Поезда, которые никуда не шли...

«Мой адрес не дом и не улица,
 Мой адрес – Советский Союз!»
      ИЗ ПОПУЛЯРНОЙ ПЕСНИ ЗАСТОЙНОГО ПЕРИОДА.
    
      После увольнения из рядов Советской Армии в запас я вернулся к маме в шахтерский поселок на Донбассе. Перед возвращением долго думал, стоит ли это делать. Во-первых, была некоторая возможность остаться в большом городе, где проходил срочную службу. Можно было бы устроиться работать на авиазавод или в обслугу аэродрома. Во-вторых, хотелось еще поездить по стране, повидать разные города и веси.

      Но нужно было и маму как-то поддержать, она звала к себе, хотя я и знал, что долго в том шахтерском захолустье не смогу прожить… И я выправил  в штабе части проездные документы домой.

      Ехал в парадной солдатской форме, но без всяких «дембельских прибамбасов», с одним только значком специалиста 1-го класса на груди. Дома потом свой парадный мундир долго еще носил, споров погоны и петлички, как выходной костюм, потому что другого у меня не было.

      На следующий день после приезда к маме поехал в район, в милицию - получать паспорт и в военкомат - становиться на учет. В милиции предложили стать сотрудником, но я, подумав, отказался: средний брат написал мне, что если стану ментом, то я ему больше не брат.

      Получив документы, начал искать работу, чтобы зарплата побольше была. Кто-то подсказал устраиваться на экскаваторный завод, и я отправился в заводоуправление. Там предложили выучиться на токаря-карусельщика.

      Пока учился, познакомился с заводскими девчатами, с одной даже закрутился у нас небольшой роман, но серьезных намерений он у меня не вызвал и, когда мы расстались, я быстро о той девушке забыл. Через месяц учебы, сдав экзамены, я начал работать на станке. Грохот и шум в цехе, скрежет металла, вечно где-то хлюпающие мазут и охлаждающая эмульсия – всё это как-то мне не очень понравилось. И хотя у меня всё, вроде, получалось неплохо, я понял, что заводская работа не по мне. Хотелось чего-то другого, а чего – я и сам не знал…

      В одной из ростовских газет - «Гудок» или «Молот», не помню уже, увидел объявление о наборе на курсы электромонтажников для работы на строительстве по электрификации железных дорог. И тут-то в душе моей сразу загорелся огонек – романтика!

      Мама в ответ на мои жаркие уговоры только вздохнула: «Езжай, что с тобой поделаешь…» И я поехал. Сначала в Батайск на курсы, а потом – по всему Советскому Союзу.

      Вот это было время! За два года я побывал на Урале и в Сибири, работал в Удмуртии, Мордовии, в Иваново, в Горьковской области, в Узбекистане и Туркмении, в Тюмени и Ростове-на-Дону… Подбирался к Москве и Ленинграду, Риге и Киеву, но там мне устроиться на постоянную работу не удалось.

      Насчет романтики мои ожидания оправдались, хлебнул её предостаточно. А вот денег много так и не заработал. Не сумел получить и нормального жилья, везде, где я трудился, приходилось всегда жить в вагончиках – или железнодорожных, или передвижных на автомобильных колесах… Впрочем, не я один такой был. По всей стране в те годы (это был "брежневский застой": 1970-е - 1980-е годы)  были разбросаны десятки "поездов", строительно-монтажных и энергомонтажных, в вагонах которых обитали десятки тысяч строителей советских железных дорог.

      На снимке: в таких вагонах, зеленого цвета, принадлежавших Минтрансстрою СССР, мне тоже доводилось жить не однажды. Как правило, они стояли на тупиковых путях, к ним (если жили семейно, с детьми) пристраивали деревянные лесенки, крытые верандочки, между рельсами насыпали земли и делали грядки, сажая там или зелень с картошкой, или цветы.
      Фото из Интернета.)

     «Было, было, не скрою… У меня есть грехи…
      Целовал я девчонок. И писал я стихи,
      И с друзьями, бывало, пили водку взахлёб,
      Чтоб не знать и не видеть… И забылось всё чтоб…»
      «НА ИСХОДЕ ПУТИ». Моё стихотворение. https://stihi.ru/2009/07/22/1836
      
      «У города Горький, где ясные зорьки,
      В рабочем поселке подруга живет…»
      
      ИЗ ПОПУЛЯРНОЙ В ТЕ ГОДЫ НА РАДИО СОВЕТСКОЙ ПЕСНИ.
      
