Верующий в бога - еще не Homo sapiens Глава 31

ЭПИКУР И ЕГО ПОСЛЕДОВАТЕЛЬ ПОЛЬ АНРИ ГОЛЬБАХ


Предисловие:
31. Я предвосхитил свой ответ на проблему. Предпосылкой для него является то, что тип Спасителя мы получили только в сильном искажении. Это искажение само по себе очень правдоподобно. Такой тип по многим основаниям не мог остаться чистым, цельным, свободным от примесей. На нем должна была оставить следы и среда, в которой вращался этот чуждый образ, еще более история, судьба первой христианской общины: она обогатила этот тип такими чертами, которые делаются понятными только в целях борьбы или пропаганды. Тот странный и больной мир, в который вводят нас Евангелия, — мир как бы из одного русского романа, где сходятся отбросы общества, нервное страдание и «ребячество» идиота, — этот мир должен был при всех обстоятельствах сделать тип более грубым: в особенности первые ученики, чтобы хоть что-нибудь понять, переводили это бытие, расплывающееся в символическом и непонятном, на язык собственной грубости, — для них тип существовал только после того, как он отлился в более знакомые формы... Пророк, Мессия, будущий судья, учитель морали, чудотворец, Иоанн Креститель, — вот сколько было обстоятельств, чтобы извратить тип... Наконец, не будем низко оценивать proprium всякого великого почитания, в особенности сектантского почитания: оно сглаживает оригинальные, часто мучительно-чуждые, черты и идиосинкразии в почитаемом существе — оно даже их не видит. Можно было бы пожалеть, что вблизи этого интереснейшего из decadents не жил какой-нибудь Достоевский, т. е. кто-либо, кто сумел бы почувствовать захватывающее очарование подобного смешения возвышенного, больного и детского. Еще одна точка зрения: тип мог бы, как тип d;cadence, фактически совмещать в себе многое и противоречивое: такая возможность не исключается вполне. Однако все говорит против этого, именно: предание должно было бы в этом случае быть вполне верным и объективным — а все заставляет предполагать противоположное. Обнаруживается зияющее противоречие между проповедником на горах, море и лугах, появление которою так же приятно поражает, как появление Будды, хотя не на индийской почве, и тем фанатиком нападения, смертельным врагом теологов и жрецов, которого злость Ренана прославила как «le grand maitre en ironie». Я сам не сомневаюсь в том, что обильная мера желчи (и даже esprit) перелилась в тип учителя из возбужденного состояния христианской пропаганды: достаточно известна беззастенчивость всех сектантов, которые стряпают себе апологию из своего учителя. Когда первой общине понадобился судящий, сварливый, гневающийся, злостный, хитрый теолог против теолога, она создала себе по своим потребностям своего «Бога»: без колебания она вложила в его уста те вполне не евангельские понятия, без которых она не могла обойтись, каковы: «будущее Пришествие», «Страшный суд», всякий род ожидания и обещания.
Фридрих Ницше. «Антихристианин. Проклятие христианству




Глава 31
ЭПИКУР И ЕГО ПОСЛЕДОВАТЕЛЬ
ПОЛЬ АНРИ ГОЛЬБАХ
Ольгерд неоднократно собирался приступить к главе об Эпикуре и его последователях, но все как-то не складывалось. И даже попросил Уицрик, на всякий случай, чтобы она никому ее не отдала. Он давно интересовался школой эпикуреизма и частенько заглядывал к Диогену Лаэртскому, чтобы восстановить в памяти ранее прочитанное.
Как философское учение эпикуреизм характеризуется механистическим взглядом на мир, материалистическим атомизмом, отрицанием телеологии и бессмертия души, этическим индивидуализмом и эвдемонизмом; носит ярко выраженную практическую направленность. Согласно эпикурейцам, миссия философии сродни врачеванию: ее цель — излечить душу от страхов и страданий, вызванных ложными мнениями и вздорными желаниями, и научить человека блаженной жизни, началом и концом которой они считают наслаждение.
