Роман Приглашение к счастью

                Мозголин С.В.
               
                Приглашение к счастью.

                Роман


           Петербург жил бурливо-холодной, пресыщенной, полуночной жизнью. Фосфорические летние ночи, сумасшедшие и сладострастные, и бессонные ночи зимой, зелёные столы и шорох золота, музыка, крутящиеся пары за окнами, бешеные тройки, цыгане, дуэли на рассвете в свисте ледяного ветра и пронзительном завывании флейт – парад войскам перед наводящим ужас взглядом византийских глаз императора.
  «Хождение по мукам» А. Толстой
               
    
                1


                Женщина – это приглашение к счастью.
                Шарль Бодлер, французский поэт.


            Петербургская зима 1914 года, блеснув рождественскими огнями, подходила к концу. Близилось прощёное воскресенье, завершающее бальный сезон, после которого столичный свет замирал. В благочестивом смирении, он равнодушно внимал мучительному вою заводских гудков, предвестников зарождающегося революционного хаоса.   
    Поздним вечером, на пустынных улицах Санкт-Петербурга безраздельно хозяйничала февральская вьюга. Затихшая столица казалась безлюдной, и только рыжие отблески огней от затопленных печей и свечных канделябров, кое-где трепещущие на окнах,  напоминали о том, что город наполнен жизнью. Просто он засыпал.

             Из подвального трактира, затерянного в переулках Васильевского острова, вытолкнули на снег, пропившегося в чистую бедолагу. С трудом поднявшись на ноги, он зачерпнул, огромной пятернёй, пригоршню снега и рьяно растёр им лохматую голову. Сермяжная душа настойчиво требовала выпивки, во что бы то ни стало, любой ценой. Обшарив пустые карманы, гуляка тупо уставился на свои, ещё почти новые, сапоги. 
- Эх, пропадай, душа! – махнул он рукой в хмельном кураже, завалился на сугроб и стащил их с ног.
 Утерев рожу портянками, бедолага сунул их за пазуху, и с непреклонной решимостью, снова исчез в ненасытной утробе шалмана.

