Верующий в бога - еще не Homo sapiens Глава 41

 "ЛЕТУЧИЙ ЭСКАДРОН ЛЮБВИ
Предисловие:
41. И вот теперь всплыла абсурдная проблема: «как мог Бог допустить это!» На это поврежденный разум маленькой общины дал такой же поистине ужасный по своей абсурдности ответ: Бог отдал своего Сына для искупления грехов, как жертву. Так разом покончили с Евангелием! Очистительная жертва, и притом в самой отвратительной, в самой варварской форме, жертва невинным за грехи виновных! Какое страшное язычество! Иисус уничтожил даже самое понятие «вины», он совершенно отрицал пропасть между Богом и человеком, он жизнью своей представил это единство Бога и человека как свое «благовестие»... А не как преимущество! — С этого времени шаг за шагом в тип Спасителя внедряется учение о Суде и Втором Пришествии, учение о смерти как жертвенной смерти, учение о Воскресении, с которым из Евангелия фокуснически изымается все понятие «блаженства», единственная его реальность, в пользу состояния после смерти!.. Павел со всей наглостью раввина, которая так ему присуща, дал этому пониманию, этому распутству мысли, такое логическое выражение: «если Христос не воскрес, то вера наша тщетна». — И разом из Евангелия вышло самое презренное из всех неисполнимых обещаний, — бесстыдное учение о личном бессмертии... Павел учил о нем даже как о награде!..
Фридрих Ницше. «Антихристианин. Проклятие христианству»



Глава 41
«ЛЕТУЧИЙ
ЭСКАДРОН ЛЮБВИ»
Как разбудить Богиню Звезд?
Зову, зову, проснись, Атира!
Весь Звездопад уже в плену,
И гимн поет достойным Лира.
С. Каунов
Олег вошел в кабинет Уицрик и застыл на месте от удивления. Его взору предстала картина, достойная кисти художника: три грации в изящных позах, разодетых в стиле XVI века, расположились возле окна и внимательно слушали Анахарсиса.
— Бог мой, что за видение! Куда я попал? И кто эти прелестницы?
В кабинете раздался веселый смех, дамы вдруг ожили, а Анахарсис громогласно произнес:
— Это богини! Они снизошли к нам, чтобы стать частью «летучего эскадрона» французской Минервы.
— Уицрик, Лена, Беатрис?! — изумился Олег еще больше, узнав за гримом подруг. — Но что все это значит?
Вдоволь позабавившись растерянностью Олега, дамы обступили его и закружили в танце. Они дурачились и хохотали, пока румянец не пробился сквозь слой белил, а у Беатрис даже мушка над губой съехала. Наконец, довольные произведенным эффектом, они успокоились и начали наперебой рассказывать, что значит их маскарад.
— Олежек, — воскликнула Леночка, упав в изнеможении в кресло, — мы на пороге неимоверной авантюры. Как ты находишь нас в таком обличье?
— Анахарсис, — взмолился Олег, — объясни хоть ты, что все это значит? Вы с Атирой затеяли бал-маскарад? Тогда я бегу за костюмом Фавна, чтобы быть этим богиням под стать.
— Не стоит, — подошла к нему Уицрик и увлекла за собой. — Нам предстоит путешествие в средневековый Париж, и на этот раз без тебя, до­рогой.
— Как без меня?
— Ты тоже хочешь стать фрейлиной королевы? — рассмеялась Беатрис, подойдя к нему. — А что? — Провела она рукой по подбородку. — С тебя бы вышла очень даже симпатичная фрейлина. Эта мушка... — Она прилепила ему над губой отлетевшую мушку, — ...дорогого стоит!
Разговор в этом духе продолжался еще долго, в конце концов, Олег в общих чертах понял суть готовящегося вторжения в куртуазный мир Екатерины Медичи и вымаливал в Уицрик разрешения отправиться с ними для страховки. Не мог же он оставить своих подруг без прикрытия в случае грозящей опасности! Осталось только плансцинироваться, но это была уже забота Анахарсиса.
— А в чем суть затеи? — настаивал Олег. — Зачем вам Медичи, что за фантазии?
