М. М. Кириллов Сталин сегодня

  М.М.КИРИЛЛОВ

 СТАЛИН СЕГОДНЯ

      Слёзы по ушедшим родным естественны. Иосиф Виссарионович Сталин, как руководитель нашей, прежней, советской, страны, всегда занимал в моей духовной жизни много места. Убеждён, что не только в моей. Он был и остаётся для меня просто родным человеком. Это чувство и убеждение в полной мере сохранялись во мне и после памятной всем первой в мире, хрущёвской, «декоммунизации» 1956 года, когда о Сталине официально стало не принято отзываться уважительно даже среди коммунистов.
        Но слёзы лили не все и тогда, когда его распинали… Откровенно радующихся его смерти я в те годы не встречал, но тех, у кого слёзы в душе быстро высохли, попадались. Вступление страны в буржуазное время вскрыло подлинный классовый генетический код этих людей, скрытый до времени господствовавшей советской идеологией. Произошло естественное для них внутреннее духовное перерождение и  предательство самих себя. Ничего необычного не произошло: просто эти люди поменяли кожу (помните довоенную книгу Бруно Ясенского «Человек меняет кожу»). Не рыдать же о добровольно сброшенной шкуре. Главное, им стало спокойнее: жизнь поменялась, и их убеждения во-время поменялись. В новой-то коже значительно удобнее. И утраченным прошлым жить не надо. И собственная новая власть не осудит. Обычное мелкобуржуазное перевоплощение. Поиск и удовлетворение тем, что стало более выгодным. Это очень характерно для сегодняшней правящей элиты нашего государства и значительной части интеллигенции. Это их воздух.
       А если слёзы комом встали в душе и глаза не сохнут?! Вот об этом и книга. Для начала приведу несколько отрывков из своих собственных произведений в том хронологическом порядке, в котором в них упоминается Сталин. С самого детства. Всё воспроизведено по памяти. Кавычки не потребуются, автор – я один.
       3-го июля 1941 года, как и все, я слушал выступление Сталина по радио. Я только что окончил 1 класс школы. Это было в Москве. Мы жили в Лефортово, у завода «Серп и молот». Очень тревожное выступление по своей сути, но твёрдое и спокойное по форме. «Братья и сестры»… Об этом выступлении знают все. Началась война. Я тогда слышал голос Сталина впервые. И до сих пор слышу.
        Первые мои упоминания о Сталине (книга «Мальчики войны», 2009 г.) приходятся на раннюю осень 1942 г. Мы в эвакуации в г. Петропавловске-Казахстанском. Я – ученик 3 класса. Начались уроки естествознания. Иногда их проводили в школьном дворе. Учительница говорила нам: «Повернитесь дети лицом к солнышку». Повернулись. «Утром солнышко на востоке. Там Сибирь. А за спиной у вас - повернитесь кругом – это запад, там Москва, там Ленинград, там Сталин, там война с фашистами. Днём солнышко будет указывать уже на юг, там Каспийское море, там Волга и Сталинград». Страна наша была большой, и несмотря на войну мне казалось счастьем, что я живу не где-нибудь, а в Советском Союзе». Месяцем позже воспоминания продолжились: мучительно долго идёт война, и мы ждём, когда наша армия и товарищ Сталин победят, и мы вернёмся домой.
       Жизнь нас тогда быстро взрослила, но мы упорно оставались детьми. Я помню, у нас в игрушках были металлические колёсики, и мы, соревнуясь, катали их по твёрдому земляному покатому полу нашего дома, кто дальше прокатит. Причём именовали каждое катание ударами по фашистам: сталинским ударом, ворошиловским, чкаловским, будёновским и т.п.
    Тёмными вечерами мы подолгу разговаривали с мамой. Она первая объяснила мне, кто такой коммунист, сказав, что это не просто хороший, честный человек, но такой человек, которому мало жить только для себя, и он борется за освобождение других людей. Поскольку я это не очень понял, добавила, что коммунисты – это товарищ Сталин и наш отец, и что коммунистом можно стать, уже будучи пионером. Она пояснила мне, что фашизм – это жестокая вседозволенность, самое подлое явление на земле, и что его можно встретить не только на фронте.
        Зима 1943 г. Мы только что вернулись из эвакуации в Москву. Конечно, главная тревога для всех была связана с идущей в то время Сталинградской битвой. Звучали фамилии командующих - Жукова, Чуйкова. Рассказывали о доме Павлова. Теперь у нас было радио, и мы следили за ходом боев. В передачах «От советского информбюро» Левитан зачитывал чёткие и строгие приказы Верховного главнокомандующего И.В.Сталина.
     Летом мы, ребята нашего двора в Лефортово, (куда мы вернулись из эвакуации), смотрели первый за всё время войны салют, который по приказу Сталина, был проведен в Москве и других городах в честь победы под Курском и Белгородом. Мы залезли на чердак нашего двухэтажного барака, с которого отлично были видны  шпили Курского вокзала и, может быть, даже сам Кремль. Москва тогда была малоэтажной. В темнеющем небе были видны строчки трассирующих пуль из пулемётов и разрывы снарядов. Вот здорово-то было!
     1944 год. Выбрали время и с отцом посетили Мавзолей Ленина. Все было строго и торжественно. Красноармейцы у входа и внутри. Свет выхватывал такое знакомое лицо. Вышли молча. Ленин был с нами. С нами незримо всегда был и Сталин.
        Утром 9 мая 1945 года я был на Красной площади, в вестибюле здания Бронетанкового Управления, где тогда работал мой отец. Я уже знал о Победе. Но знали не все. По ступенькам лестницы в вестибюль, а затем на тротуар сбежал молодой капитан, весь в ремнях и орденах. Оглянулся, схватил в охапку случайно проходившую мимо девушку в крепдешиновом платьице, расцеловал её, несмотря на отчаянное сопротивление, и закричал «Победа! Победа!». Видимо, только узнал об этом.
