Кровавый ангел

Глава 1
Мрачное воскресенье
Этот воскресный день не обещал тепла и солнца. На рассвете Олаф очнулся от неприятного видения, которое ворвалось в его сознание, пока он пребывал во сне. Ему снилось, будто он присутствует на чьих-то похоронах и вроде  как скорбит, а о ком – не ясно. Открыв глаза, он ощутил настоящую боль в сердце – этот сон пустил в его душу каплю какой-то неосознанной горечи. А за окном утреннее небо, едва просветлев после ночи, затянулось свинцовыми тучами…
Нет, сегодня он не пойдет в адвокатскую контору. Не станет Олаф перебирать кипу бумаг, не будут приходить к нему люди, потерявшие близких и задумавшиеся о вступлении в наследство. Это было вчера, то же самое будет завтра, а сегодня у него выходной.
Несмотря на дурной сон и отвратительную погоду, настроение у него было прекрасным: он молод, влюблен, и сегодня его ждет встреча с любимой женщиной. Олаф встретил свою Талину ровно два года назад в этот день, когда  будучи курсистом правовой академии Рессодена, приехал на каникулы в родной Хельсинки. Он, стремясь развлечься, отправился с другом в один паб, чтобы выпить пива и сыграть в карты, а сам влюбился в жгучую брюнетку, отплясывающую там нечто, похожее на канкан. Олаф был счастлив любить взаимно, но почему-то его выбор не приняли в семье. Именно поэтому в тот же год ему пришлось идти работать клерком и поселиться в трущобах – на иное просто не хватало денег. Сейчас, когда академия осталась позади, и наметилось повышение по службе, жить стало лучше. Поэтому, наверное, пора сделать это. Нужно связать свою жизнь с Талиной – наверное, она не будет против этого.
Олаф, сварив себе кофе, открыл свежую газету. Вообще-то  издание называется «Путешествия», но почему же везде суют эту пресловутую политику? Да, очень ему интересно, как финны и немцы друзьями стали. Олаф, пробежав глазами по заголовкам, пролистал газету к концу и погрузился в чтение статьи о вулканах Исландии.
Но спокойно читать он не мог. Перед глазами стояла красавица Талина в милом розовом платье с белыми гипюровыми ленточками, и Олаф уже представлял, как засверкают счастьем ее глаза, когда он сделает ей предложение руки и сердца сегодня.
Олаф, чтобы хоть чем-то себя занять до вечера, долгожданного часа встречи с Талиной, открыл ящик своего рабочего стола и достал оттуда стопку писем. Хоть они с Талиной  жили в соседних районах города и имели возможность разговаривать по телефону, предпочитали им бумагу и перо. Это более романтично. Вчерашний клерк и сегодняшний адвокат имел обостренное ощущение красоты.
– Что тут у нас? – проговорил вслух Олаф, на мгновение оторвавшись от писем, чтобы поставить в граммофон новую пластинку. – Венгерская музыка. Купить – купил, а так еще и не послушал.
С музыкой окунаться в чтение романтических посланий было еще приятнее. Но письма, которые он уже сотый раз перечитывал, Олаф знал уже наизусть, поэтому скоро и это дело его утомило. Он взглянул на часы – как же долго до вечера! Можно еще успеть съездить на  другой конец города за свежими розами для Талины.
Выключив граммофон и одевшись, как всегда, исключительно опрятно, хоть и не совсем респектабельно, Олаф вышел из дома и отправился в район Круунунхака на крытый рынок, надеясь отыскать там белые розы. Да, пусть будут белые, а не красные. Они как-то нежнее выглядят.
Всю дорогу моросил мелкий противный дождь. Олаф ненавидел Хельсинки  да и вообще  всю Финляндию за такой климат. Его город был всегда мрачен – это так давило на него. Но сегодня почему-то все вокруг было таким ярким, мелкий прохладный дождь приятно капал ему на лицо и руки без перчаток, а угрюмые люди казались такими приветливыми!