— О, эта дама — ярчайший персонаж своей эпохи! — ответила Беатрис. — История знает многих неординарных личностей, оставивших след в истории то ли на полях сражений, то ли на поле политической деятельности, но мало кто может похвастаться тем, что достиг совершенства в искусстве интриг и шпионажа. Жестокая, коварная и вероломная, способная пойти на массовое убийство (вспомним Варфоломеевскую ночь), эта флорентийка не брезговала никакими методами в борьбе за французский трон как для себя, так и для своих сыновей, создав агентурную сеть по всей стране, да, пожалуй, и по всей Европе! В ход шли все мыслимые и немыслимые средства: яд, кинжал и даже женская красота, которая в умелых руках превращалась в великолепное оружие в борьбе за власть. Недаром в свое время известный английский разведчик полковник Пинто любил говорить: «Женщина-шпион в душе своей, прежде всего, истинная проститутка». Но задолго до полковника эту истину усвоила Медичи, создав при дворе собственный отряд специального назначения, который королева сама именовала не иначе как «мой летучий эскадрон». И состоял этот личный спецназ из самых прекрасных дам королевства. Екатерина, сама никогда не изменявшая мужу и чуть ли не открыто презиравшая всех мужчин, включая собственных сыновей, тщательно отбирала красавиц для своего эскадрона в лучших аристократических домах Франции. Главный критерий — претендентка не должна была отличаться строгостью нравов. Нередко в королевский спецназ Екатерины Медичи попадали и никому не известные юные обольстительницы, в поисках лучшей доли приезжавшие из Фландрии, Италии и Шотландии. Стать дамой летучего эскадрона было не только не позорно, но и крайне престижно. При этом не было зафиксировано ни одного случая, когда бы смертный мужчина устоял перед этим созвездием прелестниц.
— Да, я слышал, об этом повествуют исторические хроники — самых грозных своих противников королева атаковала и побеждала именно с помощью девиц из своей свиты, за это и удостоилась прозвища «великой сводницы королевства». Но, строго говоря, флорентийка лишь наследовала примеры Анны Бретонской и Франциска І, вошедшего в историю как эталон правителя-рыцаря, знатока и ценителя женского пола, в котором видел самое прекрасное произведение искусства. Именно Франциск ввел в Европе официальные чины и титулы для дам. Ему принадлежит крылатое высказывание: «Двор без женщин, как год без весны, а весна без роз». Следуя своим куртуазным пристрастиям, он собрал при дворе двадцать семь самых прекрасных девушек благородного происхождения, что, впрочем, не спасло короля от импотенции.
— Да, именно, но с той лишь разницей, что идею короля Франциска практичная Екатерина Медичи слегка усовершенствовала на политический манер, создав свой летучий эскадрон. Очаровательные и беззастенчивые девицы запросто вытягивали любую информацию из мужчин. Деятельность эскадрона оказалась столь эффективна, что Екатерина потребовала от сына Карла IX увеличить число фрейлин с восьмидесяти до двухсот. На желчные замечания блюстителей морали, прозвавших двор небольшим борделем королевства, властительница не обращала ни малейшего внимания. Дамы летучего эскадрона были вездесущи: дворяне, банкиры, дипломаты и даже епископы находили их в своих постелях и с удовольствием пользовались услугами красоток в обмен на нужную Екатерине информацию. Однако, иметь детей агентессам было строго запрещено. Девицы свято блюли главное правило, которое им не раз повторяла королева: «У вас должно хватать ума, ловкости и навыков, чтобы не допустить вспухания живота». Для контрацепции фрейлины использовали специальные лекарства и в том числе прообраз современного презерватива, разработанного учеными-итальянцами из свиты самой Екатерины.
— Она лелеяла свое детище, за которым прочно закрепилось название «летучий эскадрон любви», — продолжила Уицрик. — Ее фрейлины были разодеты как богини, при этом доступны, как простые смертные. Злые языки говорили, что принцессы отбирают хлеб у продажных девок. С их помощью королева атаковала и побеждала самых грозных противников. Там, где шпага и крест были бессильны, ажурные рюшки, прикрывающие женские прелести, одним своим видом превращали волков в послушных овечек.
— Средство, скажу я вам, далеко не ново, известное еще с добиблейских времен, — снова не удержался Олег от замечания.
— Да, — согласилась Бет, — но в таких масштабах применимое, пожалуй, впервые. Руками своих прелестниц Медичи ни много ни мало — творила европейскую политику.
