Верующий в бога - еще не Homo sapiens Глава 33

ВЕЛИКИЕ МИСТИКИ


Предисловие:
33. Во всей психологии «Евангелия» отсутствует понятие вины и наказания; равно как и понятие награды. «Грех», все, чем определяется расстояние между Богом и человеком, уничтожен, — это и есть «благовестие». Блаженство не обещается, оно не связывается с какими-нибудь условиями: оно есть единственная реальность; остальное — символ, чтобы говорить о нем...
Следствие подобного состояния проецируется в новую практику, собственно в евангельскую практику. Не «вера» отличает христианина. Христианин действует, он отличается иным образом действий. Ни словом, ни в сердце своем он не противодействует тому, кто обнаруживает зло по отношению к нему. Он не делает различия между чужим и своим, между иудеем и не иудеем («ближний» в собственном смысле слова есть иудей, единоверец). Он ни на кого не гневается, никого не презирает. Он не появляется на суде и не позволяет привлекать себя к суду («не клянись вовсе»). Он ни при каких обстоятельствах не разведется с женой, даже в случае доказанной неверности ее. — Все в основе — один принцип, все — следствие одного инстинкта. — Жизнь Спасителя была не чем иным, как этой практикой, не чем иным была также и его смерть. Он не нуждался более ни в каких формулах, ни в каком обряде для обхождения с Богом, ни даже в молитве. Он всецело отрешился от иудейского учения раскаяния и примирения; он знает, что это есть единственная жизненная практика, с которой можно себя чувствовать «божественным», «блаженным», «евангелическим», во всякое время быть как «дитя Божье». Не «раскаяние», не «молитва о прощении» суть пути к Богу: одна евангельская практика ведет к Богу, она и есть «Бог»! — То, с чем покончило Евангелие, это было иудейство в понятиях «грех», «прощение греха», «вера», «спасение через веру», — все иудейское учение церкви отрицалось «благовестием».
 Глубокий инстинкт, как должно жить, чтобы чувствовать себя на «небесах», чтобы чувствовать себя «вечным», между тем как при всяком ином поведении совсем нельзя чувствовать себя «на небесах», — это единственно и есть психологическая реальность «спасения». — Новое поведение, но не новая вера.
Фридрих Ницше. «Антихристианин. Проклятие христианству»


Глава 33
ВЕЛИКИЕ МИСТИКИ
В главном зале элитного ресторана «Прага», расположенного всего в десяти минутах езды от центра Киева, Уицрик с Анахарсисом заканчивали подготовку к форуму мистиков всех времен и народов. Цель мероприятия — выяснить отношение религии к явлению, которое зачастую идет в разрез с божественным представлением об устройстве мира, но которое прочно вошло в жизнь каждого человека в той или иной мере.
Уицрик не зря выбрала «Прагу» для проведения форума: прекрасный островок природы посреди современного мегаполиса, лишенный суеты, наполненный красотой и спокойствием. В этом океане свежести и простора, среди многолетних деревьев, на берегу живописного озера, которое облюбовали лебеди, гости, многие из которых прибыли из прошлого, должны были чувствовать себя комфортно. Само здание, фасад которого украшен массивными колоннами, внушает уважение и создает ощущение защищенности и умиротворения. Уицрик рассчитывала, что такая разношерстная публика найдет себе внутри, среди множества залов и отдельных кабинетов, обставленных со вкусом, место сообразно настроению и потребности. Просторная веранда соберет всех на ланч на лоне природы, большой колонный зал второго этажа, выполненный в аристократическом стиле, создаст атмосферу изысканности во время обедов. В распоряжении гостей многочисленные комнаты разной вместительности и балкон с прекрасным видом на озеро. Ужин Уицрик планировала устроить на террасе, расположенной на воде, в которой красиво отражалась подсветка и огни светильников по окружности озера. Самый искушенный гурман будет приятно удивлен изысканной кухней ресторанного комплекса и богатым выбором напитков, особенно элитных вин, хранящихся в специальном помещении.
Форум обещал быть плодотворным. Даже в перерывах заседаний не утихали спонтанные споры, перерастающие в дебаты, наблюдать за которыми было намного интересней, чем за выступлениями ораторов с импровизированной трибуны — балкона. Уицрик увлеченно наблюдала за гостями, стараясь не упустить самое важное. Ее внимание привлек разговор между Леночкой и Вольфом Мессингом. По обрывкам фраз она поняла, что Лена убеждала величайшего из магов в том, что не верит в мистику.