      Так вот, после курсов в Батайске меня вместе с группой таких же, как и я, романтиков распределили работать в город Горький, в Энергомонтажный поезд № 3 треста «Трансэнергомонтаж» Министерства транспортного строительства СССР. Выписали нам специальные служебные билеты, как работникам железных дорог, и мы поехали. Всего в группе, насколько помню, было четыре или пять человек. С двумя парнями, друзьями-одногодками из Семикаракорского района Ростовской области, у меня сложились приятельские отношения еще во время учебы. А вот один из членов нашей бригады – Николай, по кличке Коля Питерский (хотя он в Питере, кажется, ни разу не был) – был мне недругом. Мы с ним однажды на танцах в Батайске схватились: мне не понравилось, как он с девушкой обошелся, которая не захотела с ним, пьяным, танцевать. Он нахамил, я вступился, ну, естественно, потом – «пошли, выйдем», а на улице – за ножи. Да, да – из песни слов не выкинешь, взялись за ножи. Правда, до драки дело не дошло, всё же оба были не дураки, и еще не совсем пьяные, чтобы на ножах драться. Просто поугрожали друг другу, да и разошлись. И вот – поехали в одном вагоне…

      До Горького доехали благополучно, там оформились на участок.
И опять «везение» - на участок в Сергаче, где строилась линия автоблокировки (СЦБ), отправили большую группу рабочих-электромонтажников, в которую снова попали я и Коля Питерский.
      Видя такой расклад судьбы, я стал психологически готовиться к неминуемому столкновению с Питерским. И оно произошло, в пути следования, в ночном тамбуре плацкартного вагона пассажирского поезда Горький – Казань…

      До отъезда в Сергач произошла еще одна штука. В одном из кабинетов конторы ЭП-3, в котором нас устроили ночевать на матрацах на полу, после ужина, который, конечно, не обошелся без выпивки, прямо на матрацах затеяли игру в "очко". Играли и новенькие, и несколько мужиков из постоянного состава трудового коллектива поезда, которые, как правило, работали в Горьком, а жили в вагончиках рядом с конторой.
      Играли сначала на довольно мелкие ставки, потом, как говорится, разошлись и стали играть всерьез. Короче, почти все вновь прибывшие проигрались в пух и прах, и местные ушли с выигрышем, не дав нам даже отыграться. Конфликтовать мы не стали, решив, что когда-нибудь бог шельму пометит.

      В Сергач ехали в несколько подавленном настроении, что и сказалось на том, что водка (на неё деньги нашлись, конечно), подействовала на почти всех скверно, разбудив агрессию. Видно, под действием той водки я и оказался в тамбуре в боевой стойке напротив Коли Питерского…
      У Коли была хорошая финка с наборной разноцветной рукоятью, у меня – складной нож с длинным узким лезвием, что-то типа стилета, который я отточил до бритвенной остроты. Я часто показывал его парням, демонстрировал его остроту, сбривая волосы на своей руке, показывал и своё умение обращаться с ножом… В общем, если бы я в том тамбуре ударил Колю своим стилетом, то рана была бы серьезная. Но и Колин удар финкой мог бы отправить меня на тот свет, потому что парни из Ростова и Батайска умели при случае поставить врага на перо.
      В тамбуре мы успели сделать только по паре выпадов, как на нас вывалилась толпа народа, и мужики связали нам руки, при этом не раз ощутимо стукнув по шее и по бокам. Честно говоря, я был этому рад, потому что всё-таки уркаганского во мне ничего не было, и резать человека за просто так мне совсем не хотелось… А с Колей мы потом почти подружились, по крайней мере, больше не делали попыток подраться.

      В Сергаче нас не оставили, а направили жить прямо на трассу, в передвижные вагончики. Работали мы весь световой день, а кормились в котлопункте, куда за питание надо было внести деньги. А деньги-то были проиграны! Но кое-как всё обошлось, всё наладилось… Налаживались отношения, набирался опыт работы, навыкалось к специфике труда тело. Поначалу мы ползали на монтерских когтях по столбам, крепко обнимая их и прижимаясь к ним всем телом, как к любимой женщине, из-за чего одежда наша пропитывалась креозотом (вещество для антигнилостной обработки деревянных опор и шпал) насквозь, и кожа от креозота горела и чесалась. Потом научились прямо-таки взбегать по опорам, почти не держась за них руками, только поддергивая вверх цепь от монтажного пояса, которой пристегивались к столбу. А где-то в середине лета, работая уже на бетонных круглых опорах, наловчились до того, что только поднимались вверх на специальных алюминиевых лазах, а добравшись до траверз с проводами, сбрасывали лазы вниз, чтобы на них на следующий столб взбирался напарник. Спускались вниз уже без лазов, обхватив столб ногами в брезентовых штанах и кирзовых башмаках. Из-за этого штаны на нас «горели», в первую очередь расползались швы, и мы их скрепляли алюминиевой проволокой. И при ходьбе такие штаны звенели проволочными скрепами, и мы ходили, как какие-то американские или мексиканские ковбои, шурша широкими штанинами и звеня «шпорами»…

     О том, какой вообще была тогда жизнь в вагонах никуда не едущих, вросших в землю поездов, можно рассказывать долго и много. Возможно, и я расскажу какую-то захватывающую историю, каких было немало в моей "поездной" авантюрной жизни. А пока - достаточно...