулась, упала в снег и заплакала.
Мамочка, прошу тебя! – заливаясь слезами крикнула девочка вслед уходящей женщине.
Через мгновение девочка осталась одна посреди безлюдной улицы. Ее мать скрылась в снежной пелене.

***
Эмма и Кристиан были дома. На столе стояла зажженная лампа, а в печке горел огонь, от этого в их маленькой комнате было тепло и светло. Они лежали в кровати и глядели друг на друга. Она провела ладонью по его щеке и сказала:
- В моем доме, наконец, светит Солнце.
Свет маленького окна в мансарде был похож на свет маяка среди бушующей стихии.