ТРЕТИЙ ГОД В ВИФЛЕЕМЕ
Предисловие:
Еще одно слово против Канта как моралиста. Добродетель должна быть нашим изобретением, нашей глубоко личной защитой и потребностью: во всяком ином смысле она только опасность. Что не обусловливает нашу жизнь, то вредит ей: добродетель только из чувства уважения к понятию «добродетель», как хотел этого Кант, вредна.
«Добродетель», «долг», «добро само по себе», доброе с характером безличности и всеобщности — все это химеры, в которых выражается упадок, крайнее обессиление жизни, кёнигсбергский китаизм. Самые глубокие законы сохранения и роста повелевают как раз обратное: чтобы каждый находил себе свою добродетель, свой категорический императив.
Народ идет к гибели, если он смешивает свой долг с понятием долга вообще. Ничто не разрушает так глубоко, так захватывающе, как всякий «безличный» долг, всякая жертва молоху абстракции. — Разве не чувствуется категорический императив Канта, как опасный для жизни!.. Только инстинкт теолога взял его под защиту! — Поступок, к которому вынуждает инстинкт жизни, имеет в чувстве удовольствия, им вызываемом, доказательство своей правильности, а тот нигилист с христиански-догматическими потрохами принимает удовольствие за возражение... Что действует разрушительнее того, если заставить человека работать, думать, чувствовать без внутренней необходимости, без глубокого личного выбора, без удовольствия? как автомат «долга»? Это как раз рецепт d;cadence, даже идиотизма... Кант сделался идиотом. — И это был современник Гёте! Этот роковой паук считался немецким философом!
— Считается еще и теперь!.. Я остерегаюсь высказать, что я думаю о немцах... Разве не видел Кант во французской революции перехода неорганической формы государства в органическую? Разве не задавался он вопросом, нет ли такого явления, которое совершенно не может быть объяснено иначе как моральным настроением человечества, так, чтобы им раз и навсегда была доказана «тенденция человечества к добру»? Ответ Канта: «это революция». Ошибочный инстинкт в общем и в частности, противоприродное как инстинкт, немецкая d;cadence как философия — вот что такое Кант! —
Фридрих Ницше. «Антихристианин. Проклятие христианству»
Пороки же богами нам даны,
Чтоб сделать нас людьми,
А не богами...
Уильям Шекспир
Как и договорились, Анахарсис встретился с Иешуа у Северных ворот, открывающих дорогу в Иерусалим. Без лишних предисловий он стал излагать, как целесообразнее было бы построить работу обсуждения третьего, решающего года пребывания его в Вифлееме. По мнению Анахарсиса, за две тысячи лет существования христианство обросло пластами небылиц. На его «хребте», притом, что оно и само недостойно похвалы, накопились груды омерзительного хлама в виде различных сект и конфессий. Эти авгиевы конюшни давно уже пора было очистить, дабы освободить человечество от скверны. Огромную работу в этом плане многие сделали, а многие своими работами продолжают делать, в том числе Фридрих Ницше, Марк Твен, Ричард Докинз, целая плеяда лауреатов Нобелевской премии и многие, многие другие. И теперь встал вопрос: «Какие реки аргументации потребуются для того, чтобы современному Гераклу хватило сил отмыть истину от грязной лжи, нагроможденной теологами прошедших столетий?»
— Мне кажется, — продолжил развивать свою мысль Анахарсис, — христианство надо разоблачать изнутри, представив его наподобие буддистского колеса Сансары, то есть очистить авгиевы конюшни руками самих же христиан путем вовлечения в дискуссию его основоположников по матрице спланированного мной эксперимента.
— В чем же суть твоего плана?
— Суть проста. Мы организуем своего рода диалог вопросов и ответов: соберем две команды оппонентов по четыре человека с каждой стороны для обмена «приветствиями». Это будет не просто противостояние личностей, стоявших у истоков христианства, и его противников за последние столетия новой эры, а противостояние двух культур, двух мировоззрений — эпохи Рыбы и вступающей в свои права эпохи Водолея.
— Интересно, кто же эти личности, способные на такое?
— В качестве основного «виновника» торжества выступишь, естественно, Ты — Иисус Христос — как столп, как фундамент той структуры, которая породила христианство. Затем твой главный противник — глава Синедриона Каиафа, естественно, палач, отправивший тебя на Голгофу — Понтий Пилат и, наконец, твой «друг», предавший тебя за тридцать сребреников...
— Иуда... — поморщившись, прошептал Иешуа.
Ему больно было произносить это имя, ведь предательство друзей во сто крат больнее жестокости врагов.
— А в качестве оппонентов я пригласил Фридриха Ницше, Иммануила Канта, Ричарда Докинза и Автора. Так, имитируя стопы Сансары, мы тем самым приобщимся к мудрости буддизма и постараемся отделить зерна от плевел.
— Сансары? — переспросил Иешуа. — Припоминаю, в буддийских храмах Гималаев часто рисуют это колесо при входе на внешней двери.
— Да, изображение Сансары, выполненное по совету Будды Шакьямуни, было в свое время преподнесено в дар царем Магадхи Дхармараджей Бимбисарой своему другу монарху Утраяне, оно пробудило в том доверие к Дхарме. И мы, следуя их примеру, пройдем таким образом к достоверной оценке христианства, которая обретет доверие в Ойкумене. Схематическое изображение Сансары в виде колеса не является объектом поклонения, в нем запечетлены основополагающие методологические принципы буддийской мысли. Три яда — неведение, привязанность и гнев — представлены в образе соответственно свиньи, петуха и змеи, находящихся на ступице колеса. Между спицами изображаются шесть сфер (миров) — паранойи (или адских существ), голодных духов, животных, людей, полубогов и богов. Вокруг обода расположены двенадцать звеньев взаимозависимого происхождения. Это колесо держит в зубах Яма, Владыка смерти, олицетворяющий непостоянство. Только Будда стоит в стороне от этого колеса.
— Как! — рассмеялся Иешуа. — Неужели два тысячелетия спустя вы хотите прибегнуть к таким древним, я бы сказал, примитивным способам познания бытия? А где же ваша хваленая наука и прогресс?
— Конечно, в эпоху Водолея человечество, благодаря техническому прогрессу, научилось видеть дальше земных горизонтов, успешно исследуя самые отдаленные уголки Вселенной, познавая окружающий мир. Поэтому мы, конечно же, не станем прибегать к помощи голодных духов, состоянию паранойи, полубогов и другим сферам Сансары, а дадим возможность высказаться здравомыслящим людям в научной дискуссии.
В предыдущей главе ты плакал под прессом критики Марка Твена и проклинал тех, кто подвинул тебя против врагов дел святых. Но как мы ни старались, ни врагов, ни святых дел, кроме скудных проповедей, ложных исцелений и воскрешений из мертвых в твоих деяниях мы не нашли. Создается впечатление, что вы с апостолами попросту даром ели хлеб. Резонно возникает вопрос: откуда все это, кто за этим стоял и стоит до сих пор? Как говорят — если звезды зажглись, значит, это кому-то было нужно.
— Оставим звезды в покое, а также буддизм, Сансару и прочую белиберду. А то, что я плакал, — преувеличение. Марк Твен не заслужил моих слез, — отмахнулся Иешуа. — Скажи лучше, как ты себе представляешь нашу дискуссию?
— Все потребует соответствующей подготовки и будет проводиться следующим образом: каждая из сторон задаст вопрос и получит ответ в порядке, который будет согласован. Всего шестнадцать вопросов и желательно шестнадцать ответов, а в общей сложности — по тридцать два вопроса и тридцать два ответа. Последовательность, в которой будут задаваться вопросы, определят, скажем, кости.
— Вот именно — желательно. Нет гарантии, что ответов будет тоже тридцать два.
— Да, может статься и так.
— Хитро придумано. Откуда ты только взялся на мою голову?
— Дорогой, ты не знаешь наших женщин, это они отправили меня в преисподнюю, которая породила столько противоречий, — рассмеялся скиф.
А женщины тем временем с азартом взялись за работу. Долго совещались, где и как организовать диспут, но в конце концов пришли к единому мнению, что лучше всего провести его в доме первосвященника Анны, где был вынесен смертный приговор Иешуа, аудиторией же обозначить всю Ойкумену. После недолгих дебатов в помощь Анахарсису арбитром диспута определили того же судью Анну.
Анна стал было возражать, аргументируя тем, что это не богоугодное мероприятие. Но Анахарсис возразил:
— Папа римский, например, принимал участие в форуме физиков, посвященному теме Большого взрыва, и благословил его работу, признав сам факт Большого взрыва, но не разрешил заниматься исследованием последствий, отнеся это к разряду компетенции Бога. Но недалек тот день, когда Папа разрешит под напором фактов (как имело место с теорией эволюции Дарвина) заняться и результатами Большого взрыва, после чего Анна не стал возражать и подключился к работе.
Как только определились с местом, Атира, Уицрик, Леночка и Беатрис принялись убирать помещение. За прошедшие годы, с момента вынесения приговора, здесь накопилось столько пыли и грязи, в том числе бумажно-информационной, что женщинам пришлось немало потрудиться, прежде чем привести помещение в надлежащий вид. Но зато когда в зал пожаловали приглашенные, все блестело, как новый кодрант.
Слева от Анахарсиса и Анны, на тех же скамьях, на которых когда-то сидели члены Синедриона, утвердившие смертный приговор Иешуа, разместились Иисус Христос, Каиафа, Иуда, Понтий Пилат, справа — Фридрих Ницше, Иммануил Кант, Ричард Докинз и Автор.
На возвышении, где скромно беседовали Анахарсис с Анной, расположилось несколько вооруженных храмовых слуг, тех самых, которые взяли под стражу Спасителя в Гефсиманском саду. Сейчас они выполняли роль блюстителей порядка и строго наблюдали за тем, как определялась очередность перекрестного опроса. Две костяшки: белая и черная с цифрами: 1, 2, 3 и 4, две грани пустые. Бросают по очереди для одной и второй четверок. Черными играла команда Ницше, белыми — команда Иешуа. В случае, если выпадали две пустые грани, бросок повторялся.
Перед началом диспута судья Анна предупредил, что вопросы должны быть корректными и передаваться для проверки арбитрам, прежде чем их вручать опрашиваемому.
После того как выпала решка Анне, он взял костяшки в руки, помолившись, бросил их в специальный темный стакан, потряс и бросил на коврик неопределенного цвета. На белой костяшке выпала тройка, что соответствовало имени Иуды, на черном — пустое поле, что лишало Иуду права первым начать диспут. Анна усмехнулся — он сам был заядлым игроком в кости и постепенно вошел в азарт.
Помедлив, он взял стакан, повторил все предыдущие движения, будто колдуя над костями, и ловко выбросил содержимое стакана, затем, как ястреб, устремил взгляд на кубики: на обеих костяшках значилась цифра два.
Анахарсис показал результат храмовым слугам и только после этого объявил: «Первым задает вопрос Каиафа Иммануилу Канту».
Каиафа передал вопрос арбитрам, и его огласили Иммануилу
.
РАУНД ПЕРВЫЙ. Каиафа — Иммануил Кант
— Уважаемый Иммануил, с рождения вы воспитывались в строгом лютеранском духе и благочестии, под бдительным «Божьим оком». Но со временем, занимаясь гносеологией, вы увлеклись проблемами познания. Значит ли это, что ваши религиозные взгляды претерпели изменения? Что именно хотели исследовать, познавая мир, — может, само существование Бога? Насколько преуспели в познании бытия?
— Вопрос сложный. Теория познания издавна разделяла мыслителей на приверженцев эмпиризма и рационализма. Я же задался целью показать односторонность обеих этих философских школ и выяснить то взаимодействие опыта и интеллекта, из которого и состоит все человеческое знание. Свою гносеологию я развил в работе «Критика чистого разума». Не уверен, знакомы ли вы с этой работой, но вкратце могу сказать, что с самого начала я задал себе вопрос — как возможно само познание, каковы его условия и происхождение. Этого вопроса вся предшествовавшая философия не касалась, довольствуясь простой и ни на чем не основанной уверенности, что предметы нами познаваемы, — вот почему я называю ее догматической, в противоположность своей, которую сам характеризую как философию критицизма.
Я считаю, что все знания слагаются из двух элементов — содержания, которым снабжает опыт, и формы, которая существует в уме до всякого опыта.
Мир вещей познается нами интуитивно, путем чувственных представлений, а формы интуиции — это время и пространство. Все, что мы познаем посредством ощущений, мы познаем во времени и пространстве, и только в этой временно-пространственной оболочке является пред нами физический мир.
Но, как я себе представляю, познание на интуициях не останавливается, и вполне законченный опыт мы получаем тогда, когда синтезируем интуиции посредством понятий, этих функций рассудка. Если чувственность воспринимает, то рассудок мыслит. Он связывает интуиции и придает единство их разнообразию, и подобно тому, как чувственность имеет свои априорные формы, так имеет их и рассудок: эти формы — категории, то есть самые общие и независимые от опыта понятия, при помощи которых все остальные, подчиненные им, понятия соединяются в суждения. Я рассматриваю суждения с точки зрения их количества, качества, отношения и модальности.
Только благодаря этим категориям, априорным, необходимым, всеобъемлющим, возможен опыт в широком смысле, только благодаря им есть возможность мыслить предмет и создавать объективные для всех обязательные суждения.
Тем не менее, человеческий дух стремится к своей заветной цели, к сверхопытным и безусловным идеям Бога, свободы, бессмертия. Эти идеи возникают в нашем уме благодаря тому, что разнообразие опыта получает высшее единство и конечный синтез в разуме. Идеи, минуя предметы интуиции, распространяются на суждения рассудка и придают им характер абсолютного и безусловного — так градирует наше познание, начинаясь с ощущений, переходя к рассудку и заканчиваясь в разуме. Но безусловность, характеризующая идеи, является только идеалом, только задачей, к решению которой человек постоянно стремится, желая найти условие для каждого обусловленного. В моей философии идеи служат регулятивными принципами, которые управляют рассудком и ведут его вверх по бесконечной лестнице все больших и больших обобщений, ведут к высшим идеям души, мира и Бога. И если мы будем пользоваться этими идеями души, мира и Бога, не упуская из виду, что мы не знаем соответствующих им объектов, то они сослужат нам великую службу в качестве надежных руководительниц познания. Если же в объектах этих идей видят познаваемые реальности, то является основание для трех мнимых наук, составляющих, по моему убеждению, оплот метафизики — рациональной психологии, космологии и теологии. Разбор этих псевдонаук показывает, что первая зиждется на ложной предпосылке, вторая запутывается в неразрешимых противоречиях, а третья тщетно пытается рационально доказать бытие Бога. Итак, идеи позволяют обсуждать явления, они расширяют пределы употребления разума, но и они, как все наше познание, не выходят за границы опыта, и перед ними, как и перед интуициями и категориями, вещи в себе не раскрывают своей непроницаемой тайны.
Каиафа выслушал ответ Канта, который загнал его в ступор своей сложной философией восприятия мира и, поблагодарив, сел на свое место.
Вторым бросал кости Анахарсис, и тоже лишь со второй попытки выпали две знаковые цифры: на черной костяшке единица, а на белой тройка, что означало: Фридрих Ницше задает, а Иуда отвечает на вопрос. И не успел Анахарсис закончить объявление результатов жеребьевки, как Фридрих был готов с вопросом.
РАУНД ВТОРОЙ. Фридрих Ницше — Иуда
— Дорогой Иуда, ты отличаешься не только изворотливостью, но и мудростью, так вот рассуди: образ Христа запечатлен в многочисленных произведениях искусства, в частности, в отдельном зале Третьяковской Галереи демонстрируется картина Александра Иванова «Явление Христа народу». Говорят, что он изобразил на ней Николая Васильевича Гоголя и себя среди толпы народа, хотя это факт малоизвестный и требующий доказательств. Но меня интересует следующее: почему художник картину назвал «явлением»? Какой смысл, по-твоему, он вложил в это полотно и как часто Христос являлся людям?
Анахарсис и Анна долго думали — оглашать или вернуть Фридриху вопрос, но, в конце концов, пришли к выводу, что от Ницше можно ожидать всего, чего угодно, и решили огласить этот.
Иуда взял текст вопроса, материализовал картину и застыл возле нее. Все невольно стали любоваться его фигурой — так гармоничен был этот юноша, красивый, как бог, сошедший, казалось, на миг с полотна вместе с персонажами, изображенными художником.
