Яростный стройотряд, 5

      «Saloon» перестаёт приносить выручку. Посетителей маловато. Поиздержалась публика. Скробат идёт к Меллеру, и они долго о чем-то судачат. На следующий день на общем построении командир сообщает отряду о своём решении ввести премиальные по итогам соцсоревнования за неделю. По пятёрке каждому члену бригады-победительницы! Гениальное решение! Читать молнии от комиссара об очередном рекорде той или иной бригады всем уже наскучило. А тут – материальное стимулирование. Совсем другое дело! Не беда, что капиталистические отношения запускают свои ростки в теле иной социальной формации. Это временная мера. Вот построим коммунизм, и сразу всем по потребностям.

      Какое-то время это работает, но вскоре инициатива себя исчерпывает. Побеждают почему-то всё время одни и те же, да и сражаться лучше не против кого-то, а за что-то, причём вместе. Неужели командир не понимает, что это совсем не тот стимул, который способен поднять их на трудовой подвиг? Ведь они приехали сюда с конкретной целью. Многие живут в общежитии и плохо сводят концы с концами. Так ты добейся выгодного заказа у подрядчика, очерти фронт работ, поставь всем ясную цель и хотя бы время от времени вникай в процесс и включай голову, если она есть. Но его цель, видимо, несколько иная. И тут не просто дорога в никуда, но и работа, судя по слухам об уже заработанном, ради самой себя.

      Но пока больше всех нововведением, похоже, доволен тот же Скробат. Мысленно он уже проложил свою лежнёвку к заветной делянке. И тем же вечером, когда командир сообщает о премиальных, он начинает обслуживание в долг. И, может быть по чистому совпадению, из его магнитофона несколько раз за этот вечер звучит давно забытый хит «Sixty tons» о мытарствах простого шахтёра, в котором рефреном звучит сакраментальная фра-за «I owe my sole to the company store». Дескать, парень заложил душу корпоративному магазину. Где только Скробат откопал этот раритет? Как знал…

      И – удивительное дело – победителем соревнования первую же неделю оказывается бригада, в которой тоже трудится тот же Скробат.
      – Как вам удалось за день кинуть пять звеньев дороги при норме в три? – терзает Олег в пятницу вечером своих приятелей, которые из той же бригады.
      – Только никому! – заговорщически переходит на шёпот Пугачёв, оглядываясь по сторонам и подмигивая Шперову.
      – Ясен перец!
      – Мы заранее шпалы на пять звеньев напилили, и хлысты заготовили.
      – А за предыдущие дни какая выработка была?
      – Ну укладывали по паре штук за последние три дня, и что? Так на нашем участке сплошная болотина, и к нему коэффициент применялся, чтоб в норму уложиться.
      – Что ещё за коэффициент такой? Первый раз слышу. А у нас что, не болотина? Ну и жучары! Небось, Скробат мастера правильно обработал? Короче, с вас причитается!

      На следующую неделю бригада в опять в победителях. Перекинула через лесной ручей мост в четыре наката, который пошёл в зачет теперь уже за целых шесть звеньев с учётом тех же непонятных коэффициентов. Народ начинает роптать: кто их там только выдумывает!? Мастер ссылается на Пантелеймона. Олег как-то видел, что Скробат на делянке его своим грогом тоже привечал. Говорил, что рассчитывался за материал для бара.
      Пора это дело прекращать!
 
                * * *

      Сегодня пятница, и бар работает в своем обычном режиме. Можно пропустить порцию-другую грога. Этот напиток выходного дня, в отличие от пунша, обладает повышенной крепостью. Своим Скробат может налить его и в остальные дни недели. Но своих же в отряде большинство, не считая девчонок и воздерживающихся.
      К числу последних относится Андрюша Ворохов. У этого с алкоголем довольно странные отношения. Вообще то он – просто какая-то ходячая совесть группы, в которой учится Олег. Да что там группы – отряда, где попадаются ещё те зубры, не считая трудновоспитуемых. В общем, следящий за порядком. Это при его то росте в метр с кепкой! Но в его голосе и в манере обличать есть какая-то непоколебимая уверенность в своей правоте, и к нему все прислушиваются. А вот, выпив, он добреет, перестаёт везде искать справедливость и защищать обиженных.
Зная эту свою особенность, Андрюша старается не употреблять. Иначе миром начнёт править зло и воцарится безнаказанность. Впрочем, пьянство, как таковое, он винить во всех грехах не склонен, и к пьющем терпим. Да и курящих не осуждает, хотя сам ни-ни.

