Конфетки-бараночки. часть третья

                ЧАСТЬ  ТРЕТЬЯ
                "ДА  НЕ  СУДИМЫ  БУДЕТЕ…"


                1
     Сегодня последним уроком в Мишкином пятом "Б" была математика. Как назло. Он и так ужасно недолюбливал её, эту слишком "точную" науку. А тут ещё взяли да перенесли ненавистный предмет на конец дня. Словно поиздевались. И в первую очередь над теми, у кого наблюдалась ярко выраженная и хронически-стойкая "аллергия" на математику.
     Как на грех, мать утром наказала, чтобы после школы Мишка нигде не задерживался, поскольку сегодня у них в доме очередной "разгрузочный" день. Это значит, что вся пустая стеклопосуда в квартире (в основном бутылки) к его приходу с занятий будет уже упакована в большую хозяйственную сумку из серого дермантина. Сумка эта пухла регулярно и неумолимо, не реже двух раз в месяц наполняясь до краёв, чему весьма способствовали такие же регулярные в своих посещениях мамины визитёры.
     Минька знал, что маман всегда с неприязнью относилась к подобного рода посудным накоплениям, но избавляться от них просто так (как, впрочем, и от своих визитёров) было не в её правилах. Поэтому, когда от бутылок уже не было на кухне проходу, мать набивала ими неизменную серую сумку, называя это "разгрузкой", и отправлялась к ближайшей палатке пункта приёма стеклотары… Мишку она всегда брала с собой. Во-первых, тащить одной эту необъятную ношу ей было просто не под силу. Во-вторых, как уже давно догадался Мишка, присутствие сына являлось для матери неким сглаживающим фактором и компенсировало противный осадок от малоприятного посещения таких "злачных" мест, как посудные ларьки, где приходилось толкаться в очередях вместе с неизменным контингентом матерящихся, пропитанных перегаром и табаком, небритых и помятых мужиков.
     И ещё Мишка знал, что процедуры "разгрузки" для мамани, как это ни печально, очень часто совпадали с критическим финансовым положением в их семейном бюджете. А поскольку Мишкин возраст не позволял ему самостоятельно зарабатывать деньги, то пацан считал своим долгом помогать матери в подобных ситуациях. Тем более, что от вырученных "средств" ему иногда перепадало на что-нибудь вкусненькое… Так что сегодня, когда наконец-то раздался истошный дребезг школьного звонка, возвестившего об окончании последнего урока, Минька одним из первых вылетел из класса.
     В раздевалке его неожиданно тормознул долговязый Герка из шестого "А".
   – Миш, ты чё? Забыл? – уставился он на парнишку удивлённо-немигающими глазами. – А как же вчерашний уговор?.. Я, между прочим, все свои папки принёс. И старые, и новые…
   – Тьфу ты, блин! – раздосадованно выругался Феоктистов, только сейчас вспомнив про домашнюю коллекцию спичечных этикеток, которую пообещал принести Герке для ознакомления и возможного обмена. – Совсем из башки вылетело!.. С вечера хотел положить альбом в портфель, но… Мать тут привязалась со своей пушни… В общем, извини, Гер! Мне срочно домой бежать надо. Завтра я обязательно принесу! Всё, что обещал… После пятого урока никуда не уходи! Посидим в коридоре около физмата… Приноси самые новые этикетки. Может, обменяемся…
   – Да я-то хоть сейчас! Это тебя пинками подгонять надо…
   – Ладно!.. Точно – завтра. Обещаю! Сразу после пятого… А сейчас – пардон. Бегу!.. Пока!
   – Ну… Тогда фиг с тобой… До завтра… Пока!..
  …Мама Кира, как Мишка и предполагал, уже ждала его. Впрочем, в ожидании томилась не только она. Разползшаяся во все стороны и перехваченная в двух местах верёвкой, пресловутая хозяйственная сумка тоже "отсвечивала" в прихожей, терпеливо опустив натруженно-потёртые ручки вдоль округлившихся боков и в каждую секунду готовая отправиться к месту назначения.
   – Пообедаешь потом, Миш, – сразу засуетилась мать, снимая с вешалки куртку и озабоченно глядя на часы. – Пойдём, я уже очередь заняла. Как бы нам её не прощёлкать…
   – Можно хоть кусочек чёрного хлеба? – взмолился сын, с вожделением заглядывая на кухню. – Даже маленькую корочку? Ладно?.. И водички бы попить…
   – Уже терпежу нету, что ли?.. Давай быстрей! Вода – в чайнике. Хлеб по дороге купим… Шевелись! Я выхожу…
     Наспех отпив из носика обшарпанной посудины холодного кипятка, пацан, с сожалением покосившись на пустую хлебницу, взялся за ручку серой сумки и кряхтя выволок её напару с мамашей в подъезд. Несмотря на лёгкий снежок и прохладный ветер, вдвоём они довольно быстро добрались до палатки. Народу было не очень много, и их очередь, по счастью, ещё не прошла. Мишка помог матери докантовать сумку до самого окошка, за которым орудовала мощная усатая тётка в замызганном халате, ловко сгребавшая пухлыми волосатыми руками выставляемую на прилавок посуду. Успешно справившись со своей функцией, подросток, чтобы не мешаться, вышел на улицу.
     Первое, что бросилось в глаза пацану, – внушительная очередь из "жаждующих", выстроившихся с тыльной стороны "Универсама" к двери, над которой маячила вывеска "Алкогольные Напитки". ("Академия Наук" – так любовно перефразировали местные выпивохи название этого магазинчика). Несколько минут назад убогий ретранслятор, висящий на столбе у входа в "АН", добросовестно пропикал вожделенные два часа дня и, стало быть, время, отпущенное советским гражданам для поглощения "горячительного", наконец-то пошло. Причём на законных основаниях… Около порога бурлящей "Академии" два милиционера старались выстроить "синюшников" в одну цепочку, но их окрики и суетливые дёрганья были явно малоэффективны: продравшись через заградительный кордон, очередь моментально взбухала, напоминая "гриб" от ядерного взрыва. Матерясь и сплёвывая под ноги, стражи порядка тут же хватались за резиновые дубинки и вновь загоняли мёрзнущих людей в плотную шеренгу, пытаясь воссоздать некое подобие очерёдности. Здесь же, на обочине дороги, стоял зелёный автофургон с надписью "Спецмедслужба", рядом с которым, снисходительно ухмыляясь и терпеливо поджидая "своих клиентов", вяло попыхивали сигаретками ещё несколько ментов…   
     Мишка погрустнел. "Похоже, в "Академию" какую-то бормотуху завезли, – с досадой подумал он. – И откуда только у этих керосинщиков талоны на вино берутся? Рисуют их, что ли?.. Уж скоро середина месяца, а здесь очередь, как в первые дни после выдачи купонов. Эх!.. Наверное, быть сегодня вечером в нашей квартире пьянке. Об этом уж обязательно кто-нибудь из мамкиных хануриков позаботится. Не упустят такого случая. Вон, бомбы какие-то тащат. С портвейном или вермутиной. Кто-то аж по четыре штуки. Фу-у…"
     Словно в подтверждение своим мыслям Мишка, обернувшись на ларёк приёма "стеклопушнины", увидел счастливую мать, которая, приветливо улыбаясь и неловко комкая в руках пустую сумку, уже беседовала о чём-то с одним из своих визитёров – дядей Борей. В последнее время тот довольно часто стал захаживать к ним домой. На гостеприимный "огонёк" маминой кухни. И, естественно, не с пустыми руками.
     Кира, заметив, что Мишка исподлобья наблюдает за ними, поспешно что-то сунула дяде Боре в кулак и, пару раз кивнув ему, заторопилась к сыну. Вдвоём с последним они зашли в "Универсам", где мать, взяв у входа металлическую корзину, направилась в торговый зал, а Мишка, с трудом выпросив у неё несколько монеток, потянулся к кафетерию, где разжился занюханной булочкой и стаканчиком лимонада. Но, как говорится, на безрыбье… В приятном расположении духа парнишка прошёл на "контроль", где решил раскрутить маман на ещё что-нибудь этакое. Например, на компот из черешни в оригинальных баночках, который покупатели проносили сейчас через кассу.
   – Ты видишь, сколько у нас денег осталось? – раздражённо отреагировала Кира на гастрономические приставания сына и разжала потную ладонь, где лежал смятый рубль с мелочью. Мишка догадался, что эти жалкие остатки далеко не последние, что часть вырученной за "пушнину" суммы, похоже, перекочевала уже в дяди Борин кулак, но… Он мгновенно сообразил, что дальнейшая дискуссия бесполезна. Слишком уж откровенно полыхали ненавистью зрачки у матери…
     Вернувшись домой, Кира сразу прошла на кухню. Освободившись в прихожей от куртки, шапки и ботинок, Мишка шмыгнул следом за ней.
   – Подогрей супчику, ма, – небрежно кинул он, внимательно наблюдая, какие покупки (и сколько) мать выкладывает из сумки.
   – А он есть у нас, этот супчик? – огрызнулась Кира, запихивая пачку макарон на верхнюю полку. 
   – Ты же только вчера сварила. Из грибов сушёных. Полную кастрюльку…
   – Вчера его и съели… Я дядю Гену угостила… И сама… утром…
   – А-а… Ну тогда… Это… Хм… Можно мне хоть полбаночки консервов схавать?
   – Каких консервов? – мать непроизвольно провела рукой по бёдрам.
   – А этих… У тебя в куртке болтаются, в обоих карманах… Я ж ещё не совсем дурак, не кассирша тупая, которая только на свои кнопки умеет давить… Я-то усёк, как ты ловко… Того… Рыбку в баночках склюнула…
     Кира не по-доброму хмыкнула, свирепо посмотрела на отпрыска и, в сердцах загрохотав дверцей холодильника, бросила туда две банки сардин в масле, которые действительно выудила из своих карманов.
   – Много будешь знать, быстрее башку снесут, – многозначительно подытожила она и, захлопнув дверцу, добавила: – Иди уроки делай, сыщик!.. Обед мы уже прогадили. Время – пятый час… Я скоро ужин сготовлю. Тогда и поешь… Всё понятно?
     Разочарованно вздохнув, Мишка молча поплёлся в свою комнату. По пути вспомнил, что у него в портфеле лежит завёрнутая в салфетку большая вафелина (презент одноклассника Данилы), и… сразу повеселел. Закрывшись в "собственных апартаментах", пацан сначала с удовольствием похрустел ароматной вафлей, и только после её неспешного "истребления" нехотя переоделся и разложил на столе учебники. За окнами смеркалось, заканчивался короткий зимний день. Включив настольную лампу, Мишка сел к письменному столу и принялся листать школьный дневник, отыскивая задания на дом. Однако мысли на уроки никак не настраивались. К тому же через приоткрытую дверь со стороны прихожей неожиданно раздался характерный шипящий звук – так испускает дух проколотая велосипедная камера. Исходя из многотрудного "семейного" опыта, в данную минуту Мишка мог безошибочно констатировать: это мать, прихорашиваясь перед трюмо, закрепляет свою причёску аэрозольным подарком от сослуживцев – лаком для волос "Прелесть". Вон, даже запах пошёл знакомый. Так только от отечественного парфюма тащит…
     "Выходит, точно сегодня будут визитёры, – с тоской подумал он. – Маман зря лак изводить не станет. Тьфу, винное отродье!.. Опять после программы "Время" не будет мне никаких телевизоров. Это уже проверено… А ребята в школе говорили, что как раз сегодня полдесятого начнут показывать клёвый боевик. Американский… Чёрт, теперь всё накроется! Из-за этих пьянок долбанных! Пропади они пропадом…"
     С визитом дядя Боря действительно не подвёл. Явился как раз "вовремя" – только-только Мишка успел написать в тетрадке первое упражнение. "Теперь понятненько, о чём маман толковала на улице с этим фраером, – стало доходить до подростка. – А то, видишь ли, рубль у неё остался. Щас! На выпивку меньше тратить надо! Думает, я не заметил, как этот дядя Боря к очереди в "Академию" рванул. Чего-чего, а гонец из него, похоже, бывалый… Тьфу! Неужели мамку только такие мужики интересуют? Шваль подзаборная? С которыми стоять-то рядом стыдно… И вообще – что это за жизнь такая: каждый вечер посиделки с красниной или с пивом? До икоты, до блевоты, до блеяния и рычания, до полного бесчувствия. Разве в этом кайф – ощущать себя последней скотиной? Неужто заняться совсем больше нечем? Ведь взрослые вроде люди, а ведут себя хуже маленьких. Будто чокнутые какие. Из дурдома сбежавшие. Училка по ботанике таких олигофренами зовёт…"
     Мишка отложил в сторону ручку и, распираемый любопытством, выглянул в большую комнату, смежную с его "апартаментами". Там никого не оказалось, кроме одиноко работающего телевизора. Дверь на кухню была закрыта. Из-за неё слабо доносились приглушённые смешки, звяканье посуды, хлопанье открываемых и закрываемых шкафчиков. Басовитое гудение дяди Бори гармонично переплеталось с услужливым тенорком Киры. После короткого затишья выразительно тренькнули стеклянные стаканы и потянуло табачным смрадом.
     "Ну началось, етит твою мать!" – выругался в сердцах пацан и решительно направился к освещённому прямоугольнику двери. Не мудрствуя лукаво он пнул ногой в возникшее препятствие и подчёркнуто свирепо уставился на сидевших в кухне.
   – Опять, мам? Ну сколько можно? Совсем уж… – начал было Мишка, но, к своему удивлению, не заметил на столе ни бутылок, ни стаканов с вином, ни даже закуски. Одна лишь измусоленная "беломорина" одиноко догасала в жестяной банке, приспособленной под пепельницу. Дядя Боря, хитровато усмехнувшись, привстал навстречу:
   – Привет, Минька!.. Ты, оказывается, дома, да? Как дела?..
   – Норма-ально… – шмыгнув носом, растерянно прогундосил подросток.
     Досадливо поморщившись, мать встала с табуретки и, вздохнув, захлопотала около газовой плиты. Через несколько секунд она протянула сыну тарелку с ужином и с нескрываемым раздражением бросила:
   – На, ешь! Дождался, бедный. Лопай!.. Только иди в свою комнату. Или у телевизора пока посиди. А мы тут с дядей Борей поболтаем немного. О своём… Тарелку можешь не приносить, я её потом заберу… Ну, чего так смотришь? Всё нормально!.. Давай, иди-иди… – и Кира, сунув парнишке в руки хлеб и вилку, небрежно подтолкнула его к выходу и захлопнула дверь.
     По телевизору шли мультики про барона Мюнхгаузена. Однако Мишка, примостившись с тарелкой в кресле, на экран смотрел рассеянно, стараясь более отчётливо расслышать звуки из кухни. Но пока ничего подозрительного не доносилось.
     "И как ей только не надоест? – удручённо подумал он. – Почти каждый вечер пьёт. И не по сто грамм, а бутылками по ноль-восемь… Я понимаю, были бы дядьки толковые, помогали бы ей в чём-нибудь, как-то поддерживали. В конце концов – могли бы и жениться, хоть какой-то достаток в доме появился бы… Не-ет! Куда там! Винища насосутся, накурятся до одури, а потом глядят, как бы в трусы ей залезть. Вот и вся польза… С такими прохиндеями не в доме прибудет, а последней работы лишишься. Мать и так уж в своей "Дельте" пару выговорешников схлопотала. И всё через эти дебильные пьянки…"
     Словно издеваясь над грустными умозаключениями мальчишки, из кухни пробился вкрадчивый шёпоток дяди Бори, скрипение табуреток и еле различимый игривый смешок матери: "Да тише ты, Мишка услышит!" От этих закулисных "томных признаний" стало совсем тошно.