             В небольшом ухоженном особняке напротив, безуспешно пытался уснуть денщик графа Гончарова, штаб-ротмистра лейб-гвардии гусарского полка. Ветерану Русско-Японской не давали уснуть былые раны. Намаявшись, он присел на край койки и принялся растирать застарелый шрам на ноге, оставленный штыком самурая.
 - Вот разнылась, анафема - беззлобно проворчал ветеран, поёживаясь от сквозняков - Ловко управился косоглазый, чтоб его … Ничего, он меня тоже помнить будет. Без руки то ему, поди что, не сладко живётся.
 Поднявшись с койки и бережно ступая на зудящую ногу, он приоткрыл дверь своей комнатушки. Из гостиной приятно повеяло теплом от растопленного камина и табачным дымом.
 - Барину, видимо, тоже не спится – подумал он, осторожно проходя вперёд. - Уж второй день из дома носу не кажет, только покуривает да приглашения разные в огонь подкидывает. А прежде, только под утро и жди. Хмельной, весёлый и, непременно целковым, а то и зелёненькой одарит. Выпей мол, брат Иван, за здоровье графини Левицкой. Хорошая, видать, барышня или может быть хворает часто, не приведи Господи. Хоть бы одним глазком взглянуть на благодетельницу.               
  Иван осторожно заглянул в гостиную. У камина, в накинутой на плечи шинели, сидел 26-летний продолжатель древнего дворянского рода Леонид Георгиевич Гончаров, которого друзья предпочитали называть попросту Лео. В его облике было что-то античное, наводящее на мысль о родстве с пыльными статуями эпохи ренессанса. И только небольшие, тщательно постриженные усы, едва выходящие за края чёткой линии губ, придавали лицу оттенок современности. В целом же его внешность полностью соответствовала стандартам лейб-гвардии гусарского полка, который традиционно комплектовался хорошо сложенными шатенами.
 Задумчивый взгляд тёплых, светло-карих глаз молодого графа, был устремлён на причудливую игру пламени, полыхающем в камине. А подумать было о чём. Сегодня суд чести офицеров полка вынес решение, которого он ждал с нетерпением и завтра, на рассвете, состоится его дуэль.
     Два года назад, когда дочь полкового командира царско-сельских гусар, из маленькой озорной барышни превратилась в юную богиню, в столичном свете ярко засверкал новый, чистой воды бриллиант, графиня София Николаевна Левицкая. Многие были ослеплены его блеском, но остались в тени, не добившись благосклонности, а двое фаворитов этого соперничества завтра утром встанут под пистолеты - он и его друг по Пажескому корпусу и непримиримый соперник, Владимир Раевский.
Но сейчас мысли Лео были об отце. Отставной генерал, повесивший шашку на стену после Русско-Японской войны, жил в своём родовом имении, в Псковской губернии.  Оставить службу он решил после трагических событий, вызвавших тяжёлые душевные переживания - смерть старшего сына, геройски погибшего в Мукденском сражении и, последовавшая за этим, тяжёлая болезнь и кончина жены. Теперь на карту была поставлена жизнь его сына, единственного родного человека, оставшегося у него в этой жизни. Лео бросил в огонь окурок и поднялся, чтобы написать письмо отцу.
 - Тебе чего, Иван? – обратился он к застывшему в нерешительности денщику.
 - Не угодно ли чего вашему сиятельству? – отозвался тот.                - Подай-ка мне чаю, братец, и чарку водки. Что-то сон не идёт, а мне этой ночью обязательно выспаться надо.
- Прощения просим, ваше сиятельство, нету водочки, закончилась.
- Как это нет? Ты что, шельма, сам всю выпил?
- Как можно, ваше сиятельство? Для себя у меня спирт припасён. Ради здоровья или, скажем, аппетиту, по праздникам опять же.
 - Что-то я не припомню, чтобы ты на здоровье или аппетит жаловался.
- Так потому и не жалуюсь, что полстаканчика принять завсегда полезно. Когда душа согрета её и хворям не одолеть.
- Говоришь, душу согревает?    
- Истинный крест, ваше сиятельство – убеждённо крестясь, заверил Иван.
- Ладно, неси – согласился граф, садясь за письмо.               
             Тяжёлое, тягостное чувство мешало сосредоточиться. Иван подал чай и полстакана спирта.
 Лео поднёс стакан к губам, но пить передумал, решив, что будет лучше добавить спирта в чай. Так и сделал.

              Нет ничего лучше для создания в доме ощущения уюта и покоя, чем разожжённый камин. Вид трепещущего огня завораживает и умиротворяет, но предаваться этому занятию накануне поединка, сомнительное удовольствие. Чем явственнее ощущение этого благодушия, тем острее и невыносимее становится мысль о том, что уже завтра и навсегда, единственным твоим уделом может стать промёрзшая тёмная яма.

