(цикл рассказов)
Скандальная деталь
В перерыв, во время чаепития в институте, где я работал, одна из сотрудниц рассказала, как гостила у приятелей. Её потчевали разной снедью, а также дали посмотреть семейный фотоальбом. Она поделилась наблюдением - на снимках лица некоторых мужчин были или заштрихованы, или аккуратно вырезаны бритвой. Отец семейства пояснил весело: «Моя тётушка была привередливой особой. После каждой ссоры со своими воздыхателями она таким образом расправлялась с ними. Бедняжка умерла в 90 лет. Так и не вышла замуж!»
Мы посмеялись. Один из коллег заметил, что сегодня в «Фейсбуке» аналогично ведут себя повздорившие возлюбленные - забанивают друг друга. Я предложил собеседникам послушать экзотическую историю из быта городка, где я родился и рос. Приблизительно на эту же тему. Все изготовились слушать.
В нашем классе учился один парнишка. Совершенно серенький, молчаливый. Никто из нас, мальчишек восьми-девяти лет, над ним не посмеивался. Не за что было глазу зацепиться. Но вот с ним произошёл ляпсус и не по его вине...
Как обычно, под конец учебного года пришёл фотограф, снимать фото всего класса. Фотограф спешил, ему надо было зайти ещё в другие классы. Родители знали о его визите и специально приодели детишек. Но без суеты не обошлось. Учительница впопыхах приводила детвору в порядок – кому волосы пригладила, кому сорочку поправила. Наконец, все утихомирились, застыли в ожидании, уставились на камеру.
Тот самый парнишка находился в среднем ряду с краю. В этом возрасте дети не отличаются фотогеничностью. В этом смысле он не выделялся среди одноклассников – неуклюжая поза, руки в карманах, в глазах и на всём лице выражение лёгкого испуга и любопытства одновременно. Однако сильно смущала деталь на фотографии. Вероятно, в кутерьме готовки к фото сессии учительница сильно задрала его шорты. Из-под них торчало маленькое мужское достоинство.
Сначала никто не обратил внимание на это обстоятельство. Тревогу забила бабушка одной из девочек. С помощью лупы она искала свою внучку и напоролась на «срамоту». Пуще озадачило старую женщину то, что рядом с тем парнишкой в среднем ряду стояло её чадо. Бабуся срочно созвала всех взрослых. Ничего не подозревающую девочку отправили в соседнюю комнату. Отец нашёл эпизод весьма забавным. Бабушка, приходящаяся ему тёщей, не упустила случая пройтись по поводу легкомыслия зятя. Как всегда, между двух огней оказалась его жена. Все осознавали невинность детали, но, надо было как-то реагировать. Срочно были сделаны звонки родителям других детишек, преимущественно родителям девочек. К моему отцу тоже позвонили. Он был весьма уклончив в ответах. Положив трубку, папа иронично заметил: «Народ дурью мается!»
Мальчики-одноклассники посмеивались над попавшим впросак парнишкой. Мы пребывали в возрасте, когда стыдливость принимала крайние формы. Так, некоторое время я купался в трусах. Нагота почиталась зазорной. Причуда сначала вызвала настороженность у моих родителей, но, вникнув в ситуацию, они весело переглянулись и... оставили меня в покое. Или, совсем нежелательным было, когда тебя уличали в слабости к какой-либо девице. Этот факт немедленно отображался в изобличающей надписи на стене, похожей на пример сложения из арифметики. Сам «виновник» переполоха молчал. Никто не знал о его мыслях по этому поводу, как и то, были ли они у него вообще.
Кончилось тем, что то «скандальное» место на фото в некоторых семьях заштриховали или подчистили тёркой.
Закончив рассказ, я приложился к чашке чая. Народ умилился происшедшему. Тут вступился Роман, мой сотрудник. Он подвязался на стезе фрейдизма, заметна была его страсть к психоделии, он всюду искал происки либидо. Коллега посетовал, дескать, несчастного парнишку уже в детстве подвергли символической кастрации. Он попытался выяснить у меня последующую судьбу мальчика, но я не стал помогать ему в его шарлатанских изысканиях.
Сексуальный скандал
Я давно уехал из городка и живу далеко от этих мест. Сегодня в Интернете прочитал новость - в городке произошёл инцидент международного значения. У бразильского футболиста-легионера, который играл за местную команду, вернее, у его жены, произошли неприятности. Она увязла в сексуальном скандале! Даже дом сфотографировали, где жил бразилец и где его жена, как отмечалось в публикации, предавалась «изощрённому сексу». Дом я узнал. В своё время он принадлежал директору гастронома. Улицу тоже вспомнил. На ней жила моя учительница. Я подумал, как изменилось время – бразильцы играют в грузинской провинции, а их жены путаются с тамошними «мачо».
Между тем, моя память хранила другой скандал. В Интернет он не попал, но общественное мнение городка взбудоражил.
Всю свою жизнь этот субъект мучился проблемой. Он предпочитал бы иметь прозвище, но не такое затейливое имя, каким его наградили родители.
- Назвали же отец и мать моего старшего брата Георгием! - сокрушался Силипистро.
Его племянники, дети Георгия, отличались желчными характерами. Ему, робкому как кролик, много приходилось терпеть их выходки. К примеру, пассажи типа: «Силипистро-сифилисто!» Как правило, происходило это во время просмотров телепередач. Тогда телевизоры были в редкость и родственники собирались у старшего брата.
Племянники исходили ехидством не только по поводу дяди. У них была страсть - когда смотрели фильмы по ТВ, то болели за отрицательных персонажей. Страдания положительных героев вызывало у них хихиканье. Даже оставшись наедине, каждый из них по отдельности не мог совладать с обуявшим их бесом. Чем ещё объяснить «выкидон» младшего из них – Тенгиза? Дома в одиночестве, маясь от безделья, он не придумал ничего лучшего, как поверх майки и трусов облачиться в тулуп, напялить на голову цилиндр, на голые ноги натянуть резиновые сапоги. Для пущей живописности этот тип вооружился двустволкой. В таком виде он встретил дядюшку, который зашёл присмотреть за племянничком. При этом Тенгиз едко улыбался, издавал идиотские звуки. Ёрничал. Дома Силипистро рассказал жене о дурацком наряде братнего сынка, особенно то, как торчал ствол ружья.
– Мне кажется, что твой племянник онанист, – сделала неожиданное заключение жена.
Силипистро специализировался по сельскому хозяйству. Как-то его жена поделилась с нами по-соседски – дала нам пучки чая, прямо с плантации. «Муж с работы принёс», - сказала она.
Ламара, его жена, была весьма некрасивой особой. Долго гадали, что заставило Силипистро, мужчину с вполне презентабельной внешностью, на ней жениться. Соседи перебрали много вариантов. Ни один не убеждал.
У них был сын Симон. Несносные кузены наградили его прозвищем – Лококо, по-грузински «улитка». Мне же казалось, что он был похож на маленького старичка - не по годам задумчивый, сутулый, молчаливый. Его почти не замечали на улице. Иногда только, когда парнишка вдруг криво улыбался. Это означало: «Сейчас что-то скажет!» Все замолкали в ожидании, настораживались. Таки и сказала улитка, что его кузен – онанист. Симон подслушал тот самый разговор родителей и устроил месть обидчику. Сплетня о Тенгизе продержалась долго и отличалась «ехидством».
С некоторых пор Силипистро затаился. В его робкий кроличий взгляд примешалась хитринка. О том, что у Силипистро завелись деньги, можно было догадываться по тому, как часто к нему стали наведываться воры. После того, как Силипистро пытались обокрасть в третий раз, все решили, что такое не происходит по ошибке. Рассказывали, что во время последней попытки грабители застали Силипистро дома. Он спрятался от них в туалете. Сидел тихо. Непрошеные гости знали, что хозяин в туалете. Их устраивало то, что он молчал и не мешал. Они переворошили всю квартиру. Без результата. Под конец стали стучаться в дверь туалета, расспрашивать Силипистро, где тот прячет деньги. Они испугались и разбежались, когда из-за дверей туалета донёсся вопль. Как будто кого-то насиловали.
Дело в том, что Силипистро пошёл в гору, его стали повышать в должности. Семейство купило телевизор и не какой-нибудь «Рекорд», а «Огонёк». Эту марку почему-то хвалили в то время.
Более того, чаевод обзавёлся «Москвичом-412». Он восседал за рулём, и выражение его лица оставалось при этом неизменным - совсем нерешительным. В городке живописали «лихаческие замашки» Силипистро. Например, он впадал в панику, когда показатель спидометра достигал отметки «60 км». Однажды он предложил своему братцу подвезти и получил отказ, потому что Георгий спешил на работу. Эти байки шли от племянников. На этот раз они завидовали своему некогда бедному родственнику.
Тихой сапой он дослужился до начальника. Весьма крупного.
Произошёл случай, когда Силипистро «споткнулся» и, вроде как, на ровном месте.
В городке среди домохозяек бытовало мнение, что "порядочный мужчина" не интересуется женским полом. Не в последнюю очередь и именно поэтому Силипистро почитали за приличного человека, верного своей супруге. Ему было уже под 50 и ничто, казалось бы, уже не могло подорвать его репутацию.
Однажды его рука, как говорят грузины, дала себе волю и ущипнула секретаршу. Чувство вины было столь сильно, что Силипистро рассердился, будто не его рука позволила себе оплошность. Секретарше стало даже неудобно за себя, за свою столь привлекательную ягодку. Другой раз он сбивающимся от волнения голосом попросил приложиться к свежей розочке, которую приладила себе на лацкан сотрудница. В этот тёплый весенний день она позволила себе лёгкий костюм, слегка открытый. Сначала коллега удивилась просьбе, потом весело выпростала цветок из лацкана и передала начальнику. Но когда осознала, что всё это могло означать на самом деле, вспыхнула...
Люди вокруг были понимающие. Дескать, климакс у человека. Один местный остряк даже заметил:
– Поставьте себя на место Силипистро. Просыпаешься ночью, а рядом Ламара. И так всю жизнь.
У этого шутника водились карты в виде переснятых эротических фоток. Во время перерыва мужчины, закрывшись в кабинете, играли ими в очко. Боялись, как бы женщины их не застукали. Силипистро не звали. Из приличия. Начальник, как никак.
Количество «шалостей» росло и достигло критической массы. В прекрасное утро Силипистро шепнул одной даме на ушко двусмысленность. В этот момент он напоминал хорька, выследившего одинокую курочку. Особа зарделась и наградила начальника пощёчиной. После звучной пощёчины скандал было уже не замять.
Состоялся товарищеский суд, после которого по просьбе коллектива директора освободили.
Ламара никак не могла поверить случившемуся. Симон, который к этому времени повзрослел, стал юристом, поставил под сомнение повод для собрания. Мол, факта сексуальных домогательств не было. Старший брат Георгий и его семейство были в своём амплуа. Тенгиз говаривал своему отцу:«Балует твой братец!» Женщины в городке изображали оскорбленную добродетель. Разговоров было много, и их хватило на несколько лет… Бедный Силипистро запил.
Архитектурная деталь
Наш офис располагался в районе старинной застройки. Некогда он был фешенебельным. В царские времена здесь проживали чиновничья знать, крупные промышленники. Мы занимали третий этаж одного из дворцов-особняков. Он представлял собой унылое зрелище – ремонт в нём не проводили десятки лет. С необычно высоких для наших времён потолков свешивались лоскуты прогнившей бязи и огромные пугала-люстра. Люстры давно потеряли функцию и напоминали грязные, бесформенные сталактиты. По углам комнат шастали грызуны. Стоял стойкий запах сырости и старых книг. К ним давно никто не прикасался, потому что располагались в стеллажах, ключи от которых потерял комендант, прадед нынешнего коменданта. Здесь мы занимались социологией.