     "Эх-х! Был бы сейчас с нами отец, всё по-другому сложилось бы… – горько призадумался пацан. – Не знаю, чего им с мамкой взбрендило расстаться? Жили себе жили, всё было нормально. Не хуже, чем у других. Даже намного лучше!.. А потом вдруг ни с того ни с сего – бац! – взяли и разбежались. Да так быстро, что я ничего и сообразить не успел: из-за чего, почему? Маман напрочь отказывается говорить на эту тему. А отец ведь не пил, деньги по заначкам не прятал, с чужими бабами не кадрился, для меня и для матери ничего не жалел. Всё – в дом, в дом… Помню, мы часто втроём уходили по выходным на загородные прогулки. В лес, на речку, в поле, на песчаные холмы. Папка много фотографировал: и природу, и нас всех по очереди. Даже сейчас где-то на антресолях лежат в чемоданах его фотки. Мать говорит, чтобы не смел их доставать. Мол, в прошлом всё это. И раз отец бросил нас, нечего по нему и тосковать. Были бы мы нужны – Роман откликнулся бы… Но если он её чем-то обидел, то меня-то папка не трогал?! И как я могу не скучать по нему, если в наш дом почти каждый день приходят такие образины? Неужели не понятно – мне нормальный отец нужен! Свой, родной, заботливый, любящий, самый близкий на свете. И главное – непьющий. А не эти дяди Бори с перекошенными от вина харями…"
     Кухонная дверь внезапно распахнулась, и Кира, уже заметно "пробуксовывая" слова, внушительно изрекла:
   – Миш-шк! Эт-то… Всё доел? Умница, зайчик!.. А т-теперь давай! В свою комнату, п-понял? И чтобы я ничего не слышала… А то по-друг-гому разговаривать будем. Т-ты меня знаешь. Вот так… Всё! Ш-шуруй!..
     Мальчишке очень захотелось рявкнуть в ответ что-нибудь весьма резкое, оскорбительное, грубое. Но посмотрев в блуждающие, полуприкрытые глаза матери, передумал. "Безнадёга! – обречённо махнул он рукой. – Маман уже в кондиции, ухитрилась-таки нажраться… Теперь если только по шее схлопотать можно. А этот козёл (он покосился на стоявшего рядом дядю Борю) ещё и поможет. В этом-то он с удовольствием сделает матери одолжение. Здесь у него прямой интерес – остаться наедине с Кирочкой…"
     Украдкой сплюнув под ноги, Мишка закрылся в своей комнате. Увидев на столе разбросанные учебники и тетради, он вспомнил, что домашнее задание у него беспардонно "зависло". Но тут же поймал себя на мысли, что сейчас уже никакая учёба в голову не полезет, не тот настрой. "А ну вас всех к чёрту! – со злобой бросил в сердцах парнишка. – Завтра сдую у кого-нибудь на переменах. А если не подготовлюсь, то и фиг с ним. Мне не привыкать. И сожалеть об этом некому…"
     Выключив свет, Мишка нехотя разделся, разглядывая за окном медленно кружащиеся снежинки. Во дворе никто из знакомых пацанов не крутился. Лишь одинокий снеговик стоял на краю ледяного катка, уныло посматривая на зашторенные огоньки окон… Привычным движением пальцев мальчишка завёл будильник и бухнулся вниз лицом на кровать, с головой укутавшись одеялом. Думать о чём-либо ему уже не хотелось…

                2
     Завтрак Мишка готовил себе сам. Мать пластом лежала на своей кровати и, когда он, пробудившись, проходил мимо неё, она даже не шевельнулась. Вообще – не подала никаких признаков жизни, хотя обычно вставала и пыталась покормить сына перед школой. "Видно, от души вчера хлебнули, – подумал парень, покосившись на неё. – Похоже, дядя Боря основательно заправился в "Академии" красниной. Хорошо, что этот хлюст уже слинял. Значит, всё добили. До донышка. А то бы уже сидели сейчас, похмелялись. И мне бы поесть толком не дали…"
     Мальчишка отыскал в холодильнике два яйца, состряпал себе аккуратную глазунью, нагрел чайник. Обмотав горячую сковородку прихваткой, устроился на подоконнике, поскольку к столу нельзя было и близко подойти: засаленные тарелки с остатками "закусона", выразительно пахнущие липкие стаканы, забычкованные где попало окурки – всё это вызывало у Мишки неподдельное отвращение.
     Покончив с завтраком, он наскоро покидал учебники в спортивную сумку и направился в прихожую. Мать, лежащая всё в той же позе, с трудом приоткрыла глаза, медленно повернулась и, высунув из-под одеяла дрожащую руку, слабо шевельнула ею: видимо, хотела что-то сказать. Хмыкнув, Мишка подошёл к ней, нагнулся и услышал сиплый с хрипотцой шёпот – Кира с трудом двигала одеревеневшим языком:
   – Сынок, водички бы… Только холодненькой, из-под крана… Плохо мне что-то…
     Густой смрадный дух перегарного "аромата" повис в воздухе.
   – Фу-у! – парнишка шарахнулся в сторону. – Прям газовая атака! Слона убить можно…
     Чертыхаясь, он закашлялся, но успел подумать: "Во, мля! Как прижало, так про сынка сразу вспомнила. А когда эти керосинщики приходят, я не нужен. И без меня весело…" Однако воды всё-таки принёс.               
     Сообразив, что другого удобного момента для разговора не получится, Мишка, тяжело вздохнув и переступив с ноги на ногу, закинул "пробный шар":
   – Ма-а!.. У нас в классе по десять рублей собирают. На поездку в Москву. В Третьяковку… Велели сегодня принести. Училка сказала, что посещение музея обязательно. После этого будем сочинение писать. Об увиденных картинах…
     Кира залпом осушила кружку, вытерла рукавом подбородок и виновато посмотрела на сына:
   – Обязательно сегодня, Миш? А до получки подождать нельзя?
   – Нет, мам! Сказали – кто сегодня деньги не сдаст, на того билеты закупать не будут.
   – У, ёлы-палы!.. Ты бы хоть пораньше предупредил. Вечно до последнего дотянешь…
   – А с тобой разве можно по-человечески говорить? Только и знаешь – шуруй в свою комнату, и чтоб я тебя не слышала и не видела…
   – Ладно! Будет тут мать родную учить, как ей с сыном разговаривать!..
   – Вот-вот… Оттого до последнего и дотянул.
   – О Господи! – мать обессиленно откинулась на подушку. – Даже не знаю, где и занять… Может, до вечера подождёшь?
   – Но ведь сегодня же суббота! Кому я вечером отдавать-то буду?.. А в понедельник уже билеты в школу принесут. Потому что в следующее воскресенье поездка…
   – Ну… Тогда я не знаю… Честное слово!.. А может, не поедешь, Миш? К деду съездишь, а?.. Он ведь так тебя любит. И так радуется, когда ты к ним приезжаешь, гостишь у них…
   – Тьфу ты, пропасть! Ё-ёмт!.. Я так и знал!.. Вот всегда, всегда мне не везёт! Всем можно, даже колунам отпетым, только я… Один я, как лох! Как бомж подзаборный. Как чмо последнее… Да пропадите вы все!.. – и Мишка, почувствовав, что от обиды горько и горячо зажгло под горлом, а на глазах вот-вот выступят слёзы, резко развернулся, пнул попавшийся под ноги стул, схватил в прихожей связку ключей и на весь подъезд грохнул жалобно застонавшей входной дверью…
 …В этот день ему повезло: ни на одном уроке к доске не вызывали, и тетрадки с домашним заданием все учителя, словно сговорившись, собирать не стали. Так что с полной уверенностью свой пробел в этом плане Минька мог "закрыть" в предстоящий выходной день.
     С горем пополам оттянул он пять положенных уроков, и теперь со спокойной совестью не спеша возвращался домой вместе с одноклассником Данилой. По счастью, жили они с ним почти в одном дворе, только дорогу перейти, поэтому нередко проводили свободное время вместе. Не сказать, чтобы у них была дружба "не разлей вода". Всякое, конечно, случалось, кроме откровенного мордобоя. Однако, насколько помнил Мишка, с первых дней переезда в правобережье он постоянно поддерживал с Данькой ненавязчивые приятельские отношения.
     Вот и сейчас, по дороге домой, потрепавшись о том о сём, Данила предложил вместе прошвырнуться в кино: вечером в Доме культуры должна идти новая французская комедия "Невезучие" Ребята в классе говорили (те, кто смотрел), что фильмец классный, поржать есть над чем. Да и сюжет заводной, увлекательный. Вот только надо успеть к трём часам (когда откроется касса) занять очередь, иначе на сегодня с билетами можно пролететь. Миньке подобная затея пришлась по вкусу, всё равно в квартире делать нечего: там ближе к ночи непременно опять очередной "загул" начнётся. Единственная проблема – найти деньги на билет. Но он попытается что-нибудь предпринять… Так приятели и порешили – в половине третьего Мишка заскочит за Данькой и они сразу направятся в кассу ДК, чтобы суметь купить билеты на пятичасовой вечерний сеанс. Тогда домой лишний раз возвращаться уже не придётся.
     В квартире мальчишку ожидал непредвиденный "сюрприз". Он уже с порога решительно настроился во что бы то ни стало выкляньчить у матери хотя бы сорок копеек на кино, но, когда в прихожей встретился с ней взглядом, неожиданно растерялся. Вся "нашпаклёванная и расфуфыренная" (так иногда он про себя выражался), стояла сейчас перед ним родная мама и сияла, как только что выпущенный в оборот юбилейный рубль. От похмельного синдрома не осталось и следа. Мишка сразу смекнул, что мать уже неплохо "подлечилась" и, вероятнее всего, кто-то из визитёров-завсегдатаев усердно в этом поспособствовал.
     Так оно и оказалось: в прокуренной кухне, лоснясь от дебиловатой, но самодовольной ухмылки, кайфовал теперь новый гость – на этот раз дядя Гена, который тоже нередко наведывался к Кире. Он приволок откуда-то хрипяще-свистящий и основательно побитый кассетный магнитофон, водрузил его на холодильник (по столу пуще прежнего "Мамай прошёл") и сидел сейчас, вальяжно откинувшись на табуретке и притопывая в такт музыке ногой.
     Зрелище, конечно, было впечатляющим, однако парнишка даже обрадовался этому. Во всяком случае не придётся разводить с матерью долгих объяснений и шумных диалогов. Надо полагать, что и ночевать он, похоже, сегодня здесь не останется. Ведь завтра воскресенье, в школу идти не надо, и мать, как это нередко случалось в подобных случаях, отсылала его к своим родителям, которые жили в левобережной части города. Поэтому Минька, не раздеваясь, сразу прошёл в свою комнату, покидал в спортивную сумку необходимые к понедельнику тетради и учебники, и собрался уж было приступить к "вышибанию" из матери мани-мани, однако аппетитные запахи из кухни остановили его на полдороги. Кира, понимающе посмотрев на сына, метнулась к холодильнику, затем к хлебнице, и через несколько мгновений протянула Мишке два ломтя чёрного хлеба, покрытых сверху кильками в томатном соусе:
   – На, поешь, горемыка… Обедать позже будем…
   – И на том вэри мач! – мальчишка отложил в сторону спортивную сумку и присел на подлокотник кресла в большой комнате, впившись зубами в угощение. – Ещё бы чайком запить с вареньем, был бы полный кайф…
     Мать принесла из кухни стакан с лимонадом.
   – О, вот это сервис! – обрадованно отреагировал Минька на газировку и жадно опустошил содержимое стакана.
   – Миш… Ты это… Мог бы сегодня… – начала было Кира, но сын её перебил:
   – Знаю-знаю! Я всё понял, ма!.. Уже линяю. К деду с бабкой… Приеду завтра к вечеру… Вот только… Гм-м…
   – Что?
   – Мы с Данькой договорились в кино сходить. Мне бы мелочишки какой. Немного… Да и на дорогу тоже…
   – Ноу проблем! – живо откликнулся возникший на пороге кухни дядя Гена и, покопавшись в своих карманах, презентовал Мишке целый рубль. Дескать, только дуй, пацан, отсюда побыстрее, не мельтеши перед глазами.
     Минька не заставил долго себя ждать. "Завтра вечером прибуду!" – бросил он на ходу уже прилично захмелевшей матери, подхватил с пола свою сумку и, запахнув на куртке "молнию", быстро вышел из квартиры.
 …Основательно попотев в очереди, мальчишки с трудом, но всё же купили билеты на пятичасовой сеанс. Правда, места достались на "галёрке" (23 ряд), но это пацанов даже обрадовало – весь кинозал как на ладони, можно всех знакомых увидеть. Плюхнувшись в свои кресла, мальчишки с любопытством завертели в разные стороны головами, не забывая при этом поглядывать на большие настенные часы. За три минуты до показа киножурнала Мишка вдруг засёк… Его даже в жар бросило, а по спине пробежали щекотливые мурашки… Когда он непроизвольно скосил глаза влево, по проходу вместе с мамой и папой прошествовала вниз одноклассница Ксюха. Без шапочки, в короткой шубке и миниатюрных лакированных сапожках. Словно обаятельная Снегурочка из сказки. И такая вся из себя красивая, стройная, чистенькая и пушистая., что у Мишки чуть слёзы из глаз не покатились. От нежности, умиления и… своей невостребованности. Ведь он уже два года тайно вздыхал по этой девчонке. Даже не вздыхал, а по-настоящему любил и обожал её. Любил по-мальчишески застенчиво, но по-взрослому горячо и преданно. Однако ответного "притяжения" от неё пока ни разу не почувствовал. Ещё бы! Кому он, в принципе, нужен, такой "неупакованный" фофан? Да ещё с вечно пьяной матерью-одиночкой?.. И хорошо, что Данька не заметил сейчас этой Ксюхи, иначе бы он увидел и Мишкины слёзы…
     Фильм, как и предрекали знатоки, в самом деле оказался интересным. Полтора часа пролетели как одно мгновение. Во время сеанса Данила не стеснялся в выражении своих эмоций, однако Минька помалкивал, незаметно поглядывая в ту часть кинозала, где компактно "угнездилась" Ксюшка с родителями. Когда по экрану побежали финальные титры и включился малый свет, он с сожалением поднялся с кресла и потянулся вслед за Данькой к выходу. Правда, постарался всё сделать так, чтобы друган не заметил его обожаемой "пассии". А зачем? Не исключено, что и тот неожиданно влюбится в эту прелестную "русалку". Тогда у Миньки появится ещё один нежелательный конкурент под видом близкого приятеля.
     Вынырнув из тёплого фойе на морозец, ребята поплотнее застегнули куртки и поплелись по течению кинозальной толпы. Данила вызвался проводить друга до автобусной остановки, после чего пацаны, дав крен в сторону, свернули на малолюдную Трудовую улицу. Около универмага прихватили по порции мороженого. На улице и так было совсем "не душно", но приятели с удовольствием расправились с двумя пломбирами, на ходу оживлённо обсуждая просмотренную кинокартину.
   – Мих, а ты умеешь секреты хранить? – неожиданно сменил тему Данька. – Хочешь, я поделюсь с тобой одной тайной? Только могила, лады?
   – Если тебе так неймётся, то валяй. Придётся стать партизаном…
   – Хорошо… Я на новогодней ёлке хочу… В общем, попробую обязательно поцеловать Ксеньку Невскую. В губы. Во время танца. Или где-нибудь в темноте её прищучу…
     У Мишки сердце перестало биться и сразу похолодели ноги.
   – Зачем это тебе? – еле выговорил он, не зная, куда спрятать запылавшее лицо.
   – Уж слишком хорошая тёлочка вымахала . Аппетитненькая… Кстати, ты её сейчас не видел?
   – Где?
   – А в кино… Она тоже в зале сидела. С родителями…
   – Да нет, как-то не заметил. Я всё больше на экран пялился, – не моргнув глазом соврал Минька, стараясь за внешним безразличием успокоить разбушевавшиеся под сердцем страсти.
   – А-а… Тогда тебе не повезло. Эта киска в таком прикиде завалилась, что у мёртвого встанет…
   – Ладно… Не надо пошлить. Одноклассница всё же…  – устало выдохнул из себя Мишка, стараясь собраться с мыслями и перевести беседу в другое русло.
