Жизнь поднебесная 1. Начало пути

 - реальная история о реальной героине -

Пролог

Меня назвали Яной в честь маминого возлюбленного. Конечно, папа этого не знал и потому согласился со столь, по его мнению, изысканным именем. В юности Галина, то есть мама, и поляк Ян любили друг друга, но поскольку последний был из богатой семьи, а его невеста из семейства репрессированного, его родители, увидев однажды маму в магазине и смерив её с ног до головы ледяным взглядом, проронили сквозь зубы: «гусь свинье не товарищ».

Не товарищ, покорно согласилась Галочка, поплакала в подушку, и ушла с дороги несостоявшихся родственников. Правда, прежде увиделась с Яном, но тот отвернулся и промолчал. Было желание покончить с собой, но сдержалась, а через полгода встретила сына начальника горфинотдела республики, что приравнивалось в те годы к должности министра, и благополучно выскочила за Владимира замуж.

Когда мне был год, потрёпанный жизнью Ян вернулся из Москвы. С восторгом узнал моё имя, клялся в пылких чувствах, умолял маму бежать с ним, обещал удочерить ребёнка, но Галочка наотрез отказалась. Не потому, что перестала страдать по другу юности, а потому, что больше ему не верила и была благодарна мужу за его любовь.
 


Глава 1. Начало пути

Детство у меня было счастливым. В те годы люди не имели телевизора, компьютера, даже телефон считался роскошью, но на свете существовали мама и папа, их безмерная доброта и  безмерное обожание своего единственного ребёнка. Папа тогда работал секретарём парторганизации на заводе, мама – на швейной фабрике. С этой фабрики лучшая работница и общественница, в будущем профорг, и получила двухкомнатную квартиру, а затем трёхкомнатную.

Сначала со мной нянчилась бабушка с маминой стороны Ульяна Васильевна, но когда мне исполнилось четыре с половиной года, мама родила Толика и поэтому я не пошла в детский садик, в котором пробыла несколько дней, в течение которых рыдала, вжавшись в угол и не реагировала на попытки взрослых и ребятни увлечь строптивицу каким-нибудь интересным делом.

- Не садовский ребёнок, - вынесла вердикт воспитательница.
И тогда я оказалась на свободе.

Помню, как мне купили розовый костюмчик с вышитой белочкой на кармашке, и я щеголяла в нём, привлекая всеобщее внимание, ведь таких костюмов в продаже не было, а каждому хотелось одеть в подобный убор своего наследника. 

Чтобы достать дефицит, мама по вечерам шила на дому, позже окончила в Ростове-на-Дону курсы кройки и шитья дамских туалетов, то есть бюстгальтеров и граций, а потому к ней выстроилась очередь из желающих затянуть свои телеса в прочный красивый атлас. Улыбающиеся полные тёти тащили в дом подарки, деньги, услуги и так далее, а я восторгалась своей неутомимой родительницей.

Одевала меня мама как куколку, так как сама придумывала и шила наряды. У меня была огромная по тем временам библиотека, состоящая из толстых детских книг в красивых обложках, вечерами мне их читал папа. Засыпал на ходу, но старался сделать дочке приятное. А как-то после одного из вечеров я поняла, что сама должна научиться читать. Научилась.

Когда пришло время маме выходить на работу, нянчить братишку досталось мне. А как же, я была уже взрослой девочкой, целых шесть лет, а потому чувствовала себя обязанной помочь родителям. Справлялась я с братом легко, так как Толик оказался послушным.

Иногда он противился моим наставлениям, и тогда я сдвигала брови и грозно спрашивала:
- Где у Толика попа?
Он снимал штанишки и, повернув ко мне заднюю часть, сквозь слёзы лепетал:
- Вот она, вот она.
Я смеялась и бросалась его целовать, а он отбивался. Не любил, когда его тискают.

Потом братишку отдали в детский сад, а я после школы ходила туда его забирать, благо, заведение стояло в квартале от дома, а дороги были пустыми от транспорта.
Школу я никогда не любила. Не потому, что не хотела учиться, а потому что не переносила, когда меня вызывали к доске. Впечатлительная донельзя, я плакала над каждой четвёркой, а на учителей смотрела, как на грозных и неприступных богов.
Окончила её без пылкой взаимности, хотя педагоги меня хвалили.

В девятилетнем возрасте мама потащила меня в балетный кружок, в который я проходила до шестого класса, но потом из него ушла, обидевшись на преподавателя, которая не спускала с меня глаз. Думала, придирается, а она готовила меня в хореографическое училище и считала лучшей ученицей. Так и не вернулась, хотя наставница приходила к нам домой и звала назад. Зато с охотой до переезда в другой район посещала секции акробатики и спортивной гимнастики.

