Король и Мастер. Глава 30

                30

Брюссель, 1507 год

     Брюссель встречал его дождём, туманом. Дон Диего де Гевара вдохнул полной грудью прохладный, влажный воздух. Вот он и дома. Дон Диего поймал себя на мысли: он, испанец, называет домом Брюссель, усмехнулся. Так распорядилась судьба. Он родился в Испании, любил эту страну, но сердце и душа его принадлежали теперь Нидерландам, все свои силы и умения он отдавал безупречной службе бургундскому двору. Он отдохнёт два-три дня с дороги, повидает сына Филиппа и должен будет явиться ко двору Маргариты Австрийской, сестры Филиппа Красивого.               
     Визит в Испанию, куда он сопровождал герцога Филиппа, оказался особенно тяжек и закончился для дона Диего неизбывным горем – смертью его господина, герцога Бургундского Филиппа Красивого. Всё это время в Испании было наполнено бесконечными интригами. Ему, испанцу по рождению, но бургундскому придворному, трудно было держаться в стороне, не встревая в хитросплетения двора.

     Герцог Филипп далеко не всегда вёл себя достойно, признавался себе дон Диего, пытался завладеть кастильским престолом, строя козни против собственной жены. Но дон Диего и тут оказывал ему поддержку, напоминая себе о наказе Марии Бургундской и о клятве, данной ей перед смертью. Возможно, герцог Филипп интригами и подкупами добился бы своего и стал бы королём Кастилии.

     Дон Диего видел, что Филипп страстно желал полноправной королевской власти, не удовлетворившись титулом соправителя, хотя он никогда и словом не обмолвился о своих амбициях. Всё смешала безвременная смерть герцога Филиппа. Нелепая смерть, как и кончина его матери, герцогини Марии. Филипп выпил холодной воды после охоты, простудился, слёг и уже более не встал.

     Смерть эта показалась дону Диего подозрительной; герцог Филипп был крепок и вынослив, мог долгие часы без устали скакать в седле или преследовать зверя на охоте. И не только ему. Придворные шептались по углам, в особенности, прибывшие с Филиппом бургундцы: это король Фердинанд Арагонский отравил своего зятя то ли в погоне за короной Кастилии, то ли защищая свою дочь.

     Дон Диего неистово горевал о смерти своего молодого господина – ему не исполнилось ещё и тридцати, но королева Хуана... она обезумела от горя, она помешалась от горя. Она простила супругу все его прегрешения, не имела в себе сил расстаться с любимым Филиппом, не давала похоронить в Бургосе, где его настигла смерть, а отправилась медленной процессией через всю страну в Гранаду.

     Наконец, у неё отобрали тело и захоронили герцога в королевской усыпальнице в Гранаде. Только после похорон дон Диего смог покинуть Испанию, чтобы прибыть ко двору Маргариты Австрийской, куда его вновь призвали на службу.               

     Овдовевшая, бездетная Маргарита заботилась о детях Филиппа и Хуаны и стала регентом в Бургундии до совершеннолетия наследника – Карла. Император Максимилиан берёг как зеницу ока внука – наследника и продолжателя династии, не обращая внимания на просьбы Хуаны прислать в Испанию Карла и остальных детей.

     Во время вояжа к берегам Нидерландов – благоприятного и быстрого – думы дона Диего вращались вокруг так рано ушедшего Филиппа. Он почему-то вспомнил последний визит светозарного герцога в Хертогенбос. Герцог тогда заказал картину Иерониму Босху, желая преподнести королевский подарок своему отцу. «Я исполню желание герцога Филиппа в память о нём. Это будет моя последняя служба сыну герцогини Марии», - вдруг решил дон Диего.

     Вести о смерти герцога Филиппа дошли в Бургундское государство. Народ печалился о ранней смерти своего молодого правителя, бургундский двор находился в трауре, семья Филиппа определялась как быть с властью и скипетрами – Хуана обезумела от горя, наследник, первенец Филиппа и Хуаны Карл, ещё слишком мал.

     Приехав в Хертогенбос, дон Диего поведал Иерониму об обстоятельствах смерти герцога Филиппа, утаив, однако, свои сомнения, о горевавшей королеве Хуане, ожидавшей их последнего ребёнка.