   – Как знаешь… Но я от своей затеи не откажусь. Может, и чего большего добьюсь. Время покажет…
   – Флаг в руки… – подытожил неприятный разговор Минька и отвернулся в сторону, откуда должен был прикатить долгожданный автобус с цифрой "1".
     Когда тот наконец подрулил, мальчишкам ничего не оставалось, как обменяться привычным "Ну, пока!" Дверцы с лязганьем захлопнулись, протолкнув в салон клубок свежеморозного пара, и Мишка, словно примерный, истосковавшийся внучок, покатил в левобережье "попроведать" бабушку с дедушкой. "А всё-таки, наверное, хорошо, что я еду сейчас к старикам, – подумал он, разглядывая причудливые завитки на замёрзшем автобусном стекле. – Ведь там никогда не чувствуешь себя в напряге: можно и поесть нормально, и выспаться от души, и телек посмотреть вволю. А то этот мамкин дурдом с алкашами последнее время совсем заколебал. Хоть домой не ходи!.. Но попробуй только заикнись об этом…" И Минька глубоко вздохнул, отвернувшись от окна. Из своей многоопытной практики он давно уже усвоил, что "заикаться" перед матерью на эту тему можно сколь угодно и с таким же успехом, с каким сегодня утром он добился от неё денег на поездку в Третьяковку.
     О Ксюше Невской Феоктистов-младший старался в эти минуты не вспоминать. Хотя всю дорогу перед его глазами назойливо и обольстительно маячил её образ…

                3
     Дед Мишкин, Николай Иванович, догадывался, что внуку нелегко живётся у дочери Киры. Особенно после её развода с мужем. Даже не развода, а длительной размолвки. Догадывался он и о "гостях", которые наведываются к ней, и о том, в какой обстановке проходят эти "дружественные" встречи. Это нетрудно было понять уже из того, с каким настроением приезжала она к ним, родителям, в гости и с каким пристрастием (особенно в последнее время) тянулась к выпивке, если таковая подворачивалась в их доме под руки. Иногда Кира сама же придумывала для подобных застолий слишком "уважительную" причину.
     Николай Иванович вместе с бабкой своей, Тамарой Васильевной, всё это, безусловно, подмечали. Они, конечно же, старались как могли повлиять на дочь, образумить её, где-то поддержать, но пока их совместные потуги в этом плане видимой пользы не приносили. Кира после очередных "нравоучительных" бесед с заметной обидой в голосе, а часто и со слезами начинала рьяно доказывать, что живут они с Мишкой, может, и не слишком уж шикарно, как некоторые (при этом никогда не говорилось – кто именно), но и не хуже других: "Во рванье не ходим, лаптем щи не хлебаем, у паперти с протянутой рукой не стоим… И вообще – не лезьте в мою личную жизнь! Она моя. И ковыряться другим в ней – большой грех. Как говорят, не судите да не судимы будете…" Старики только тяжко вздыхали, выслушивая её разглагольствования, и ломали головы над тем, каким же образом помочь их заблудшей дочери, а в особенности – внуку. За него сердце болело вдвойне.
     Минька же, бывая у деда с бабкой, никогда и не на что не жаловался. На все их расспросы с наигранной ухмылочкой отвечал, что всё нормально, вроде лучше и быть не должно, тем самым ещё больше усиливая в душах стариков и без того непроходящую тревогу за судьбы дочери и внука. Николай Иванович понимал, что Мишка скрытничает, беззастенчиво покрывает мать, и ему, наверное, стыдно за неё, но вызвать его на откровенность, сколько он ни пытался, ни к чему не приводило. Оставалось ждать. Уповать на Кирино просветление, на её материнские чувства, на немые укоры со стороны сослуживцев, на повторное замужество наконец. Последний вариант при удачном выборе супруга казался особенно привлекательным. Во всяком случае родители видели в нём огромную перспективу налаживания достойной семейной жизни у дочери и, естественно, у внука. Мешала лишь одна неувязочка – по факту Кира продолжала находиться замужем за Романом Феоктистовым. Однако от последнего уже несколько лет не приходило ни единой весточки. Жив ли?..
     Чтобы создать дочери более благоприятные условия для поисков приемлемых мужчин на "должность" спутника жизни, старикам можно было бы на время забрать Мишку и к себе, но… Во-первых – когда Кире предложили это, она, сильно оскорбившись, не стала даже дослушивать до конца, сославшись на то, что у Мишки и школа и друзья рядом с домом, что он уже привык к своей квартире, да и вообще – сын должен жить с родной матерью, пока она жива, а он не обзавёлся личной семьёй. Во-вторых – из этой затеи мог бы выйти явно противоположный результат: в одиночку, без сына, почувствовав полную свободу и бесконтрольность, Кира скорее всего ушла бы в окончательный "разнос", что привело бы к непредсказуемым конечным итогам. Так что как ни прикидывай, а перемен к лучшему пока не ощущалось. Оставалось лишь терпеливо дожидаться счастливого исхода в этой далеко не утешительной ситуации. И ежечасно молить Бога о прозрении "бунтующей" дочери… 
 …Воскресный день прошёл для Миньки довольно быстро и без особых приключений. Хорошенько выспавшись, он основательно подкрепился бабушкиными блинами со сметаной, спокойно и не спеша сделал все домашние уроки и ещё успел сходить с дедом в зверинец на колёсах, который недавно приехал в город и разместился около левобережного стадиона. Поглазев на животных, потолковав с дедом о том о сём, сыграв с ним послеобеденную партию в шашки и посмотев комедию по телевизору, мальчишка, повздыхав, задумался о неизбежном визите к дому. Правда, перед этим послушно отсидел со стариками вечерний ужин. В обратный путь Мишка засобирался нехотя, и в глазах его можно было без труда заметить неумело прикрытые печаль и тревогу. Дед с бабкой только молча переглянулись между собой…
     Когда парнишка неторопливо натягивал на плечи куртку, в прихожей раздался телефонный звонок. К аппарату подошла Тамара Васильевна. "Да, ещё здесь," – пропела она в трубку и посмотрела на внука. Минька сразу смекнул, что звонит мать, и ещё больше помрачнел. Он прошёл к работающему телевизору и сел на диван: слушать "бабий трёп" ему совсем не хотелось. Сбоку подсел дедуня и понимающе кашлянул. В относительной тишине просидели они с ним минут десять… После того, как телефонная трубка жалобно крякнула из прихожей, в комнату заглянула бабушка и недовольно бросила:   
   – Нашей Кире что в лоб, что по лбу! Ей одно говоришь, а она знай своё талдычит: "Не лезьте в мою личную жизнь! Не берите грех на душу. Я сама знаю, что мне делать и как жить! Не маленькая. А вы – не судите. Да не судимы будете…" Вот и весь сказ!
   – Зачем она звонила? – насторожился Николай Иванович и встал с дивана.
   – Поди, спроси у неё… Интересовалась, когда Мишка приедет…
   – И больше ничего?
   – А остальное нам с тобой, дед, знать не положено. Тогда не судимы будем…
   – Понятно…
     Феоктистов-младший, не говоря ни слова, вышел в прихожую, деловито подтянул лямки на своей спортивной сумке, накинул её на плечо и потянулся к входной двери. Николай Иванович поспешно подошёл к внуку и, неловко поправляя капюшон на его куртке, тихо и как-то растроганно произнёс:
   – Я, Мишань, на будущей неделе, наверное, приеду к вам. В правобережье… По магазинам хочу походить после аванса и пенсии. Так что давай-ка мы вместе. Прогуляемся, посмотрим там – что и как. Может, чего и купим дельного… Снасти вот рыболовные нам нужны, правда? Не забыл, как летом на Сестру ходили? До вечерней зорьки с удочками сидели?.. Ну вот, значит, и договорились. Хорошо?.. Я скорее всего к концу недели подъеду, ближе к вечеру. Так что – жди… Ну давай, внучок, поезжай с Богом. Не скучай, учись хорошо, старайся. Мамке привет от нас…
     На улице Мишка не выдержал и, пройдя несколько шагов, нагло выпросил сигарету у шедшего навстречу молодого парня. Ещё и прикурил у него же. Затем шмыгнул в ближайший подъезд, юркнул под лестничную площадку и, присев на корточки, содрогаясь всем телом от внезапно охватившего его озноба, жадно, взахлёб выкурил сигарету полностью, до самого фильтра…
 …Мать сидела у телевизора, была трезвой и тихой. В квартире прибрано, даже уютно стало, табаком и винищем не пахнет. Пахло пирогами, кофе и ещё чем-то очень вкусным, тоже доносящемся из кухни. А ещё духами, мамиными духами. Минька даже название запомнил – "Милой женщине". Она только ими пользуется. Правда, не часто… "Всегда бы так, – мелькнуло у него в голове, когда он прошёл в большую комнату. – В таких условиях я жить согласен. Если б так постоянно было, то больше нам с мамкой никого и не надо…"
     Кира встала с кресла и быстро шмыгнула на кухню. Суетливо зашебуршала там, гремя посудой и стараясь не встречаться с сыном глазами. Когда сели ужинать (Мишка уже второй раз за вечер), мать виновато уткнулась в свою тарелку и еле слышно пробормотала:
   – Ты извини меня, сынок, за… Ну, за это… За вчерашнее… За пьянку эту… Не знаю, как так получается. Ведь сама не хочу, каждый раз зарекаюсь больше никаких мужиков не принимать. А вот как придёт… Кто-нибудь… Не могу отказать – и всё! Хоть ты тресни тут!..
     "Ну-ну, – ехидно подумал про себя Мишка. – Свежо предание, да верится с трудом. Сколько раз я уже слышал эту песенку…"
   – Я хочу, Миш, чтобы ты тоже понял меня. Понял правильно, как единственный и любящий сын… Ты думаешь, мне легко одной с тобой, очень весело? Я ведь не старуха ещё, чтобы сидеть руки сложа и в окошечко поглядывать… Да что я вообще вижу в этой жизни? Что? Работа, магазины и квартира: готовка, стирка, уборка. То носки тебе надо заштопать, то рубаху зашить, то погладить… Правильно – и все бабы так! Только не все без мужей-то живут… Мужики, глядишь, где-то что-то сделают, смастерят по хозяйству. Деньги тоже неплохие приносят, по шабашкам вон мотаются. Всё – в дом, в дом… Зайдёшь иногда к подруге какой, а у неё в квартире – ну чего только душе угодно! Да ещё машина с гаражом, дача за городом. Разве плохо, а?.. А я чем хуже, скажи ты мне?! Что я, проклятая?.. Я, может, по ночам не сплю, реву да всё думаю, как нам с тобой жизнь наладить. Чтоб и ты вырос у меня не пропащим, и самой ещё повидать чего-то в жизни… Эх, сынок, сынок. Поймёшь ли?..
   – Если так убиваешься, то почему папку не ищешь? – осторожно заметил Минька, тихо подчищая вилкой тарелку.
   – Ми-иш! – повысила голос Кира. – Мы же договорились – на эту тему больше ни слова. Зачем ворошить старое?.. Он нас нагло бросил! Понимаешь? Оставил на произвол судьбы! Без денег, без алиментов. А мы теперь в ножки ему станем падать? "Прости нас, Ромик! Давай опять вместе жить, родной ты наш!" Так, что ли?
   – Мам… А разве эти Бори и Гены лучше?.. Ты с ними когда-нибудь досидишься и… с работы вылетишь. Или в психушку попадёшь. Вот и вся от них польза…
   – Согласна! Только вот… Где их, хороших, найдёшь сегодня? Все разобраны, с жёнами по домам сидят. Детей воспитывают…
   – Тогда уж как-нибудь сами. Вдвоём… Я восемь классов закончу – могу в училище пойти. На повара… Будем с тобой и при жратве, и при бабках. Не пропадём! Правда!..
   – Эх, сыночек… Мал ты ещё… Не понимаешь многих вещей… А мне пока трудно объяснить, не дойдёт до тебя…
     Мишка ничего больше не ответил. Он не знал, что на это сказать. Молча встал, буркнул "спасибо!" и ушёл в свою комнату, даже не задержавшись у телевизора. Однако он твёрдо был убеждён в том, что с такими вот дядями Борями и Генами ничего путного не выйдет, и мать зря надеется (хотя, наверное, и не слишком-то уж надеется), что жизнь её изменится к лучшему через их пьянки да гулянки. У неё это скорее всего так, для "отдушины" – выпили, порезвились и разбежались. Поквакали, как говорят, и в тину. И мать наверняка сама это прекрасно понимает. Только ничего поделать с собой не может. Вернее, не хочет. Не хочет совсем остаться в одиночестве…
     Нет – тут нужен мужик хороший: добрый, хозяйственный, заботливый и порядочный. Но главное – не керосинщик. Чтоб за таким, как за бетонной стеной. Жаль, конечно, но подобных мужиков и в службе знакомств редко предлагают. А если когда и предложат, так это, как потом выясняется, – лишь на бумаге. Потому что действительно хорошие, – они туда не обращаются.  Они обзаводятся семьями по своему усмотрению, без чьих-либо сватаний, смотрин и предложений. И живут потом как положено – душа в душу, до самой старости, без скандалов, размолвок и пьянок. Ну, а если с женитьбой не повезёт, то так в одиночку и коротают свой век, не бегают украдкой по разным разведёнкам и вдовушкам. Не пытаются их охмурить, наобещать с три короба, а потом – дёру. Хватит, дескать, натешились, пора сменять обстановку, "гуд бай, май лайв, гуд бай!.."
     Так размышлял о "взрослой" жизни двенадцатилетний школьник Мишка, готовясь в своей комнате отключиться от "трудов праведных". По потолку бежали огоньки от проезжающих на улице автомобилей, за окнами по-прежнему тихо падал предновогодний снежок, а мальчишка всё смотрел и смотрел на свой будильник, пытаясь воскресить в памяти наиболее важные события, произошедшие на уходящей неделе. Он и не заметил, как вдруг очутился перед каким-то странным поездом, рядом с которым стояла… мило улыбающаяся Ксюшка. Девчонка смотрела в сторону Миньки и улыбалась именно ему. Но отчего-то Мишка не чувствовал ни смущения, ни страха. Наоборот – он по-донжуански ответил ей обворожительно-притягательной ухмылочкой, спокойно подошёл вплотную к однокласснице и… неожиданно подхватил её на руки. Ксения нежно обвила Мишкину шею руками, и он, как ни странно, совершенно не ощутил её веса. Развернувшись, парнишка неторопливо пошагал со своей "ношей" в поле, что раскинулось вдоль железнодорожного полотна. Пройдя шагов двадцать, он опустил Ксюшу в дурманяще шелестящие луговые цветы и прилёг с ней рядом. Девчонка без капли стеснения притянула Миньку к своим влажно-сочным губам и сама (!) очень страстно (как в фильме про любовь) поцеловала его долгим-долгим "взрослым" поцелуем… Мальчишка просто захлебнулся от такого "счастья" и хотел уж было радостно выкрикнуть на весь луг, как он влюблён в свою "русалку", но в этот момент Ксюша приложила пальчик к его губам и томно прошептала: "Я всё знаю!.. Можешь не говорить… И не бойся – я никогда не пойду танцевать с Данькой. Ни на новогоднем вечере, ни на классном огоньке, ни на школьной дискотеке. И даже на выпускном бале. Ни за что и никогда! Запомни!.. Потому что… Он мне не нравится… Я теперь буду только с тобой, Мишенька мой сероглазый! Только с тобой, понял? Всегда! Так и знай!" "Если что, я морду набью этому Даньке! Ты тоже – так и знай!" – с готовностью ответил мальчишка и… перевернулся под своим одеялом на другой бок. Одноклассница и полевые цветы сразу исчезли…

                4
     В понедельник мама Кира получила зарплату. Если правильнее, то аванс. Денег её Мишка, конечно, никогда не считал, но по принесённым домой продуктам и другим мелким товарам понял, что "разгрузочный" день для них ещё весьма далёк. Вечером никто из мамкиных "компаньонов" не пожаловал, никаких пьянок не состоялось, всё было чинно-пристойно – с качественным ужином и полноценным просмотром телевизионных передач. Домашние уроки Минька выполнил быстро и чётко, ничто его не отвлекало, никаких эксцессов со стороны матери не наблюдалось, что очень положительно сказалось на их сложившемся квартирном микроклимате.