Из моего окна сквозь листву векового тополя можно было рассмотреть фасад такого же расфранчённого здания напротив. По остаткам лепных украшений на нём можно было разглядеть сюжет - что-то вроде охоты купидона. Время пощадило только кучерявую головку и … круглую попу амура. Остальные детали осыпались с постоянством и периодичностью, с какой бывает в городе сырость, дождь, землетрясения.
- Следующего землетрясения он не выдюжит, - произнёс я в тиши кабинета и имел в виду наш особняк, наш офис.
- Жалко будет шалуна!! - добавил мой сотрудник Д. задумчиво. В этот момент он смотрел в окно на фасад дома напротив.
С некоторых пор Д. дали задание заняться вопросами культуры досуга молодёжи. Он начал с выведения понятия «культура», потом надо было дать дефиницию «досуга» и далее определиться с тем, что представляет собой молодёжь. Шло это от педантичности, но не от академизма. По-моему, детский рассказ «Честное слово» был о нём.
Такие люди бывают предметами шуток, хотя бы потому, что чужие остроты и анекдоты они исправно записывают в записную книжку. Он из тех людей, кто по-мальчишески подхватывает инициативу и начинает расставлять и собирать столы для пинг-понга, чтобы потом оказаться последним в очереди на игру.
Я должен признаться, что однажды в газете опубликовали моё письмо-вопрос (что-то у футболе), которое я подписал «Д. Ч., студент».
-Ты зачем фрустрируешь батоно Д., - заметила мне одна сотрудница. Батоно Д. был старше всех нас, лысый, женатый, имел детей…
Другой раз я поставил его в неудобное положение. Он плохо играл в теннис. Я развлекал себя тем, что заставлял его, уже немолодого человека, метаться из угла в угол. А под конец после укороченной подачи заставил его лечь на полотно стола. Стол развалился, и Д. оказался под его обломками. Произошло это в присутствии всего коллектива. Народ сдержанно смеялся.
Но вот однажды мы ехали в метро. Поезд выехал на поверхность и в вагоне было солнечно. Один мальчонка, тёмный от загара, стал коленями на скамейку и смотрел на мелькавшие за окном окрестности. Нам было выходить. Я стоял уже у выхода, а мой попутчик явно мешкал. Тут я заметил, как с украдкой он смотрел на загорелую попу парнишки, которую совсем немного прикрывали жёлтого цвета трусики. «Батоно Д.! – опять позвал и подумал, что в жизни так бывает - с виду неказистый сосед по кабинету вдруг проявляет интерес к архитектурным деталям.
Таро
Мальчугану было уже 6-7 лет, а он пребывал в уверенности, что его нашли в лунных яйцах. А ведь паренек был не из добропорядочного семейства. В тюрьме отсидела срок даже бабушка - за подпольные аборты. Не ладили с законом и другие его ближайшие и близкие родственники. "Просветил" паренька его сверстник - Бондо, за что удостоился тумаков от бабушки того несмышлёныша.
Сам Бондо почерпнул информацию из книжки для будущих мам. Она завалялась на письменном столе отца. Некоторое время ему казалось, что плод облачён в трусики. Говорят же, что "родился в рубашке", а почему не родиться в трусиках. Бондо задал уточняющий вопрос родителям. После некоторой паузы ему сказали, что он, как и все нормальные дети, родился голым.
Однажды Бондо разбил гипсовую статуэтку у родственников. Она изображала нимфу. На неё, обнаженную, напялили что-то вроде платья. Дескать, дети бывают в этом доме. Вот это платье Бондо и попытался стянуть с неё. Отца грыз червь сомнения. Другой раз его неуемное чадо собрало из спичек некую конструкцию, которую приводил в движение с помощью ниточки. Получилось что-то вроде имитации полового акта. Своё изобретение он показывал нам, когда мы пришли к нему на день рождения. Отец подсмотрел эту сценку, но дабы "не акцентировать", сгрёб конструкцию.
- Вот где спички, а я их ищу по всему дому, - заявил он.
Наличие бдительных родителей не уберегло Бондо от поступка. Его с другими "хулиганами" со стороны женского отделения бани с крыши снимала милиция. Меня на крыше этого заведения не было. Стоял внизу на "шухере" и, как только начали вопить женщины, убежал. "Морально устойчивым" я всё-таки считался.
В "порядочных" ходил и Вова Х. Он точно был индифферентен к девицам. Его почему-то закармливали фруктами. "Из медицинских соображений", - как нам разъяснил Вова. Распространяться не стал. Весь балкон квартиры семейства был заставлен ящиками с виноградом, хурмой, яблоками, грушами. С повзрослением мы узнали, что с помощью фруктовой диеты родители боролись с половым бессилием сына.
Ростом Бондо вышел и был невероятно волосат. Его даже называли Кинг-Конгом. Тогда популярен был фильм об этой обезьяне. Весь город подражал воплям гориллы и ее потешной манере бить себя в грудь. К тому времени цитирование героев из "Великолепной семерки" и их манеры нас перестали забавлять. Наделенный внешним сходством, Бондо удачнее всех пародировал пластику влюбчивого монстра и издавал такие же трубные звуки.
В тот год мы отдыхали на море. Девушки на пляже обычно собирались в небольшие стайки и коллективно принимали солнечные ванны. Так им легче было отбиваться от приставал. Но вот из водной купели с истошными воплями появилось мокрое волосатое существо и с характерными движениями гориллы направилось в сторону круговой обороны девочек. Те с паническим визгом бросились врассыпную. На следующий день они снова собрались в том самом месте. Все их внимание было в сторону, откуда должно было появиться чудовище. Оно появилось. Паника была, но вяловатая. Девицы вдруг замешкались, что позволило Кинг-Конгу подхватить одну из них и унести в море. Через минут двадцать Бондо лежал в окружении утихомиренных девиц на пляже, принимал с ними солнечные ванны. И мы с ними.
Отец устроил Бондо аспирантуру в Москве. Это время он всегда вспоминал с благодарностью. Жил в общежитии, жил легко, и также легко добивался благосклонности со стороны женщин. Правда, это обстоятельство заметно навредило его учебе. Диссертацию он провалил.
Бондо мне рассказывал:
- В моменты отчаяния, когда я смотрел на срач в моей комнате, на гору немытой посуды, остатки вчерашней вечеринки, махнув на все рукой, я ложился на кровать. Бывало по-разному, то сразу, то через час-два, а однажды через сутки (в тот раз я был на грани самоубийства) в моей комнате вдруг появлялась то Таня, то Катя, то Лиза (далее долгий список). Сначала они мыли посуду, потом приводили комнату в порядок, потом начинали ласкаться. Словом, кончалось сексом.
Я начал прикидывать, сколько надо будет мне лежать в своей комнате в одиночестве и "отчаиваться", чтобы ко мне пришла и помыла посуду какая-нибудь гостья. В отличие от своего друга мне приходилось подолгу "красиво ухаживать".
- У тебя в жизни все кончается сексом, - съехидничал я.
- Кстати, сколько у тебя было женщин? -спросил он меня. Я напрягся. Но Бондо, не дождавшись ответа, продолжил:
- Однажды я не мог заснуть. Вспомнил, как мне посоветовали считать овец, чтоб нагнать сон. Начал вспоминать женщин, с которыми был. Считал до утра и насчитал 50. Во время завтрака вспомнил еще. Набралось 60.
- Ты, наверное, знаешь (я назвал имя одного общего знакомого)? У него 90 приключений. Каждое из них он отмечает бусинкой. Теперь у него целое ожерелье, - сказал я.
- На здоровье! А тебе нечего чужие бусинки считать, - ответил Бондо раздраженно. Потом добавил, что он не какой-нибудь сексуальный маньяк.
Действительно, его отношению к сексу не было неразборчивым. Он проявлял определенный вкус, пристрастия, Например, почему ему могла нравиться некая Лена? Она неумеренно пользовалась косметикой, и в результате лицо ее приняло неестественно белый цвет, резко контрастирующий с черными густыми тенями на глазах.
- Она чем-то похожа на клоунов, которые продают при входе в шапито билеты.
- Ты имеешь в виду клоуна Пьеро?
- Вроде. Они такие меланхоличные.
- У меня такое ощущение, что ты меняешь свою ориентацию. Насколько я знаю Пьеро - это мужская роль.
Бондо смутился, но ничего не ответил. Позже он привлек мое внимание к Ольге, мол, есть в ней что-то особенное, инфернальное. По виду это была типичная Баба-Яга - худющая, кривоногая, с оскалом испорченных зубов. В ней чувствовалась какая-то неутолимая страсть. Она напомнила мне заколдованную принцессу из американского секс-мультика. Несчастная должна была совратить 10000 мужиков, чтобы вернуть себе прежнюю красоту. По глазам Ольги было видно, что она находилась в начале положенного злой ведьмой списка.
Ему ведома была влюбленность. К моменту возвращения в Тбилиси он успел дважды жениться и развестись. "Женился по любви, разводился - из-за неразделенной любви",- заявлял он сам.
Прошло время. Я обзавелся семьей. Работал завотделом в одной газете. Бондо переживал пятый бракоразводный процесс. Его устроили на студию мультипликационных фильмов. Он часто наведывался ко мне. Отчасти по старой дружбе, отчасти из-за того, что я давал ему возможность подработать на гонорарах. Существовала еще одна веская причина - он положил глаз на одну из моих сотрудниц. Хотел жениться.
Вообще жизнь складывалась у него несладко. Особенно после смерти отца. В творческом плане тоже были проблемы. Он томился. Производственная тематика моего отдела его не удовлетворяла. Не хватало денег на алименты. Бондо сник, посерел.
Один случай чуть не доконал беднягу.
В тот день он пришел особенно возбужденным. Глаза блестели, его щетина не так бросалась в глаза.
- На днях прочитал интервью с Джоном А. Его спросили, почему он без секса не обходится. А он в ответ, мы пленены им и даже не замечаем насколько. Потом я сел и написал зарисовку. За 30 минут написал. На одном дыхании.
Он показал мне текст под заглавием "Таро". Сначала я подумал, что это его очередной сценарий для мультика. Но нет…
Рассказ был о старом осле Таро. Он развозил керосин. Старики помнили, когда совсем юный Таро резво носился от двора к двору, а за ним еле поспевал его хозяин Михо. Заходя во двор, отдышавшись, Михо зычно кричал: "Керосин, керосин!!" Старики вспоминали, как потешен был ослик, когда во время веселого бега вдруг начинал эрегировать его мощный палкообразный член, как в ритм бега колотил им себя по животу. Но возраст брал свое. Поколение Бондо видело уже понурое вьючное животное. Оно с трудом тащило за собой тачку с керосином. Его безжалостно колотил Бачо - внук Михо. Он обзывал Таро лентяем, сучьим потрохом. Никто не мог предположить, что Таро был когда-то резвым здоровым самцом. То там, то сям он оставлял после себя лужи, но без того, чтобы продемонстрировать свое "достоинство". В отличие от деда Бачо не был доволен жизнью. Керосином пользовались меньше, больше газом. По его мнению, во всех бедах был виноват старый Таро.
Но вдруг в один день осел приосанился, оживился. Не веря своим глазам, Бачо вприпрыжку следовал за Таро. Тут он обратил внимание, как на него и осла показывают пальцем прохожие. Мужики хихикали, женщины отводили глаза. Тут Бачо и обратил внимание, как эрегировало "достоинство" Таро. Он ударил осла своей палкой. Раз, другой… На следующий день и последующие дни Бачо керосин не развозил. Таро умер. Говорили от старости.
- Ну, как? - спросил меня Бондо, смотря испытующе. Я помялся. Не хотелось брать на себя ответственность.
