Страницы памяти Часть пятая. Редактор - это тебе н

    
     Часть пятая
     РЕДАКТОР – ЭТО ТЕБЕ НЕ ХУХРЫ-МУХРЫ

     1984-1991 ГОДЫ

      • Юрий Андропов, генеральный секретарь (1983-1984).
      • Константин Черненко, генеральный секретарь (1984-1985).
      • Михаил Горбачёв, генеральный секретарь (1985-1991).
      • Перестройка (1987-1991).
      • Карабахский конфликт (1987-1991).
      • Авария на Чернобыльской АЭС (1986).
      • Первая палестинская интифада (1987; Сектор Газа).
      • Падение Берлинской стены (1989).

     После школы стало ясно, что возвращаться в учительскую профессию не стоит. Постоянные стрессы (а в профессии учителя они почти ежедневны) могут навсегда сделать меня больным человеком. К счастью, открылась вакансия литературного редактора в реакционно-издательском отделе при Куйбышевском экономическом институте.
     Меня встретила главный редактор – Сталина Львовна Бренер. Объяснив, в чём состоит моя работа, она дала мне сразу какую-то статью для редактирования. И тут оказалось, что в редакторском деле я просто профан. Знания учителя – это не знания редактора.
     Месяц работы дался мне очень тяжело. Во-первых, я не могла сидеть на месте: привычка стоять у доски заставляла вскакивать каждые десять-пятнадцать минут. Естественно, это вызывало недовольство начальницы и отвлекало других сотрудниц. Во-вторых, вникать в материал, который я не понимала, и его редактировать оказалось намного тяжелее, чем просто проверять сочинения учеников. Ведь это были статьи учёных. Сталина Львовна меня не жалела. Она «лепила» из меня редактора, за что я ей благодарна до сих пор. Было приятно, что замечания и разбор редактуры она делала без посторонних. Это не унижало, а заставляло добросовестнее работать, быстрее усваивать профессию.
     Сталина была женщиной лет за сорок, имела прекрасную фигуру, красивые ноги, пышную ухоженную причёску. Лицо, хотя и было уже кое-где схвачено морщинками, выделялось красотой и очарованием.
     Возможно, случайно, возможно, и нет, но все сотрудницы были под стать начальнице, что приводило в полный восторг наших клиентов – учёных мужчин, небезразличных к женской красоте. Некоторые без стеснения об этом нам говорили, восторгаясь не только нашей работой, но и достойным внешним видом. Что касается вида – не мне судить, хотя приятно было слышать, а вот то, что наш труд был высоко оценен, вселяло по-настоящему большую гордость.
Немного об обстановке в редакции.
     Отдел размещался в комнате на нижнем этаже большого здания. Шесть столов еле умещались в два ряда. Два больших окна выходили во двор института, вид которого желал много лучшего. Особенно тоскливо всё выглядело осенью – лужи и грязь, и зимой – сугробы закрывали почти треть окна.
    Весной начинала цвести крапива, которая также не добавляла весёлого настроя, зато очень кстати была на обеденном столе. Я надевала большие рукавицы и собирала раннюю крапиву, мама варила из неё суп, который был вкусен и горячим, и холодным, но главное – очень полезен.
     Моему примеру никто из отдела не следовал, но и не осуждал. Только удивлялись, как я не боюсь собирать это жгучее растение.
     В коллективе обстановка была очень дружелюбной, больше того, когда наступал Песах, я приносила мацу и угощала всех, а когда на русскую Пасху девочки приносили куличи, я тоже не брезговала отведать кусочек. В праздники мы делали общие застолья в отделе, а в День печати (5-го мая) – все вместе ходили в какое-нибудь кафе.
     Проходили годы. Крапиву я уже не собирала – её выкорчевали вместе с другими сорняками, приведя двор в приличный вид. Наш отдел перевели на второй этаж. И однажды Сталина позвала меня с собой посмотреть компьютер – первый и единственный пока в институте. Настало время научиться на нём работать. Оказалась, что я одна в отделе, умеющая печатать на машинке, а значит, и на клавиатуре компьютера.
     Своё первое впечатление могу охарактеризовать такими словами: мучение, ужас… и т.д. и т.п. Достаточно сказать, если после проверки уже напечатанного текста обнаруживали ошибку, весь текст до неё стирался, и всё набиралось заново. Это вам не сегодняшнее лёгкое нажатие клавишей – и ошибка исправлена. А уж о «редакционном помощнике», указывающем на ошибки, в то время даже и в мыслях ни у кого не было.
     Вскоре пришла разнарядка на курсы повышения квалификации, которые надо было проходить в Москве. Не знаю, почему решили послать меня, но это была судьба, которая мне просто улыбнулась.
     Общежитие находилось где-то на окраине столицы, очень далеко от Полиграфического института. К тому же, оказалось, что в комнате несколько кроватей, но, по-видимому, соседок не предусматривалось, так что возвращаться туда после учёбы и спать одной в холодной и пустой комнате – это было уже для меня сущим кошмаром. 
     Пришлось воспользоваться телефонами, заранее припасёнными ещё в Куйбышеве, и напроситься на постой к московским хозяевам.
     В одной квартире я не сумела остановиться надолго – с хозяином не нашла общий язык. Зато хозяева второй уезжали на дачу и разрешили остановиться на полный срок моего пребывания в Москве.
     Если кто-то помнит кинофильм «Москва слезам не верит», так это как раз та высотка, но вход не с центрального подъезда, а бокового, что, вероятно, говорило о более низком ранге проживающих здесь знаменитостей. Зато магазин был внизу, а в нём все деликатесы того времени, что позволило мне в дальнейшем переправить семье в Куйбышев несколько огромных сумок с провизией. За неделю я старалась накупить как можно больше импортных консервов, разных деликатесов, фруктов и через милую проводницу поезда «Жигули» отправить своим.

