Пропагандистские приемы политической публицистики

                (Агитационно-пропагандистские приемы в политической публицистике:
                на материале газетных передовиц М. Н. Каткова)

        В предыдущей статье на примерах из истории отечественной публицистики XIX века нами были рассмотрены основные принципы и ведущие приемы технологии манипулирования общественным сознанием в сфере внешней политики [1]. Предметом данной статьи станет анализ методологического опыта осуществления периодической печатью пропаганды и агитации, направленных на обеспечение эффективного идеологического противоборства в условиях резкого обострения конфликтных отношений по национальному вопросу.

        Ни у кого давно уже не вызывает сомнений тот факт, что средства массовой коммуникации и средства массовой информации являются чрезвычайно мощным инструментом воздействия на массовое сознание. Как известно, наша жизнь всецело зависит от информации. Не будет преувеличением утверждение о том, что именно информация во многом определяет нашу реальность, наше мировоззрение, наши вкусы и привычки. Красной нитью она пронизывает все стороны жизни общества, обусловливая и направляя его развитие. Посредством каналов массовой коммуникации какие-либо знания и убеждения транслируются на массовую аудиторию, то есть оказывают на нее прямое воздействие, внедряясь в массовое сознание.

        Наличие множества информационных каналов всё более отчетливо ставит вопрос о достоверности и смысловой нагрузке передаваемых данных: в чьих интересах идет их транслирование, к чему они призывают, о чем рассказывают наиболее полно, а о чем умалчивают, в каком свете ими интерпретируются важнейшие события и явления современной жизни? Разнообразные средства массовой информации имеют множество способов воздействия на психику людей, которое подразумевает возможность внедрения в массовое сознание определенных установок поведения [2]. При этом многие исследователи видят одно из главных следствий бурного развития СМИ в усилении массовых форм сознания и поведения в общественной и политической жизни [3, с. 13].

        Одной из наиболее оптимальных форм воздействия на общественное мнение в печатной периодике является ежедневная политическая публицистика, носящая авторский характер и адресованная не всегда специально подготовленной, но уже заранее сочувствующей высказываемым тем или иным идеологическим постулатам массовой аудитории. Любопытно отметить, что еще задолго до возникновения научных теорий информации французским философом и социологом Габриэлем Тардом была выявлена показательная тенденция. Полемизируя с классиком коллективной психологии Гюставом Лебоном, Тард усомнился в том, что грядущее столетие станет эрой масс. Напротив, он утверждал: «Благодаря соединению трех взаимно поддерживающих друг друга изобретений, книгопечатания, железных дорог и телеграфа, пробрела свое страшное могущество пресса, этот чудесный телефон, который так безмерно расширил древнюю аудиторию трибунов и проповедников» [4, с. 266].

        Усиление социальной роли ежедневной прессы привело к рождению публики, представляющей собой «рассеянную толпу», в которой стало возможно сильное влияние индивидов друг на друга на больших расстояниях. Речь идет о том, что у СМИ появилась хорошая возможность осуществлять «внушение на расстоянии», направленное на множество индивидов, составляющих единую публику. Таким образом, с помощью средств массовой коммуникации удается задействовать значительный по масштабам охват аудитории. Это приводит к образованию своего рода виртуальной массы людей, которые, хотя и не находятся в одном месте, но склонны испытывать схожие чувства.

        Совершенно закономерно, что потенциальные возможности массовой прессы были незамедлительно задействованы в политике. Постепенно сформировалась целая система массового внушения идеологических программ, осуществляемая при помощи каналов и средств массовой коммуникации. В основу этой системы были заложены приемы из арсенала пропаганды и агитации, с одной стороны, а с другой – технологии манипулирования общественным сознанием. Принципиальным различием между этими компонентами единой комплексной системы политической обработки населения является то, что пропаганда и агитация представляют собой открытое внушение, а манипуляция – скрытое.

        В целях внесения необходимой терминологической и понятийной ясности необходимо привести ряд определений, которые с разных сторон характеризуют суть пропаганды.

        Согласно классическому определению Э. Бернейса, основу пропаганды составляют «систематические усилия, направленные на завоевание общественной поддержки тех или иных взглядов или действий» [5]. Развивая свою мысль, Бернейс говорит о том, что любые социально значимые шаги сегодня должны совершаться с помощью пропаганды, поскольку «пропаганда – в широком значении организованной деятельности по распространению того или иного убеждения или доктрины – и есть механизм широкомасштабного внушения взглядов» [5].

