Матрешка

Действующие лица:
Галина Аркадьевна – 70 лет
Марина Анатольевна – 50 лет
Виктор Петрович – 55 лет, муж Марины
Александра – 30 лет, дочь Марины
Богданов – офицер ФСБ, возраст неизвестен

Есть у нас в городе улица с домами, называемыми часто сталинками, хотя от сталинского ампира у них только высокие потолки и лепнина, где надо и где не надо. Улица эта идет к центру, начиная с железнодорожного вокзала. Раньше квартиры в этих домах получали партийные работники, начальство Свердловской железной дороги и прочая советская элита. В девяностые многие продали свои квартиры. А Марина Анатольевна с мужем благополучно жила в квартире своей матери, в которой она и родилась. Галина Аркадьевна же не любила ни старые дома, ни старые вещи, а потому давно уже купила, продала и снова купила квартиру в новостройке где-то в районе Широкой речки. Марина же вырастила дочь, сделала ремонт когда-то давно, лет двадцать назад и теперь просто поддерживала уют в доме, наполняя его вкусными запахами выпечки. Совсем недавно она поменяла шторы на кухне на новые, но тоже в горошек. Эти шторы гармонировали со скатертью на кухонном столе и любимыми прихватками. Стол, как это и полагается, стоит строго по центру кухни.
В это обычное субботнее утро, точно такое же как любое другое субботнее утро, Виктор Петрович в трусах и майке-алкоголичке, обтягивающей его значительное, но не солидное брюшко, сидел за кухонным столом и, глядя в смартфон, поглощал оладьи со сгущенкой, запивая их индийским растворимым кофе. Банка этого кофе всегда стоит на кухонном столе тоже строго по центру. Марина, женщина немолодая, но хорошо сохранившаяся, хлопотала около плиты, готовя третий раз за неделю еду на две недели вперед. Делала она это молча. Просто потому, что с мужем они давно уже не разговаривали. В этом не было необходимости. И вот в тот момент, когда очередная оладушка брякнулась на тарелку, раздался звонок в дверь. Марина мысленно послала мужу приказ «открой!», но он отфутболил его обратно и продолжал поглощать сгущенку с оладьями. Звонок был настойчивым. Марина бросила сковородку так, как она бросила бы мужа, если бы не прожитые годы и грядущая пенсия. И пошла открывать. На пороге стояла Галина Аркадьевна с чемоданчиком.


МАРИНА: Мама?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Я решила вернуться в родные пенаты.
МАРИНА: В смысле?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Марина! Я хочу умереть в родных стенах. В тех, в которых я родилась и возмужала. И которые до сих пор еще пока моя собственность. Ты меня у порога долго держать будешь?
Марина слегка подвигается и Галина Аркадьевна, бросив чемодан у порога, идет в комнату мимо кухни. Виктор Петрович успевает спрятать свои волосатые ноги под стол.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Привет, Витек!
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ: М-м-м!
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: И я тебя рада видеть.
Галина Аркадьевна заходит в большую комнату, обставленную массивной мебелью, лучшими экземплярами сталинского ампира. Здесь громоздкие шкафы из натурального дерева, круглый стол строго по центру комнаты, кожаный диван и глубокие кожаные кресла. В серванте стоит рядами хрусталь, в книжном шкафу книги с золотыми переплетами и фарфоровые статуэтки разных мастей. Словом, здесь все то, что так терпеть не может Галина Аркадьевна и обожает Марина Анатольевна. Но сегодня под непонимающим взглядом дочери Галина Аркадьевна любовно разглаживает скатерть с фестончиками на столе, проводит рукой по книжным переплетам, поправляет тяжелые бархатные шторы. Наконец она садится в кресло.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Боже мой!  Здесь ничего не изменилось с тех самых пор. Нет. Не могу. Меня прямо слезы душат.
Она вскакивает с кресла. Целует шкаф со статуэтками.
Шкафик мой любимый. Сервантик дорогой. Сколько воспоминаний ты хранишь.
Галина Аркадьевна гладит диван.
Диванчик мой, Бидермейер мой милый. Сколько с тобой связано. На тебе и умирать буду. С воспоминаниями своими.
Галина Аркадьевна вытирает слезы. За ней все это время наблюдают Марина и Виктор, который успел надеть спортивные штаны с вытянутыми коленками.
МАРИНА: Встреча антиквариата с антиквариатом состоялась. Что-то это мне напоминает? Пьесу какую-то.