        А вечером мы с отцом поехали на салют, но пробиться смогли только до середины Москворецкого моста, спускавшегося к Кремлю. Народ стоял плотно. Я сидел у отца на плече и хорошо видел, как лучи прожекторов скользят по людскому морю, по кремлёвским башням, по мавзолею, как бухают пушки и в небе рассыпаются разноцветные огни. Люди пели, смеялись, плакали, искали друг друга. Это было сумасшествие радости. Мысленно с нами был и Сталин. Не было, наверное, ни одного человека, который бы не был счастлив. Позже побывали мы с отцом и у мамы, в больнице. В палате она и все её соседи были рады, что дожили до победы.
       Вскоре после дня Победы меня по путёвке отправили в детский военный санаторий в Евпаторию. По улице, ведущей к морю, мы шли строем и громко пели песни «Варяг», «Артиллеристы, Сталин дал приказ» и другие. И все жители города, и отдыхающие смотрели на нас и гордились нами.
        Вскоре пришло горе: в 1946 году от туберкулёза лёгких умерла наша мама, болевшая уже четыре года. Отец женился на другой, очень хорошей женщине. Возникла большая сводная семья уже с пятью детьми. Жили трудно. Нам никто не помогал тогда. Но по большому счёту, нас сберегали ценой огромных усилий вся страна и товарищ Сталин, мученический подвиг нашей мамы, любовь отца и доброта нашей второй матери. Помогал и тот оптимизм, которым тогда была пронизана жизнь народа, оптимизм бедных и равных, оптимизм победителей.
   Мы постепенно, с трудом, не осознавая этого, всё дальше отползали от гигантской окровавленной ямы, которой была война, с души сваливались промокшие кровью и слезами повязки, и сами мы становились старше. И всё же ущерб от пережитого для всех нас был так велик, что мы всю свою последующую жизнь оставались мальчиками войны. И мы не забыли, что все четыре года войны в окровавленном окопе вместе с нами  был и Иосиф Виссарионович Сталин.
         Пришла весна. 1-го марта 1947 года по радио и в газетах было опубликовано Постановление ЦК ВКП (б) и Правительства об отмене карточной системы и снижении цен на хлеб и другие продукты. Постановление было подписано И.В.Сталиным.
       Страна выздоравливала и развивалась. Политическая обстановка в раннее послевоенное время определялась, как я её понимал тогда, не сытостью людей, а их верой в обязательное скорейшее улучшение условий жизни народа и сохранение мира, определялась непререкаемым авторитетом советской власти и товарища Сталина.
    1947 год. Мне - уже 14 лет, 6 лет - сознательной жизни. Со мной было ещё два младших брата. Я испил много горя, и главное было связано с болезнью и смертью мамы. Это пошатнуло прежние устои семьи. До этого мы, как маленькие планеты, всегда вращались вокруг нашего солнышка – мамы. И отец тоже. Но солнышко погасло. Мы оказались у тёплого очага, конечно, во многом ещё чужого, но тёплого. Жить можно было.
       Я уже чувствовал в себе какой-то стержень. Естественно, самостоятельно, без чьей-то подсказки во мне рождались убеждения и, прежде всего, убеждение, что я – советский человек. Внутренней борьбы не было. Мне по жизни, правда, уже встречались плохие люди, даже антисоветчики, но хороших, честных и любящих свою Родину людей было неизмеримо больше. Прежде всего, это были фронтовики. Как бы я мог в этом окружении быть другим?! Нервом моей жизни, может быть, ещё не очень осознанно, была не преданность даже, а принадлежность к своей стране, к Москве, к Красной площади, которую я полюбил в самом детстве, к Сталину. Я был частицей этого. Матери не стало, а Родина осталась. И отец – большевик - тоже. Было с чем выходить в жизнь.
       В августе 1948 года отец как-то рассказал о смерти А.А.Жданова, одного из секретарей ЦК. В годы войны Жданов находился в блокированном Ленинграде, возглавляя оборону города до самого 1944 г. Сталин высоко ценил этого деятеля партии. В отцовском НИИ (это было в г. Евпатория) в связи с этим проходило траурное собрание, выступали коммунисты, вполне искренне. Один из выступавших, замполит института, от переживаний случайно вместо имени Жданова произнёс имя Сталина. С горя, конечно, и все это поняли. Но слово – не воробей. Сняли с должности и уволили из армии, хотя к суду не привлекли. Позже он уезжал на вокзал, увозя свой скарб на повозке. Не на что было.  Это вызывало недоумение.
     Приближалось большое событие: 70-летие Иосифа Виссарионовича Сталина - 21 декабря 1949г. Празднование готовилось исподволь. Я хорошо помнил: в 1941г. Москву отстояли, а потом наступали на врага – долго и трудно – до самого Берлина. Всё это было неразрывно связано с именем Иосифа Виссарионовича. Сталин был больше каждого из нас, больше Москвы, он был как бы всей страной. Так воспринималось семидесятилетие вождя.
        Когда началась война, я сразу повзрослел. Дедушка Ленин, знакомый мне с детства, остался со мной, но как бы в прошлом, и вся надежда стала связываться с именем Сталина. Для меня и моих сверстников Сталин все военные и послевоенные годы ассоциировался с общими трудностями  и общей победой. 
     Обстановка приподнятости в связи с предстоящим юбилеем чувствовалась тогда во всём. Михаил Исаковский в эти дни писал: «Мы так Вам верили, товарищ Сталин, как, может быть, не верили себе!» В нашем школьном зале был украшен цветами его большой портрет. Но говорили мы об этом мало, и школьная жизнь продолжалась как обычно.
        Нестандартные, критические оценки истории и роли партии, тем более роли товарища Сталина, тогда, конечно, казались откровением. Но они были уже тогда. В декабре 1949г. я познакомился с родственником моего друга – его дядей Геной. Было известно, хотя в их семье говорили об этом глухо, что у него большое революционное прошлое. В 1918 – 1920 гг. он был делегатом 7-го, 8-го и 9-го съездов РКП (б) от царицынской армии, видел и слушал выступления виднейших деятелей партии того времени: Ленина, Троцкого, Сталина, Кирова и других. Дядя Гена внешне был малозаметным человеком, но в разговоре с ним чувствовалась его несомненная внутренняя значительность. Как-то мы упросили его рассказать о том далёком времени. Согласился он неохотно. Вот его воспоминания.