В Афинах эпикурейцы собирались в саду, принадлежавшем Эпикуру. Отсюда пошло второе название школы — «Сад», или «Сад Эпикура», а ее обитателей называли философами «из садов». Школа представляла собой общину друзей-единомышленников, живущих в соответствии с принципами философского учения Эпикура. На воротах школы была надпись: «Гость, тебе здесь будет хорошо; здесь удовольствие — высшее благо», а у входа стояли кувшин с водой и хлебная лепешка. В школу допускались женщины и рабы, что по тем временам было довольно необычно. Жизнь внутри эпикурейской общины была скромной и неприхотливой; в отличие от пифагорейского союза, эпикурейцы не считали, что имущество должно быть общим, поскольку это могло бы стать источником недоверия между ними. Основой эпикурейского союза выступали верность учению Эпикура и почитание его личности. В школе практиковался ряд философских упражнений, являвшихся неотъемлемой частью эпикурейского образа жизни: беседы, анализ своих поступков, чтение трактатов Эпикура, заучивание наизусть основных положений учения, например, четвероякого лекарства.
Эпикур предвидел возникновение христианства, предупреждал об его опасности и учил:
Не должно бояться богов,
не должно бояться смерти,
благо легко достижимо,
зло легко переносимо.
Личность Эпикура в кругах, его окружавших (школа), играла первостепенную роль, выступая воплощением мудрости и образцом для подражания. Он сам установил для своих учеников принцип: «Делай все так, будто на тебя смотрит Эпикур» (Сенека, Письма к Луцилию, XXV, 5). Видимо, поэтому его изображения можно было встретить в школе повсюду: на глиняных и деревянных табличках, и даже на перстнях. Хотя, стоит отметить, что, в отличие от Пифагора, он никогда не обожествлялся своими последователями.
Школа Эпикура просуществовала почти 600 лет (вплоть до начала IV в. н. э.), не зная раздоров и сохраняя преемственность учеников, которые, по словам Диогена Лаэртского, были прикованы к его учению словно песнями Сирен (Диоген Лаэртский, X, 9). Самым видным из них был Метродор из Лампсака, скончавшийся на семь лет раньше учителя. В полемически заостренной форме он подчеркивал, что источником всех благ являются чувственные наслаждения. В своем завещании Эпикур просит своих товарищей по школе каждый месяц собираться в память о нем и о Метродоре, а также позаботиться о детях Метродора. Преемником Эпикура в руководстве школой стал Гермарх из Митилены, а затем Полистрат.
Довольно рано эпикуреизм проникает на римскую почву. Во ІІ в. до н.;э. Гай Анафиний излагает учение Эпикура на латинском языке. А в І в. до н.;э. в окрестностях Неаполя возникает эпикурейская школа Сирона и Филодема, ставшая в период упадка республиканских учреждений Рима главным центром культуры и просвещения в Италии. В поместье Филодема собирается цвет образованного римского общества, в том числе знаменитые римские поэты Вергилий и Гораций.
Эпикуреизм приобретает массу сторонников и последователей среди римлян. Среди них наиболее выдающимся и известным является Тит Лукреций Кар, чья поэма «О природе вещей» сыграла огромную роль в распространении эпикуреизма. В условиях гражданских войн и социальных потрясений Лукреций Кар ищет в философии Эпикура путь достижения безмятежности и невозмутимости духа. Согласно Лукрецию, главные враги человеческого счастья — страх перед преисподней, страх загробного возмездия и страх перед вмешательством богов в жизни людей, порожденные неведением относительно истинной природы человека и его места в мире. В их преодолении Лукреций видит основную задачу своей поэмы, ставшей своеобразной энциклопедией эпикуреизма.
В конце ІІ в. н. э. по распоряжению эпикурейца Диогена в городе Эноанды в Малой Азии высечены гигантские надписи, с целью ознакомить сограждан с учением Эпикура.
Эпикуреизм получает широкое распространение в эпоху Возрождения. Его влияние прослеживается в произведениях Лоренцо Валла, Ф. Рабле,
К. Раймонди и др. В Новое время близкие эпикуреизму учения выдвигаются такими мыслителями, как Ф. Бэкон, П. Гассенди, Ж. Ламетри, П. Гольбах, Б. Фонтенель и др.