Перечитав еще раз вопрос, Иуда осмотрел картину с разных сторон, даже потрогал пальцами и, отойдя, застыл в позе мыслителя. Затем огласил ответ:
— Мне много раз приходилось бывать с Иисусом на проповедях, но я не помню случая, чтобы толпа была такой разношерстной, у меня создается впечатление, что они не встречают, а прячутся от него. Видите, Иоанн с трудом уговаривает толпу не разбегаться!
Иуда явно забавлялся, издеваясь над вопросом Ницше. Да и что это за вопрос? Откуда ему знать, что художник хотел сказать? Но под строгим взглядом Анахарсиса, стал более серьезен:
— Явление — потому что звучит красиво! Думаю, толпе нравится зрелищность, она любит собираться по поводу и без, особенно когда ей сулят хлеба и зрелищ — известный прием со времен великого Рима. Бросьте слово «явление» — неважно кого, чего, и толпа зевак тут же соберется. А если обставить это с умом и фантазией — успех гарантирован. К тому же, если вы обладаете харизмой и умеете удивлять, а Иешуа именно таким и был, то каждое явление становится ожидаемым, как праздник, как чудо — мессия, в конце концов! Что касается художника, я думаю, он хотел этим приемом высказать свой нравственный императив. Немного наивно, но вполне в духе православия.
В Ойкумене воцарилась гробовая тишина, но тут глава русской православной церкви Гундяев, который только-только подписал распоряжение на сбор средств среди сотрудников Министерства здравоохранения Калужской области на установку в городе Калуге памятника Святому Лаврентию, будучи оскорблен такой трактовкой шедевра русской живописи Иудой, попытался прорваться к Анахарсису и ликвидировать ответ, но вооруженные храмовые слуги хорошо знали свои обязанности, и Гундяева к арбитрам не допустили.
А у Анны при третьем метании костей сразу обозначился результат. На белой костяшке засветилась единица, на черной — четверка, а это означало, что Иешуа задает вопрос Автору.
Иешуа подмигнул Анахарсису и принялся готовить вопрос. Он много раз прокручивал в голове мысль, кому какой вопрос задаст, но каждый раз, когда очередь доходила до Автора, он оставлял его на потом и оторопел, поскольку не предполагал, что первый вопрос ему припадет именно на него, родимого. Ну точно, прав Сергей Савельев, утверждая, что мозг тормозит действие, если на это надо потратить энергию, то есть подумать. Мало-помалу придя в себя и уразумев, что притчей здесь не отделаешься, стал обдумывать вопрос и после непродолжительного размышления, наконец, записал его и передал Анахарсису.
РАУНД ТРЕТИЙ. Иешуа — Автор
— Доктор биологических наук Сергей Савельев и физик Стивен Хокинг заявляют, что Бога нет, что религия — инструмент эволюции, а не средство улучшения человека. В связи с этим у меня такой вопрос: выработан ли
новый инструмент эволюции и готово ли человечество отказаться от религии, если не сегодня, то в ближайшем будущем?
И если Иешуа потребовалось время, чтобы сформулировать вопрос, то Автор сразу же выложил ответ, как говорят, на тарелочке.
— Отвечу словами Вольтера: «Если Бога нет, Его следовало бы выдумать».
Да, человечество не готово пока отказаться от религии и принять новый инструмент эволюции, потому что его еще нет. Но есть анализ положения вещей, который ждал твоего вопроса более 120 лет. Его сформулировал Фридрих Ницше в знаменитом «Антихристианине. Проклятии христианству»: «Эта книга принадлежит немногим. Может быть, никто из этих немногих еще и не существует. Ими могут быть те, кто понимает моего Заратуштру; как мог бы я смешаться с теми, у кого лишь сегодня открываются уши? Только послезавтра принадлежит мне. Иные люди родятся postum».
А настоящая работа преследует цель — объединить усилия здравомыслящих теологов в разработке нового, приемлемого для Homo sapiens инструмента эволюции без бога, индульгенций и загробных благ, которыми приторговывают попы.
Не забывай Иешуа, что Человечество только, только вступило в эру Водолея, о которой в «Антихристианине...» грезил Ницше, но здравомыслящих людей, даже среди теологов, находится все больше. Вот послушай: «Все мировые религии, придавая особое значение любви, состраданию, терпимости и прощению, могут способствовать развитию духовных ценностей, и делают это. Но реальность такова, что привязывание этики к религии более не имеет смысла. Поэтому я все больше убеждаюсь в том, что пришло время найти способ в вопросах духовности и этики обходиться без религий вообще». Это сказал Далай-лама XIV.
Третий вопрос не вызвал дискуссий и был закрыт.
Выбор четвертой пары решал Анахарсис. Выпали номера единица и двойка. На этот раз Фридрих Ницше задает вопрос Каиафе.
Ницше довольно долго обдумывал вопрос, наконец, уже готовясь отдать записку, вернулся к столу, что-то исправил и только после этого передал ее Анахарсису. Тут же арбитры ее озвучили.
РАУНД ЧЕТВЕРТЫЙ. Фридрих Ницше — Каиафа
— Рассматривая ход событий и противоречия между различными группировками, стремящимися к власти в момент появления Иешуа в Вифлееме, приходишь к выводу, что причин для обвинения Иешуа не было. Зачем вы отдали распоряжение об аресте и казни Иешуа?
— Я несказанно рад, что, наконец, смогу облегчить душу честным покаянием, ибо казнили невинного! Но чтобы все объяснить, начну издалека, — ответил первосвященник Иудеи. — Запущенное жрецами явление мессии, которое изначально должно было привести к единобожию среди части избранных с тем, чтобы распространиться через ессеев между изгоями, постепенно стало терять свою силу. В далекой перспективе конечной целью единобожия являлось полное подчинение изгоями изгоев же на благо избранному народу. Иоанн, которого ессеи готовили в мессию, не способен был увлечь за собой толпу. Не обладал он тем, что называется харизмой. И тут откуда ни возьмись появился Иешуа, который оказался нужной персоной, в нужное время и в нужном месте. Иешуа с ловкостью жонглера оттеснил Иоанна и стал проповедовать идеи единобожия, которые он, как потом стало известно, еще ранее почерпнул во время восемнадцатилетнего скитания по Скифии, Азербайджану и Персии от Заратуштры, в попытке приобщиться к посвященным. Грешно было не воспользоваться таким стечением обстоятельств.
Синедрион сразу обратил внимание на Иешуа и на то, как он мастерски умел увлечь за собой жаждущую сенсаций толпу. Прежде всего мы внедрили в его окружение своих агентов, ставшими впоследствии апостолами — Петра и Иуду.
В начале Иешуа вел себя достаточно скромно, зарабатывая проповедями на хлеб насущный. Но по мере роста популярности, в нем вновь пробудилось стремление стать посвященным. Мало того, амбиции взыграли до такой степени, что он стал воспринимать себя мессией. Это повергло учеников в изумление, переросшее со временем в открытую неприязнь. Петр неоднократно оставлял Иешуа из-за, как им казалось, чрезмерного обожествления своей персоны. Одно дело, говорили они, проповедовать единобожие, другое — мнить себя настоящим мессией.
Но беспокоило другое. В своих проповедях Иешуа стал сбивать Израиль с пути истинного, что вынудило нас принять соответствующие меры: с Иешуа была заключена сделка, в которой Иуда и Понтий Пилат сыграли также свою роль, — был казнен невинный человек, а Иешуа, получив в
Гефсиманском саду подорожные, отправился коротать свой век в Пакистан.
В результате возмутитель спокойствия стал символом справедливости, половина Ойкумены напялила на себя вериги христианской веры, а изгои стали подконтрольны избранному народу.
— Лихо все проделано! — аж присвистнул Фридрих.
Ему хотелось прокомментировать услышанное, но вызвали следующую пару, и он умолк.
РАЦНЛ ПЯТЫЙ. Понтий Пилат — Ричард Докинз
— В своей книге «Бог как иллюзия», вы, уважаемый Ричард, пришли к следующему умозаключению:
в праотеческие времена девственница родила сына без вмешательства мужчины;
этот сын, не имевший биологического отца, навестил усопшего друга по имени Лазарь, от которого уже исходил трупный запах, и тот незамедлительно ожил;
этот же не имеющий отца человек вернулся к жизни через три дня после собственной смерти и погребения;
через сорок дней этот человек взошел на вершину горы, и его тело вознеслось в небо;
если беззвучно прокручивать мысли в собственной голове, то не имеющий отца человек и его «отец» (который одновременно является им самим) услышит их и, возможно, как-то отреагирует»
он в состоянии одновременно прослушивать мысли всех людей, живущих на свете;
когда вы делаете что-либо плохое или хорошее, не имеющий отца человек это видит, даже если это больше никому не известно;
вы получите соответствующее наказание или поощрение; возможно, это произойдет после вашей смерти;
девственница-мать не имеющего отца человека никогда не умирала; ее тело вознеслось на небо;
хлеб и вино, получившие благословение священника (который должен иметь мужские половые органы), «становятся» телом и кровью не имеющего отца человека.
Мой вопрос состоит в следующем: как вы думаете, почему эти логические умозаключения, выплывающие как само собой разумеющееся из простых и очевидных фактов, не вызывают у верующих вопросов и сомнений? Почему вам и вашим последователям, не удается переломить сознание людей в век разума и науки?
— Потому, — ответил Докинз, — что миром правят враги разума, а большинство из нас с детства становятся рабами суеверия. Религия — опасный вирус, поражающий мозг. Люди верят в комбинацию этих утверждений потому, что их прививают еще с младенческого возраста, и не верить в истинность этих утверждений у них нет оснований.
О податливости детского мышления и важности внушения доктрин в раннем возрасте прямо заявляли иезуиты: «Дайте нам ребенка в первые семь лет жизни и мы сделаем из него человека». Точное и довольно зловещее, несмотря на банальность, замечание. Управляя мышлением и жизненным опытом молодых людей — тем, что они видят, слышат, над чем размышляют, во что верят, — мы определяем будущее развитие нации.
Иными словами, доверчивость детского ума — это лишь один из возможных примеров того, как полезные для выживания свойства (слушаться старших, перенимать опыт), могли породить побочный эффект в виде религии. То есть, наряду с полезными крупицами народной мудрости, из поколения в поколение не менее истово передавалась вера во всевозможные произвольные, не имеющие фактического основания убеждения. Вот, собственно, мой ответ.
— Благодарю, — сказал Пилат.
Кости на этот раз бросал Анахарсис, и опять были вызваны Понтий Пилат и Ричард Докинз, только на этот раз вопрос будет задавать Ричард Докинз.
РАУНД ШЕСТОЙ. Ричард Докинз — Понтий Пилат
— Вопрос касается, естественно, Иешуа. Мне очень нравится образ Понтия Пилата, который создал Булгаков в «Мастере и Маргарите». Как точно он угадал ваши сомнения в виновности Иешуа, а потом и откровенные угрызения роковой ошибкой? Правда ли, что вы мучились этим и страстно желали прощения? О чем говорили с Иешуа, идя с ним по лунной дорожке к свету?
Услышав вопрос, игемон болезненно поморщил лоб, но, собравшись с мыслями, ответил:
— Мне сложно ответить однозначно. Когда я впервые встретился с Гай Ноцри, он не был тем, кем стал после казни.
— После инспирированной казни, — уточнил Докинз.
Понтий Пилат пропустил реплику мимо ушей и продолжил:
— Он до этого был простым бунтовщиком, подстрекателем, нарушителем спокойствия. Я не хотел спорить с Синедрионом, к тому же у меня жутко болела голова, я никак не мог избавиться от назойливой мысли, что мне ненавистен этот город вместе с его жителями! Видимо, я просто устал... Нет, я проявил малодушие, уступив первосвященникам, чтобы потом казнить себя за минутную слабость вот уже целую вечность! Да, меня мучили сомнения, и одно из них то, что, возможно, если бы не было этой казни, не было бы христианства, которое я всеми фибрами души презираю. Голгофа стала его началом, а значит, я причастен к этому.
— Если можно, еще один вопрос. Каким Вам показался Иешуа?
Пилат задумчиво произнес:
— У него были добрые глаза и улыбка, да-да, такая снисходительно-всепрощающая. Он будто знал наперед обо всем, что с ним случится, и заранее прощал всех!.. Эти глаза, эта улыбка... Они мне снятся до сих пор!
Прокуратор в отчаянии обхватил голову руками и застонал.
— Зря вы так убиваетесь. У него был сговор с Синедрионом, разве вы не знали об этом? Да-да, Синедриону нужен был мученик, показательная казнь. Но они не могли и предположить, во что вся эта афера выльется.
Понтий Пилат поднял голову и с удивлением посмотрел на Ричарда.
— Кого же тогда казнили?
Вопрос повис в воздухе, но так и не последовало ответа.
Анахарсис сказал, что их время истекло и пора определять новую пару.
У Анны на этот раз засветились тройка и двойка, а это значило, что Иуда задает вопрос Иммануилу Канту.
РАУНД СЕДЬМОЙ. Иуда — Иммануил Кант
Иуда с иронией посмотрел на Иммануила, вспомнив, как по нему прокатился Фридрих, написав: «...немецкая d;cadence как философия — вот что такое Кант».
Затем порылся в его биографии (не только его прошлое перемывать будут) и нашел нечто интересное: Кант заявлял: «Русские — наши главные враги». А вот еще говорил, что, когда он хотел иметь жену, не мог ее содержать, а когда уже мог, то не хотел».
Иуда написал вопрос на бумаге и передал Анахарсису. Видимо, озвучивать сам не решился: «Россия, которую Вы считали главным врагом, вот только не уточнили Германии или всего человечества, — одно из государств, в котором среди множества христианских сект были Скопцы. Вы, случайно, не из их десятка?»
Иммануил, прочитал вопрос, так преобразился, что чувствовалось: он готов дать достойный ответ.
— Нет, я не принадлежу к скопцам, — ответил Иммануил без обиняков. — Я привык мастурбировать, и мне не нужна женщина.
— Первый раз слышу такое откровенное признание. Вот так вот сразу, без тени сомнения.... Браво! — разразился хохотом Иуда.
— Ты хотел смутить меня, задав провокационный вопрос, поэтому не ожидал прямого ответа. А знаешь, почему я нисколько не смутился? Наблюдая за священниками, давшими обет безбрачия, ей богу чувствую себя младенцем в вопросе выхода из положения, которое загоняет в тупик любого здорового мужчину. Природу перехитрить нельзя! По мне, так лучше мастурбировать, чем использовать для удовлетворения мальчиков, которых потом же и обвиняют в соблазнах бедных ксендзов. К тому же целибат (обет безбрачия) — это глупейшая ошибка, возникшая при переписывании старых церковных текстов. Поистине издевательство и насмешка, которая стоила многого католикам. Тут уж не знаешь, кому больше сочувствовать — жертвам насилия «святых» извращенцев или «жертвам» канцелярской ошибки.
Напряженную неловкость в зале разрядил Анахарсис, попросив участников диспута соблюдать корректность и перейти на обсуждение более существенных и серьезных вопросов. Он объявил следующую пару, и на вышли Автор и Каиафа.
РАУНД ВОСЬМОЙ. Автор — Каифа
— В раунде с Фридрихом Ницше вы так и не ответили прямо: кто заключал договор с Иешуа на роль Иисуса Христа? Можно ли полагать, что именно после этого сговора он стал выдавать себя за сына божьего, или мания величия была ему присуща и ранее?
— Могу сказать только, что после договора Иешуа хорошо сыграл роль, ему отведенную, — ответил первосвященник Иудеи. — А кто именно? Не трудитесь напрасно, ответ на этот вопрос вам вряд ли удастся получить.
— Спасибо, Каиафа, это как раз то, что и требовалось доказать. Собственно, ответ мне ясен: Иешуа хорошо сыграл роль наместника Бога на Земле, и вы подтвердили косвенно, что Иисус Христос был марионеткой в руках власть имущих. Что до конкретного человека, который вел переговоры с Иешуа, — в данной ситуации имя его не столь важно, да вы, пожалуй, и сами его не знали. Важна суть, и вы ее удостоверили. Еще раз большое спасибо.
Прошло несколько минут, и Анна объявил о следующей паре. На этот раз — Понтий Пилат и Фридрих Ницше.
