Жора, подержи мой макинтош!

О друзьях-товарищах

Друзья детства… Какие они всё-таки разные. Много их было у меня. Пусть и в деревне жил. А может, это даже и хорошо, что я там родился и вырос. У каждого ведь своя родина, и каждый к ней относится по-своему. Одни с любовью, другие… нет, о других пока не будем. Но свою малую родину я любил и любить буду. А эта любовь проявляется и по тому, как ты относишься прежде всего к своим родителям, к своим друзьям и подругам… Вот о друзьях и хотелось бы рассказать. О подругах тоже пока не будем. Мало ли чего!
Конечно, самого лучшего (и верного!) друга назвать могу сразу. Но о нём чуть попозже. Поберегу напоследок. Чтобы лучше запомнилось. А после него почему-то всплывает в памяти непутёвый этот мальчишка Лёшка. Алексей Баскаков, мой одноклассник. Его почему-то все называли Жоркой, даже учителя, но только Жора. И прозвище (или погоняло по-современному) у него было соответствующее – «Жора, подержи мой макинтош». Почему именно так, чуть попозже. А пока о нём самом.
Заводной парнишка был этот Жорка! А может, и сейчас где-то есть? Кто его знает, как сложилась у него судьба с тех пор, как мы с ним виделись в последний раз. А виделись мы с ним… и вспомнить даже трудно. Давно это было, очень давно. А тогда, в школьные годы, мы с ним сдружились. И ещё как! Да и потом, когда судьба разбросала нас по разным краям, не раз встречались, ходили друг к другу в гости. Разные были это, конечно, гости.
В нашей школе Алексей (или всё-таки Жорка?) появился в классе пятом, когда мать его, точнее – их баржу, на которой та работала шкипером, перевели в местный Затон. Отца у него, кажется, не было. То есть, конечно, он когда-то был, но потом куда-то исчез, по словам Жорки, и где тот находится, вроде никто и не знал. Но сынок разыскивал отца, даже письма писал тем, у кого такая же фамилия и кто на слуху был. Но те почему-то «сынку» не отвечали. Это Жорка так рассказывал.
Да, в классе пятом мы с ним и встретились. Симпатичным тот был мальчишкой, с чёрным чубчиком, свисающим на карие чуть раскосые глаза, плотного телосложения и среднего роста. Этим-то он, собственно, не сильно и выделялся среди остальных пацанов – все сельские мальчишки в основном неплохо выглядели в физическом отношении, росли на природе крепкими и здоровыми. А вот в отношении развитости общительной разница имелась.
Лёшка (или Жорка всё-таки?) везде выделялся своим свободным поведением, в любой компании был в центре внимания. Умел он повеселить публику разными шутками-прибаутками и побасенками, умел. А любимой его фразой было, конечно же, изречение «Жора, подержи мой макинтош!», взятое им из какого-то иностранного фильма. Чего Лёшку так и прозвали. Развитым тот был в этом отношении, побывал с матерью (а может, и с отцом ещё) в разных местах матушки России, многое чего видел и слышал, запоминал самое интересное и полезное, с его точки зрения. А что больше всего интересует пацанов в среднем школьном возрасте? Это так с класса пятого – шестого и далее? Конечно же, вторая половина человечества – девочки! К ним тот был весьма неравнодушен, уж точно!
Но в нашем классе его мало кто интересовал с этой точки зрения. Нет и вовсе не потому, что не было у нас достойных, по его мнению, бикс, как он выражался, нет, просто все девочки, более-менее симпатичные, уже были давно распределены на зоны внимания между другими пацанами, так сказать – аборигенами, Лёшка же был пришлым. Но в наших сёлах и деревнях было немало и других подружек, более раскрепощённых, чем наши одноклассницы. К таким тот имел более сильное предрасположение.
Учился Лёшка средне, так на троечки-четвёрочки, не больно-то ему хотелось пополнять свой багаж знаний. Но учился же! И хулиганил. Было у нас такое увлечение, как пускать дым в классе на уроках, особенно, если учительница молодая, только что выпущенная из пединститута. Хотя и немного было таких – не больно-то кто из выпускниц рвался к нам в глубинку, но всё ж по распределению некоторые попадались. Особенно среди «англичанок» – учителей английского языка.
