Прогулки по Парижу. Кафе Ротонда

                Париж фиолетовый, Париж в анилине, 
                Вставал за окном «Ротонды».
                Маяковский (1924)

     В создании парижского мифа (того самого: «Увидеть – и умереть!») заметную роль для меня сыграли мемуары Ильи Эренбурга «Люди, годы, жизнь», его воспоминания о событиях и встречах в кафе «Ротонда» на Монпарнасе. Поэтому, оказавшись в Париже, я не упустил возможность взглянуть на это историческое место.

     Эренбург начал печатать мемуары в журнале «Новый Мир» в конце 50-х годов, во время им же названное «оттепелью». За демонстрацией пиетета к советской власти, коммунизму, к имени Ленина, открывалась неведомая нам история мировой культуры начала ХХ века, написанная её свидетелем и талантливым публицистом. До смерти в 1967 году Эренбург написал семь книг мемуаров. Но, несмотря на тщательную самоцензуру автора, властная номенклатура чуяла в них опасный дух свободомыслия и космополитизма. Помню, как Хрущёв в 63-м году журил Эренбурга, хотя и заметил, что «сам Ленин ценил Илью Лохматого». После этого выговора публикация была остановлена. Последние книги увидели свет лишь в 80-е годы.

     Эренбург ностальгически вспоминает «Ротонду» несколько раз. Вот два характерных отрывка: первый относится к годам его эмиграции с 1908 года до начала Первой мировой войны, второй – к 20-м годам.
 
    «Мы жили в душном, полутемном кафе с цинковой стойкой. Позади была темная комната, десять-двенадцать столиков. Вечером эта комната заполнялась; стоял крик: спорили о живописи, читали стихи, ссорились, мирились... В два часа ночи "Ротонда" закрывалась на один час; иногда хозяин разрешал завсегдатаям, если они вели себя пристойно, посидеть часок в темноте – это было нарушением полицейских правил; в три часа кафе открывалось. Когда случайный посетитель, выпив у стойки кофе с рюмочкой, заглядывал в мрачную комнату, он изумленно улыбался или, возмущенный, отворачивался: публика была необычайной даже для привыкших ко всему парижан.Внешность посетителей удивляла несведущих. Модильяни иногда появлялся в куртке из бархата, на шее красный фуляр, когда же он долго пил, нищенствовал, был обмотан в тряпьё. Японский художник Фужита прогуливался в домотканом кимоно. Диего Ривера потрясал лепной мексиканской палкой. Поэт Макс Жакоб приходил с Монмартра днём в вечернем костюме, в глазу -- монокль. Индеец с перьями на голове показывал свои пастели. Скульптор Цадкин ходил с огромным датским догом, славившимся крутым нравом. Натурщица Марго по привычке раздевалась. Неизменно в тёмном углу сидел Сутин с глазами затравленного зверя, вероятно, от голода. Можно ли было представить, что о работах этого тщедушного уроженца белорусских Смиловичей, будут мечтать музеи всего мира?
 
     Помню, как Д. П. Штеренберг привел в "Ротонду" А. В. Луначарского. Когда они ушли, владелец кафе Либион сказал мне: "Я не думал, что у тебя есть порядочные знакомства". Жизнь в "Ротонде" была, скорее, однообразной; порой приключались события, о которых несколько дней говорили...(Эренбург вспоминает несколько скандальных происшествий). При всем этом "Ротонда" была не притоном, а кафе. Там владельцы картинных галерей встречались с художниками, ирландцы обсуждали, как им покончить с англичанами, шахматисты разыгрывали длиннейшие партии. Среди последних помню Антонова-Овсеенко. Мы приходили в "Ротонду" потому, что нас влекло друг к другу, роднило ощущение общего неблагополучия».

     В 1923-25 годах Эренбург снова в Париже, теперь, в качестве корреспондента «Известий»: «Маяковский увидел "Ротонду", которую осматривали туристы, как достопримечательность. Иностранцы слушали объяснения гидов: "За этим столиком обычно сидели Гийом Аполлинер и Пикассо. В том углу Модильяни рисовал присутствовавших за рюмку коньяка...". Теперь и туристов водить некуда: вместо "Ротонды" построили кинотеатр.

    Маяковский каждый день приходил в "Ротонду". Он писал, что беседовал с тенями Верлена и Сезанна: "Ротонда" жила, как рантье, на проценты. Не было тех, с кем я когда-то проводил беспокойные ночи: Аполлинер и Модильяни умерли. Пикассо переселился на правый берег Сены, Ривера уехал в Мексику. Немногочисленных старожилов окружали разноязычные туристы. Никто больше не спорил о том, как взорвать общество или как примирить справедливость с красотой».
 
     Итак, уже 1924 году, когда в Париж приезжал Маяковский, «Ротонда» жила былой славой, «как рантье, на проценты», а «теперь (т. е. в 50-е годы, когда Эренбург писал свои мемуары) и туристов водить некуда: вместо "Ротонды" построили кинотеатр».

     Тем не менее, вечером 16 декабря 1996 года, выйдя из метро на площади Пикассо у пересечения бульваров Монпарнас и Распай, мы с Вадимом увидели огни «Ротонды». Вероятно, не такой, как в начале ХХ века, но под той же вывеской. Внутри кафе оказалось небольшим, с двумя рядами столиков и стойкой бара. Возможно, летом оно расширяется за счет открытой веранды. На стенах – репродукции картин знаменитых завсегдатаев. Я узнал «Красную Ню» Модильяни.

      Былая слава эксплуатируется. На цветной обложке меню – три десятка факсимиле подписей знаменитостей. Посетителей было немного. За соседним столом сидели трое мужчин и женщина. Они тихо беседовали и что-то пили, возможно, перед обедом, французы обедают в 8-9 часов вечера. Мы выпили кофе. Когда я проявил интерес к истории кафе, то кроме красочного меню и фирменной визитной карточки мне подарили ксерокопию фотографии интерьера 1920 года со знаменитой тогда на Монпарнасе натурщицей и певицей Кики в центре.
 
     Вспоминая 20-е годы, Эренбург писал: «Кафе были переполнены: огни довоенной "Ротонды" притягивали мечтателей, авантюристов, честолюбцев. Караваны туристов превратили Монпарнас в район ночных развлечений. В "Сигаль", в "Жоке" танцевали до утра, а красавица Кики с глазами совы печально пела скабрезные песенки».

     Надо сказать, что интерьер кафе, в котором мы побывали, ничем не напоминал подаренную мне фотографию. Легенды и мифы редко совпадают с реальностью. Но от этого они не становятся менее привлекательными.