              Лео стоял у окна и смотрел на резвящуюся вьюгу. Ему больше не хотелось глядеть на огонь.
 – Иван, если я завтра не вернусь, отправишь это письмо по адресу.
 – Не извольте беспокоиться, Ваше сиятельство, будет сделано. А Вы завтра в полку заночуете?
 – Где я завтра заночую одному богу известно – уклонился от прямого ответа граф, всматриваясь в одинокий возок приближающийся по пустынной улице к его дому. Волнующее предчувствие тронуло сердце. Приблизившись, извозчик натянул вожжи и распаренная лошадка, мотнув заиндевевшей головой, послушно остановилась напротив парадного. Фонари осветили стройную фигуру женщины поспешно направившейся к входу, слегка склонив голову.
 – Боже милостивый, София Николаевна! – прошептал Лео, не решаясь поверить в реальность происходящего.
– Иван, у нас гости. Подай одеваться, живо.
 У входа несмело прозвенел колокольчик. Иван распахнул дверь и провёл в дом очаровательную молодую девушку с трогательным румянцем на хорошеньком лице. Глядя на неё, невольно приходила мысль, что Всевышний с особой любовью потрудился над её созданием.
Гостья в нерешительности остановилась в прихожей, сразу же наполнив её ароматом духов. На её одежде, в волосах и на длинных ресницах, окаймляющих выразительные светло-зелёные глаза, бисерно блестели снежинки.
Лео, одевшийся быстрее, чем застигнутый врасплох любовник, уже спешил навстречу.
– Добрый вечер, София Николаевна. Чему обязан счастьем видеть Вас у себя?
Целуя руку девушки, он серьёзно опасался, что гулкие удары сердца заглушат звук её голоса.
 – Здравствуйте, Леонид Георгиевич, прошу простить мне мой поздний визит, но мне необходимо поговорить с Вами.
 У девушки был приятный тембр голоса и манера плавно произносить слова. Она говорила тихо, явно смущаясь своего прихода.
 – Я всегда к Вашим услугам.
 Он сам принял у гостьи верхнюю одежду и передал её Ивану. Немного задержавшись у зеркала, девушка прошла в гостиную и присела на край дивана.
 – Чудеса! – пробормотал слегка ошалевший  Иван, всё ещё держа в руках одежду гостьи – ангел небесный, не иначе!
 Гостья первая прервала молчание, выдержав красноречивый взгляд офицера.
 – Леонид Георгиевич, я отдаю себе отчёт в некоторой щепетильности ситуации, но пусть Вас не заботит моё позднее присутствие в Вашем доме. Я сказала маме, что останусь сегодня ночевать у тётушки.
 Начало было более чем интригующим.
– София Николаевна, двери моего дома всегда открыты для Вас в любое время, которое Вы сочтёте удобным для посещения. Не хотите ли чаю?
 – Нет, благодарю Вас, не беспокойтесь,  Леонид Георгиевич, я пришла просить Вас простить меня.
 – Помилуйте, за что же? Разве может мне прийти в голову, в чём-то упрекнуть Вас?
 – Нет, нет, Леонид Георгиевич, я очень виновата перед Вами. Ведь моё легкомыслие послужило причиной ссоры. Я не должна была обещать Вам третий танец подряд, зная, что это вызовет недовольство Владимира – взволнованно заговорила девушка - ведь он, накануне бала, просил моего согласия на помолвку.
 – Осмелюсь спросить, что Вы ему ответили? – напрягся Лео.
 – Ничего. Я просила его не торопить меня с ответом.
 Лео облегчённо вздохнул.
 – Вам не в чем винить себя, София Николаевна. Разве можно винить прекрасный цветок, распустившийся на краю обрыва, если кто ни будь, потянувшись за ним, сорвется в пропасть.
  Девушка ни чего не ответила, пытаясь унять сильное волнение, нахлынувшее на неё. Наконец, собравшись, она снова нарушила молчание.
- Леонид Георгиевич, я понимаю, что не должна этого делать, но всё же прошу Вас отказаться от поединка.
 Лицо Лео, выражавшее до этого глубокое волнение и нежность, стало серьёзным. Он поднялся с кресла и подошёл к окну.
 – Мадемуазель, Вы просите о невозможном – услышала она его приглушённый голос.
 – Почему же? Вам нужно просто помириться с Владимиром.
 –  Просто помириться? Если бы это было так просто.
  Лео вернулся в кресло.
 – Прошу меня простить, София Николаевна, но при всём уважении, я не считаю возможным обсуждать с Вами эту тему.