Ох уж эти «англичанки»! Все такие молодые, все такие красивые! Сельские пацаны в буквальном смысле влюблялись в них по уши! Но куда там было им, сирым да сопливым, до таких недоступных девиц! Этих красавиц поначалу все боготворили, внимательно слушали их на уроках, запоминали английские слова, повторяли их хором, а потом вдруг охладевали. И почему? Да потому, что даже в наших деревнях находились смельчаки, которые покоряли сердца юных див. Те почему-то быстро беременели и исчезали из нашего поля зрения. А на их места присылали новых, таких же молодых и красивых. Но… веры-то в их невинность уже не было. Не стало и влюблённости. Вот и пошли тут дымы в классах.
Пустить дым никому особого труда не представлялось, нужна была только смелость (или нахальство?) Конечно, порох, пусть и дымный, никто не поджигал, опасное это дело. А вот обычную расчёску – пожалуйста. Были в наше время такие приборы для волос, которые горели не хуже пороха. Это если их просто так поджечь. А вот если завернуть в хорошую бумагу, поджечь, а потом притушить огонь, тогда они тлели внутри упаковки и пускали такой густой и чёрный дым, что прямо страх. Для этих див. А для остальных… Можно было, конечно, для таких целей использовать и киноплёнку, но её труднее было достать и сгорала та очень быстро. А вот расчёски были ведь у каждого почти мальчишки и стоили они копейки в сельмаге.
Моду на эти провокации ввёл Лёшка, так как знал он много чего всякого и разного. «Англичанки», конечно, сильно пугались, убегали даже из класса, а потом… начинались разбирательства. Так сразу определить, кто это сделал, было сложно, класс обычно молчал, как утопленник, но уж больно директор был дотошный в школе – бывший мент. Он дознавался до всего, и наказания следовали одно за другим. Так что скоро подобные проказы прекратились. Но… появились другие – начали мальчишки воздух портить во время уроков. Приносили какую-нибудь дохлую гадость и клали её под стол училке. Или сами издавали громкие и неприятные звуки во время уроков. Это вызывало не менее острую реакцию. И снова начинались разбирательства.
Да, было такое дело, было. Но не так долго. До восьмого класса. А после него многие разбежались из села: кто в разные училища, кто просто в вольную жизнь, кто куда… Но родина-то тянула к себе, приезжали мальчишки на побывки к матерям да отцам. Вот и встречались тут бывшие одноклассники. С Алексеем Баскаковым мне встречаться доводилось всё же редко, но эти встречи так запоминались…
Он убежал в вольную жизнь, устроили его мать вроде как помощником шкипера для начала на свою баржу, вроде он и работал там, поэтому появлялся в Затоне только когда заканчивалась навигация. Мне тоже в это время доводилось бывать у родителей, вот мы и встречались, в основном у него на квартире, в доме, построенном для речников. Не знаю почему, но жил он один, но одиночеством никогда не страдал – в его квартире постоянно находились гости, его друзья, подруги и знакомые, всегда там звучала музыка, сыпались шутки-прибаутки, танцульки не прекращались до поздней ночи, а то и до утра. Жизнь неслась тут развесёлая…
Конечно, Жора ничего сам не готовил – шиковать особо было не на что, но стол всегда был накрыт, пусть и по-холостяцки. Когда мы с ним встретились в первый раз в это время, он сильно обрадовался, да и я тоже. Как же! Не виделись столько времени после школы. Поговорить долго тогда не удалось, он куда-то очень спешил и поэтому пригласил меня в гости.
– Приходи ко мне, будет весело, – похлопал по плечу.
– Да неудобно как-то, я у тебя ни разу не был, – чего-то засомневался. – Да и как мать твоя посмотрит…
– Какая мать? О чём ты говоришь? Только хорошие друзья, – усмехнулся тот, – и девочки… – и опять похлопал по плечу.
– Ну, раз так, тогда приду, – выразил готовность. – А что принести? В гости ведь с пустыми руками не ходят.