С ровесниками отношения были ровными, я не сплетничала, не ссорилась, не задирала нос, не кляузничала. В нашем подъезде жили мои ровесницы Люда, Люба, две Вали и их сёстры Иры, с кем было радостно и интересно проводить свободное время. Дружба распространялась и на школьную территорию. Мы организовывали концерты для родителей, придумывали пьески, а прежде чем пригласить гостей, драили в подъезде полы и окна. До сих пор вспоминаю этот жёлтый четырёхэтажный дом возле Дворца Культуры и в снах возвращаюсь туда, рыдая от счастья.

Что особенно запомнилось из детства? Однажды папа купил лотерейный билет, что делал периодически. И этот билет выстрелил. Лежу в ванне, заходит мама и улыбается.
- Что случилось? – спрашиваю.
- Скоро у нас будет холодильник «Минск», - отвечает.
Бывают же в жизни чудеса…

Как же я была счастлива до тех пор, пока не узнала, что моя мама села на транквилизаторы. Она очень уставала, не могла заснуть и выбрала их в качестве палочки-выручалочки. Первое время таблетки вели себя тихо, но это первое время. В будущем они покажут свой мерзкий нрав.

Тогда в аптеках без рецептов продавались элениум, реланиум, ноксирон, кодеин и так далее. Полное раздолье для наркоманов, но наркоманов почему-то не было. Жили спокойно, не ведая, что нас ожидает в будущем.

После того, как мы получили трёхкомнатную квартиру и я перешла из одиннадцатой в седьмую школу, мама стала болеть, уволилась с работы. И тогда наступили трудные времена, ведь на папины сто двадцать рублей оказалось прожить крайне сложно. Дедушка-министр семье сына не помогал, считал, что раз он сам добился всего, значит, и другие могут это сделать. Но папа оказался не таким хватким, материальное благополучие держалось на маме.

Квартира явно подкачала. Предупреждали люди, чтобы отказались от этого сомнительного жилья, не прислушались к ним, а ведь длинный панельный пятиэтажный дом построили на месте заброшенного татарского кладбища.

До сих пор с содроганием вспоминаю те времена. В моей комнате было спокойно, а в спальне брата находилась кладовка, и мне казалось, что оттуда постоянно слышатся стуки и голоса. Однажды пришлось переночевать в ней. Утром встала вся в синяках, причём синяки напоминали формой крупную пятерню.

Однажды я осталась на ночь в квартире одна. Мне было пятнадцать лет, и я ничего не боялась. Проснулась от голосов. Выглянула из своей комнаты и кровь застыла в жилах.

Жестикулируя, женщина с распущенными волосами что-то доказывала брюнету, стоящему спиной ко мне. Я не разбирала слов, я будто смотрела немое кино,  ноги прилипли к полу, сердце отчаянно билось. Внезапно женщина повернула лицо ко мне, обернулся и мужчина. Мгновение, и они испарились. Не помню, как дошла до кровати, и не помню, как вырубилась до утра.

Нечто подобное произошло, когда я приехала домой беременная. Мама находилась в санатории, брат в армии в Чехословакии. Утром нежилась в своей девичьей постели, слышу, отворилась входная дверь, кто-то протопал на кухню. Папа, решила я. Распахнулась дверь холодильника, захлопнулась. Послышался звук открываемой хлебницы. Затем загрохотало. Я вскочила и ринулась на место происшествия. Отца не обнаружила, на полу валялись кастрюли и половники. Входная дверь была закрыта, а чтобы её закрыть, надо повозиться с ключом.

Выбежала во двор, села на скамейку и дождалась папу. Он тут же проводил меня на автовокзал – домой. Через некоторое время, когда брат уехал на постоянное место жительства в Минск, родители разошлись, и мама поменяла жильё на полнометражную квартиру в центре города. Ей ещё и доплатили.   

Возвращаюсь к периоду своего юношества.

Мама жаловалась на головную боль, её рвало, но она во время ремиссий перешивала свои платья на меня и я выглядела в них очень даже неплохо.  Хуже было с обувью. Мамина ножка тридцать шестого размера и моя тридцать седьмого с половиной не совпадали, приходилось экономить, чтобы справить мне обувку.

А однажды вечером родители предложили после восьмого класса пойти в медицинское училище. Мечты о журфаке канули в Лету, я знала, что для пополнения семейного бюджета нужна моя стипендия в двадцать рублей.

Продолжение: http://proza.ru/2020/10/26/662