 – Что же мне делать? – как то потерянно произнесла она – Я больше не в силах покорно ждать смерти одного из Вас. Я сойду с ума – голос девушки дрогнул, в глазах заблестели слёзы.
 Лео опустился перед ней на одно колено и, взяв её тоненькую руку в свои ладони, пылко заговорил.
 – Поймите же, офицер не может уклониться от поединка не запятнав своей чести. Это станет позором и для всего полка. Вы, дочь моего полкового командира, будете первой брезгливо отворачивать голову при встрече со мной.
  Молодая графиня сделала попытку возразить, но на полуслове её голос прервался. Она закрыла лицо руками и, не в силах больше сдерживать слёзы, дала волю, достигнувшим критической массы, эмоциям.
– Я умоляю Вас, помиритесь с Владимиром! – пробивался сквозь слёзы надрывно-молитвенный голос девушки. – Во имя всего святого!
 Сползая с диванчика, она опустилась на колени. Лео почувствовал себя самым гнусным негодяем на свете. Он бережно поднял её на ноги и она прижалась к нему обжигая слезами его сердце. Лео нежно обнял вздрагивающие плечи.
 – София Николаевна, я понимаю, что сейчас неподходящий момент для признаний, но может случиться так, что у меня больше не будет такой возможности. На свете есть только два человека, которые мне бесконечно дороги. Это мой отец и Вы. Моя жизнь принадлежит государю, душа – Богу, а сердце – Вам. Я обещаю, что Раевский останется жив.
 -  А Вы? А Вы, Лео? – она взглянула ему в глаза, вспорхнув влажными трепетными ресницами.
 - Теперь, это уже не имеет значения - ответил он и нашёл в себе силы улыбнуться.
  Слёзы ещё катились по её щекам. Молодая графиня отстранилась от него и, утирая их платочком, подошла к столу.
 – Вы дороги мне оба – тихо сказала она, слегка поперхнувшись от спазма в горле.
София Николаевна взяла со стола стакан со спиртом и сделала жадный глоток, будучи в уверенности, что пьёт воду. На секунду девушка окаменела с широко распахнутыми глазами, не в силах сделать вдоха, после чего совершила ещё одну оплошность. Схватив со стола чашку с чаем, она стала судорожно запивать огонь, вспыхнувший в горле, ещё не осознавая того, что содержимое чая, тоже было  щедро сдобрено спиртом. Следует заметить, что её организм имел редкую особенность - непереносимость спиртного. Сказать, что девушка опьянела, значит не сказать ничего. Она просто упала без чувств, на руки хозяина дома.               
              За окном, по-прежнему, выла вьюга. Из комнаты денщика доносился здоровый храп, беззаботно спящего человека. Израненное тело, согретое спиртом, больше не беспокоили старые раны. В полутёмной гостиной уютно потрескивал камин, разливая по комнате рыжие всполохи огня.  На диване беспечно спала молодая девушка, заботливо укрытая пуховым одеялом. Рядом сидел Лео, прислушиваясь к её ровному, лёгкому дыханию. Он, по-прежнему, держал её хрупкую ладошку в своей руке, не в силах оторвать нежного взгляда от любимой, на безмятежном лице, которой засохли ручейки слёз. Щедрая судьба подарила ей сегодня спокойный сон, оградив от тревог и волнений. Со вздохом сожаления Лео взглянул на каминные часы, отсчитывающие, может быть последние часы его жизни и, трепетно поцеловав руку Софи, поднялся. Надев всё чистое, он помолился у иконы и, подкинув в камин поленьев, разбудил Ивана.
 – Вот что, братец, София Николаевна спит в гостиной, а тебе сегодня спать не придётся. Будешь охранять её сон, как полковой штандарт. Понял?
 – Как не понять, Ваше сиятельство, а Вы, никак, уходите?
 – Да, к сожалению. Следи за камином и любой её каприз выполнять с усердием.
 – Не извольте беспокоиться, Ваше сиятельство, уважим благодетельницу.
 – Как проснётся, подашь ей крепкого чаю с брусникой и извозчика к парадному. Это твоё жалованье – Лео протянул Ивану деньги. Ну, прощай, Иван, не поминай лихом, если обидел чем.
- Как можно, Ваше сиятельство? – растрогался денщик, не понимая причины такой сентиментальности.
  Одевшись и вооружившись револьвером и шашкой, Лео решительно шагнул в пургу.