– Ничего особого не надо, – призадумался слегка Жора. – Если что, пару пузырей, ну и… чего-нибудь закусить. А остальное всё будет, – рассмеялся довольный.
– Годится, – тут же согласился и тоже рассмеялся.
Вечером и собрался. Зашёл в магазин, купил две бутылки «Московской», пару банок рыбных консервов, печенья пачку, вот и всё. Дом его долго не искал, Жора объяснил хорошо, как его найти. Да и чего было его искать – второй от большой дороги в первом ряду щитовых двухквартирных построек. Да и квартиру его тоже не искал – из неё слышалась громкая музыка, веселье уже было там в полном разгаре. Зашёл, поздоровался, разговоры за столом стихли на минуту, гости уставились на меня, Жора обернулся, улыбнулся, встал со стула и встретил по-дружески.
– Проходи, садись, тут все свои, – проговорил улыбаясь. – Будь как дома…
Он уже был явно навеселе, да и другие тоже, веселье, видимо, шло давно, а может, и вовсе не прерывалось, накурено порядочно, так что рассмотреть всех в полумраке особо-то и не удалось, но лица показались как бы знакомыми – свои вроде, затонские. Девчонок явно было больше, чем мальчишек, да это и понятно. Зачем Жоре лишние рты и конкуренты? К тому же друг ещё один у него нарисовался. Так что всё пучком.
В том вечер все повеселились, конечно, здорово. А что нам было не веселиться молодым да здоровым! Гуляй – не хочу! Вот и гуляли до полуночи и дальше. Пили, танцевали, целовались… Домой я запросился первый. Жора предлагал остаться на ночь – веселье ведь ещё не закончилось, девочки не все разошлись, но… правило у меня было такое: при любой возможности и невозможности возвращаться туда, откуда пришёл. В данном случае – домой. Там всё-таки ждала мать, которая прислушивалась к каждому шороху и не могла заснуть, не убедившись, что сынок её любимый вернулся в свою боковушку, комнатку с отдельным входом в коридор. Это я знал отлично, поэтому…
Утром понежиться в постели не дал отец, поднял, едва только солнце взошло, несмотря на лёгкие протесты матери, мол, сынок приехал в отпуск, пусть отдохнёт от работы хоть здесь.
– Погулял вчера хорошо, – проговорил отец тихо, зайдя в боковушку. – Я тебе тоже хорошую прогулку приготовил. Приходи за баню, – и ушёл.
Голова, конечно, болела, принял всё-таки немало с Жорой, но возражать отцу не стал – вредно это, поднялся, позавтракал, поговорил немного с матерью и направился в указанном отцом направлении. Погода стояла весенняя, март начался уже. Ночью подмораживало ещё прилично, а с утра начинало припекать солнышко, вызывая капель с крыш. Воробьи купались в первых лужицах, на душе хоть и было всё же муторно, но хорошо… Но ещё стало лучше, когда с отцом начали пилить берёзовые кряжи. И совсем стало хорошо, когда отец ушёл на работу, а я начал их колоть. Вот это самый лучший похмелон!
В голове ещё кружились мысли о прошедшей встрече с Жорой и его компанией. Хороший парень этот Жорка! Умеет повеселиться и других повеселить! Но… всё равно что-то смущало, как-то выбивалось из колеи моей жизни. Мы на флоте тоже хорошо гуляли, но знали время, а тут… А что тут? Отпуск всё же у людей. Вот и гуляй, пока гуляется! И опять меня потянуло к Жоре. Я и направился туда через пару дней.