     Эта идиллия (если можно так выразиться) продолжалась три дня. Три дня полного взаимопонимания, мира и согласия. К тому же никаких перебоев с домашними завтраками, обедами и ужинами. Холодильник каждый вечер стараниями матери пополнялся новыми припасами. Мишка приободрился, повеселел. Тем более, со дня на день он ожидал приезда деда, чтобы вдвоём отправиться с ним по магазинам. А там – это мальчишка знал безошибочно – ему обязательно что-нибудь перепадёт от дедули в подарок, хотя он никогда и ничего у него не выкляньчивал. Просто так уж повелось – если им приходилось вместе бродить по торговым точкам Дубравны, то Николай Иванович считал своим долгом чем-нибудь да побаловать единственного внука…
 …В четверг вечером в прихожей раздался долгожданный звонок. Миньку, сидевшего в кресле у телевизора, будто шилом в зад подбросило: "Похоже, дед приехал!" В два прыжка он очутился у входной двери и, пританцовывая от нетерпения, принялся суетливо раскручивать непослушный английский замок. Когда наконец личина щёлкнула, в дверном проёме возник… дядя Боря.
   – Хм… Мама дома, Миш? – приглушённо спросил он и нагнулся ниже, стараясь более отчётливо уловить звуки из прихожей. – Я тут… Это… На минуточку… Позови, а? Будь другом! Очень нужно. Правда!..
     В первое мгновение Мишка хотел со всей силы захлопнуть дверь. Да так, чтобы дяди Борин нос намертво переклинило в дверном косяке. Он уже решительно протянул "Да нет её…", как услышал позади себя торопливые шаги матери.
   – Кто там? – недовольно буркнула она, заглядывая через Мишкино плечо. Однако тут же, моментально преобразившись, пропела: – А-а, дядя Боря?!.. Приве-ет! Заходи, заходи! – и резко отстранила сына от двери.
     "Гостенёк" ввалился в коридор, старательно прикрывая корпусом предательски звякнувшую бутылочным стеклом холщёвую сумку. Прихожая мгновенно заполнилась свежайшим перегарно- винным "ароматом".               
   – Раздевайся, Борь. Проходи! – засуетилась Кира возле нежданного визитёра, стараясь незаметно перехватить из его рук "запретный плод", то бишь горюче-вмазочный товар из "Академии". На сына она не смотрела, но когда с выуженной наконец ношей воровато потрусила к кухне, глаза их встретились. У Миньки нервно тряслись губы, лицо стало серо-зелёным.
   – Ма-а… Ну зачем же ты опять, ма?.. Ты же… Ты же сама… Сама говорила, что не бу…
     До конца мальчишка высказаться не успел. Мать, уже зайдя на кухню, в сердцах что есть силы грохнула об стол дяди Бориной сумкой. Да так, что последний ужом метнулся к тренькнувшим бутылкам. Не обращая внимания на бесноватые ужимки визитёра, Кира вышла к порогу и гневно выпалила:
   – Хватит!.. Хватит, я сказала! Замолчи!.. Не дорос ещё мать учить!.. Если по-хорошему не понимаешь, то вообще носа не высунешь из своей комнаты, понял?.. Человеку нельзя в гости прийти, тут же все учить начинают – как надо, как не надо. Что, не так?.. Чего произошло-то, а? Чего? Что здесь криминального? Ну посидим, поговорим… Или мне всё время одной торчать? Как старухе восьмидесятилетней?.. Нет уж! Не получится по-вашему, господа хорошие… Та-ак, ладно, хватит! Садись, смотри телевизор, и чтоб я тебя больше не слышала! Понял? Нет, ты понял?.. Тогда всё…
     И, вернувшись на кухню, уже сменив тон, проворковала:
   – Чего стоишь, Борь? Всё нормально!.. Садись, садись, не стесняйся…
     Дверь на кухню захлопнулась. Мишка понял, что их семейная идиллия круто оборвалась…
     Телевизор он смотреть не стал. Закрылся в своей комнате. "Хоть бы дедуня приехал, разогнал бы их к чёртовой матери отсюда! Нашли, понимаешь, притон. Рыгаловку в частной квартире… Ну никакой жизни не стало!.. Уехать бы куда глаза глядят! Тьфу, блин!.."
     Минька посмотрел на будильник – без пяти восемь. "Похоже, дед сегодня уже не приедет. Поздно. Магазины скоро закроются… Может, пойти и позвонить ему из автомата? Вытащить у маман мелочь из кошелька и звякнуть? Рассказать, как она развлекается тут с кавалером?.. Нет, не годится. Только расстраивать стариков на ночь… Ладно, подождём. Кто знает, возможно, этот дядя Боря действительно ненадолго? Посидят, побазарят на кухне, выпьют своей краснины, покурят да и разбегутся? Ведь завтра с утра на работу…"
     Мишка завёл будильник, разделся и лёг в кровать. "Фиг с ними, буду спать, – решил он. – Завтра пятница, завтра дед обязательно должен приехать. Он своих обещаний на ветер не бросает…" Мальчишка отвернулся лицом к стене, потеплее укутался одеялом и крепко сжал глаза, стараясь поскорее провалиться в полный "ноль". Или хотя бы зависнуть между дрёмой и сном… Однако сновидения витали где-то за окном, не решаясь постучаться в Мишкину комнату. Даже образ любимой "русалочки" не приходил и не будоражил воображения, которое привыкло "включаться" в тесном контакте с юношеским либидо. К тому же ужасно захотелось пить, будто после килограмма жареной картошки с селёдкой…
     Покряхтев и поворочавшись с боку на бок, пацан нехотя встал, открыл дверь в большую комнату и на цыпочках (чтобы не услышала мать) пробрался в ванную. Не зажигая света, жадно прильнул к водопроводной струе и глотал пахнущую хлоркой ледяную жидкость минут пять. Вытерев холодный рот полотенцем, Мишка хотел уж было отправиться обратно, но тут услышал из кухни приглушённый диалог матери и визитёра.
   – Эх, Россия-матушка! Многострадальная ты наша! – сокрушённо произнёс Борис, выдохнув из себя воздух и смачно захрустев чем-то сочным. – Ни в одной стране такого нет! Ни в одной!.. Это ж надо додуматься – все виноградники повырубать и только с двух часов дня открывать винные магазины. Что за издевательство над народом? Умники!.. Мировой опыт давно доказал, что с пьянством запретительными методами бороться бес-по-лез-но… Не-ет! Всё равно на одни и те же грабли опять наступают. А потом разводят руками – отчего это в стране такая смертность? Да оттого, что кто пил, тот и будет пить. Пусть даже политуру, денатурат или одеколон. Лишь бы по мозгам било…
   – Борь, а как ты думаешь, надолго теперь русских мужиков в оборот взяли? Перекрыли им винный кран? – икнув и шумно выдохнув, спросила Кира.
   – Хочешь честно? Могу даже поспорить… Помяни мои слова – не пройдёт и трёх лет, как всеми этими кремлёвскими указами и приказами коммерсанты зады подотрут. А потом такую торговлю выпивкой наладят, что чертям тошно станет! Не с двух часов, а круглосуточно начнут водку продавать. На всех перекрёстках! И без всяких там талонов и ограничений. Вот увидишь… Ведь от таких барышей ни один дурак не откажется. Это ж миллиарды! Миллиарды долларов, нажитых на спирте, себестоимость которого во много раз дешевле розничной цены. Самое главное – винный бизнес не только прибыльный, но и слишком, так сказать, быстрый. Пару лет – и ты уже торчишь в своей вилле на Гавайях… Скоро, Кира, очень скоро будет океан доступного пойла! Хоть залейся!.. Нам бы только дожить до тех светлых дней…    
   – Эх-х… Твои бы слова – да Богу в уши!..
     "Фу ты, мля! – чертыхнулся про себя в ванной комнате Мишка. – Нашли тему для беседы… Неужели больше ничего их не интересует?.. Дебилы!.."
     Не желая дальше вникать в "ночные бдения" взрослых инфантилов, мальчишка осторожно прошёл в свою комнату и тихо закрыл за собой дверь. За окнами не на шутку разыгралась настоящая метель. Крупные хлопья снега, кружась в резких порывах ветра, безостановочно сыпали по подоконнику, наметая у окошка сугробики и грозя ему изоляцией от внешнего мира. Пацан поёжился, зевнул и вновь нырнул под одеяло, стараясь ни о чём больше не думать… Однако по-прежнему не спалось. Лишь под утро провалился он в бездну каких-то нереальных, полуфантастических видений, заснул будто, но тут же был разбужен пронзительным стрёкотом будильника. С трудом открыв глаза, Мишка потряс отяжелевшей головой и, машинально одевшись, поплёлся в туалет. Проходя мимо Кириной кровати, включил свет в большой комнате и… в следующее мгновение невольно увидел то, что повергло его в настоящий ужас.
     Мать лежала, отвернувшись к стене, поджав к животу колени и слегка прикрыв одеялом голый зад. На её подушке, омерзительно хлюпая и пузырясь около рта, растеклось внушительное пятно зловонной рвотной массы. Рядом с матерью, безмятежно раскинув в стороны руки и ноги, добрым мужским храпом при абсолютной наготе старательно демонстрировал дядя Боря своё полное пренебрежение к окружающему миру. Их скомканная одежда была в беспорядке разбросана тут же, около кровати. А в ногах стояла табуретка с двумя недопитыми стаканами и банкой, доверху набитой окурками. Спёртый, тошнотворный воздух в комнате так "надавил" на ещё не окрепшие лёгкие подростка, что тот непроизвольно попятился к прихожей.
     Ошеломлённый увиденным, Минька не сразу сообразил, в какой стороне у них туалет, а в какой – кухня. Завтракать он не стал, поскольку в рот ничего не лезло. К тому же сильно подташнивало. Хотел подойти к "лежбищу" и растормошить мать, чтобы та умылась и убрала за собой "излишки" вчерашнего загула. Но в последний момент побоялся обнаружить свою причастность к их эротической "композиции". Постоял в раздумьи над разогревающимся чайником, послонялся бесцельно по кухне, да так ни к чему и не притронувшись, ушёл в школу. По дороге ещё подумал, что надо было бы перед уходом натянуть резиновый шланг на кухонный кран и окатить их обоих холодной водой. "Сразу протрезвели бы, трахальщики чёртовы! В следующий раз подумали бы, как нажираться до такого состояния. И вообще… Надо мне инициативу брать в свои руки и… вызывать в дом участкового. Потому что давно пора завязывать с этими посиделками! Они до добра не доведут. Мать себя в гроб с ними загонит. И с работы непременно полетит… Всё! Кранты! Действительно, хватит! Надоело терпеть!.. В самую ближайшую пьянку обязательно вызову сюда мента. Прямо на кухню. Пусть посмотрит на материны художества и пристыдит её. Или оштрафует. А заодно и дяде Боре по шеям надаёт… Надо только узнать телефон, по которому сидит этот товарищ в погонах…"
 …После школы Мишка домой не пошёл. Было противно. Противно и стыдно видеть мать, а тем более – с ней разговаривать. "Отлёживается, наверно, сейчас. Охает, стонет, холодную воду литрами глушит, – подумал он, проходя вместе с Данькой мимо своего дома. – На работу, конечно, не пошла. Куда ей в таком состоянии? Потом навёрстывать будет, извиняться перед начальством, просить о сверхурочных… Подушку хоть бы застирала и весь хлам от вчерашней попойки убрала. Да этого Борю – пинками из квартиры! А то дед приедет, посмотрит…"
     Данила, внутренним чутьём угадав, что с приятелем творится что-то неладное, предложил зайти к нему: "В настольный хоккей поиграем, новые марки покажу, телек посмотрим…" Минька, с трудом перебарывая непроходящую ревность к Невской, помявшись, согласился, решив про себя, что ближе к вечеру, часам к пяти (когда по его рассчётам должен периехать дед) вернётся домой. К тому времени маман, скорее всего, окончательно оклемается и приберётся в квартире, а после вояжа с дедуней по магазинам он спокойно сделает и домашние уроки, заданные на выходные… Словно зная, что Мишка с утра ничего не ел, Данька первым делом затащил друга на кухню, и вдвоём они неплохо там пошуровали. После чего, сыто отрыгнув, предались отдыху и развлечениям…
     Минька блаженствовал. "Как всё-таки мало нужно человеку для полного счастья! – размышлял он сам с собою, увлечённо двигая рычажками игрушечные фигурки хоккеистов. – Не надо мне ни хором четырёхкомнатных, ни "Мерседесов", ни крутых магнитофонов, ни шмоток импортных! Пусть остаётся лишь мамка, весёлая и трезвая, еда в холодильнике да покой в нашей уютной квартирке. Без всяких там посиделок, бутылок, стаканов, окурков, пьяных и вонючих харь. Тем более – без их обнажённых прелестей… А дальше – только бы восьмой класс закончить и в ПТУ поступить. Тогда всё наладится. Всё будет хорошо…"
  …Дед не обманул Мишкиных ожиданий. Он уже ждал его в Кириной квартире, когда тот, как и планировал, пришёл к пяти часам домой. Вот только особой радости в глазах у деда парнишка не обнаружил. Напротив – тот с порога стремительно кинулся к внуку и, заикаясь от волнения, набросился на него с расспросами: 
   – Ну наконец-то! Мишань, ты где пропадал?.. Откуда ты идёшь? Ты в школе был? Или… где-то в другом месте?.. Я уж не знал, на что и подумать… И вообще – что тут у вас произошло? Ты давно не был дома?..
     От неожиданности Миньку резко "затормозило". В ближайшие десять секунд он не смог выговорить ни слова. "Что такое? Что случилось? Неужели с матерью что-то?.." – обжигающим метеоритом пронеслось у него в голове, и пацан, инстинктивно подавшись вперёд, прошёл в большую комнату. И тут же с противным холодком под сердцем обнаружил, что с того момента, как ушёл из квартиры, ничего в ней не изменилось. Та же испачканная смятая постель, те же стаканы, окурки, грязь… Вот только мать и дядя Боря куда-то исчезли. Впрочем, последний интересовал мальчишку меньше всего.
   – А… А куда мамка делась? – спросил он растерянно. – Ты застал её, дедунь?
   – Вот те раз! – обескураженно выдохнул из себя Николай Иванович. – Ты разве не в курсе? Ты видел, что здесь произошло? Или… не ночевал дома?
   – Нет, я ночевал… Утром встал, а тут… Мать всю ночь гудела с этим…
   – С кем?
   – Ну… С дядей Борей…
   – Кто это?
   – Да так… Ходит к ней один мужик… Вместе пьянствуют…
   – Понятно… И что ты увидел? Я имею в виду – утром…
   – Хм… Они лежали на мамкиной кровати. Оба. Пьяные. Спали… Вот только мамку… прямо на подушку… вырвало… Я хотел её разбудить, чтобы она… в себя пришла. Но… застеснялся этого… Борю… Он совсем голый был…
   – Господи!.. Фу, какая мерзость!.. Ну, Кира! Чего-чего, а такого я от тебя не ожидал!..