ВИКТОР: Да недавно смотрели. Валенок только не хватает с цыганами
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: В общем, дочка, я решила умереть в родных стенах.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ: Теперь я не всосал. А Анатолий Владимирович-то где?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: А Анатолий Владимирович у себя на Широкой Речке. Разошлись наши пути-дорожки.
МАРИНА: Чо это? Как это? Ты с дубу что ли рухнула?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: А что делать? Любовь закончилась.
МАРИНА: Ну закончилась. И что? Разводиться? На старости лет народ смешить?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Да. Только развод. Я поняла, что не с тем человеком пятьдесят лет назад судьбу свою связала. Так. Зятек, чемодан мой из прихожей принеси. И я в дальней спальне обоснуюсь. Там и помру.
МАРИНА: Нет, мама, я, конечно, все понимаю…
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Я хочу последние свои часы провести среди родных мне людей и вещей, хранящих лучшие минуты моей жизни.
МАРИНА: Да понятно это все. Чо вдруг-то? Две недели назад здоровая еще в Кисловодск уезжала. В санаторий.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Там судьба моя и изменилась.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ: Боюсь предположить
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: А. Не напрягай свои извилины. Они у тебя к мыслям не приучены. Только к литературным конструкциям.
МАРИНА: Ма-ма…
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Ты понимаешь. Я там встретила свою первую любовь. Мы с ним всю ночь на дискотеке протанцевали и поняли, что по-прежнему любим друг друга.
МАРИНА: Да нахрен он тебе нужен…пень старый.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Не говори так. Я же помню как мы с ним здесь, на этом вот диване, сидели, за ручки держались и так мне было хорошо. С твоим отцом так не было.
Галина Аркадьевна садится на диван, улыбается и поглаживает его.
Безусловно, он, как человек порядочный, не может оставить свою жену и внуков. А я женщина решительная. Я не могу быть с человеком, которого разлюбила, а может и не любила никогда.
МАРИНА: Мама, ты в паспорт свой посмотри.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: А что мне в него смотреть? Это ведь не книга из Всемирной библиотеки и не Джоконда.  И я тебе про любовь, большую и светлую, а ты мне про паспорт – филькину грамоту. Это, между прочим, у нас семейное. Папа тоже всю свою жизнь помнил первую любовь, с которой они шашки наголо и улю-лю беляков рубать. К ней и ушел.
МАРИНА: Папа? Мой папа? Какие шашки наголо? Он в 49 родился.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Ой да при чем тут твой папа. Я про своего говорю. Его первая любовь с ним в конной Буденного скакала. Ворошилов, сам Ворошилов ее по заднице хлопал. Да и то сказать, мама моя – серая мышка была, машинистка в горкоме партии, а Адель Францевна первым секретарем обкома стала. Имя она, конечно, из политических соображений поменяла на Владилену. Но папа все равно рюкзачок собрал и к ней переехал. Я-то не помню. Мне мама рассказывала. Вот только матрешку на память оставил.  Как будто судьбу свою передал. Как символ. Как главный принцип жизни.
Пауза.
 Где она, кстати?
МАРИНА: Все чудесатее и чудесатее. Матрешка? Да Сашка ее куда-то засунула.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Найди ее. Непременно найди. Я хочу при смерти ее около себя держать. И в гроб мне ее положи.
МАРИНА: Мама. Ты чо собралась из-за какой-то любви умирать?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Да. Это единственное ради чего стоило вообще жить. И я ее просрала… Теперь только умереть осталось от невозможности жить.
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ: Я слышал, что при деменции такое бывает.
МАРИНА: В смысле?!
ВИКТОР ПЕТРОВИЧ: Ну как? Человек помнит только то, что было много лет назад. Клетки мозга отмирают…
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Это он намекает, что я из ума выжила?  Не дождешься. Я из жизни уйду в здравом уме и памяти. С матрешкой в руках. Чемодан мой где? Мне еще надо подготовиться. К смерти. Стрижку обновить, маникюр, педикюр, чтобы в гробу не стыдно было лежать. И к косметологу. Обязательно к косметологу. Надо ботокс поставить, а то от переживаний у меня морщины лишние пошли.