Вернувшись домой, Олаф с порога услышал, как играет граммофон. Надо же, он его вроде бы  выключал… Хотя, наверное, только подумал это сделать, но отвлекся и забыл. Играла манящая мелодия. Он подошел ближе и растворился в прекрасных звуках. Если бы еще и текст был таким же прекрасным… А то, если вслушиваться, то это исповедь самоубийцы. И лейтмотивом всей песни такое актуальное сегодня «мрачное воскресенье» на английском языке. «Популярная песня, на многие языки переведена», – подумал  тогда он, мысленно сопоставляя иностранные слова со своим пониманием их.
Но упиваться красивым мотивом, хоть и таким печальным, счастливый Олаф сегодня явно не собирался. К семи часам вечера он надел свой новый костюм с классической белой сорочкой, уложил фиксатуаром волосы, начистил до блеска черные туфли. Букет белых роз, в кармане пиджака – изящное серебряное колечко с гранатом для Талины… И заготовленные заранее в мыслях пылкие признания. Все самое лучшее, что только может с ними случиться, ждет их впереди.
На пересечении Сенатской площади и Алексантеринкату он встретился с Талиной. Она как всегда томно смотрела на него  и была одета совершенно роскошно, словно и не работала в простом пабе. Молодая женщина тоже хотела сказать Олафу нечто важное.
– Спасибо большое  за цветы – они прекрасны, но… – опустив в смущении глаза, Талина вернула ему букет. Улыбка стерлась с его лица. Олаф с самого начала заподозрил что-то неладное. – Но мы больше не можем быть вместе. Я пришла на встречу с тобой в последний раз.
– Но что случилось, Талина? – едва смог произнести он после минутного потрясения. – Мы же все время были вместе… Все так внезапно…
– Я полюбила другого, – свинцовым шаром скатилось с ее губ.
– А как же то, что было между нами? Как же любовь? – едва не плача, произнес Олаф.
– Да не было никакой любви, – она говорила это так легко, словно признавалась в этом не впервые.
– Прощай, Талина, – произнес он, и, бросив букет роз к ее ногам, ушел прочь.
Олаф угрюмо брел в сторону Лиисанкату. Жизнь его лишилась красок в одно мгновение, он остался один во всем мире. Можно  вообще-то  вернуться домой, к родителям. Скорее всего после расставания с Талиной  они его снова примут, но Олаф не думал об этом. В голове заевшей пластинкой играло «Мрачное воскресенье», и хотелось просто взять и броситься под поезд. Эта Талина  наверняка  нашла себе мужчину богаче. Кому нужен начинающий адвокат, конторская крыса? Говорил ему отец, что эта танцовщица распутница, а он думал, что любовь к нему ее образумит. Самое большое заблуждение в его жизни. Как можно быть таким идиотом в двадцать два года?
Он набрел на какой-то кабак неподалеку от сквера Агриколы. «Проницательный лис» – красивое название. Но Олафу было на все наплевать. То он хотел броситься под поезд, то напиться. В данный момент ему хотелось пропить все деньги, которые он планировал потратить в этот вечер на свидание с любимой Талиной.
Это место было очень уютным – приглушенный электрический свет, приятная музыка, небольшое количество посетителей. Олаф, достав из бумажника пять марок, отдал их бармену и сказал: «Что угодно на эти деньги».
– Могу предложить пинту «Хейнекен», – равнодушно проговорил служитель злачного места и, получив немое согласие, наполнил бокал светлым пивом.
Олаф под легкомысленные мотивы, воспроизводимые кабацким граммофоном, думал о своей несчастной любви, упущенном счастье  и о смерти, которая, наверное, даст ему вечный свет и покой. Он не заметил, как рядом с ним у барной стойки пристроился молодой мужчина с длинными волосами цвета льна. Незнакомец носил довольно изящный черный плащ с шелковым светлым платком на шее. Щеголь. Наверняка актер Национального Театра – эта богема лучше не поужинает, но нарядится.