     В куйбышевских магазинах уже давно были пустые полки, а колбаса «выбрасывалась» на прилавки и расхватывалась мгновенно счастливцами, удачно попавшими на раздачу. Здесь же я буквально объедалась любимыми сосисками и пельменями, которые и были моими основными блюдами утром и вечером. Иногда после учёбы забегала в небольшие кафешки или столовые, чтобы не заниматься готовкой. Но главное – вечером старалась попасть в театр, откуда возвращалась довольная увиденным и сытая от буфетной закуски. В общем, убивала двух зайцев.
     Самым приятным воспоминанием осталось посещение Кремлёвского дворца съездов. Билеты «с довеском», как меня научила мама, я приобретала в кассе. Не знаю, как сейчас, но в то время кассирши продавали билеты на какой-нибудь дефицитный спектакль, но при этом «довеском» были билеты, не пользовавшиеся спросом. Идти было не обязательно, да и, как правило, «довесочный» спектакль шёл в тот день, но таким образом кассирша выполняла план, а театр как-то держался на плаву.

     Я так увлеклась описанием быта, что забыла об основном назначении моего пребывания в Москве – учёбе.
     Честно говоря, как во всяком учебном процессе в высших учебных заведениях, и здесь было много ненужного, вплоть до каких-то партийных документов. И всё же программа была насыщенной и интересной, особенно мне нравились занятия по секретарскому делу, компьютерные. В конце предполагалась сдача экзаменов и защита дипломной работы. Каждому выделили тему и дали возможность углубиться самим в её написание. Как говорят, приехали. Учили одному – в итоге другое. Помощи ждать было не от кого.
     К счастью, у меня был отец-учёный, который тут же прилетел в Москву на помощь своей любимой доченьке. За несколько дней нашей совместной работы всё было написано, папа уехал домой, оставив меня ещё на неделю для завершения учёбы и получения итогового документа.
     Курсы я закончила с красным дипломом и с приобретением навыков работы на компьютере.
     Если бы вы знали, с каким удовольствием я возвращалась домой! Как бы я ни любила Москву, жить вдали от родных – сущий ад. Даже при том, что в столице столько интересного вокруг, меня убивало одиночество, тоска по дому. Ведь не стоит забывать, что никакой связи с семьёй не было, скайпа в то время не существовало, даже телефонная связь осуществлялась только через главпочтамт.
     Телевизором я не пользовалась, да и что такое телевизор в то время?!
     Но если бы после этих курсов моя работа чем-то отличалась от предыдущей, всё было бы не столь досадно. Оказалось, что компьютеров в институте для нашего отдела не предусмотрено, так что редактирование я, как и другие редакторы и корректоры, осуществляла по-старому. Что ж, жалко. Но опыт есть!

     В 1985 году пост Генерального секретаря ЦК КПСС занимает Михаил Горбачёв. С его приходом наша жизнь резко изменяется.
     Слова «перестройка» и «гласность» звучат с экрана телевизора. В нашем отделе мы все просто влюблены в этого энергичного, симпатичного, молодого нового генсека нашей страны. И только Сталина Львовна, качая головой, говорила: «Подождите, девочки, радоваться! Время покажет». Какой секрет был нам не известен, а ей открыт давно?
     Но мы, как, впрочем, и многие люди, были в полной эйфории. Да и как не быть?! Публикуются почти все запрещённые ранее произведения Гроссмана, Платонова, Замятина, Булгакова, Пастернака. Мы зачитывались Рыбаковым и Дудинцевым. Мы взахлёб читали журналы «Новый мир» и «Юность», где печатались интереснейшие произведения, ранее не публиковавшиеся. А многие, в том числе и я, вырезали из этих журналов полюбившиеся вещи и переплетали их в книги. Кое-какой «самиздат» я переслала в Израиль, собираясь в дорогу. 