МАРИНА: А в гробу-то не все равно?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Нет. Не все равно. Я не просто так, я не от старости помираю. Я от любви гибну. Да! И белье…белье обязательно надо французское…новое…
МАРИНА: Я папе позвоню…
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: А он в курсе. Я ему СМС еще из Кисловодска отправила. Он, правда, не видит ничего одним глазом. Но я и записку написала пока он гулял до Академа и обратно. 
Пауза.
Чем это у тебя пахнет? На кухне.  Вкусно. Я сегодня еще не завтракала.
МАРИНА: Ты же оладьи не ешь.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Теперь все можно.
Галина Аркадьевна идет на кухню, в дверях останавливается, вспомнив важное.
Матрешку мне найди. И постель, пожалуйста, чистую. Сатиновую. Я на вашем перкале дубовом спать не могу.

КАРТИНА 2
Прошла примерно неделя с момента приезда Галины Аркадьевны к дочери. Она лежит на широкой двуспальной кровати в специально выбранной ею комнате. Здесь очень солнечно и тихо: окна выходят во двор, а не на шумную улицу. Галина Аркадьевна все обставила здесь по своему вкусу. Она купила новую мебель в бежевых тонах, оформила комнату в любимом ею средиземноморском стиле с зелеными шторами на окнах и песочным ковром на полу. Даже постельное белье у нее подобрано в тон ее ночной рубашки из натурального шелка. Если бы позволяло время, то она бы и ремонт сделала. Но времени практически не осталось. По ее мнению. Галина Аркадьевна лежит в обнимку с матрешкой. В комнату заходит Марина.
МАРИНА: Завтракать будешь?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Да, доченька.
МАРИНА: Ну, так иди на кухню.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: У меня нет сил. Принеси мне сюда кусочек хлеба. И не забудь, что кофе растворимый я не пью. Строго в турочке и строго доминиканский. И да! Сахар мне не клади. Не хватало еще лишние триста грамм набрать.
МАРИНА: А то в гробу-то не все равно?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Салфетки не забудь в серебряное кольцо вставить.
МАРИНА: Может, ты встанешь? На кухню ножками?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Я не могу. Меня груз жизни придавил. Мне осталось совсем немного. Ты Сашке сообщила?
МАРИНА: Сообщила. Приедет как сможет.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Да. В конце жизни ты понимаешь, что жизнь-то прожита зря. Никому-то ты не нужна. А ведь могла бы жить с любимым человеком. Жизни радоваться. Внуки бы тут толпились.  Наперебой стакан воды подавали.
Пауза.
Где мой завтрак?
МАРИНА: На кухне стоит. Кофе растворимый. И без салфеток обойдешься. Я на работу ушла.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: На работу. Мать умирает от несчастной любви. А дочь на работу уходит. Дома ее бросает. Практически одну.
МАРИНА: Я на гроб тебе пошла зарабатывать. Главное, до кухни дойти не можем. А спальню новую сбегать купить, запросто.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Я что не могу красиво смерть встретить?
МАРИНА: Ну так-то ты на диване помирать собиралась.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Я попробовала. Там жестко.
МАРИНА: Ну да. Согласна. На новом белье и в новой спальне веселее будет. Особенно после растворимого кофе. Короче, завтрак на кухне. И ты еще пока не померла.
Марина уходит на кухню, где за столом сидит Виктор и пьет кофе. Марина садится напротив, а не рядом как обычно.
ВИКТОР: Что? Дурь не прошла у тещи моей?
МАРИНА: Лежит в обнимку с матрешкой. Прямо не знаю, что придумать. Как ее с постели поднять? Это же надо. На старости лет про любовь какую-то вспомнить.
Пауза
Витя, а ты меня любишь?
Виктор поперхнулся кофе, закашлялся.
ВИКТОР: Какая любовь? Придумали себе хрень какую-то. Тут мантулишь всю жизнь, как тесть мой мантулил. Шубки, колечки, отпуска на море. А в конце жизни на тебе…любовь первая…незабвенная, и пошел ты лесом.
МАРИНА: А ведь ты мне никогда не говорил про любовь.
ВИКТОР: Я с тобой, блин, тридцать лет прожил. У нас дочь взрослая. Тебе уже полтинник стукнул. А ты про любовь какую-то.
МАРИНА: Да я вот теперь и думаю: жизнь прожила, почти всю, а любовь-то где?
ВИКТОР: Ну все. Желтая водичка в голову стукнула. Это у вас семейное. Понятно все с вами. Дурдом «Солнышко».