       Олег заходит в бар и столбенеет. Небо даёт крен, земля слегка содрогается и уходит из-под ног. Олег хватается за косяк: похоже там, внизу, сегодня ликование: Ворохов сидит в углу и курит сигару! Рядом кружка с фирменным напитком от Скробата (и что же такое он смешивает в своей фляге?), но его лицо привычного благодушия, свойственного состоянию лёгкой эйфории от выпитого, не излучает. В нём, скорее, угадывается некоторая растерянность и даже безысходность. Ну и дела! Это что же должно было случиться, чтобы Андрюша предался пороку? И где он только раздобыл сигару в такой глуши!
      
      Олег перебирает в памяти события дня. Да, вроде, ничего особенного. Хотя вечером, при подведении итогов недели, Меллер опять назвал победителем соревнования бригаду Пети Сорокина. Бригада Шуры Игонтьева, в которой наш Андрюша, за неделю намахала топорами не меньше, если судить по общему количеству звеньев. Или опять пресловутые коэффициенты?

      Эх, вот бы Ворохова к ним комиссаром! Нет, не тем, который за агитку отвечает, а настоящим. Он бы тогда навёл порядок в этой артели строителей дороги неведомо куда. А ещё лучше – командиром. А то у нашего Меллера глаза всё время бегать начинают, когда разговор о деньгах заходит. Эх, не видать нам здесь заработка, как пить дать не видать. Хотели нарубить себе деньжат немного, но разве с этими ухарями тут кашу сваришь! Они-то себе нарубят, вот только топора держать им в руках ни разу не приходилось. И ладно бы, отруливай себе на карман, кто же против? Так ведь надо ещё и наряды грамотно закрывать, чтобы людям хватило.
 
      Говоря о них, он имел в виду руководство отрядом. Кроме командира и комиссара, был ещё и мастер. Его функции Олегу были неясны. Ну понятно, там, техника безопасности. Ну а ещё? Мастер чего – топорного удара? Фигурного запила? Кстати, о запиле. Ну да, было дело, запил мастер. Но это, наверное, от скуки и от щедрости бармена. Потому как мастерить в лесу особо не приходится, уж больно технология лесоповала нехитрая. Или от того, что наряды плохо закрываются – а это, как ни крути, его главная забота, на пару с командиром. А в этом они звёзд с небес не хватают. А почему, спрашивается? Комсомольский набор в ущерб профессиональному отбору. А смотреть на них грустно. За бахвальством и лозунгами неприкрытая серость…

      А что касается нарядов, то это песня отдельная, хотя то же лыко в строку, говоря о профессионализме. Вот, к примеру, строишь ты какой-нибудь комбинат полного цикла или тот же свинарник. Закончили этап – возвели стену. По бумагам наряда в этой стене согласно строительным правилам чего только не должно быть! А при её оштукатуривании на опалубку да на леса два вагона древесины ушло, и всё по нормам. А ты пойди, проверь, сколько в бетоне арматуры и где этот подсобный пиломатериал с крепежом. Вон, валяется в стороне груда реек, рядом хлам дымится. Остальное местные растащили на теплицы. Часового выставлять? Да, есть где размахнуться толковому человеку. А лежнёвка ничего такого не требует – строишь из того, что под рукой, и всё на виду. Нечего в землю зарыть и под брёвнами спрятать. Какие там наряды? Чуть побогаче, чем у голого короля! Нет, здесь нюх особый нужен.

      Так что не получится у Андрюши ни командиром, ни даже мастером. Ведь нужно не только обладать умением разговаривать с людьми, лукаво убеждая их, что сворочены горы, и верить в это самому, но и подкреплять слова знанием основ бухгалтерского учёта и иметь абстрактные представления о технологических циклах. А у Ворохова ни того, ни другого, ни третьего – одна правда матка на устах да умение поднять народ на последний штурм, причём одним лишь собственным примером. А эдак далеко не уедешь. Может, поэтому он такой грустный? Хотя, кто ж ему тут командовать предлагал? Или должность мастера. Разве что, комиссаром, но с расширенными правами, а не с этой бумажно-лубочной агитацией.