    «Самыми яркими были выступления Троцкого. Говорил он вдохновенно, грамотно, понятно. На трибуне стоял факелом, зажигая революционностью делегатов. Слушали его внимательно и заинтересованно. Но чувствовалась и некая отстраненность его от солдат и рабочих. Отталкивали интеллигентские манеры, высокомерие и самолюбование. Чувствовался барин». «А Ленин?» - спрашивали мы. «Ленин говорил негромко, с картавинкой, не всегда понятно, длинными речевыми кусками, скреплёнными одной мыслью, но очень страстно, самозабвенно, живя только необходимостью быть полезным. Выступая, он как бы отдавался людям. Был особый секрет в его речи – доверительное единство с аудиторией. Каждый, даже тот, кто его не вполне понимал, точно мог сказать про него: «Свой!»
      «Ну, а Сталин?» - спрашивали мы. Нас поражало, что о Сталине (о Сталине!) он говорил особенно неохотно и как о чем-то второстепенном. «Да, был, да, выступал, но редко. Он ведь был нарком по национальным делам, а эти вопросы тогда не были первостепенными. Говорил Сталин тихо, с сильным акцентом, не владея вниманием аудитории. Его плохо слушали: солдаты в зале ходили, курили махорку, переругивались, ели хлеб с салом…». Эта оценка так не вязалась с нашими представлениями о действительно любимом и гениальном руководителе огромной страны, победившей во главе с ним немецкий фашизм, что казалась неправдоподобной. Тем более в дни его семидесятилетия.
      История самого нашего собеседника тоже была нестандартной. Во время войны он был ранен и утратил партбилет. Позже он в партии почему-то  не восстановился. Мы с другом тогда не могли объяснить его некоторую оппозиционность. Казалось бы, он защищал советскую власть и в гражданскую, и в отечественную войны вместе со Сталиным. Мы поняли тогда, что Сталин в 1918-1920 годах действительно ещё не был таким, каким мы его знаем теперь. Он рос вместе со своей страной. «Истина конкретна (по Марксу)», сказал дядя Гена, (тогда я впервые услышал это определение). Мы тогда (это был уже 10 класс) учились докапываться до сути вещей, ничего не упрощать и не усложнять.
        Я много беседовал тогда и позже и с нашей школьной учительницей А.А.Житниковой. Вот её слова. Они неповторимы. «Поговорим о жизни. У нас, у учителей, она тесно связана с жизнью школьников. Не может работать никакой чиновник и на другой работе, связанной с людьми. Всю зиму мы, учителя, отбираем по зёрнышку. Везде – поэзия труда. Вы говорите, что из-за занятости у меня нет личной жизни. Нет, у меня большая личная жизнь, долгая и красочная. 30-е годы. Первая прибавка зарплаты учителям. Я - среди приглашенных в ЦК. Выступали М.И.Калинин, Н.С.Хрущёв. А после - концерт. Пел и Козловский, и столько, сколько мы хотели. Романсы прерываются «Каховкой». Родная песня, радость на душе, и казалось, что я не одна, а с коллективом школы, и с этим коллективом надо работать, работать и жить этой работой. На демонстрации шли сомкнутыми рядами. Наша колонна – вторая  к Мавзолею, к Сталину. Пройдешь Красную площадь и понимаешь, как мало удалось сделать и что надо работать больше и лучше. Вот после нескольких лет работы я поднимаюсь на сцену Большого театра и в числе 160 человек из 16 тысяч учителей получаю награду за хорошую честную работу.
      Годы войны. Урал. Дочь работает в шахте начальником смены. Зять на войне. Внучка на руках. И школа тут же, но не могла же я внучку бросить. 56 градусов мороза – закутаю внучку и везу в школу на санках. А там от своих 400 граммов хлеба отдам 150 технической служащей, она внучку подержит, а я дам уроки и снова домой. Вот видите, всё время личная жизнь переплетается со всей этой жизнью школьной, и не знаешь, где кончается одна и начинается другая. И дороги эти чужие ребята, как свои. Жизнь прекрасна! Только честно прожить её надо. Радость труда, радость других людей, для которых ты что-нибудь сделал, только углубляют личную жизнь. Когда я получила характеристику, что показала себя честным, энергичным и инициативным работником, я обрадовалась более всего слову  «ч е с т н ы м».  Да, я – безусловно коммунист, само членство в партии к этому ничего не добавит». Я понял тогда: главное – это содержание, а не форма. И ещё: главное – это не казаться, а быть.
      За спокойным миром школы в какой-то мере незримо для нас жила страна. Жила и строилась. Регулярно стали ходить электрички от Москвы  до Дмитрова. Почти рядом началось строительство аэродрома Шереметьево. Свидетельством роста стало очередное снижение цен. Это стало нормой. Хотя трудностей в стране было много. Послевоенная разруха, огромная армия, которую нужно было кормить, но правительство во главе со Сталиным делало то, что могло улучшить жизнь народа уже тогда. А главное – выполняло свои обещания.
         После окончания средней школы с медалью я успешно сдал вступительные экзамены в ВМА им. С.М.Кирова в Ленинграде. Но экзамены это было ещё не всё. Предстояла первая в моей жизни мандатная комиссия. Помню комнату с занавешенными окнами в Управлении академии, большой стол, сидящих за ним людей в погонах. Низкая лампа, освещающая нижнюю часть портрета Сталина, как раз – по усы. Чёрный потолок. Я – на стуле посреди комнаты. Каждому из членов комиссии, наверное, далеко за 50. Все фронтовики. Главный среди них – маститый полковник с тяжёлым взглядом. Задали вопрос об отце. В 1937г. он получил строгий выговор за то, что не поддержал обвинение против своего начальника – якобы «врага народа», позже оправданного. Это было на военном заводе, в Москве. На заданный вопрос я ответил, что знаю об этом случае, а также о том, что через год выговор отцу был снят. Хорошо, что отец меня об этом ранее проинструктировал. Темнота комнаты, тяжеловесная таинственность и непредсказуемость давили. А за закрытыми окнами всё было залито июльским солнцем, весело бежали трамваи. Эта плита могла раздавить, и не было бы доктора Кириллова… Это запомнилось.
