Оптинское старчество в духовной жизни России

        Одной из характерных особенностей русской интеллектуальной мысли классического периода, т. е. дореволюционного времени, было тесное сочетание и переплетение философии и богословия, светских умозрительных рефлексий и религиозных медитативных практик [1–2]. При этом ряд авторитетных исследователей обоснованно считают, что именно специфический богословский компонент в данном случае не только преобладал над собственно философским, но и представлял собой намного более интересное, самобытное и своеобразное явление, обусловившее наиболее ценный и значимый вклад русской школы в мировое культурное наследие [3–4]. Именно в сфере богословия максимально ярко и последовательно отразилась сущность русского типа мировосприятия, явившаяся отличительной чертой отечественной культуры, обеспечившая ей особое место в общемировом этико-философском и религиозном континууме.      

        Крупнейшим центром, в котором интенсивно и насыщенно протекали процессы развития духовной жизни в рамах проникновенного осмысления и сосредоточенного внутреннего переживания исконных глубин православной веры, стала в XIX веке и получила в дальнейшем широчайшую известность Свято-Введенская Оптина пустынь, прочно связанная со многим рубежными этапами развития интеллектуальной истории России. Изучению уникального духовного мира Оптиной пустыни посвящены многие исследовательские работы, ключевым лейтмотивом которых явилось утверждение мысли о первостепенном значении этой христианской обители, наряду с Троице-Сергиевой Лаврой, для формирования незыблемых основ благочестия, подвижничества, целенаправленного духовного делания [5–6].

        Всестороннему изучению той огромной и важнейшей роли, которую сыграла Оптина пустынь в развитии русской национальной культуры, посвящены фундаментальные исследования русского историка и культуролога Ивана Михайловича Концевича (1893–1965), принадлежавшего к поколению эмигрантов так называемой первой, послереволюционной волны. Эти обширные работы, «Стяжание Духа Святого в путях Древней Руси» и «Оптина пустынь и ее время», представляют собой взаимосвязанное исследование феномена старчества, являющегося отличительной особенностью именно оптинского уклада церковной жизни.

        В этих работах Концевич излагает стройную концепцию старчества, отшельничества, затворничества и духовного учительства как высшего проявления религиозно-философской рефлексии неакадемического типа, т. е. непосредственно не связанной с системой научного обучения в семинариях и духовных академиях. Оптинское старчество понимается Концевичем как квинтэссенция глубинной народной религиозности, присущей русской жизни еще с древних времен, однако с наибольшей полнотой проявившейся и раскрывшейся как раз в эпоху активного, мощного и плодотворного влияния Оптиной пустыни на духовную жизнь всей великой России: «Как на вершине горы сходятся все пути, ведущие туда, так и в Оптиной – этой духовной вершине, сошлись и высший духовный подвиг внутреннего делания, венчаемый изобилием благодатных даров, стяжанием Духа Святого, и служение миру во всей полноте как его духовных, так и житейских нужд» [7, с. 227].

        Согласно концепции Концевича, оптинское старчество явилось уникальным феноменом, органично соединившим богатейшие исторические традиции, идущие от первоначальных этапов становления христианства на Руси, с неутоленными духовными стремлениями, присущими русской культуре в новое время. Именно этим высшим синтезом предания и современности и обусловливалась, по мнению Концевича, сущность оптинского старчества, оказавшего такое несомненно сильное влияние на многие поколения русских людей: «Это был чудный духовный оазис, где повторялись благодатные дары первых веков монашества. Они – эти дары, получили полное выражение в особом служении – старчестве. Действительно, оптинские старцы отличались высшим из всех даров – даром рассудительности, а также прозорливостью, даром исцелений и чудотворений. Это служение пророческое – как в апостольские времена это творили пророки, так и теперь старцы утешали страждущих, возвещали по воле Божией будущее» [7, с. 323–324].

        Стержневым элементом философско-мировоззренческого учения оптинских старцев, как считал Концевич, была нацеленность на достижение высшей степени духовного очищения и просветления, выражающего в мистико-визионистской идее стяжания в земной жизни небесных даров Духа Святого или, говоря иначе, достижения идеала личной праведности и святости в точном соответствии с этическими канонами Христовой церкви. Старчество подавало впечатляющий нравственный пример безукоризненной чистоты религиозной жизни как для мирской паствы, так и для самой монашеской братии, из рядов которой преимущественно и выходили наиболее известные и прославленные оптинские старцы. По свидетельству Концевича, специально изучавшего биографии многих знаменитейших оптинских подвижников духовного делания, «влияние старчества не ограничивается монастырскими стенами: оно распространяется далеко за их пределы. Будучи руководящим началом в духовно-нравственных проявлениях жизни и не только иноков, но и мирян, оно охватывает и вообще все проявления жизни, как духовные, так и мирские, связанные между собою, хотя и не слитно, но и не раздельно» [7, с. 6–7].