        По мнению Л. Н. Немкиной, пропаганда представляет собой «распространение и утверждение в массовом сознании идеологически обусловленных систематизированных взглядов и представлений, составляющих мировоззренческие позиции личности и общества в целом» [6]. П. А. Данилин сходным образом определяет пропаганду как «распространение идеологических и политических воззрений на аудиторию с целью формирования взглядов, ценностей, представлений, эмоций, идеологии, оказания влияния на поведение человека или общества» [7]. Он отмечает, что политическая пропаганда занимается работой с массовым сознанием «с целью популяризации идеалов, целей, желаний». Наконец, с точки зрения В. М. Левитского, политической пропагандой и агитацией обычно называют «воздействие на настроение и сознание народных масс в целях привлечения их на сторону определенных политических идей. <...> Пропаганда рассчитана на воздействие на специально избранных, подвергающихся систематической обработке в нужном духе, агитация – обращена к толпе, нужной часто для немедленного действия» [8].

        Пропаганда подразумевает популяризацию и распространение каких-либо идей и мнений с целью их утверждения в массовом сознании и превращения из знаний в убеждения. Многие исследователи обращают внимание на системность и массовость средств пропаганды. Ведь внушение должно дойти до каждого и сознанием каждого овладеть, утвердиться в форме стереотипов и установок поведения.

        С определением пропаганды тесно связано понятие агитации: «Агитация (лат. agitatio – приведение в движение) – пропагандистская деятельность с целью побуждения к политической активности отдельных групп или широких масс населения. Отличается разнообразием устных, печатных и аудиовизуальных средств и является распространенным инструментом политической борьбы» [9]. Специфика агитации состоит в том, что, в отличие от пропаганды, она в большей степени обращена к чувствам. Если пропаганда убеждает, то агитация призывает к немедленному действию. Агитация должна мобилизовать массы и побудить их к чему-либо. Ей следует быть очень убедительной, простой и ясной для быстрого усвоения массовым сознанием. Она должна постоянно и настойчиво утверждать свои доводы, пользуясь каждым случаем, чтобы привлечь внимание массы к обсуждаемому вопросу.

        Кроме того, отличительной особенностью пропаганды является системный подход в ее структуре и проведении в жизнь: «Обращенность пропаганды к систематизированным взглядам и суждениям предполагает системный характер ее проведения. <...> Пропаганда стремится создать систему взглядов, устойчивые оценки и мнения. Поэтому ей, в отличие от агитации, присуще разностороннее освещение событий и явлений. Агитации же важно создать отношение к данным фактам. Поэтому агитатору нет необходимости сообщать о них многогранную информацию, он может ограничиться лаконичной выразительной оценкой» [10, с. 5].

         Необходимо отметить, что эффективность пропаганды зависит от широты и массовости охвата населения единым идейным влиянием. Пропаганда должна быть достаточно простой для усвоения массовым сознанием: «Эффективная пропаганда – это пропаганда, которая на практике осуществляет методические принципы воздействия – системность, популярность и доходчивость, дифференцированный подход к различным социальным группам и слоям населения» [10, с. 152]. Важнейшей задачей пропаганды является «формирование систематизированных, устойчивых взглядов и суждений аудитории об окружающей действительности, поскольку именно систематизированность оценок и представлений составляет неотъемлемый признак мировоззрения в целом и политического сознания в частности» [10, с. 34]. Именно на созданной пропагандой идейной почве будут произрастать мнения и суждения народных масс, а главным девизом пропагандистской деятельности может служить следующее утверждение: «От знаний – к убеждениям, от убеждений – к действию» [10, с. 25]. При этом под убеждениями следует понимать устойчивые и осмысленные мотивы поведения людей, имеющие идейную основу.

        Таким образом, пропаганда, агитация и информационно-психологическое воздействие в комплексе способны оказывать сильнейшее влияние на массовые настроения и определять политические настроения общества.

        От рассмотрения общетеоретических положений целесообразно перейти к анализу конкретного практического материала.

