Мамы умирают по-разному

Вот в бытность мою сотрудницей женского "Вивальди-оркестра" со мной вместе служила там виолончелистка, которая бессменно возглавляла группу все годы до своего ухода из оркестра с одним лишь перерывом на рождение второго ребенка, из-за декретного отпуска по которому ей даже пришлось пропустить самую знаменательную первую поездку в США, когда на ее месте сидела другая исполнительница.

А та, о которой я начала писать. Мы учились в одни годы в консерватории, только она была немного старше курсом, поэтому особенно я про нее ничего не знала.

Но на работе мне довелось познакомиться с ней намного ближе.


Так вот про маму. Ушла дочка как-то из дома по делам. Возможно, что и на работу. Было это где-то в начале лета.

 А возвратилась  к вечеру из города. Потому что проживали они в своем доме в Королеве.
 
 А мама лежит ничком в огороде вниз лицом. И уже совсем остыла за много часов. Это она утром вышла прополоть что-то в огороде.

Так  виолончелистка  потеряла   мать, не успев проститься с ней.

Так и у других бывает часто тоже.


 А вот что сейчас происходит у меня. Об этом и хочу кричать громко во все горло.

 Я сочиняю этот текст 21.10.2020 года. Уже идет второй год, как мы лежим с моей мамой в дорогом приюте  для стариков и инвалидов. Тут мы оказались не от хорошей жизни. Это каждому вполне понятно. Объясню чуть подробней, чтоб вопросов ни у кого не возникало. У меня первая группа инвалидности от последовательного разрыва в голове нескольких аневризм головного мозга. Это началось в январе 2012 года. Я перенесла  три  трепанации черепа. Левая сторона тела у меня в полном параличе. Правую немного восстановить удалось одной из массажисток. Мне перерезали слуховой нерв во время третьей трепанации. Так я еще и оглохла, что довольно обидно музыканту, которым я была до этого.

Но маме много (87) лет. Она ослепла на оба глаза от глаукомы. И в последние месяцы дома, выходя на площадку покурить  одну или две сигареты в день, сходя вниз по лестнице в квартиру. Она либо шла в другую сторону на улицу. Либо просто падала на лестнице, и сильно разбивалась в кровь. Так что помощь постоянная стала нужна и ей весь день, если мне пока только вечером и утром сменить грязные прокладки в вопросах гигиены.

Но основная причина нашего  переселения крылась и не в этом вовсе, хотя сиделку дома моей дочери тоже не поднять, да еще и с проживанием в квартире, жилая площадь которой в трех комнатах 34 кв. метра.

Но мы подверглись жестокому нападению клопов. И никакие способы борьбы их не извели до окончания. Для правильного морения надо не сидеть в обрабатываемой зоне несколько часов. А клопы все лезут снова из подвала дома. Оттуда же и  тараканы лезут тоже постоянно. Квартира на первом этаже с затопленным 40 с лишним лет подвалом.

Дочь взялась провести ремонт, пока нас не будет дома. В перекрытиях обнаружились гнезда тараканов и мышей. Крыс морили раньше, а мы всегда держим в доме кошек-крысоловок.

Так маму сломал начисто этот переезд на казенные харчи. Несколько месяцев она с судьбой сражалась. Она вылезала ночами из кровати с загородкой. Ходила в общий коридор, там снова сильно падала до крови. Она могла забраться ночью на чужую тумбочку, там сидеть часами и сильно плакать. Она и в кровати к чужим старухам забиралась, и просила их уйти к себе.

 А в моей койке она меня часто била очень сильно, и тоже прогоняла, чтобы я шла спать к себе. Я при этом умоляла маму лежать тихонько рядом, ждать утра, чтобы при свете дня разобраться, кто из  нас должен идти к себе.

Иногда и просто  падала на пол. Тогда уже приходилось ей так лежать до самого утра, и ждать, когда сильная сиделка сможет ее вернуть в кровать. Я-то одной рукой не могу теперь и этим быть полезна никому на свете.

Но сердце у  мамы очень сильное. Оно ежедневно бьется все эти горькие месяцы нашей ссылки  на поселение.

 Вот сегодня утром. Мне намеряли высоковатое давление, хотя в голове поставлен очень дорогой шпунт с одной стороны, уходящий куда-то в глотку глубоко, который должен мне его поддерживать в приличном состоянии. Но при бывшей норме гипотоника, когда и 140 было запредельным для меня, и я теряла зрение во время родов двух своих детей. Мне сейчас 180 очень высоко, да и 160 не слишком ладно.

Вот с утра мне и измерили 160. И голова болит. И глаза видят сильно хуже.

Я все же стараюсь долго сидеть для тренировки борьбы с пролежнями в кресле инвалидном, куда даже умею пересаживаться сама. Одной ногой я упираюсь в подножку кресла справа, и переваливаю непослушное тело в коляску дальше.Там опускаю подлокотник слева, и читаю или сочиняю до обеда. Обедаю из кровати, потому что после немного стараюсь спать.

 Я ежедневно пытаюсь с мамой говорить из кресла, но она меня почти не слышит. Но если при этом оказывается сиделка, она мне говорит, что мама меня слышит.

Так вот сегодня. Сиделка эта. Увидела, что  мама беспокойна. Так она маму стала... Бить... Не сильно, но обидно. А потом еще и веником ее по голове ударила. Принесла какой-то бинт,  и ей руки к загородке привязала. А мама очень тихо, но горько плачет от такого обращения. Значит, точно слышит, как с ней обращаются.

Недавно мама вдруг фруктов попросила. Их нам тут иногда дают, потому что заведение частное и  дорогое. Но тут у меня оказалась  только упаковка с бананами в шоколаде в передаче от дочери. Стали их  маме в рот закладывать, а мама вдруг в ответ.Очень просит их почистить. Но съела с удовольствием неочищенный от шоколада банан сушеный.

Знакомые мне советуют маму отпустить. Я так и поступила, и уже ее оплакала бессонными ночами. Но сердце мамы явно не хочет проститься с этой гадкой жизнью.

Пролежни все сильней затягивают тело  мамы. А сердце бьется, и  не хочет замолкать.