Rip current. Кольцо Саладина. 28

Дальше было всё погружено во мрак. Я очнулся вечером, на диване, мокрый, словно меня облили из чайника. Горела розовая луна, веки были тяжёлые, по комнате бродили тени, мне казалось, я был один, но кто-то говорил надо мной на два голоса. Наверное, ангелы…
- Насквозь мокрый... Сколько ты ему дала аспирина?
- Да он ни на что не жаловался, куражился, пел «Дерибасовку»... Я думала, он поссорился с тобой. Потом только дошло: он всегда балухманит, пьянеет от температуры. Пока сообразила, он лёг и отрубился…
- Я вам звонила, вы так и не удосужились включить телефон... Неси градусник и какую-нибудь фуфайку сухую, надо его переодеть.
- Я компот сварила. Тёплый ещё...
- Я купила по дороге апельсины. Выжми пару в компот – надо его напоить. Но сначала водой… И полотенце дай. И простыню. А лучше две.
Нежные руки осторожно приподняли меня, скатали мокрую насквозь футболку…
- Трусы тоже все мокрые… чистые найдёшь?
Надо бы, конечно, посопротивляться такому беспределу, как смена трусов посторонними ангелами, но сил совершенно нет, хватает только на то, чтобы перевалиться на живот. Я с трудом переворачиваюсь, и подо мной теперь сухо и свежо… Сколько же сейчас времени… какой вообще день… В голове противно, глаза режет, розовая луна светит в лоб, звякает ложечка в стакане…
- Тридцать семь и восемь...
- Подушку подложи, – продолжает журчать надо мной ангел. – Милый, на, попей…
Милый – это я? Мои сухие губы чувствуют прохладный край чашки, оказывается, я хочу пить, оказывается, я давно хочу пить…
- Милый, пей…
Милым быть хорошо, тебя все любят. Господи, как же это вкусно, кисленько… пахнет апельсином – так варила тётя Маша, абрикосы с апельсином, где это было – в другой жизни… Я медленно выцедил чашку и обессилено сполз в подушки. Ангелы надо мной дышат духами и туманами, заботятся…
- Думаешь, грипп?
- Не знаю. Посмотрим. Ещё и адаптация. Он неделю тут. Я, когда из Америки приехала, свалилась через три дня, помнишь? Ничего страшного, он молодой и сильный, поднимется.
- Вы кто, девушки? - пробормотал я, с трудом ворочая языком. – Вы ангелы? Погасите луну и дайте кого-нибудь обнять…
Над моей головой тихо засмеялись на два голоса. Два знакомых смеха…
- Вики, иди ко мне, - позвал я шёпотом.
- Спи, милый… всё хорошо…
- Иди ко мне…
- Его надо здесь оставить на ночь, а ты ложись с ним, - зашелестело чуть поодаль.
- А ты как?
- Я уеду.
- Как? Куда?
- У меня есть куда, ты же знаешь… Не волнуйся.
- Послушай, давай вместе ляжем здесь на полу…
- Ещё не хватало. Ложись с ним и спи нормально. Я сейчас выкурю сигаретку и поеду…
Ангелы удалились. На свою ангельскую кухню… Но почему тогда я продолжаю слышать их небесные голоса?
- У тебя всё теперь сорвётся? Из-за него?
- Нет, конечно… Ничего у меня не сорвётся, я всё равно сейчас девчонок гоняю. Двадцать третьего выступим – тогда уж с ним…
- Ну, до двадцать третьего он вскочит. Он не лежит долго, я знаю. Ну, не плачь…
- Нет, пусть отлежится, нельзя рисковать. У него будет напряжённый график…
- А вот не надо ему устраивать напряжённых графиков... Слушай, я никогда не видела, чтобы ты плакала…
- Я так его люблю…
- Ничего нового… этого раздолбая все любят…
- Ты считаешь, у него серьёзно с этой девушкой?
- Похоже...
- Но она же не появляется…
- Она не знает, что он здесь…
- Да, он говорил…