— Действительно, — мягко переубеждал ее Мессинг, — когда мы слышим о мистике, первое, что приходит на ум, — это таинственность, особое восприятие мира. Мистика у всех на устах, но спросите, что она значит — четкого ответа не услышите, потому что очень трудно поддается определению то, что обозначенных границ не имеет.
— Вот именно, — согласилась Лена. — Мистика — это оккультизм, спиритизм и телепатия, скажут одни; это непосредственное единение с ­Абсолютом или Богом, — возразят другие; отношение объективного мира к миру невидимому — будут утверждать третьи. И все они будут правы и не достигнут согласия.
— Правы потому, что все это и является определением мистики. Но с чем нельзя поспорить, так это с тем, что мистицизм — явление общечеловеческое. Оно встречается во всех частях света, у всех народов, во все времена истории. Одни достигают мистического состояния примитивным способом с помощью наркотических веществ, ритуальных обрядов, гаданий, грубого физического аскетизма, как монахи и святые, например. Другие — прибегают к более утонченным формам мистицизма, практикуя оккультизм, эзотерику, каббалу, погружением в экстаз, медитацию, впадением в транс. Это предполагает возведение мистицизма в науку, философию.
— Мистика, дорогой коллега, — присоединился к ним Нострадамус, — предполагает веру в метафизические космические системы, имеющие свою иерархию, по сравнению с которыми материальный мир является более низким уровнем.
— Несомненно, — сразу же согласился Мессинг, тут же переключившись на Нострадамуса, обрадовавшись, что представилась возможность подискутировать. — Цель мистики и заключается в преодолении материального уровня и мистическом контакте с верхним уровнем этой системы. В каждом человеке есть нематериальный дух, который вошел в человека, воплотился из верхнего нематериального уровня и заключен в тело как метафизическую тюрьму. Посредством мистицизма он достигает более высоких метафизических уровней.
— Вы имеете в виду Бога?
— В некоторых системах высший метафизический уровень совпадает с идеей Бога, но не во всех и не всегда.
Они удалились, увлекшись разговором, совершенно забыв о Леночке, которая как раз собиралась попросить Вольфа Мессинга прочитать мысли, роем проносившиеся в ее взбалмошной голове. «Ни в жизнь не угадал бы, — думала она, — потому что я одновременно думаю о многом».
Уицрик же переключилась на другую группу спорящих. «Вот они, отцы-основатели психоделического движения, — подумала она — ученые, мыслители, художники, маги и исследователи иных реальностей: Олдос Хаксли, Альберт Хофманн, Кен Кизи, Тимоти Лири, Теренс Маккенна, Алан Уотс, Джон Лилли, Рам Дасс, Ральф Мецнер, Чарльз Тарт, Филипп Киндред Дик, Роберт Антон Уилсон, Станислав Гроф, Кен Уилбер». Уицрик устала перечислять в уме их имена. Смысл их беседы состоял в том, что человек с рождения сталкивается с явлениями, которые он не всегда может понять до конца, так как они свидетельствуют о существовании иного плана бытия, реального, но не материального. Эти явления и называются мистическими.
Уицрик не удержалась и вмешалась в их разговор:
— Позволите, господа? Извините, я невольно подслушала некоторые мысли, которые вызывают у меня, человека весьма далекого от мистики, некоторую долю сомнения. Если я не желаю обращать внимание на мистические явления или не верю в силу мистики, что тогда? Она не будет никоим образом влиять на меня. Я права?
Все умолкли и вперили свой взгляд на ту, что так дерзко посмела вмешаться в разговор о сфере, куда дилетанты не допускались. Но, узнав хозяйку форума, смягчились и охотно вступили в дебаты.
— Видите ли, госпожа Уицрик, — услышала она над самим ухом вкрадчивый голос и почувствовала, что чья-то сильная рука увлекла ее в сто­рону. — Мистические явления происходят порой вне зависимости от желания.
— Вот как? — удивленно спросила Уицрик, узнав в собеседнике неомага ХХ века Роберто Монро.