Красивые и беззастенчивые девицы по указанию Екатерины запросто вытягивали любые сведения из мужчин или оказывали на них нужное влияние. Их жертвами становились короли и министры, иностранные дипломаты и полководцы, прелаты, принцы и вельможи. Мемуарист Брантом, который был очень близок с некоторыми из этих девиц, вспоминал: «Фрейлины были столь соблазнительны, что могли зажечь огонь в ком угодно, опалив своей страстью большую часть людей при дворе,
а также всех, кто приближался к их огню. Никогда ни до, ни после, постель не играла на политической сцене такой важной роли...»
Рассказ Беатрис ошеломил Олега, он еще более решительно выступил за то, чтобы отправиться туда самому в обществе Паоло.
— Жажду испытать на себе чары фрейлин... В виде эксперимента, конечно, — Олег сник под испепеляющим взором Уицрик. — Объясните мне, ради бога, зачем вам туда соваться?
— А и правда, — согласилась Леночка. — Боюсь, Ольгерд тоже будет не в восторге от нашей затеи.
— Хорошо, я открою суть предстоящего мероприятия, — сдалась Уицрик. — Нас в большей степени интересует вопрос участия Медичи в противостоянии католиков с гугенотами и роль Рима в этом противостоянии. Фрейлины в курсе всех ее интриг, проникнув в их среду, мы сможем узнать все изнутри, понять, за какие нити дергает мать-королева, манипулируя людьми, чтобы разжечь религиозные распри, ввергнув страну в пучину гражданской войны. Мне кажется, чтобы удержать на троне угасающую ветвь Валуа, она готова была на все.
— Так, может, нам устроить мужской «летучий эскадрон» и напустить его на фрейлин? Померяемся силами, так сказать, попутно и тайны разгадаем.
— Я тебе разгадаю! — не на шутку рассердилась Уицрик.
— Хорошенькое дело, а сами?
— Не беспокойся, в постель она нас не подложит ни к кому, не успеет. В крайнем случае, мы сможем постоять за себя. Но нервы мы ей пощекочем. Анахарсис, пора. А вы тут делом займитесь и ждите нас со скандальными разоблачениями одной из самых влиятельных женщин XVI века.
Не успел Олег возмутиться или возразить, как Анахарсис плансцинировал женщин. Они растворились в пространстве, оставив после себя только звенящую тишину.
Париж, Париж! Ах, как ошибаются те, кто представляет себе самый романтичный и красивый город мира достойным восхищения и в эпоху средневековья! Наши дамы были больше чем разочарованы реальностью, открывшейся их взору, но это уже другая тема, в которую углубляться не стоит. Опустим живописание смрадных узких улочек, потопающих в нечистотах, трущобы бедняков, зияющие, как бездна преисподней, и роскошные дворцы, которые далеко не благоухали под стать своему великолепию. Видимо, Дюма не замечал всего этого, дабы не затмить романтику описываемых событий в романе «Королева Марго». Не будем судить его строго, ведь не он один опускал «незначительную» деталь реальности, у него была другая цель — увлечь читателя сногсшибательными приключениями, неимоверными любовными похождениями и коварными интригами. Что до последних, то тут он не покривил душой: королева-мать вполне оправдала все, что писали о ней. А сколько всего не написали! Не зря годы ее правления назвали эпохой Медичи.
Екатерина была племянницей папы Климента VII, устроившего брак четырнадцатилетней флорентийки из рода Медичи с французским принцем, ставшем впоследствии королем Франции Генрихом II (1533–1559), а затем фактическая правительница при своих сыновьях Франциске II (1559–1560), Карле IX (1560–1574) и Генрихе III (1574–1589). Не обладая привлекательной внешностью и плохо говоря на французским, она стала объектом насмешек при дворе, который славился своей изысканностью, благородством манер блестяще образованных, утонченных дам и кавалеров. Под влиянием Ренессанса возрождался интерес к античности, придворные изъяснялись между собой на латыни, греческом, читали поэмы Пьера де Ронсара и восхищались изваяниями итальянских мастеров. Владение в совершенстве языком давало возможность играть словами, придавая речи двусмысленность и пикантный подтекст, что особенно ценилось при куртуазном французском дворе.