МАРИНА: Да мне тоже все понятно
ВИКТОР: Ну, значит я пошел на поминки теще зарабатывать.
МАРИНА: Иди. Выводы-то я сделала.
В этот момент Галина Аркадьевна заходит на кухню. В руках у нее матрешка. Она садится за стол, ставит матрешку рядом с чашкой кофе. Виктор передумал уходить и садится обратно, демонстративно наливает себе растворимый кофе.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Ругаетесь? А между тем жизнь проходит. А мы не успеваем ни самого главного увидеть, ни самого главного сказать. Мы вообще ничего не успеваем в этой жизни. Все мчимся куда-то. Нам все кажется, что вот еще чуть-чуть и мы достигнем желаемого. А на самом деле мы как ослики, которым повесили на веревочке морковку перед мордой, и мы за ней бежим и бежим, а морковку ухватить не можем. Потому что ухватить ее невозможно.
МАРИНА: Вот уж не думала, что можно и мозги отлежать, а не только бока.
ВИКТОР: А матрешку тоже кофе поить собираетесь?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: А это, зятек, напоминание о скоротечности и неоднозначности нашего бытия. Вот смотри: обычная такая матрешка, французы ее бабУшками называют, и все в ней вроде бы понятно.  Просто как три копейки. Ан нет. Открываешь. И оба-на! А там оказывается другая.  И лицо у нее другое. И наряд. А ты-то думал, что все в этом человеке понял. Но истина оказалась, как это обычно бывает, где-то рядом, а суть внутри. И где это нутро? Когда их тут еще штук пять. 
ВИКТОР (берет последнюю самую маленькую и показывает ее Галине Аркадьевне): Так вот же она. Последняя. Все?
Виктор ставит маленькую матрешку на стол, она покачивается как неваляшка..
Да хрень это все. Жизнь простая. Работаешь. Семью обеспечиваешь. Это же вы все в высоких эмпиреях летаете. Херню всякую придумываете. А чо б ее не придумывать, когда у тебя все есть? Тут и любовь можно выдумать. И смерть от любви. Да матрешек вон выставить и смысл какой-то раскрашенным куклам приписать. Да нет тут никакого смысла. Папаша к бабе сбежал, а дочке типа игрушку оставил. Чтобы алименты не платить.
Виктор машет рукой, матрешки падают на пол, и последняя неожиданно открывается. Из нее выпадает маленький ключик.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Я же говорю, матрешка – фигура со смыслом.
МАРИНА: Да, господи, в чем смысл-то?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: А вот в чем.
Галина Аркадьевна поднимает маленький ключик, выпавший из последней фигурки.
Вот он ключик от шкатулки, которую я так и не смогла открыть. Из-за которой мы с Сергеем и поругались.
МАРИНА: Ну так открой. Прямо сейчас.
Звонок в дверь. Звонок настойчивый.
Папа что ли за тобой приехал?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Да, нет, наверное. Где ему? Он всю жизнь под каблуком маминым просидел, самостоятельных решений ни разу не принял. А после мамы под мой каблук плавно перешел. И пока я ему не скажу за мной приехать, не приедет. Может, Сережа?
Виктор идет открывать. Приходит на кухню с дочерью Сашей. Она с чемоданом.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Сашка, родная. Приехала. Бабушку в последний путь проводить.
МАРИНА: Долго провожать придется.
ВИКТОР: А чо с чемоданом-то?
САША: Я же говорила, что студию свою продала, ипотеку одобрила и квартиру собираюсь брать в Солнечном с панорамными окнами. Двухкомнатную. У вас пока поживу. Банк, зараза, процент первоначалки поднял, мне теперь не хватает каких-то 100 тысяч. Я все до трусов продала. Квартиру снимать денег нет.
ВИКТОР: Вон у бабки возьми. Ей все равно скоро помирать.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Нет. Денег я не дам. Я же еще не умерла.  Но! У меня есть кольцо (показывает руку с красивым старинным перстнем) Это не новодел. Тут изумруд настоящий и золото настоящее. В ломбард отнесешь. Уверена, минимум тысяч сто получишь. А мебель уже на мои сбережения купишь. После моей смерти.
САША: Ты на умирающую не похожа.
ВИКТОР: На придурошную похожа. У нашей раскрасавицы крыша съехала. Любовь первую вспомнила. Ночь на дискотеке на восьмом десятке пропляшешь, так и не то вспомнишь.
САША: Ба, чо правда?