Преуспевающий американский бизнесмен против своей воли столкнулся с этим явлением и, обладая поразительным мужеством и здравомыслием, взялся за его исследование. Уицрик была знакома с его классической работой о внетелесных переживаниях и астральных путешествиях.
— Поверьте моему личному опыту, — продолжил он, предложив Уицрик бокал шампанского, — сталкиваясь с такими явлениями, человек становится или сторонним наблюдателем, или пассивным участником. Все зависит от вашей склонности усматривать в любой житейской ситуации особенный, глубокий смысл, искать в обыденном таинственное, непостижимое начало. Это может быть сон с видениями, миражи в пустыне, химеры в лесу. Особенно характерны мистические явления в предсмертный час вне зависимости от религиозной и расовой принадлежности, независимо от желания. Они не требуют от человека ни веры в духовный мир, ни молитвы, ни внутренней или внешней подготовленности. Но они все-таки вызывают в нем определенную реакцию. Некоторые воспринимают это как откровение божье через ангелов, святых или духов тьмы. Но это лишь мистический фон, так сказать, самое простое мистическое переживание. Разве вы никогда не сталкивались с подобным?
— Да, возможно — неуверенно произнесла Уицрик, — но я не думала, что, видя тревожные сны, я соприкасаюсь с чем-то мистическим.
— Вы верно подметили — «соприкасаетесь». А вот на втором уровне человек непосредственно участвует в мистических явлениях. Вы слышали о магии, эзотерике, оккультизме?
— Обижаете, Роберто. — Уицрик мило улыбнулась, ей определенно нравилось вести беседу с этим импозантным американцем. — Но те, кто этим занимается, верит в силу магии. А без веры...
— Что вы подразумеваете под верой? Учтите, это внерелигиозная мистика. Специфика заключается в том, что с помощью магических имен, заклинаний, формул, изображений и амулетов, а также церемоний, сопровождаемых словами власти, — можно достичь сверхъестественных результатов.
— Раз мы предполагаем внерелигиозную мистику, места Богу в ней нет. Так?
— Не совсем. Вот в чем парадокс: магическое мировосприятие признает наличие Бога, но вместе с тем считает, что существует некий «универсальный закон», которому подчиняются и человек, и боги.
— Вселенский разум, Абсолют?
— Можно и так назвать, не это важно. По представлению мистиков, к «вселенскому разуму» есть ключ разумения: кто знает этот ключ, может управлять богами, стихиями, человеком. Посредством магии человек стремится обрести власть над своими богами и заставить их исполнять свою волю независимо от их желания.
— Насколько я могу судить, главным действующим лицом в магии является маг, жрец, наделенный неким магическим орудием — словесной формулой или заклинанием, произнесенным особым способом.
— Понимаете, — рассмеялся Роберто, — это всего лишь внешняя атрибутика для простаков, пускание пыли в глаза. Это так, мишура, что-то несерьезное.
— А что тогда серьезное?
— Астрология. Именно она, претендующая на звание науки, занимает определяющее место в магии.
— Ну да, как я могла забыть! Судьбы народов и даже государств, судьбы отдельных людей — все зависит от положения и движения небесных тел, и по их взаимному перемещению в небесной сфере можно определить и предсказать судьбу человека. Многие государи прислушивались к придворным астрологам, порой без них и шагу не ступали! Но как ни крути, а астрология — эталон лженауки, это то же гадание, только не на кофейной гуще, а с особым ритуалом и более сложными расчетами.
— Не надо так уж упрощать. Если на кофейной гуще гадают даже бабки, то оккультизм пытается связать себя с наукой, религией, философией. Нельзя отрицать, что великие философы — Сократ, Платон, Прокл Диадох, Гегель, Иммануил Кант, Фридрих Ницше, Анри Бергсон и многие другие — были мистиками.
— Особенно в этом преуспевают экзальтированные харизматические лидеры, которые затем создают свои секты или мистико-философские концепции. Рерихи, например, та же Блаватская.
— Да, и они тоже. Увлечение оккультизмом характерно для многих философов, художников, писателей, в особенности эпохи декаданса. В средние века — это эзотерические ордена масонов. Да и сейчас появилось множество оккультно-политических организаций, цель которых состоит в том, чтобы с помощью магических сил утвердить свою власть не только над отдельным индивидуумом, но и над человечеством в планетарных масштабах и даже над космосом. Практический оккультизм включает в себя спиритизм, медиумизм, телепатию, оккультные формы медитации, оккультную практику по освобождению энергии кундалини, восточную оккультную практику тантризма и многое другое.