В купеческой же Флоренции, в противовес Франции, отцы семейств не были озабочены тем, чтобы дать своим женам и дочерям столь разностороннее образование, вследствие чего в первые годы жизни при французском дворе Екатерина чувствовала себя невеждой, не умевшей изящно строить фразы, допускавшей ошибки на письме. Екатерина ощущала свою изолированность от общества и жестоко страдала от одиночества и от неприязни, которую ей демонстрировали французы. Она была для них всего лишь наследницей итальянских торговцев, чужой и непринятой ни народом, ни двором.
Король пренебрегал спальней королевы, особенно после рождения наследников, и открыто проводил все свободное время с любовницей Дианой де Пуатье, красавицей-вдовой, которая была старше короля на целых двадцать лет и, по сути, заменила собой королеву, имев большое влияние при дворе. Королеве как настоящей Медичи удалось превозмочь себя и даже установить с Дианой дружеские отношения. Мало того, коварная флорентийка, дабы насолить ненавистной сопернице, использовала одну из своих фрейлин шотландку леди Флеминг, чтобы та соблазнила короля. Несмотря на преданность Диане, король не устоял перед очаровательной мордашкой, и та даже забеременела от Генриха. Фрейлина рассказывала всем, что у нее будет дитя от самого величайшего из королей. Как всякий женатый мужчина, Генрих II терпеть не мог скандалов, чем незамедлительно воспользовалась Диана де Пуатье. Молниеносная интрига, и вот уже леди Флеминг изгнана из дворца, а король вновь в объятиях своей многолетней любовницы.
Во время правления супруга Екатерина имела лишь минимальное влияние на управление королевством, ее власть была очень ограничена. Но все изменилось после внезапной гибели сорокалетнего монарха.
Новоиспеченные фрейлины ее королевского высочества только что были успешно представлены ко двору. Екатерина любила обновлять состав эскадрона, ведь красота весьма недолговечна (хотя она заботилась об их внешности, для услуг красавиц при дворе созданы салоны красоты и прочие услуги). Юная непосредственность Элеоноры (Лены), зрелая красота Шарлоты (Уицрик) и непревзойденный шарм леди Бет (Беатрис) произвели впечатление. Новые розы были так свежи и благоуханны, что у Екатерины сразу в голове возникли десятки планов, как применить их с пользой для себя. Ее головной болью были протестанты. С помощью жемчужины своей коллекции Луизы де ла Бередье, известной при дворе как красотка Руи, ей удалось нейтрализовать лидера гугенотов, своего заклятого врага короля Антуана Наваррского и даже обратить его в католицизм (всего после одной ночи воздержания, так как его возлюбленная не могла дальше грешить связью с протестантом). Антуан был полностью во власти Луизы, каждая слезинка которой, пущенная по наставлению матери-королевы в нужный для нее момент, была для него сигналом к исполнению всех прихотей любимой. Но вскоре он погиб от рук бывших единоверцев, против которых обернул свое оружие. Одним врагом меньше, но скольких предстояло еще побороть! Адмирал Колиньи, Генрих Наваррский и даже католики Гизы, претендующие на французскую корону, хотя выскочки-лотарингцы не состояли в прямом родстве с королем, чем вызывали негодование старинных аристократических родов Франции своими непомерными амбициями. Только благодаря королеве-матери сыновья, безвольные и бездарные, удержались при власти в неспокойное время, когда религиозные войны стали неотъемлемой частью французской жизни.
Уицрик решила действовать незамедлительно. Бет, как самая искушенная в авантюрных делах, брала на себя королеву, Уицрик же с Леночкой должны были втереться в доверие фрейлин, став их сердечными подругами.
Французский двор блистал роскошью, став законодателем моды, которой следовали все европейские монаршие дома. Балы, турниры, охота и другие развлечения стали местом, где королева вершила свои дела, режиссируя все действия одного великого представления, именуемого французской политикой. Это был большой театр с актерами, постановщиками и зрителями, где все подчинялось строгим правилам этикета. При дворе имело значение все до мельчайших деталей, незнание которых могло испортить человеку карьеру, выставить его посмешищем и даже стать причиной вызова на дуэль.