ВИКТОР: Правда, правда. Кукушка съехала. На почве любви. Все. Я на работу. Мне не до любовей там разных. Мне зарабатывать надо на ваши хотелки и мечталки.
САША: Пап, да ладно! Я же ненадолго.  Максимум на месяц.
ВИКТОР: Да-да. Теща вон тоже на три дня приехала, а новую спальню уже купила и к косметологу сходила.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Ну, уж простите, что не умерла еще пока. А если бы умерла, то где бы вы денег взяли на первоначальный взнос на квартиру. А?
МАРИНА: Да.
ВИКТОР: Так наследство бы получили.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Не хотелось бы мне тебя огорчать, но пока бы вы в наследство вступали одобрение по ипотеке бы закончилось.
МАРИНА: Вот именно.
САША: Спасибо, бабуля!
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Кофе мне в турочке доминиканский завари и в комнату принеси. Я перед смертью хочу жизнью насладиться.
ВИКТОР: Так то вы все семьдесят лет ею наслаждаетесь.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Ну еще с недельку понаслаждаюсь. И, Марина, матрешку собери. Аккуратно. И в комнату мне принеси. Я, умирая, хочу ее перед собой видеть.
КАРТИНА 3
Галина Аркадьевна в своей комнате лежит на кровати, читает книгу из Всемирной библиотеки, кажется, Эразма Роттердамского. На прикроватном столике стоит бутылка Кьянти и бокал. Галина Аркадьевна отпивает и читает. Воскресное утро, все еще спят и можно спокойно читать и даже делать заметки на полях ногтем со свежим маникюром. В комнату заходит только что проснувшаяся Марина в домашнем фланелевом халате и тапочках из Икеи, таких мохнатеньких на войлочной подошве. Галина Аркадьевна, отпив из бокала, скептически оглядывает дочь.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Вот не пойму.  В кого ты у нас такая растрепуха? Мама до глубокой старости себя в форме держала. Я даже в гроб не могу лечь в таком виде в каком ты ходишь.
МАРИНА: Подумаешь. Дома все равно никто не видит.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Женщина всегда должна быть готова к неожиданному визиту.
МАРИНА: В воскресенье утром? Ты что читаешь?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Да вот. Оказывается, интересные вещи можно найти в нашей библиотеке домашней.
МАРИНА: Они тут сто лет стоят. Уже прочитаны на пятьсот раз.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Тобой может и прочитаны. А я вот все все время считала, что книжки для интерьера стоят, престижа так сказать. Было же такое: друг перед другом выеживались, книги выставляли, хрусталь с фарфором, да чешскую бижутерию на себя надевали. килограммами. Мама же тогда работала заведующей книжной базой. Кто-то хрусталем брал, а мама книгами.
МАРИНА: И, теперь, ты решила под вино книжки почитать.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: А Эразма Роттердамского без вина не понять. Надо успеть до похорон всю всемирную библиотеку освоить.
МАРИНА: И ящик Кьянти выпить?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Ну, почему именно Кьянти? Есть много хороших вин. Ты мне вот что лучше скажи: Сашка отнесла перстень в ломбард?
МАРИНА: Отнесла. Сказали, что вещь старинная, сами они оценить не могут. Будут комиссию какую-то там собирать. Короче, долго.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Надо бы дожить до новой сашкиной квартиры.
МАРИНА: Доживешь. Ты вот вообще серьезно? Ты на самом деле…или это опять спектакль очередной? Папе надоело твои артистические этюды смотреть? Ты решила их нам показывать?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: А я думала, что последние дни проведу среди родных мне людей и вещей.
МАРИНА: А папа в их число не входит? Так что ли? Пятьдесят лет с тобой промучился, а теперь вдруг из близкого круга выпал.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Он меня терпел. Да. Терпел. А что ему еще было делать? Брак-то наш был советский династический. Дочка заведующей книжной базой и сын заведующего продуктовой базой. Классика жанра советской действительности! Папу его, правда, через год посадили. Да это уже и неважно. У нас ты была. А ты нам просраться давала мама не горюй!
МАРИНА: Мама, ты о чем? Какой династический брак? В Советском Союзе все равны были.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: На бумаге да.