— А каббала?
— О, каббала занимает особое место в оккультизме вообще и в мистическом внеконфессиональном магизме в частности. Что вы знаете об этом?
— Это мистическое учение и течение иудаизма, окончательно сформировавшееся, кажется, в XIII веке. Оно включает в себя основное ядро вероучения эзотерической мистики, а также практическую каббалу — смесь мантики и магии.
— Неплохо! Дополню, что каббала как основное мистическое течение иудаизма рассматривает самые сокровенные и фундаментальные проблемы человеческого бытия, потому знакомство с ней ограничено узким кругом избранных, передающих свои знания ученикам.
Многие гуру присутствуют здесь: Падмасамбхава, Будда Шаккьямуни, Далай-лама XIV Тэнцзин Гьямцхо, Чжуан-Цзы, Абхинавагупта, Шанкара, ­Чогьям Трунгпа, Свами Вивекананда, Рамакришна, Свами Шивананда ­Сарасвати, Шри Кришнамачарья, Айенгар, Шри Паттабхи Джойс.
— А Иисус Христос, он относится к ним?
— Конечно! Мистицизм свойственен христианству. В христианстве все мистично; христианская религия, вера и жизнь, с одной стороны, от рождения и до смерти человека наполнена таинствами, с другой стороны, мистика особого возвышенного состояния достигла в аскетике, там главное мистическое направление называется исихазмом. Оно характерно для православия.
В этой связи интересны евангельские эпизоды исцеления, воскрешения и других чудес, совершенных Иисусом Христом. Но речь не только об этом. Нас, согласно христианскому вероучению, окружают сонмы ангелов и полчища бесов, и они постоянно оказывают влияние на человека, притом он ощущает и воспринимает их действия, но не всегда это осознает. Жития святых также дают обильный материал для изучения мистических явлений.
— Не только в Библии описаны мистические явления — многие тексты древних религий изобилуют подобными примерами. Не чужда мистики и античная философия. Она выработала целую систему учений о демонах как посредниках в общении между Абсолютом и человеком.
Еще в античной Греции практиковались так называемые мистерии — тайные религиозные обряды, участники которых переживали особый вид религиозного опыта. Мистерии, как правило, включали в себя пиры, ритуальные пляски и церемонии, в частности, обряды посвящения, символизировавшие смерть и воскресение.
Такие мистические явления человек воспринимает как факт, он может на них не реагировать, но не может их отрицать, создав особое мистическое поле, фон.
Этот фон является питательной средой для формирования следующих форм и видов мистики и мистического сознания человека, когда он уже стремится идти на контакт с духовным миром свободно и целенаправленно.
Да что святые! В настоящее время, в век просвещения и науки, мистика занимает в сознании человека видное место. Гадание и целительство, мистическая литература и кинофильмы, культура и искусство, политика и обыденное сознание человека — все наполнено мистическим пониманием и представлением. Даже наука готова взять на вооружение мистические методы познания. В этом случае в человеке формируется особое психологическое состояние. Человеческое сознание наполняется такими актами, как видение, предчувствие, озарение, экстатические состояния и прочее. Мистические явления приобретают частый и своеобразный характер, усиливая тем самым мистический фон. И если от начала создания человека и до сегодняшнего дня мистические явления являются неотъемлемой частью духовной сферы его бытия, то отрицать мистику — значит отрицать самого человека.
— Значит ли это, что мистика, пронизывая всю сферу сознательной деятельности, является особой формой религиозного сознания и вместе с религией составляет основную духовную потребность человека, его образ жизни, вид его религиозных убеждений, форму общения с духовным миром?
— Мистика многогранна, поэтому и потребность в ней зависит от духовного устройства. Каждый человек со своим духовным миром стремится к себе подобным. Выбор формы мистики зависит от того, какие потребности и в каком комплексе управляют человеком. Но давайте спросим об этом христианских мистиков: Дионисия Ареопагита, Мейстера Экхарта, Франциска Ассизского, Якова Беме или Ангела Силезского. Вот они столпились на берегу озера и кормят лебедей.