   Мне кажется, я тогда начал понимать, почему коммунист, школьный учитель Житникова, не вступала в партию, а большевик дядя Гена не захотел в неё возвращаться. Наверное, уже в то время  в партии (начало 50-х) всё было гораздо сложнее...
        Перед первыми каникулами, на 1 курсе, в январе 1951 года, мне поручили выступить по радио Академии, вместе с нашими профессорами. Мне исполнялось 18 лет, и я должен был впервые принять участие в голосовании на выборах в Верховный Совет страны. Агитационные выступления были назначены на 26 января и приходились на день моего рождения. Это происходило в клубе. Хирург Куприянов, тогда уже очень известный профессор, убедительно агитировал радиослушателей за учёного из нашей академии. Марксист Рождественский страстно говорил о токаре с «Металлического завода», а я — о товарище Сталине. До этого меня в Политотделе долго тренировали. Сталина выдвигали везде, а проходил он по какому-то одному из округов. Я думаю, что у меня получилось не хуже, чем у профессоров.
        В 1951-м году широко праздновалась какая-то годовщина советско-китайской дружбы. В Москве гостил председатель Мао. Композитор Мурадели написал песню «Москва-Пекин», где провозглашалось, что «Сталин и Мао слушают нас». В Политотделе решили создать на нашем курсе хор, который разучит эту песню-гимн и позже исполнит её перед профессорско-преподавательским составом Академии в клубе. Я был назначен ответственным организатором. Каких трудов стоило многими вечерами загонять слушателей на хор! Я искренне старался, и только за это меня ребята не побили. Был и художественный руководитель. Зато как пели! Мужественная песня. Главное, что мы действительно верили, что Сталин и Мао слушают нас. По большому счёту, так оно и было.
       После ноябрьских праздников всем нашим взводом слушателей мы посетили крейсер Аврору. Поднялись по трапу. Прошли по отсекам и палубам, посмотрели и потрогали знаменитую пушку. Аврора стала музеем, одним из музеев Октябрьской Революции. Руководил им участник тех событий на корабле в 17-м году. Он и экскурсию вёл. Это было также торжественно, как посещение Мавзолея Ленина.
        Финляндский вокзал  к началу 50 - х годов оставался небольшим. В правой половине вокзала на рельсах стоял небольшой паровоз начала века, на котором в апреле 17-го года Ленин прибыл в Петроград из Финляндии. Теперь это было памятным свидетельством Революции»
         В 1952-м году мой отец перешёл по службе из НИИ-2 в Евпатории, где он прослужил 4 года, а позже был направлен в Военно-исторический музей артиллерии и инженерных войск  в Ленинграде на должность Учёного секретаря музея. Был избран секретарем своей первичной партийной организации. Со слов отца, однажды он побывал в райкоме партии, к которому территориально относился Музей артиллерии. Тогда вошло в правило издание Открытых писем ЦК по различным вопросам, и отец попросил у первого секретаря Петроградского райкома такое письмо для своей организации. Тот отказал, упрекнув в ненужном ажиотаже. Тогда отец, член ВКП (б) с 1928 г., возразил ему: «Я, как член партии, имею право…». Тот высокомерно ответил: «Вы – член партии, а я - ч е л о в е к  партии», подчеркнув этим якобы существующую разницу между ними. Это возмутило отца. По его словам, руководство партии перерождалось. Это было сразу после прихода к власти Хрущёва. С этого времени отец неоднократно писал нам о перерождении руководства партии и советской бюрократии, об их отходе от ленинских норм партийной и государственной жизни.
        Ленинград, где я тогда учился в Академии, – заводской город. На заводах работали миллионы рабочих. Именно они – рабочие - были главными людьми города. Но и обывателей было много, а лавочники тогда только начали поднимать голову. Брат Володя из окна нашего дома видел, как по ночам по проспекту Стачек едут колонны танков. Это была продукция Кировского завода. 
        Страна работала. Вокруг нашей Академии были крупнейшие заводы Ленинграда: Кировский, «Светлана», Металлический, Арсенал, Оптико-механический, Балтийский и другие. Мы, слушатели, представляли собой лишь небольшой отряд медицинской интеллигенции, посланный на учёбу, оплаченной трудом рабочего класса. Мы это понимали. Эту взаимосвязь нам следовало помнить всю жизнь и хорошо помнить, что ещё предстоит рассчитаться за оказанное классовое доверие.
         3-го марта 1953 г. Сталин внезапно тяжело заболел и 5 марта умер. Это известие было воспринято всеми как личное горе. Мы в тот день пришли на занятие на академическую кафедру гигиены. Преподаватель полковник м/с Глибин построил нас и тихо объявил, что умер Сталин. Затем отошёл в сторону и беззвучно зарыдал. И все мы, стоя в строю, ревели. Возникло чувство великой тревоги за будущее государства. Сталин самим фактом своего существования как бы уравновешивал те трудности, которые испытывали люди после войны. Такой добровольной, осознанной, безусловной подчинённости какому-либо человеку мы никогда больше не испытывали. А, может быть, других таких людей в нашей жизни не было? С точки зрения создания и защиты рабоче-крестьянского государства И.В.Сталин – фигура великая.
        Похороны Сталина в Москве привлекли миллионы людей: москвичей и не только. Отец и его жена, наша вторая мама, участвовали в похоронах. Где-то в районе Трубной площади возникла давка. Отцу стало плохо. Если бы он упал, его бы затолкали и задавили, как многих других. Мама его спасла, она подхватила его и с трудом вытащила к краю движущейся толпы, в какую-то подворотню. Жертв в Москве было много.
        Есть у меня и другие поводы вспомнить о деятельности Сталина и оценить его роль в отечественной истории. Но всего не расскажешь. Наверное, у других авторов это получилось бы и содержательнее, но зато мне цитировать кого-либо не понадобилось. Но, возможно, в те годы были и другие представления о Сталине.
