Я и мои самолёты, глава 29

     ГЛАВА 29

Стреляй назад, стреляй вперёд

Во Вторую мировую было два типа истребителей, способных вести огонь против полёта: Блэкберн «Рок» и Бултон-Пол «Дефайент». И тот, и другой, оснащались одинаковой турелью Бултон-Пол с четырьмя пулемётами «Браунинг» калибра 7.7 мм, вращающейся на 360° (стрельба автоматически блокировалась в тех секторах, где можно было отстрелить собственный пропеллер или оперение), отстроенной с такой точностью, что опытный стрелок мог вставить карандаш в один из стволов и написать своё имя на куске картона, поставленном перед дульными срезами.
Всё бы ничего, да вот незадача – кто бы не изобрёл истребитель с турелью для стрельбы против полёта, он совершенно не подумал, каким образом он будет атаковать! Вы просто не могли выполнить атаку, иначе как убегая – а если вы бегаете от противника, можно ли назвать эту штуковину истребителем?
С точки зрения пилота, «Дефайент» был достаточно неплохим самолётом. Тяжёлый, да. В несомненном родстве с «Харрикейном» - настолько, что единственная несомненная победа, одержанная на «Дефайентах», была обусловлена тем, что немцы приняли одно за другое. Группа Ме-109 атаковала двенадцать «Дефайентов» со стороны солнца и нарвалась на концентрированный огонь из сорока восьми стволов. При этом, истребитель с башней не унаследовал скорости «Харрикейна» - да и тот не был, в этом смысле, рекордсменом; не говоря уже о маневренности. «Дефайент» управлялся, скорее, как бомбардировщик, нежели как истребитель.
Кабина была достаточно просторной и оборудованной не хуже, чем у любого другого британского истребителя той эпохи; иными словами, до пилота вскоре доходило, что «нам тут пришлось кое-что добавить», и в девяти случаях из десяти, новые предметы занимали самое неудобное место. Всё же, обзор вперёд был лучше, чем у среднестатистического истребителя с рядным двигателем, и было очевидно, что стрелок сможет предупредить пилота о приближении противника сзади.
Стрелок был действительно самой важной персоной на борту, и, будь «Дефайент» на высоте, держи он марку – нет сомнений, что стрелок вновь стал бы той важной фигурой, какой он являлся в Первую Мировую. Но, несмотря на грандиозную бойню, устроенную в том, единственном боевом столкновении, у них не было шансов, и «Дефайенту», как и «Харрикейну», отвели роль разнорабочего: обучение полётам в тёмное время суток, буксировка мишеней, аэрофотосъёмка и все обычные секретные, полусекретные и второстепенные задачи. Но боевые вылеты? Нет! Помимо странной попытки превратить эту птицу в ночной истребитель. Но как вы сможете атаковать противника, даже ночной порой, если вам приходится удирать?
Но однажды мне выпал шанс успешно атаковать – всего один раз – на «Дефайенте».
В то время я занимал должность старшего лётчика-инструктора в Абу Суэйре. Однажды, в 1944 году, к нам явился весьма эпатажный субъект в блистательной униформе, от которого разило парфюмом и представился как «Аиде де Камп при Женераль» (и не произнесёшь, и не напишешь – как оказалось, адъютант при польском генерале, командующем особо крутой бандой польских танков). Женераль был бы очень счастлив, если бы командир эскадрильи организовал воздушную атаку на его танки.» Мочить, как обычно? «Да, пожалста, комэск, мочить, как обычно. Вы будете атаковать и бомбами? Да?» Прошло некоторое время, прежде чем я понял, чего он добивался – и, более того, он покровительственно дал добро на то, что: «Женераль строго запретит танкам пробовать стрелять по атакующим самолётам.»
В конце концов, мы пришли к компромиссу: я сделаю всё, чтобы застращать танкистов своим бреющим полётом, а генерал полетит со мной – «Чтобы содействовать оценке». Ах, да, бомбить предстояло мучными бомбами (этакими сосисками, весом один фунт, пролежавшими много лет на складах RAF и слежавшимися до твёрдости бетона).
И вот наступил день, когда генерал (на удивление низкорослый, но крепкий и подтянутый господин, чья форма была куда скромнее, чем у его адъютанта) пожал мне руку и выдал тираду по-польски. «Женераль спрашивает, могу ли я полететь также -» задал вопрос адъютант, с не самым воодушевленным видом – «Чтобы переводить».
О, да! Мы с этим справимся: снятая турель освободила достаточно места. Адъютант подарил мне грязный взгляд, но генерал выглядел довольным.
Как досадно, что «Дефайент» с рождения был обречён таскать турель для стрельбы против полёта! Оснасти его сорокамиллиметровыми пушками для стрельбы вперёд – а он был достаточно большой и, с виду, крепкий для этого – да дополни этот арсенал парой 250-фунтовых бронебойных бомб, и, я думаю, из него получился бы вполне успешный ударный самолёт. В пикировании он держался твёрдо, как скала – чудесная платформа для стрелкового вооружения; легко разгонялся, набирая резерв по скорости (благодаря весу); прекрасно вёл себя у земли (а как много самолётов с меньшим весом норовили зарыться в неё – особенно в жарком пустынном климате).
Я вложил всё свое мастерство в это мочилово. Я ринулся в атаку с высоты пять тысяч футов, на скорости четыреста миль в час, и пронёсся, словно, на коньках, между танков, выписывающих зигзаги – между них, а не над ними! – подняв пропеллером огромный пыльный хвост. После вывода я набрал две с половиной тысячи, выполнил поворот на горке и снова обрушился вниз. Я орал в интерком: «Сброс! Вот! И вот! И вот!», надеясь, что у адъютанта есть время переводить. Я видел группы солдат и с оглушительным рёвом пёр на них, заставляя падать ниц, чтобы не быть обезглавленными. И они, таки, ныряли! В течение пятнадцати минут я упражнялся с тяжёлыми, но отзывчивыми органами управления, до тех пор, пока моя буш-куртка, шорты, носки и сандалии не вымокли насквозь. Затем я вернулся на аэродром, сел, зарулил и заглушил двигатель.
Внезапно наступившую тишину разрушил низкий стон. Ни фига себе! – подумал я. Не дай Бог, генерал откинул копыта. Перед глазами замаячило видение военного трибунала.
Но нет! Я ещё не успел выбраться из передней кабины, а генерал уже выскочил из задней; он ухватил меня за руку, пока я, весь в поту, неуклюже спускался на землю, и со счастливым видом сжал её, кудахча что-то по-польски - очевидно, выражая радость. Всё, что я мог сказать, это «Так! Так!», надеясь, что переводчик выжил.
Наконец, его позеленевшее лицо появилось над бортом задней кабины. «Женераль» - пробулькал он с жалким видом – «Женераль приглашает вас на ужин, чтобы выразить вам уважение. Он говорит, что он уничтожил четыре чёртовых танка. Он говорит, что вы уничтожили много этих чёртовых танков. Он говорит, что самолёт – это чертовски хороший разрушитель танков. Он говорит, что этот…самолёт…чертовски…» Дальше он переводить уже не смог. Ему снова стало очень, очень плохо. Но генерал продолжил эпитафию «Дефайенту».
«Чертовски!» - вопил он – «Чёртов! Чёртов!»
Неким образом, он был прав.