— Думаю, не надо их отвлекать от созерцания прекрасного глупыми вопросами. Вы правы, надо различать религиозный и нерелигиозный мистицизм. Целый ряд явлений, упомянутых выше, как то: телепатия, оккультизм, магия, спиритизма и т.п., ничего общего с религиозным мистицизмом не имеют, потому что, в моем представлении, религиозный мистицизм — это прежде всего вид религиозной жизни как определенный внутренний опыт, как ряд своеобразных психических переживаний.
— Вы, должно быть, согласитесь и с тем, что мистицизм в той или иной форме встречается абсолютно во всех религиях и верованиях, как то:
интуиция, символизм, медитация и различные психофизические состояния, через которые происходит общение с потусторонним миром, прошлым и даже будущим.
— Мне кажется, сюда можно отнести и люциферианство.
— Это область черной магии и сатанизма. Теоретическая база люциферианства содержится в теософии, каббале, а также в учении масонского ордена Золотой Зари, тогда как практические ритуалы — в сатанизме. Эта область настолько разнообразна и запутана, что изучить ее до конца довольно трудно, тем более что сфера деятельности сатанинских сект наполнена уголовными преступлениями.
Уицрик вспомнила Розенкрейцеров (Общество креста и розы), выкравших Лену в романе «Время, когда просыпаются петухи», члены которого позже организовали Орден Золотой Зари. Тогда, если б не вмешательство Анахарсиса, вряд ли она спаслась и присутствовала бы здесь. Уицрик начала искать глазами Леночку, которая только что беседовала с Мессингом, а сейчас затерялась в толпе мистиков.
«Да, — подумала она, — Мессинг сейчас не угадывал бы ее мысли. Черт возьми, мы тогда здорово рисковали».
Уицрик только сейчас поняла, насколько все это серьезно и трудно постижимо. «Надо же, сколько умов, не самых слабых, занялись этой чертовщиной, будто мистика и есть самое важное в их жизни!» — продолжила она беседу сама с собой, но тут ее от мыслей оторвал Анахарсис. Он напомнил Уицрик об обязанности хозяйки форума и сообщил, что перерыв окончен, пора всех созывать в банкетный зал. За трапезой общение должно было продолжиться в неформальной обстановке.
Не успела она произнести и слова в ответ, как услышала шум. Тут же ее взору предстала картина, вызвавшая сначала недоумение, а потом и смех окружающих. Ольгерд отчаянно отбивался от назойливых попыток какой-то дамы что-то ему объяснить, потом начал спасаться бегством. Увидев Уицрик, он устремился к ней, моля о спасении. Дамой, обратившей в ­бегство Ольгерда, оказалась Елена Блаватская, та самая, с именем которой к мистике прочно привязался эпитет «шарлатанство».
— Достаточно даже поверхностного взгляда на жизнь этой колоритной харизматичной женщины, чтобы убедиться, что она систематически была подвержена измененным формам состояний сознания, поэтому берегитесь, она, скорей всего, не адекватна, — прошептал Роберто на ухо Уицрик и поспешил удалиться.
Уицрик пришлось взять на себя атаку экзальтированной женщины, обратившей в бегство мужчин, в том числе и Анахарсиса. Он с ней уже сталкивался в Шамбале, поэтому, зная ее взрывной характер, ретировался. Вопрошая, почему ее не пригласили на форум мистиков, где она должна присутствовать по праву, Блаватская начала перечислять свои заслуги, не дав Уицрик вставить хоть слово. Елена нервно выкрикивала фразы: это она хотела образовать ядро Всемирного Братства без различия расы, цвета кожи, пола, касты и вероисповедания, способствовать изучению арийских и других писаний, мировых религий и разных наук; это она отстаивала важность значения древних азиатских источников, принадлежащих к брахманистской, буддийской и зороастрийской философиям; это она исследовала тайны Природы во всевозможных аспектах, и в особенности психические и духовные способности, скрытые в человеке.
Уицрик ничего не оставалось, как извиниться за оплошность организаторов форума и пригласить ее в банкетный зал, где уже все собрались. От нее не укрылся легкий ропот возмущения, но Елена не обратила на это никакого внимания. Она уселась на место Уицрик и, подняв бокал шампанского, начала вести себя, как хозяйка дома.