- Ты сам понимаешь, мне здесь за промышленность отвечать. Давай прямиком к редактору. Он с твоим фатером когда-то дружил, - "вышел из положения" я, - может быть, сам пойдешь. Мне сейчас сигнальную полосу читать. Дежурю.
Через некоторое время зарисовка появилась в газете. Слово в слово, но без "двусмысленностей". В тот день Бондо чуть не избил редактора. Его долго пытались утихомирить, но он никак не мог смириться с тем, как оскопили его зарисовку. Вообще тот день оказался неудачным для него. Моя сотрудница окончательно отказалась принять его предложение.
Он надолго пропал. Потом мы узнали, что эмигрировал в Германию. И вот недавно по нашему ТВ не без гордости сообщили об успехах грузинского мультипликатора Бондо В. за границей. Он поставил эротический фильм о колобке. Показали даже отрывок, как колобок носился за лисицей, пытаясь овладеть ею. Сам мультик в Грузии так и не показали.
Блюститель нравственности
Признаться, таких баб «снимать» мне не приходилось. Наблюдать - пожалуйста. Когда на работу и с работы иду. Речь о ****ях на вокзале. Заметил, что у них гламура совсем нет. Даже мужиковатые они. Их часто колотят, им защищать себя приходиться. Клиент очень требовательный. Попробуй откажи! Дескать, последняя, а невинность корчишь. Эти девицы чаще с криминалами дело имеют. Многие из этой братии психопаты, насильники. Среди несчастных шлюх даже специалистки по ублажению буянов имеются. Чуть что - их зовут. Они умеют в шутку все переводить, заласкать распоясавшегося клиента. Но если мужик слабый попался, то проблем у девиц не бывает. Так обматерят и затрещин надают, что мало не покажется.
Конкуренцию тоже надо во внимание принимать – борьба за место, за очередь к клиенту. Одна была такая, Домной звали. Видел, как она свою коллегу отверткой в живот тыкала. Та вопила, но не уступала. Потом Домну посадили. Клиента убила.
Полиция тоже беспокоит. Деньги заплатишь, разрешает пастись. У выхода метро, у туалетов, говорят, удобнее и дороже. Бывает полиция облаву устроит ни с того ни сего. Вместо объяснений: «Так положено» или «По просьбе трудящихся гоняют»... Крики, тётки, девицы бегают туда-сюда, задрав юбки, чтоб в собственных ногах не путаться. Бегут в одну сторону, а оттуда уже другие к ним навстречу. «Обложили менты!!» - кричат. Потом их в «воронок» запихивают. А прохожие, те что мужского пола, останавливаются и смеются, комментируют с юмором. «Порядочные» особы женского пола нос воротят и спешат - подальше от этих мест.
Однажды, случай приключился. С товарищем я шёл через вокзал. Видим - нимфеточка, красотка писаная. Она нарочито громко выговаривала: «Поибень, ***бень...» Говорю товарищу:
- Жалко девчонку!
А он подходит к ней и пощечину ей даёт. Спрашивает:
- Где твой отец!?
Она сначала опешила и потом в ответ опять: «поибень, ***бень!»
Он снова ей пощечину и на этот раз спрашивает:
- Брата нету?
Убежала. А мой товарищ вслед мечтательно:
- Вах! Какая девочка! А такие плохие слова знает!
Я ему:
- Она, может быть, благодаря этому словесному блуду, вообще от блуда блюдёт себя.
- Но вот ты тоже, блу-блю-бля! – передразнил он меня.
На других особ, следует отметить, мой товарищ внимание не обратил. Жалеть не стал. Потому что не такие красивые были, как та девица? По преимуществу эти бабы – дурнушки. Даже калеки встречаются.
Недавно совсем невероятный факт наблюдал. Сколько помню, не было такого человека, кто бы из праведного гнева, оскорбленного нравственного чувства на этих девиц ополчился. Я, должен признаться, не задумывался на эту тему. Рутина ****ства - ****ство рутины действует что ли? Но вот дождался я на старости лет – нашёлся праведник, который до того возмутился непотребностью, что на самосуд пошёл...
Вышел я из метро, вижу, как мужчина с проституткой толкается. Она повыше и крепче была. Подумал, что очередная разборка. Деньги не поделили или отказала неказистому. Зеваки, конечно, собрались. Смеются. А он кричит:
- Сволочь, почему развратничаешь?!
Тут полицейский подошёл. Уговаривать начал мужика. А тот, как петушок, на полицейского попёр. Зачем, дескать, разврат разводите. «Как фамилия?» - кричит стражу порядка. У мента культуры и вежливости на пять минут хватило. Этого мужика пытается уже силой прогнать. А тот не унимается:
- У меня четверо детей! Отец семейства я... Не позволю, чтоб в общественном месте срамоту терпели...
Полицейский смягчился. Советовать стал домой к семье вернуться, а не на вокзале околачиваться. Тут мужики подошли, увели его с уговорами. Даже торговки семечками и те подключились. Вроде как спокойно стало.
Полицейский на девиц орать начал:
- Из-за вас, дуры, от всяких сумасшедших терпеть приходится. Вон с территории!
Те пугливо замялись, в кучку сбились. Но вот народ что-то зашевелился. Неуёмный возвращается! Холодно было, а у него от жара пальто нараспашку, шапка в руках. Голова лысая. Кричит. На сей раз его дылда-сержант пытался унять. Духарик совсем разошёлся. Сержант недолго терпел, как и его подчиненный. Хвать мужичонку за шиворот, впереди себя толкает и в сторону участка бегом. Этот праведник как будто даже не сопротивляется. Казалось даже, что он впереди полицейского бежит, а тот его догнать пытается. Таким образом метров двадцать до участка отмахали. Смешно было. И тут слышу:
- Жалко дурачка! Ведь избить могут без свидетелей! Из-за нас выпендривался. Надо бы вмешаться, - говорила та самая девица, с которой он дрался.
Мы мальчишками бегали смотреть, как ****и биржуют. Смотрели на них, разинув рты. Однажды незаметно для себя приблизился к их стайке мой товарищ. Одна на него глаз положила. Расфранченная, помада на пол-лица. Голос её изменился. Не такой грубый стал. Он белобрысый был, белокожий и худой, глаза голубые. Спрашивает его: «Что тебе, мальчик?» А потом к своим подружкам обращается, мол, гляньте «голубоглазенький», «как ангелочек». Даже слезу пустила. Наверное, вспомнила, что когда-то ангелочком была.
Дома сразу узнали о приключении парнишки. Его наказал отец.
ШКАЛА ПОРЯДКА
Однажды мы - коллеги, в чисто мужской компании, обсуждали немецкий (тогда западногерманский) фильм. Развлекала невинность тех, кто его поставил, и тех, кто подверг сей «шедевр» уничтожающей критике. Герой фильма - эксцентричный миллионер. Магната одолевала привычка – нагнётся кто-нибудь, а тут его правая нога начинала дрожать. Это чтобы ею поддать кому-нибудь под зад. Неважно чей. Эту манеру «капиталиста» советский критик назвал отвратительной. Он же поставил под сомнение любовь, возникшую между девушкой и парнем в этом фильме. Он застал её врасплох, та купалась в ванне. Дескать, не бывает так, чтоб увидеть кого-то голым и влюбиться - резонерствовал критик. "Не по-советски это!" - вторил ему один из нашей компании.
Для нас фильм стал поводом для фантазий – заходите в кабинет и застаёте элегантную девицу, она нагнулась, чтобы достать из нижнего ящика стола бумагу. Наш коллега Герман призвал нас быть профессионалами. «Строим шкалу порядка!» - сказал он, быстро встал со стула и подошёл к доске.
- Первая ступень шкалы: «Я бы ничего не заметил».
- Ты-то! Знаем змия!
- Что на второй ступени?
- Я бы ущипнул... – крикнул Бено, другой наш коллега.
- Не так сразу. Шкала строится по мере накопления признака, постепенно.
Здесь произошла заминка. Мы стали всерьёз обсуждать структуру шкалы – где исчерпывает себя психологический ряд, где он переходит в поведенческий.
- Вторая ступень: «Я бы отвел глаза».
- Третья ступень...
- Я бы поступил как тот самый миллионер, шутки ради.
- Четвертая ступень. Давайте, давайте, по мере испорченности!
- Я бы невзначай провел рукой.
- Теперь твоя очередь, Бено! – воскликнул Герман. Он чувствовал себя премьером. В руках мел, глаза горят.
- Именно так и поступил бы! – ответил «нетерпеливый» Бено.
- Шестая ступень! – торжественно объявил ведущий.
В этот момент в кабинет зашла машинистка Ирочка. Она подошла к столу и нагнулась, чтоб достать бумагу из нижнего ящика. Ничего не подозревая.
Компания притихла, машинистка ушла, а мы продолжали хранить молчание. Тут вперёд выступил Герман и предложил:
- Ещё один прожективный тест. Вы заходите в гостиничный номер, как в том фильме, и застаёте там обнаженную даму. Строим шкалу... "
На Западе бушевала молодёжная революция. Герман по штату занимался критикой лефтизма. Его адепты в теории и практике рьяно пропагандировали «половую распущенность». Но их анти-буржуазный запал он похваливал. Герман собирался стать зачинателем сексологии, чем поделился с заведующим кафедрой. Шеф, ортодоксальный марксист, несколько встревожился, а потом тихо сказал: «Рановато ещё. Не поймут». Нам дозволялось только шутить на темы, интересные для сексологии. Герман не упустил случая пройтись по шефу:
- Герберт Маркузе постарше нашего старикана, но писать о свободе секса не стесняется.
Но произошло нечто. Не спросясь разрешения у начальства, первый опыт сексологического исследования позволил себе Женя Г. - просто студент.
В группе, где числился Женя, я преподавал социологию. На этот раз по программе была лекция о социальном эксперименте. Как обычно, слегка «поразмялись», поговорили о разном. Больше судачили о сексе, постоянно поминался Фрейд. В какой-то момент я решил, что пора перейти к предмету лекции.
Видимо, он был не совсем не интересным, раз нашелся студент, который вызвался написать курсовую работу о социальном эксперименте. Это был Женя. За него я мог не волноваться. Его считали предельно аккуратным, даже педантичным. С виду же он был неприметным. Разве что не расставался с книгами. Поэтому поводу пытались острить – он не может есть, чтобы не читать. Или, в туалете... Из последней фразы некий фрейдист с его курса сделал предположение, что Женя научился читать именно в нужнике. Мол, это - распространенное явление.
В положенное время Женя принёс тетрадь, обычную в 12 листов, в клетку...
Уже само название «труда» меня насторожило: «Отчёт по эксперименту о некоторых аспектам поведения незамужних женщин». Автор сожалел, что у него нет достоверной статистки о количестве старых дев в стране. По его разумению, их много. Далее следовал анализ, какой вред это явление наносит обществу: от «сбоев в репродукции популяции» до «постоянно дурного расположения духа представителей этой социально-демографической страты». Женя писал: «Нет оснований полагать, что относительное число фригидных женщин превышает показатель импотентности среди мужчин, однако холостяков всё-таки меньше». Причина – дискриминационное положение женщин.
«Объектом» научного интереса Жени была Марина – незамужняя особа за 40 лет. Окна её дома выходили во двор, где жил Женя. Каждое утро он видел, как она поливала цветы, стоящие на подоконнике. После очередной бессонной ночи, что объяснялось постоянным легким недомоганием, её лицо выглядело несвежим.
Подвигло на эксперимент Женю одно обстоятельство. Однажды он серьёзно простудился. Марина приходила делать ему уколы. Навестить больного, наведались родственники. Одна из тётушек вызвалась сделать инъекцию племяннику, но неожиданно наткнулась на сопротивление соседки. Та, поспев к процедуре точно по графику, вдруг проявила прыть, и со шприцем на перевес, опережая пожилую женщину, поспешила к Жене. Лёжа на животе с приспущенными штанами, он не возражал, чтобы укол ему сделала симпатичная дама, а не родственница - старушка. Игла выглядела устрашающе большой и толстой, а Марина была максимально нежна, когда всадила в его ягодицу изрядную долю клафорана. В этот миг у Жени созрела гипотеза: «Она не безразлична ко мне. Но насколько?»