Она не знает, что он здесь… Ты не знаешь, что я здесь… Вот, оказывается, что. Ты просто не знаешь. Но я же здесь, и ангелы надо мной говорят, я продолжаю их слышать. И кто-то плачет. Кто-то плачет обо мне… Только почему они говорят по-польски? И почему я их понимаю?.. Они тихо перешёптываются, а вокруг темно, и только отблески огня озаряют ночь, и пахнет жильём, пахнет горячей печью, свежим, сухим на морозе деревом, растаявшим снегом, хорошо, уютно и тепло под волчьей шкурой… И ты не знаешь, что я здесь…
…А потом вдруг день настал – зимний, белый - и весело было кататься в санях, и пестро было в глазах от летящего снега, от шапки с куньей опушкой, от золотого и серебряного шитья на шубке… И весело от скрипа саней, от топота копыт…
- Юстына… панна моя ясноокая… нет моих сил уезжать, что хочешь делай…
- Нельзя оставаться… Бежать надо, пока не прознали про кольцо, пока не поняли, что обознались…
- Видно, не знали его в лицо, сняли другой перштень, а этот не нашли… В ножки тебе поклонюсь, что ты его нашла и уберегла… А я смотрю, прореха зашита… как во сне… то ли было, то ли нет...
- А это я сама зашивала своими ручками…
- Своими ручками драгоценными… готов целовать их вечно, покуда жив… и не только ручки… храбрая моя панна…
И опять ночь, и нет никакой Юстыны. Розовая луна светит в чёрном небе, знакомое лицо надо мной, чёрные бездонные глаза смотрят в душу, чёрные волосы льются рекой…
- Сауле?.. А где кольцо?
- Какое кольцо? Тебе приснилось, милый… Как ты? Болит что-нибудь? Руку подними, температуру померим…
Градусник обжигает кожу ледяным холодом. Как сосульку сунули подмышку, ну, я и попал…
- Жарко тебе? Принести попить?..
- Принеси… компотику тёти-Машиного…
- Тридцать девять… На, выпей таблетку…
- А ты не уйдёшь?.. Слушай… кто это - Сауле?
- Тебе приснилось, ложись… отдыхай…
- А ты?..
- И я…
- И погасите уже кто-нибудь луну… всю душу она мне вынула…
И вот уже опять совсем темно, и в этой темноте она рядом – такая знакомая и родная, и такая нужная, и теперь всё хорошо, теперь всё пройдёт, всё наладится…
- Пожалуйста… обнимите этого раздолбая… можно?.. А можно расстегнуть?.. Пожалуйста… я так быстрей поправлюсь…
Я знаю, что лукавлю, и знаю, что она знает, что лукавлю… И я знаю, что она мне уступит…
И мне уступают, я утыкаюсь лицом в тёплое, нежное, шёлковое… такой знакомый запах, так пахнет дом, умиротворение, так пахнет счастье, а тёплая рука ласково ерошит волосы, это невероятно приятно, неземное блаженство… Теперь я знаю, что всё будет хорошо, теперь я знаю, что не умру…