Она сразу начала говорить голосом пророка, при этом ее огромные голубые глаза, пристальные и слегка навыкате, которыми она как бы пронзала насквозь судьбы людей, искрились такой силой, что даже те, кто впервые видел ее, начинали верить в небылицы, которые она несла:
— Человечество, — продолжала говорить Блаватская, и Уицрик, ошеломленная ее бесцеремонностью, начала наконец различать слова, долетевшие до ее уха, — делится на боговдохновенных людей и на низшие существа. Разница в умственных способностях между арийскими и другими цивилизованными народами и такими дикарями, как например, островитяне Южного Моря, необъяснима никакими другими причинами. Никакое количество культуры, никакое число поколений, воспитанных среди цивилизации, не могло бы поднять такие человеческие образцы, как бушмены и веддха с Цейлона и некоторые племена Африки, на тот умственный уровень, на котором стоят арийцы, семиты и так называемые туранцы. «Священная Искра» отсутствует в них, и лишь они являются сейчас единственными низшими расами на этой Планете, и по счастью, — ­благодаря мудрому равновесию Природы, которая постоянно работает в этом направлении, — они быстро вымирают.
— Это похоже на духовный расизм, — кинул кто-то реплику за столом.
— Да, отдельные расы духовно превосходят остальные, — безапелляционно заявила Блаватская. — Семитскую расу, особенно арабов, но также и евреев, я считаю духовно деградировавшей, хотя и достигшей совершенства в материальном аспекте. Некоторых людей я называю «полуживотными» или «полулюдьми», например, аборигенов Австралии и Тасмании.
— Сразу видно, что эта дамочка пала «жертвой» мистической и оккультной литературы, — осмелился вставить свое слово выдающийся ученый-религиовед Евгений Торчинов. — Но теософия сама является своеобразной псевдорелигией, требующей к себе веры.
— Я проповедую эзотерический буддизм, открывающийся только избранным. На его основе я разработала свою «теософию», мне чужда идея персонифицированного Бога. Именно из буддизма я позаимствовала идею безличного Бога.
— А сатанизм вы почерпнули оттуда же? — послышалось из другого конца стола. — Господа, она даже журнал издавала под названием
«Лю­цифер»!
— Что вы на меня напали за то, что я свой журнал «Люцифером» назвала? Это прекрасное название! Lux, Lucis — свет; ferre — носить: «носитель света» — что может быть лучше? Это только благодаря мильтоновскому «Потерянному раю» Люцифер стал синонимом падшего духа. Первым честным делом моего журнала было снять клевету недоразумения с этого имени, которым древние христиане называли Христа. Эасфорос — греков, Люцифер — римлян, ведь это название звезды утра, провозвестницы яркого света солнечного. Разве сам Христос не сказал о себе: «Я, Иисус, звезда утренняя»? Журнал мой — как бледная, чистая звезда зари призван был предвещать яркий рассвет правды — слияние всех толкований по букве в единый по духу свет истины! Я изложила все в моих книгах, почитайте, в них много чего интересного.
— Бесспорно, — сказал Торчинов, — их читал даже Лев Толстой, он писал, что: «В них много хорошего, нехорошо только то, что они говорят о том, чего не дано знать человеку». Хотя, нельзя отрицать того факта, что зачатки духовной философии положили начало эволюции, охватившей сегодня западный мир, и он признателен мадам Блаватской за появление жанра современной оккультной литературы.
Залом прокатился едкий смешок.
— Для таких, как господин Торчинов, объясню элементарные вещи. В переводе с греческого «теософия» означает «Божья мудрость». Теософия подобна белому лучу спектра, тогда как каждая религия — это один из его семи цветов. Когда солнце истины восходит все выше и выше и достигает горизонта человеческого восприятия, лучи постепенно теряются в цвете, чтобы слиться в один. Человечество, в конце концов, больше не будет мучиться от искусственно созданной поляризации и станет купаться в лучах чистого солнечного света вечной истины. Одним словом, если все религии сольются в одну, можно будет наслаждаться всеобщим миром и ясной истиной.
— Какой текст, какой пафос! А все свелось, в конечном счете, к позорному судебному разбирательству в Индии по иску Эммы и Алекса Кулон.
— Меня оклеветали! При жизни я не раз подвергалась нападкам со стороны недоброжелателей, но никогда не оставалась в долгу и давала им отпор на страницах своих же книг. В «Разоблаченной Изиде» читайте: «Тунеядцы и торгаши от прессы, оскверняющие нечто большее, чем королевскую власть, находят для себя легкое дело и глумятся над тем, что выше их понимания; для них цена строчки гораздо важнее, чем искренность слов».