МАРИНА: А! Значит Сережа твой был не из вашего круга.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Да нет. Просто его отца раньше посадили. Он, гордый такой, решил жизнь мне не портить. Твой папа мне за всю жизнь комплимента не сказал, цветочка не подарил, а Сережа каждый день то розочку, то гвоздичку, и слова какие красивые говорил. Любовь просто нереальная была. А он от меня отказался. Ради меня отказался. Понимаешь ты? От меня ради меня отказался. А Толя нет. Толя тупо женился потому, что ему мама сказала. И всю жизнь дарил мне только что-нибудь практичное. А я цветов хотела. Понимаешь? Цветов. Розы там зимой. Или лилии какие-нибудь. Вот и ты со своим дураком без цветов помрешь.
МАРИНА: Честно говоря, пофиг мне дарит он мне цветы или нет. Он со мной 30 лет. И мало ли кого я там в юности любила? Было и прошло. Во всяком случае умирать из-за этого я не собираюсь.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Бесчувственная ты какая-то. Математик словом.
МАРИНА: Программист.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Одна хрень. Без эмоций живете.
В дверь звонят. Настойчиво.
Вот, пожалуйста, к нам гости какие-то, а ты в неприличном виде. Женщина всегда должна быть во всеоружии. Что стоишь? Иди открывай. Я же умирающая. Мне положено лежать красиво. Вдруг это Толя?
Марина выходит. Через пару минут заходит в спальню с молодым человеком, похожим на сотрудника ФСБ. Собственно говоря, он и есть сотрудник ФСБ.
МОЛОДОЙ ЧЕЛОВЕК: Капитан ФСБ, отдел культурного наследия, Богданов Аркадий Борисович. Могу я увидеть гражданку Махневу?
МАРИНА: Какую именно?
БОГДАНОВ: Александру Викторовну.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Так спит она. Воскресенье же. А я что-то не припомню у моей внучки молодого человека из ФСБ.
БОГДАНОВ: Я прошу вас собрать всю семью. В гостиной, пожалуйста.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Вы знаете. Я можно сказать умираю уже. Мне в гостиную идти не с руки. Марина, собери всех у меня в спальне. Если кому падать придется, так хоть на кровать.
Через минут пять все собираются в спальне Галины Аркадьевна. Богданов сидит в кресле как у себя дома. Все рассаживаются на постели Галины Аркадьевны.
САША: Я – Махнева Александра Викторовна. Только я в толк не возьму чем могла ФСБ заинтересовать.
БОГДАНОВ: Вами, гражданка (обращается к Саше), было сдано в ломбард номер семь на улице Ленина, 46 города Екатеринбурга золотое кольцо с изумрудами. Подтверждаете?
САША: Да. А чо такого-то? Вообще-то кольцо бабушкино.
БОГДАНОВ: Кто бабушка?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Бабушка я. Кольцо мне было передано по наследству от мамы. Между прочим, секретаря райкома бывшего Ленинского. А ей его передала ее мать. Но я ее никогда не видела. Знаю, что дворянка была. Мама моя говорила. А в чем, собственно говоря, дело?
БОГДАНОВ: Данное кольцо представляет собой историческую и ювелирную ценность. Необходимо проследить его историю Кто такая бабушка? Фамилия? Где проживала?
ВИКТОР: Твою же мать…Бабка-то поди кого замочила, а кольцо с трупа сняла.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Она была не из крестьян.
ВИКТОР: Так Раскольников тоже не из рабочих вышел.
БОГДАНОВ: Ближе к делу. Документы какие-то имеются?
МАРИНА: Фотографии вроде есть. Мама, где они?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Ну вон же альбом, в гостиной лежит. Там посмотри.
Марина приносит альбом, они вместе с Галиной Аркадьевной ищут фото. Наконец находят одно. Галина Аркадьевна протягивает Богданову.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Вот. Справа моя бабушка и стоит.
БОГДАНОВ: А мужчина вот этот. В папахе. Кто?
ГАЛИНА АРКАДАЬЕВНА: Да откуда я знаю. Любовник, наверное.
Смотрит на фото.
Хотя нет. Простоват он для любовников. Не мог он ей такое кольцо подарить. Но других фото все равно нет.
БОГДАНОВ: Разрешите, я сфотографирую и отправлю в отдел. Надо же разобраться.
Богданов фотографирует, отправляет. Набирает номер.
Игорек, получил? Пробей по нашим базам. Жду.
ВИКТОР: Долго ждать придется.
БОГДАНОВ: Нам не привыкать. А вы пока можете своими обычными делами заняться.