В его квартире ничего, кажется, и не изменилось: всё было то же самое и те же самые. Все гуляли напропалую. Ну и я вместе с ними…
Домой возвращался вроде как бы и за полночь. На «автопилоте». Чего-то похолодало сильно той ночью и скользко очень стало на дорожках. Тут, правда, и топать-то всего ничего. Но, хоть и небо вызвездилось и дорога просёлочная вроде как была видна, шлось тяжело. Ноги разъезжались в разные стороны, глаза закрывались то и дело, в голове стоял шум прошедшей гулянки. Несколько раз грохнувшись, в последний и подняться не смог даже на колени, да и закатился в какую-то яму. А там тихо, покойно и не холодно совсем – внутри-то сорокоградусная подогревает ещё. Глаза уже не открывались, жутко захотелось спать…
«Сынок, вставай! Вставай!» – откуда-то послушался голос матери. Но вставать совсем не хотелось, только спать и спать. «Вставай, замёрзнешь ведь», – уже просил голос. Тяжёлые веки дрогнули, но глаза всё никак не открывались. «Пойдём домой, пойдём» – звал её голос. Что-то дрогнуло внутри, глаза начали потихоньку открываться. В вышине ярко сверкали звёзды, слепила глаза блистающая луна. «Надо вставать! Идти!» – запульсировали мысли. Но даже пошевелиться было трудно, ноги и руки словно одеревенели. «Вставай, вставай, сынок», – снова послышался знакомый голос.
Начал потихоньку шевелить руками и ногами, они поддавались мысленному управлению, поднялся на четвереньки, приподнял голову, стал выбираться из ямы. Выбравшись, осмотрелся. Совсем недалеко и деревня моя, а тут пологий склон к реке рядом с Затоном. Идти совсем немного и осталось. Я и пошёл, тяжело переставляя застывшие ноги. И дошёл, забрёл в натопленную матерью ещё с вечера свою боковушку, разделся и плюхнулся на постель. Всё! Теперь можно спокойно спать.
Утром родители укоризненно смотрели на меня, в их взглядах звучали немые вопросы: что ты делаешь, сынок? зачем себя губишь?.. Стоило тут задуматься. Ведь если бы уснул в той яме ночью, то уж наверняка не проснулся бы. Хорошо, что этого они не знали. Но, видимо, чувствовали, особенно мать. И это в двадцать с небольшим лет?! И всё из-за чего? Из-за какого-то стакана водки, танцулек и поцелуйчиков с девочками?! Стоят ли они все вместе взятые самой жизни, причём ещё только начавшейся?! Задумался я тут, крепко задумался. И на очередное предложение Жоры снова посетить его весёленькое заведение ответил отказом, не объясняя, собственно, ничего. Просто сказал тому: не хочу. Он не стал ничего выяснять. А мне как-то неудобно даже стало, обидел вроде бы своего товарища. И чтобы загладить хоть чуть-чуть свою вину, пригласил того к себе в гости, конечно, без его любимой компании.
Жора согласился, пришёл, мы пообедали втроём вместе с матерью, отец на работе был. Матери-то я в последнюю минуту сказал, что придёт ко мне товарищ на обед. Она засуетилась, заохала, мол, нечем и угостить гостя. А чего его угощать чем-то? Что есть, то есть, успокоил мамулю. Вот и пообедали тем, что было. А что было? Что и обычно: щи зелёные с мясом, картошка тушёная да компот, всё в русской печи приготовленное. Ничего. Нормально. Хотел было ещё бутылочку поставить на стол, но передумал: зачем? Это же обычный обед.
Это и было обычным обедом. Жора вёл себя свободно за столом, уплетал всё за обе щёки, видимо, изголодался без нормальной пищи, хвалил мать, о себе немного рассказывал. А та всё допытывалась у него, что да как, интересно было всё же учительнице узнать о жизни бывшего ученика пусть и не из её класса. Он и рассказывал, и шутил. Хорошо тогда мы посидели, поговорили, Жору я проводил за село. Там и расстались. Думал, ненадолго. А оказалось, что, видимо, навсегда.
Больше с Жорой (или всё-таки Лёшей?) мы так и не виделись. Нет, я его, конечно, пытался найти, спрашивал у знакомых ребят, куда тот делся, но мало кто точно знал, где он. Поговаривали, что вроде как бы попался тот на какой-то краже, посадили его ненадолго, потом выпустили, потом он снова сел. А дальше… дальше ничего о нём не знаю. Но помню. Хороший был мальчишка «Жора, подержи мой макинтош!» Но… судьба у него сложная оказалась. Может, он и сломался, а может, где-то сейчас процветает в кругу своих деток и внучков. Кто ж его знает… Жизнь – она штука сложная, но интересная.