        Позднейшие исследователи истории формирования и развития старчества в Оптиной пустыни придерживаются аналогичных взглядов на этот уникальный и ни с чем несравнимый феномен отечественной культуры, духовной жизни и философско-богословской мысли [8–10], акцентируя особое внимание на социокультурных аспектах темы [11–12]. Но и некоторые современники Концевича также в полной мере разделяли его точку зрения на этический ригоризм и бытовой аскетизм монашествующих старцев как на отличительную черту, резко разграничивающую русский и западный типы духовности: «Русские монастыри, как рассадники истинной духовной и даже светской образованности, конечно, сделали великое дело, и о них сейчас больше чем когда-нибудь надо помнить с благодарностью. Но самый принцип аскетизма в России был иного порядка, чем на Западе» [13, с. 196].

        Это высказывание принадлежит еще одному представителю первой волны русской эмиграции, Н. А. Оцупу, уделявшему в своем литературном и публицистическом творчестве повышенное внимание религиозно-философской проблематике. В одном из стихотворений Оцуп прямо сопоставляет историческую миссию оптинского старчества с францисканским орденом в формировании духовных основ народной и общегосударственной жизни:
 
                Но, если видеть жизнь до дна,
                В ней побеждают – вот те на! –
                На Западе – Франциск Ассизский,
                В России – Пустынь Оптина [14, с. 167].
 
        А другой русский литератор-эмигрант, Б. К. Зайцев, даже склонен был расценивать историческую роль Оптиной пустыни в деле распространения христианских религиозно-нравственных идеалов в России наряду со знаменитым Афонским монастырем – мировым центром православия [15–16]. И это действительно так: Оптиной пустыни суждено было стать подлинным символом твердыни христианской духовности, без которого уже немыслима русская национальная культура, завещанная нашему времени предыдущими веками отечественной истории [17–18].            

                Литература

    1.  Зеньковский В. В.  Основы христианской философии. – М.: Канон+, 1996. – 560 с.
    2.  Зеньковский В. В.  История русской философии. – М.: Эксмо, 2011. – 896 с.
    3.  Лосский Н. О.  История русской философии. – М.: Высш. школа, 1991. – 559 с.
    4.  Флоровский Г. В.  Пути русского богословия. – М.: Ин-т рус. цивилизации, 2009. – 848 с.
    5.  Четвериков С. (протоиерей).  Оптина Пустынь. – Париж: YMCA-Press, 1988. – 251 с. 
    6.  Афанасьева З. М.  По этим стертым Оптинским ступеням... Оптина Пустынь: люди и судьбы. – М.: Сибирская благозвонница, 2009. – 368 с.
    7.  Концевич И. М.  Стяжание Духа Святого. – М.: Ин-т рус. цивилизации, 2009. – 864 с.   
    8.  Чадаева С. В.  Православный монастырь в социальном и историческом контексте духовной культуры России: Дис. ... канд. философ. наук. – Н. Новгород, 2003. – 200 с.
    9.  Рузанова Н. П.  Социально-историческая роль монастыря Козельская Введенская Оптина Пустынь в общественной жизни России XIX века: Дис. ... канд. историч. наук. – М., 2005. – 198 с.
    10.  Шувалова Н. В.  Русский православный монастырь XIX – начала XX в.: По материалам Козельской Введенской Оптиной пустыни: Дис. ... канд. историч. наук. – Самара, 2003. – 205 с.
    11.  Першикова А. Н.  Оптина пустынь как социокультурный феномен: Дис. ... канд. культурологии. – М., 2008. – 215 с.
    12.  Кургузов А. В.  Оптинское старчество как феномен культуры: источники изучения: Дис. ... канд. культурологии. – М., 2007. – 153 с.
    13.  Оцуп Н. А.  Персонализм как явление литературы // Грани. – 1956. – № 32. – С. 187–198.
    14.  Оцуп Н. А.  Жизнь и смерть: В 2 т. Т. 2. – Париж: Слово, 1961. – 202 с.
    15.  Зайцев Б. К.  Река времен. От Афона до Оптиной пустыни. – М.: Дар, 2013. – 560 с.
    16.  Коряков П. В.  Монашество в творчестве Б. К. Зайцева: Дис. ... канд. филол. наук. – М., 2002. – 208 с.
    17.  Нежный А.  Сияла Оптина Пустынь. – М.: Сов. Россия, 1989. – 160 с.
    18.  Ананичев А.  Оптина пустынь. – М.: Росмэн, 2005. – 16 с.

         Май 2014