     И, заметавшись в нервном возбуждении из угла в угол, срывающимся голосом дед поведал внуку о том, что когда приехал сюда (около четырёх часов дня), застал Киру в кровати одну – без сознания, стонущую, бледную, прерывисто дышащую, всю в ошмётках застывшей блевотины и желчи. Ничего не соображая, спустился вниз и из автомата вызвал "Скорую". Врачи определили тяжелейшее отравление, посетовали, что за медицинской помощью отец пострадавшей обратился очень поздно, и тут же отвезли Киру в больницу. Поехать с ней ему не разрешили, но минут пятнадцать назад он звонил в отделение "Скорой помощи" и там ему ответили, что отравление вызвано сильнейшей интоксикацией организма алкоголем, а также наличием в крови спиртовых суррогатов – остатков распада косметического лосьона или какого-то спиртосодержащего бытового химического препарата. Медики не исключают и попытки самоубийства. Хотя это, в общем-то, решать уже не им. В случае летального исхода следственные органы заведут уголовное дело и проведут своё расследование… А сейчас Кира находится в реанимации, состояние её крайне тяжёлое. Врачи делают всё возможное, чтобы спасти молодую женщину…
   – Представляешь, сколько стыда, позора и страха пришлось пережить мне за родную дочь прямо с порога? Едва перешагнув его? – добавил Николай Иванович в конце своего сбивчивого монолога. – Слава богу, что я не забыл дома ключи от вашей квартиры! Единственное, о чём сожалею – что не приехал к вам раньше. Я ведь хотел нагрянуть сразу после обеда. К твоему приходу из школы. Как сердце чуяло что-то неладное… Да бабка с этой пенсией меня задержала. Всё не знала, сколько в чулок спрятать…
     Мишка только виновато шмыгнул носом и затравленно заозирался по сторонам.
   – Неужели она сама додумалась выпить какой-то дряни? Какой-то бытовой химии? – продолжил дед после небольшой паузы. – Нет, что-то мне не верится в это. Пожалуй, Кира могла бы опуститься до сомнительного самогона, но лакать заведомую отраву – увольте! И на суицид совсем не похоже. Не такая она женщина, чтобы ни с того ни с сего руки на себя накладывать… Похоже, не обошлось тут без чьей-то помощи. И, скорее всего, при самой активной поддержке этого… дяди Бори, будь он неладен!.. Видно, хватанули какую-то гадость под пьяную руку. А может, тот лишь ей плеснул в стакан суррогата? Чтобы воспользоваться её беспомощным состоянием?.. Не зря он уже ноги сделал. Значит, сам не принимал этого дерьма, лосьона треклятого…
     Минька почувствовал, как его начало трясти. Без лишних объяснений он рванул на кухню, переворошил там все пустые бутылки и банки (даже в мусорное ведро заглянул), но ёмкости из-под злополучной суррогатной жидкости не нашёл. Дед вошёл следом за ним. Мальчишка, обессиленно присев на табуретку и не отрывая глаз от стола, заваленного остатками вчерашнего "загула", сквозь зубы процедил:
   – Это дядя Боря, сволочь! Конечно, он! Больше некому… Они здесь всю ночь торчали. Керосинили… Наверное, этот козёл и подпоил незаметно мамку своим… гербицидом. Чтобы та вырубилась побыстрее. Легла с ним в кровать… А сам, паскуда, пить не стал. Знал, что отрава…  Ну, приди только, гадина, сюда! Приди, скотина! Я тебя… – и он с такой силой шарахнул кулаком по столу, что практически вся посуда, стоявшая на нём, мгновенно оказалась на полу…
     Николай Иванович, расспросив внука о ночном госте подробнее, решил, что в милицию он заявлять пока не станет, чтобы преждевременно не афишировать всю эту омерзительную историю с дочерью. Видимо, придётся подождать. К тому своё веское слово должны сказать медики. А уж потом…
   – Мишунь, поедем к нам домой? – нагнулся он к нахохлившемуся внуку, как только убрал разбитую посуду в ведро. – Бабушка уже знает обо всём случившемся. Я ей тоже звонил. Она просила привезти тебя…
   – А как же школа? У меня завтра контрольная по математике…
   – Хочешь, я позвоню вашей учительнице и отпрошу тебя на завтра? Объясню ей, что твоя мама тяжело заболела. Думаю, она поймёт, не станет возражать…
   – Нет, дедунь, – немного придя в себя, отпарировал Мишка. – Мне эту контрольную никак нельзя пропускать… Она у нас первым уроком. Я думаю, что напишу её, а потом сам отпрошусь и приеду к вам. Ладно?
   – Значит, ты хочешь остаться здесь?
   – Только до завтра…
   – Хорошо, тогда я побуду с тобой до утра… Сейчас приготовлю ужин и покормлю тебя. А потом позвоню бабушке, предупрежу её, чтобы не ждала… Завтра утром ты отправишься в школу, а я пойду в больницу. Мамку проведаю. Договорились?
   – Ага…
   – Ну вот и славно!.. Честно говоря, мне самому интересно посидеть здесь, в Кириной квартире. А вдруг этот ваш дядя Боря опять заявится?.. Вот тогда я потолкую с ним по-мужски! Всю душу из него вытрясу, но до истины докопаюсь! Пусть только объявится…

                5
     На следующий день Мишка с трудом написал пресловутую контрольную, а на втором уроке срезался – получил "пару" за невыученный раздел по истории. Однако дела школьные волновали пацана меньше всего. Все его мысли занимало сейчас состояние матери: как она там сегодня, не получше ли ей? А может, совсем худо? Последние догадки он упорно гнал прочь, стараясь думать только о хорошем. Разве может в такой славный декабрьский денёк, когда по-особенному сказочно искрится изумрудно-голубой снежок, когда так задорно чирикают неунывающие воробьи, когда до Нового года остаётся всего ничего, разве можно помышлять о чём-то плохом, тревожном? "Всё будет о-кей! Непременно всё образуется! Обязательно! Я верю! Очень верю в это!" – твердил как молитву пятиклассник Феоктистов с самого утра. И даже в школе… 
     После второго урока парнишка не выдержал и на перемене зашёл в учительскую, где вежливо попросил у преподавателей разрешения позвонить бабушке по якобы очень срочному делу. Возражений не последовало, и через пару минут Мишка узнал от Тамары Васильевны, что дед уже звонил ей из больницы. Утешительного пока мало – Кира лежит под капельницей, в сознание не приходит, состояние её весьма и весьма тяжёлое, но врачи делают всё возможное, чтобы спасти пациентку. Ещё Николай Иванович просил передать, чтобы Минька сразу после занятий шёл домой. Дед придёт туда же около половины второго…
     Конца учебного дня мальчишка так и не дождался. Сразу после третьего урока, никого не предупредив, он ушёл из школы, решив, что пока будет ждать деда из больницы, соберёт в квартире все необходимые вещи, которые будут нужны ему в школе с понедельника. Ведь надо полагать, что сегодня к вечеру он уедет с дедом на левобережье, поскольку оставаться одному в пустом жилище ему совсем не "климатило". Да и сами старики не допустят этого…
  …Едва Мишка успел скинуть в прихожей куртку, как в дверь настойчиво позвонили. На пороге стоял дядя Гена – весёлый, улыбающийся, розовый с мороза.
   – Здравствуй, Миш! А мама дома?
   – Нет её. В больнице она…
   – В больнице?.. В каком смысле? Она на приёме у врача или… или её положили?
   – Мама в реанимации. В очень плохом состоянии…
     Лицо у дяди Гены вытянулось:
   – Серьё-ёзно?.. Хм… А что случилось-то?
     Мальчишке тяжело и неприятно было толковать с малознакомым мужиком на лестничной площадке, поэтому первым делом ему захотелось просто выставить любопытного визитёра за порог, ничего не объясняя. Однако уже через мгновение он передумал и предложил дяде Гене зайти в квартиру – подальше от соседских дверей, где за каждой из них, вероятно, притаилось по нескольку пар чутких, настороженных ушей. "А заодно, – решил про себя парнишка, – о дяде Боре что-нибудь разузнаю. Ведь эти козлы, похоже, однополчане – вместе трудятся на бутылочно-женском фронте. Им ли не знать друг о друге?.."
     Но, как выяснилось, дядя Гена только сейчас, из Мишкиных уст, узнал о существовании своего тайного конкурента. Похоже, мальчишка не врал. Физиономия у визитёра ещё сильнее вытянулась, приобретя глуповато-дебильное выражение, которое не исчезло до тех пор, пока он полностью не "переварил" потрясающее открытие, связанное с доселе незнакомыми ему подробностями из "светской" жизни Киры…
   – Значит, мама в ауте? И, похоже, надолго? – подавленно чирикнул гостенёк, снимая, словно в доме с покойником, шапку.    
   – Да, – в тон ему ответил Минька и разочарованно вздохнул. – Сильнейшее отравление. Алкоголем… Жалко, что вы не знакомы с Борисом, маминым собу… Гм… То есть, приятелем…
   – К сожалению, – театрально развёл руками дядя Гена и с наигранной скорбью посмотрел в потолок.
     Они ещё немного поболтали о разных мелочах, после чего мужчина, сетуя на недостаток времени, попросил разрешения откланяться. Мишка пошёл открывать дверь, но в прихожей ему вдруг пришла в голову идея "пощипать" мамкиного ухажёра на предмет финансовой поддержки. "Куплю каких-нибудь гостинцев для матери в больницу," – реабилитировал он сам себя на фоне мысли о стыдливости и прикинул, что намекнуть о "мани-мани" будет уместно хотя бы потому, что дядя Гена однажды уже великодушно "ссужал" его рублём. А ещё из-за крайнего неудобства клянчить эти деньги у деда. Но самое главное – хотя бы таким способом постараться "отблагодарить" Кириных дружков за их бдительную и неусыпную "заботу" о ней в дни её тяжких "сухих постов".
     По счастью, "рэкет" прошёл удачно. И довольно безболезненно. Вконец растерявшийся мамин "воздыхатель", услужливо пошарив по карманам, безропотно отстегнул трояк. Видимо, компенсируя "моральный вред", нанесённый ранее этой семье. А заодно и на месяц вперёд. "Может, теперь и дорогу сюда забудешь, чёрт брылястый?" – злорадствовал в душе Минька, без тени смущения запихивая в джинсы халявочный презент и выпроваживая незваного посетителя за дверь…
  …Часы показывали около трёх дня, а дед из больницы всё не возвращался. Парнишка бесцельно послонялся по квартире, сложил в спортивную сумку свои приготовленные вещички, подзаправился всухомятку извлечёнными из холодильника припасами. Дед не приходил… "Пробежаться пока по магазинам, что ли?.. Надо бы чего-нибудь купить для мамки. Вкусненького и полезного. Только вот чего?.. Думаю, что пока она в сознание не придёт, ей ничего кушать нельзя. Тогда можно купить впрок. Чтобы потом сразу использовать… Наверное, лучше всего какого-нибудь соку. А для этого надо в "Ягодку" слетать, в овощной. Там всегда что-то такое продаётся. Здесь совсем рядом. За пятнадцать минут обернусь. Как раз к приходу деда…"
     В магазине сок был только в трёхлитровых банках. Пыльных, грязных, неуклюжих, с подтёками и ржавеющими крышками. В более мелкой и цивильной таре ничего подходящего не нашлось. Зато очень ходко разбирались с прилавка яблоки, упакованные в аккуратные беленькие сеточки. На вид фрукты были очень даже ничего – красные, с аппетитными жёлтыми бочками. Над кучкой этих расфасованных сеточек Мишка разглядел прикреплённый к контейнеру фирменный ценник: "Джонатан. 1кг. – 1р. 80к." "Интересно, а на сколько потянет одна упаковка?" – подумал он, прикидывая на глазок, как бы ему вписаться в презентованную трёшку. Выручила природная смётка – наблюдательный мальчишка заметил, как покупатели перед оплатой в кассе взвешивали эти сеточки на электронных весах. А там высвечивались зелёные циферки, составлющие сумму, которую следовало заплатить за яблоки. Присмотревшись к весам, Минька быстро сообразил, какой объём фруктов можно хапнуть из контейнера и не "вылететь" за трояк…
     На улице заметно стемнело. Возвращаясь из "Ягодки", парнишка посмотрел на свои окна: света в них не было. Около подъезда – тоже ни души. Значит, дед всё ещё не вернулся из больницы. Где ж тогда его носит?.. Мишка быстро поднялся на свой четвёртый этаж, открыл входную дверь, заглянул в прихожую – может, записка какая от дедули лежит? Тщетно. Ни записки, ни самого Николая Ивановича в квартире не оказалось.
     Минька вновь спустился во двор, потолкался немного около дома, поозирался по сторонам, ещё раз заглянул в окна – темно. И, не в силах больше ёжиться на крепчающем морозе, вконец встревоженный всё возрастающей неопределённостью, он, не заходя больше домой, решительно двинул к городской больнице, ускоряя на ходу свои шаги. Упаковка с яблоками была при нём…
     Однако пацан дошёл лишь до главного входа. Дальше вестибюля его не пустили. Солидная пожилая вахтёрша в очках приподнялась со стула и выкрикнула из-за перегородки:
   – Ты куда, мальчик? К кому?
   – Я? – неловко замялся Мишка. – Я к Кире Николаевне… Феоктистовой…
   – Из какого отделения?
   – Она… это… В реанимации…
   – Ну, мил, дружок… – вышла из своего убежища дородная тётка и перегородила дорогу. – Туда нельзя!.. В реанимацию только по спецпропускам можно. Да и то самым ближайшим родственникам. Взрослым. И за подписью главврача…
   – А… это… – совсем растерялся мальчишка. – А передачку можно оставить?
   – Да какую передачу, сынок? Ты что?.. Во-первых, время для передач уже давно закончилось. А во-вторых, больным в реанимации никакие продукты не положены. Понимаешь?.. Там люди при смерти лежат. Не до еды им… – и сообразив, что ляпнула лишнее, тётка поправилась: -- Приходи завтра с утра. Только с кем-нибудь из взрослых. Тогда с разрешения главврача, может, и пустют…
     Предпослядняя фраза о смерти больно резанула Минькино воображение. Он сразу представил мать, бледную, осунувшуюся, лежащую под капельницей, и склонившихся над ней докторов в белых халатах. Взбоднув головой и отогнав тревожные видения прочь, подросток тяжело вздохнул и грустно посмотрел на свою упаковку с яблоками.
   – Скажите, а отсюда выходил пожилой мужчина? – вспомнил он о дедушке. – Худощавый такой, среднего роста…
   – Здесь много кто ходит, мальчик. Всех и не упомнишь…
   – Ладно… До свидания…
   – Всего хорошего! Иди, любезный, иди с Богом…
     Домой Мишка не пошёл. От одной мыли, что опять придётся в одиночку коротать вечер среди зловонной квартирной тишины, его замутило. Но там оставалась его спортивная сумка. "Да фиг с ней, с этой сумкой! – решил он. – Не пойду обратно! Не хочу! Поеду к бабуле. Наверное, дед уже там… Мелочь на дорогу есть, сяду сейчас в автобус и… Всё равно завтра опять приезжать. Маму навещать. Вместе с дедуней. А, может, и с бабушкой. Вот завтра и захвачу свою сумку…"
  …Как выяснилось, в своих догадках Минька глубоко просчитался. Бабушка была одна и, едва открыв внуку дверь, она сначала облегчённо вздохнула, а затем отчитала его за то, что тот ушёл из дома, никому ничего не сообщив. Оказывается, дед уже два раза звонил из правобережья и очень волнуется, что парнишка исчез неизвестно куда. Пока последний раздевался, в прихожей вновь раздался телефонный звонок. "Подойди, Миш, сам, – откликнулась Тамара Васильевна. – Это, наверное, опять наш старик беспокоится…"
   – Мишуня?! – раздался в трубке взволнованный голос деда. – Это ты? Значит, ты у нас?.. Фу-у! Слава Богу! Гора с плеч… Где ж ты пропадал, внучик? Я тебя здесь жду, жду. Смотрю, сумка спортивная лежит, а самого нет…
   – Я тебя тоже долго ждал, дедунь, – отпарировал мальчишка. – Все глаза в окно проглядел… А потом сходил в магазин, купил для мамки яблок. Опять зашёл в квартиру, смотрю – тебя так и нет… Сходил в больницу, но меня туда не пустили… Потом поехал в левобережье…
   – Понятно… Мы просто где-то разминулись с тобой. Причём по времени – в каких-то секундах.