РАУНД ДЕВЯТЫЙ. Понтий Пилат — Фридрих Ницше
Понтий Пилат, после того как Анна объявил, что он должен задать вопрос Фридриху Ницше, привстал, обвел всех присутствующих прожигающим насквозь взглядом и произнес сакраментальную фразу: «Как вы все мне надоели...» Затем, вперив взор в Фридриха, добавил: «Особенно ты, шваб, со своей нищенской философией. Я Ричарду Докинзу уже задавал и тебе задам тот же вопрос: почему вам и вашим последователям не удается переломить сознание людей в век разума и науки? Ты умудрился не оставить камня на камне от идеологии христианства, которую я тоже ненавижу всеми фибрами души язычника, а в лице Иммануила Канта сделал посмешищем всю немецкую философию с Лютером вдобавок. Ну и что, как далеко ты продвинулся?
Вот я участвую в этом балагане и думаю, что у Иешуа, по-видимому, таки не было и не добавилось мозгов — согласиться на такое! Да оно и неудивительно, если взглянуть на все глупости, сопутствовавшие его жизненному пути до побега в Пакистан. То, что меня одни канонизировали, а иные проклинают, — только продлевает срок моей жизни в памяти человечества. Я, как и Люцифер, в сознании христиан выступаю в двух ипостасях.
Но вот парадокс: как ты, так и я будем жить в сознании определенной части человечества, пока существует христианство. Канет в Лету христианство — мы последуем за ним. На фоне всей этой кухни я задаю сам себе вопрос, чего не договаривает автор, придумав эту мышеловку, и какую цель он преследует, кроме меркантильной? Хотя на написании таких книг на хлеб с маслом не заработаешь. А врагов наживешь — это точно. И обрати внимание: чем дальше продвигаются «дебаты», тем острее ставятся вопросы и язвительнее реагируют на них отвечающие. Чего доброго, эти дебаты превратятся в надгробие христианству.
И, наконец, основной вопрос, который меня беспокоит: «Что тобой движет в настоящее время? И как скоро мы с тобой канем в Лету вместе с христианством?»
— Размышляя над философскими проблемами бытия, я, как и многие мыслящие люди, задавался вопросами морали, добра и зла, несовершенства человеческой природы. Поиск возможных путей перерождения человека находил выражение не только в философии, но и в искусстве. Знаменательна в этом плане картина Н. Ге «Что есть истина?», в самом названии которой обозначен мучительный вопрос той эпохи. Ваш диалог с Иешуа, запечатленный художником на полотне, представляется мне противостоянием двух разных мировоззрений. Напрашивается вопрос: о чем был разговор?
— Разговора не было, — тотчас же парировал Пилат. — Идя из заседания суда Синедриона, я остановился возле Иешуа мимоходом, не собираясь вступать в дискуссию, ибо судьба его была уже решена. Мой вопрошающий жест повис в пустом пространстве, как и реплика, которая осталась без ответа. Христос угрюмо промолчал, но в его взгляде не проглядывалось смирение, а вера в свою истину и противление злу, которое я, видимо, олицетворял для него. В тот момент истина Христа осталась для меня во тьме, я не рассмотрел ее. Единственное, что меня шокировало в его облике тогда: от богочеловека, каковым он себя представлял на суде, не осталось ничего. На первый план выступила загнанная в угол самая что ни на есть простая человеческая природа, во всех своих низменных проявлениях и противоречивых движениях души.
— Значит, вопрос «что есть истина?» так и остался без ответа? — вмешался Фридрих.
— Пожалуй. Попробуйте вы ответить на него.
— Признаюсь, вы озадачили меня, — сказал Ницше. — Хотел загнать вас в угол вопросом, который бумерангом вернулся ко мне. Но я попробую.
Что есть истина и что истинно — дилемма из дилемм. Я уже касался этого вопроса в разговоре с Иудой, но попробую расширить свое понимание истины. Все зависит от того, что каждый для себя считает истинным, а что — истиной. В любом случае — это только обман, ибо истина, независимо от вашего отношения к тому, что истинно, — одна. Для меня истина заключается в том, что христианство — зло. С чьей личностью не отождествляли бы это мировоззрение — Христом ли, кем-то другим — не суть важно. Сама идея христианства — гибельна для человечества, ибо завела его во тьму, как Ге загнал в темный угол Христа на своем полотне. Это очень символично: Пилат-язычник залит светом, а Христос — во тьме, которая тем же христианством ассоциируется со злыми силами. Недаром картину не приняла церковь. Она всегда очень болезненно реагирует на малейшую тень, брошенную на ее детище. И пусть хоть тысячу раз Христос повторит: «Истинно говорю вам», — я ему не верю, ибо истина его не истинна для меня. Вот в этом и состоит моя истина.
— Ваша! Ваша истина, не так ли? — подхватил Пилат. — И она для многих тоже не последняя инстанция. А что есть истина в чистом виде, знает только...
Тут повисла гробовая тишина. Все ждали, какое слово слетит с уст
Пилата, но он смутился под смеющимися взглядом сидящего рядом
Иешуа и умолк.
Этот поединок еще больше поднял градус напряжения, и Анахарсис объявил перерыв.
РАУНД ДЕСЯТЫЙ. Понтий Пилат — Автор
— Вы, писатели, берете на себя большую ответственность, показывая исторических персонажей в своих произведениях с чисто субъективной точки зрения, часто не думая о том, что читателям, слабо знающим историю, навсегда врезается в память именно тот образ, который им навязан. Не чувствует ли вы вину за массовое искажение исторических фактов и событий?
— Справедливое замечание, особенно, если оно звучит из уст исторической личности, ставшей «жертвой» не одного художественного произведения. Да, художник имеет право на вымысел, особенно в тех случаях, когда пишет не исторический роман или же достоверной информации недостаточно. В погоне за известностью, сенсациями, многие авторы грешат неправдивыми домыслами, а то и вовсе ставят все с ног на голову. Именно заурядный читатель, не вникающий в суть проблемы, создает себе в таком случае искаженный образ исторического персонажа или события. Но я уже не раз говорил и повторюсь снова: писать для всех — себя не хватит. Умный, вдумчивый читатель всегда найдет повод сравнить правду с художественным вымыслом и сделает критический анализ. Эта книга одна из таких. Я, как автор, наоборот, пытаюсь плыть против течения и в потоке штампов, лжи и устоявшихся незыблемых постулатов отыскать крупицы правды. Образ Иешуа, Иуды, ваш образ опутаны ложью, поэтому я и взял на себя неблагодарный труд — шаг за шагом снимать пласты неправды, восстанавливая истину. Надеюсь, в конце книги перед читателем станет изваяние близкое к оригиналу. Если мне это удастся, я буду считать, что выполнил свою миссию.
Думаю, что дал вам исчерпывающий ответ и надеюсь на такой же искренний ответ на мой вопрос, когда жребий сведет нас вместе.
А дальше все пошло как по накатанной дорожке: Анахарсис или Анна бросали кости, показывали охране и давали слово для вопроса и ответа.
РАУНД ОДИННАДЦАТЫЙ. Иешуа — Фридрих Ницше
— В своей книге «Антихристианин. Проклятие христианству» вы громите христианские ценности, пытаясь низвергнуть саму идею христианства. Но что же вы противопоставляете милосердию, состраданию — жестокость и...
— Честность и интеллигентность до жестокости, — перебил его Ницше, — так будет точнее. Позвольте спросить, что вы имеете в виду под понятием «христианские ценности»? Не десять ли заповедей, изложенных в Библии?
— Хотя бы, — пожал плечами Иешуа. — Вот, например, вы пишете, что «сострадание разносит заразу страдания...» и что «нет ничего менее здорового во всей нашей нездоровой современности, чем христианское сострадание». Это ли не жестокость?
Ницше широко улыбнулся, его глаза загорелись недобрым огоньком, он будто целую вечность ждал возможности высказаться непосредственному адресату!
— Я специально уточнил про библейские заповеди, ведь, если верить Библии, Господь Бог и Его Сын Иисус Христос, то бишь Ты, дорогой визави, составили для своего народа заповеди, которые сами же нарушали. Да и христианство, вами запущенное в обиход, следуя вашему примеру, пошло по пути игнорирования этих заповедей.
Человеческое общество, к моему великому сожалению, деградирует, погружается в эпоху средневекового мракобесия. Остановить вырождение возможно лишь объединенными усилиями атеистов, опирающихся на материалистическое учение, на здравый смысл и светлый разум.
А теперь по порядку. Я очень признателен за этот вопрос, ибо он дает мне возможность еще раз констатировать с превеликим удовольствием, что Библия сама является источник атеизма. Да-да, — уточнил Ницше, заметив удивление и полное недоумение на лице Иешуа. — И я всем здесь присутствующим легко это докажу.
Меня всегда возмущало несоответствие декларируемых христианской церковью вечных принципов и реальной практики христианской церкви в истории.
Так вот, в Библии фактически констатируется, что и Бог Отец, и Бог Сын шли на постоянное нарушение собственных заповедей. Так же далеко или еще дальше отошли от Божественных заповедей христианские церкви. Все это не позволяет говорить о христианской морали или о христианской нравственности, к которой вы меня призываете.
Десять заповедей вплоть до сегодняшнего дня являются морально-нравственной гордостью всех иудеев и христиан. Последние пять вполне приемлемы и для атеистов. Проследим, как в Ветхом завете соблюдалась наиболее важная морально-нравственная заповедь «Не убивай».
Всевышний сотворил человека по образу Своему, по образу Божию, и возлюбил творение свое. Сотворил для жизни, поэтому предупредил, что кто прольет человеческую кровь, тот сам будет потоплен в крови. Смерть за смерть еще куда ни шло, но зачем было совершать массовое, почти тотальное истребление людей, наводя на Землю потоп?
— Ответ в Библии: «И увидел Господь, что велико развращение человеков на земле... И раскаялся Господь, что создал человека на земле, и воскорбил в сердце Своем», — процитировал Иешуа.
— Да уж, это многое объясняет, почему «милостивый» Господь своей безграничной властью «навел на землю потоп», в котором «истребилось всякое существо, которое было на поверхности земли от человека до скота, и гадов, и птиц небесных», сохранив жизнь только одной еврейской семье и каждой твари по паре, — рассмеялся Ницше. — Если честно, фраза «велико развращение человеков» не дает полного понимания причин столь глобального уничтожения всего живого. Возможно, некоторые молодые люди предались разврату или, еще хуже, перестали верить в Бога (недаром Господь постоянно наставлял, чтобы избранный им еврейский народ поклонялся только Ему). Об истинных причинах можно только догадываться, что не мешает священникам утверждать с амвона, что «Бог милостив».
Вызывает непонимание (надеюсь, не только у атеистов), а чем, собственно, прогневили Бога малые дети, чем прогневили скоты, гады, птицы небесные, насекомые и даже деревья и растения, враз уничтоженные Создателем? Ведь по нынешним земным меркам тотальное истребление всего «находящегося на поверхности земли» не идет ни в какое сравнение с крупнейшими человеческими преступлениями, будь то инквизиция католиков или холокост, который пытались реаизовать на практике фашисты. И вы мне говорите о милосердии и сострадании? Какая же это «любовь», если все истреблено с лица земли: «Истреблю людей и скот, истреблю птиц небесных и рыб морских, и соблазны вместе с нечестивыми; истреблю людей с лица земли, говорит Господь».
Имел место и другой эпизод: «И пролил Господь на Содом и Гоморру дождем серу и огонь от Господа с неба». «И ниспроверг города сии, и всю окрестность сию, и всех жителей городов сих, и все произрастания земли». Причина гнева опять же фактически не раскрыта: «И сказал
Господь: вопль Содомский и Гоморры, велик он, и грех их, тяжел он весьма». Можно сказать, что Всевышний не сдержал своего обещания «не поражать всего живущего». И можно ли после этого вообще верить Господу и Его нравственной заповеди «Не убивай»?
Приведу еще один эпизод, когда Господь приговорил Египет к десяти казням, последняя из которых состояла в следующем: «И умрет всякий первенец в Земле Египетской от первенца фараона... до первенца рабыни... и все первородное из скота». Слова Всевышнего в данном случае не разошлись с делами: «В полночь Господь поразил всех первенцев в Земле Египетской, от первенца фараона... до первенца узника... и все первородное
из скота».
Таких примеров в Библии можно привести множество, когда Господь призывал «истреблять», «убивать», «сжигать», идти войной народа на народ, думаю, нет смысла дальше доказывать то, что каждый внимательно прочитавший Библию может убедиться: ни иудаизм, ни христианство не имеют морально-нравственных корней. И «заповеди о святости» служили лишь фиговым листком для создателей и распространителей верований.
РАУНД ДВЕНАДЦАТЫЙ. Ричард Докинз — Иуда
— Меня, как ученого, интересует прежде всего психология предательства, ставшего классикой с классической уже ценой в тридцать сребреников. Позволь спросить, дорогой Иуда, считаешь ли ты себя предателем и вообще — каким ты был на самом деле: красавцем, каковым тебя представляют многие, с рыжими шелковистыми кудрями, как у девушки, или безобразным одноглазым уродом, по описанию других? Одни представляют тебя другом Христа, даже очень близким другом, другие — предателем и злодеем. Говорят, что ты бросил жену, промышлял воровством и обманом, у тебя даже не было детей, ибо Бог не хотел допустить потомства от такого злодея. Вот сколько противоречий вокруг твоего имени — где правда, а где ложь? Раскрой нам истину!
Иуда улыбнулся, подошел впритык к Ричарду и произнес: «А ты посмотри на меня и сам определи — урод я или красавец. Ну, что ты видишь? Или твои глаза слепы?»
Иуда обвел всех надменным взглядом и рассмеялся: «Вы все здесь слепцы! Вы отрицаете Бога, а сами рассуждает о нем. Вы сомневаетесь в истинности Христа и сами доказываете обратное. Глупцы! Какие же вы все...»
— Зачем эта клоунада, ты отказываешься отвечать? — перебил его Докинз. — Тогда скажи хотя бы: правда ли, что ты вошел в сговор с Синедрионом и предал Иисуса?
— Я обманул их! Он был невиновен и чист. Они убили праведного! Не Христа предал Иуда, а их, первосвященников, предал я вечному позору!
И кивнув гневный взгляд в сторону Каиафы и Анны продолжил: «А вы спросите его, кто я был для него, — продолжил Иуда, указав на Иешуа. — Да, меня не любили апостолы, требовали, чтобы Иешуа прогнал меня. А он меня приблизил к себе, сделал хранителем сбережений, на все нападки учеников находил оправдание, потому что всегда был на стороне падших, вспомните хотя бы Марию Магдалину».
Что заставило Иисуса приблизить Иуду к себе и что влекло Учителя к такому грешнику — ни Петр, ни Иоанн, ни Фома не в силах были постичь. Их шокировала эта близость красоты и безобразия, кротости и порока.
А я отвечу — я был отражением всех достоинств Иешуа, контрастом, при котором его совершенство засверкало на полную силу. Что ему могли дать совершенная красота Иоанна, твердость Петра и преданность Фомы? Я, со всеми своими пороками, стал его отражением, и мое предательство — поступок, который им всем, преданным, но вечно сомневающимся ученикам, был не по силам. Я вознес его на Голгофу, и он стал тем, кем стал. К тому же если не я, Синедрион нашел бы другого.
— Иными словами, — уточнил Докинз, — ты спровоцировал ситуацию, которая привела к своего рода Большому взрыву — сотворению христианского мировоззрения. Что ж, это несколько меняет твою роль. Спасибо за откровенность, и я готов услышать ответный вопрос.
Анахарсис выбросил кости и, пожав плечами, извинился перед Иудой, я, мол, не виноват, так показал жребий, тебе опять выпало на раунд. Иуда сквозь зубы процедил: «Ко мне даже кости предвзяты!»
РАУНД ТРИНАДЦАТЫЙ. Автор — Иуда
Задолго до встречи с Иудой Автор размышлял над тем, как построить вопрос, чтобы не обидеть в человеке личность. Действительно, что в его имени первично — номинальное имя Иуда Симонов Искариот или библейские домыслы предателя?
Среди апостолов он едва ли не единственный уроженец Иудеи (Иуда, человек из Крайоты).
Иуда ведал общими расходами общины учеников Христа и постоянно носил с собой «денежный ящик» для подаяний. Образ этого апостола очень скупо очерчен в Евангелии и едва заметен в повествовании.