– Что, напиваетесь, нуори мьёс Канерва? – этот господин был не из робких, если мог так легко заговорить с человеком, который видел его впервые.
– Откуда вы меня знаете? – удивился Олаф, взглянув на него. А вообще  этот парень выглядел дружелюбно. Как и все в этом пабе.
– Как не знать адвоката с Алексантеринкату, – проговорил господин в плаще, сделав глоток капучино. Он пришел сюда не для того, чтобы напиваться. Ему нравилось, как здесь варят кофе.
– Только перестал быть клерком, и уже стали узнавать в незнакомом кабаке, – угрюмо усмехнулся Олаф. 
– Как же без этого, нуори мьёс Канерва, как же без этого? – тоном давнего приятеля  говорил с ним незнакомец. – Я тоже с низов начинал, знаете ли.
– Да что мне эта карьера, когда все плохо, – произнес Олаф, снова положив деньги перед барменом и попросив теперь водки.
– Только не говорите, что вам разбили сердце, нуори мьёс Канерва, – усмехнулся этот человек, глядя прямо в глаза Олафу.
– Именно, – признался он. Где, как ни в злачном месте,  изливать душу незнакомым людям? – Я так любил ее, хотел связать с ней жизнь… Трудился в конторе, чтобы заработать повышение – все для того, чтобы ей было со мной хорошо, чтобы она не ограничивала себя в средствах. Хотел сделать сегодня ей предложение руки и сердца, а она сказала, что полюбила другого!
И Олаф разрыдался. Редко можно увидеть, как мужчина так убивается из-за отвергнувшей его женщины.
– Наверняка нашла себе мужчину богаче и старше, – он в запале обиды  ударил по стойке. – Я теперь не знаю, как мне жить – мне хочется просто взять и умереть!
– Знал я многих юношей и девушек, которые бросались в залив вниз головой от неразделенной любви. Вот придурки, – вроде бы равнодушно, но с тенью досады произнес незнакомец.
– Значит, я тоже буду придурком, – проговорил Олаф и, выпив залпом рюмку «Ярви», встал с места. – Прощайте, господин… Простите, не знаю, как вас зовут. Можете не представляться – мне все равно, какое у вас имя.
– До свидания, нуори мьёс Канерва, – беспечно махнул ему вслед рукой случайный собеседник.
И Олаф ушел прочь из «Проницательного лиса». Внезапно он почувствовал, что больше ничего ему не страшно. И кажется, последняя нить, связующая его с воспоминаниями о счастливом да и несчастливом тоже  прошлым, оборвалась – он больше не держался за то, что было. Олаф не держался за жизнь. Ему просто хотелось слиться с вечностью, стать духом, ветром… И он ушел на железнодорожный вокзал. В скором времени оттуда отъезжал поезд. Машинист не успел ничего сделать, а безумца было не спасти.

Глава 2
Сбросив путы одиночества
Талина узнала о том, какая участь постигла ее отвергнутого поклонника, вскоре после случившегося. Она, сумев так легко его бросить, не смогла его отпустить и простить себя. Да, то, что было между ними, было лишь иллюзией любви – определенно, она питала к нему чувства… Но  увы, бывает такое, что ты любишь не человека, а его приятную внешность и нежный голос. Видимо, она приняла когда-то за любовь обычную симпатию, а ему, таким образом, дала пустую надежду.
Но прошлое должно оставаться в прошлом – оно для мертвых, а она жива. Живым полагается еще и будущее. Тот, кого она любила по-настоящему и кого предпочла несчастному Олафу, помог ей отучиться от дурной привычки оглядываться назад. Вместе они ступили в будущее спустя год, дав друг другу клятву верности у алтаря.