   – Наверное…
   – Ну ладно… Ты там кушай и ложись спать… Передай бабушке, что я останусь здесь, в Кириной квартире. А то поздно уже возвращаться… Заодно и вашего… этого… Дядю Борю покараулю. Может, заявится…
   – Дедунь, если он придёт, ты с ним там поосторожнее. Знаешь, какой это шкаф? Одной левой уложит…
   – Не переживай, Миш… Я – стреляный воробей. Мы его не силой, а хитростью брать будем. Не успеет и сигарету выкурить, как наряд милиции приедет… Так что не волнуйся. Дед у тебя не промах…         
   – Хорошо… Будем надеяться на лучшее…
   – Ты, Мишунь, передай ещё бабке, чтобы заватра к десяти утра подъезжала вместе с тобой к городской больнице. Я договорился, вас тоже пропустят. Поэтому буду ждать у входа. Ладно? Всё понял?
   – Да, дедунь, понял… А как там мама? Не лучше ей? – с камнем под сердцем еле выдавил мальчишка с утра волновавший его вопрос.
   – Пока всё так же. По-прежнему… – тяжело выдохнул из себя пожилой мужчина. – В сознание ещё не приходит. Медики склонны к положительному исходу, но… Загадывать пока рано… Я беседовал с лечащим врачом. Он сказал, что если улучшения не будет, то завтра маме начнут вводить новое лекарство. Более эффективное… Потому что наблюдаются кое-какие побочные осложнения. Но их должны подтвердить в лаборатории. По анализам крови… В любом случае надо надеяться на лучшее. Мама ещё совсем молодая. И организм у неё крепкий. Справится…
   – Ясно…
   – Ну ладно, Миш. Ты отдыхай. Тоже устал, наверное… Не забудете завтра приехать?
   – Что ты, деда! Конечно, приедем. Жди!
   – Тогда до завтра. Спокойной ночи!
   – И тебе того же!..
     Бабушкины макароны по-флотски уже дымились на кухонном столе. Давась тягучей слюной, Минька склонился над тарелкой и… через пару минут та оказалась пустой. Опорожнив вдогонку кружку чая с печеньем и сразу "поплыв" в сытой дрёме, подросток с трудом добрался до дедова дивана и в изнеможении рухнул на его пискнувшие пружины. Он уже не почувствовал, как бабуля осторожно сняла с него свитер и брюки, а затем укрыла мягким одеялом…

                6
     За ночь основательно подморозило. К утру сквозь туманную дымку проглянуло озябшее солнце, высветило бледные, редкие снежинки, витающие в прозрачном воздухе, и заискрилось миллиардами блёсток в придорожных сугробах. Откуда ни возмись выпорхнули красногрудые снегири и, тоненько пересвистываясь, расселись по тротуарным кустам, ловко шелуша высохшие гроздья сирени. Глядя на них, вездесущие воробьи пронеслись крикливыми стайками вдоль застывших улиц и, брезгливо присмотревшись к незамысловатому корму пунцовых сородичей, вновь укрылись под застрехами. Солнце, едва-едва обозрев сонные кварталы города, опять смежило веки и запахнулось плотной портьерой серых зимних облаков…    
     Тамара Васильевна перед отъездом на правый берег вместо лёгко-спортивной и основательно продуваемой шапочки-петушка заставила внука надеть старую, но ещё вполне приличную дедову ушанку. "А то пока до больницы доедешь, уши отвалятся, – пояснила она. – Смотри, на градуснике минус двадцать три. Не май месяц… Потом, когда к себе домой придёшь, и курточку сменишь на зимнюю. Заболеть-то недолго…"
  …Николай Иванович, накинув на плечи белый халат, уже поджидал их в дверях больницы. Бабушка и внук переоделись в гардеробе, натянули на себя такие же халаты, поднялись во главе с дедом на второй этаж, в реанимацию. Здесь к ним бесшумно подошла моложавая женщина в голубовато-зелёном хирургическом костюме, лицо которой наполовину прикрывала такого же цвета марлевая повязка. Кивнув Тамаре Васильевне и Мишке, она, как старого знакомого, доверительно взяла деда под локоть, отвела в сторону и, немного о чём-то поговорив с ним, жестом предложила посетителям пройти дальше по коридору.
     Они остановились около массивной двери, над которой слабо светилась табличка "БОКС №3". Плавно нажав на ручку, женщина-реаниматор пропустила вперёд деда с бабкой, а Миньку вежливым шёпотом попросила пройти к диванчику у окна и посидеть там. Тот хотел было возникнуть ("А почему мне нельзя?"), но встретившись с умоляющим взглядом Николая Ивановича, послушно отошёл в сторону. Однако через приоткрытую дверь бокса сумел разглядеть множество всяких трубочек, склянок, пробирок и мигающую разноцветными огоньками медицинскую аппаратуру, ежесекундно булькающую и пикающую на разные лады. Вот только лица матери он не увидел. Не успел. К тому же из бокса потянуло в коридор своеобразным, непривычно-отталкивающим запахом, пропитанным медикаментами и казённым бельём…
     Когда дверь, ведущая в реанимационную палату, мягко закрылась, Мишке стало не по себе. Его словно поочерёдно окатило несколькими волнами кряду – сначала парализующим и леденящим душу испугом, потом противной дрожью с холодной испариной по всему телу, и наконец безжалостной, беспощадной ненавистью ко всему, что составляло "образ жизни" Киры в последние месяцы и годы. Особо лютая злоба адресовалась пресловутому дяде Боре. В этом оцепеневшем состоянии мальчишка так и застыл, почти не шевелясь и чутко прислушиваясь к шорохам, доносящимся из бокса. И за эти несколько минут очень многое успел передумать и прочувствовать он, по-новому осознавая своё отношение к матери, такой родной, любимой, близкой, самой единственной и неповторимой в этом мире…
     "А если с ней что-то непоправимое случится? Как же я тогда? Один останусь? Как дальше жить-то?.. Нет, это невозможно! Этого не будет! Ни за что!.. Мама не должна умирать, она нужна нам. Мне, дедуле, бабушке. И мы ей тоже очень нужны. Ну как она без нас?..  Мамулечка, родненькая, самая хорошая из всех! Я тебя заклинаю – поправляйся, не умирай! Ты же сильная. С парашютом прыгала, других парашютисток спасала. Сама мне рассказывала… У тебя вон сколько наград! Даже медаль есть правительственная… А ещё ты всю свою группу в техникуме сделала комсомольской. Сто процентов твоих сверстников в комсомол вступили. Ведь смогла же их уговорить?.. К тому же, как я знаю, ты уже в шестнадцать лет не боялась вечерами ходить через деревенское кладбище. И ночами тоже… И весь Барский пруд по первому льду одна переходила. Не дрейфила…Значит, и сейчас найдёшь в себе силы подняться. Обязательно найдёшь! Ты у меня волевая!.. Боженька, родимый, любимый, если ты есть, то сделай, пожалуйста, так, чтобы моя мама выздоровела! А ещё очень прошу – отврати её от водки и вина! Навсегда!.. Я тебя на коленях умоляю, Боженька! Пожалуйста, помоги ей! Мамочке моей. Самой хорошей, самой дорогой на планете…"
  …Когда внук, бабушка и дед вышли из реанимации на больничный дворик, Мишку, как он ни сдерживался, всё-таки прорвало. Слёзы, так долго и мучительно подступавшие к его глазам, вдруг предательски хлынули по обеим щекам. Стараясь скрыть их от стариков и встречных прохожих, мальчишка нахлобучил шапку на самый нос и, сняв рукавицы, принялся энергично растирать будто бы замёрзшие щёки, незаметно смахивая с ресниц слипшиеся на морозе слезинки. Николай Иванович, осторожно покосившись на внука, без труда разгадал эту маленькую хитрость и, прекрасно осознавая, что творится сейчас на душе у подростка, обнял его за плечи, нагнулся и успокаивающе прошептал: "Мишань, а сегодня маме получше! Честное слово! Вчера она ещё не такой была… Я сейчас разговаривал с заместительницей начальника отделения и она сказала, что если не будет ухудшения – а к этому всё и идёт, тьфу, тьфу, тьфу! – то через два-три дня мама придёт в сознание и начнёт самостоятельно кушать. Без всяких там капельниц и глюкоз. Вот тогда и пригодятся ей твои яблочки. Правда!.. А там, глядишь, и выпишут скоро. Вернётся наша Кирочка домой… Так что не расстраивайся, внучок, раньше времени. Вот увидишь, скоро всё будет хорошо, всё нормализуется…"   
     В ответ Минька лишь смущённо кивнул и благодарно шмыгнул носом.
     Когда они пришли на улицу Тимирязева (в квартиру Киры), Тамара Васильевна, засучив рукава, принялась наводить "лоск" – постирала накопившееся грязное бельё, вымыла полы, приготовила обед, проветрила и прибрала жильё. Мишка помог бабушке с "подносом" чистой воды, а дед тем временем слетал в ближайший магазин и затарился продуктами. Общими усилиями квартира Феоктистовых обрела вскоре фешенебельно-жизнеспособный вид. После обеда Мишка с удовольствием помылся, переоделся во всё чистое, аккуратно сложил в своей комнате приготовленную бабулей одежду для школы. Потом засел за домашние уроки, а дедуня ещё раз провёл на кухне тщательный "шмон", надеясь всё же отыскать какую-нибудь ёмкость из-под "отравы", через которую его дочь угодила на больничную койку. Он даже на антресоли не поленился заглянуть. Но – увы! – опять безрезультатно.
     "Неужели Кира так мощно деградировала, что начала уже пить разные химпрепараты и одеколоны с лосьонами? – размышлял про себя Николай Иванович. – Неужто эта дурная тяга к выпивке сильнее её здравого смысла? Значит, она уже стала зависимой от… этого… как его?.. кайфа?  Попросту говоря, превратилась в алкоголичку?.. А может, и на наркотики перешла?.. Бр-р-р… Что же ты делаешь, доченька? Постыдилась бы людей! Ведь мы тебя не в угоду водке воспитывали. Это самая последняя быдлота, тупьё, рвань и пьянь подзаборная не чувствует угрызений совести. У них вся дремучая и сермяжная родня испокон веков этим занималась. А ты? Неужели в тебе не срабатывают гены интеллигентных предков? Ведь твой прапрадед дворянином был. У него в Смоленской губернии огромное имение стояло. Пять тысяч душ крепостных… И вообще… Разве вино – это выход?! Это слабость и безволие! Неумение управлять своими чувствами и эмоциями! Кроме могилы, этот путь никуда не приведёт. И ты прекрасно знаешь о том, Кирочка! Так почему же? Почему?! Почему алкоголь для тебя выше жизни? Выше родственников и самой Вселенной? Выше веры в Бога, оптимизма и созидания?.. Ведь на тебе сын, Кира! Кого ты из него воспитываешь? Что он здесь видит?.. Эх, Мишка,Мишка! Славный парень! Жаль, не спохватился ты вовремя, внучок. Не помешал этому хлюсту – дяде Боре. Не лежать бы сейчас мамке в реанимации…"
     Ближе к вечеру бабушка засобиралась домой. "Поесть я тебе на завтра приготовила, – сказала она внуку. – Утром покушаешь и ступай в школу. А потом приезжай к нам. Поживёшь пока у нас, ведь до каникул всего несколько дней осталось. От нас и в школу будешь ездить. А там, наверное, и маму выпишут из больницы…"               
     Дед с ней не поехал. Решил пока побыть с Мишкой. Сразиться с ним в шахматы, посмотреть по телевизору "Время", а потом, где-нибудь около десяти вечера, позвонить из автомата в реанимацию, вновь справиться у дежурного врача о состоянии дочери. "Может, и ночевать здесь останусь. Уж очень хочется мне встретить этого прощелыгу ночного – дядю Борю," – не терял он в душе своих тайных надежд. Минька смутно догадался о намерениях деда и, когда они остались вдвоём, высказал своё предположение о том, что дядя Боря вряд ли сегодня заявится, поскольку в воскресенье спиртным официально не торгуют (в магазинах), а трезвым и без вина тот никогда ещё сюда не приходил… Как бы там ни было, Николай Иванович всё же высидел до половины десятого, после чего оделся и, сказав внуку, что скоро вернётся, отправился звонить в больницу.
     Не успел Мишка прокрутить ручку ПТК по всем телеканалам (одно из его любимых занятий), как в прихожей отчётливо заскрежетал дверной замок. Через пять секунд дед уже был в большой комнате.
   – Мишутка! – выкрикнул он с порога. – Я иду в больницу. Подежурю там около Киры…
   – Что-то серьёзное? – упало в желудок Минькино сердце.
   – Пока нет… Не беспокойся!.. Я сейчас поговорил с главврачом по телефону. Он сказал, что у мамы этой ночью будет… Как это? Переломный кризис, вот!..
   – А что это?
   – Ну… Так сразу не объяснишь… В общем, завтра к утру мама должна выйти из бессознательного состояния. Медики определили именно этот очень важный момент. По всей вероятности, ей станет лучше…
   – Да-а?.. Хм… А если не станет?
   – Давай не будем о плохом, ладно? Я тебе обещал, Мишань? Значит, всё так и случится!.. Утром я вернусь и скажу тебе, что всё уже позади. Всё теперь хорошо… Впрочем, не стоит торопить события. Утро вечера, как говорится…
   – Дедунь, а тебе обязательно надо дежурить в больнице?.. Ты ведь за последние дни не выходишь оттуда! Устал, осунулся… Тебе бы поспать как следует, отдохнуть хорошенечко. А не по реанимациям бегать… Хочешь, я пойду, подежурю?
   – Нет-нет!.. И не вздумай!.. Тебе сил перед школой набираться нужно. А я уж… Как-нибудь… Утром своему шефу позвоню, объяснюсь. Думаю, даст мне несколько деньков на отгулы. Не для себя же прошу!..
   – Ты утром придёшь сюда?.. Расскажешь, как там мама?
   – Обязательно, Миш! Жди меня!.. Ради такого случая я тебе разрешаю первые два урока в школе пропустить. Ничего страшного… Если наша Кирочка поправится, мы с тобой всё компенсируем и наверстаем, правда? Главное, чтобы она на ноги встала. Доченька наша… и мамочка…
   – Конечно…
   – Ну… Тогда я побежал… Мне кажется, от моего присутствия Кире легче станет. И она точно выйдет из кризиса. Вот увидишь!
   – Хорошо бы… Я буду молиться за вас… Хоть и не умею…
   – Спасибо, внучик! Добрая ты душа!.. Я пойду, а ты ложись, спи. И думай только о хорошем. Договорились?
   – Ладно…
   – Ну всё! Пока!..
   – Пока, дедунь! Удачи тебе… И маме…
  …По телеку шла эстрадная дискотека. "Лохматые и нечёсанные" гитаристы усердно ломались на сцене, изображая шизонутых мальчиков, которых не пускают в туалет. Их кривляния подогревались фанатично завывающей на разные голоса публикой, "ощетинившейся" поднятыми кверху руками. И всё это визжащее безумие утопало в сплошном дыму, в призрачной полутьме, раздираемой яркими вспышками разноцветных прожекторов и стробоскопов. Миньку поначалу увлекло это зрелище, но  слишком затянувшиеся музыкальные инсинуации у вошедших в раж исплнителей довольно скоро вызвали у него закономерное притупление внимания к происходящему на экране. Тем более, что время неизбежно клонилось к "отбою". В конце концов мальчишка всё же заклевал носом перед надрывающимся в "металлическом" экстазе телевизором…
     Из забытья вывел его пронзительный звонок. Очнувшись, парнишка не сразу сообразил, откуда раздался сигнал – то ли из прихожей, то ли это донеслось от нагромождения звуков неокончившейся ещё теледискотеки? Он посмотрел на настенные часы и… не поверил глазам – стрелки показывали без десяти час! "Неужели деда из больницы завернули? – подумал Мишка. – Тогда почему он так долго шёл?" Через мгновение вновь раздался звонок, теперь уже определённо в дверь. "Наверное, что-то непредвиденное произошло," – решил пацан, зажигая в прихожей свет. Но тут же спохватился: "У дедули есть свой ключ! Зачем ему звонить?" На всякий случай, подойдя к двери и придав голосу побольше "металла", он внушительно рявкнул:
   – Кто там?