Вот пример положительного влияния индоктринации на воспитание личности. Гольбах Поль Анри — французский философ (по происхождению немец), писатель, просветитель, энциклопедист, выдающийся систематизатор идей французских материалистов, один из людей, на чьих трудах вызревала революционная французская буржуазия. Родился 8 декабря 1723 г. в немецком г. Гейдельсгейм (Пфальц). Его отцом был мелкий торговец. ­Неизвестно, как сложилась бы жизнь Гольбаха, если бы в семь лет мальчик не стал сиротой и не был взят под опеку брата скончавшейся матери. В двенадцать лет подросток оказался в Париже — городе, с которым была связана вся его дальнейшая жизнь. Дядя посоветовал племяннику поступать в Лейденский университет. В стенах этого учебного заведения Гольбаху довелось слушать лекции великих ученых, изучать передовые теории естествознания. Самыми любимыми предметами юноши были геология, минералогия, химия, физика, увлекался он философией, изучением трудов английских материалистов.
В 1749 г., окончив университет, он вернулся во французскую столицу, обладая достаточно большим багажом разносторонних познаний. Благодаря дяде Поль Анри был прекрасно обеспечен и получил титул барона, что предоставило ему возможность заниматься любимым делом — науками и философией, не думая о пропитании. Парижский салон Гольбаха стал местом встреч философов и ученых, политиков и представителей мира искусства, которые стремились нести в массы идеи просвещения. В число гостей салона входили, например, Руссо, Дидро, Монтескье, Адам Смит, Юм и др. Постепенно он превратился в настоящий центр философской мысли в масштабе всей страны.
Дома у Гольбаха часто собирались энциклопедисты, но ролью гостеприимного хозяина он не ограничивался, внося огромный вклад в издание «Энциклопедии, или Толкового словаря наук, искусств и ремесел» и как автор огромного количества статей по естествознанию, религии, политике, и как редактор, консультант, библиограф, и, наконец, как спонсор. Участие в «Энциклопедии» красноречиво продемонстрировало его серьезные познания во многих научных сферах и яркий талант популяризатора. В академической среде Гольбах завоевал репутацию замечательного натуралиста. Берлинская и Маннгеймская академии наук избрали его почетным членом, а в сентябре 1780 г. такое же звание ему было присвоено Императорской Академией наук (Санкт-Петербург).
Еще одним значимым направлением деятельности Гольбаха была антирелигиозная пропаганда, направленная как против католицизма в целом, так и против священнослужителей. Первой ласточкой стала работа «Разоблаченное христианство» (1761), после которой последовал ряд критических сочинений, выходящих без подписи автора или под придуманными именами.
Наиболее значительным и известным трудом Гольбаха считается «Система природы, или О законах мира физического и мира духовного» (1770). Он представлял собой систематизацию воззрений естествоиспытателей и материалистов XVIII ст., разностороннюю аргументацию их системы мировоззрения. «Библия материализма», как прозвали эту фундаментальную работу после опубликования, не осталась незамеченной, более того — возникает потребность в еще одном издании, на свет одна за другой появляются написанные от руки копии книги. Ее успех внушал немалое беспокойство церкви и властям, и в итоге она оказывается в списке запрещенных книг, а в августе 1770 г. парламент Парижа приговорил «Систему природы» к публичному сожжению. Гольбах остался безнаказанным только благодаря отличной конспирации, ведь авторство он держал в секрете даже от друзей.
После 1770 г., в атмосфере вызревания буржуазной революции, Гольбах продолжает развивать нашумевшую «Систему природы» в целом ряде работ, которые составили десяток томов. Среди них были работы «Социальная система», «Естественная политика», «Всеобщая мораль», «Этократия» и др., в которых, по большому счету, содержалась новая революционно-буржуазная программа в социально-политической сфере. Красной нитью во всех сочинениях философа-материалиста проходила мысль о необходимости просвещения, донесения до народа истины, освобождения его от теологических заблуждений, которые губительны для него.