В другой раз Женя и Марина обсуждали один популярный тогда роман. Она выглядывала из окна, а он ковырялся в саду. Автор романа «глубоко сочувствовал женщинам». Он называл женщин – заложниками общественного мнения. Дескать, им отказано в праве на личную жизнь без того, чтобы не получить благословение общественности.
- Как он прав! - сказал Женя и глубоко вздохнул.
- Только такие интеллигентные мужчины как ты могут понять, как тяжела женская доля, - сказал Марина соседу.
И вот в одно летнее утро, приняв душ, Женя вышел во двор. Нагишом. Он умиротворенно прогуливался по тропинке сада, обратившись лицом к утреннему солнцу... Экспериментатор делал вид, что его совсем не интересует, наблюдает ли за ним соседка. Свои прогулки он повторил следующим утром, и потом ещё раз. На всякий случай, чтобы быть увиденным Мариной наверняка.
«Чистота» эксперимента была обеспечена. В это время в деревню уезжали родители Марины, а Женины, как обычно, вставали поздно.
Описывая "субъект" изучения, Женя подробно фиксировал свои анатомические данные. Отмечен был рост, вес, длина достоинства до, во время и после эксперимента... Данные фиксировались без прикрас, как и приличествует учёному.
Аналогично он обошёлся с «объектом». Судя по всему, Марина ему нравилась. Но Женя не выказывал чувств. Задачей исследования было выяснить, как отреагирует на его прогулки незамужняя женщина.
- Твой студент – эксгибиционист или не дружит с головой, - заявил Бено, давясь со смеха. Я решил поделиться с ним и показал тетрадь.
- Почему ты отказываешь ему быть учёным, человек обнажился ради науки, - парировал я.
- Отчёт скучно читать, - заметил Бено, позевывая, - в нём нет любви.
- Видимо, сексологию он любит больше, чем Марину, - заметил я.
В исследовании был обозначен и "контрольный" фактор. Некий субъект по имени Оломфре, сосед Жени, к сестре которого захаживала Марина. В один прекрасный день сосед ("контрольный фактор") поздравил Женю по телефону, дескать, тот стал героем местечковых сплетен.
- Я понимаю, что ты ведёшь здоровый образ жизни, гуляешь голышом по саду. Но не мог ли ты «для своих прогулок подальше выбрать закоулок», - разглагольствовал «контрольный фактор».
Женя ни разу не изменивший своему академизму, в заключении изыскания всё-таки «сорвался». «Учёный» перешёл на патетику, когда излагал результаты:
- Объект эксперимента подтвердил главную гипотезу. Некоторые из женщин «холуйски» служат мещанским нравам. Особенно... старые девы – «эти церберы общественного мнения». Они отказывают в личной жизни всем, поступившись своей. Возможности иметь интим они предпочитают сплетничать...»
Бено и я решили притормозить сей «труд» и сделать это тихо, без огласки и, главное, научно-обосновано! Коллега предложил вариант. Исследованию не достаёт репрезентативности. Надо бы увеличить количество объектов наблюдения и при этом соблюсти единообразие эксперимента.
- Ему точно не набрать столько старых дев и ходить перед всеми нагишом?! – отметил я.
Грехи юности
Не знаю, были ли они близнецами. Во всяком случае братья очень походили друг на друга. Явно восточного происхождения, к тому же редкого и экзотического. Они изъяснялись между собой на русском. Может быть потому, что этнос, к которому «близнецы» принадлежали, или та его часть, что проживала в нашем городе, родной язык утратил. Высокие, стройные, где-то в 14-15 лет уже совершенно развратные.
Носители содомского греха, "близнецы" не делали усилий, чтоб скрывать свои пагубные наклонности. Их предложения, когда они приставали к прохожим, были недвусмысленно грязными. Похотливые глаза смотрели прямо, с вызовом. Как-то в компании с девушкой я проходил мимо одного переулка, где, вероятно, они жили. Я застал момент, когда мальчишки бросили играть в футбол и собрались кучкой вокруг одного из них. Шел какой-то разговор. Я не слышал, о чём шла речь, но мне стало жутко, как - будто я вторгся в пределы сообщества греха, где разыгрывался специфический ритуал-действо. Другой братец стоял несколько в сторонке. Он перехватил мой взгляд. Прозвучала реплика. Довольно косноязычная. Одно только я различил - «содомлянин» иронизировал над ничтожностью добропорядочных гетеро-сексуалов.
Другой раз я увидел их у Александровского сада, когда проезжал мимо на своём «Жигуленке». Остановился на красный цвет. О парке ходила дурная слава. На его территории находился общественный туалет, известный в народе под именем одного танцовщика балета. Притчей во языцах была нетрадиционная половая ориентация балеруна. Вокруг мальчонки в возрасте где-то 12-14 лет собрались другие подростки. Это напомнило собачью свадьбу, когда вокруг сучки роятся кобели. Те, что мельче и послабее, в нетерпении топчутся поодаль. В центре событий были братья. Один из них, обняв мальчонку за талию говорил с ним, как бы увещал. Физиономия его лоснилась от похоти. Малец стоял, потупив взор, и не видно было, что он сопротивлялся уговорам. И вот, молча, парнишка направился в сторону сада, и за ним потянулась стайка кобельков.
- Куда милиция смотрит? – спросил я товарища, который сидел рядом со мной в машине. Он лениво наблюдал за сценкой.
- Во всём мире нет города, который не имел бы своих садиков для подобных утех, - сказал мой спутник.
- Что станет с этими детьми? – сказал я риторически, уже не надеясь вызвать сочувствие у него.
- Кому как повезёт. Хуже всех тем, кто о приличиях совсем забывает. Их даже свои собратья по пороку третируют. Те – двое из этой категории, - ответил мне оживившийся спутник, кивая в сторону братьев. Вид был у него философический.
С тех пор я их в городе не замечал.
Прошли годы. Мой «Жигуль» окончательно поизносился. Вот уже несколько лет пользуюсь преимущественно метро. По дороге на станцию подземки я наблюдаю два персонажа - мужчины, лет под сорок, кажется, братья. Длинноногие, некогда стройные. Один из них - сущее пугало. Вечно обросший, в лохмотьях, ходячий скелет. Он угрюмо прохаживается по улице, никого не замечая. Другой, наоборот, как обнаженный нерв. У него мания преследования. Он идёт по середине дороги и кричит, чтобы его оставили в покое, что не «сука» он. Появляется на улице поздно или в самый зной, завидев издалека людей, меняет маршрут. Иногда, когда вокруг никого нет, он вдруг вздыбливается и начинает кричать. Но, заметив, что никто его не дразнит и «грязных» предложений не делает, замолкает и облегченно вздыхает.
Ходят они порознь. Неужели из-за стыда друг за друга?
Раньше я не обращал на них внимания. Сегодня вдруг смекнул, а не те ли они братцы -«содомляне»?
Кстати, мой тот самый товарищ стал писателем. Недавно он издал буклет о городской опере. В чертеже-схеме старинного здания автор указал места, где и когда удобно заниматься теми или иными видами секса.
Виноградник венеролога
К городку прилегала территория ферро-сплавного завода. Из его труб клубился плотный красно-коричневый дым, заволакивая небо. Со стороны цехов-монстров доносилось громыхание – будто там постоянно роняли что-то гигантского размера. Родители пугали детей: плохо будете учиться – прямой путь на завод.
В городке в почёте были врачи, особенно хирурги и почему-то гинекологи. С ними был перебор. Меньше повезло венерологии. В городке был один доктор с такой специальностью. Ему дали прозвище «Триферыч». В шутку, конечно. Его, обычного гражданина, сделали чуть ли ни неприкасаемым. Контакт с ним тут же становился темой для пересудов. Сам врач, малого роста лысый мужчина, с мушкой под носом, держался скромно, даже одевался так, как не подобало его положению и доходам. Если он к кому обращался, то со множеством реверансов. Типа «извините великодушно!» По возможности лучше было к его услугам не прибегать... Даже в крайнем случае!
У меня был разбитной дядюшка. Звали его Како. Он любил ёрничать и в моём присутствии прибегал к сентенциям типа: «Настоящий мужик должен иметь шрам на лице, как воспоминание о лихой драке». «Порезвился и хватит», - хладнокровно обрывал отец младшего братца. Он жил с нами, занимал первый этаж нашего двухэтажного дома. Был неженат.
Вот один из перлов Како: «Мужик должен быть свирепым и вонючим. Желательно ещё, чтобы походил в пациентах у «Триферыча».
Вот и накликал он на себя напасть. Дядюшка рассказывал моему отцу:
- Иду я мимо вокзала, вижу на перроне девица стоит с небольшой поклажей. Полчаса как московский поезд прошёл. Видно, им прибыла. Гастролёрша!? Я заговорил с ней. Она мило общалась. Даже обрадовалась мне. Сказала, что к знакомым прибыла. Её никто не встретил. Адрес назвала дома.
Кстати, названное место считался злачным. Оно находилось в заводской слободе.
– Ну, ну! –подначивал его старший брат.
- Вижу мужики вокруг роятся, как шакалы, смотрят сально. Я её на такси к мамаше Минадоре отвёз. Не домой же приглашать!? - продолжал Како.
- Насчёт дома ты здорово сообразил! – съехидничал отец.
Мои родители стали думать, как выручить незадачливого родственника. Надо было к врачу обратиться. «Конечно, не к батони Абесалому!» - в сердцах воскликнул отец. Так я узнал, что «Триферыча» зовут Абесалом. Како увезли в соседний город, к тамошнему венерологу.
Однако, пациентов у Абесалома и так хватало. Говорят, что он был груб с ними, обращался по-барски, даже презирал. «Никакого тебе уважения, мужской солидарности!» - воскликнул один мой знакомый, некогда его пациент.
У меня, в общем, не было соприкосновений с этим доктором. Разве что я учился с его дочкой, очень милой воспитанной девочкой. После окончания школы я поступил в столичный вуз, покинул городок.
В один из приездов я наведался к однокласснице в гости. Старый дом находился за городом. Пока женщины накрывали на стол, мы с хозяином осматривали виноградник. Он был хорошо убран - лоза, грамотно обрезанная, аккуратно вплетенная в прутья беседки. Я сказал, что можно будет ждать хороший урожай. Абесалом хитро улыбнулся и сказал: «Одно могу сказать, что им я обязан...» Он начал перечислять имена одиозных в городке особ женского пола: «Минадора, ...» Тут нас позвали. Неясность меня томила, и за столом я спросил мою подружку, кто всё-таки приложил руку к винограднику. Она покраснела и сказала, что отец заставляет работать в саду своих пациентов, сам он ничего не смыслит в этом деле. «Злоупотребляет служебным положением!» - промелькнуло у меня в голове.
В тот день по возвращению домой меня встретила встревоженная мать. Доброжелатели успели сообщить ей, что видели меня в саду венеролога, где я, якобы, возился с лозой.
- Что ты делал у венеролога? - спросила она. У неё отлегло от сердца, когда я рассказал о визите к однокласснице.
Я выбрал более престижную в городке профессию юриста. Как-то в городке ко мне пристал один пьянчужка, качал права, мол, «ходят здесь всякие в очках и с кейсами». В то время я уже был начинающим следователем прокуратуры в столице. Приехал домой на выходные. Меня узнал один из собутыльников хулигана, который спешно начал нашептывать тому ухо, мол, я - «прокурор». Приставала сразу изменился в лице, вдруг начал плакать и просить о пощаде. Мне пришлось его успокаивать, а он не мог успокоиться, не отвязался, ныл.
