Глава II
Тем не менее, настоятельница велела послушнице бодрствовать всю ночь, не забыв спросить, не будет ли это слишком трудным испытанием для Эммы. В ответ юная послушница лишь замотала головой:
- О, нет, матушка, нет, я и не подумаю спать, когда в мои обязанности входить присматривать за нашей гостьей. Это нисколько не будет мне в тягость - все отоспимся еще на небесах!
Одобрив столь пламенную, пускай и немного наивную речь девушки, матушка Агнесс удалилась. Сестра Эмма осталась с необычной визитершей наедине. К счастью, за всю ночь больная ничем не выражала ухудшение своего состояния, только несколько раз начинала болтаться головой то влево то вправо и что-то шептать. Наклонившись к ней и прислушавшись, Эмма смогла разобрать только имя Жан, а затем девушка вновь затихла и провалилась в забытье.
Очнулась гостья уже поздним утром, даже ближе к полудню. Когда она сделала заметное движение рукой, после чего с глубоким вздохом открыла глаза, сестра Эмма невольно воскликнула:
- Слава Тебе, Господи!
Но тут же спросила девушку, как та себя чувствует.
- Благодарю за беспокойство, уже вполне сносно, - негромко, но четко ответила визитерша, пускай ее лицо и оставалось бледноватым, - как я вижу, меня все таки приняли в вашу обитель. Я прекрасно понимаю, какой эффект вызвало мое внезапное появление среди вас, служащих Господа. И я собиралась вам все объяснить, но... Кажется, не успела.
Переведя дыхание, девушка осторожно приподнялась, хотя Эмма тут же ее предупредила:
- Прошу вас, не надо так резко вставать, матушка сказала, вы еще слишком слабы.
- Да, приступы слабости преследуют меня с завидной регулярностью, - ответила визитерша с чуть кривой улыбкой, - это и может выдать мой истинный пол... хотя я стараюсь теперь скрывать. Но не волнуйтесь за меня, я быстро прихожу в себя после такого, просто в связи с недавними переживаниями и моим вынужденным побегом я двое суток не ела и не спала, поэтому приступ оказался сильнее, чем бывает обычно. А... Моя лошадь и вещи?
- Лошадь на дворе, к счастью, она не была загнана до смерти, а насчет вещей... Матушка велела их пока что спрятать, сами понимаете, пока вы в этих стенах, вам запрещено брать в руки оружие. Но, честно признаюсь, я восхищена вами. Неужели вы не просто внешне похожи на юношу, когда одеты в мужскую одежду, но еще и умеете фехтовать?
- Да, умею, пускай и не так блестяще, как... - с этими словами девушка внезапно снова побледнела, словно чего-то испугалась, а затем торопливо нащупала на шее свою подвеску-кольцо, после чего с облегчением выдохнула. От проницательного взгляда Эммы не могла скрыться такая реакция.
- Простите, возможно, это не мое дело, - произнесла послушница, - но мне все же невероятно интересно, почему вы прячетесь, переодетая мужчиной? И как вас зовут, сударыня, если мне вы вправе это сообщить?
Загадочная гостья пристально посмотрела на юную послушницу, после чего ответила:
- Я могу раскрыть вам правду, если вы дадите клятву, что дальше стен монастыря она не распространится.
Когда Эмма перекрестилась и поклялась именем святой покровительницы монастыря, гостья продолжила:
- Итак, мое имя Рене Дорваль, и я просила убежище у вас в монастыре, поскольку временно скрываюсь. Я скрываюсь от очень нехороших людей, которые желают зла мне и...
Не договорив, девушка вновь сжала в руке свою подвеску. Понимая, что нет смысла спрашивать больше, Эмма ответила:
- Что ж, уверена, матушка вас поддержит и позволит остаться здесь до тех пор, пока вы не окрепнете. А я сама сестра Эмма, послушница и самая молодая из здешних служительниц, мне недавно исполнилось шестнадцать лет.
- Вот как... - глухо проговорила Рене, - зачем же вы решили похоронить себя в монастыре в столь раннем возрасте, лишив себя радостей мирской жизни, без которых молодость ничуть не отличима от глубокой старости?
- О, это долгая история, - смущенно опустила глаза Эмма, - Старшие монахини то и дело делают мне замечания за мой чересчур живой нрав, однако я смиряю его в себе, насколько это возможно. Понимаете, год назад мой старший брат тяжело заболел, надежды на выздоровление почти не было. И тогда я, стоя на коленях, дала обет Богу, что если Он спасет моего брата, я посвящу свою жизнь служению Ему и постригусь в монахини как только мне это разрешат. Пока что я еще послушница, но готовлюсь вступить в ряды настоящих монахинь.
- Это была большая жертва с вашей стороны, должна сказать, - заметила Рене, - Впрочем, я верю, что ваш брат того был достоин, мне самой пришлось принести жертву, чтобы спасти любимого... Вернее, я этим сейчас и занимаюсь. Но больше я ничего не могу вам рассказать, простите.
В этот момент в келью вошла настоятельница. Убедившись, что гостья чувствует себя уже значительно лучше, она распорядилась, чтобы той принесли обед, пускай и по-монастырски скромный. Пару дней Рене еще должна была отдыхать, а после, если ей так необходимо остаться в монастыре подольше, она должна была также как и Эмма присоединиться к числу послушниц.
- Однако даже не покидая этой кельи, вам не стоит носить мужское платье, сударыня! - заявила настоятельница, - сам факт того, что женщина пытается казаться мужчиной противен Богу и природе человеческой. Поэтому как сможете, переоденьтесь в наряд, надлежащий вашему нынешнему статусу. Сестра Эмма вам все принесет и поможет, если требуется. И уже сегодня вам необходимо попросить у Бога прощения за свой дерзкий поступок и благодарить Его за то, что Он направил вас в эту обитель - нахождение здесь поможет искупить ваш грех.
Пытаясь казаться покорной, Рене поклонилась настоятельнице со словами "Да, матушка". Но как только Агнесс и Эмма покинули келью, девушка прошептала:
- Я молюсь только тогда, когда сама чувствую в этом необходимость, а не по указке ханжей-старых дев! Но что ж, придется и самой побыть некоторое время в заточении, это нас сближает, любовь моя.
Говоря последние слова, девушка вновь коснулась висящего на шее кольца, а в ее взгляде появилась нежность.
Свидетельство о публикации №220102300716