Гольбаху принадлежит заслуга перевода на французский язык работ, написанных шведскими и немецкими учеными, философами прошлого. В период с 1751 по 1760 г. им было опубликовано не меньше тринадцати томов таких трудов. Он не просто переводил чужие работы, а сопровождал их комментариями, вносил изменения и дополнения, причем достаточно ценные, что позволяет говорить и о такого рода вкладе в некоторые научные отрасли.
 Последней датой в биографии знаменитого просветителя стало
21 июля 1789 года. А вот высказывания и цитаты Поля Анри Гольбаха, в которых дана оценка злодеяний христианства, стали основанием пирамиды атеизма и живы до сих пор.
Евангелие действительно принесло «не мир, но меч». От апостолов и до нашего времени христианский мир раздирается ненавистью, преследованием и яростью.
Если бы в этом мире не было зла, человек никогда не помышлял бы о божестве.
Служители Церкви очень часто позволяли народам с оружием в руках защищать дело Божье, но они никогда не допускали бунта против реального зла и очевидного насилия.
Истина являет себя лишь здоровому духу в здоровом теле.
Можно подумать, что религиозная мораль только для того и придумана, чтобы разрушить общество, превратить людей в первобытных дикарей.
Говорят, что бог терпелив. Но терпеть явное зло — не значит ли обнаруживать бессилие или даже соучастие в этом зле?
Делать счастливыми других — вот самый верный способ стать счастливым в этом мире; быть добродетельным — значит заботиться о счастье себе подобных.
Догмы всякой религии оказываются нелепостью с точки зрения другой религии, проповедующей иные, столь же бессмысленные доктрины.
Выбор религии народом всегда определяется его правителями. ­Истинной религией всегда оказывается та, которую исповедует государь; истинный бог — тот бог, поклоняться которому приказывает государь; таким образом, воля духовенства, которое руководит государями, всегда оказывается и волей самого бога.
Гений — это зрение, схватывающее одним взглядом все пункты обширного горизонта.
Долой разум! — вот основа религии.
Друг, бесполезный для своего друга, становится для него чужим человеком.
Духовенство было бы весьма недовольно, если бы его духовный труд оплачивался духовно.
Говорить, что нравственные идеалы врожденны или представляются результатом инстинкта, — это все равно что утверждать, будто человек способен читать, не зная еще букв алфавита.
Говорить, что религия недоступна разуму, — значит допускать, что она не создана для разумных существ; значит согласиться с тем, что сами доктора богословия ничего не смыслят в тайнах, которые они каждодневно проповедуют.
Всякая религия по сущности своей нетерпима как в силу своих принципов, так и в силу своих интересов.
Невежество — первая предпосылка веры, и поэтому Церковь так высоко его ценит.
Незнание естественных причин заставило человека создать богов; обман превратил их во что-то грозное.
Мораль не имеет ничего общего с религией... религия не только не служит основой морали, но скорее враждебна ей. Истинная мораль должна быть основана на природе человека; мораль религиозная всегда будет зиждиться только на химерах и на произволе тех людей, которые наделяют бога языком, часто в корне противоречащим и природе, и разуму человека.
Не бог создал человека по своему образу и подобию, а человек всегда творил бога по своему образцу, наделяя его своим умом, своими качествами, особенно — пороками.
Незнание природы является корнем тех неизвестных сил, перед которыми так долго трепетал человеческий род, и тех суеверных вероучений, которые были источниками всех его бедствий.
Некий шутник правильно заметил, что «истинная религия всегда та, на чьей стороне государь и палач».
Никакой бог ничего не поделает с тем человеком, который настолько неразумен, что пренебрегает общественным мнением, игнорирует приличия, попирает законы и обрекает самого себя позору и проклятию своих ближних. Всякий здравомыслящий человек легко поймет, что в этом мире уважение и любовь окружающих нужны для его собственного счастья и что для всех, кто вредит себе своими пороками и навлекает на себя презрение общества, жизнь становится мучительным бременем.
Мораль должна быть основана на менее шаткой базе, нежели пример бога, которого можно назвать добрым, только упрямо закрывая глаза на все зло, поминутно творимое или допускаемое им в этом мире.