Я ещё не был женат. По моему приезду дома мне делали намёки, мол, дочка Абесалома такая замечательная. Я наведался в гости в семью. Хозяин угостил меня вином из своего виноградника.
Разговор в очереди
Я родился в периферийном городке, школу кончал там же. Затем была учёба в Тбилиси, в университете. После окончания вуза предстояло определиться с пропиской. Срок временной завершился, а за постоянную предстояло биться. Люди постарше знают, какой это был труд. Тогда я уже работал в газете. Впечатление на коллег не производил. Меня держали за недоросля, которому образование только навредило. Я увлекался философией, грубая действительность меня не увлекала. Одна из сотрудниц настоятельно советовала мне решить вопрос с пропиской в Тбилиси. «Тебя здесь ещё кто-то слушает, там тебя буду воспринимать как ходячее недоразумение». Дескать, в глубинке народ конкретный, без затей. С ехидцей те же слова были произнесены другим коллегой. При содействии крупного милицейского чина, приятеля моего отца, меня прописали у бабушки.
Я заезжал в городок, пока там жили родные. Потом и они перебрались в Тбилиси. Я приобрёл столичный лоск, но с местечком не порывал. Встреча за его пределами со знакомым земляком для меня превращалась в событие. Чем дальше от родины, тем сильнее бывала ажитация и обоюдность переживаний. С одним из земляков я столкнулся в мою бытность в Новосибирске, ездил туда по делам редакции. Тот торговал фруктами на базаре. Нашу встречу мы отметили визитом в ресторане и под её конец повздорили, не хотели уступать друг другу привилегию оплатить застолье.
Ещё - мой интерес к характерным для моего региона фамилиям. Если лицо с любопытной для меня фамилией находилось в пределах досягаемости, следовал вопрос, не из тех ли оно достославных мест. Далее по степени детализации. Я считал миссию выполненной, если набрел на земляка, и ощущал благодать, если после расспросов об общих знакомых таковые обнаруживались. И это без какой-либо очевидной пользы ни для меня, ни для собеседника, ни для самого городка. Хотя считается, что провинциалы в общем прагматичны. Случилось в Тбилиси на своей «Ладе» я нарушил правила. Непреклонный с виду инспектор, изучил мои документы и неожиданно смилостивился. Во время неформальной беседы выяснилось, что он – мой зёма.
Я не ограничивался "вычислением" земляков. Как-то разговорился с посетителем редакции. Он был из одного из дальних регионов (выдавал акцент). Я начал с жаром перебирать фамилии почтенных людей, с которыми в тех местах встречался. Скоро мой пыл пошёл на убыль. Гость давно не наведывался в те края и, если кого знал из перечисленных мною, то понаслышке. Под конец, я вспомнил одного дурачка из местных. На улице тамошнего городка тот, признав во мне командировочного, привязался с вопросцем: "Если кролик убьёт человека, его арестуют, не правда ли?!" Я еле отбился от него, заскочив в подъезд местного райкома. Тут посетитель оживился и выпалили: "Васико все знают!"
Без казусов не обходилось...
Это были тяжёлые 90-е годы. Я продолжал работать в газете, которая уже дышала на ладан. В те времена сильная нужда заставила людей вспомнить о своих этнических корнях. В Тбилиси создавались национально-культурные общества, в адрес которых из исторической родины поступала гуманитарная помощь. По паспорту моя бабушка была полькой. И вот я стою в очереди за гуманитарной помощью в польском обществе. Впереди меня стояли девушка лет 17-18 и женщина средних лет. Я разговорился с ними. Молодая была белокожей, худощавой, чёрные волосы непритязательно были собраны на макушке из-за чего обнажилась её высокая тонкая шея. Небольшой аккуратный нос – уже это не делало её похожей на грузинку. Её оживлённые карие глаза смотрели просто. Как я понял, она приходилась родственницей женщине. Во время разговора девушка по какому-то поводу назвала свою фамилию, грузинскую, очень редкую и странную, и встречал я её... только в моём захолустье! На меня нашёл зуд. Я изготовился предаться ретро-излияниям, но воздержался - собеседница не проявила встречного энтузиазма. Она забеспокоилась, её глаза забегали и потухли, лицо побледнело. Никакой взаимности! Под надуманным предлогом девушка удалилась. Я взглянул на женщину. Та тоже заметила замешательство своей спутницы и, мягко улыбнувшись, сказала: «Её родня почему-то не любит вспоминать ваш городок». Я только пожал плечами и замолк и пока стоял в очереди строил догадки...
... Двумя классами младше в нашей школе учился парень с такой фамилией. Он был из рабочего района при монструозном заводе, в меру двоечник, в меру хулиган. Вряд ли это могло быть причиной беспокойства девушки из очереди. У парня была сестра. Она была инвалидом, из-за родовой травмы её тело было асимметричным, правая часть фактически влачила левую. Девочка хранила угрюмое молчание. При желании можно было рассмотреть красивые черты на её лице – очертание губ, миндалевидный разрез глаз. Их рассмотрела моя мать, увидев её во дворе школы. При этом мама жалостливо покачала головой.
Как-то её принимали в пионеры. Я тогда был главным пионером в школе – три красные шпалы на рукаве. Линейку устроили у входа на завод, у памятника Ленину. Погода была солнечная, и золотистая лысина вождя во всю блистала. Горн истошно храпел. Дуть в него вызвался парнишка, который по его словам пробовал себя в этом качестве когда-то в пионерлагере. Не лучшей сноровкой отличался барабанщик. В ряды юных ленинцев принимали «остальных» ребят - троечников и двоечников. Отличники и хорошисты уже прошли ритуал. Я повязывал галстук девочке-инвалиду. От неё пахло шампунем. В первый раз видел её лицо открытым, безмятежным. Она улыбалась,от веселье по поводу недотёп - горниста и барабанщика. Но по-прежнему молчала. Я спешил, сзади напирали другие дети. Быстро поприветствовал её по-пионерски - согнутую в локте правую руку перед собой, и повернулся к последующему ученику, не посмотрел салютовала ли она в ответ. Тут и услышал краем уха её голос, в первый и последний раз - басовитое «спасибо». Прозвучало по-детски непосредственно, вполне мажорно.
Судьба не переставала издеваться над ней. Она стала появляться с синяками под глазами. В свои пятнадцать лет она загуляла, пошла по рукам, из-за чего ей доставалось от брата. Её собутыльниками была шантрапа из рабочего предместья, среди которых были заключенные с вольным хождением. Они отрабатывали свой срок на заводе.
Однажды поздним вечером я и мои друзья, некоторые из нас уже студенты, стояли на перроне вокзала городка. Должен был подойти московский поезд. Пять минут, пока стоял экспресс мы глазели на его пассажиров, выискивая, чем бы поживиться нам, бедным на впечатления. Вот поезд уехал, ничего не оставалось, как расходиться по домам. Мы лениво поплелись в сторону вокзальной площади. Вдруг один из нас заметил подозрительную суету в кустах у общественного туалета. Как раз мимо со стороны площади по тротуару проходил молодой мужчина. Он тоже уставился на кусты, а потом начал кричать, обзывать кого-то ишаком. Там происходила сущая непотребность. Скоро появился долговязый мужик, явно деревенский судя по бедной поношенной одежде. Некто мешкал в кустах. Потом вдруг, сильно хромая и опустив голову, появилась она. Девица спешила, прошла напролом через группу мужчин – видно дружков того типа из кустов. Они стояли в сторонке на перроне, в свете фонаря. Она искала спасение в неосвещённой части платформы. Люди молча провожали удаляющийся в темноте хромающий силуэт. Мы тоже молчали. Вдруг один из нас кинул фразу: «Слишком много несчастья возмущает!» Я с недоумением посмотрел на товарища. До и после такой его реплики красноречие за ним не водилось...
... Скоро должна была подойти моя очередь за гуманитарной помощью. Стоящая передо мной пара приготовила сумки. Я не стал задавать им вопросы. После того их не видел.
Я не упоминаю название городка. Хотя бы потому, что оно использовано мною в качестве пароли на разных аккаунтах в интернете. Иногда я кокетничаю своим провинциальным прошлым. Как будто не было момента в моей жизни, когда паниковал от мысли, что после окончания вуза мне пришлось бы вернуться восвояси!
Ипостаси адюльтера
Я учился в Москве, заканчивал там аспирантуру. Жил в общежитии, где у меня был товарищ по имени Нодар - примечательный субъект. Он не понимал анекдоты и даже детские мультфильмы. В одной компании во время просмотра мультика по ТВ Нодар задавал такие же вопросы, что и трёхлетний сын нашего общего товарища.
Надо было быть сыном академика, как Нодар, чтобы позволить себе роскошь - компьютер в общежитии. По-настоящему, кстати, персональный. Хозяин ввёл в него пароль. Выведать его было трудно. Домогающегося тайны охватывало жутковатое ощущение, что сам Нодар забыл пароль. Владелец компа впадал в аутизм - глаза пустые, отсутствующие, нижняя челюсть расслаблена...
Однажды я застал его, раздевающимся перед компьютером. Тогда была популярной электронная игра в покер. По ходу игры с вами общалась миловидная рисованная дамочка, партнёр. Она призывала вас раздеться, если вы проигрывали, или сама это делала на экране, если от неё отворачивалась фортуна. На сей раз удача не сопутствовала Нодару. Он сидел по пояс голый, несколько растерянный осведомлённостью компьютерной особы, сделавшей ему комплимент по поводу волосатости его грудной клетки...
Мой товарищ был силён "задним умом" и в той мере, в какой это качество могло быть достоинством. Хорошо анализировал.
Как-то раз я прохаживался по Пушкинской площади. Время было интересное, перестроечное. Ожидалась очередная демонстрация. Особых политических пристрастий у меня не было, но я забавлялся тем, что "наблюдал типы". Где ещё можно было увидеть в такой концентрации в одном месте и в одно и то же время всевозможных московских оригиналов!
Милиция уже была на изготовке, чуть в стороне от сквера стояли две неотложки, и кучковались иностранные корреспонденты. Вот появились и демонстранты, человек сто. Несли какие-то шизоидные лозунги, что-то насчёт жидо-масонов. Я обратил внимание, что мужчина с мегафоном, который шёл впереди, был "лицом совершенно определённой национальности". Мне приглянулась одна демонстрантка - миловидная блондинка. Я присоединился к толпе, которая уже расположилась митингом у памятника Пушкину, и попытался завести с девушкой разговор. С раздражением пришлось констатировать, что этот тип с мегафоном много шумел. Беседа не получалась. Но тут милиция начала рассеивать митингующих. Выяснилось, что эта акция несанкционированная. Её перепутали с другой акцией, которая должна была произойти приблизительно в тоже время. Меня и мою знакомую сгрёб в охапку и вытащил из толпы дылда-сержант. Блондиночка оказалась энтузиасткой идеи и снова присоединилась к обороняющимся товарищам. Её несколько раз доставали из толпы, и каждый раз она в знак солидарности вливалась в ряды митингующих.
Я стоял в сторонке и некоторое время ждал Танечку (так её звали). Потом мне это наскучило, и, решив было уйти, вдруг увидел Нодара. Рассеяно озираясь на вершины деревьев и на спину памятника, он прохаживался поблизости от кордона милиционеров и митингующих. Я обратил внимание, как с некоторыми сомнениями посмотрел на него один из блюстителей порядка, но потом, подумав секунду-другую, кинулся на манифестантов, не тронув моего приятеля.
Я окликнул его.
- Ты кто - из противников жидо-масонов или, того гляди, сотрудничаешь с органами? - спросил я не без ехидцы.
Нодар преобразился, вспыхнул от удовольствия. Так бывает, когда в человеке подмечают достоинство, о котором долгое время знает только он.