   - Жаль его. Слишком ранняя кончина. Он был так молод, - молвил Иероним.
   - Пусть земля будет пухом герцогу Филиппу, - добавила хлопочущая по хозяйству Алейт, - мы, жители Ден Боса, всё ёщё помним его последний визит, не так уж давно он был, мы скорбим о смерти герцога.

   - Дорогой мой друг, мастер Иероним, - довольно торжественно обратился дон Диего и Иероним понял, что печальная часть визита закончилась и речь теперь пойдёт о деле, скорее всего, об очередном заказе, - мне известно, что вы приостановили работу над Страшным Судом, что заказывал вам герцог.
  - Верно, я получил указания, - кивнул Иероним.

  - Заверяю вас, что ваша подготовительная работа к картине не прошла напрасно. Я приехал, чтобы просить вас продолжить работу над картиной, правда, сделать этот триптих меньших размеров. Я намереваюсь исполнить желание герцога Филиппа, преподнести триптих императору Максимилиану. В память о герцоге.
   - Я исполню вашу просьбу, досточтимый дон Диего, продолжу работу быстрыми темпами. Другие картины подождут.
   - Ах, как я вам благодарен, Иероним.

     Казалось бы, разговор закончен, но Иероним чувствовал: дон Диего порывается что-то ещё спросить или сказать.
   - А как обстоят дела с заказом графа Генриха Нассауского? - Поинтересовался дон Диего.
   - Я его закончил и граф прислал в Ден Бос слуг забрать триптих и переправить его к себе в Брюссель.
   - Нисколько не сомневаюсь в том, что граф был вполне удовлетворён.
   - Вполне. Граф прислал мне записку с восторгами.

     Уже позже граф Генрих пригласил дона Диего на небольшой приватный вечер в свою брюссельскую резиденцию. Они имели много общего, беседа шла естественно и оживлённо, говорили о герцоге Филипе, о делах и проблемах бургундского двора, о живописи, о мастере Иерониме Босхе.
   - Мне хотелось бы показать вам что-то совершенно особенное, любезный дон Диего.

     Они пошли по залам дворца, граф Генрих загадочно улыбался. Дон Диего готов был поспорить с кем угодно, что это будет та самая картина, триптих, что граф Генрих заказал Иерониму Босху во время визита с герцогом Филиппом. Он сам владел восхитительными картинами из мастерской Иеронима Босха, поэтому не удивился загадочному выражению лица графа, а, к тому же, вспомнил фразу Иеронима о «записке с восторгами».

     Войдя в залу, где висел триптих, дон Диего увидел закрытые панели с изображением момента сотворения мира в технике гризайль. Дух лёгкого разочарования незаметно вползал в душу дона Диего. Граф Генрих дал знак слугам раскрыть панели...

     Яркость, радость, воздушность, лёгкость, обильность брызнули в лицо дона Диего. Он чуть отшатнулся от неожиданности, прикрыл глаза и отвёл голову чуть в сторону. Он смотрел теперь на створку с Раем. Чуть придя в себя, дон Диего, приоткрыв слегка рот и не замечая этого, разглядывал каждую панель. Граф Генрих терпеливо ожидал, налил себе вина и, потягивая его, наблюдал за доном Диего.

     Даже более, чем сногсшибательный центр картины, дона Диего поразило удивительное существо в центре адской панели. Лицо нелепого гибрида, походившее на фигурки центральной панели, выражало печаль и иронию одновременно. Но самым странным было то, что лицо это оказалось образом мастера Иеронима, только более молодого. «Он поместил себя самого в центр Ада. И как он осмелился? И граф Генрих держит ЭТО у себя», - мелькнуло у дона Диего.

     Потрясённый, дон Диего был не в состоянии произнести ни слова. Граф Генрих дружески придвинул дону Диего стул и рассмеялся. Дон Диего упал на стул. Граф, продолжая смеяться, поведал дону Диего как на нескольких недавно устроенных вечерах с обильным питиём он показал пьяным гостям картину и с хохотом смотрел как они, сражённые словно молнией или стрелой, шатались, а нередко и падали. «Хорошо, что гости вряд ли знают как выглядит Иероним», - подумал дон Диего.

   - Мастер Босх выполнил моё пожелание с абсолютной точностью, - граф Генрих вытирал слёзы смеха, вспоминая действие картины на его гостей, - я сказал мастеру, что хотел бы картину, которая сражала бы всех, точно молния.