— Позвольте, господа, — вмешался в разговор Далай-лама XIV. — Я читал книгу Елены Петровны «Путь Бодхисаттва» и могу с уверенностью сказать, что она оказала на меня сильное влияние, и не только на меня, а на всех искренне ищущих и стремящихся приобщиться к мудрости и состраданию Пути Бодхисаттвы. Буддийские богословы высоко ценят труды Елены Блаватской.
Елена Петровна победоносно посмотрела на всех нападающих и, умиленная таком высокой оценкой, подлетела к Далай-ламе и увлекла его за отдельный столик для беседы, найдя, наконец, среди присутствующих, сочувствующее лицо. Все с облегчением вздохнули и, с радостью отдав Далай-ламу на заклание, продолжили трапезу.
Очень скоро к столику Блаватской примкнули ее поклонники, и она тут же устроила сеанс спиритизма, что дало возможность Далай-ламе незаметно удалиться. Не зря ее называли матерью спиритизма. «Ради спиритизма я оставила свой дом и жизнь в цивилизованном обществе;
и стала странствовать по земле», — говорила Блаватская.
Уицрик была рада, что все потихоньку успокоились и разбрелись по интересам, благо укромных местечек в ресторане полно. Она хотела было подняться к себе и немного отдохнуть, но тут натолкнулась на Ольгерда. Он издалека с опаской наблюдал за спиритическим сеансом, который устроила Блаватская, и мирно беседовал с Кастанедой. Мыслитель, писатель и этнограф Карлос Сесар Сальвадор Аранья Кастанеда посвятил серию книг шаманизму и изложению необычного для западного человека мировоззрения. Эти книги стали бестселлерами. Для одних они полное откровение, для других — открытая дверь в неизвестное, третьи ­просто с интересом читали о новой точке зрения на окружающий мир. Сам ­Кастанеда использовал для этого подхода термин «магия», однако, по его словам, это понятие не полностью передает суть учения, основанного на традициях древних.
— Вы опутали личную жизнь пеленой таинственности, — говорил Ольгерд Кастанеде, — в то время, как многие знаменитости афишируют события своей личной жизни, стараясь рекламировать себя.
— Чем больше окружающие знают, что вы собой представляете и что от вас следует ожидать, тем сильнее это ограничивает вашу свободу. Это мой ответ тем, кто хотел найти информацию обо мне, это моя цель — стереть личную историю, как один из элементов духовной практики, известной как «путь воина».
Ольгерд хотел спросить, что это значит, но Уицрик, извинившись,
попросила его подойти. Ольгерд неохотно подчинился.
— Что за цирк ты устроил с Блаватской? Как пацан несмышленый, честное слово!
— Уицрик, не начинай, я уже вдоволь натерпелся от нее в «Мертвых душах»! Это не женщина, а катастрофа!
— Хорошо, ты прощен, — смягчилась Уицрик, — но остаешься вместо меня помогать Анахарсису, я просто с ног валюсь.
— Конечно, иди отдыхай, я присмотрю за всеми. Кстати, ты Леночку не видела? С этими мистиками надо быть начеку.
— Эх ты! — рассмеялась Цицрик, поднимаясь наверх. — Как ты хочешь присматривать за всеми, если за Леной не углядел? В последний раз я видела ее в обществе Мессинга.
Ольгерд побежал искать Лену и наткнулся на группу философов, спорящих о Ницше. Он не мог упустить возможности поучаствовать в дискуссии о своем кумире.
— Ницше — самый удивительный мистик из всех, что я знаю, — говорил один из них.
— Мыслитель, яростно нападавший на любые идеи о потустороннем, запредельном, мистическом — мистик? — вмешался Ольгерд.
— Сверхмистик.
— Пожалуй, это справедливо. Сам он дал для этого достаточно поводов. Никого не могли обмануть его псевдопозитивистские или квазиматериалистические суждения.