Мораль есть единственный культ, единственная естественная религия человека на земле, единственное, что должно занимать его в этом мире. Только выполняя требования этой морали, мы можем считать себя выполняющими божественную волю. Если действительно бог сделал человека тем, что он есть, то, стало быть, бог наделил его и ­чувством самосохранения, и стремлением к счастью. Если это бог сотворил нас разумными, значит, он пожелал, чтобы мы считались с его разумом, разбираясь, где добро и зло, полезное и вредное. Если он сделал нас существами общественными, значит, он хотел, чтобы мы жили в обществе и стремились к его сохранению и благополучию.
Никакой необходимости верить в бога нет, а самое разумное — о нем вовсе не думать.
Поклоняться богу — значит поклоняться вымыслу, созданному человеческим воображением, или попросту поклоняться тому, чего нет.
Полагать, что мы обязаны верить в вещи, недоступные нашему разуму, так же нелепо, как утверждать, что бог требует, чтобы мы летали, не имея крыльев.
Поклонники бога ревнивого, мстительного и кровожадного — таков со всей очевидностью бог иудеев и христиан — не могут быть ни сдержанны, ни терпимы, ни человечны. Поклонники бога, которого могут оскорбить мысли и убеждения его слабых творений, который присуждает к вечным мукам, к истреблению всех, исповедующих иное вероучение, точно так же неизбежно должны быть нетерпимы, жестоки и злопамятны.
Правосудие есть основание всех общественных добродетелей.
Приверженность любой системе воззрений — не что иное, как результат привычки; уму так же трудно отказаться от привычного образа мышления и усвоить новые представления, как телу — действовать и жить, не пользуясь свойственными ему способностями и органами.
Пытаться излечить людей от пороков, не искоренив в них предрассудков, — бесполезно.
Религия есть не что иное, как искусство занимать ограниченный ум человека предметом, которого он не в состоянии понять.
Нравственность есть наука об отношениях, существующих между людьми, и об обязанностях, вытекающих из этих отношений.
Ожидание будущего блаженства и страх будущих мучений лишь помешают людям думать о том, чтобы стать счастливыми здесь, на земле.
Отрекитесь навсегда от суеверия, могущего принести лишь несчастье; пусть вашей единственной религией будет естественная мораль; пусть вашей неизменной целью будет счастье, а вашим руководителем — разум, и да поможет вам добродетель достичь этой высокой цели; пусть эта добродетель будет вашим единственным богом. Любить добродетель и жить в добродетели — вот единственный способ поклоняться богу. Если действительно есть бог, заботящийся о своих творениях, бог справедливый, добрый и мудрый, он не прогневается на вас за обращение к разуму.
От суеверия следовало бы лечить, как от запоя: суеверие — хроническое заболевание, поддающееся излечению. Правда, никогда нельзя быть уверенным, что эта болезнь не даст рецидива.
Блаженны нищие! Блаженны плачущие! Блаженны страждущие! Горе тем, кто живет в довольстве и веселье! Таковы те редкостные открытия, которые провозглашает христианство.
Религия по существу своему — враг человеческих радостей и человеческого благоденствия. Что такое святой с точки зрения всех религий? Это человек, который молится, постится, занимается самоистязанием, бежит от мира; которому, как сове, хорошо только в полном одиночестве.
Нельзя жить счастливо, если все время дрожишь от страха.
Ни один человек не может быть героем в глазах своего лакея. Неудивительно, что бог, из которого священники делают пугало для других, мало пугает их самих и почти не оказывает никакого влияния на их поведение.
Всякий, кто серьезно задумается над религией и ее сверхъестественной моралью, кто трезво взвесит все ее преимущества и недостатки, сможет убедиться, что религия и ее мораль вредны человечеству и, во всяком случае, противоречат природе человека.
В вопросах религии людей можно назвать взрослыми детьми.
Возмездие в жизни загробной не что иное, как призрак, выдуманный для помрачения человеческого разума, изобретенный для того, чтобы обмануть и сбить с толку людей, чтобы навсегда лишить их спокойствия и превратить в послушных рабов духовенства.