         Забвение и даже уничтожение памяти о Сталине началось, как я уже писал, ещё при советской власти, во времена Хрущёва. Это уже была декоммунизация, в ограниченной форме, предшественница современного бандеровского ленинопада. Тогда же, как вы помните, было вынесено тело Сталина из Мавзолея, уничтожены почти все его памятники и портреты. Слава Богу, не были сожжены на кострах его труды. И хотя официальному забвению Сталина теперь уже более 60-ти лет, несмотря на это, память об этом великом коммунисте по-прежнему живёт в народе!
       А тогда, в ноябре 1956 года, в рязанском парашютно-десантном полку, в котором я служил врачом,  прошло открытое партийное собрание по поводу решений 20-го съезда КПСС. Зачитали письмо ЦК об осуждении культа личности И.В.Сталина по докладу Хрущёва. Нужно сказать, что пересмотр представлений о роли Сталина в истории нашей страны, о котором мы уже слышали и раньше, оказался болезненным для всех. Партсобрание напоминало растревоженный улей. У людей болела душа за приведенные в докладе Хрущёва факты уничтожения Сталиным и другими членами партийного руководства некоторых своих соратников по революции и социалистическому строительству, хотя бы и в интересах сохранения в то время единства руководства страной.
        Присутствующим на собрании всё это надо было ещё как-то осмыслить. Может быть, в части случаев репрессии со стороны советской власти были оправданы или, хотя бы, становились понятными в условиях жесточайшей классовой борьбы того времени? А как же быть с очевидными для всех заслугами Сталина в достижении победы над фашистской Германией?! Учитывался ли предстоящий неминуемый ущерб всему делу социализма от этого хрущёвского небескорыстного разоблачения, даже если бы часть высказанных обвинений и оказалась правдой? Ведь сохранили же китайцы уважительную память о Мао-дзе-Дуне, несмотря на его известные ошибки. Хватило же им исторического ума.
         У меня тогда сложилось мнение, что аккуратное вскрытие нашего, отечественного, «абсцесса», наверное, тоже было необходимо, но что кому-то нужно было размазать гной по всей советской истории, а это стало чревато ещё большими последствиями в будущем. Говорили о культе личности Сталина, но какова была его личность!
       Сталинград был переименован в Волгоград, также как и все другие города и предприятия, носившие его имя. Был снят бюст вождя и с памятника в сквере у нас в Рязани. 
           Политическое шельмование роли Сталина, начатое Хрущёвым, продолжается до сих пор. Его не защитила и КПРФ, несмотря на жгучую ненависть к его памяти современной российской буржуазной власти и отечественных либералов всех оттенков. Политические пигмеи, по общенародному мнению. Сейчас это общеизвестно. Но дискуссия по этому поводу не утихала все эти последние 60 лет. Говорят о сталинских репрессиях, а репрессии всего советского и связанного со Сталиным не заканчиваются и поощряются властью. Это, в частности, проявилось в запрещении издания и преподавания произведения классиков марксизма-ленинизма и всей замечательной и любимой советской литературы от Фурманова до Бориса Полевого.  А киноискусство СССР?! Откровенная классовая борьба отечественной буржуазии.
        Я длительное время после окончания Академии не бывал в Красном Селе под Ленинградом. Но как-то на Сборах преподавателей кафедр военно-полевой терапии факультетов уже в семидесятых годах, проводившихся там, среди офицеров возник спор. Речь шла о роли Иосифа Виссарионовича Сталина в развитии страны. Большинство подчёркивали его роль в социалистическом строительстве и особенно в организации Победы в Великой Отечественной войне, вспоминая о его личной скромности и бескорыстии. А некоторые с пеной у рта обвиняли его в жестокости в отношении военных и невоенных кадров в 30-е годы. Трудное время переживала наша страна в 20-50-е годы. Время классовой борьбы и ненависти. К консенсусу спорившие офицеры так тогда и не пришли, впрочем, как в таких же дискуссиях и в более позднее, уже наше время. Но хорошо запомнилось, как один из споривших тогда товарищей убеждённо сказал, что сейчас нынешним руководителям партии и страны легко стоять у руля на «капитанском мостике». А во времена Сталина приходилось в борьбе с окружающим предательством и огромными экономическими трудностями создавать этот самый «капитанский мостик» и прокладывать впервые тот путь, по которому, не без ошибок, но наш корабль, созданный и защищённый в боях, движется до сих пор. Жестокость классовой борьбы пролетариата тех лет была оправдана со временем. Время нужно учитывать. Истина конкретна, как я уже упоминал, гласит марксизм.
         Мнения об адекватности самих репрессий их размерах и  причинах расходятся. Массовые репрессии в 30-50-е годы были, конечно, хотя их реальная величина преувеличена не в один десяток раз. В основном гибли враги революции и советской власти, вредители, кулаки и прочие эксплуататоры, спекулянты и инакомыслящие, в том числе священники, в большинстве своём несогласные с советской властью и активно выступавшие против неё, монархисты и бандиты, расхитители социалистической собственности, вооружённые последыши белогвардейщины и зарубежные шпионы.
       Шла жесточайшая классовая борьба. В её пламени уничтожался всеми силами сопротивлющийся старый мир. Вопрос стоял так: выживет или погибнет молодая советская власть – первое, ещё неопытное детище пролетарской воли. Вопрос тогда решался часто на уровне классового чутья. Гражданская война двадцатыми годами не закончилась, позже она даже ожесточилась. Противник, уменьшившись в численности, становился опытнее и изощрённее. Возглавили борьбу с контрреволюцией, конечно, коммунисты-большевики, начиная ещё с товарища Дзержинского. И конечно, Генеральный секретарь ЦК ВКП (б) И.В.Сталин. Было бы странно, если бы он поступал вне классовых, революционных, требований того времени.
       Дело не в самих репрессиях со стороны органов советской власти, а в их часто недостаточной обоснованности, отсутствии правовых норм и средств защиты обвиняемых, в беззаконии и массовом доносительстве. В результате отсутствия или несовершенства правовой системы молодого советского государства несправедливо гибли или преследовались сотни тысяч невинных людей.