Право доступа ко двору высоко ценилось, так как давало возможность находиться возле монарха, влиять на него и быть в курсе всех закулисных интриг. Придворные владели искусством подавать информацию, ­преподносить ее, формируя отношение короля к тем или иным особам или событиям в нужном для себя свете. Иногда придворные объединялись в стремлении устранить соперника со двора, создавая группировки, именуемые партиями короля или королевы. Особую роль в этом мирке играли фавориты, зачастую вступавшие в близкие отношения с монархом. При французском дворе, отличавшемся вольностью нравов, фаворитки получали официальный статус и признание, с ними считались больше, чем с законной супругой короля. Иногда фаворитов называли миньонами. При дворе Генриха III эти молодые люди, более похожи на девушек своей манерой поведения и внешним видом, играли роль не только советников, но и очень близких друзей короля.
Придворные должны были хорошо танцевать. Выполнять многочисленные па приходилось в пышных, не слишком удобных костюмах, головные уборы при этом никто не снимал, а мужчины, к тому же, не расставались с оружием. Умению танцевать, как и фехтованию, нужно было довольно долго учиться. Преподавателями в этом виде искусства традиционно выступали итальянцы.
Беатрис быстро нашла с ними общий язык, несколько уроков — и новоиспеченные фрейлины будто всю жизнь только и делали, что танцевали на балах. Королева внимательно следила за танцующими парами, время от времени переговариваясь с приближенными, и вдруг к ней подошла новенькая фрейлина, попросив разрешения занять место возле ее величества. Беатрис, а это была она, присела в глубоком реверансе и обратилась с королеве:
— Ваше королевское высочество, мне необходимо переговорить с вами тет-а-тет, если, конечно, Вам будет угодно.
Екатерина с любопытством посмотрела на грациозно присевшую фрейлину, окинув ее оценивающим взглядом, и одобрительно кивнула головой. Жестом отослав всех, она указала Беатрис на место возле себя.
— Я слушаю, милочка. Как вам пришелся двор?
— Ах, ваше величество! Великолепие французского двора затмевает собой солнце! Но, не скрою, мне хотелось больше узнать о здешних нравах не по внешнему блеску, а изнутри, чтобы быть наиболее полезной Вашему величеству. Видите ли, мне кажется, только такая мудрая государыня, как Вы, может наставить меня и моих подруг, дабы не сбиться с правильного курса и не поддаться опасному течению, которое может погубить неискушенных в придворном плавании девушек.
Екатерине понравились слова фрейлины. Да, наставлять она любила, управлять — считала своим долгом, поэтому Бет сразу расположила ее к себе.
— Проси все, что хочешь, дитя мое.
— У меня только одно желание — быть к услугам Вашим! Чем я могу отблагодарить мою королеву за счастье находиться вблизи августейшей особы?
Беатрис скромно опустила глаза и поцеловала Екатерине руку. Хоть та была далеко не из породы наивных простаков, ведущихся на неприкрытую лесть, что вполне слыло за правила хорошего тона при куртуазном дворе, Екатерина была тронута, но только на одно мгновение. Она тут же решила направить преданность фрейлины в нужное русло.
— Вы сможете заслужить мое расположение, будучи полезной лично мне, а значит, королю и государству.
— Я готова! От моих глаз не укрылась некая озабоченность, могу я знать, что омрачило чело моей королевы?
— Я вижу, что могу довериться тебе, дитя мое. Впрочем, тех, кто предает меня, ждет незавидная участь. — Королева испытующе посмотрела в глаза Беатрис, но, не заметив ничего подозрительного, продолжила: — Да, у меня есть одна головная боль, и имя ей Генрих Наваррский. Он представляет угрозу роду Валуа, и я, превозмогая свою неприязнь, решила сделать его своим зятем, следуя принципу — врага лучше держать возле себя. Наварра далеко от Парижа и контролировать ситуацию отсюда невозможно. Если лидер гугенотов будет в Париже, под моим надзором в Лувре, мне будет спокойней. Бет, ты должна подружиться с Генрихом и узнать, что он думает по поводу брака с принцессой Марго.
— Я могу ответить на этот вопрос уже сейчас. Этот брак будет обагрен кровью протестантов, поэтому не принесет счастья ни Марго, ни Генриху, род Валуа сменят Бурбоны. Вскоре Генрих расторгнет брак, так как ­Маргарита окажется бесплодной, женившись на Вашей соотечественнице Марии Медичи. Она родит ему наследника, Людовика XIII, который, к сожалению, не будет Вашим внуком. К Вашему утешению, могу сказать, что Генрих все же перейдет в католицизм, посчитав, что Париж стоит мессы и даже подпишет Нантский эдикт об уравнении прав протестантов с католиками. Но после того как его убьет фанат-протестант в 1610 году, религиозные войны вспыхнут с новой силой.