     Из подъездного коридора послышалось лёгкое шебуршание и покашливание, после чего мужским голосом спросили:
   – Кира дома?
     Минька, не разобрав интонации и тембра, повторил:
   – А кто это спрашивает?
     За дверью опять пошуршали, покряхтели, а затем еле слышно пробубнили что-то грубое относительно "кожаного пальто". А ещё какого-то коня. И больше – ни звука…
     В последней реплике Миньке почудились весьма знакомые нотки. Ещё раз мысленно прокрутив услышанное, он встрепенулся: "Неужели дядя Боря?" Боясь поверить своим предположениям, он осторожно, стараясь не звенеть связкой ключей, слегка приоткрыл дверь и… был поражён, что не ошибся. Пресловутый Борис Батькович собственной персоной переминался с ноги на ногу на их лестничной площадке и, похоже, был в последней стадии подпития. Мужчина судорожными движениями хватался за перила, вероятно, стараясь как можно прочнее зафиксироваться в вертикальном положении. На плече у него висела довольно объёмная сумка из брезентовой ткани, которая заметно усугубляла состояние чёткого равновесия. О её содержимом не стоило труда догадаться – в глубине ноши отчётливо позвякивало бутылочное стекло. "Во, мля!.. Где это только достал? Ночью да ещё в выходной?!" – удивился мальчишка, прикидывая в уме, как поступить с незваным визитёром.
   – Знаеш-шь что? – прогнусавил тот, продолжая раскачиваться "ванькой-встанькой". – Вы меня из… извините… Я к-ключи от квартиры посеял. Потерял где-то… Реш-шил к вам наведаться. Д… До утра… П-пустите?
     Мишка, памятуя о желании деда встретиться с этим "хлюстом", тяжело вздохнул и без долгих предисловий пригласил "долгожданного" гостя пройти в квартиру. "Только ноги вытирайте и разувайтесь! – назидательно буркнул он. – Как раз сегодня полы вымыли…" Боком-боком, сопя и гремя сумкой, дядя Боря ввалился в прихожую и облегчённо выдохнул:
   – Фу-у!.. Спас-сибо!.. Теперь не замёрзну…
   – Раздевайтесь!..
   – А… А где… Кира-то где?.. М-мама твоя?
   – А мама сегодня в вечернюю смену. У неё круглосуточный сеанс в вычислительном центре. Скоро должна прийти, – не моргнув глазом, соврал парнишка, притупляя бдительность гостя и надеясь любыми способами задержать его до прихода деда из больницы.
     Минька проводил дядю Борю на кухню (вместе с сумкой, конечно), разрешил там закурить, а сам, покрутившись туда-сюда для отвода глаз, сделал вид, что собирается отправиться на "боковую". Выключил в большой комнате телевизор, сходил в туалет и, демонстративно потягиваясь и зевая, заглянул на кухню.
   – Всё в порядке? – зондируя обстановку, спросил он у дяди Бори, наливающего в стакан вино. – Гм… Вы посидите тут ещё немножко… Мама вот-вот придёт… Она сейчас. Скоро… А я пока прилягу. Завтра утром в школу…
   – Валяй, Миш-ш! – просипел в ответ визитёр и залпом осушил стакан. Крякнув, опомнился: – Так, значит, завтра р-рабочий день уже? Фу ты!.. А разве не в-воскресенье?
   – Сегодня понедельник. Второй час ночи. Вернее – утра. Через шесть часов начнётся новая трудовая неделя, – с издёвкой бросил пацан.
   – Д-да-а?.. М-м… Ну и… Х-х… Хрен с ней! – безаппеляционно констатировал гость, отмахнувшись рукой и закуривая новую сигарету. – Как там, в п-поговорке?.. "Гудит, как улей, родной з-завод. А мне-то х… ли? Е…ись он в рот!" Ха-ха-ха…
   – Метко… – подытожил мальчишка и брезгливо скривился. – Ладно, я пошёл…
   – Сч-частливых сновидений!..
     Минька прошлёпал в свою комнату. Не зажигая света, он подошёл к окну и, всматриваясь в темень зимней ночи, стал лихорадочно соображать. "Сейчас половина второго ночи. До прихода деда – минимум семь часов… Может, позвонить из автомата бабуле? Попросить, чтобы она звякнула в реанимацию и передала деду, что этот дятел сидит у меня в дугу пьяный? Можно брать голыми руками?.. Чёрт! Вообще-то поздно уже. Только переполошу её. Да и не станет она звонить в больницу в такое время… Ладно! Буду ждать до утра. Осталось не так уж и много. Дедуля скоро придёт. И тогда… Сейчас моя задача – "накачать" этого Борю до такой степени, чтобы он вырубился прямо на кухне. И не встал до десяти утра. Главное – не отпускать его из дома… Впрочем, тот и без моей помощи уже здорово надрался. Думаю, до горизонтального положения осталось ему совсем немного…"
     Поразмышляв в таком духе ещё пару минут, Мишка решительно направился к кухне и… Каково же было его изумление, когда он обнаружил дядю Борю уже под столом. Подложив под голову свою драгоценную сумку, тот, бесцеремонно развалившись на полу, оглашал кухню мощным, многотональным храпом. Парнишка, тихо щёлкнув выключателем, закрыл за собой дверь и присел в большой комнате на кресло. Ему оставалось только порадоваться, что без лишней канители всё пока обошлось как нельзя лучше…      

                7
     Утром Минька проснулся в половине десятого. Проснулся на Кириной кровати, на которую прилёг, не раздеваясь, почти под утро, всю ночь продежурив около пьяного визитёра. Взглянув на настенные часы, он обрадовался и встревожился одновременно. Судя по доносящимся из кухни звукам, дядя Боря находился ещё в квартире (его полубредовое мурлыканье ни с чем нельзя было спутать), однако родного и до боли знакомого баритона деда слышно не было. "Выходит, дедуля из реанимации так и не пришёл? – поразился мальчишка. – Где ж его так долго носит?" Потерев гудящие от недосыпа виски, Мишка встал с кровати и приоткрыл дверь на кухню. Злополучный гостенёк сидел за обеденным столом в единственном количестве, был цел и невредим. Более того – он уже успешно приступил к опохмелке и восседал теперь на табурете со стаканом в руке, самым невинным образом потягивая из него какую-то вонюченькую краснину.
     "А где дед?" – хотел было спросить у него парнишка, но вовремя осёкся. Лишь непроизвольно кивнул головой и нервно поёжился.
   – А-а, Мишка! – ничуть не смутился дядя Боря. – Заходи, гостем будешь! Ха-ха-ха!.. Присаживайся!.. Так что же ты, парень, заливал мне ночью про свою мать? А-а? Куда ж она подевалась? Уже давно утро, а её всё нет и нет… Сказал – скоро придёт, а уж обед на носу… Куда она могла уйти?.. Ну, чего молчим?
   – Говорил ей миллион раз: поставь телефон! – нашёлся пацан. – А она одно только твердит: меня не ставят, положено в первую очередь льготникам, а я – мордой не вышла, даже как мать-одиночка… Вот теперь и домысливай – где её может носить?.. Скорее всего, осталась на сверхурочные. Зарабатывает отгулы за прогулы…
   – Ну ладно, ладно! – сразу смягчился мужчина. – Бог с ней, с матерью. Придёт, никуда не денется… Давай-ка лучше дёрнем по десять капель. Как, не слабо?.. А то, понимаешь, компании не хватает. Вместе-то оно веселее…
     Плеснул полстакана, протянул Мишке.
   – Не-е, не буду я! – запротестовал тот. – Я вино не пью! Вы чё?.. Вот придёт мамка, тогда с ней и врежете. За всё хорошее… Она, наверное, уже вышла с работы. Домой идёт. Точно! Я знаю. У них это бывает. Такое…
   – И часто бывает? – хитровато прищурив глаза, съязвил визитёр.
   – Не знаю, но бывает, – словно не поняв намёка, отпарировал мальчишка.
   – А ты сам-то… почему не в школе? Уроки вроде бы давно начались… Или меня пасёшь?
   – Зачем? – искренне удивился Минька прозорливости гостя и покраснел. – Никого я не пасу… У меня освобождение. На два дня… – тут же соврал он.
   – О эр зэ? – поинтересовался мужчина.
   – А что это?
   – Очень резко завязал, – с плутовской ухмылкой пояснил тот. – Или наоборот? Похмельный синдром скрутил? Ха-ха…
   – Ага! – в тон ему тут же ответил пацан. – Считайте, что так. Скрутил…
   – Тогда пей! Лечись!
   – Боюсь, вам не останется, – вежливо подытожил разговор Мишка и многозначительно взглянул под стол, где лежала дяди Борина сумка с "керосином".
   – Может, ты и прав, – хихикнул гостенёк и тоже покосился под ноги. – Ув-важаю! Молодец! Понимаешь ситуацию. Х-хвалю!..
   – Ну ладно… – демонстративно зевнул парнишка, пытаясь сменить "декорацию". – Вы тут побухайте ещё немного, а я на улицу сбегаю. Приятелю позвоню… 
   – Валяй!.. Я посижу…      
     Когда Минька захлопнул за собой дверь, вслед ему по всему подъезду разухабисто понеслось:
                Конфетки-бара-аночки-и,
                Словно лебеди, са-аночки-и…
     Вероятно, скуки ради визитёр решил поразвлекать самого себя.
                Ой вы, кони залётные-е –
                Слышна песнь с облучка-а…
     Парнишка недовольно покачал головой и, покосившись на соседские квартиры, кубарем спустился на нижнюю площадку. Полетел к телефону-автомату, что за углом… Едва сдерживая всё возрастающую ненависть к дяде Боре, он дрожащими руками извлёк из кармана две копейки, бросил их в монетную щель аппарата и набрал номер бабушки. Через пару секунд раздалась очередь длинных басовитых гудков. Однако к телефону никто не подходил. Решив, что неправильно набрал номер, Минька повторил вызов. И опять – одни лишь гудки…
     "Только этого мне ещё не хватало! – в сердцах опустил он трубку на рычаг. – Куда все подевались-то?.. Дед никак из больницы не пожалует, бабуля тоже слиняла. Тьфу ты! Чтоб вас!.. И чего теперь прикажете делать? Караулить этого алкаша? Сидеть с ним в квартире до вечера? Нюхать его блевотную выпивку и сигаретный дым?.. Вот не было печали… Может, в школу пойти? Хотя бы для того, чтобы Ксюху лишний раз увидеть? Полюбоваться на неё, Снегурочку мою? Глядишь, настроение поднимется?.. Да-а, как же. Щас! Будет тебе и снегурка, и русалка одновременно! Уйдёшь, а этот синюшник в доме чего-нибудь скоммуниздит. Потом расхлёбывай… Не-ет, видно, придётся пока в квартире поторчать. Не исключено, что дед с минуты на минуту вернётся. Вот тогда все мои страдания сразу оправдаются. Он этого Борю за шкирман и –  в ментовку! А там ребята по всем правилам его раскрутят – что пил, когда и с кем? Какой дряни подливал в вино? После чего – пожалте, господин бабник, с вещами на нары! В Колыму! На рудники… Н-да-а. Мечтать не вредно. А время идёт. Но дед с бабкой не появляются… Значит, остаётся ждать. До победного. Возможно, совсем недолго…"
  …Дядя Боря уже не попадал окурком в пепельницу. Осовевшими глазами он уставился на Мишку, когда тот пришёл с улицы, и после некоторой паузы, видимо, сообразив наконец, кто перед ним стоит, уронил голову на грудь и промычал очередной куплет своей старорежимной песенки:
                Гимназистки румя-яные,
                От мороза чуть пья-яные,
                Грациозно сбива-ают
                Рыхлый снег с каблучка-а…
     Минька уговорил его дёрнуть ещё один стаканчик. Для "закрепления". После чего великодушно предложил обосноваться на том же месте – под столом. "Потому что в таком виде вас сразу заметут в вытрезвитель," – пояснил он. Визитёр, немного поколебавшись, предложение принял и, совсем позабыв о маме Кире, через три минуты принялся старательно выводить на полу "марш Храповицкого", свернувшись калачиком рядом со своей незабвенной сумкой…
     Прошёл час, затем другой. Парнишка извёлся от ожидания, но ни деда, ни бабки всё ещё не было. Он на скорую руку поклевал тушёнки, выуженной из холодильника, выпил холодного чаю с батоном, намазанным вареньем, и подошёл к входной двери. Из подъезда ничего утешительно не доносилось… "Чего они там, сговорились, что ли? – психанул вдруг мальчишка, пнул лежащие в прихожей дяди Борины "бахилы" и прошёл в большую комнату. Встал у окна. – То одного нет, то до другой не дозвонишься! Тьфу!.. А я сиди тут, как привязанный. Сторожи этого раздолбая слюнявого. Нюхай его носки грязные… Ну нет! Всё! Хватит! Лопнуло моё терпение! Нету больше сил ждать!.. Пойду сам в больницу. Если что с матерью – лучше сразу узнать!.. А этот козёл ещё долго, наверно, не оклемается. Подождёт…"
     В реанимацию его, как и в прошлый раз, одного не пустили. "Только со взрослыми!" – безаппеляционно констатировала дежурная. Не добившись никакой информации и от гардеробщицы, Мишка, завернув за угол здания, через другой подъезд проник в приёмный покой. Две пожилые тётки, сидевшие там, выслушали его более внимательно и сочувственно, чем в вестибюле центрального входа. Одна из них, попросив подростка посидеть пока на кушетке, связалась по внутреннему телефону с реанимацией.
   – Да-да, это её сын тут спрашивает. И внук Соболева. Николая Ивановича… Что-о?.. Правда?.. Угу, угу… Ну надо же. Дела-а… О-хо-хо… Понятно. Да, понятно!.. Хорошо, хорошо!.. Да, так и передам… Угу… Ну всё…
     Минька весь подобрался, чувствуя, что произошло что-то из ряда вон. Когда тётка положила трубку и посмотрела на него озадаченно-тревожным взглядом, он даже привстал.
   – Хм-м… Значит так. Ты вот что, парень… – она попыталась придать своему голосу уверенность и спокойствие. – Как тебя? Миша?.. Так вот… Ты не волнуйся, мальчик, всё нормально… Тебе передали, чтобы ты шёл домой…
   – Кто передал?
   – Ну… Наверное, родственники твои… Я не знаю, кто там сейчас в реанимации? Дедушка, бабушка?.. Они просили передать, чтобы ты шёл домой и ждал их. Кто-то из них сейчас подойдёт… Далеко живёшь-то? Не замёрзнешь, пока идёшь?
   – Да нет, здесь рядом…
   – Ну вот и хорошо! Замечательно!.. Так что ступай, Миша. Иди побыстрее домой. Сейчас к тебе подойдут… И ни о чём плохом не думай! Слышишь?.. Всё будет нормально!..