        Русская публицистика середины 1860-х годов отличалась, по сравнению с предшествующими периодами, очень высокой степенью политизированности. Такой была эпоха. Естественно, что лидирующие позиции занимали адепты правительственного курса, пользовавшиеся если не прямым покровительством, то, по крайней мере, косвенной поддержкой властей. Наибольших успехов на поприще политической публицистики достиг в это время редактор «Московских ведомостей» М. Н. Катков, сумевший превратить свою газету в громогласный рупор консервативно-патриотических сил, ориентированных на имперскую систему идеологических ценностей. Отношение к Каткову его современников и позднейших исследователей колебалось от апологетического чествования государственных заслуг [11] до решительного осуждения реакционного мировоззрения и политической программы [12]. Лишь в последнее время постепенно начинает вырабатываться более объективное представление о значении деятельности Каткова в контексте переживавшейся в ту пору Россией драматической внешне- и внутриполитической ситуации [13–14]. Во многом это связано с попытками коренного переосмысления сущности главных конфликтов той эпохи, тесно связанных со сложными и до крайности запутанными коллизиями в русско-европейских отношениях.      
      
        Кульминацией влияния Каткова на широкие массы общественности стала публицистическая кампания, энергично развернутая им в ответ на польское восстание 1863–1864 гг., всколыхнувшее не только всё русское общество, но и ведущие европейские державы, не упустившие случая воспользоваться столь кстати представившимся поводом для оказания дипломатического давления на Россию с целью ослабления ее позиций на международной арене. Развернувшая в европейской прессе антирусская пропагандистская кампания получила крайне негативную оценку Каткова, умело вскрывшего корыстный стратегический расчет инициировавших ее политических кругов стран Запада. Разоблачая тайные планы враждебных России сил, Катков настойчиво доказывал недобросовестность пропагандистских приемов ангажированной европейской журналистики. По его наблюдениям, «политика, имеющая долю внести смуту в наши дела, поколебать и расстроить их, обставлена очень выгодно и находится в обладании самыми разнообразными способами действия, заговором, интригой, революцией, искусственным возбуждением общественного мнения...» [15, с. 148–149].

        За всем этим, как показывал Катков, стояли совершенно определенные цели геополитического характера: «Европейские державы, поколебав наше значение на Востоке, были бы не прочь довершить начатое и восстановлением Польши низвести нас со степени великой державы» [16, с. 12]. Однако западная пропаганда была направлена не только на соответствующую обработку общественного мнения в европейских странах, но и на внесение разброда и разлада в русское общество, склонное чересчур доверчиво прислушиваться к внешним внушениям. Это подчеркнутое акцентирование в зарубежной публицистике коренного неблагополучия России служило, по мнению Каткова, идейным обоснованием присвоенного себе державами Запада права на вмешательство во внутренние дела России: «И в печати, и в законодательных собраниях одним из самых сильных аргументов против нас было то, что Россия будто бы находится теперь в совершенном разложении, что целые классы народонаселения исполнены революционных элементов, что внутри империи готово вспыхнуть повсеместное восстание, что целые области ежеминутно готовы отложиться и что при малейшем толчке всё это громадное тело рассыплется в прах» [16, с. 20].

        Разумеется, усердно создаваемая антироссийской журналистикой мрачная и зловещая картина была очень далека от реальности, основываясь, по большей части, на недостоверных, а зачастую и попросту ложных измышлениях. В конечном счете, всю тяжесть последствий этих пропагандистских манипуляций пришлось испытать на себе польским повстанцам, оказавшимся, в буквальном смысле этого слова, страдательной стороной в злонамеренно поддерживавшемся и разжигавшемся правительствами европейских держав русско-польском конфликте. Коварные пропагандистские уловки обернулись кровавыми жертвами, и вину за это Катков справедливо возлагал на политиков, дипломатов и журналистов Запада вкупе с безответственными и преступными вожаками мятежа: «Они действовали обманом на слабые головы, но зато и сами жестоко обманулись. Считая Россию не только “больным, расслабленным колоссом”, но разлагающимся трупом, они затеяли свою кровавую шутку. Они в самом деле вообразили, что наши войска разбегутся, или станут под их знамена, как им сказали их друзья. Они понадеялись на разные прокламации и адресы, будто бы от русской армии, и, понадеявшись, подали сигнал к восстанию. Кто же виной этих прискорбных событий, которых театром стала теперь Польша?» [15, с. 188].