И, взвесив все за и против, перелопатив массу материала, автор пришел к выводу, что Иуду умышленно оклеветали. О мотивах его поступков ничего не сообщается, вследствие чего они открывают широкий простор для всевозможных толкований, удобных для формирования идеологии христианства.
Ровно так же, как сын божий Иешуа — Иисус Христос был предан «Отцом-богом» и отправлен на Голгофу, точно так же и Иуду, по замыслу создателей христианской идеологии, сделали козлом отпущения за чужие грехи и инсценировали позорную смерть.
Автор, глядя на ощетинившегося Иуду, привыкшего к несправедливым нападкам, учтиво, так, чтобы не задеть его самолюбие, попросил: «Иуда, расскажите о себе всю правду, все, что считаете нужным для восстановления истины».
Автор ожидал всего, чего угодно, но не такой реакции. Лицо Иуды преобразилось. Оно не просто засветилось счастьем, на нем обозначились мужество и искра надежды.
Иуда подошел к автору, преклонил колено и, обращаясь к Анахарсису и Анне, попросил отметить в протоколе, что он благодарит Автора за предоставленную ему возможность сказать слово правды.
— Прежде всего я хотел бы, чтобы мое мнение было без искажений доведено до сведения всего человечества, а не только христиан. Действительно, я выходец из малоизвестного городка Крайоты, волею судьбы ставший в свое время рядом с Иешуа.
Иуда подождал, пока все успокоятся, и затем спокойно продолжил:
— Я надеюсь, что мне, как и остальным, здесь присутствующим, предоставят возможность изложить свою точку зрения на христианство.
Но сначала о мифах, которые обо мне слагают.
Я никогда не посягал на деньги казны, носителем которой был назначен.
Я не купился на тридцать сребреников ради предательства.
В день, когда арестовали Иешуа, я не был в Гефсиманском саду.
И, наконец, спросите у Понтия Пилата, был ли я у него на службе? Ходит легенда, что я, после того, как убил своего сводного брата-царевича, прибыл в Иерусалим, добился расположения Понтия Пилата и стал у него служить. Рядом с дворцом Пилата находился сад Рувима-Симона. Прокуратор с вожделением взирал на растущие там яблоки и однажды послал меня нарвать их. Перебравшись через стену сада, я столкнулся с его хозяином и в перебранке убил его. Пилат подарил мне всю собственность покойного и женил на его вдове. Таким образом, к грехам братоубийства и отцеубийства я якобы прибавил еще и грех кровосмесительного брака. Видите ли, я, оказывается, узнал, кем в действительности приходится мне Циборея!
И последнее. Всей той грязи, которую на меня вылила христианская церковь, хватило бы на десяток самых жутких мерзавцев. Но правда кроется в другом: не я тот злодей, не я!
Главным затейником интриги, как в Вифлееме, так и Иерусалиме, был Петр, который завидовал Иешуа, хотел занять его место и делал все, чтобы избавиться от него — вот где следует искать корни предательства. Была еще одна таинственная фигура, рука которой чувствовалась во всей этой дьявольщине и которая руководила всем процессом, но она была настолько законспирирована, что все мои попытки выяснить хоть что-нибудь натыкались на глухую стену. Иешуа был тверд как кремень и в лучшем случае отмалчивался. А однажды сказал, что если я буду приставать к нему с этим вопросом, он, наконец, внемлет просьбам апостолов и избавится от моих услуг.
Я предпочел не вмешиваться, но кто мог предположить, что на меня повесят всех собак? Так кто же тут предатель, позвольте спросить?
Вопрос Иуды повис в воздухе, но всем было ясно, кому он был адресован.
Анна выбросил кости и определил следующую пару.
РАУНД ЧЕТЫРНАДЦАТЫЙ. Каиафа — Автор
— Целый ряд выдающихся личностей, используя философские или теологические трактаты знаменитостей, строят на этом свою карьеру. Адольф Гитлер, например, для обоснования национал-социалистической идеологии в работе «Main Kampf» извратил идеи «Антихристианина. Проклятия христианству» Фридриха Ницше, выстроив свою концепцию п государственной доктрины. Работами Фридриха Ницше увлекаются даже в среде служителей церкви, и вы четко подметили эту тенденцию, показав Паоло и Беатрис в своей предыдущей книге «Время, когда просыпаются петухи». Христианские идеологи бьют тревогу, стараясь как-то остановить разложение христианства изнутри. Мало того, наблюдается массовый отток назад в язычество. Так, Владимир Истархов в своей работе «Удар русских богов» заявляет: «Христианство — это слабость и уродство, иудаизм — это сила и уродство, язычество — это сила и красота».
К чему привело извращение Гитлером философических взглядов Ницше, направленных против христианства и иудаизма, хорошо известно. Истархов и его теперешние последователи призывают к такому же хаосу, что и Гитлер. Истархов разработал даже обряд излома «рабского ошейника». Обряд начинается словами «Крещение от себя удаляю, рабский ошейник ломаю, я не раб, а внук богов Языческих». Это не что иное как попытка навязать человеку, утратившему доверие к христианству, новую «религию». Христианство превратилось в помойную яму с огромным количеством конфессий, каждая из которых готова перегрызть другим горло. Достаточно вспомнить мормонов. И знай я в свое время, к чему все это приведет, я бы, наверное, задумался над тем, способствовать ли созданию христианства вообще.
Так вот, я, как представитель теологической элиты, не должен был, наверное, поднимать такие вопросы, но меня озадачил Далай-лама XIV, который, пообщавшись с «богом», пришел к выводу, что пользы от него никакой, и стал атеистом. Я был поражен заявлением Ричарда Докинза: «Вера в бога — это вершина измены интеллекту», а окончательно подтолкнуло к тому, что пора менять взгляд на мироздание, ваша книга «Верующий в бога — еще не Homo sapiens». Да, мы, верующие, по своей природе неандертальцы, поскольку, будучи взрослыми, мыслим инфантильно. Наш мозг приостановил свое развитие на младенческом уровне.
Я пообщался с Иммануилом Кантом в первом раунде, в четвертом — с Фридрихом Ницше, работы которого я ценю, в восьмом с вами, уважаемый Автор, решившийся заглянуть в святая святых христианства. Извините, что не смог ответить на ваш вопрос в восьмом раунде, но я покривлю душой, если скажу, что не знаю, кто вел переговоры с Иешуа.
— Ладно, оставим это, — ответил Автор.
— Почему же, — возразил Каиафа. — Вы предоставили мне возможность задать вам вопрос, но, боясь показаться таким же инфантильно смешным, как и большинство верующих, я решил процитировать высказанное Новиковым в Живом Журнале (ЖЖ) мнение, касающееся апофеоза инфантильности верующих: «Чувства верующих вновь подверглись поруганию. Га-га-га...»
«Далеко ушла европейская цивилизация от своих восточных соседей, чьи религиозные чувства так инфантильны, что их ничего не стоит оскорбить».
— Интересно, — оживился Автор. — Кто это сказал?
— Наверное, Никонов. Ведь это Никонов всю жизнь учит: обидчивость — первейший маркер глупости. Чем глупее человек, тем легче он оскорбляется. Дураку достаточно показать палец, чтобы он засмеялся или обиделся. Обидчивый ущербен. Чем фанатичнее верующий, тем он тупее и обидчивее.
— Все верно. Но в данном случае указанная цитата принадлежит журналисту газеты «Коммерсантъ», который рассказывает читателю о новой европейской кинокомедии «Новейший завет», — возразил Автор. — Рекомендую ее посмотреть всем — и верующим, и неверующим. Неверующим — чтобы еще раз высмеять абсурдный мир религии, а верующим — чтобы потренировать свои малоразвитые мозги и, может быть, наконец-топонять смысл фразы Ландау о том, что дураки и гуси созданы для того, чтобы их дразнить.
Вот еще одно доказательство того, что верующие инфантильны в своем развитии и им пора выходить из этого состояния. В мире развитой технологии вера в бога стала главным тормозом развития общества.
— Я рад, — ответил Каиафа, — что мой вопрос стал сразу же и ответом, потому как возражения с Вашей стороны не последовало. Приятно общаться с умным человеком.
— Взаимно, — ответил Автор, пожимая Каиафе руку.
Кости показали, что Автор продолжит состязание с Понтием Пилатом.
РАУНД ПЯТНАДЦАТЫЙ. Автор — Понтий Пилат
— Раз уж мы заговорили в десятом раунде на тему личности в истории и ее изображения в искусстве, я хотел бы спросить: насколько правы авторы, изображая вашу персону в своих произведениях? Считаете ли вы себя жертвой домыслов или же, наоборот, ваш образ приукрашен? И кто прав: те, кто утверждает, что Понтий Пилат святой, или те, кто считает его еретиком, виновным в казни Христа? Своим правдивым ответом вы поможете нам понять — где правда, а где вымысел.
Для Пилата не стал неожиданностью такой вопрос. Он давно мучил его и не давал покоя. Действительно, кто он — герой или антигерой, и насколько поняли его потомки?
— Это сложный вопрос. Отчасти я уже пытался ответить на него в дискуссии с уважаемым Ричардом Докинзом.
Несколько помедлив, Понтий Пилат начал издалека:
— Ответить кратко — сложно, поскольку речь идет, с одной стороны, об обыденно-банальном — смертные приговоры выносили тогда по несколько раз в день и проследить за их справедливостью было невозможно. С другой — среди осужденных оказалась личность неординарная, требовавшая к себе особого внимания, и я не все сделал для ее спасения, что, возможно, направило бы ход истории в другое русло. Но, как оказалось, все было предопределено заранее.
Каждый человек, если он личность, старается прожить свою жизнь так, чтобы не чувствовать вины за свои деяния и поступки. Но как понять, правильно ли он поступает в данный момент, в сложившихся условиях, или нет? С высоты времен все кажется в ином свете, великое, так сказать, видится издалека. Занимая высокие государственные посты в Риме, я достиг немало, заслужил почести и авторитет.
Должен подчеркнуть — при всей жесткости в политике Рим был достаточно гибок и веротерпим к властям новых провинций, охотно сотрудничая с ними, так как был заинтересован в мире и спокойствии, которые начали колебаться под натиском варваров. Я, как прокуратор Иудеи, получил соответствующие директивы, призванные к соблюдению мира с еврейскими священниками. Что такое в сравнении с этой великой задачей был Иешуа — незаконнорожденный бродяга, возмутитель спокойствия, объявивший себя царем, мессией и богом одновременно! С учетом всего этого у меня и не должно было возникнуть никакого сомнения по поводу правомерности требований Синедриона дать мгновенный приказ о его казни. В свое оправдание могу лишь сказать, что сделал все от меня зависящее, чтобы и мир соблюсти, и в рамках закона освободить Иешуа, невзирая на то, что это было мне неинтересно в принципе.
Но мало кого интересует эта сторона моей жизни, которая для меня была главной. В один момент все перевернула встреча с каким-то проходимцем, как я считал тогда, который был всего лишь пылью по сравнению со мной. Одно мое решение, неверное, к сожалению, решило судьбу не только его, но и мою.
Хотя, возможно, именно эта встреча и сделала меня тем, кем я остался в истории — не просто прокуратором Иудеи, а тем, кто причастен к казни Иешуа. Может, только поэтому я и стал известен, кто знает! А святой я или еретик... Ни тот, ни другой, ибо не принадлежу к христианству. Я остался язычником, а в нашей религии святых нет. После того, как я умыл руки на суде, жена моя, Клавдия Прокула увидела сон (одни считали, что от Бога, другие — от дьявола), в котором якобы не только убедилась в невиновности Иисуса, но и признала в нем праведника. После этого она обратилась в христианство и была причислена коптами к лику святых. Я же закончил свою жизнь в изгнании, был казнен по приказу префекта. Вот та «лунная дорожка», которая ждала меня на самом деле... Хотя не спорю, Булгаков придумал для меня более красивый конец.
Понтий Пилат умолк, и Анахарсис приступил к новой жеребьевке. Бросив кости, он объявил:
— Шестнадцатым, по воле случая, выпало задать вопрос Иешуа Ричарду Докинзу.
РАУНД ШСНАДЦАТЫЙ. Иешуа — Ричард Докинз
— Я долго думал над вопросом, который должен буду задать, когда жребий сведет нас. Я не уверен, прав ли я, но, судя по активной деятельности, вы мне напоминаете Люцифера, который возгордился настолько, что пожелал быть равным Богу. В моем представлении, человечество — это муравейник, в котором одним предназначено царствовать, другим трудиться, а третьим — способствовать укреплению веры в Бога. Свергнув Всевышнего и уничтожив христианство, вы непременно установите свою религию — атеизм, которую успешно проповедуете, не так ли?
— Я начну словами из Библии: «Итак веселитесь, небеса и обитающие на них! Горе живущим на земле и на море! потому что к вам сошел диавол в сильной ярости, зная, что немного ему остается времени».
Немного ему остается времени.
О том, что в Библии огромное количество несуразиц, стало уже притчей во языцех. Один безымянный поп сказал: «Хорошо, что Библию не читают, иначе бы мы остались без прихожан». Бывший епископ Мерлин-Софийский Александр взялся редактировать Библию, но вскоре сгорел в доме, подожженном агентами Ватикана, рукописи его трудов тоже сгорели.
Время Люцифера, как видим, на земле не кончается, всевластие Бога не подтверждается, а радость попов на земле продолжается.
И, прежде чем ответить на вопрос, хочу спросить: кто вознес тебя на небеса, или все случилось само по себе, как и зачатие святым духом? Можешь не отвечать, у меня на этот счет есть свои соображения: ты и твои подручные — апостолы оказались марионетками в руках Петра и Павла. Эти двое были хорошо знакомы с идеей богочеловека, тесно связанной с мессианством. Главную роль в рождении христианства сыграл Савл — прообраз Павла, великолепно ориентировавшийся в веяниях эпохи, знавший несколько языков, «серый кардинал», как его окрестил Этьен Кассе. Именно он воспользовался идеей богочеловека, впервые прозвучавшей у греческого философа Эгемера.
Тебе я не открою секрет, а вот для большей части жителей Ойкумены это прозвучит как гром среди ясного неба. Савл (хранитель Соломоновой библиотеки), он же Павел, заключил с харизматичной личностью договор — то бишь с тобой, Иисусом Назаретянином, на роль мессии. А ты, возомнивший себя Сыном Божьим, согласился на эту приманку.
Не так ли?
— Допустим.
— С твоих слов, в Евангелие от Павла ты ориентируешь свою паству, во-первых, на свержение существующей власти, во-вторых, на организацию собственного государства и подчинение ему всего мира — не только проповедью, но и мечом. Создание мировой теократии — такую конечную цель ставишь ты перед своими учениками. Только когда Церкви удастся достичь этой цели и продемонстрировать таким образом, что люди достойны Святого Спасителя, состоится второе пришествие после тебя.
Назаретянина, согласно плану Савла, надо было казнить — вот причина, по которой тебя арестовывают и привлекают к ответственности. Савл пишет призыв, написанный якобы Иисусом, который попадает в Синедрион, — улика достаточная, чтобы начать процесс и вынести смертный приговор, что и требовалось Савлу. А спрятать затем «обличающий» документ в хранилище Соломоновой библиотеки для служителя этого заведения ничего не стоило.
Но вот парадокс — Савл, он же Павел, он же серый кардинал, по тем временам высоко образованный человек, интеллектуал, и вдруг пишет
Библию — книгу, не выдерживающую никакой критики, как ее назвали буддисты, — плохой детектив.
Мог ли Савл написать трактат, аналогичный трактатам современных Савлу философам? Да, мог. В том-то и гениальность Савла, что он написал Библию, которая устрашала, подчиняла, обещала рай на небесах, не отвечая за свои обещания ни перед живущими, ни тем более перед умершими. Написанная примитивным, но во многом загадочным и запутанным стилем, она звала в свои ряды изгоев, устрашая их наказанием в случае отказа.
Задача новой религии заключалась в том, чтобы, используя Библию, подчинить изгоев евреям руками самих же изгоев. Тысячелетний опыт триумфа Библии подтверждает гениальность идеи Савла.
Создавая новую религию для изгоев на базе Торы, Савл тем самым возвеличивал еврейскую нацию. Причастность евреев к казни Иисуса была всего лишь маленьким неудобством, вылившемся в последствии в большие неприятности в форме антисемитизма, еврейских погромов и холокоста. Зато какие безграничные возможности предоставила новая религия для избранных!