     Конечно, после Леонида Брежнева, пришедший ему на смену Юрий Андропов хорошо напугал страну своими законами и новшествами. Возможно, борьба за улучшение экономического положения государства, развёрнутая Андроповым и начавшаяся с широкомасштабной кампании по укреплению трудовой дисциплины, имела положительные стороны. Но как она проводилась?! В некоторых городах силовые органы стали применять меры, жёсткость которых в 1980-е годы населению показалась чрезмерной.
     Например, в рабочее время стали проводиться милицейские облавы в кинотеатрах, крупных универмагах и других местах скопления людей, во время которых проверялись документы с целью выявления прогульщиков. На деле зачастую борьба за дисциплину оборачивалась курьёзами, когда ретивые начальники на местах организовывали облавы на своих сотрудников, которые, например, в рабочее время «бегали по магазинам». И хотя очень скоро меры были смягчены, народ уже был напуган, снова почувствовав руку КГБ, и не скрывал своей радости, когда через 15 месяцев Андропова не стало.
     Сейчас читая в Интернете о деятельности этого человека, понимаешь, что, возможно, были и серьёзные положительные результаты, которые изменили бы страну к лучшему, но чтобы они стали видны, нужно время, которого у Андропова не оказалось.
     Пришедший к власти больной Константин Черненко вообще не занимался страной.
     И вот теперь Михаил Горбачёв – такой молодой и открытый, выступающий в толпе народа, признанный очень быстро всеми политическими деятелями Европы, – такого ждали и верили в то, что всё теперь изменится к лучшему. Мы радовались, когда показывали визиты в другие страны, где его принимали как прогрессивного деятеля нашей страны. Возвращение в конце 1986 года из политической ссылки советского учёного и диссидента, лауреата Нобелевской премии А.Д. Сахарова, прекращение уголовных преследований за инакомыслие вливало надежды всех мыслящих людей России на политические изменения, в которых так нуждалась страна.

     Краткая справка
     Андрей Дмитриевич Сахаров  (21 мая 1921,  Москва – 14 декабря 1989, Москва) – советский физик-теоретик, академик АН СССР, один из создателей первой советской водородной бомбы. Общественный деятель, диссидент и правозащитник; народный депутат СССР, автор проекта конституции Союза Советских Республик Европы и Азии. Лауреат Нобелевской премии мира за 1975 год. За свою правозащитную деятельность был лишён всех советских наград и премий и в 1980 году был выслан с женой Еленой Боннэр из Москвы. В конце 1986 года Михаил Горбачёв разрешил Сахарову вернуться из ссылки в Москву, что было расценено в мире как важная веха в деле прекращения борьбы с инакомыслием в СССР.

     Вспоминаю, как проходил Первый Съезд народных депутатов СССР, на котором в зале мы впервые увидели умных, думающих, грамотных в политическом плане людей. Среди депутатов было немало ярких личностей, ставших, благодаря съезду известными на всю страну, некоторые из них из преподавателей, служащих и научных сотрудников переквалифицировались в публичные политики, в последующие годы были избраны на руководящие посты страны, возглавили оппозиционные движения. Среди них Гавриил Попов (позднее стал мэром Москвы),  Анатолий Собчак (избран мэром Санкт-Петербурга), Юрий Афанасьев (возглавил движение «Демократическая Россия», затем – ректор РГГУ), Алексей Казанник (стал Генеральным Прокурором России).
      Конечно, выступал и Сахаров. Он говорил много, его речь, картавая и не очень хорошо воспринимаемая на слух, шокировала многих, кто впервые слышал этого учёного. И принимали неоднозначно, тем более что его идеи и мысли не всем были понятны и не одобрялись. А когда он в очередной раз поднялся на сцену с резкой критикой войны в Афганистане, ему не дали говорить.
     Несколько депутатов с трибуны назвали интервью Сахарова канадской газете «Оттава ситизен» о судьбе советских военнослужащих в Афганистане «провокационной выходкой», целью которой было «унижение чести, достоинства и памяти сыновей своей Родины». Сахаров старался объясниться и доказать свою правоту, но это ему плохо удавалось. По-видимому, он очень волновался, поэтому его речь была слабовата и неубедительна. Мне было его очень жалко, хотя я была полностью согласна с ним.
     Обстановка в зале была ужасной, это видели зрители по телевизору. Кстати, мне даже казалось, что Горбачёв просто не знал, как справиться с этим.