      Олег вспоминает, как на первом собрании Женечка, их будущий комиссар, третьекурсник, стал наспех сколачивать из новобранцев агитбригаду.
      – На гитаре кто играет? – бросил он клич в аудиторию.
Девчонки тут же сдали его с Венцелем.
      – Ну, бренчим немного, – не стал отпираться Олег.
Еще в колхозе они «засветились» с этим делом. Олег пытался изображать что-то из Битлов, Шура пародировал Галича.
      – Прекрасно. Завтра приходите в общежитие, будем обсуждать репертуар.

      На следующий день они сидели в комнате у комиссара и слушали Eagles. Женечка обладал небольшой коллекцией пластинок, среди которых был альбом этой группы с таким же названием. «Take it easy» – убаюкивал их солист в дебютной композиции. Звучало многообещающе. Хотелось подпевать. Они в такт ритму слегка кивали головами. Олег восторженно переглядывался с Шурой – с этим комиссаром, наверное, скучать не придётся, свой парень.

      – От лирики переходим к делу, – Женечка снял иглу с пластинки. – Нам нужна пара-тройка песен патриотической направленности. Предстоит конкурс художественной самодеятельности среди линейных отрядов, и не хотелось бы упасть в грязь лицом. Ребята вы подкованные, правильные, как я смотрю, но, репертуар, нужно будет согласовать с комитетом.
      А так хорошо всё начиналось, подумал Олег.

      После небольшого блуждания по волнам своей памяти товарищи выплеснули на берег ожиданий комиссара вполне удобоваримый набор для агитки. Женечку немного покорёжило присутствия в нём песни Высоцкого – может не надо этого бунтаря, – но товарищи быстро убедили его, что песня о земле со словами «Кто сказал, всё сгорело дотла…» весьма созвучна с названием их отряда. «Прометей» – ну как тут без огня?
     – Ой, дошутитесь вы у меня, дошутитесь! – усмехнулся комиссар, качая горловой. Но больше возражать не стал. И на том спасибо.

      Агитбригада – главное занятием комиссара, его головная боль. Но не единственная, поскольку остается много свободного времени для всего прочего.

      По прибытии в посёлок он обходит предоставленное им жилище и первым делом водружает над его входом заранее заготовленную надпись на листе пожелтевшей бумаги, похожей на кусок обоев, которая гласила: «ССО «Прометей». К изготовлению этого баннера привлекался тот же Шура. Но этого показалось недостаточно. Стены барака, голые и неухоженные, тоже требуют его участия. Они по замыслу комсомольского вожака должны пробуждать в бойцах трудовую ярость и вдохновлять их на подвиги.

      Венцель как-то недобро прищуривается, услышав очередной призыв Женечки, и берёт у него лист ватмана.
      На следующий день комиссар заглядывает к ним в комнату.
      – Ну, как успехи?
      Над кроватью Шуры висит заказной агитплакат. На нём изображён кривоногий, густо заросший щетиной головорез с топором в одной руке и с газовым баллоном, источающим из своего раструба языки пламени, в другой. Сквозь прореху в тельняшке проступает брутальная наколка в стиле «Не забуду мать …», на груди красуется надпись на латинице «Ognemёt».

      – Что это? –  с некоторой оторопью в голосе выдавливает из себя комиссар, отшатнувшись от жутковатого образа. – Каратель?
      – Современная версия Прометея, – поясняет Шура.

     Женечка сдавленно усмехается, но затем придаёт лицу строгий вид и, развернувшись, выходит. Впредь призывать подопечных украсить свои «хоромы» лозунгом дня он больше не рискует
      После всего этого, как нетрудно догадаться, барак, словно воспетая Ильфом и Петровым Воронья слободка, никак не мог не загореться. Ну разве что только не запалённый одновременно с четырёх концов.

      Продолжение следует.