Им пришлось пережить и первые ссоры,  и ее попытки вернуться к прошлому, которое якорем тянуло за душу, и зимнюю войну, и ноябрьскую бомбардировку… Война лишила их крова, поэтому в ее начале Талина с мужем перебралась в дом своих покойных родителей на окраине города. С тех пор маленькая семья Талины делила тот дом с ее родной сестрой и маленьким племянником.
– Вот тебе деньги и бидон, дойди до Эккерстрёмов – наверное, они только что подоили свою козу, – наставляла своего сына молодая вдова, добрая Аннели.
– Но только ночью была воздушная тревога, – проговорил мальчик, будто опасаясь того, что она повториться.
– Это враги – они специально пугают нас, чтобы посеять панику среди мирных жителей и солдат, – утешала его мать. – Но ты не бойся, милый, – скоро все пройдет… Наверное.
И мальчик ушел из дома. Он панически боялся войны. Каждую ночь бедный ребенок молился, прося у бога не за себя, а за близких – чтобы в случае беды они остались жить. Ему было неясно, почему война началась и зачем она продолжается, но он мечтал о том, что когда-то все это прекратиться. Чтобы хоть как-то себя успокоить и  приглушить в душе страх, который кричал в нем во весь голос, мальчик стал насвистывать себе под нос какую-то мелодию.
Он так увлекся своими мыслями и фантазиями о том, что случится, если ужас войны, упаси боже, снова коснется его семьи, как это случилось в тридцать девятом, когда погиб его отец, что случайно налетел на мужчину, который шел ему навстречу. Этот человек был молод и обладал довольно приятной внешностью.
– Простите, пожалуйста, я не нарочно, – мальчик поднял испуганный взгляд на прохожего. Но тот лишь добродушно взглянул на него и улыбнулся.
– Не стоит, мой друг, – ласково произнес прохожий. – Все хорошо. Но почему ты такой маленький, а гуляешь по улице в такое неспокойное время один?
– Меня мама за молоком к знакомым отправила, – ответил ему ребенок. – Надо признаться, мне и в самом деле страшно. Но чем-то позавтракать надо.
– Быть может, я провожу тебя? И тебе будет не так страшно, и мне станет спокойнее, – предложил мужчина, и они вместе продолжили путь.
Мальчику в присутствии хоть и чужого, но с виду дружелюбного человека, стало совершенно спокойно. Этот господин был так молод  и чем-то напоминал ему своего отца – те же светлые волосы и серые глаза, нежные черты лица и голос… Он не был низким и грубым. Речи этого человека согревали его сердце и лились в душу  подобно елею.
– У меня много детей, – рассказывал ему незнакомец, когда мальчик шел с ним на Суосикки 5 в дом молочников. – И всех их я люблю. Когда у тебя есть дети, любой ребенок – даже чужой, как свой.
– А у меня нет ни братьев, ни сестер, – признался ему мальчик. – Знаете, так скучно играть одному, а другие ребята со мной не играют.
– Почему?
– Не знаю, – мальчик пожал плечами, и они поравнялись с небольшим домом, где жила одна шведская семья.
– Не расстраивайся. Когда-нибудь у тебя будет много друзей, – предрек, будто пообещал, случайный попутчик.
Пока племянник Талины покупал у шведов молоко, незнакомец стоял в стороне, не желая попадаться кому-либо на глаза. Возвращались они к дому мальчика вместе. Ребенку на какое-то время даже показалось, что у него появился друг. Да, он взрослый, но хороший. Очень добрый.
– А как вас зовут? – спросил его мальчик, когда уже виднелся на конце улицы их с матерью дом.
– Свейн, – незнакомец назвал имя, которое только что пришло ему в голову.
– А меня Матиас, но мама зовет меня Матти, – проговорил мальчик, после чего, немного задумавшись, произнес: «А пойдемте, херрасмис Свейн, ко мне домой. Я вас познакомлю с мамой и тетушкой. Знаете, у меня есть игрушечная железная дорога. Мы можем ее собрать вместе».