МАРИНА: Да нет уж. Мы уж лучше здесь посидим и подождем.
У Богданова пикает телефон. Это СМС из отдела. Богданов читает и хмыкает.
БОГДАНОВ: Ну, вот и ответ пришел.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Не томите уже, молодой человек, а то мне умирать скоро.
БОГДАНОВ: Я еще раз спрошу. Так вы не знаете кто на фото рядом с вашей бабушкой?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Молодой человек, я можно сказать при смерти лежу. Могу ведь так и не узнать.
БОГДАНОВ: Это Нестор Иванович Махно.
ВИКТОР: ****ь!
МАРИНА: Чо?
БОГДАНОВ: Да. Да.  Батька Махно. Советую вам документы поискать. А я пока расследование запущу. Если претендентов на кольцо не будет, оно ваше. Вы его продавать собираетесь?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Ну теперь-то вряд ли.
БОГДАНОВ: Буду держать вас в курсе расследования. Прошу вас также известить меня, если найдутся какие-либо документы по делу или вы вспомните что-то существенное.
Богданов оставляет свою визитку на столике около бутылки Кьянти и уходит. В дверях останавливается.
Примерная стоимость данного кольца около миллиона долларов. Это так, для сведения.
ВИКТОР: Вот это пердимонокль.
Богданов уходит. Все сидят и молчат.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Я вот все время хочу тебя спросить, Виктор. Ты – выпускник филологического факультета МГУ, мама с папой профессора философии. В Лондоне лекции читают. Чо ты выражаешься как работяга с Уралмашзавода?
ВИКТОР: А как должен выражаться бригадир строительной бригады? Цитатами из Толстого и Лермонтова?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: А ведь мог бы издательство возглавить.
ВИКТОР: Мог. Только вы бы все с голоду умерли. С кольцом вашим суперценным. Забыли про девяностые? Когда ваши базы продуктовые да книжные нафиг никому не нужны стали? А?
САША: Квартиры теперь не будет.
МАРИНА: Может пока однокомнатную? Где-нибудь на Широкой речке?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Вообще-то, есть еще мои сбережения. В гробу карманов все равно нет. Да и шкатулка у нас неоткрытая. Там наверняка что-нибудь ценное лежит. А иначе зачем надо было ключ в матрешку ныкать.
Галина Аркадьевна раскрывает матрешку, из последней, самой маленькой куколки достает ключик. Марина приносит шкатулку. Галина Аркадьевна открывает ее. В шкатулке фотографии и письма. Галина Аркадьевна перебирает их. Достает по одному. Все ждут, когда она или скажет что-то или передаст им фото. Галина Аркадьевна достает листок бумаги, исписанный аккуратным почерком. Читает его.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Я думала почему…а оно вот что оказывается…
Складывает листок бумаги и убирает в шкатулку.
МАРИНА: Ну что там?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Потом. Все потом.
Галина Аркадьевна достает фотографии, рассматривает их, переворачивает и читает надписи на обороте.
Помни о нас. 21 января 1921 года.
МАРИНА: И что? Ну что?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Это день рождения моей мамы, твоей бабушки.
ВИКТОР: Так и что?
Галина Аркадьевна протягивает фото дочери. Марина смотрит на фото.
МАРИНА: Ты хочешь сказать?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Именно.
САША: Да что? Что там?
ВИКТОР: Кирдык твоей квартире там. У нас будешь жить.
Галина Аркадьевна встает с постели.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Вышли все. Мне переодеться надо.
МАРИНА: Зачем?
ВИКТОР: Умирать передумала.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: У меня на этом свете еще дела не закончились.
Все выходят. Галина Аркадьевна набирает номер телефона. Это номер Сергея – первой любви, такой романтичной и незабываемой.
СЕРГЕЙ: Любимая! Подожди. Сейчас я выйду на улицу, чтобы моя не слышала.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Я тебя надолго не задержу. Сережа. Иди ты в жопу, козел драный. Пидор ты. Всю жизнь тебе хотела это сказать.
Галина Аркадьевна кладет трубку. Нажимает кнопку на телефоне: заблокировать абонента.  Набирает номер мужа.
Толя?  Забери меня. Пожалуйста.
КАРТИНА 4
То же самое утро, примерно час спустя. За столом сидят Виктор и Саша. Марина жарит оладьи. На столе банка сгущенки и банка растворимого индийского кофе. Марина в задумчивости бросает и бросает оладьи на тарелку, на которой их и так много, и они скатываются на стол.