Популярность Библии стала настолько велика, настолько укоренилась в плоть и кровь верующих, что даже те, кто пытается развенчать ее, сами заявляют, что не собираются ниспровергать Христа и прочие этические константы человечества. Выходит, Иисус — константа! Не потому ли, что в святая святых — архивах Ватикана, среди рукописей, покрытых слоем пыли, как утверждает Этьен Кассе, хранятся слова, лично написанные Иисусом Христом, цитируемые священниками и, в конечном итоге, становящиеся достоянием даже неверующих: «И будет день, когда покорите вы врагов своих, и приду я, и умоюсь кровью их, и умою стадо мое. И воссияет слава моя над всеми...»
Легковерность верующих безгранична до глупости.
Резюмируя вышесказанное, следует отметить, что Церковь не удосужилась объяснить целый ряд обещанных апокалипсисов. Но сила Библии такова, что позволяет прощать любые ошибки и домыслы носителям христианской идеи.
И у меня к тебе встречный вопрос. Иерархи православной, да и католической церквей, следуя твоим рекомендациям, и сейчас мечтают о создании мировой теократии, к чему призывала Елена Блаватская, приложившая огромные усилия к продвижению экуменизма — религии антихриста. Что ты думаешь по этому поводу?
Иисус не захотел отвечать и отделался только репликой: «Именно — сила Библии, объяснить которую вам при всем желании не под силу, впрочем, как и все, что связано с именем Христа, ни доказать, ни опровергнуть не можете. Не это ли и есть доказательство существования Бога? Выходит, правы те, кто верует, не требуя доказательства. Не знаю, читают ли ваши научные трактаты, а „примитивную“ Библию читают и будут читать миллионы. Выходит, это не такой уж „плохой детектив“, а настоящий бестселлер!»
РАУНД СЕМНАДЦАТЫЙ. Фридрих Ницше — Иешуа
— Вопрос чисто риторический, поскольку мы уже дебатировали с тобой на эту тему ранее и понятно, почему Господь не пожалел даже своего сына, отправив его на Голгофу. Но все же скажи, Иешуа, надеялся ли ты сам на спасение? Ведь на самом деле ты не хотел идти на мученическую смерть ради спасения грешных людей, в создании которых успел раскаяться сам Творец. Тем паче, что у тебя был уговор. Признайся, ведь в тайне надеялся, что в последний момент он смилуется, как в случае с сыном
Авраама. О чем просил ты, молясь Отцу в Гефсиманском саду?
— Отче мой! — взывал я. — Если возможно, да минует Меня чаша сия. И затем снова, как подневольный молился и умолял: «Отче Мой! Если не может чаша сия миновать Меня, чтобы Мне не пить ее, да будет воля Твоя».
— Но Отец, — с иронией вклинился Фридрих,— привыкший наказывать правых и виноватых, остался глух к последней просьбе безвинно осужденного Им же «возлюбленного Сына» и не захотел изменить свою волю. А жертвенный Иисус, уже истекая кровью на кресте, продолжал жалостливо стонать: «Боже Мой, Боже Мой! Для чего Ты Меня оставил?» Это говорит о том, что распятие было заранее «запрограммировано», поэтому надежды и просьбы были напрасными. Кстати, к слову о великом грехе евреев. Одной из главных причин гонения на сынов Израилевых служило «вечное обвинение» в убийстве Иисуса Христа. Как видишь, сплошное и массовое «милосердие» растянулось на века!
Фридрих продолжил, показывая надпись из храма Татхат и Сулейман, которая гласит: «Каменотес этого столба — Бхисти Заргар год 54». Надпись на арабском сообщает, что это гробница Иешуа (Иисуса)— твоя гробница.
Таким образом, действительность такова: обещавший тебе помочь, согласно договору, Савл (он же Павел) сдержал слово, в отличие от Бога, невинный был казнен, а ты благополучно отправился доживать свой век в Пакистан. Или ты отказываешься от своих мощей?
Иешуа сжался в комок, на него жалко было смотреть, он что-то невнятно бормотал, но не решался поднять глаза на Фридриха. Он махнул рукой и удалился. Анахарсис приступил к следующей жеребьевке, снова вернув Иешуа на ринг, но теперь уже с Кантом.
РАУНД ВОСЕМНАДЦАТЫЙ. Иешуа — Иммануил Кант
— Уважаемый Иммануил, вы считаете, что душа, мир как целое и Бог — это «вещи в себе», объекты умопостигаемого мира, которые недоступны теоретическому познанию и какому-либо рациональному доказательству, поэтому и науки о них не являются действительными теоретическими науками, способными дать достоверные знания о мыслимых здесь объектах. Раз так, то как можно вообще рассуждать о Боге, душе и мироздании, если они недоступны познанию?
Кант рассмеялся и, чуть помедлив, ответил: «Похоже, я угодил в свою же ловушку. Действительно, какой резон рассуждать о том, что недоступно познанию. Но я попробую объясниться: да, верно — я считаю, что идея о Боге является только умопостигаемой идеей, которая, хотя и положена разумом в основу всех вещей и их полного определения, не является чем-то объективным, составляющим вещь. Понятие Бога поэтому может представляться только как идеал, измышленный самим чистым разумом, и не более. Как только мы пытаемся придать ему вид реального объекта, он делается предметом рациональной теологии, пытающейся доказать бытие Бога. Вот почему я критикую рациональную теологию, исследуя главные доказательства этого бытия — онтологические, космологические и телеологические.
Онтологическое доказательство исходит из понятия о Боге как существе, которому присущи все совершенства, включая и реальность, то есть бытие и существование. Я считаю, что вывод о существовании не может вытекать из каких бы то ни было понятий самих по себе, а целиком принадлежит к единству опыта и нуждается в чувственно-эмпирическом базисе. Космологическое доказательство сводится к трем основным тезисам: во-первых, если нечто существует, то должна существовать и безусловно необходимая сущность; во-вторых, так как эмпирическими фактами является существование меня и воспринимаемого мною мира, то необходимая сущность существует; в-третьих, она может быть определена только понятием реальной, высшей сущности. Как видите, космологическое доказательство фактически сводится к онтологическому. Теологическое же доказательство можно представить следующим образом: в мире господствует порядок, установленный в соответствии с определенной целью и величайшей мудростью; порядок этот принадлежит вещам лишь случайным образом, и природа вещей не могла бы сама по себе естественным образом согласовываться с определенными конечными целями, а это значит, что существует высшая причина мира — мыслящее существо. Это доказательство сводится к космологическому, так как здесь речь идет о случайности мира, а последнее рассматривается мною, как частный случай онтологического доказательства.
Иешуа внимательно выслушал Иммануила и спросил:
— И вы хотите таким вот образом донести свои мысли о Боге и мироздании людям? Тогда понятно, почему они тянутся к более простым и понятным библейским истинам.
— Я бы сказал, примитивным, поэтому легко доступным любому и каждому, — парировал Кант. — Я не ставил перед собой цель общаться с аудиторией посредственных особей, моя философия для избранных.
Философия — любовь к мудрости. Это особая форма познания мира и законов его развития, это изучение самого процесса познания и мышления, нравственных категорий и ценностей. Это материя несравненно высшего уровня, чем библейские истины, изложенные людьми необразованными и недалекими. Поэтому на вопросы: познаваем ли мир, что такое истина, что есть человек, что первично — материя или сознание и тем более —
существует ли Бог — ответ надо искать именно в философии, а не Библии. Вот Вам мой ответ.
Следующих участников объявил первосвященник Анна.
РАУНД ДЕВЯТНВДЦАТЫЙ. Иуда — Автор
— Вот здесь, — Иуда указал на стопку книг, — в одной из книг вы упоминаете мое имя всуе. Вы, насколько я знаю, перелопатили массу первоисточников, прежде чем решиться предоставить мне слово правды в тринадцатом раунде, за что я вам искренне благодарен. Работая в этом направлении, вы столкнулись с огромным количеством разночтений, меня интересует ваша точка зрения — что вам показалось наиболее достоверным в описании моего образа?
— Прежде чем ответить на ваш вопрос, я должен отметить, что христианская доктрина, как об этом утверждает Марк Твен, сплошная ложь, и вы не стали исключением. Я в этом убедился, сопоставляя различные источники, которые любезно предоставляет интернет.
Что же касается непосредственно вашего вопроса, то я позволю себе воспользоваться отрывком из книги Константина Рыжова «100 великих библейских персонажей», потому что лучше скажешь: «Есть две прямо противоположные тенденции в истолковании поведения Иуды. Гностическая секта каинитов, существовавшая во II веке, понимала его предательство, как исполнение некоего высшего служения в деле искупления мира. Отправной точкой их учения служило представление, что Христос, при своем всезнании и всеведении, не мог иметь в отношении ученика никаких заблуждений. Он, разумеется, знал, что Иуда предаст Его. А то, что Он никак не попытался ему помешать, означает, что предательство и крестная смерть изначально входили в Его планы. Ибо Христос явился в мир с единственной и извечно установленной целью: для того чтобы умереть. Евангелие — это, по сути, рассказ о самоубийстве Христа. Но для того, чтобы жертвенная смерть Его обрела смысл и стала трагедией, необходим был некто, добровольно принявший на себя проклятие предательства. Этим некто и стал Иуда — поступил так, как ему было предназначено в плане Бога. Он отрекся от своего духа и от царства небесного, как другие, менее героические натуры, отрекаются от наслаждения: он добровольно обрек себя на адские муки, ибо ему было довольно того, что Господь блажен. Без Иуды невозможно было бы чудесное воскресение Христа. Таким образом, тридцать сребреников, полученных им за свое мнимое предательство, — эта цена спасения всех человеческих душ».
Нечего говорить, что эта точка зрения находится в резком противоречии со всей христианской традицией. Средневековая апокрифическая литература, напротив, расписывает образ Иуды как совершенного злодея. Согласно этой легенде, Иуда был отпрыском четы жителей Иерусалим. Его мать в ночь зачатия увидела сон, предупреждающий, что сын ее будет вместилищем пороков и причиной гибели иудейского народа. Родители положили новорожденного в осмоленную корзину из тростника и отдали на волю морских волн. Корзина приплыла к острову Скариот. Бездетная царица острова воспитала младенца, как своего сына. Однако через некоторое время у нее родился настоящий сын, и Иуда, впервые проявляя свое злонравие, стал чинить мнимому брату непрерывные обиды. Выведенная из себя царица открыла Иуде тайну его происхождения. Тот в стыде и ярости убил царевича и убежал в Иерусалим, где поступил на службу к Понтию Пилату. Что случилось далее, вы рассказали мне в ответе, описанном в тринадцатом раунде. Это еще раз доказывает, что вся идеология христианства построена на сплошных выдумках и лжи.
Таким образом, отбрасывая всю шелуху, которую налепила христианская доктрина, я готов с вами, как с отпрыском четы Рувима-Симона из колена Данова и его жены Цибореи, выпить на брудершафт и перейти на ты. Но это не значит, что я оправдываю предательство, наоборот, я считаю, что обвинение в предательстве невинного человека еще больший грех, чем само предательство.
РАУНД ДВАДЦАТЫЙ. Каиафа — Фридрих Ницше
— Слушая вопросы и ответы на диспуте, я никак не могу понять одного — почему, разглагольствуя о порочности христианства, все в основном показывают события того времени в рамках petitio principie, следуя указаниям серого кардинала Савла (он же Павел), разработавшего план зарождения христианства и написания Библии. При этом никто и словом не обмолвился о тех, кто играл первую скрипку в создании христианства. Автор в восьмом раунде задал мне вопрос: кто презентовал Иешуа на роль мессии, но тут же почему-то заявил, что я, мол, этого не могу знать. Я промолчал, вопрос остался открытым, но меня возмутило его заявление о том, что не важно, кто именно вел переговоры с Иешуа, что это не играет никакой роли. А я считаю — это и есть главный вопрос.
Из-за этого, а может, и по другим причинам, вину за казнь Иешуа приписывают мне, благо Понтий Пилат открещивается от нее, а в четвертом раунде ты прямо обвиняешь меня в казни Иешуа. А знаешь ли ты, что главным зачинщиком всему был Павел, он же Савл, хранитель Соломоновой Библиотеки? Это он дал мне изъятый якобы у последователей Иешуа пергамент, где Иешуа призывает к свержению власти. Благодаря этому нам удалось выявить лидеров и подавить восстание в Иерусалиме, арестовать Иешуа (Иисуса) и вынести ему с согласия Понтия Пилата смертный приговор. Как мне потом сообщили, казнь была инсценирована, а сам он под другим именем продолжил свою деятельность, а по другим источникам — отправился доживать в Пакистан.
Каиафа хотел было продолжить вопрос-исповедь, боль накопившаяся за тысячелетия рвалась наружу, но Фридрих его перебил словами:
— Дай мне высказать свою точку зрения в противовес твоей, а уж потом продолжишь ты. Так вот, дорогой Каиафа, задумывая «Антихристианина...», я не ставил перед собой цель исторического исследования, да у меня и не было на то возможностей. Роль Павла (Савла) в становлении христианства стала понятной в связи с открывшимися новыми источниками информации. Как говорится, все тайное когда-нибудь становится явным, пусть даже два тысячелетия спустя. И не исключено, что многие верующие обратят на это внимание.
— Ой ли! — засомневался Каиафа. — Верующие потому и верующие, что их вера слепа, а кругозор очерчен словом пастыря — не станет же он пилить сук, на котором сидит!
— Слушай, Каиафа, ты там что-то еще ввернул насчет petitio principii.
— Да, ввернув понятие petitio principie, я хотел обратить внимание на то, как писалась Библия. С латыни petitio principie переводится, как «аргумент, основанный на выводах из положения, которое само требует доказательства». То есть все в Библии и других христианских трактатах базируется на том, что бабка слышала на базаре. Все в Библии представлено бездоказательно, и поэтому веры ей нет и не может быть.
— И это говорит Первосвященник Храма Живоначальной Троицы! — ахнул Ницше.
— Да, потому что знаю много больше, чем каждый из здесь присутствующих. Я рад, что, в конце концов, могу освободить свою душу от гнетущего меня греха. Рано или поздно все домыслы, связанные с зарождением и существованием христианской веры будут разоблачены и отброшены, Библия развенчана, а от единобожия ничего не останется. И я хочу внести в этот неминуемый финал свой посильный вклад и тем самым оправдать свое бренное существование на земле и очистить душу от скверны.
Под аплодисменты команды Ницше, Каиафа удалился и начался новый раунд.
РАУНД ДВАДЦАТЬ ПЕРВЫЙ. Автор — Иешуа
— В предыдущих главах с тобой общался Анахарсис и вы практически касались только теологических вопросов. Но в то время, когда ты проповедовал в Вифлееме, в Риме, Афинах, Александрии кипела интеллектуальная жизнь. Поэты писали стихи, философы устраивали диспуты, на сценах шли театрализованные, по теперешним представлениям, шоу.
До твоего появления Рим процветал уже более восьмисот лет, породив целый сонм выдающихся личностей, среди них: Август (63 г. до н. э.—
14 г. н. э.) — основатель новой царской династии, Тит Ливий (39 г. до н. э. —
14 г. н. э.) — ведущий историк времен Августа, Овидий (43 г. до н. э. —
17 г. н. э.) — величайший поэт той эпохи, Германик (15 г до н. э. — 19 г. н. э.)—
выдающийся полководец, Клавдий (10 г. до н. э. — 54 г. н. э.) — один и самых просвещенных и образованных правителей Рима и т.д.
К моменту твоего возвращения после восемнадцатилетних скитаний в Вифлеем были широко известны труды философов Гиппократа с острова Кос, Фалеса Милетского, Фидия, Солона, Демокрита, Геродота, Архимеда, Пифагора, Перикла, Платона, Аристотеля, Гомера, Сократа, Александра Великого и, наконец, Анахарсиса, Абариса и некоторых других скифов, которые, по словам Страбона, пользовались большой славой среди эллинов, ибо они обнаруживали характерные черты своего племени: любезность, простоту, справедливость.
Думаю, тебе довелось хотя бы вскользь слышать о них, так почему ни ты, ни твои ученики (апостолы), ни последующие составители Библии, как Старого так и Нового заветов (Евангелий), ни словом не обмолвились об этих и других личностях, оставивших значительный след в истории развития человечества? Конечно же, наследие античной культуры не идет ни в какое сравнение с тем абсурдом, который содержится в Библии, Евангелии и других последующих трактатах, написанных полуграмотными служками для таких же безграмотных и малограмотных до того, как вирус мракобесия поразил значительную часть обитателей Ойкумены.