     С тяжёлым предчувствием мальчишка вышел на улицу. В словах, сказанных женщиной из "приёмки", да и во всём её поведении, сквозила явная фальш, ощущалась какая-то недоговорённость. Мишка уловил это сразу. "Что же делать? – подумал он, ёжась от мороза и озираясь по сторонам. – Опять идти домой? И снова мучиться в ожиданиях? Да ещё Борю этого тошного снова там ублажать?.. Ч-чёрт!.. Не могу я сейчас в квартире сидеть! Не могу и не хочу! Не буду!.. Ладно, покручусь пока здесь, около больницы. Ведь когда-нибудь дед или бабка должны выйти из неё? А если совсем уж замёрзну, то посижу в вестибюле… Но домой не пойду! Однозначно!.. Похоже, здесь произошло что-то очень серьёзное. Факт!.. И мне нужно быть в курсе…"
     Когда парнишка отматывал вокруг стационара второй круг и намеревался уже юркнуть в больничный "предбанник", чтобы согреться, ему в голову неожиданно пришла шальная и довольно дикая мысль: "А ведь здесь, за поворотом, находится городской морг. А что, если… Нет, я не хочу думать о плохом! С мамкой не должно ничего такого случиться!.. Просто… Если мимо пройти, посмотреть?.. А вдруг… Вдруг что-нибудь прояснится? Какие-то детали всплывут?.. Хрен его знает, тут уж во всё поверишь…"
     Он нерешительно затоптался на месте, пытаясь в морозной дымке разглядеть мрачные кирпичные постройки патологоанатомического отделения больницы. Однако ничего особенного не приметил, кроме небольшой группки людей, медленно шагающих в сторону стационара… Они шли ему навстречу. Шли осторожно, тихо, неторопливо, словно прогуливаясь по заснеженным аллейкам больничного городка. Впереди три женщины, сзади – двое мужчин. Одну из женщин держали под руки. Она ступала тяжело, неуверенно, с трудом передвигая ногами. Остальные, понурив головы, медленно плелись рядом.
     Мишка отвёл было взгляд, но приглушённые всхлипы, которые донеслись вдруг со стороны этой процессии, насторожили его и заставили присмотреться повнимательнее. Когда те пятеро подошли совсем близко, мальчишка, не веря глазам своим, внезапно обнаружил, что одна из женщин (именно та, которую вели под руки) – его бабушка, Тамара Васильевна… Первым его порывом было как следует протереть глаза и вновь вглядеться в лица. Затем, когда "видение" не исчезло, он хотел сразу же подбежать к бабуле, обнять её и расспросить обо всём случившемся. Однако не сделал этого – ноги совсем отказались слушаться. А вскоре остатками подросткового сознания и вовсе овладел бесконтрольный, ледяной страх.
     "Всё! – словно мощный хлопок раздался в ушах у Мишки, и он почувствовал, как его руки и ноги начали неметь. – Всё! Теперь всё ясно!.. Ведь они идут из морга, плачут… На бабушке чёрная шаль… Всё!.. Значит, нету больше мамки… Нету! Умерла!.. Всё! Всё!.. И никогда больше не будет. Никогда!.. Нет больше моей мамулечки… Её уже нет… в живых… Всё!.."
     Ничего не соображая, парнишка попятился назад, за угол, развернулся на непослушных ногах и засеменил к дому. Слёзы навернулись сами собой, он машинально стал смахивать их с лица рукавом куртки. Прохожие испуганно шарахались в стороны и удивлённо оглядывались, но Минька ничего не замечал вокруг. Он лишь, всхлипывая, бормотал на ходу: "Я убью его! Убью!.. Никуда не денется, сволочь!.. Всё равно найду! Найду и убью!.. Пусть меня посадят, пусть! Мне теперь такая жизнь тоже не нужна… Что он сделал с мамкой? Что?!.. Убью гадину! Задушу! Башку оторву!.. Падлой буду, если не отомщу за мамку!.. Я убью его! Убью, как собаку!.."
     Когда мальчишка влетел в квартиру, дядя Боря "почивал" на прежнем месте. По увеличенному ассортименту пустых бутылок можно было предположить, что дорогой "гостенёк" позволил себе ещё немного расслабиться. Тихо, сам с собою, в одну, как говорится, харю. Однако это обстоятельство Мишку волновало теперь меньше всего.
   – Вставай, чмо! – наподдал он ботинком под зад развалившегося "квартиранта". – Вставай, я сказал! Быстро!.. Не понял, что ли? Сука!.. Резать тебя буду! – и, схватив со стола хлебный нож, опустился на колени. Визитёр, не меняя положения, процедил сквозь слюнявый рот:
                Всё прошло, всё умча-алося-я
                В безвозвра-атную да-аль…
                Ничего не оста-алося-я,
                Лишь тоска да печа-аль…
     Это окончательно вывело Миньку из себя. Он протиснулся под стол, рывком задрал кверху дяди Борин свитер и, придерживая его левой рукой, правой крепко сжал рукоять ножа, примериваясь, в какое место лучше ударить. Мальчишке отчётливо представилось, как сейчас заострённая сталь металла, прорвав кожу, упруго вонзится в тело, багровой струёй брызнет тёплая кровь, и в судорогах забьётся его жертва, ещё обильнее орошая кроваво-липкими разводами кухонный пол. И всё это произойдёт на его глазах, содеянное от его собственных рук…
     Несколько долгих секунд подросток колебался. Лютая злоба, переполнявшая его, сменялась жутким страхом и нерешительностью. Наконец, не выдержав напряжения, он отбросил нож в сторону и застонал от беспомощности и парализующей волю раздавленности. Нет, не сможет он убить человека! Вот так, своими руками, даже при помощи ножа. Не сможет, с какой бы ненавистью к нему не относился!.. Ему вдруг неожиданно вспомнился отец. Интересно, как тот воспримет известие о смерти Киры? Если, конечно, сам ещё жив?.. И вообще… Что с ними дальше со всеми будет? Где взять сил, чтобы выстоять и пережить эту трагедию?.. В одном Мишка был полностью уверен – в сложившейся ситуации с дядей Борей отец наверняка нашёл бы удачный способ отомстить своему обидчику. Убедительно и не раздумывая. По полной программе…

                8
  …Пресловутый визитёр продолжал безмятежно храпеть, а Минька сидел рядом на полу, не представляя, что ещё можно предпринять. Сколько он так проторчал на кухне? Час, два или всего пять минут? Парнишка не знал. Вернее, не помнил… Из головы его не выходила картина, увиденная на больничном дворе. Но сейчас пацану казалось, что это была лишь досадная ошибка, что всё это неправда, помутнение рассудка, мираж, который мог пригрезиться от мощного недосыпания. Стоит лишь как следует встряхнуться, протереть глаза, ущипнуть себя за ухо – и вся эта скверна мигом исчезнет! Испарится!.. Однако сколько он ни тёр воспалённые веки и ни тряс свинцовой головой, распростёртый на полу Борис Батькович не исчезал. Следовательно, исходя из логики, оставалось реальным и то, что увидел он недавно около больницы, недалеко от морга…
     Из забытья Мишку вывело слабое покашливание дяди Бори. Чихнув пару раз, тот приподнялся, сел на полу поудобнее и тупо воззрился на мальчишку. Не говоря ни слова, последний подошёл к столу, налил в липкий стакан очередную порцию "горячительного" и протянул его мужчине, под стол. Гость, судорожно сглотнув слюну, вцепился дрожащими руками в гранёное стекло и медленно, глоток за глотком, выжлогтил всё содержимое посудины. Удовлетворённо крякнув, он вытер рукавом засаленный рот и, подняв глаза, просипел:
   – Благодарствую!
   – На здоровье! – в тон ему ответил парнишка.
   – Хм… Сейчас утро или ночь?
   – Скоро стемнеет. Уже вечер…
   – А Кира так и не пришла?
   – Идёт… Сейчас придёт… Очень скоро… Наконец-то останетесь вместе… Вдвоём…
   – Ладно… Я пока опять… покемарю… Разбудишь?
   – Непременно!..
     Через минуту из-под стола дядя Боря пробубнявил своё коронное:
                Конф-фетки-бараночки-и…
                Словно лебеди, са-аночки-и…
После чего опять монотонно и фривольно захрапел. Мальчишка досадливо поморщился, сплюнул под ноги, посмотрел за окно и… Идея пришла к нему в голову сама по себе, не напрашиваясь. Словно кто-то прошептал её прямо в ухо. Он закупорил на вертушки обе кухонные форточки, подошёл к газовой плите, открыл сразу все конфорки и, плотно закрыв за собой дверь, прошёл в большую комнату. Посмотрел, всё ли в квартире на месте, нет ли беспорядка. Затем нащупал в кармане связку ключей, погасил свет в прихожей и, прошептав "Скоро будут тебе конфетки! Вместе с бараночками!", запер входную дверь и вышел на улицу.
     За "Универсамом" он свернул к лесу. Благо, до него было рукой подать. Ускоряя на ходу шаги, Мишка отметил, что чем дальше уходит от дома, тем сильнее овладевает им внутреннее беспокойство. С каждой минутой тревога под сердцем всё ощутимее сдавливала взбудораженное сознание. Пацану стало казаться, что вот-вот кто-нибудь сейчас окликнет его или догонит, заломает руки, защёлкнет на них наручники и с силой впихнёт в заплёванный, холодный автофургон… Перед самым лесом парнишка не выдержал и побежал. Узенькая заснеженная тропинка причудливо петляла между сосен, уводя его всё глубже в лесной массив – туда, где встречи с людьми были маловероятны. Наконец он остановился, чтобы отдышаться и оглядеться.
     Метрах в тридцати от Миньки, немного в стороне от его тропы, на небольшой утоптанной площадке стояла компания из молодых парней. Они, азартно жестикулируя и усердно дымя сигаретами, оглашали окрестности таким отборнейшим матом, который даже искушённому русскому уху показался бы слишком "замысловатым". Видимо, капитально "приняв за воротник", переростки, дико хохоча и панибратски похлопывая друг друга, в настоящий момент были уже не в состоянии замечать кого-либо. Однако, когда Мишка, не глядя в их сторону, попытался пролететь мимо, один из парней всё-таки окликнул:
   – Эй ты, сучонок! В шапке пидарной!.. Куревом не богат?.. Чего молчишь-то?..
     Минька съёжился и, отрицательно помотав головой, прибавил шагу. Но тот, кто кричал, не унимался. Держа в руке недопитый стакан и картинно рисуясь перед "своими", он, решив оставить за собой последнее слово, продолжил выпендрёж:
   – Вот зараза, ё-ё… Не реагирует… Слушай, ты! Раздолбай гнутый! Тебе рот зашили, да? Совсем онемел?.. Тьфу, блин! Поднести ему, что ли? П…дюлей?.. А то, похоже, мается с похмелья мальчик. Русских слов не понимает…
     Взрыв одобрительного смеха шквалом разнёсся по лесу.
   – Ладно! Хер с тобой!.. Вали отсюда! И побыстрей… А то с моего похмелья два дня потом отходить будешь. В реанимации… Ха-ха-ха-ха!.. – и остряк-самоучка ловко выплеснул остатки вина себе в рот, словно в раззявленную воронку водосточной трубы. Даже булькнуло похоже…
  …Мишка, ещё сильнее съёжившись и нахохлившись, уходил всё дальше и дальше в лес. Делал он это бессознательно, лишь бы скорее остаться одному, побыть вдалеке от бестолково снующего общества и от суетливого города. Тропинка вела к огородам, но в это время года по ней практически никто не ходил. Отмерив ещё несколько зигзагов, мальчишка понял, что идти дальше больше не сможет. Надо было присесть куда-нибудь, отдышаться и отойти от всего случившегося.
     Минька сошёл с тропы, пробрался по сугробам к пригорку, где росли крепкие высокие сосны. Место здесь было повыше и снегу поменьше. Утоптав небольшой пятачок, он наломал с растущих рядом ёлок несколько веток попушистее, бросил себе под ноги и в изнеможении плюхнулся на них, прислонившись спиной к сосне. Поглубже натянул шапку на голову, поднял воротник у куртки, поправил рукавицы, обхватил колени руками и, закрыв глаза, задумался…
     За сегодняшний день, как ему показалось, он повзрослел сразу на несколько лет. Столько событий пережито буквально за считанные часы! Как быть дальше и что случится в ближайшее время – об этом он не думал. Вернее, не мог думать, поскольку чувствовал, как сознание его начало медленно разлагаться в цепких, ледяных метастазах абсолютного безразличия. Единственное, чего хотел бы он сейчас желать – это скорейшего завершения злосчастной цепочки всех трагических событий, быстрейшего наступления Нового года и… если уж не избежать колонии для несовершеннолетних, то чтоб хотя бы раз в три месяца его навещала там Ксюша Невская – его вдохновительница, его талисман и оберег, его самая милая и самая дорогая на свете "русалочка"…
     Почти бессонная предыдущая ночь всё же дала о себе знать, и Мишка, сжавшись ещё плотнее, совсем не почувствовал, как мягко и нежно завис над неосязаемой условной чертой, которая таинственным, магическим образом плавно отделяет сон от яви…
  …Когда он открыл глаза, а правильнее, продрал их, – вокруг уже было абсолютно темно. Серые зимние сумерки сменились чернильной ночной мглой. Только снег, слабо искрящийся под ногами, ещё возможно было различить. Очень долго парнишка не мог сообразить: где он и что с ним? А когда окружающая действительность стала наконец проясняться, Минька вдруг с ужасом обнаружил, что не чувствует своего тела. Попытался было встать, но вместо этого лишь перевернулся набок, не в состоянии пошевелить руками или ногами. Тогда, ещё не смея поверить во всю сложность своего положения, он попробовал ползти, но скоро убедился, что и эти телодвижения не приносят желаемых результатов. Тем более, что в сгустившейся темноте он полностью потерял ориентацию. Искрящиеся сугробы, деревья и кусты вечернего леса в суровом молчании отрешённо застыли под ледяным покрывалом мерцающих в небе звёзд. "Неужели я так долго проспал? – подумал мальчишка. – Как же мне теперь выбираться отсюда?" Ещё минут десять побарахтавшись в сугробах, Мишка окончательно выбился из сил и, ткнувшись лицом в снег, горько и обречённо заплакал.
   – Мама! Мамочка! – не узнавая своего голоса, просипел он в лесную темень. – Спаси меня, мамуля! Я замерзаю!.. Мне очень холодно! Очень!.. Спаси меня! Согрей! Согрей, мама! Помоги!.. Я замёрз. Мне плохо. Очень плохо. Холодно! Жутко холодно!.. Спаси! Помоги, мамочка!.. Отогрей, мамуля! Пожалуйста! Спаси меня!..
     Приподняв голову, парнишка перевёл дух и… его внезапно передёрнуло. "Какая мамочка? Какую мамулю ты зовёшь, кретин? – чертыхнулся он про себя. – Нет больше мамки! Всё! Нету её! Запомни!.. Ушла она. Навсегда!.. И не ори больше на весь лес!.."
     Из глубины подсознания Минька вдруг услышал хрипловатый голос дяди Бори. "Что, съел, пацан? – ядовито произнёс тот. – Так тебе и надо! Мёрзни теперь! Не будешь людей газом травить!.." И, с издёвкой захохотав, гнусненько вывел:
                Конфетки-бараночки-и…
                Словно лебеди, саночки-и…
   – Врёшь, паскуда!.. Фиг тебе с маслом, гадина!.. – из последних сил рявкнул во тьму мальчишка. – Всё равно не сдамся! Назло тебе, сволочь! Назло всей местной пьяни! И всем алкашам мира!.. Доползу! Вот увидите!..
     Перевернувшись на спину, парнишка сдёрнул с ладоней рукавицы и принялся усердно дышать на них, одновременно шевеля одеревеневшими ногами. Покатавшись с боку на бок и активно размявшись, он огромным усилием воли заставил себя встать на ноги. Снова надев согретые дыханием рукавицы, подросток прислонился плечом к ближайшему дереву и осмотрелся. "Какой же я осёл, Господи! – сокрушённо подумал он. – Вот же мои следы! Это я шёл сюда, свернув с тропинки… По этим следам буду и обратно выходить. Тем более, жёлтые огоньки теперь видно. Вон они, маячут среди деревьев! Именно там, в этой стороне, наш город. "Универсам" и улица Тимирязева… Чего раздумывать? Вперёд!.. Ещё чуть-чуть и вылезем к жилым домам. К людям… Лишь бы сил хватило!.."
     Над угрюмо притихшими соснами вяло растеклась матово-серебристая, холодная луна. Она с удивлением взглянула на стоящего среди заснеженного леса мальчишку и, отогнав от себя назойливую стайку бледных облаков, засветила ещё ярче. Будто решила помочь Мишке быстрее преодолеть расстояние, отделяющее его от северной окраины Дубравны…