— Бесспорно, мистик, хотя он по-разному себя именовал, но никогда так. Он постиг, прозрел какую-то великую истину, она едва-едва вмешалась в него. Он хотел непременно высказать ее, но и прекрасно осознавал тщетность такой попытки. Тогда он стал ругаться, скандалить, в самом себе в основном. До нас дошли только отголоски посетивших его видений. Мир — некая целостность. Суждения людей, как правило, ложны и происходят от их несовершенной природы. Все возвращается на круги своя, помните учение о вечном возвращении? Даже самые мудрые не понимают того, что открылось ему.
— Я думал, он материалист, — попытался возразить Ольгерд.
— Материалист — это, прежде всего, узкий реалист, не видящий в жизни ничего, кроме случайного, скоропреходящего, которому не стоит придавать такое значение, чтобы глубоко о нем философствовать. Достаточно почитать Маркса, Энгельса, Ленина, чтобы увидеть всю их поверхностность, непонимание самых элементарных вещей. Начиная «Материализм и эмпириокритицизм», Ленин с презрением цитирует Беркли, одна строка которого глубже всех ленинских сочинений. О его глупейших суждениях о Толстом я и не говорю. «Миска супа для рабочего выше всех философий» — вот вам материалист во всей красе! Ницше не таков. О, у этого человека был могучий дух и богатырский замах! Прочтите Заратуштру и судите сами — может ли написать такое «материалист». Дух Ницше сжег себя своей потрясающе интенсивной на пределе сил жизни.
Ольгерд хотел было согласиться, но в этот момент увидел Лену и устремился к ней.
А тем временем все шло своим чередом. Никогда еще старинная «Прага» не блистала всем своим великолепием так, как в этот вечер, никогда еще не принимала она в своих пенатах таких необычных гостей. Мистика витала вокруг, ощущение магии и колдовства усиливалось по мере опускания на землю темноты.
Наступила ночь, но гости не спешили идти отдыхать. Зазвучала музыка, в небе время от времени вспыхивали фейерверки и тут же отражались тысячами бликов на водной глади, превратив лебедей в мистических птиц, прилетевших из потустороннего мира. Деревья превратились в химер,
а цветы — в причудливые узоры на шелковом покрывале ночи. Все, как у магов, сплошное волшебство. Не хватало только одного — ощущения реальности. Но это и хорошо, реальности нам и в жизни хватает.
34. Если я что-нибудь понимаю в этом великом символисте, так это то, что только внутренние реальности он принимал как реальности, как «истины», — что остальное все, естественное, временное, пространственное, историческое, он понимал лишь как символ, лишь как повод для притчи. Понятие «Сын Человеческий» не есть конкретная личность, принадлежащая истории, что-нибудь единичное, единственное, но «вечная» действительность, психологический символ, освобожденный от понятия времени. То же самое, но в еще более высоком смысле можно сказать и о Боге этого типичного символиста, о «Царстве Божьем», о «Царстве Небесном», о «Сыновности Бога». Ничего нет более не христианского, как церковные грубые понятия о Боге как личности, о грядущем «Царстве Божьем», о потустороннем «Царстве Небесном», о «Сыне Божьем», втором лице св. Троицы. Все это выглядит — мне простят выражение — неким кулаком в глаз: о, в какой глаз! — евангельский: всемирно-исторический цинизм в поругании символа... А между тем очевидно, как на ладони, что затрагивается символами «Отец» и «Сын», — допускаю, что не на каждой ладони: словом «Сын» выражается вступление в чувство общего просветления (блаженство); словом «Отец» — само это чувство, чувство вечности, чувство совершенства. — Мне стыдно вспомнить, что сделала церковь из этого символизма: не поставила ли она на пороге христианской «веры» историю Амфитриона? И еще сверх того догму о «непорочном зачатии»?.. Но этим она опорочила зачатие...
«Царство Небесное» есть состояние сердца, а не что-либо, что «выше земли» или приходит «после смерти». В Евангелии недостает вообще понятия естественной смерти: смерть не мост, не переход, ее нет, ибо она принадлежит к совершенно иному, только кажущемуся, миру, имеющему лишь символическое значение. «Час смерти» не есть христианское понятие. «Час», время, физическая жизнь и ее кризисы совсем не существуют для учителя «благовестия»... «Царство Божье» не есть что-либо, что можно ожидать; оно не имеет «вчера» и не имеет «послезавтра», оно не приходит через «тысячу лет» — это есть опыт сердца; оно повсюду, оно нигде...
Фридрих Ницше. «Антихристианин. Проклятие христианству»