Следует отметить, что прогрессивная часть человечества постепенно отошла от религии, уразумев всю ее пагубность, а ряды атеистов растут, набирая силу.
Вот послушай, что говорит по этому поводу Марк Твен: «Когда читаешь Библию, больше удивляешься неосведомленности бога, чем его всеведению. Библия рисует характер бога с исчерпывающей и безжалостной точностью. Портрет, который она нам предлагает,— это в основном портрет человека, если, конечно, можно вообразить человека, исполненного и переполненного злобой вне всяких человеческих пределов; портрет личности, с которой теперь, когда Нерон и Калигула уже скончались, никто, пожалуй, не захотел бы водить знакомство».
— Но Библия и Евангелие появились значительно позже, уже после моей смерти и воскрешения, — возразил Иешуа. — Да, согласен, в них много несуразностей, которым приписывается потаенный, глубокий смысл. Могу лишь посоветовать одно — сделай тысячелетнюю скидку на сборную авторов, разобщенных во времени.
— А хочешь, я покажу, как это делается? Вот, например, берем первый попавшийся текст.
Автор взял журнал и открыл наугад страницу.
— Вот, посмотрим, например, что пишет русский писатель Иван Сергеевич Шмелев:
«Москали — народ, который ненавидит волю, обожествляет рабство, любит оковы на своих руках и ногах, любит своих кровавых деспотов, не чувствует никакой красоты, грязный физически и морально, столетиями живет в темноте, мракобесии и пальцем не пошевелил к чему-то человеческому, но готовый всегда неволить, угнетать всех и вся, весь мир. Это не народ, а историческое проклятие человечества».
— Не понимаю, к чему все это?
— Не спеши, — ответил Автор. — Вот, перед нами раскрыт уникальный мир простого русского человека, верующего христианина, вся жизнь которого проникнута евангельским духом, согрета детской, простой и глубокой верой. Подумать только — какие внутренние переживания раздирали человека, несомненно, патриота, решившегося написать такое откровение о своем народе. А теперь сделаем простую подмену понятий, проведя аналогию с твоей паствой. Послушаем, что выйдет: «Христианство — религия, которая ненавидит волю, обожествляет рабство, любит оковы на руках и ногах паствы, любит своего кровавого бога-деспота, не чувствует никакой красоты, грязная физически и морально, столетиями живет в темноте, мракобесии и пальцем не пошевелила к чему-то человеческому, но готова всегда неволить, угнетать всех и вся, весь мир. Это не религия, а историческое проклятие человечества».
Иешуа выслушал с должным вниманием, не перебивая, затем резюмировал: «Ты прав: не может быть красоты там, где сплошное уродство; нельзя напиться чистой воды в болоте; нет истины во лжи; нет разума в безумстве. Могу лишь приветствовать в тебе и твоих сподвижников стремление докопаться до истины».
— Спасибо, Иешуа. Я и мои сотоварищи по перу глубоко уверены в том, что изначально идея христианства погрузила мир в искривленное пространство, в котором вирус веры парализовал волю, разум и способность адекватно воспринимать действительность. Парадокс в том, что зараженные этим вирусом считают такое состояние не только нормальным, но и единственно правильным. Это болезнь, и лечить ее очень не просто, как и любое психическое заболевание. Нужна сплошная антивирусная вакцинация, которая погасит эпидемию безумия, иначе она уничтожит человечество.
Анахарсис объявил следующую пару, и вышли Ричард Докинз и
Каиафа.
РАУНД ДВАДЦАТЬ ВТОРОЙ. Ричарда Докинз — Каиафа
— Скажите, что вас больше всего не устраивало в учении Христа? Я понимаю, что первосвященники боялись соперничества с новым мессией, потери власти над народом и все такое. Но ведь вы могли использовать популярность Иешуа, обратив его на службу себе. Может, тогда ход истории был бы другим, иудаизм счастливо продолжал бы существовать,
а христианство вообще не прижилось?
— В ваших словах много здравого смысла, но тогда нам здорово досаждал новоявленный Учитель со своими проповедями. Первоначально Иисус утверждал, что не пришел нарушать учение иудаизма, сформулированное Отцом, но постепенно стал вносить новшества и формировать христианское учение, которое нередко наталкивалось на непонимание и сопротивление иудеев. Так, во время Его проповеди в синагоге слушатели «выгнали Его вон из города, и повели на вершину горы... чтобы свергнуть Его». И чтобы спасти Иисуса от гнева толпы, периодически раздавался «глас из облака гласящий: Сей есть Сын Мой Возлюбленный, в котором Мое благоволение; Его слушайте». Но этот глас нередко оставался голосом вопиющего в пустыне.
Действительно, вмешательство Господа не всегда помогало. Понимая это, Иисус говорил жителям: «Вы не уверуете, если не увидите знамений и чудес». И Он творил чудеса, привлекая учеников. Но и этого оказалось недостаточно. В ход было пущено запугивание страшными муками в аду для тех, кто не уверовал в учение Христа. Чудеса и страх — вот два постулата, которые легли в фундамент христианства. В Новом завете сказано: «Велики и чудны дела Твои, Господи Боже Вседержитель! Кто не убоится Тебя, Господи, и не прославит имени Твоего, ибо Ты един свят».
Сам Иисус признавал: «Мир... меня ненавидит, потому что Я свидетельствую о нем, что дела его злы». Могу уверить вас, что ненависть к Христу проявлялась неоднократно и окончательно выплеснулась в решающие в его судьбе дни. Во-первых, собравшиеся первосвященники, римские начальники и народ ради праздника Пасхи решили помиловать убийцу Варавву, а не Иисуса, обвиненного в том, что «Он развращает народ наш и запрещает давать подать кесарю, называя Себя Христом Царем». Во-вторых, собравшиеся на суд у Пилата потребовали крайнюю меры наказания, выкрикнув: «Распни Его». Таким образом, распятие Иисуса состоялось действительно не по воле Пилата, который умыл руки, а по настоянию толпы. С тех пор христианство так и не прижилось на родине Иисуса Христа, иудеи его не приняли. А вот римские императоры, после того, как поняли, что христианство можно поставить на службу своей власти, стали всячески поддерживать церковь, громить ее врагов и умножать число ее приверженцев.
— И эта тенденция прослеживалась на протяжении многих веков, да и сейчас, к сожалению, тоже, — подытожил Докинз ответ Каиафы. — Хорошо, а где пребываете вы в ожидании Страшного суда? Впрочем, можете не отвечать, — рассмеялся Докинз, — это я так, ради шутки спросил.
— Ну так и ответ будет в той же тональности. Вас после смерти не примет даже ад, черти боятся атеистов, хуже ладана. Так что лететь вашим атомам к далеким звездам, откуда и прилетели при сотворении мира.
— Чудесно, это лучший из вариантов. Позвольте пожать вам руку.
Анна тем временем приступил к новой жеребьевке.
РАУНД ДВАДЦАТЬ ТРЕТИЙ. Иуда — Ричард Докинз
— Вы считаете Бога иллюзией, обманом, заблуждением. У меня очень простой вопрос — на каком основании вы беретесь утверждать подобное? Где доказательства?
— А где доказательства существования Бога? — парировал Докинз. — Хотя мы не можем строго доказать, что Бога нет, мы также не можем опровергнуть существование орбитального чайника, единорога, зубной феи и макаронного монстра. Отсюда следует, что неспособность опровергнуть существование Бога не дает никакого реального повода верить в него. Вот простой ответ на простой вопрос.
— Аналогия с чайником — это просто фарс, — фыркнул Иуда.
— Почему бы и нет. Если я скажу, что в космосе где-то между Марсом и Землей летает чайник, правда, очень маленький и его не видно, но я верю в его существование — меня скорей всего примут за сумасшедшего. Роберт Пирсиг по этому поводу писал: «Когда один человек одержим иллюзией — это называется безумием. Когда множество людей одержимо иллюзией — это называется религией».
— Иными словами, человечество одержимо безумием? А разве атеизм — не та же религия?
— Атеизм — это признак здорового и независимого ума. Я предпочитаю безумию здравый смысл и независимость в суждениях. Религия не только массовое безумие, но и массовое рабство. Верующие становятся рабами обмана, иллюзии, заблуждения. С этим надо бороться, и я по мере сил борюсь. Надеюсь, я ответил на твой вопрос.
Иуда промолчал, и раунд закончился.
«Иммануил Кант — Иешуа», — громогласно обьявил Анахарсис следующую пару.
РАУНД ДВАДЦАТЬ ЧЕТВЕРТЫЙ. Иммануил Кант — Иешуа
— В основе философский доктрины «Чистого Разума» лежит понятие «категорический императив», представляющий собой высший принцип нравственности, то есть «...благодаря наличию воли, человек может совершать поступки, исходя из принципов. Если человек устанавливает для себя принцип, зависящий от какого-либо объекта желания, то такой принцип не может стать моральным законом, поскольку достижение такого объекта всегда зависит от эмпирических условий. Понятие счастья, личного или общего, всегда зависит от условий опыта. Только безусловный принцип, то есть не зависящий от всякого объекта желания, может иметь силу подлинного морального закона. Таким образом, моральный закон может состоять лишь в законодательной форме принципа — „Поступай так, чтобы максима твоей воли могла бы быть всеобщим законом“».
В связи с этим у меня вопрос: скажи, когда ты заключал договор с Савлом на исполнение роли Мессии, тебе не приходило на ум, что твои действия будут противоречить всеобщим законам? И еще, если бы ты знал, что Савл готовит тебя на заклание, — ты согласился бы на эту роль?
— Я не верю, что Савл был способен на такое! Неужели подлость может доходить до таких пределов?
— Уважаемый Иешуа, твоя наивность меня поражает. Веришь ты в это или нет, уже неважно. Архивные документы, ставшие достоянием общественности, подтверждают факт измены. Вот где надо искать тридцать сребреников, приписываемых Иуде. Дело с изменой состряпано для того, чтобы отмыть Петра и Павла. Примечательно, что считая себя преемниками апостола Петра, ни одни из римских пап до наших дней не решился на то, чтобы взять его имя. Знает кошка, чье сало съела.
— А как же тогда мое освобождение и переправка в Пакистан?
— Скорее всего, это дело рук Понтия Пилата, за что и поплатился жизнью. Такие, как Савл, он же Павел, не прощают тем, кто пытается стать им поперек дороги. Ведь стань достоянием общественности вопрос твоего побега и того, что ты остался жив, — весь план создания христианской веры рухнул бы как карточный домик. Почему тебя не ликвидировали в Пакистане, осталось загадкой, но со временем она будет раскрыта, как и роль Савла в становлении христианства.
— А вы не боитесь, что рука Ватикана дотянется и до всей вашей команды?
— Нет, не боимся, потому что нас оберегают Анахарсис и Атира, власть которых несравненно выше Ватикана и Константинополя.
Иешуа не ожидал такого напора неопровержимых фактов и явно смутился. Впервые он не нашелся что ответить и просто ушел в сторону.
Иммануил поблагодарил Иешуа за беседу и стал готовиться к следующему раунду, уступая место Фридриху Ницше и Иуде.
РАУНД ДВАДЦАТЬ ПЯТЫЙ. Иуда — Фридрих Ницше
Иуда начал свой вопрос, ссылаясь на цитаты из книг, которые лежали перед ним:
— Вот немецкий экзистенциалист Карл Ясперс отмечает, что самое неожиданное то, что христианские идеалы каким-то непостижимым путем порабощают души благородных и сильных, а я бы добавил — падших и немощных, этого-то и добивается христианство. Он полагает, что в этом главная загадка христианской истории, которую вы стараетесь разгадать с помощью психологии, но удается вам это плохо. Или вот еще, экзистенциалист Мартин Хайдеггер, ссылаясь на вас, пишет, что «...по мере того, как для мира обесцениваются прежние ценности, сам мир все же не перестает существовать... именно этот лишившийся ценностей мир неизбежно будет настаивать на разработке и внедрении новых ценностей».
В связи с этим у меня вопрос, который я опять же позаимствую, на этот раз из вашей книги: «Надо сделаться равнодушным, никогда не спрашивать, приносит ли истина пользу или становится роком для личности?» Что для вас есть истина?
— Хороший вопрос! — воскликнул Фридрих. — Но ответить на него однозначно сложно. Сложно потому, что для каждого существует своя истина, которая удовлетворяет одних и неприемлема для других, а есть еще, наверное, «абсолютная» истина. Бывает и так, что истина для каждого конкретного индивидуума меняется под давлением обстоятельств. Взять хотя бы тебя. До встречи с Иешуа ты был последователем бога Яхве, поскольку родители исповедовали иудаизм. Затем поверил в то, что Иешуа Сын Божий, и верно служил ему, хотя тебя за это же и оклеветали. А узнав о подлости Савла (Павла) и Петра — истинных предателей, ты должен бы стать, по всей видимости, еретиком. Я вообще думаю, что абсолютной истины не существует, как не существует одной религии на всех или одного Бога.
— Но я хотел услышать не общее философствование об понятии «истина», а о том, что есть истина для Фридриха Ницше?
— Прочти «Антихристианина...», там каждый найдет для себя ответ.
— Но ты пишешь, что эта «книга для всех и ни для кого».
— Ну да, — загадочно улыбнулся Ницше.
— Я, кажется, понял: «все» — это те, кто принимает твою истину, а «ни для кого» — кто ее не принимает.
Ницше утвердительно помахал головой и пожал Иуде руку.
Анахарсис бросил кости и объявил новый раунд — вышли Кант и Понтий Пилат.
РАУНД ДВАДЦАТЬ ШЕСТОЙ. Понтий Пилат — Иммануил Кант
— Мое имя прочно вписалось в образ, созданный Булгаковым в
«Мастере и Маргарите», поэтому позвольте мне на правах героя этого романа задать вопрос, который вложил автор в уста Воланда, сказавшего о том, что Кант разрушил пять доказательств бытия Бога, а потом, словно в насмешку, создал шестое. Что вы можете сказать по этому поводу?
— «Мастер и Маргарита» — едкая сатира на атеизм и в то же время сатира в адрес христианского учения и суеверия. Отвечая на ваш вопрос, могу сказать, что Булгаков позволил Воланду ошибиться.
Доказательства существования Бога на протяжении веков создавались не только богословами (Анзельм Кентерберийский, Фома Аквинский, Мальбранш), но и философами (Платон, Аристотель, Декарт, Лейбниц). Я первый с чисто философских позиций свел все их к трем: онтологическому, космологическому и телеологическому (о чем уже говорил выше), показав их полную несостоятельность. С тех пор эти доказательства получили название классических доказательств существования (бытия) Бога.
Богословы люто ненавидели меня за это, моим именем называли своих нелюбимых собак и всячески издевались над ними. Они не оставили меня в покое и после смерти, отомстив тем, что приписали мне создание нравственного доказательства бытия Бога. Но это расчетливая ложь.
Я не создавал никакого доказательства бытия Бога и всю свою жизнь оставался верен высказанному мной положению о том, что доказать существования Бога никак невозможно, что все теоретические построения в пользу божества не имеют никакого научного или теоретического основания. Но в тоже время я считал, что идея Бога может быть полезной в моральном отношении. Именно в моральном плане следует признавать существование Бога. Я считал Бога полезной идеей, сущность самой религии определял как осознание наших обязанностей в исполнении Божественных заповедей. При всем при этом я всегда придерживался принципа «Sapere aude!» — имей мужество пользоваться собственным умом! Пусть это станет девизом просвещенных.
Оппонентов сменила следующая пара.
РАУНД ДВАДЦАТЬ СЕДЬМОЙ. Каиафа — Ричард Докинз
— Уважаемый Ричард, ваши атеистические взгляды всем известны, но, как это часто бывает, любой человек в смертный час становится верующим, ибо трудно смириться с тем, что...
— Что ему не укрыться в райские кущи, где его ждет блаженство вечное и жизнь бесконечная? Это вы хотели спросить? — перебил его Докинз, улыбаясь. — Так я вам отвечу — нет, не боюсь, тем более что библейское изречение — из праха вышли, в прах превратимся — вполне разделяю. Мы все состоим из атомов, которые просто перейдут в другое качество. Вот с чем могу поспорить, так это с другим библейским постулатом — о суде Божьем.