Все религии, какие мы только видим на земле, дают нам лишь клубок вымыслов и бредней, возмущающих ум.
Страх всегда был и будет самым верным средством обмана и порабощения людей.
Страх перед богом останавливает от греха только тех, кто не способен сильно желать или уже не в состоянии грешить.
Суеверие — явление преходящее; никакая сила не может быть долговечной, если она не основывается на истине, разуме и справедливости.
Что бы ни говорили наши богословы, не стоит большого труда понять, что христианское вероучение в конечном счете устанавливалось всегда властью императоров и королей; богословские догмы, якобы наиболее угодные богу, в каждой стране преподавались народу посредством вооруженной силы; истинной оказывалась всегда та вера, которую исповедовал государь; правоверными считались всегда те, кто обладал достаточной властью и силой, чтобы истребить врагов, которые объявлялись врагами самого бога.
Чтобы постичь истинные основы морали, людям нет необходимости ни в богословии, ни в откровениях, ни в богах; для этого достаточно простого здравого смысла.
Чтобы счастье наше было полным, мы нуждаемся в привязанности и помощи окружающих нас людей; последние же согласятся любить и уважать нас, помогать нам в наших планах, работать для нашего счастья лишь в той мере, в какой мы готовы работать для их благополучия; эту необходимую связь называют нравственным долгом, нравственной обязанностью.
Человек — это восприимчивое, чувствующее, разумное и рассудительное существо, стремящееся к самосохранению и счастью.
Человеческий род во всех странах стал жертвой священнослужителей; они назвали религией системы, изобретенные ими для покорения человека, воображение которого они пленили, рассудок которого они за­тмили, разум которого они стараются уничтожить.
Чем внимательнее мы будем изучать религию, тем больше будем убеждаться, что ее единственная цель — благополучие духовенства.
Смерть за какое-либо убеждение так же мало доказывает истинность или превосходство этого убеждения, как смерть в сражении ни в какой степени не может служить доказательством правоты государя, ради интересов которого многие безумцы готовы отдать свою жизнь.
Совесть — это наш внутренний судья, безошибочно свидетельствующий о том, насколько наши поступки заслуживают уважения или порицания наших близких.
Стоит только непредубежденными глазами взглянуть на вещи, чтобы убедиться, что священники — чрезвычайно опасные люди. Они ставят себе целью господствовать над умами, чтобы иметь возможность грабить кошельки.
Уживчивость, терпимость, человечность — эти основные добродетели всякой моральной системы — совершенно несовместимы с религиозными предрассудками.
Человек всегда будет искать наслаждений, потому что ему свойственно любить все, что скрашивает и делает приятным существование; никогда не удастся заставить человека любить неудобства и несчастья. Христианская мораль, словно нарочно придуманная для того, чтобы сковать человеческую природу и поработить ее выдуманным призракам, не имела поэтому никакого влияния на большинство людей. Она послужила лишь тому, чтобы измучить, истерзать некоторые слабые и легковерные души, и не смогла удержать ни одного человека, увлеченного сильной страстью или укоренившейся привычкой.
Религия представляет собой узду для людей, неуравновешенных по характеру или пришибленных обстоятельствами жизни.
Религия утешает лишь тех, кто не способен охватить ее в целом; туманные обещания наград могут соблазнить только тех людей, которые не в состоянии задуматься над отвратительным, лживым и жестоким характером, приписываемым религией Богу.
Самое недостоверное во всякой религии — это ее основа.
Священники скоро заметили, что, работая на богов, они работали на себя, что они могут невозбранно приложить руки к дарам, обетам и жертвам, приносимым существам, которые никогда не предъявляли требований на все эти вещи.
Человек суеверен только потому, что пуглив; он пуглив только потому, что невежественен.
 Ольгерд закончил главу и тут же поспешил дать прочитать Лене.
 — Я считаю, — без тени сомнения заявила она после прочтения, — что каждое высказывание Поля Анри созвучно мыслям его земляка Фридриха Ницше, изложенным в шестидесяти двух главах «Антихристианина. Проклятия христианству».
— Несомненно, — согласился Ольгерд, — и будет полезно для вынесения вердикта мракобесию.