                *    *    *


Я вышла с кафедры довольно ошарашенная: меня отправили в командировку! Прямо вот так, с высокой трибуны. Я даже не поверила сначала, настолько это было неожиданно и невероятно.
В маленькую, да, всего на два рабочих дня плюс день приезда-день отъезда. Но всё равно, выезд за пределы Москвы. Завтра утром. Чём свет.
Я вернулась к нам в кабинет с выписанным командировочным удостоверением и глубоко задумалась. Это явно был знак, чтобы я занималась работой, а не чёрт знает чём. Не лунами и не поцелуями.
- Тат, мне всё-таки непонятно. Мы утром были у Ильича, он ничего не сказал. И вдруг к концу рабочего дня выясняется…
- Не бери в голову. Так бывает. Может, Олежку хотели послать, и вдруг оказалось, что он нужен тут. Или ещё кого-то, а в последнюю минуту передумали.
- Просто как-то странно: есть более опытные работники…
- Ой, да не бери в голову, - с чувством отмахнулась Татка. - Это такая проформа, успокойся. Эти сборища ежегодно происходят где-то, и нужен представитель. И вечно семейным неохота ехать, рано вставать, куда-то переться, потом отчёт писать... Поэтому посылают одиноких. В прошлом году я ездила. Ничего ужасного, посидишь на этой конференции, можно не слушать, потом у секретаря возьмёшь материалы и по ним отчёт напишешь, всё равно эти отчёты никто не читает. Книжечку какую-нибудь возьми, почитаешь там на этих докладах. Там всё равно половина муры. Зато буфет отличный, обед хороший. Экскурсия по городу для участников по всяким историческим местам, концертик… Правда, концертик тоже мура, пенсионеры будут стихи читать и музицировать, но всё равно приятственное разнообразие… Отвлечёшься хоть немного от своих монотонных будней.

Благодаря Таткиной подробной просветительской работе я вернулась в нашу скромную келью полностью стабилизованной и подготовленной. Я даже успела, пока мы ехали в метро, продумать, в чём ехать и что с собой взять в поездку, поэтому первым делом, едва раздевшись, кинулась в ванную, чтобы устроить мини-постирушку и успеть высушить мелочи на горячей батарее.
Татка занялась ужином. В принципе, всё было мирно, даже у соседей не орали и не пели про есаула. Но думали мы с Таткой, похоже, об одном и через пять минут моя активная подружка возникла в ванной с озабоченным видом.
- Тебе завтра рано вставать. Звонить, конечно, нереально. Да?
- Конечно, - кивнула я. – Я в шесть уже из дома выйду. Остаёшься ты на поле битвы. Я тебе доверяю.
- Я не подведу тебя, мой генерал, - заверила Татка. – Буду сидеть на телефоне весь день. Слушай, хотела спросить… Сколько раз тебе снился сон?
- Раза три, наверное.
Я задумчиво выключила воду, развесила своё барахлишко на батарее и села к столу. Татка притащила разогретые тёткины котлеты с нашей вермишелью.
- Была какая-то связь между этими фрагментами? Логика какая-то? - спросила она.
- Надо подумать. Общее было то, что мы нарушали. Делали недозволенное. Причём, так выходит, что на эти нарушения подбивала я.
- А что были за нарушения?
- Да разное… Например, нельзя было целоваться. Почему-то. А я хотела, приставала, и в итоге мы поцеловались. Потом кольцо. Во сне были свои правила пользования, а я нарушила. Мне хотелось заглянуть в будущее, а у меня не было прав. Но я всё-таки подбила Ясеня, и он мне сделал подарок – позволил мне с его кольцом побаловаться. Самое интересно то, что я очень хотела сделать по-своему, а потом первая и трусила. Добивалась своего, но вместо того, чтобы порадоваться пугалась до смерти.
- «Белую гвардию» всю подобрали, - задумчиво сказала Татка, выскребая из банки последние капустинки. - А ты знаешь, что у тётки есть ещё и «Красная гвардия»?
- Из красной капусты? – засмеялась я.
- Именно.
- Вообще, надо самим научиться, - заметила я. – Пока капуста в магазинах не пропала…
- Ценная мысль, - одобрила Татка. – Спрошу у тётушки рецепт. Так я про сон. Как я поняла основную суть, тебе снились нарушения?
- Мне снилась любовь…
Я положила вилку, подперла голову рукой.
- Наташ... мне снилась любовь. Мы были влюблены, мы были друг другу предназначены, и это было счастье… Вот это мне и снилось…
Счастье мне снилось. Такое, каким оно должно быть в жизни. А бывает только во сне...

продолжение следует