Беатрис увлеклась рассказом и не заметила, как лицо Медичи скривила сначала удивленная усмешка, затем ужас и гнев.
— Что за бред, откуда ты можешь это знать?!
— Извините, Ваше величество, — опомнилась Бет, — это всего лишь плод моей неуемной фантазии. Но все идет именно к тому, что род Валуа...
— Хватит! — прервала ее королева. — Я не допущу этого проклятого протестанта к власти, если даже мне придется истребить всех гугенотов!
«Всех нет, но тридцать тысяч в ту злосчастную ночь положишь, хотя и это не спасет твой род, который, увы, угаснет», — подумала про себя Бет, но вслух произнесла:
— Какими будут Ваши указания, моя королева?
— Скоро в Париж съедется вся протестантская знать во главе с Генрихом Наваррским, вот тогда ты мне и понадобишься.
Екатерина встала и удалилась.
А в это время Леночка оживленно сплетничала с фрейлинами, с которыми успела подружиться.
— Почему королеву-мать прозвали «Черной королевой»? — поинтересовалась она.
— Как, разве ты не знаешь? Видно, что новенькая при дворе! — наперебой щебетали фрейлины. — С тех пор, как погиб ее муж Генрих II, смертельно раненный обломком копья на турнире, устроенном по случаю бракосочетания его дочери с испанским королем, она носит по нему траур. Сломанное о череп Генриха копье она сделала своей эмблемой с надписью «Lacrymae hinc, hinc dolor», что значит «От этого все мои слезы и боль моя». Раньше траур считался белого цвета, а она носит черные одежды, поэтому ее и прозвали «Черная королева».
— Она так сильно любила своего мужа?
— Да, представь себе, несмотря на то, что он любил одну Диану, что, впрочем, не мешало ему изменять им обоим.
Фрейлины говорили наперебой и без устали хохотали. Они хоть и уважали, даже побаивались свою патронессу, но обожали сплетничать обо всех ее делах. Что греха таить — сплетни и интриги были любимым занятием всего двора. Лена чего только не услышала из уст этих веселых и довольных своей жизнью земных богинь! Их власть над сильными мира сего давала им право быть выше тех, кто не обладал столь грозным оружием и столь сильной покровительницей, как они.
Когда наши героини встретились после бала, чтобы обсудить события дня, их больше всего удивил рассказ Уицрик. Оказывается, она тоже не теряла времени зря и успела расположить к себе самое доверенное лицо королевы Мишеля Нострадамуса. На вопрос, что интересного ей удалось выведать от великого предсказателя, «единственного из всех смертных, который оказался достоин запечатлеть своим почти божественным ­пером, благодаря влиянию звезд, будущие события всего мира», она ответила:
— Он предсказал королеве смерть Генриха II и знает, увы, что все сыновья Екатерины должны умереть, не оставив законных наследников престола. Это явствует из катрена 10 Центурии I:
Гроб помещен в железный склеп,
Где находятся семь детей короля.
Их предки восстанут из адских глубин,
Оплакивая плоды их мертвого рода.
«И вот теперь всплыла абсурдная проблема: „как мог Бог допустить это!“» — цитирую Ницше. «Наверное, так же, как допустил тысячи жертв религиозных войн», — отвечу я. — Что значит одна королевская семья на фоне этих смертей?» «Что значит жертва Сына во искупление грехов человечества! — скажете вы. — Это почти шекспировская дилемма — быть или не быть!»
Но вернемся к Нострадамусу. Самой интересной оказалась его точка зрения относительно того, как Екатерина, которая посвящает его во все свои планы, пытается разрешить религиозные проблем в королевстве. Она видит раскол между церквями в политическом ракурсе, воображая, что все будет хорошо, если только она сможет склонить обе стороны к согласию. Нострадамус считает, что действия королевы наивны и ошибочны, потому что она недооценивает силу религиозного убеждения каждого отдельного индивидуума и народа в целом. Они ведь не задумывались над вопросом, поднятым Ницше в «Антихристианине...», что «если Христос не воскрес, то вера наша тщетна».
— На то она и вера. Кто верит, тому доказательства не нужны, — констатировала Беатрис.