- Точно заметил, - сказал он важно, - надо уметь найти такое пространство, где тебя воспринимают как своего и те, и другие. Здесь я бываю часто, и меня в отличие от тебя (саркастично улыбнулся), никто ещё не тронул!
- Зачем тебе это? - спросил я, искренне тревожась за него.
- Охота пуще неволи! Хобби у меня такое - наблюдаю типы!
Я зарделся от неожиданности.
По дороге в общежитие Нодар признался в любви к социологии, коей науки я был представителем. Ещё в метро он сказал мне, что читает бразильскую сказку.
- В сказке, кроме разных зверюшек, есть персонаж - баснописец Лафонтен. Я завидую ему! Он добывает сюжеты прямо с натуры, сидя за кустом, слушает и записывает диалоги животных, - делился со мной мой товарищ.
Особенно его подкупило то, что, если в басне волк съедает ягнёнка, то в бразильской сказке бедолагу спасает писатель. Он выскакивает из-за кустов и колотит хищника палкой. Тут рассказчик замолк, и надолго. Уже в общежитии, в лифте он с торжественным видом обратился ко мне:
- Я зайду к тебе вечером, есть дело!
Нодар замешкался при выходе, и его слегка придавило дверьми, что позабавило смешливых попутчиц по лифту - аспиранток из Монголии.
Я приготовил чай для гостя. Он пришёл и некоторое время продолжил начатое ещё в метро молчание. Я поперхнулся своим чаем, когда услышал:
- Я построил шкалу адюльтера! Посмотришь?
- Есть материал? - спросил я, кашляя. Нодар показал пальцем на потолок. Кажется, советовал мне, как избавиться от кашля. Потом добавил:
- Были бы идеи!
Я подумал про себя: "Наслушался и насмотрелся, наверное, сидя, как Лафонтен, за кустом", но отказать в просьбе не смог. Наверное, из-за её неординарности.
Вообще, судачить на темы супружеской неверности в общежитии не было принято. Это была данность, которая молча предполагалась. Один мой коллега даже придумал эвфемизм - "совместное ведение хозяйства". Я был уверен, что интерес Нодара к этой сфере уж точно академического свойства. Главное для него было построить шкалу, и почему бы не адюльтера?
Мы спустились в его комнату. Я стал понимать, почему мой приятель завёл пароль - явно из-за деликатного содержания файлов. Включив компьютер, он всячески напускал на себя таинственный вид, опасливо озирался, строил многозначительные мины. Кому приятно знать, что о вас сплетничают. Совсем бывает жутко, когда выясняется, что за вами ещё и наблюдают, делают записи, и даже пытаются поместить на какую-то шкалу.
- Какое место на твоей шкале ты уготовил мне? - шутки ради спросил я у Нодара, пока тот возился с компьютером.
- Надо заслужить это место! - ответил он и подмигнул. Затем продолжил:
- Не всякому дано вкусить сего плода. Всё при всём у мужика, и умом вышел, и внешность завидная, а "наука страсти нежной" так и остаётся ему недоступной.
Я не знал соглашаться или не соглашаться с таким тезисом. Задать уточняющий вопрос не успел. Нодар вошёл в раж:
- Почему, кстати, у дураков денег бывает больше, чем у умников? Это потому, что они больше понимают, чем знают. Так и здесь. К примеру, вечеринка. Есть умники, которые знают, что на этом мероприятии можно поживиться амурной связью. Но знают это теоретически и уходят с вечеринки, "не солоно хлебавши". Некоторые из этого племени пытаются флиртовать, вполне изысканно. Но вот всё съедено, выпито, а флирт остаётся флиртом. Им кажется, что всё уже кончилось. Они начинают зевать, идут "делать спатеньки"...
На некоторое время мой приятель замолк. Уж очень долго раскочегаривалась его хилая "Искра".
- Однако таким образом пропущен десерт! - продолжил он, - сладкие кусочки достаётся тем, кому дано переждать затянувшуюся паузу, и не обязательно быть теоретически подкованным. Снова появляется выпивка, опять в полную силу играет музыка. Уже никто не флиртует. Тот, кто ушёл, сквозь сон слышат музыку и удивляется.
Тут он взглянул на часы, неуверенно покосился на включённый экран компьютера. Пришло его время "выходить на связь" с домашними. Обычно все пользовались телефонным аппаратом междугородной связи, висевшим на стене в фойе общежития. У Нодара была привилегия - звонил домой из кабинета администратора. Говорят, что он заплатил за такое эксклюзивное право. Эти "сеансы связи" повторялись с регулярностью ритуала и не подлежали отсрочке...
Я не стал испытывать своё терпение и, не дождавшись Нодара, открыл файл под именем "Гуджа".
Начало было интригующим. Из текста следовало, что очередной раз был бит один из нашего землячества - Гуджа. Неизвестный туркмен из соседнего общежития немотивированно, как считает пострадавший, надавал ему тумаков у входа в столовую. Его опять с кем-то перепутали. Распалённый Гуджа ворвался в комнату, где наши обычно резались в карты, и призывал к отмщению. Играющие отреагировали весьма вяло. Он вполне мог претендовать на солидарное к нему отношение, но, во-первых, настораживало отсутствие новизны события; во-вторых...
... Есть люди, которые дают всем понять, что у них есть секрет, и многие даже подозревают, в чём он заключается. Но есть и такие субчики, которые из существования секрета делают секрет. Скрытными обычно называют первых, а на вторых, если их расшифровали, не знают, как реагировать. Гуджа был из вторых, поэтому не было уверенности, стоит ли бросать из-за него преферанс.
Однажды в общежитие явился милиционер. Он расследовал случай с попыткой суицида у одной из аспиранток откуда-то с Урала. В своём прощальном письме она обвиняла Гуджу в своей и в смерти двух не родившихся детей. В конце она приписала, что в нагрудном кармане её серого пиджака лежат 100 рублей и что надо их передать её матери...
Дойдя до этого места в тексте, я удивился - об этой детали не ведал никто из обозримого круга знакомых. Я, вопрошая, обернулся вокруг, и... встретился глазами с Нодаром. Он стоял в дверях и наблюдал за мной.
- Данный случай один из полюсов моей шкалы, - заявил он, - долго думал, стоит ли его ставить в континуум. В принципе он мало чем отличается от открытого б...ва, и то и другое - предмет порицания!
Я потребовал разъяснений. Мне ответили:
- Частная жизнь не может быть совершенно частной, сплетничают и порицают не её, а то, что утаивается. И в то же самое время - за наглость почитается то, когда вообще ничего не утаивается!
- Как твои домашние? - спросил я. Мне надо было уходить, для чего поменял тему.
- Всё те же разговоры - что поел, что выпил, измерил ли температуру на всякий случай, не завелась ли барышня? - ответили мне.
Я решил внести свой вклад в эти "научные" изыскания Нодара. На следующий день я наведался к нему, припомнил случай, когда меня застукал с гостьей из Москвы в лифте один из наших. Тот смерил взглядом мою попутчицу. В тот же вечер на кухне меня обвинили в безнравственности, в том, что я подрываю семейные устои. Причину мне разъяснили - я не почёл нужным уведомить земляков о своей связи.
Неожиданно хозяином комнаты овладел зуд.
- Чисто грузинский адюльтер! - выпалил он.
На меня нашёл азарт, и я привёл факт с одним Дон Жуаном из нашего землячества. Его никогда не видели с пассией. Фигурировала только сковорода, которую эта пассия надраила, да так, что каждый из нас мог глядеться в неё, как в зеркало. Сковородкой откупились. Тщательность, с какой была надраена кухонная принадлежность, мои земляки связали с аккуратностью, характерной для женщин прибалтийского происхождения.
- Другой полюс - когда "ведение совместного хозяйства" - событие, которое только в тягость, - развивал тему Нодар, - есть люди, которые считают, что подобные отношения не могут ограничиваться экономическими категориями и... влюбляются. Они нудят, по тысячу раз прерывают связь, чтобы потом вдруг снова слиться в экстазе и, не доведя дело до оргазма, опять начинают выспренне объясняться. Надо видеть, как они разговаривают с домашними по телефону ... Умора, достоевщина! Однако таких переживаний я среди наших не замечал! Не дано!
Тут Нодар расчувствовался и даже ... всхлипнул. Ему не было места на шкале, так как не был женат. Вероятно, он больше сочувствовал "героям Достоевского", мечтал о любви. Не потому ли академическая беспристрастность стала ему отказывать?
Некоторое время он в молчании перебирал клавиатуру, не обращая на меня внимания. Затем акцентировано нажал на одну из клавиш. Ожил и надолго застрекотал матричный принтер. Но вот он умолк, и социолог-любитель протянул мне несколько отпечатанных страниц текста.
- Прочтёшь у себя в комнате, - было сказано в приказном тоне.
Некоторое время я не притрагивался к этой распечатке. Своих дел было много. Но дня через два на досуге взялся читать её. Текст был озаглавлен: "Дружба по-вьетнамски". Сидя у окна с видом на лес и купол дальней церквушки где-то в его чаще, я читал:
"Тон (имя персонажа) был не то что из Хошимина, но даже не из Ханоя, а из провинции. Я заметил, что выходцы из Хошимина (бывшего Сайгона) более стильные и свободные в манерах. Я как-то спросил одну из вьетнамок, не из Сайгона ли она. Она от удовольствия покраснела, потом всё-таки призналась, что из Ханоя.
Аскетизм вьетнамского коммунизма иссушил и так тщедушное тело Тона. Его комната была обвешана листами, на которых были написаны трудности русского языка. Они напоминали о себе повсюду и всегда. Здесь не было никаких вольностей типа вырезок из журналов на определённые темы, что было весьма обычно для мужских комнат общежития.
Как-то среди гостей Тона я приметил довольно рослого молодого вьетнамца с одной привлекательной спутницей. Выяснилось, что он - слушатель одной из военных академий, а она - его "баба", как сказал Тон. При этом он ухмыльнулся, мол, гляди, каков прогресс в моём русском. "Военным можно!" - поспешно заключил он, предупреждая мои расспросы.
Такая абстиненция не могла не мстить. Однажды днём, когда в общежитии было пусто, в дверь к Тону постучал Чен, паренёк с довольно сусальной внешностью. Тон что-то ответил из глубины комнаты, а гость вдруг перешёл на нежные обертоны. Занятно слышать, как переговариваются вьетнамские гомосексуалисты. Дверь открылась и потом поспешно закрылась.
Но однажды что-то произошло. Вьетнамская община забегалась. Как я понял, пошёл естественный отбор. Образовались парочки. У Тона стала бывать Лы. Максимально деликатно я осведомился о происшедшем.
- Посольство разрешило нам дружить!! - торжественно заявил мой сосед.
Без друга оставалась только Тхиеу, очень приветливая, ну уж очень некрасивая девица.
- Тхиеу такая хорошая характером девушка, - сказал я Тону, когда мы были на кухне. Он готовил какое-то очень специфичное блюдо, содержимое которого я так и не рассмотрел. Тут Тон отвлёкся от плиты, притронулся к моему плечу и доверительно сказал, глядя мне в глаза:
- Нодар, стань другом Тхиеу!
Чен, кстати, ходит холостяком".
По ходу чтения я правил текст красной шариковой ручкой. Так что распечатка запестрела красным цветом. Исправлять грамматические ошибки было моей манией. Поэтому, спускаясь к Нодару, я был "влекомым" одним желанием - внести исправления в файл. На этаже, где жил любитель-социолог, я столкнулся с вьетнамской парочкой. Они шли, видимо, из магазина, нагруженные бакалеей и гастрономией. Лица у них были деловые и сытые. Я предположил, что это были Тон и Лы, и скомкал бумагу с писаниями социолога-любителя, быстро положил её в карман. Нодар ворчал, стоило ли так безжалостно править текст, чтобы потом скомкать его.
