Гадальщики

Однажды я и мой друг Даулет решили вызывать духов с помощью блюдечка. Девичье занятие, вроде бы, оправдывало нас только то, что в отличии от девиц, мы гадали не про любовь, а любопытствовали о проклятых вопросах бытия. Да и дело было вечером, делать было нечего. На дворе лето, я закончил одиннадцатый класс, Даулет еще год должен был учиться, мы расставались с каким-то этапом жизни, пили на огороде отвратительное пятидесятитеньговое пойло, вяло покидывали мячи в баскетбольную корзину и слонялись по каким-то стройкам.

Даулет, к тому же, сосредоточенно рвал коноплю.  Я говорил ему, что это совсем не та конопля, которую курят, но он утверждал, что это, как раз таки, та самая и его с нее “ плющит и колбасит”. Я отвечал, что колбасит его не с нее, а с бутылки “Агдама” выпитой час назад, но он оставался непреклонен и дунув, говорил:
  — Ох, как меня вставило! Хочешь?”
— Не гони, это не та конопля. – отвечал я — вставляет с дикорастущей, а это фигня, если бы с неё вставляло, хрен бы она тут росла, такими зарослями.
— А ты попробуй, попробуй.
Я пробовал. И не чувствовал ничего, кроме  бурлящей гадости“Агдама” в животе, хотя на бутылке было написано, что он изготовлен из чистейших сортов винограда, и что Булат Окуджава посвятил Агдаму стихи: “Ах, Агдам мой Агдам, ты моя религия, ты и радость моя и моя беда…”(sic)

 Даулет говорил, что он снова дунет. Я говорил, что он с тем же успехом может дуть тополь.
— А что? – вдруг вскрикнул он  — попробуем тополь, — и подойдя к тополю с засохшими листьями начал их рвать.
 Забил. Курнул тополя. Сказал что хорошо. Я тоже попробовал. Сказал, что неплохо. Потом он начал забивать всякую сухую траву, какую только можно было найти на огороде. Устав от этих развлечений я вдруг сказал: А давай духов повызываем, с блюдечком”. Идея была поддержана. Мы решили идти ко мне и вызывать духов.
Взяли лист обоев, расчертили таблицу, нарисовали на блюдечке стрелку и приступили.
С полчаса никто не выходил, мы уже начали терять терпение и Даулет уже хотел бросить всё дело, когда блюдечко наконец двинулось.
— Ты двигаешь? – крикнул он.
— Гонишь что-ли, на фига мне его двигать?
— Не гони, ты двигаешь.
— Да вот, я руки уберу – сказал я  и убрал руки с блюдечка, продолжавшего движение. Даулет испугался, у него даже расширились зрачки. Я уже когда-то гадал, таким образом, поэтому был абсолютно спокоен.
Первым духом был какой-то унылый, вяло двигающийся Виктор, и когда мы его спросили, хочет ли он улететь, он сразу сказал, что хочет. Потом Даулет предложил вызвать Толкиена и спросить: “Cуществует ли среднеземье на самом деле?”
— Дух Толкиена выйди к нам.
Толкиен не замедлил явиться, и был очень корректен, терпеливо ответил, что среднеземья не существует и попросил отпустить его.
— Кого следующего? – спросил я
— Давай Ленина – ответил Даулет и мы разоржались.
Ленин вышел быстро, был очень стремителен, страшно матерился, обзывал нас ****ыми дебилами, говнюками, которым делать не ***, потом мы спросили, что-то про Сталина, он напустился на Сталина, обзывал его, сказал, что душа есть, что ада нет, есть только рай, что он теперь верит в бога, опять начал сильно материться и мы его отпустили.
— Надо теперь Сталина в ответку послушать – решили мы.

Сталин выходил дольше, был степеннее, не матерился, обращался с нами вежливо, взбеленившись, только когда упомянули Ленина. Он обозвал его картавым дебилом, сказал, что никакого рая нет, что есть только ад, а сам он посланник сатаны. Мы его отпустили, от греха.

— А давай их всех вызывать – сказал Даулет, — теперь, Хрущева давай.
Хрущев вышел сразу, был очень открыт и словоохотлив, но как собеседник оказался малоинтересный, завёл что-то об освоении целины, о проблемах в сельском хозяйстве, таскал наши руки минут двадцать, но когда мы его спрашивали, хочет ли он говорить, он отвечал  -“конечно хочу”. В конце концов Даулет не выдержал и сказал:
— Слушай, спровадь его уже, к чертям собачьим.
И мы отпустили Никиту Сергеевича, подняв блюдечко.

— Брежнева давай – закричал Даулет.
С Брежневым получился интересный разговор, он сначала обозвал нас дураками, потом сказал, что шутит, и действительно, обо всем отзывался с юмором. На вопрос: Что такое душа? – ответил “девка”. На вопрос: Какая девка?  — ответил: “голая”. Брежнева отпускали с улыбками на лице.

  — Ну что, может, хватит – сказал я, — два часа уже сидим.
— Давай, сейчас, еще Владьку Кузьмичева вызовем. ( Владька был сосед, наш приятель, с которым мы тогда крепко поссорились.)
— Как, — говорю — Владьку? Он же Живой?
— Ну и пофигу, а может, вызовем его он и сдохнет нахрен.
Мы разоржались и начали вызывать Владьку. Долго никто не выходил.
— Ну, Владька не выйдет. Он же живой. – говорил я.
— Ничего, еще чуть-чуть подождем – отзывался Даулет.
И мы дождались. Блюдечко зашевелилось, мы спросили, кто к нам вышел, блюдечко показало “Владька”.
— Какой Владька? Кузьмичев? — блюдечко ответило: “он самый”.
— Ну чо сука? Как мы тебя? – спросил Даулет.

Большого разговора с Владькой не получилось, и мы отпустили его, а потом пошли на улицу, смотреть, нет ли там Владьки. “Интересно, — думали мы, может и вправду помер у себя дома. В этот вечер мы его так и не видели.
На следующий день, встретившись, первым делом поинтересовались, не встречался ли кому-то из нас Владька. Не встречался.
— Вправду, наверное сдох, обычно он в это время с собакой гуляет.
 
Мы даже обеспокоились, не слишком ли подло было, из-за мелкой ссоры погубить человека.
Лишь вечером мы узнали, что Владька ездил с родителями на дачу с ночёвкой и только недавно вернулся.
— Вот сука, не сдох таки – сказал Даулет  — а кто же тогда к нам приходил?
— Понятия не имею – сказал я.
 Сошлись на том, что приходил какой-нибудь бес искуситель, и удовлетворенные в глубине души, что этот дурак Владька всё-таки жив, продолжили слоняться по улице.