— И он близок к истине. Личность Екатерины состоит из сплошных противоречий. За ней на долгие века закрепилась слава отравительницы и коварной, мстительной интриганки, беспощадно и жестоко расправлявшейся со своими врагами. Она сражалась за детей, но так и не сумела сблизиться с ними, была прагматична, но подвержена суеверным страхам, величественна, но доступна. Много работала, занимаясь государственными делами в то время, как ее сыновья предавались праздности и утехам; покровительствовала искусству: создала придворный балет, строила дворцы, собрала библиотеку из редчайших книг и рукописей; была законодателем мод: туфельки на каблуках, в которых она явилась невестой ко двору, произвели фурор, а корсеты и нижнее белье начали носить с ее подачи. Она была человеком действий, амбиций и страстей. Как жена, мать, регентша и королева Франции осталась в истории великой женщиной и великой правительницей. Подходящей характеристикой для Медичи послужили бы слова макиавеллиевского «Государя»: «Чтобы стать великим правителем, приходится порой переступать человеческие законы».
Видимо, это хорошо усвоила та, что волею свыше тридцать лет вершила судьбы простых смертных в очень непростой период французской истории. Это о таких, как она, писал Ницше как о Сверхчеловеке, способном подняться над другими на недосягаемую высоту.
Уицрик вздохнула и позвала Анахарсиса:
— Пора возвращаться.
— Как, — удивилась Беатрис, — а задание королевы? Я должна поближе познакомиться с Наваррским!
— Увы, придется королеве поручить это дело кому-нибудь из своих агентесс, а мы умываем руки. Наши мужчины и так сходят с ума.
— Ура, прощай, гламурный век! — обрадовалась Леночка. — Прощайте, милые фрейлины! С нетерпением жду встречи с веком двадцать первым!
42. Теперь уже видно, чему положила конец смерть на кресте: новому, самобытному стремлению к буддистскому спокойствию, к действительному, а не только обещанному счастью на земле. Ибо — как я уже указывал — основным различием между обеими религиями-d;cadence остается то, что буддизм не обещает, но исполняет, христианство же обещает все, но не исполняет ничего. — За «благой вестью» последовала по пятам весть самая скверная: весть Павла. В Павле воплотился тип, противоположный «благовестнику», гений в ненависти, в видениях ненависти, в неумолимой логике ненависти. Чего только не принес этот dysangelist в жертву своей ненависти! Прежде всего Спасителя: он распял его на своем кресте. Жизнь, пример, учение, смерть, смысл и право всего Евангелия — ничего более не осталось, когда этот фальшивомонетчик путем ненависти постиг, в чем единственно он нуждается. Не в реальности, не в исторической истине!.. И еще раз жреческий инстинкт иудея учинил то же великое преступление над историей, — он просто вычеркнул вчера, позавчера христианства, он изобрел историю первого христианства. Даже более: он еще раз извратил историю Израиля, чтобы представить ее как предварительную историю для своего дела; все пророки говорили о его «Спасителе»... Церковь извратила позже даже историю человечества, обратив ее в предысторию христианства... Тип Спасителя, учение, практика, смерть, смысл смерти, даже то, что было после смерти, — ничто не осталось неприкосновенным, ничто не осталось даже напоминающим действительность. Павел просто переложил центр тяжести всего того бытия за это бытие — в ложь о «воскресшем» Иисусе. В сущности, ему не нужна была жизнь Спасителя — ему нужна была смерть на кресте и кое-что еще... Поистине, было бы явной niaiserie со стороны психолога доверять Павлу, родиной которого была столица стоического просвещения, когда он выдавал за доказательство посмертной жизни Спасителя галлюцинацию, или доверять хотя бы даже его рассказу, что он имел эту галлюцинацию: Павел хотел цели, следовательно, он хотел и средства... Во что не верил он сам, в то верили те идиоты, среди которых он сеял свое учение. — Его потребностью была власть; при помощи Павла еще раз жрец захотел добиться власти, — ему нужны были только понятия, учения, символы, которыми тиранизируют массы, образуют стада. Что единственно заимствовал позже Магомет у христианства? Изобретение Павла, его средство к жреческой тирании, к образованию стада: веру в бессмертие, т. е. учение о «Суде»...
Фридрих Ницше. «Антихристианин. Проклятие христианству»