        Уничтожались враги. Именно это было целью и, безусловно, преобладало в осуществляемой борьбе. В результате общество становилось классово более однородным и сплочённым вокруг власти, что позже положительно сказалось в достижении победы над фашизмом. Но ведь уничтожались и невинные. Судебная система не была правозащитной, а потому зачастую становилась преступной, хотя вряд ли была целью допущенная ею излишняя жестокость. Своё несовершенство карательная система «оправдывала» себя якобы тем, что «когда лес рубят, щепки летят». В этом и было всё дело. Но возможна ли рубка леса без образования щепок?! Может быть, большевики должны были отказаться от «рубки леса», чтобы не было щепок? Вот бы обрадовались паразиты всех мастей! В этом и состоит, в частности, проблема единства и борьбы противоположностей. Это  тоже закон марксисткой диалектики. 
      В какой мере конкретно виноваты Сталин и другие руководители ВКП (б) – это ещё вопрос. Время классовой борьбы того периода, боевых действий пролетариата против контрреволюции, диктовало достижение победы в этой борьбе, чего бы это не стоило. Они жили и действовали в рамках своего конкретного времени, или мы можем позволить себе сейчас рассматривать истину неконкретно, с позиций общества сегодняшнего дня, то есть общества с преимущественно буржуазной идеологией? По Марксу и Гегелю, истина только тогда и верна, когда она конкретна.
       Повторяю, время такое было, что помимо преобладающей классовой справедливости, в силу политического несовершенства допускало и несправедливость. Думаю, что сознательно, заведомо, при отсутствии каких-либо веских доказательств руководители партии к этому не стремились. Ошибались? Да. Они были людьми своего времени и другими, юридически сегодняшними, они просто не могли бы быть. Время такое было, и оно их в принципе оправдывает. Зачем же их могилы и мавзолей сейчас фанерой заколачивать по праздникам? Не фанеру жалко, а тех маленьких современных «деятелей», кто приказывает заколачивать могилы великих людей, а заодно, и советскую власть. 
       Я встречал в своей жизни людей, так или иначе «обиженных советской властью», особенно в 30-е годы. Давно это было, но отзвуки пережитой боли долго сохранялись у этих людей.
       Так, осенью 1941 года, когда мы, эвакуированные из Москвы, жили в одной из деревень Челябинской области, хозяйка нашей избы, средних лет женщина, радовалась успехам немцев под Москвой. Муж её был на фронте, она сама хорошо относилась к нам, поселённым в её доме (а нас, у мамы, было трое детей, и только я уже был школьником). Но мне её слова о немцах не понравились, и я не понимал, как вообще можно этому радоваться, ведь в это время наш отец, командир Красной Армии, на оборонном заводе в Москве выпускал противотанковые снаряды для фронта? Но мама попыталась объяснить мне, что семья нашей хозяйки, видимо, была когда-то обижена советской властью. Семья была из раскулаченных крестьян в 30-е годы. Это, в какой-то мере, и объясняло её отношение к немецким захватчикам. Я всё равно не мог согласиться с мамой, но понял, что жизнь - сложная штука, и обиды люди могут помнить долго.
        Другой пример. Один молодой врач  за недобрые слова о Советской власти «загремел» в Гулаг на строительство Беломорканала. Однажды зимой на построении заключённых его тёплую меховую шапку-ушанку приметил начальник лагеря и потребовал её ему отдать. Пришлось отдать. Остался в мороз с непокрытой головой. А что было делать. Это было ещё до войны. Наверняка, начальник лагеря был из ЧК.
        За доблестный труд этого врача через пару лет освободили из лагеря. Позже он прошёл всю войну, работая в медсанбатах и военных госпиталях. Он говорил мне, уже будучи очень немолодым: «Люби Родину не только тогда, когда она тебя любит, но и когда не любит. Укрась, если некрасива, одень, если не одета, люби Родину всегда». Над ним издевались, а он Родину любил. А ведь такого человека могли ненароком и уничтожить. Классовая борьба? А на деле – часто - абсолютное бесправие и безнаказанность.
       Но ведь были и другие ситуации. Когда я проходил клиническую ординатуру на кафедре в Ленинградской областной больнице, мне поручили консультировать больных в урологическом отделении. Поручение было ответственным, так как нужны были познания в урологии, а поначалу их у меня не было. Урологи встретили меня доброжелательно, а я не стеснялся советоваться и с ними, и со своими терапевтами. Дело чаще сводилось к дооперационным осмотрам и послеоперационным назначениям. Я старался и быстро освоился с обязанностями консультанта. Мою молодость коллеги-урологи быстро перестали замечать.
         Один из больных выделялся среди всех. Он лежал в небольшой одиночной палате, обследовался и получал консервативное лечение. Я осмотрел его как терапевт, выяснилось, что я ему не нужен, но, разговорившись, подружился c ним. У него был паралич обеих ног в результате огнестрельного ранения поясничного отдела позвоночника с разрушением спинного мозга. Наблюдались и некоторые нарушения мочевыделительной функции. В 1930-м году в него, тогда молодого большевика и председателя колхоза, стреляли односельчане-кулаки. С тех пор прошло более 30-ти лет. Он все эти годы, за исключением периода блокады, регулярно госпитализировался в урологическое отделение Ленинградской областной больницы и активно занимался общественной работой. Ещё в 30-е годы он был признан почётным гражданином области и награжден орденом Боевого Красного Знамени. Пациент тщательно следил за состоянием своего здоровья, пунктуально выполнял все лечебные назначения, а главное, постоянно занимался физкультурой. Он выглядел не старше своих 63-х лет, обладал мощной мускулатурой (руки, торс). Если бы не ноги, которые он, тем не менее, разрабатывал под руководством врача лечебной физкультуры, никак нельзя было бы увидеть в нём инвалида. Моральный дух его оставался высоким. Он заражал людей оптимизмом, оставаясь тем, кем он был всегда – большевиком. Что стало с сельскими кулаками, мне неизвестно. Но если их расстреляли, даже по решению «тройки», это было справедливо (описано в моём рассказе «Кулацкая пуля», 2015).
        Со временем я понял, что всякая, частная, правда человека может быть достойна внимания и, может быть, даже уважения. Ведь обстоятельства всегда конкретны. Несправедливость возможна. На то и нужна надклассовая правозащитная система. Но к этому даже при социализме пришли не сразу.