Согласно христианскому учению, в зависимости от праведности или грешности земной жизни человек на том свете может попасть в рай или ад. Окончательное решение потусторонней судьбы примет Иисус Христос во время своего второго пришествия на грешную землю. Именно тогда Он совершит Страшный суд над всеми живыми и мертвыми, вопрос только в том, когда он настанет. Современным церковникам приходится юлить, чтобы не только постоянно передвигать время второго пришествия Христа, но и замалчивать обстоятельства этого пришествия, повторяя мантру «о дне же том и часе... знает только сам Господь», не говоря уже о числе спасенных верующих, которые попадут в рай. Но я их вполне понимаю — им главное сохранить страх прихожан перед Судом Божиим, заставить их ждать и своими пожертвованиями кормить многомиллионную церковную братию.
А ведь второе пришествие Христа катастрофично для всех землян, если вдуматься в смысл евангельского текста: «Солнце померкнет, и луна не даст света своего, и звезды спадут с неба, и силы небесные поколеблются... И не думали, пока не пришел потоп и не истребил всех, — так будет и при пришествии Сына Человеческого». Или вот этот эпизод: «И как было во дни Ноя, так будет и во дни Сына Человеческого».
Выходит, Сын намерен повторить потоп Отца, во время которого было уничтожено все живое, кроме четырех человек (а также каждой твари по паре). Стало быть, спасение придет лишь к шести евреям. Для остальных, ныне 6 млрд населения Земли любой национальности и вероисповедания, Иисусом уготовлена страшная участь, хотя, по правде сказать, что может быть ужаснее того, что с ними уже произошло. Так вот, я спрашиваю вас — разве можно верить в этот страшный и несправедливый суд? И разве можно после внимательного прочтения Библии вообще оставаться верующим человеком?
Уверяю Вас, если разум не покинет меня, мои атеистические взгляды не дрогнут даже в мой последний час, — сказал в завершение Докинз и в последний момент спросил Каиафу: «Интересно, а где вы ожидаете Страшного суда — в раю или в аду?»»
Каиафа не успел ответить на шутку, вылетевшую из уст Докинза, так как жребий определил ему нового оппонента.
РАУНД ДВАДЦАТЬ ВОСЬМОЙ. Иммануил Кант — Каиафа
— Уважаемый Иосиф, рассуждая о категорическом императиве с
Иешуа, я пришел к выводу, что его этические нормы поведения были далеки от идеальных. И это понятно, откуда им взяться. В двенадцатилетнем возрасте он покинул родителей, восемнадцать лет скитался по белу свету, и в каких ситуациях мог очутиться подросток — трудно себе даже представить. Но, будучи личностью неординарной, он, что называется, попал в нужное место и в нужное время, заняв свою нишу в истории. Готово ли человечество «простить» ему ошибки, стоящие огромных жертв миру, это вопрос времени. Но сейчас оно — человечество, вернее, та его часть, которая исповедует христианство, как говорит название книги, еще не Homo sapiens, — конечно же, не готова отказаться от его постулатов: ее удерживают путы Библии, созданные Савлом. И, как бы ни пытались сейчас те, кто называет это мракобесием, внушить противное верующим, они потерпят фиаско. Это говорю вам я, Иммануил Кант XXI века, которого в веке XVIII считали создателем религиозно-философского феномена, основанного на протестантском типе мышления. Живи я сегодня, то, как и Далай-лама XIV, занял бы место в рядах атеистов рядом с Ричардом Докинзом.
Слушая меня, ты, дорогой Каиафа, наверное, думаешь: для чего я все это тебе рассказываю? А для того, чтобы спросить...
— Нет! Вопросов не надо. Какой бы ты ни задал вопрос, я или не смогу, или не захочу отвечать. Потому что лучше, чем ты это изложил в своих философских трактатах, не скажешь. Я так же, как и Ты,— продолжал Каиафа, — уверен, что наступит время, когда человечество, наконец, вступит в «совершеннолетний возраст», основным признаком которого станет способность пользоваться своим умом, а существующие формы общественной жизни, основанные на авторитете, заменят новые формы, основанные на разуме, в которых не найдется места для религии.
Выдвинув постулат, что началом христианства является не покаяние и вера, а разумное доказательство, ты тем самым неумышленно развенчал Библию, предложив свою религию — религию разума, то есть по сегодняшним меркам — атеизм. И не удивительно, что работа «Религия в пределах только разума» вызвала неудовольствие у протестантских богословов и короля Фридриха Вильгельма II.
Сегодня твои идеи назвали бы экуменизмом разума, иначе как понимать следующее изречение: «...поступай так, чтобы ты всегда относился к человечеству и в своем лице, и в лице всякого другого так же, как к цели, и никогда не относился бы к нему только как к средству.
Нравственный закон, не зависящий от посторонних причин, единственно делает человека по-настоящему свободным... Мораль, поскольку она основана на понятии о человеке как существе свободном, но именно поэтому и связывающем себя безусловными законами посредством своего разума, не нуждается ни в идее о другом существе над ним, чтобы познать свой долг, ни в других мотивах, кроме самого закона, чтобы этот долг исполнить. ...Ведь то, что возникает не из него самого и его свободы, не может заменить ему отсутствия моральности. Следовательно, для себя самой мораль отнюдь не нуждается в религии; благодаря чистому практическому разуму она довлеет сама себе».
Иммануил удивленно взирал на Каиафу, который практически излагал его взгляды, положенные в основу «Чистого разума» и, поразмыслив, решил: «Оказывается, я не напрасно потратил чернила и бумагу».
РАУНД ДВАДЦАТЬ ДЕВЯТЫЙ. Фридрих Ницше — Понтий Пилат
— Понтий Пилат, прежде чем задать тебе вопрос или вопросы и не быть голословным, я приведу слова, которые ты сказал в девятой главе: «Как вы все мне надоели... особенно ты, шваб, со своей нищенской философией». Ричарду Докинзу я уже задавал и тебе задам тот же вопрос: почему вам и вашим последователям, не удается переломить сознание человечества в век разума и науки и освободить Ойкумену от христианского мракобесия? Ты умудрился не оставить камня на камне от идеологии христианства, которую я тоже ненавижу всеми фибрами язычника, а в лице Иммануила Канта сделал посмешищем всю немецкую философию с Лютером в добавок. Ну и что, как далеко ты продвинулся?
Вот я участвую в этом балагане и думаю, что у Иешуа, по-видимому, таки не было и не добавилось мозгов — согласиться на такое. Да оно и не удивительно, если взглянуть на все глупости, сопутствовавшие ему до побега в Пакистан.
И, наконец, основной вопрос, который меня беспокоит: что тобой движет в настоящее время? И как скоро мы с тобой канем в лету вместе с христианством?»
Мне недостало времени ответить на эти обвинения тогда, поскольку встал вопрос об истине, а это важнее, чем личное. Но здесь, когда время в моем распоряжении, «придется тебе пощипать перья».
Ты был, по утверждению Иосифа Флавия, игемоном — римским префектом Иудеи. И тебе должны были быть известны все подводные течения — как предшествовавшие организации христианской идеологии, так и протекавшее на твоих глазах ее становление. А теперь, благодаря книге, в которой мы с тобой фигурируем, ты знаешь и всю подноготную двух тысяч лет ее существования.
В целом твое правление ознаменовалось массовым насилием и казнями, непосильным налоговым и политическим гнетом. Твои провокационные действия оскорбляли религиозные верования и обычаи иудеев, вызывали массовые народные выступления, которые ты беспощадно подавлял.
На этом фоне появление Иешуа с его харизмой и идеями были своевременны и поэтому востребованы толпой. Оценив обстановку в Иудее тогда, и в Вифлееме в частности, ответь мне на несколько вопросов:
— Знал ли ты, кто такой Савл, и известна ли была тебе его роль в организации суда над Иешуа и Голгофы?
— Да. Я знал, что Савл — один из хранителей Соломоновой библиотеки. Мне было жаль Иешуа, но я не знал, что вместо Иешуа будет казнен невинный.
— Доводилось ли тебе встречаться с Иешуа до суда?
— Да. Я несколько раз встречался с ним, предлагал прекратить будоражить народ. Но он оставался глух к моим увещеваниям. Тогда я прибегнул к крайней мере и спросил его, что ему обещал Савл. Иешуа был удивлен моей осведомленности, а когда я ему рассказал, какая его ждет участь и что Савл готовит его на заклание, чтобы укрепить христианское единобожие, он мне не поверил. Иешуа был глубоко убежден в искренности Савла.
— Известно ли тебе, что тебя казнили по распоряжению Савла, который убоялся, что ты раскроешь его злой умысел с Голгофой?
— Да. Перед казнью я был об этом проинформирован друзьями.
— Тебе известно, почему из двух, обладавших сокровенной тайной христианства, казнили тебя, а не Иешуа, который благополучно закончил свой жизненный путь и умер своей смертью?
— Нет, это знал только один человек, и этот человек Савл, он же апостол Павел, он же «серый кардинал».
P.S. Прежде всего потому, что Иешуа — еврей, а также учитывая его заслуги перед Торой.
РАУНД ТРИДЦАТЫЙ. Иммануил Кант — Понтий Пилат
— По долгу службы вы не раз находились рядом с великими людьми. У меня есть твердая убежденность, что великие люди только издалека создают впечатление блеска, как говорится, государь всегда многое теряет в глазах своего камердинера. Величие — понятие относительное и к простым смертным применимо так же относительно. Разделяете ли вы это убеждение?
— Полностью и целиком, ибо от великого до смешного, как говорится, — один шаг. Я повидал многих великих людей, но все из них на поверку оказались слабыми, тщедушными людишками с еще большими недостатками, чем простые, обыкновенные люди. Каюсь, сам страдал манией величия, будучи игемоном, но встреча с одним человеком в корне изменила меня и убедила в обратном. Он поразил не блеском — нет! — но внутренним светом, исходившим от него. Этот свет не дает мне покоя и после смерти. Возможно, это Булгаков сотворил со мной злую шутку, как и с вами, может быть. Но величие далеко от золота и знатности — это точно. Величие в другом — в простоте, добре и человеколюбии. Это те же божественные заповеди, к исполнению которых призываете вы, считая их полезными в моральном отношении, ибо они универсальны для всех: христиан, язычников, атеистов. Человеческие ценности — основа всего.
РАУНД ТРИДЦАТЬ ПЕРВЫЙ. Ричард Докинз — Иешуа
— Я неоднократно заявлял, что религия — это предательство интеллекта, предательство всего того, что делает человека человеком. Скажите, почему христианство отказывает нам в праве быть людьми? Не животными с инстинктами, а именно интеллектуально развитыми существами с высокими моральными принципами и потребностями. Лично я не согласен быть примитивным млекопитающим, ходящим на двух ногах с начисто отсутствующими мозгами. Разве я не имею на это права? Что по этому поводу думает Создатель?
— Я понимаю иронию в вашем вопросе, ибо вы не верите в то, что Бог создал людей. Вам по нраву теория эволюции, но тогда встречный вопрос: неужели вы верите в то, что интеллект мог развиться из обезьяньего мозга? Пока что преобладающее большинство верит именно в Создателя, что и показали проигранные вами дебаты по поводу эволюции и генетики с бывшем архиепископом Кентерберийским доктором Роуэном Уильямсом.
— Вот чего я не могу понять, так это почему вы не видите необыкновенную красоту идеи, что мы в состоянии объяснить, как устроен этот мир, как устроена Вселенная, как устроена жизнь? И это настолько потрясающе красиво и изящно! — воскликнул Докинз. — Так зачем все портить каким-то непонятным Богом? Да, в дискуссии с доктором Уильямсом я не смог убедить аудиторию в том, что религии нет места в ХХІ веке. Я пытался объяснить, что на нашей планете, как и на миллиардах других, в какой-то момент законы физики сошлись таким образом, что из столкновения атомов возникло то, о чем не мог мечтать ни один физик — а именно, возникли существа, подобные нам, растения, животные, насекомые и мы сами. Возникли скопления материи, скопления атомов, которые не просто пассивно подчиняются законам Ньютона — они их, разумеется, не нарушают! — но и подчиняются им не пассивно! Они двигаются, прыгают, скачут, охотятся, бегают, спариваются, думают — по крайней мере, это касается нас — и совершенно потрясающе, что это случилось!
А с 1895 года мы знаем, как именно это произошло. И это настолько прекрасно, что в это почти невозможно поверить, но придется, потому что мы знаем, что это правда. Благодаря работе законов физики, в ходе удивительного процесса, который Дарвин назвал естественным отбором, появились гигантские скопления явственно осмысленных существ, которые производят впечатление, будто их кто-то спроектировал. Отсюда и возникает страшно правдоподобная иллюзия созданности, которая вводила человечество в заблуждение до середины ХІХ века.
Я думаю, что достижение Дарвина — это не только величайшее открытие само по себе, но это еще и триумф науки, который имел крайне важное значение для человечества в целом. Дарвин, решив задачу, как из простейшего получаются большие, сложные, осмысленные вещи, которые производят впечатление кем-то придуманных, отыскав ответ, как это работает, вдохновил всю остальную науку, показал, что это возможно и в конце концов мы придем к пониманию того, что буквально все возникло практически из ничего или, по мнению некоторых современных физиков, в прямом смысле слова из ничего. И я полагаю, что это поистине замечательная мысль.
В чем я с вами согласен, так это в том, что многим крайне тяжело бывает в это поверить, и поэтому они придерживаются той точки зрения, которая, на мой взгляд, не дает удовлетворительного ответа на вопрос. То есть они считают, что это все создал некий разум. Для меня это уход от вопроса, уход от научной ответственности и только.
— Но если следовать вашей логике, — возразил Иешуа, — то нельзя отрицать факт моего существования, раз я здесь, перед вами.
— Насколько я знаю, вы не Бог, а только мните себя его Сыном. Богочеловек своего рода. Раз человек, то вполне вероятно, что мог существовать. Но родила вас вполне земная женщина, и участие Бога в вашем рождении доказать так же вероятно, как и отрицать это.
— Значит, вы уверены в том, что Бога не существует?
— Нет-нет. Ни в коем случае. Вы ошибаетесь. В книге «Бог как иллюзия» я предложил семибалльную шкалу, где единица означает «я знаю, что Бог существует», а семь означает «я знаю, что Бога не существует». Себе я поставил шесть.
— Выходит, вы агностик, а все считают вас атеистом.
— Все, кроме меня самого. Я не могу утверждать что-либо, чего нельзя доказать. Когда разговор идет об агностицизме, мне представляется крайне важным разделять два подхода: «я не знаю, истинно Х или нет, поэтому вероятность того и другого — пятьдесят на пятьдесят». Вот таким агностиком я совершенно точно не являюсь. Я считаю, что вполне реально оценить возможность или вероятность подобных вещей. И я считаю, что вероятность существования некого сверхъестественного создателя очень-очень низка. Так что давайте считать, что моя оценка — шесть целых девять десятых, но это не означает, что я совершенно точно уверен, что я знаю наверняка, потому что я не знаю.
Иешуа кивнул головой и сказал в заключение: «Мне приятно слышать от великого атеиста, который считает себя агностиком, что он оставил для Бога хотя бы одну десятую вероятности. Это шанс».
— Нет, это всего лишь иллюзия, ваша иллюзия, — бросил в ответ Ричард.
Анахарсис с облегчением объявил завершающий тридцать второй раунд, после чего вышла последняя пара.
РАУНД ТРИДЦАТЬ ВТОРОЙ. Иммануил Кант — Иуда
— Как когда-то Коперник разрушил господствовавшую прежде картину мироздания, «заставив» вращаться Землю вокруг Солнца, так и мои идеи произвели переворот в философии, заставив весь мир вращаться вокруг человеческого разума. Человечество созрело для того, чтобы пользоваться рассудком, а не предрассудками. В пику христианству, я проповедую другую религию, мной изобретенную, — это религия, основанная на разуме, или «нравственная религия». Думаю, вы не будете возражать, что в человеческой природе изначально коренится зло, что вызывает противоречие между требованием разумно-нравственного закона и чувственной природой. Отсюда потребность в избавлении или спасении. По-моему, высшее выражение религиозности есть добровольно принятое страдание во имя нравственного принципа. Исходя из вышеизложенного, хочу спросить: считаете ли вы, что христианство необходимо человечеству как основа нравственной идеи? Является ли Христос ее олицетворением?