        Лицемерный и двуличный характер антирусской агитации отчетливее всего проявился в попытках подрывного влияния на морально неустойчивые элементы русского общества из числа революционно настроенной космополитичной молодежи, чуждой истинного национально-патриотического сознания и поэтому безоглядно пошедшей на поводу у зарубежных представителей «польской интриги», как со всей категоричностью называл повстанческое движение Катков: «Польские агитаторы образовали у нас домашних революционеров и, презирая их в душе, умеют ими пользоваться, а эти пророки и герои русской земли (как польские агитаторы чествуют их, льстя их глупостям) сами не подозревают, чьих руки они создание» [15, с. 187].

        Впрочем, преднамеренная ложь распространялась не только на потенциальных «союзников» польских повстанческих замыслов из числа интеллигентских слоев русского общества, но и на простой народ, широкие массы белорусского и украинского крестьянства, являвшихся объектом изощренной эксплуатации со стороны польских панов, утвердившихся на пограничных землях западных губерний России и насаждавших там выгодные себе порядки. В разгар восстания, пытаясь привлечь на свою сторону местное население, вожди мятежа не скупились на посулы всевозможных поблажек и льгот, которые долженствовали воспоследовать в случае успешного завершения восстания. Катков, владевший достаточно полной и достоверной информацией о действительном положении дел в западных губерниях (об этом ему постоянно писали многочисленные корреспонденты «Московских ведомостей» из Украины, Белоруссии и Литвы), энергично разоблачал лживость агитационно-пропагандистских уловок инсургентов: «Как польские революционеры обманывали православное духовенство обещанием свободы исповеданий, так точно обманывали они крестьян обещанием дарового надела земли и освобождения от повинностей в пользу помещика» [15, с. 197].

        В качестве показательного примера грубого расхождения пропагандистских обещаний и реальных действий Катков обратил внимание читателей своей газеты на вопиющий факт сохранявшегося по-прежнему полного закабаления литовского крестьянства в Самогитии (одной из местностей в Ковенской губернии) польскими помещиками вопреки декларативным заверениям лидеров восстания о стремлении к преобразованию земельных отношений на началах справедливости и гуманизма: «Если бы декрет революционного правительства об освобождении крестьян от помещичьих повинностей был серьезным обещанием, то нигде нельзя было так легко привести его в действие, как в Самогитии. А между тем именно в Самогитии и только в Самогитии крестьяне до сих пор продолжают работать на польских панов по-прежнему, как будто бы не было не только декрета революционного правительства, но и высочайшего указа 1 марта» [15, с. 198].

        Этот пример красноречиво говорил сам за себя – и вместе с тем наглядно демонстрировал несостоятельность всяческих агитационно-пропагандистских трюков, не подкрепленных конкретными мерами, которые позволяли бы воплотить на деле широко разрекламированные, но так и не исполненные пустые обещания: «Если только удастся нам побороть влияние жмудских ксендзов, то польское дело навсегда будет убито в Жмуди. Этим мы будем обязаны лживому образу действий польской революции. Лживость революционеров сослужит нам в Жмуди важную службу. Еще раз спрашиваем, что такое польская революция, как не новая интрига, и может ли она надеяться на успех при таком образе действий?» [15, с. 198–199]. Риторический вопрос предполагал категорически отрицательный ответ, а моральное неприятие низменных приемов лживой пропаганды служило в глазах Каткова обоснованием превосходства над противной (во всех смыслах) стороной: «Не польский народ – враг наш. Не польскую национальность поражаем мы, подавляя восстание. Мы боремся с интригой, которую затеяло властолюбие шляхты и ксендзов» [15, с. 199].

        Но, к сожалению, как это часто бывает в пылу противоборства, некоторой доли национальной антипатии избежать все-таки не удалось: настороженное, предубежденное и, в конце концов, неприязненное отношение к полякам и к польскому духу, воспринимавшемуся как пагубное проявление антирусски направленного полонизма, оказалось присуще отнюдь не одному лишь Каткову, но и очень многим его современникам, чья национальная терпимость и политический либерализм оказались поколеблены под впечатлением тех серьезных испытаний для русского общества и государства, которые были спровоцированы польским мятежом и европейским попустительством действиям повстанцев. Всё это неизбежные последствия межнациональных конфликтов.