        Проводя своими воспоминаниями пропаганду деятельности Сталина, поделюсь суждениями о значении этого великого человека уже в наши дни (очерк «Воскресший полк», книги «Цена перерождения», 2015, «Красная площадь и её окрестности», 1916, «Потери и обретения», 1918, «Наши враги», 1918, «Слёзы по Сталину», 2018). Это связано с моими уже более поздними  воспоминаниями. Для этого нужно было ещё прожить долгие ущербные и проклятые 90-е годы и годы гибридного времени.
     Как известно, в 2015-м году в честь 70-летия Победы в Великой Отечественной войне в Москве был проведен грандиозный парад наших войск и – впервые - марш потомков героев этой войны. Эта акция, имевшая всероссийский характер, получила название «Бессмертный полк». Многомиллионное молчаливое шествие российских граждан в День Победы – 9-го мая 2015-го года – по улицам и площадям страны затмило впечатления даже о параде, прошедшем в этот же день ранее, своей огромностью, отсутствием привычных политических лозунгов и принадлежности к власти, а главное – сплочённостью участников. Фотографии родственников, погибших на фронте, а также пропавших без вести, оставшихся неизвестными и умерших уже после окончания войны, были единственным демонстрационным вооружением шедших. Если бы не звучание патриотических маршей, молчаливое движение людских колонн было бы страшной демонстрацией самих погибших, их своеобразным явлением народу. Этого не было никогда прежде, но было поразительным и мощным проявлением народной памяти. Условно говоря, запёкшаяся кровь фотографий окрасила кровавую реку народной памяти так, что превратила погибших в борьбе с фашизмом за советскую Родину в бессмертных. И их самих и память о них. Власть готовила к акции «единую Россию», а вышла по всему своему содержанию Россия  с о в е т с к а я! Она такой и остаётся.
       Было уже казавшийся забытым народ того великого времени, не только предстал перед нынешним поколением бессмертным, такой живой оказалась память о нём, но и  в о с к р е с ш и м. Не только современные молодые родственники, а именно их родные из прошлого - бойцы и командиры военных лет - буквально прошли по улицам и площадям страны. Среди них миллионы погибших тогда за Родину и советскую власть коммунистов и комсомольцев. Прошлое и современное в истории нашего народа оказалось нераздельным. С высоты этой испытанной всеми нами молчаливой и благородной памяти народа погибшие становились для нас не только бессмертным полком, как их нарекли люди, но и полком воскресших и восставших бойцов.
      А в глубине народной души, в каждой семье все эти годы сохранялась память о пролитой крови и жизни, отданной за Родину миллионами наших предшественников, наших родных. Память живая, неумирающая, священная, хотя за последние полвека сами бывшие фронтовики и ветераны тыла фактически вымерли.
     Обширные посещаемые кладбища России, могилы с крестами, с полумесяцем, с красной звёздой на надгробьях приняли в себя с почётом или просто так, тех, кто составлял в своё время единый советский народ. Сквозь массы народа невольно просматривался столь знакомый образ Сталина. Этому не помешали ни власть «лавочников», ни либеральная оппозиция, ни обывательское неучастие потребителей, ни бессовестное замалчивание его роли и величия господствующей властью..
       Несмотря на трудности современной жизни, кризис и попытки изоляции нашей страны, фронтовики (пусть хоть таким образом) прошли-таки по Красной площади, мимо Мавзолея Ленина и могилы своего Верховного Главнокомандующего И.В. Сталина, доказав, что связь времён не прервалась.  Народ не обмануло то  ф а н е р н о е   п о с м е ш и щ е,  которым эти великие реликвии были закрыты властью. Или Сталин – не фронтовик?! Неужели власть глупее народа, и мы увидим заколоченным фанерой мавзолей вождя и в следующие праздники? Увидели! То, что наша власть исторически менее значительна, чем эти великие люди нашей Родины, это ясно. Но зачем же память о великих людях фанерой заколачивать?! Да и возможно ли фанерой заколотить память о советской власти, пусть даже только в праздничные дни?! Практически, можно, а исторически, нет. Меня ведь (или каждого из вас) тоже можно запросто заколотить фанерой и похоронить ещё живым. Но тогда нужно обязательно указать на могиле: «Это сделала российская буржуазная власть». Можно попытаться заколотить фанерой и саму классовую борьбу. Но до сих пор это не удавалось никому.
      Память правнуков, внуков и детей миллионов погибших и раненых на фронтах войны коммунистов, комсомольцев и беспартийных советских людей – суть шествия «Бессмертного полка» по площадям нашей страны и десятков стран мира и самое большое событие за последние годы, сравнимое разве только с полётом в советское время в космос Юрия Гагарина. И хотя официальному забвению Сталина уже более 60-ти лет, несмотря на это, память об этом великом коммунисте по-прежнему живёт в народе!
      Тут как-то, в очередную годовщину со дня рождения В.И.Ленина, по многолетнему обычаю, мы с друзьями-товарищами к его памятнику на площади Революции в Саратове положили цветы. Дело обычное. Традиция. Поскольку современная российская буржуазная власть «пролетарских революционеров-преступников», естественно, не чтит,  она в связи с этим даже полицию не выделяет.        Тем же вечером я поделился этим по скайпу с давнишним приятелем. А он вдруг заявил мне, что он эти проявления памяти о «вождях» не приветствует, что он столько отрицательных материалов в последнее время в прессе прочитал о них, прежде всего о Ленине и Сталине, что давно уже изменил своё мнение и даже слышать о них не хочет. «Батюшки – святы! А как же полководческий талант Сталина?», спросил я его, пытаясь придти в себя от неожиданности. Это преувеличение, ответил он. Но вспомнил, правда, что в день, когда Сталин умер, он плакал, как и все. Заливался слезами… Вспомнил, что и наши фронтовики - школьные учителя тогда тоже плакали, так как, по его мнению, они были такими же, «неосведомлёнными», как и мы, в свои 17-19 лет. Что же он такое прочитал?! Чем пропитался? Пресса-то в нашем буржуазном обществе, классовая. И другой практически нет. Даже руководители нашего гибридного государства открыто заявляют, что «Сталин – это преступник, но, может быть, всего лишь неплохой менеджер». Чего же вы хотите от российской жёлтой прессы? Понятно, почему ранние слёзы по Сталину, после долгого чтения буржуазной литературы, у моего знакомого высохли под старость лет. И он ведь не один такой. Чего же ждать от молодых, ещё более «неосведомлённых»!