ВИКТОР: Сколько еще ты меня этими сраными оладьями кормить собираешься? До могилы?
МАРИНА: В смысле? Тебе же нравилось. Всегда.
ВИКТОР: Я ненавижу. Я всю жизнь ненавижу оладьи и сгущенку. И еще больше индийский растворимый кофе.
МАРИНА: Но ты же ел. Всегда.
ВИКТОР: Потому что ничего другого ты тогда готовить не умела.
МАРИНА: А чо сказать-то нельзя было? Я как дура ему оладьи любимые нажариваю, сгущенку эту ящиками покупаю. А он, оказывается, их терпеть не может. Ну почему ты не сказал?
ВИКТОР: Я тебя обидеть не хотел. Ты же стараешься. Всю жизнь стараешься.
Марина садится рядом.
МАРИНА: Я их тоже терпеть не могу и кофе я вообще ненавижу. Любой. Я же думала ты любишь.
ВИКТОР: Я кашу люблю овсяную с ягодами и чай черный.
САША: Пердимонокль.
На кухню заходит Галина Аркадьевна. Она одета и задумчива.
МАРИНА: Ты куда?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Домой. К мужу. К Толе.
МАРИНА: А как же любовь?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА:  А я к любви и возвращаюсь. Я снова чуть ее не просрала. Она все время, все эти пятьдесят лет рядом была. Незаметная такая. Ничего не просящая. Ничего не требующая. С того самого момента…
Галина Аркадьевна садится за стол.
Что вы все кофе да кофе пьете. Есть обычный, нормальный чай? Цейлонский? Не в пакетиках?
Марина достает чайник фарфоровый.
МАРИНА: Сейчас заварю. Все равно никто кофе не любит.
САША: Ба. Так с какого момента-то?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Сережа тогда меня от большой любви потащил на мотоцикле кататься. Типа закат смотреть. Где-то в жопе тугулымской. Ну в аварию и вляпались. Я в больнице вся в гипсе и с мозгами стрясенными целый месяц лежала.
МАРИНА: И он к тебе не пришел.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Почему? Пришел. Букет цветов принес и три часа сидел. Анекдоты травил. А Толя. Толя бульон принес, одеялом меня укрыл, чтобы не мерзла и утку вынес. Не побрезговал. Он так всю жизнь меня и укрывал. И говно за мной выносил. А я.
Пауза. Галина Аркадьевна задумчиво макает оладьи в сгущенку.
Марина, что за дерьмо ты готовишь. Это же есть невозможно.
МАРИНА: Ну, извините, фуа-гра не умею.
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: А не надо фуа-гра. Зачем?  В жизни все просто до ужаса. Ладно. Пойду я. Толю на улице подожду. Воздухом подышу.
ВИКТОР: С чемоданом?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Он мне больше не нужен.
Галина Аркадьевна встает из-за стола, идет к дверям. Останавливается, поворачивается к домочадцам.
Ребята, знаете что самое ценное в жизни? Вот так сидеть за столом, жрать вот эти оладьи несъедобные и молчать. Потому что о чем говорить? Когда просто хорошо. Когда вот тут (показывает на сердце) у тебя тепло от того, что он, Толя мой, вообще есть на этом свете. И фиг с ним, что он храпит по ночам и забывает про твой день рождения, а день свадьбы не помнит вообще.  Главное, что он есть на этом свете.
Пауза.
Сашка, квартира двухкомнатная у тебя будет. И правнуки у меня будут. И мы с Толей будем сидеть на скамеечке в парке, а они будут бегать, ломать все и топать по лужам.
Пауза.
Марина, матрешку береги. Мы ничего не знаем о своих родных и близких. Мы не знаем, что у них в душе, за раскрашенной оболочкой.
МАРИНА: Ты ее не возьмешь?
ГАЛИНА АРКАДЬЕВНА: Она мне больше не нужна. Ты знаешь, мой папа не ушел к другой женщине. Он в ГУЛАГ ушел. А донос на него написала Адель Францевна, хотя она тогда уже Владиленой была. А донос от Адель Францевны.
Чирикает домофон. Галина Аркадьевна поднимает трубку.
Да, Толя. Сейчас спущусь. Не надо подниматься. Потом оладьями отравишься. Успеешь еще. Их тут на две недели хватит.




Екатеринбург
2020