     Итак, стало ясно, что Сталина Львовна была права. Нет-нет, свобода слова была, печатались газеты, журналы, часто свободно звучали различные мнения политиков. Но наряду с положительными моментами всё чаще выявлялись просчёты. И какие! Продолжалась афганская война, запылали Армения и Азербайджан, вспыхнул карабахский конфликт, который, к несчастью, длится до сих пор. В 1986 году произошла атомная катастрофа на Чернобыльской АЭС… 
     Жизнь не улучшилась в плане экономики, в магазинах на полках всё меньше и меньше товаров, надежды людей на лучшее медленно таяли. Горбачёва стали обвинять и высмеивать, во всех просчётах был виноват он.
     К тому же многим очень не нравилось, что рядом с ним постоянно была его супруга – Раиса Максимовна. Ведь никакие генсеки не возили с собой своих жён с визитом в другие страны, а если и возили, то не очень афишировали. С Горбачёвым всё было по-другому. Его жена всегда была рядом и освещалась в прессе почти на уровне своего мужа. Подтянутая, красиво, со вкусом одетая, она раздражала уже своим видом и вызывала у простых и плохо понимающих в политике людей пересуды, основанные в основном на зависти.   
     Хуже то, что вскоре начали появляться и националистические элементы, всё чаще звучали антисемитские речи на каких-то митингах. В открытую стало действовать общество «Память», которое образовалось ещё в начале 80-х, и к концу 80-х раскрылось во всей своей красе. Достаточно увидеть, на чём зиждилась его идеология, чтобы понять, что это за организация и какие люди туда входили: антикоммунизм, антисемитизм, антисионизм, антимасонство, русский национализм, традиционализм, консерватизм, монархизм, православный фундаментализм.
     Помню, как по всей стране пронесся слух о погромах, которые намечались, кажется, на 5-е мая. Состояние было жуткое. Сталина Львовна предложила мне не приходить в этот день на работу, побыть дома с ребёнком, что я и сделала. К счастью, погромов не было, по-видимому, кто-то или что-то помешало. Но на душе уже было неспокойно. К тому же, как по мановению волшебной палочки, весь еврейский народ стал собираться в дорогу. Кто-то уже сидел на чемоданах, кто-то только оформлял документы. Но пока ехать в открытую было сложно. Люди, делая вид, что переезжают в другой город, уходили с работы, продавали свои вещи. Во многих городах тайно изучали иврит, хотя не все мечтали уехать на ПМЖ в Израиль, но документы подавали именно в Израиль, а по пути могли по желанию поехать в США, пересидев в Италии. Многие люди с высшим образованием старались получить рабочую профессию, среди женщин стали популярными профессии парикмахера и косметолога.
     Моя косметолог предложила мне взять у неё уроки за небольшую плату, по секрету сообщив, что сама собирается покинуть город навсегда, при этом она всем видом дала понять, что и не только город. Думаю, что я очень прогадала тогда, отказавшись от такой, в общем-то, востребованной во всём мире профессии. Но в тот год мы ещё не планировали уезжать из страны, тем более, в Израиль, о котором ничего не знали, да и, положа руку на сердце, мало интересовались им.
     По какой причине евреи уезжали из страны? Возможно, кто-то почувствовал экономическую катастрофу, к которой всё больше и больше приближалась Россия, возможно, причины были в национальной нетерпимости, которую уже невозможно было не замечать.
 
     Долгое время среди мудрецов шёл спор, как понимать слова: Бог создал человека по подобию своему. И, наконец, пришли к выводу, что это заключается в возможности выбора. Только человеку по-настоящему дано право выбора своего жизненного пути. Трудно сказать, так ли оно на самом деле. Порой кажется, что как бы ты ни хотел изменить что-то в судьбе, она строится по каким-то неведомым нам канонам свыше и уже предрешена с самого твоего рождения.
     Вот и в нашем случае. Ничто, в общем-то, не предвещало того, что мы покинем Россию. Ещё в семидесятых годах, когда евреи Украины, Молдавии, Прибалтики боролись за выезд из СССР, в России (за исключением отдельных случаев) всё было тихо и, я бы сказала, «патриотично» со стороны евреев. Помню, как после свадьбы мы с моим супругом предприняли путешествие на его родину – Молдавию. Сам край был в то время очень богатым, процветающим, в магазинах было много товаров и местного производства, и импорта. Но все только и говорили, что пора подниматься, пора ехать в Израиль. Меня, тогда ярую патриотку, возмущали эти разговоры, я не могла понять, чего им-то не хватает. Чувство сионизма, как я это теперь хорошо понимаю, больше было надуманным у этих людей. Когда впоследствии, в начале 90-х годов, двери Америки были широко открыты для евреев, они уже не скрывали своего истинного желания поселиться не на Земле обетованной, а на земле большого доллара.