        Какие же меры предлагал Катков в плане противодействия европейской агитации и пропаганде, имевшим разрушительный для России характер? Прежде всего, он призывал не поддаваться на хитроумные уловки и не давать сбить себя с толку навязываемым внушениями: «Мы пасовали и упражнялись в уклончивости, а польская интрига действовала систематически, шаг за шагом завоевывая себе почву и забирая нас в свои руки. Только бессилием нашего общества можно объяснить себе, что польской интриге удалось убедить не одного русского, будто отступаться от родных интересов значит действовать рыцарски, а защищать их значит шпионствовать» [15, с. 192–193]. На смену пассивности и уступчивости должно было прийти ясное понимание истинных своих интересов, а также выработка четкой программы действий, позволяющих надежно и эффективно защитить себя от любых попыток манипулирования: «Теперь мы должны действовать с полной решимостью. Наши действия должны быть направлены не к тому, чтоб угодить той или иной державе, задобрить тот или другой оттенок общественного мнения Европы, возбужденного против нас искусственными агитациями, или смягчить тон той или другой закупленной против нас французской газеты, а к подавлению мятежа во что бы то ни стало» [16, с. 18].

        Итоговый вывод Каткова звучал логично и строго, не оставляя места ни для каких агитационно-пропагандистских контраргументов и перетолкований: «Не уступками можем мы примирить с собою то, что коренным образом враждебно нам, что втайне и въяве злоумышляет против нас; мы должны не мириться с враждой, а усмирять ее» [16, с. 56]. Именно эта последовательность и четкость политической линии выгодно отличала государственническую позицию Каткова от идейных колебаний и неуверенности, возобладавших в либеральных кругах в качестве реакции на очередную польскую смуту и солидарный с нею европейский дипломатический натиск [17]. Каткову интуитивно удалось найти наиболее верный способ нейтрализации враждебной пропаганды, направленной против России, и это предопределило тот мощный резонанс, который вызвали его публицистические выступления в русском обществе.       

                Литература

    1.  Белоусов А. А.  Теория и практика политического манипулирования (на конкретном историческом примере) // Известия высших учебных заведений. Уральский регион. – 2013. – № 3. – С. 79–87.
    2.  Зелинский С. А.  Психотехнологии гипнотического манипулирования сознанием человека: [Электронный документ]. URL: http://psyfactor.org/lib/zelinski2-12.htm
    3.  Евгеньева Т. В.  Технологии социальных манипуляций и методы противодействия им. Спецкурс по политической психологии. – СПб.: Питер-Пресс, 2007. – 112 с.
    4.  Лебон Г., Тард Г.  Психология толп. Мнение и толпа. – М.: Ин-т психологии РАН, КСП+, 1998. – 416 с.
    5.  Бернейс Э.  Пропаганда: [Электронный документ]. URL: http://www.klex.ru/9h3
    6.  Немкина Л. Н.  Советская пропаганда периода «холодной войны»: методология и эффективная технология: [Электронный документ]. URL: http://psujourn.narod.ru/vestnik/vyp_3/ne_cold.html
    7.  Данилин П. А.  Политическая пропаганда: новые технологии: [Электронный документ]. URL: http://evartist.narod.ru/text28/0001.htm
    8.  Левитский В. М.  Коммунистическая пропаганда и борьба с ней: [Электронный документ]. URL: http://padabum.com/d.php?id=36852
    9.  Грачев Г., Мельник И.  Манипулирование личностью: организация, способы и технологии информационно-психологического воздействия: [Электронный документ]. URL: http://philosophy.ru/iphras/library/manipul.html
    10.  Скуленко М. И.  Журналистика и пропаганда. – Киев: Наукова думка, 1987. – 224 с.
    11.  Неведенский С. Г.  Катков и его время. – СПб.: Тип. А. С. Суворина, 1888. – 569 с.
    12.  Твардовская В. А.  Идеология пореформенного самодержавия: (М. Н. Катков и его издания). – М.: Наука, 1978. – 280 с.
    13.  Изместьева Г. П.  М. Н. Катков // Вопросы истории. – 2004. – № 4. – С. 71–92.   
    14.  Плященко Т. Е.  Катков Михаил Никифорович // Русский консерватизм середины XVIII – начала ХХ века: Энциклопедия. – М.: Рос. полит. энцикл., 2010. – С. 231–234.
    15.  Катков М. Н.  Идеология охранительства. – М.: Ин-т рус. цивилизации, 2009. – 800 с.
    16.  Катков М. Н.  Империя и крамола. – М.: Фонд ИВ, 2007. – 432 с.
    17.  Китаев В. А.  Русские либералы и польское восстание 1863 года // Славяноведение. – 1998. – № 1. – С. 54–61.

         Июль 2013
                (Статья написана в соавторстве с А. А. Белоусовым)