Расправа

ФРАГМЕНТ ИЗ КНИГИ "ВКУС ПОРОХА И СЛАВЫ"
...Рано или поздно о безбедной житухе половозрелых дезертиров прознало начальство из НКВД. Поступил строгий приказ. Остатки нашей покоцанной роты неожиданно отправили на самостоятельное доукомплектование. Странное решение начальства, если не сказать большее. Однако куда деваться – повиновались и пешим маршем в скором порядке выдвинулись на место исполнения порученного задания.
«Добровольная» мобилизация в Красную армию проходила по разным сценариям, но примерно следующим образом.
По прибытию на место рассредоточения, рота ночью незаметно окружила деревню. Вокруг населённого пункта выставились посты. В результате ни одна живая душа не могла выйти незамеченной из тёплых изб.
С рассветом в населённый пункт прибыло начальство из батальона, уполномоченные по мобилизации из НКВД, разные политработники. Методом случайного выбора определяли для проверки избу видом побогаче. Далее силовым порядком вламывались в дом-пятистенок. Посередине горенки ставили лавку. Два натренированных парикмахера-амбала усаживали по очереди выловленных «призывников-добровольцев» поперёк доски. Когда новобранца остригали наголо, уполномоченный, регистрируя жертву в амбарную книгу учёта личного состава, предупреждал:
– А теперь в строй, мил человек. У меня приказ. Теперь знай, что принадлежишь не себе, а исправно и верно служишь Родине. В случае побега, если поймаем, стриженного под «Котовского», будем расстреливать на месте без суда и следствия. Даже закапывать не станем. Папа с мамой так и не сыщут могилку сучьего отпрыска.
Выбирать не приходилось. Вновь поступившим рекрутам никаких документов не выдавалось. В случае убытия по причине смерти, потери дезертиров не отражались ни в одном журнале боевого людского урона. Официально: нет тела – значит, и не будет личного дела. Искупить надобно, а там поглядят ещё, посмотрят начальники: то ли горемыку легализовать и указать фамилию, то ли закопать в безымянной братской могилке.
Как правило, вопрос начальством не обсуждался. Вариант с неизвестными ФИО был в приоритете, никто не хотел показывать в отчётностях дополнительные потери. Сгинут в бессмертии людишки, новых рекрутов, уже официальных пришлют. Свято место пусто не бывает. Давай, давай не рассусоливать!
– Строиться, строиться… Подзабыли уже, что такое армейская дисциплина. Стройтесь, говорю.
– Тааак… Все в сборе? Смотри-ка ты, радость-то какая. Красная армия на целую роту сильнее стала.
– Точно. Вот теперь зададим жару фрицам.
– По порядку рассчитайсь!
– Первый.. Третий… Семнадцатый… Сорок второй… Шестьдесят седьмой… Семьдесят седьмой… Восемьдесят второй...
– Ра-а-авняйсь! Смирна-а-а! Товарищ капитан, вновь сформированное подразделение добровольцев построено!
Вперёд выступил комбат и зычно проорал:
– Товарищи бойцы! Поздравляю вас с зачислением в славные ряды героической Красной армии. В то время, когда вся страна титаническими усилиями защищает свою территорию, ваше присутствие на переднем рубеже, как никогда усилит и без того мощное войско для защиты священных рубежей. Разгромим немца в пух и прах.
Слово взял политрук.
– Друзья! Соратники! Товарищи! Наша Родина в опасности. Страшной силы беспощадный враг напал на любимую сторонку. Но живым он отсюда не выберется. Вашими сильными руками задушим ползучую гадину. Победа будет за нами. Ура!
– Ура-а-а!.. Уря-я-я!.. – с кислыми физиономиями, вразнобой, кое-как провякало вновь призванное разномастное войско.
Вперёд вышел старший офицер НКВД. Мрачный человек не стал рассусоливать, увещевать патриотическими призывами, говорить красивые лозунги. Его речь была чёткой, ясной, доходчивой каждому новоиспечённому красноармейцу:
– Значит так. У вас есть одна дорога к очищению своих организмов. Путь, конечно, нелёгкий и будет сопряжён с превеликими трудностями. Но я надеюсь, что успешно преодолеете выпавшие на долю тяжести. И в том числе при помощи ваших рук вражья сила будет разгромлена.
В завершение хочу сказать, что если кто-нибудь из вас попытается трусливо сбежать с позиций батальона, того будет ждать беспощадное наказание – кара от имени трудового народа.
Конвой, привести сюда дезертира Исрафилова!
Четыре бойца из состава сопровождения привели с розвальней замызганного, невзрачного человечка маленького росточка. Драная, короткая выше колен шинелька на нём была помята, обмороженные, шелушащиеся красные руки не помещались в отворотах рукавов. Казалось, и подевать-то их было некуда. Клешни беспомощно опустились книзу. Кровоточащие в щиколотках ноги в мышиного цвета обдристаных подштанниках были обмотаны каким-то несусветным тряпьём, перевязаны шпагатом. Из-под взлохмаченной шевелюры поблёскивали обозлённые, колючие глаза.
Энкавэдэшник зашёл со спины и ударил арестанта сапогом в область поясницы. Обессиленный бывший воин плашмя упал на живот в снег.
– С-с-сука! Встать на колени! Прощайся с жизнью, изменник Родины!
Обречённый солдат засуетился, приподнялся, встал на коленные суставы и еле слышно выговорил запёкшимися губами:
– Я… Я… Я не виноват… Немцы обошли мою стрелковую ячейку… Она была первой по ходу… Я оказался в их тылу… Плен… Но я не виноват, не сдавался и не поднимал руки… Ночью сам сбежал и вернулся в часть… Я не виноват… Не виноват я… Я не виноват… Я…
– Много вас тут шакалов трусливых. И все не виноваты. А Родину-то кто защищать будет?
Офицер с краповым околышком вскинул ТТ и выстрелил в голову подрасстрельному спецармейцу. Пуля ударила в шею. Из горла вылетел пучок хрящей, кровь хлынула струёй на грудь покоцанной одёжки. Однако, пошатнувшись, жертва по-прежнему продолжала стоять на коленях.
От второго выстрела пуля вылетела в правый глаз и взрыла снег перед ногами строя трусливых охламонов, вновь призванных в действующую. От невольно увиденного вопиюще ужасного зрелища, некоторые особо впечатлительные сермяжники попятились.
У бывшего красноармейца из вывороченной с мясом глазницы на лицо вывалилось подзорное яблоко и повисло на кровотоках, прилепившись сукровицей к груди «дезертира».
Третий выстрел напрочь разнёс затылок. Раскрошенные свинцом лобные кости черепа веером рассыпались по хрусткому зазимью. Размозжённый в рухлядь мозг вывалился сгустком киселя к ногам жертвы. Через мгновение человечишко упал навзничь. В воздухе повисло гробовое молчание.
Старший офицер НКВД взглядом обвёл притихшие ряды обречённых желторотиков. Никаких вздохов, всхлипываний, жалостливых причитаний не слышалось.
– Гарантирую, что так будет с каждым паникёром, трусом и дезертиром!
Конвойные взяли за руки, за ноги безжизненное тело убиенной шушеры и с размаху швырнули в наполненную болотной жижей яму с края едва подмёрзшего болотца у дороги. Всё. Показной театр закончился. Упырь от власти отёр о полу шинели грязные руки и зычно крикнул:
– Вольна-а-а! Разойди-и-ись!..