— Если следовать этим принципам, то да, — ответил Иуда, — но с одним непременным условием, которое выдвигается вами, — оно не должно противоречить разуму, и лишь в том случае, если историческую религию не ставить выше моральной.
Но вы полностью подменили евангельское понятие веры. В вашей религии началом христианства является не покаяние и вера, а разумное доказательство. То, что противоречит разуму, объявляется ложной или несущественной частью религиозного опыта. А ведь скрытые зачатки моральной религии всегда лежали в человеческом разуме. Я уверен — целью любой религии должно быть моральное улучшение человека, духовное преображение. Но это возможно лишь тогда, когда человек верит в жизнь вечную, а ваша религия ориентирована только на земное существование человека. Основной фигурой этой религии является ученый, знаток библейских текстов, а не человек, слепо доверившийся вере. Вы не верите в Царство Божие.
— С воцарением на всей земле религии разума и придет Царство Божие, — ответил на это Кант. — Мы, в принципе, говорим об одном и том же, только я вкладываю в понятие «Царствие Божие» несколько иной смысл. Кто это понимает — поймет и Автора данного романа. Становитесь Homo sapiens, господа, — это лучшее, что может произойти с вами в жизни — земной. Лично я на вечную не рассчитывал, но, благодаря моей философии, приобрел ее, как и вы своим «предательством».
Иуду аж передернуло от этого слова и, подав Канту руку, он с горечью произнес: «Неужели я приобрел только вечное проклятие?»
Иммануил Кант на это ничего не ответил. Да и что он мог сказать?
Suum cuique — каждому свое.
ПОДВЕДЕНИЕ ИТОГОВ
Закончился последний раунд, и Анахарсис объявил перерыв для подведения итогов. Обе команды соперников разошлись по разным углам и начали живо обсуждать прошедший поединок.
Ницше, который взял на себя роль главного в команде атеистов, первым начал разговор, довольно потирая руки:
— Ну что ж, уважаемые коллеги, какой диагноз мы поставим «больному», или каков итог прений, по-вашему? Что скажете, Иммануил?
Кант пожал плечами и сказал, улыбаясь:
— Диагноз — это больше по части доктора Ричарда, но мне кажется — пациент скорее жив, чем мертв, хотя мы его здорово «подлечили». По правде сказать, давно я так не «разминался», развлечение еще то!
— О да, — подхватил Докинз, — думаю, мы были на высоте. Я в своей жизни провел не один диспут с приверженцами христианства, но не могу похвастаться тем, что одерживал победы. Другое дело здесь — в таком мощном составе, мне кажется, удалось, наконец, победить.
— Друзья мои, — продолжил Автор, поддерживая общий мажорный настрой, — это, несомненно, победа! Наши противники выглядят побитыми и жалкими, а Пилат, Каиафа и Иуда — даже раскаявшимися. Что касается Иешуа — трудно сказать...
— Вы правы, — перебил его Ницше, — но было бы смешно надеяться, что и он раскается тоже. Нет, это было бы слишком наивно.
— Дело не в том, раскается ли Иешуа, — возразил Кант, — дело в вере в него. Он сам себе уже не принадлежит, это уже не Гай Ноцри как таковой, а символ, легенда, которая живет сама по себе, независимо от воли самого Христа. Те, кто подхватил знамя христианства, не дадут ему раскаяться, ибо тогда рухнет институт, на котором зиждится церковь. Вот на кого на самом деле молятся одурманенные люди.
— Выходит, Христос стал заложником системы?
— Выходит, что так. И не стоит хоронить его преждевременно, верующего можно скорей убить, чем разуверить. Церковь из оплота христианства превратилась в ее паразита, живущего за счет своего создателя, не очень-то заботясь о моральной стороне своих преступлений. Если христианство и рухнет, то только благодаря ей, ведь вопиющие грехи и преступления церкви, особенно ее «прозябание» в роскоши на фоне всеобщего обнищания, уже привело к тому, что слово «поп», «клирик», «церковь» стали синонимами властолюбия, обмана, грязи. Нам остается только ждать ее неминуемой кончины. А пока ложь удобней правды. Иллюзия гораздо больше позитивна и жизнеутверждающа, нежели реальность.
— Ждать?! Нет, — решительно запротестовал Докинз, — надо действовать, у человечества нет лишнего времени. Я рад, что в мире тотально примитивных индивидуумов, которых устраивает такая реальность, появляются молодые пытливые люди, которые пусть на попсовом уровне общения, но приобщились к вопросу — что же мы, черт возьми, такое?!
За окном новое тысячелетие, время глобальных информационных технологий, ошеломительно катастрофических перемен, скорость которых настолько высока, что формы сознания меняются прямо на глазах, трансформируя и нашу с вами реальность, как таковую. Стабильности нет и не может быть уже ни в чем. Старые схемы и представления о природе вещей больше не работают, мир уже иной, он играет по новым правилам. Нас интересует, что это, собственно, за игра такая, в которую вовлечено все живое, и вынуждено играть каждый в силу своего таланта, харизмы, умственных и физических способностей или что мы там еще о себе думаем. Являемся ли мы хозяевами этой своей роли, сами ли мы принимаем решение в этой игре, кто здесь придумывает правила и кто кого держит за дураков? Могу с уверенностью сказать, что раньше этого вопроса не задавал никто — мы первые, потому что отвечать на него, кроме нас, некому. Именно поэтому только наш ответ и сработает.
Совершенно другое настроение царило в группе оппонентов. Иешуа сидел, насупившись, Пилат и Каиафа делали вид, что сильно заняты разговором, а Иуда вообще забился в угол, не желая ничего и никого видеть. Еще бы — такого позора и унижения они давно не испытывали. Их разбили в пух и прах всех вместе и каждого по отдельности, развели, как котят. И как после этого дальше быть, с кем, куда и главное — зачем идти, ведь впереди разверзлась пустота! Где тот идеал, то место, тот свет, к которому раньше стремились? Вот Он — сидит мрачнее тучи, похожий не на свет, а на беспросветный мрак и безнадежность.
Вдруг все вздрогнули от хриплого голоса, доносившегося будто из преисподней:
— Одни палачи и предатели, предатели и палачи кругом...
Все уставились на Иешуа с удивлением и ужасом в глазах. Как он изменился! Копия его прототипа на картине Ге — олицетворение мрака и злости. Наступил тот неловкий момент, когда пришлось посмотреть в глаза друг другу: палачу — жертве, предателю — друга. Тягостное молчание прервал Иуда, он всегда умел выкручиваться из неловких ситуаций, вот и на этот раз нашелся что сказать:
— Извини, Иешуа, но если не мы, то другие вместо нас сыграли бы ту же роковую роль в твоей судьбе... Я хочу сказать, что не мы руководили обстоятельствами, а обстоятельства нами, и в любом случае произошло бы то, что произошло. Мало ли Иуд на свете, да и Каиаф? Ты же видишь — все было предрешено. И, к тому же, у тебя такой могущественный Отец, мог бы и заступиться...
— Замолчи, Иуда! — резко прервал его Иешуа. — Истинно говорю я — кто предал однажды, предаст снова. Что еще ожидать от продажной твари! Каиафа тоже продаст и мать родную за власть и золото. Но ты, Пилат, ты же раскаялся в своем поступке и просил меня о прощении! Почему же не заступился за меня, почему позволил этим прощелыгам, — Иешуа указал пальцем в сторону философов, весело обсуждавшим диспут, — засудить меня! Ты недостоин света, зря я пожалел тебя, недостоин! За кого страдал я, принял муки нечеловеческие?! Я же искупил грехи пред Создателем за всех вас, а вы даже словами меня не пытались защитить! Выходит, все зря...
Иешуа поник головой, и было слышно, как его душат слезы. Пилат подошел к нему, обнял за плечи и тихо произнес:
— Я рад, что ты простил меня, ибо грех невинной жертвы тяготил меня безмерно. Ты дал своим прощением вечный покой моей измучившейся душе. Что ж до человечества... Нельзя, я думаю, искупить грехи всех, ибо сам Господь говорил, что несовершенны творения его. Тебя использовали, вот в чем трагедия. У меня на многое открылись глаза после общения с нашими оппонентами. Трудно, конечно, смириться с тем, что тот, на кого молятся и верят как в самого Бога, на самом деле пешка в руках обычных шарлатанов, стремящихся к власти и золоту. Посмотри на иерархов церкви. Эти праведники ездят не на ослах, как ты, и носят не рваное рубище, и осеняют себя далеко не двумя тростинками, связанными накрест. Этого ли хотел Отец твой? Видимо, да, когда призывал приносить ему золото, серебро и прочие ценности. А так как церковь отождествила себя с оным, то и погрязла в роскоши. Но зачем Богу золото? Смешно!
— Что ты хочешь от меня? — уже более спокойным голосом спросил Иешуа.
— Признай свою ошибку. Пусть через два тысячелетия, но признай, и в этом будет твое истинное величие! Те, кто верят в тебя, избавятся навсегда от заблуждения, этим ты действительно спасешь их.
Иешуа с удивлением посмотрел на прокуратора, встал, выпрямился и произнес твердым голосом: «Никогда! Если я не смею судить их, то тем более никому не позволю усомниться в христианстве как высшем благе для человечества! И ты не смей, раб!»
— Ничего то ты не понял, — с горечью произнес Пилат. — Рабом твоим я никогда не был, я язычник, язычником и умер. А теперь, видимо, и друзьями не будем. Не нужно мне твоего света, ибо это рабский свет, а я свободный. Прощай.
И с этими словами, прокуратор удалился прочь, а за ним и Каиафа. Один Иуда остался возле Иешуа, притихший и смирившийся. Что было, того уже не будет, да и куда ему без него! Тридцать проклятых сребреников навсегда связали их, навечно.
Разговор в этом духе мог продолжаться еще долго, но вот перерыв закончился, и все, затаив дыхание, приготовились слушать итоговую речь Анахарсиса. Все ощутили торжественность момента, когда Анахарсис с Анной в сопровождении вооруженных храмовых слуг вошли в зал и заняли свои места в судейской ложе, которую Анна распорядился установить по случаю предстоящего апофеоза. Анахарсис свое выступление начал словами: «Есть ли претензии у участников диспута к форме проведения опроса?»
В зале повисла гробовая тишина, которая казалось никогда не закончится, но была виртуозно прервана репликой Иуды: «А у вас, достопочтенный, есть претензии к участникам диспута?»
Напряженность момента постепенно пошла на убыль, и только после того, как утихли последние признаки нервозности, Анахарсис начал свое выступление.
— Господа! Пришел к завершению невиданный доселе эксперимент. В научных дебатах сошлись противники и приверженцы христианства в особенном составе, я бы сказал, золотом. Мы имели честь выслушать, с одной стороны, первоисточник, — Анахарсис указал при этом на группу Иешуа, — а с другой — наиболее авторитетных оппонентов — «антихристианинов», с легкой руки Фридриха Ницше, — кивнув в сторону философа. — Необычность диспута состояла в том, что каждая из сторон, особенно сторона Иешуа, получила уникальную возможность донести миру свою позицию в чистом виде, без наслоений и домыслов, обычно наносимых временем против нашей на то воли. Мы старались быть бесстрастными слушателями, открытыми к восприятию и пониманию позиции каждого. Я хочу подчеркнуть, что мы ни в коей мере не намерены судить или навешивать ярлыки — довольно сделано в этом плане и до нас. Наша задача — донести информацию от первоисточника и дать возможность каждому сделать осознанный вывод. Мы же, как организаторы диспута, можем предоставить вам свои мысли по этому поводу. Вот к каким выводам мы пришли после короткого совещания.
Христианская религия в угоду своим интересам, начиная со схимников, которым искалечила жизнь, загнав их в кельи только для того, чтобы привлечь как можно большее количество верующих, творила и продолжает творить зло. Это она, чтобы отвлечь внимание прихожан от насущных проблем, всячески препятствовала продвижению зарождающейся науки, сжигала или гноила в казематах ученых, миллионами уничтожила еретиков, истребляла тех, кто противился вере. В то время как здравомыслящие всячески унижались и преследовались, покорно восхвалявшие мракобесие, наоборот, незаслуженно возвеличивались и возводились в ранг святых.
Под воздействием неопровержимых фактов христианские догматики волей-неволей вынуждены были признать целый ряд положений науки, полностью разоблачающих утверждения христианских теологов.
Отмечая состоявшийся диспут, как положительный шаг в дальнейшем разоблачении христианской доктрины, я в твоем лице, уважаемый Иешуа, благодарю твоих коллег за то, что они, не покривив душой, высказали свое мнение и честно признали свои ошибки. Ты — особая, харизматичная личность, тебе сложно в одночасье отказаться от идеи единобожия, но мы уверены, что ты, как и твои коллеги, со временем поймешь всю пагубность идеи христианства и ее институтов. Именно церковь с ее служителями-попами, торгующими индульгенциями, даруя, как в средние века, блага безгрешного существования в будущей жизни, стала злокачественной опухолью на теле общества. Метастазы, к сожалению, проникли слишком глубоко. Лечение «больного» возможно только путем хирургического вмешательства, терапия в виде разоблачений и критики уже не поможет — вот наше глубокое убеждение и вывод, вынесенный из нашего диспута.
Я также благодарю группу, возглавляемую Фридрихом Ницше, за мужество и терпение, которого вам достало для того, чтобы пройти этот путь испытаний.
Надеюсь, что, используя приобретенный в дискуссии опыт, а также закалившуюся консолидацию взглядов, вы и те, кто осознал необходимость идти дальше по пути разоблачения христианства, продолжите начатую работу на страницах «Верующего...» и доведете ее до логического завершения. Мы покажем на примерах жизни знаменитостей и не только, как искажала, угнетала, коверкала, извращала и превращала их жизнь в ад на земле христианская вера, вместо того, чтобы позволить им радоваться жизни. Ведь если Бог создал человека, то не для мук и вечного страха, а именно для радости, или задача сделать человека счастливым, по Фрейду, не входила в планы сотворения мира? Человек приходит в этот мир для того, чтобы созидать, творить, познавать, изменять мир к лучшему, совершенствовать самого себя, приближаясь к изначально божественному идеалу. И если мир катится не туда, то сдвинули его с пути истинного ложные христианские ценности, которые сами по себе прекрасны, но искажены призмой церковного мракобесия. Я призываю человечество к вере, ибо так жить легче и осмысленней, но к вере в новую, чистую, нравственную религию — религию Разума! Вот Бог, на которого должно молиться человечеству ради своего выживания и процветания в эру Водолея.
Анахарсис закончил свое выступление, и Ойкумена разразилась овациями.
Порядок в котором был проведен диспут:
Задающий вопрос Отвечающий № п.п.
2 Каиафа b Иммануил Кант 1
a Фридрих Ницше 3 Иуда 2
1 Иешуа d Автор 3
a Фридрих Ницше 2 Каиафа 4
4 Понтий Пилат с Ричард Докинз 5
c Ричард Докинз 4 Понтий Пилат 6
3 Иуда b Иммануил Кант 7
d Автор 2 Каиафа 8
4 Понтий Пилат а Фридрих Ницше 9
4 Понтий Пилат d Автор 10
1 Иешуа а Фридрих Ницше 11
c Ричард Докинз 3 Иуда 12
d Автор 3 Иуда 13
2 Каиафа d Автор 14
d Автор 4 Понтий Пилат 15
1 Иешуа с Ричард Докинз 16
a Фридрих Ницше 1 Иешуа 17
1 Иешуа b Иммануил Кант 18
3 Иуда d Автор 19
2 Каиафа а Фридрих Ницше 20
d Автор 1 Иешуа 21
с Ричард Докинз 2 Каиафа 22
3 Иуда c Ричард Докинз 23
b Иммануил Кант 1 Иешуа 24
3 Иуда а Фридрих Ницше 25
4 Понтий Пилат b Иммануил Кант 26
2 Каиафа с Ричард Докинз 27
b Иммануил Кант 2 Каиафа 28
а Фридрих Ницше 4 Понтий Пилат 29
b Иммануил Кант 4 Понтий Пилат 30
с Ричард Докинз 1 Иешуа 31
b Иммануил Кант 3 Иуда 32
Верующий в бога - еще не Homo sapiens Глава 11
© Copyright: Станислав Каунов, 2020
Свидетельство о публикации №220102100669
Свидетельство о публикации №220102100669
Рецензии