     Что подняло нас в дорогу? Скажу честно, не сионистская идея. Но и не экономическая причина. Конечно, жить было очень нелегко, как я уже писала выше, но мы не голодали, продукты покупали на рынке, холодильник пустым не был, а уж по праздникам подавно. С работы никого не увольняли. Папа продолжал готовиться к защите докторской диссертации, мы с мужем работали по своей профессии, получая свои 120 р., как и все люди наших профессий. Мама получала свою маленькую пенсию, занимаясь домом и воспитанием внука. Она очень серьёзно относилась к его занятиям, требовала учиться только на «хорошо» и «отлично». Сумела убедить Альку окончить музыкальную школу, что в дальнейшем дало ему возможность владеть не только фортепьяно, но и синтезатором уже в Израиле.
 
     Я абсолютно убеждена, что для переезда в другую страну необходимо было дозреть. Вообще, это понятие – дозреть – вмещает глубокий смысл. Дозреть до какого-то важного решения, а тем более до такого. Для этого нужны определённые события, определённые ситуации. В нашем случае такой каплей дозревания оказалась неприятнейшая история, произошедшая с моим сыном в школе. Его избили до сотрясения мозга. Причём избили те мальчишки, которым он помог на экзаменах по математике по просьбе учителя. Когда вечером я меняла ему повязку на голове, он спросил:
     – Мама, ты говоришь: «родина, родина», – а что такое родина, если меня избивают здесь, потому что я еврей?
     Наверное, я долго зрела, но зато, дозрев, я уже шла, не оглядываясь назад, не задавая себе вопросов – правильно ли делаем, что уезжаем, что нас ждёт, как будет там…
     Возможно, поэтому наши сборы были быстрыми, несмотря на множество преград, всё разрешалось как по мановению волшебной палочки, всегда находился выход из какого-то, казалось бы, тупика.
     Например, оказалось, что в нашем городе закрыли таможню. Ехать придётся с одними чемоданами и самодельными сумками. Что ж, мы распродаём часть своих книг, а на вырученные деньги отсылаем остальные, с которыми не можем расстаться, в Израиль. В чемоданы и самодельные сумки, заталкиваем ковры, мамину швейную машинку и самовар – вечное напоминание о России. Заранее заготовленные ящики продаём за полцены на дачный домик друзьям, спальню и стенку – вовсе за гроши, пианино оставляем папе – на его усмотрение, посуду и другую утварь, которые не можем увезти в чемоданах, дарим на долгую память моим подругам и родственникам.
     Не скрою, эта ситуация в дальнейшем обернулась и приятным сюрпризом. За отсутствия багажа в Израиле давали компенсацию, и можно было приобрести абсолютно новые вещи. Но в тот момент для нас это было очередным испытанием на прочность.
Как-то тихо, без особых уведомлений был разрешён выезд евреев (да и не только евреев) из страны, с работы уже не выгоняли и на партийных собраниях не песочили как предателей, требуя положить партбилет на стол. И никакие характеристики уже не требовались. Наоборот, многие спокойно и даже дружелюбно относились к решению коллег, с удовольствием покупали у них вещи, желали хорошей дороги. Возможно, некоторые завидовали, скрывая это под словами «белая зависть». Но завидовали в основном из-за того, что у них ведь не было другой страны, в которую они могли бы убежать от безысходного экономического положения. Многим, особенно русским людям, естественно, не была понятна наша боль от антисемитизма, от этого надоевшего национального вопроса. Они просто были уверены, что евреи бегут из-за тех же проблем, что и остающиеся на этой земле русские.   
     В нашем коллективе никто долго не знал о моём отъезде, кроме Сталины Львовны, которая всячески старалась мне помочь. Но и я не хотела подставлять её, тем более что надо было вплотную заняться сборами, и за месяц до отъезда ушла с работы по собственному желанию.
     Так закончилась моя работа редактора редакционно-издательского отдела, а вместе с ней и трудовая деятельность в стране под названием Советский Союз.