Со временем "изыскания" зашли в тупик. Запутались. Меня ещё стали доставать попытки Нодара использовать числовые индексы, то есть поверять каждый случай супружеской неверности математикой. Под разными благовидными предлогами я отказывался говорить с ним на эту тему.
Насторожило меня и то, что как-то в проходе администратор общежития шутливо окликнула меня: "Как дела, поедатель гозинаки!?" Как я понял, она подслушала телефонный разговор Нодара с матерью, во время которого он пожаловался на меня. Я, действительно съел эти три медовых ромбика. Произошло это летом, тогда как подобные сладости обычно готовят к новому году и в праздник же съедают. Я решил, что Нодар равнодушен к ним. Меня же в тот момент одолевал голод. Я обиделся. Мой приятель мог бы быть снисходительнее.
Прошло время. И вот я на одной из обычных посиделок мужской части нашего землячества. Единственная особа женского пола - Маша, гостья хозяина комнаты, обслуживала застолье. Восемь мужчин умиротворенно беседовали и после каждого тоста прикладывались к вину. Был там и Нодар. Как обычно, он был незаметен, не пил, почти не ел. Его давно держали за тех безнадёжных статистов, которых даже не заставляют пить. Машенька, девица баскетбольного роста, грациозно дефилировала из комнаты в коридор, где находилась общая кухня, и обратно.
Размеренный ход событий нарушил Гоги. С воинственным видом он вломился в комнату и требовал выдачи "негодяя Гуджи". На этот раз Гудже повезло, его вообще не было в Москве. Гоги - невысокого роста крепыш, бывший гимнаст, отличался задиристым нравом. Сейчас его пшеничного цвета усы топорщились, а зеленоватые глаза искрились гневом.
Выяснилось, что недавно к Гудже наведался родственник. Гость после того, как его пригрел и потчевал Гуджа, взалкал чего-нибудь особенного. Гостеприимный хозяин отвёл его к Тамаре - "женщине" Гоги. Некоторое время "из приличия" Гуджа разделял общую компанию, а потом под благовидным предлогом оставил своего гостя и Тамару наедине. Та потом пожаловалась бой-френду, что "эта скотина полезла бороться, что она насилу отбилась!" Тамара была дородной женщиной, кубанская казачка, и я живо представил, как она пресекала поползновения наглеца. Её оскорбило то, как к ней относится сам дружок, раз его земляки позволяют себе такие поступки.
Произошла "разборка". Долго судили-рядили, имел ли право Гуджа так поступить. Под конец Гоги не выдержал и обратился к хозяину комнаты (его звали Заза) с каверзным вопросом, дескать, а что будет, если он наведается к его подружке. Имелась в виду Машу. Заза, некогда регбист, не допустил возможность такой ситуации. Гоги очередной раз вспылил и ушёл, громко хлопнув дверью.
Всё это время Маша безмятежно убирала и мыла грязную посуду. Разговор шёл на грузинском языке, и она ничего не понимала. Только тогда, когда ушёл Гоги, сказала:
- Такой маленький и такой шумный!
Оставшиеся гости вернулись к прерванному застолью. Очередной тост был за Машу. Тамада обратился к ней:
- Маша, знаешь, как мы уважаем тебя!
Когда уже расходились, я спросил Нодара, доволен ли он вечером, имея в виду нечто определённое.
- У меня теперь другое хобби - коллекционирую вкладыши от жвачек. А те файлы я стёр, - ответил он.
Фрейдист
Недавно я вычитал из газеты: Веня Б. приглашен в Америку читать лекции на тему «Половые отношения в бывшем СССР». «Все о том же», - подумал я.
Последний раз мне довелось увидеть его по ТВ, во время телемоста между Москвой и каким-то городом США. Толстая негритянка с огромного экрана в студии «Останкино» спросила московских дам, как, мол, у вас насчет «сексу». «А в Советском Союзе секса нет!» - выпалила миловидная блондинка из средних рядов зала. Шел второй год перестройки, такие вопросцы не должны были смущать нашу общественность. Но сработал старый стереотип, как короткое замыкание. И тут среди всеобщего переполоха в студии и гогота на экране встал со своего места в полный рост плюгавенький мужчина, плохо причесанный, в мешковатом костюме. Некоторое время телекамера фокусировала на нем, и было видно, что он что-то говорит, как будто с самим собой, слабо жестикулируя. Это был Веня Б. Видимо, в Америке его расслышали. Поэтому и пригласили.
Помню медлительного низкорослого еврейского мальчика с бесцветными глазами. Почти недетскую серьёзность Вени перечеркивала моментами усмешка, что выдавало наличие в нем каких-то особенностей, ждущих воплощения в будущем. В общих играх он не участвовал, но как-то завел свою. В дальнем углу двора, одинешенек, поставив на дыбы свой трёхколесный велосипед, Веня открыл «торговлю». Толкая перед собой «тележку», он тихо зазывал: «Эскимо, пломбир!». На лице — озабоченность, а штаны ему родители почему-то натягивали аж до подбородка. Я стал единственным его клиентом. Посасывая конфету, забрёл как-то в дальний угол необъятного двора и некоторое время со скукой наблюдал за неторопливым «мороженщиком». Потом протянул ему фантик от конфеты — «деньгу» и спросил «эскимо». «Эскимо есть, но без шоколада».— ответствовали мне. Я не возражал и потом ждал, пока «мороженщик» сосредоточенно шарил по кармашкам в поисках «сдачи».
Но однажды по рассеянности Венечка въехал с «тележкой» на футбольную площадку, где на него налетела гонявшая мяч разъярённая ватага мальчишек. В результате — «тележка» отлетела в одну сторону, а еврейский мальчик— в другую. С тех пор его интерес к коммерции пропал. К тому времени он научился читать и весь погрузился в книги.
Не исключено, что специфические интересы Вени сложились рано. На что указывает одно обстоятельство из его школьной биографии. В пушкинской «Капитанской дочке» есть пикантная деталь: две дворовые девки Гриневых кинулись разом в ножки барыне. Они повинились в преступной слабости, к коей их склонил monseure Бопре. Учительница литературы Евгения Ивановна, женщина строгих правил, к слову, старая дева, постоянно тревожилась по поводу этого места в пушкинском шедевре - все 40 лет своей педагогической практики. Кстати, все это время она называла Бопре не месье, а «монсеуре», побуквенно с французского. Но ЧП не происходило. Не было случая, чтобы дети расшифровывали «тайный» смысл эпизода. Он упускался ими при пересказе или искажался до неузнаваемости. Евгения Ивановна не возражала против таких «неточностей». Когда урок пересказывал самый приличный мальчик в классе — Веня Б., учительница сделала приятное открытие: школьник называл Бопре не «монсеуре», а «месье». Но не успев заключить про себя, что с сегодняшнего дня так и будет величать француза, получила страшный удар. Вдруг, криво улыбнувшись, самый маленький в классе мальчик, отнюдь не акселерат, раскрыл всю подноготную означенного места в повести. Сделал он это в корректных выражениях, но во всеуслышание, вызвав «нездоровый» интерес у присутствовавших детей.
В школу вызвали родителей Вени. Пришла только мать. По размерам это была женщина–гора. Она носила чернобурку и шляпу с пером. Её непроницаемый вид контрастировал с мельтешением старушки-учительницы. Она так и не разжала свои тонкие губы, над которыми обозначался темный пушок. Когда Евгения Ивановна, запыхавшись после взволнованных тирад, затихла, мамаша Вени повернулась и торжественно, как корабль, двинулась прочь, неся в себе тайну столь ранней осведомленности сына. Вообще, я почти никогда не слышал её голоса. Однажды, когда я позвонил Вене, мне ответил густой баритон. Оказалось - его матушка.
Отец Вени в тот день не пришёл. Был на работе. Только и помню его в стекляшке-витрине часовой мастерской в центре города. Вернее, его лысину, склонившуюся над распотрошёнными часами, в большом количестве рассыпанными на столике. И ещё монокль в левом глазу. Потом он умер, и когда я пришел на панихиду, то увидел коротенького человека в гробу. Лицо его, чуть напряжённое как бы от усилия удержать в левом глазу монокль. Мать Вени сидела, насупившись, а он сам с любопытством рассматривал приходивших посочувствовать.
Я и Веня поступили на филологический факультет университета. Здесь он «определил» свои интересы вполне. В вузе мы впервые прознали про некого субъекта по фамилии Фрейд. Его пропагандировал местный интеллектуальный франт преподаватель старославянского Н.П. Основной предмет энтузиазма у него не вызывал. За него он имел доцентскую зарплату. Зато любил посудачить об одиозном психиатре из Вены. В то время на Западе бушевала сексуальная революция. Её отголоски доходили и до нас. Наш специалист не то старославянского, не то психоанализа находился под влиянием её идей.
«Социодром», как называл Веня студенческую среду (кстати, под конец учебы его речь совершенно занаучилась), был очень восприимчив к буржуазным веяниям. Как неокрепший организм к простуде. Нормой считалось быть фрейдистом, что, впрочем, ограничивалось тривиальными скабрезностями в шутках на определенные темы, приправленных специфической терминологией. Других «завоеваний» сексуальная революция на нашей почве не имела.
Настоящим фрейдистом был только Веня, который упорно добывал книги полузапрещённого автора и штудировал их. Он не острил на сексуальные темы и не был их объектом. На «социодроме» царили жестокие порядки. Так, не выдержал насмешек и повесился наш общий знакомый. Единственное, что не могли простить ему ретивые «фрейдисты» — его феминная внешность. Веня внешне был слишком убог и очень академичен, чтобы привлекать внимание. Но на третьем курсе положение изменилось.
В это время большой популярностью пользовался роман Курта Воннегута «Завтрак для чемпиона». Прочли его немногие, но многие обратили внимание на эзотерический знак, поставленный самим писателем в конце романа: маленький прямоугольник, испещренный внутри ломаными линиями. А под знаком подпись: «А это - задик». Никто ничего не понял, даже Веня. Но в отличие от всех он поднял английский оригинал и убедился, что речь идет не о невинном «задике», а о дырке от ануса. Но почему тогда прямоугольник? И тут его осенило! Своим открытием он поделился с Н. П. Тот хотел, было, присвоить его, но вокруг было много свидетелей.
С тех пор Веню зауважали и стали побаиваться. В тот период он напоминал мне персонаж из исторического фильма: великого стратега, карлика, равнодушно взирающего на челядь, которая носит его на носилках с балдахином. Но Фрейда он действительно знал. Во всяком случае не было предмета, касаясь которого, он не рассматривал бы через призму психоанализа.
Но произошёл случай, когда его с тех самых носилок попытались стащить. На научных собраниях всегда найдутся одна-две особы, до экзальтации влюбленные в науку. К «синим чулкам» их не причислишь, так как в отличие от них они, бывает, путаются и влюбляются не то в науку, не то в учёных. Обаяние интеллекта для них – главное. Не имеет значения, от кого оно исходит – от трясущегося старичка-академика или преуспевающего молодого доктора наук. Чаще всего — это прелестные идиотки. Так что у Вени был шанс понравиться женщинам. На конференции он читал доклад о невесть откуда выкопанном им авторе XVIII века — Пнине. Его с невероятной педантичностью конспектировала гостья конференции, прибывшая из российской провинции. Благо, Веню конспектировать было приятно: он говорил размеренно, методично. После доклада гостья с заметной экспансивностью задавала вопросы Вене, а тот с заметной невозмутимостью отвечал на них. Если где и производил впечатление Веня, то на научных мероприятиях. С них он выходил в ореоле славы. Но чуть-чуть времени, и премьер обмякал, начинал нудить о необходимости звонить домой и др. На этот раз ему было не отбиться. Наташенька (так звали российскую участницу), не израсходовав запас «умных» вопросов, продолжала задавать их после заседания. Веня мялся, бормотал невразумительное, но тщетно. Он хранил полное безучастие к голубым глазам энтузиастки науки, которые было не скрыть очкам в тонкой золотой оправе, к её мини-юбке и лёгкой картавинке, столь привлекательной для других особ мужского пола на конференции. Веня проигнорировал её предложение проводить себя до гостиницы. «Мне надо позвонить матушке», — произнес он, как мог подчёркнуто твёрдо, чтобы прервать домогательства. Аргумент был слабым, но обернулся неожиданно. Его собеседница заговорила об эдиповом комплексе, об издержках ранней социализации. Помянут был и Фрейд ...