       А ведь Сталину принадлежат слова: «После моей смерти на мою могилу нанесут много мусора. Но ветер истории развеет его». В том числе, и мусор клеветы… Меня волнует не забвение памяти Сталина и других вождей Революции и советской власти. Это невозможно. Меня волнует забвение и предательство многими людьми самих себя.             Их много таких. Откуда они? Как докатились даже до участия в новой власти, оторвавшись от рабочего класса, воспитавшего и взрастившего их ранее подчас в трудное время для страны? Эти продвинутые перерожденцы, бывшие члены КПСС, сразу распрощались с ленинизмом, считая, что время его уже прошло, поскольку оно прошло для них самих. Мы же понимаем, что ленинизм как учение о борьбе пролетариата за своё освобождение никогда не станет исторической мумией, даже если это и приходит в голову некоторым властным и невластным антиикоммунистам. Думать так - это всего лишь их личное дело.
      Некоторые из давних моих сверстников, тоже в своё время вышедших из КПСС, сейчас рассуждают о необязательности постоянства в убеждениях, считая нормальным последовательные и свободные перемены в своих взглядах. Таких «членов партии» было особенно много в начале 90-х. Их тогда называли «отвязанными козами». У них было подчас много полезных качеств, но они, будучи членами партии, никогда не были коммунистами. Чувствуете разницу?
           Понять можно. Перспектив в их жизни тогда неожиданно не стало, компартию разогнали, выгода исчезла, кумиры потускнели, а купюры поднялись в цене. Иногда это была даже не вина их, а беда. Обывательски, их даже можно пожалеть: не пропадать же им ни за что, ни про что. Профессию свою терять было жалко. Многое гибло. Время такое было. Не все же борцы.
      Но, по мнению этих моих бывших знакомых, изменения во взглядах нормальны и даже креативны... Некоторые из них, как говорится, скачут из постели в постель и всякий раз кричат от радости «ну, наконец-то, настоящая любовь!» А как же прежние, школьные, представления о вечной верности и преданности, хотя бы самому себе? Устарели?!
       Как оказывается всё просто: изменилась ситуация, изменились и убеждения. Ситуацию изменить сложно всегда, а убеждения – проще, конечно. И ничего особенного вроде бы и не происходит. Можно ведь прожить вообще без всяких убеждений. Видимо, думая так, этим людям легче было оправдываться перед своей совестью. Что-то в них от прошлого, может быть, и оставалось, но, попробуй, разберись. Некоторые из них сейчас даже гордятся изменой самому себе и своей прежней родине и ничего - живут. Политическая генетика – сложная наука.
         Мы понимаем, что, наверное, не каждому можно судить о Ленине, не имея к нему давно уже никакого отношения и даже стоя у многострадальных стен Валаамского монастыря. Такой человек, кто бы он ни был сейчас, по меньшей мере, становится неинтересным.
          Как-то после возвращения из Грузии в Москву мы вечером поехали на Красную площадь. На склоне её, как на краю Земли, возвышался Храм Василия Блаженного. Высокие стены Кремля. Брусчатка. За Мавзолеем, несмотря на сумерки, был хорошо заметен светлый бюст Сталина. В памяти всплыли испытанные ещё в детстве трепет, волнение и радость от подчиненности чему-то простому и ясному, общему для всех. Как далеки мы сейчас от этого времени и чувства. Подумалось: к Сталину следует относиться по заслугам, но к его памяти нельзя относиться несерьёзно. Это же великий человек.
    Память и слёзы по Сталину - это, конечно, добровольный выбор, и исторической правды, и собственного ума и сердца. И он необязательно должен быть положительным. Можно и цветы на его могилу не класть. Кому - что. Но главное – не обделить себя по недоумию.
      Дело не только в том, что Сталин велик и памятен народам не только своим прошлым, но и тем, что он  ж и в   и   с е г о д н я. Это заключается не только в том, что им самим сделано  в строительстве и в вооружённой защите советского социалистического государства по лекалам Ленина, не только в многократном и подлом физическом и политическом убийстве и поругании его врагами и мстительными завистниками, как когда-то убивали легендарного Иисуса Христа, не только в сохранении до сих пор интернационального и, в значительной мере, экономического могущества России, созданного под его руководством, но и в создании им примера наиболее справедливого социального общества для человечества.
      Акция «Бессмертный полк», охватившая миллионы трудящихся многих стран мира, это и есть акция памяти Сталина, а отнюдь не подтверждение достоинств буржуазной России.  Нельзя сидеть на двух стульях никому: сполз когда-то по недомыслию  со  своего стула, сиди хотя бы на оставшемся, пока свои не сшибли.
      Все последние годы, по мере нарастания  доказательств неэффективности современного российского буржуазного общества, в народе ширятся требования к восстановлению советской (народной) власти и СССР. Всё это не имеет пока организованного,  сплочённого, характера и необходимой поддержки и участия оппозиционных партийных структур и лидеров, но всё-таки  существует. Как бы к этому не относиться. То же связано и с ширящимся положительным общественным восприятием образа Сталина. Дело доходит до того, что даже в Интернете ежедневно и многократно, уже месяцами, публикуются положительные и даже восхищённые воспоминания, сведения и оценки его деятельности с однозначным осуждением известной предательской роли Хрущёва. Многочисленные комментарии к этим выпускам в целом производят впечатление референдумов по этому вопросу, имеющих однозначное агитационное решение. Даже удивительно, что почему-то эта длительная практика не остановлена властью. Не будем забывать, что наш Интернет – общеизвестный рупор отечественного либерального мира. Но, так или иначе, меня это  о д н о з н а ч н о  положительное восприятие Сталина  р а з л и ч н ы м и  людьми радует. Это означает, что, по мнению многих, и сегодня Сталин это по-прежнему Сталин. Спокойный, мудрый, твёрдый, свой.
Октябрь 2020 года.