– Прости меня, мой юный друг, но меня ждут мои детишки – я нужен сейчас им, – проговорил мужчина, пожав его маленькую ручку.
– Жаль, очень жаль, – печально произнес Матти, а потом, подняв на него глаза, с надеждой во взгляде произнес: «А мы встретимся когда-нибудь еще?»
– Я зайду к тебе на днях, – уже у ворот его дома  произнес этот человек. – Не скучай – я тебе еще надоем.
И Матти, помахав ему на прощание рукой, скрылся за дверью. С кухни доносился запах жаренного черствого хлеба, зелени и лука – мама варила нищенский суп. Хорошо хоть, что его есть из чего сварить. Они давно не ели хорошего мяса. Проклятая война.
– Как дела у Эккерстрёмов? – спросила его мать, не отрывая взгляда от чугунной кастрюли, в которую бросила жареный хлеб.
– Куры подохли, – рассказал ей мальчик то, на что жаловалась ему руова Эккерстрём.
– А коза как? Надеюсь, с ней все хорошо? А иначе, как пить молоко? – равнодушие Аннели сменилось тревогой.
– Сказали, что коза пока здорова, – ответил ей мальчик и посмотрел в окно. Свейн давно ушел.
Через день Аннели собиралась в госпиталь – сегодня ее работа выпадала на дневную смену. Ей предстояло ехать в Рессоден – тихий городок, до которого еще не дошла война, и где отдыхали от нее раненые солдаты, готовящиеся после выздоровления вернуться в строй. Там же служил муж Талины – он был хирургом, незаменимым доктором, который не успевал жить сам, спасая жизни других. Прощаясь в очередной раз с сыном, Аннели обещала ему скоро вернуться и просила слушаться свою тетку.
– Я разве когда-то не слушался тетушку Талину? – удивленно произнес Матти, обнимая на прощание мать.
– Но все равно… Не скучай… – и Аннели, поцеловав его, покинула дом. Еще никогда она не была так тревожна. Ей мерещилось, будто беда где-то рядом, уже нависла над их домом. Ей казалось, что она видит своего Матти в последний раз.
Вечером Талина занялась шитьем. Она, тяготясь тишиной, включила граммофон, поставив пластинку с Сибелиусом. Раньше Талина танцевала в пабе под легкомысленные мотивы, и ей это нравилось. Теперь душа просила чего-то более осмысленного и сложного.
– Тетушка, когда мы будем кушать? – крикнул ей из детской Матти.
– Сейчас разогрею ячменную кашу, – проговорила женщина, вставая с места. – А ты сходи пока  в огород, нарви зелени.
Мальчик, повинуясь, вышел из дома через черный ход. Он, склоняясь над грядками, рвал тмин, когда у калитки появился его недавний знакомый. Свейн, тихо подойдя к низкому ограждению и встав у калитки, поприветствовал Матти.
– Привет, Свейн! – мальчик так обрадовался ему, что хотел уже бросить тмин, но вспомнил о просьбе тетушки. Наверное, нужно еще полить спаржу – лишним не будет. А со Свейном можно поболтать, не отрываясь от дел – он, наверное, не обидится.
– Я тут мимо проходил и вспомнил, что обещал тебе позавчера зайти в скором времени, – слабо улыбнулся он, облокотившись на калитку. – Помогаешь маме?
– Нет, это тетушка просила, – улыбнувшись в ответ, проговорил ему Матти. – Как ваши дети?
– Им хорошо, они не скучают – я скоро вас познакомлю. Они – веселые ребята, – пообещал Свейн, наблюдая, как Матти идет к яблоне, под которой лежала железная лейка.
– А давайте я сейчас полью спаржу, мы вместе зайдем ко мне – мы с тетушкой как раз собирались ужинать, а потом вы и познакомите меня со своими детьми? – мальчик, увлеченный Свейном, глядя на него, шел в сторону бочки с