Всю дорогу они только и говорили о нём. А когда подходили к гостинице, Наташа предложила Вене: «А почему бы тебе не стать гендерологом?» Он ошалел. По его предположениям, где-то существует область знаний, находящаяся между сексологией, гинекологией, философией, куда можно было протиснуться и филологу. Но Веня не знал названия «земли обетованной». Предложение стало обретением. Видимо, наша провинция была более глубокой, чем та, откуда приехала Наташа, раз там знали такое слово. Но этот факт уже не имел значения. В знак благодарности Веня заговорил о самых деликатных пластах в творчестве Фрейда. Делая это без всякой задней мысли, он не мог предвидеть, что его академизм мог быть истолкован превратно.
Наташа пригласила Веню подняться в номер, и он не мог понять, почему в лифте ей понадобилось выйти этажом раньше. Вообще она повела себя странно: заговорила шепотом, опасливо озиралась, а потом вдруг зашла в ванную чистить зубы. Чем бы все это кончилось, возможно, он догадался потом. Но в тот момент вспомнил, что ему нужно позвонить домой. В номере был телефон. Ответил слегка встревоженный баритон. «Где ты?» – спросила его мать. «В гостинице», – ответил простодушно Веня. Легкая зябь волнения в эфире перешла в лёгкую бурю: «Что там ты делаешь?». «Меня пригласила к себе женщина». Если кому довелось когда-нибудь услышать в телефонной трубке истошный вой волчицы, то это был Веня. «Беги домой, несчастный! Ты заразишься! Ты заболеешь!!»
Через некоторое время Веня переехал в Москву, где окончательно утвердился как гендеролог. Доходят слухи, что он по-прежнему «невинен».
Деликатная тема
К нам в редакцию захаживал режиссёр ТЮЗа. Как-то под конец рабочего дня он принёс материал. Я принялся за правку. В это время с другого конца редакционного коридора донёсся хохот.
- Народ балует... – заметил я.
- Я могу предположить, о чём они говорят. На сексуальные темы? – спросил он.
- Как догадался?
- Есть в их смехе двусмысленность и весьма специфичная. Так девицы реагируют, когда мужики говорят непристойности. Дамочки как будто протестуют и одновременно не прочь всё это слушать.
Я отвлёкся от рукописи и прислушался. Через некоторое время вернул гостю рукопись. Режиссёр был раздосадован, увидев, что сделалось с его материалом. В коридоре снова раздался хохот. Последовала его реплика:
- Смеются как тинейджеры-пакостники.
Заправлял той развесёлой компанией Игорь К. Карьерой его не обошли, был женат, но хлебом этого субчика не корми, дай только посудачить на деликатные темы. И взгляд у него был сканирующий, а улыбка - циничная. Ему, падкому на «клубничку», быть бы журналистом «жёлтой прессы».
- Всё никак не остепенишься, - заметил я ему.
- А ты всё больше на Симху Рабиновича становишься похожим. Такой же бирюк, и такой же асексуальный, - ответили мне.
Речь шла о подслеповатом старикане. Тот нарабатывал гонорары, приветливостью не отличался, что такое секс, наверное, забыл.
В другой раз Игорь сравнил меня с моим начальником Велимиром Б-овым.
- Он – отрыжка сталинских времён. Нудила. Буржуйское слово «секс» ввергает его в ужас, - зубоскалил коллега. А потом произнёс:
- Мы здесь линию партии проводить поставлены!
Сделал это в духе Кирилла Кирилловича - маленького болезненного мужчины, нашего редактора. Голос у него был надтреснутый и слабый.
Женскую тему «в салоне» вела Луиза – разбитная журналистка. Есть такое амплуа, когда женские чары используются как продолжение профессиональных достоинств. Она говорила ровно и веско, без того, чтобы повизгивать экзальтированно, как некоторые из девиц, которые к её амплуа только примеривались. Они матерились, но женственно, не вульгарно. Гламур был такой.
Однажды Луиза взяла интервью у одного известного учёного. Он к тому же был ещё зятем крупного партийного босса.
- Какой вальяжный мужчина! – отозвалась о нём одна молоденькая журналисточка, рассматривая фото респондента на газетной странице.
- Типичный педераст! - холодно отрезала львица. Доказательств никто не спросил.
В тот день она ещё просветила молодёжь насчёт мудрёного словца «сервилизм». Много подобных выражений знала.
Над её склонностью к пикантному виду секса подшучивал только Игорь. Соблюдалась субординация. Её попытался нарушить молодой сотрудник Аркадий. Сам он кокетничал своей голливудской улыбкой. Когда говорил, прислушивался к своему голосу. Нравился он ему. Известно было, что его родители были инвалидами – глухонемыми. Вот он «неудачно пошутил», вспомнив, как по незнанию попытался поцеловать Луизу в губы... В ответ Аркадию указали на его генетическую ущербность. Тоже в шутливой форме.
Иногда я захаживал к ним. Преимущественно, когда братия распивала пиво. Раз затеяли рассказывать анекдоты, определить «топ самых гадких анекдотов». В какой-то момент показалось, что трудно будет переплюнуть Аркадия. Он приплёл какую-то дрянь к истории о любви Ромео и Джульетты. Затем настала моя очередь. После моего анекдота многие поперхнулись от услышанного. "Действительно, подростковый уровень", - подумал я.
Уж не знаю, какой бес в них вселился. Говорят, что такие «отстойнички» в той или иной форме возникают повсюду, где люди собираются в группы. Порознь эти «шутники» - вполне милые интеллигентные люди. И никаких тебе козней.
Мне кажется, что Фрейд смог бы объяснить, что к чему. Как-то в редакцию заглянул Гена Р., известный фотокор и местный казанова. Он работал на центральную московскую газету. Вся компания, мужчины и женщины, высыпали из своих кабинетов. Они подобострастно смотрели на гостя. Тот стоял и взирал на всех с высоты своего роста. Излучал самцовость.
Впрочем, забавы в отстойничке бывали не всегда безобидными.
У Игоря была «милая» привычка – разживётся амурным приключением и давай трубить об этом по всему миру. Или соберёт вокруг себя коллег и по телефону позвонит к мужу-рогоносцу - театрально, в деталях рассказывал несчастному об особенностях анатомического строения тела его неверной жены. Зритель собирался благодарный.
Игорь ни разу не был бит за такие проступки. Знал хитрец, с жёнами каких чмориков заводить шашни. Зато пострадал Лёва, завсегдатай компашки. Однажды он крутил роман с известной журналисткой. Наведавшись к ней на квартиру и воспользовавшись отсутствием хозяйки, он прочитал её интимные письма от разных мужчин.
- Делать было нечего, и я рылся в письменном столе, - рассказывал потом Лёва.
Обделенный воображением, он поразился изощренности их содержания и был так поражён, что не замедлил предать огласке переписку своей пассии.
- Камасутра отдыхает, когда Танечка любит, - острил Лёва.
Танечка отличалась крутым нравом. Узнав о сплетнях, которые распускал её любовник, она специально заявилась в редакцию и подкараулила его. Надо было видеть, как разъяренная особа кидалась на обидчика. Он сам, некогда боксёр, ловко от неё уклонялся. Потом ему надоело уклоняться и он попытался убежать. Танечка бросилась за ним вдогонку.
Коллеги те, которые посолиднее, не интересовались этим баловством или делали вид, что не интересуются. Тот же Симха Рабинович вообще не замечал существования компашки. Но незадача произошла с Велимиром Б-овым. Тем более, что не обошлось без кровопускания.
... В редакции объявился стажёр - Сергей Г., которого определили к Велимиру. «Салон» зажужжал, как пчелиный рой, замельтешил, потерял покой. Дело в том, что стажёр был невероятно красивой сусальной внешности. Этакий куклёнок с глазами медового цвета, с рыжей шевелюрой. Срочно надо было удостовериться в его сексуальной ориентации. Из чистой любознательности, как минимум. Парнишка осознавал свою уязвимость, поэтому всячески старался не давать повода для превратных суждений. Он говорил нарочито низким голосом, постоянно манипулировал мужскими принадлежностями – крутил зажигалку, подолгу держал в руках сигарету, чтоб потом закурить. Аркадий допекал его шутками-прибаутками. Он – добровольный мучитель, гонитель разных «упёртых», несмышленышей, лузеров. Этот хмырь знал, что зацепок нет. Например, гомиков смех выдаёт – петуха пускают, а Сергей вообще беззвучно смеялся - надувался, потому что воздух не выпускал, краснел и трясся. «Обезображивался» - как кто-то заметил. Или, скрытого педа по положению головы со стороны спины можно вычислить - наклон должен быть кокетливый, а тут шевелюра этого парня мешала такой нюанс рассмотреть. Но Аркадий продолжал свою миссию. Охота пуще неволи.
Неожиданно ясность внёс уже помянутый Велимир. Сделал он это по-своему, на свой лад, как причитается туповатому мужику шестидесяти лет.
Кстати, некоторое время Велимир Б-ов был моим родственником. Кроме советской цензуры, страх и тугодумие нагоняла на него супруга – женщина весьма своенравная, как сталинский режим. Я стал очевидцем семейного скандала. У его сына заболел ребёнок, и его жена (моя родственница) затребовала врача.
- Твой муж - врач, - мягко заметил ей свекор.
- Дурак - он, а не врач, - ответила невестка.
Пока свекор обдумывал реплику, вступилась свекровь.
- А ты что уши развесил, олух? - бросила она в сердцах Велимиру. И потом устроила моей родственнице капитальный скандал.
Единственное, что рассеивало пелену страха в глазах Б-ова – комплимент по поводу того, что он похож на иностранца, что прямо подразумевало - он симпатичный мужчина. Велимир имел объяснение – его бабушка была по происхождению финкой. В таком случае он приободрялся, а его взгляд становился маслянистым.
С некоторых пор старик задурил. Непостижимым образом он подружился с Игорем. Они перемигивались, обменивались скабрезностями. Игорь был лет на 25 моложе Велимира.
...В тот запомнившийся день я застал их у Игоря в кабинете. Велимир заговорщически что-то шептал. Его «дружок» вдруг принял вид оскорбленной добродетели и весьма артистично заголосил: «Вон, вон, я изгоняю тебя, исчадие ада!» Велимир повернулся – взгляд маслянистый, на его лице ещё отпечатывалось пакостное выражение, которое постепенно переходило в неуверенность... Перемудрил, наверное.
- Что за сцены такие драматические? – спросил я, когда мой начальник удалился.
- На мальчишку накапал, дескать, он сам лично... – бросил небрежно коллега и показал непристойным жестом, что имел в виду.
- Не может быть! – отреагировал я.
- Старый дегенерат! – заключил Игорь.
Он не успел договорить фразу, как в коридоре раздался крик – Аркадий вопил как женщина. Он настолько допёк стажёра, что тот не выдержал и ткнул обидчика канцелярскими ножницами в плечо. Сотрудники всполошились и долго рядили-думали - вызывать ли милицию.
Деликатная тема
© Copyright: Гурам Сванидзе, 2020
Свидетельство о публикации №220102201541
Свидетельство о публикации №220102201541
Рецензии