                2



                С рассветом растаяли и переживания тревожной ночи перед  дуэлью, сравнимые с волнением новобранца перед боем или преступника, ожидающего казни на рассвете. Когда утреннее солнце приветливо улыбается тебе в лицо, а весёлое щебетание птиц и беспечное порхание бабочек скрашивает, возможно, последние минуты жизни.
             Утро этого дня выдалось не по-февральски солнечным. Птиц и бабочек, конечно же, не было, за то искрящийся на солнце снег живописно подчёркивал красоту бытия.
             На некотором удалении от места дуэли, традиционно назначенном возле Чёрной речки, стояли два экипажа, возле которых неспешно прогуливались трое офицеров лейб-гвардии кавалергардского полка. Не смотря на то, что все они, как и положено всадникам тяжёлой кавалерии, имели массивное атлетическое сложение, один из них всё же выделялся среди товарищей, превосходя их ростом и статью. Это был инициатор конфликта,  штабс-ротмистр князь Владимир Сергеевич Раевский.  Его вид невольно наводил на мысль, что господь бог, создавая этого человека высоким голубоглазым блондином, руководствовался строгим кавалергардским стандартом. Волевое лицо князя выражало решимость и нетерпение.
 – Пора бы им уже появиться – нервно произнёс он, не отрывая взгляда от дороги.
 – Успокойся, Владимир, у них ещё есть четверть часа  – отозвался один из секундантов - а нам не стоило так спешить, прибытие на поединок не позднее, чем за пять минут считается проявлением хорошего тона, демонстрируя пунктуальность и хорошие нервы.
 – Я не мог допустить опоздания – упрямо возразил Раевский – оно могло быть истолковано, как  уклонение от дуэли.
 – Меня беспокоит твоё нетерпение – включился второй секундант  - От этого может дрожать рука.
 – Ерунда, моя рука может дрожать только от похмелья – ответил Раевский – и завтра утром я вам это продемонстрирую, а сегодня я намерен поставить, в этом затянувшемся водевиле, красную точку.
 – Осталось десять минут – щёлкнул крышкой часов секундант – а вот, кажется и они – объявил он, увидев приближающийся возок.
 Едва извозчик натянул вожжи, из него бодро выскочили двое гусарских ротмистров и проворно зашагали к ожидавшим. Приблизившись, они сдержанно поприветствовали оппонентов. Старший из них, распорядитель дуэли, упредил вопрос.
 – Господа, штабс-ротмистр граф Гончаров известил меня, что прибудет сюда самостоятельно.  Думаю, он появится с минуты на минуту.
 В подтверждение его слов на дороге показался всадник. Он скакал быстро, обдаваемый паром, вырывающимся из ноздрей распаренного коня.
 – А вот и он. Однако, как же это не разумно с его стороны, скакать верхом перед  дуэлью на пистолетах. Благоразумнее было бы нанять экипаж.
  Приблизившись, Лео осадил коня.
 – Доброе утро, господа – поприветствовал он офицеров, на его лице играла улыбка. – Я надеюсь, что не сильно обременил вас ожиданием, через минуту я буду к вашим услугам.
 Огладив коня, он подвёл его к кучерам, державшимся поодаль.
 – У кого найдётся запасная попона, братцы? – поинтересовался Лео, покручивая в пальцах серебряный рубль.
 – У меня есть, барин – отозвался один из них, видимо самый хозяйственный – Нам без неё никак, не приведи Господи лошадь-кормилицу застудить.
 – Вот что, голубчик, ты укрой-ка моего коня, да поводи его, пока не остынет. А, это тебе за хлопоты – Лео подкинул ему монету.
 – Будет сделано, барин, не сумлевайтесь. Обхождению с лошадьми обучены.
 Не значительный, казалось бы, поступок Лео, был оценен всеми присутствующими. Не каждый способен, перед лицом смерти, думать о здоровье коня больше чем о своём собственном. Что касается Раевского, то больше всего, его бесила улыбка противника.
 – Я к вашим услугам, господа – услышал он весёлый голос Лео и почувствовал неудержимую жажду крови.
 – И так, господа, время приступить к делу – произнёс распорядитель дуэли - ни кто не уклонился от поединка и мы обязаны спросить, не угодно ли вам примириться?
 – Нет! – гулко, как выстрел, прозвучал ответ Раевского.
 В этот момент он прожигал глаза противника взглядом, от которого мог бы загореться снег.
 – Да будет вам, господа -  поддержал попытку примирения секундант Раевского. – Пожмите руки и поедем в «Медведь» пить шампанское.
 Лео не спешил с ответом. Его карие глаза, ещё минуту назад, выражавшие ироничную беспечность, медленно помертвели, придав взгляду твёрдость и холод кирпичной стенки.
 – Мы будем драться – спокойно ответил он.
 Вздох сожаления вырвался у секундантов.
 – Бог вам судья, господа, прошу за мной – приступил к делу распорядитель  – Ротмистр, разбудите доктора.

 Место для поединка было выбрано на крутом берегу, нависающем над речкой снежной стеной. По условиям дуэли противники разводились на расстояние 40 шагов и по команде секунданта имели право стрелять сразу или сблизиться, не пересекая границ барьеров, выставленных на расстоянии 20 шагов друг от друга.
 – Прошу вас передать мне ваше оружие, господа.
 Барьеры обозначили  шашками дуэлянтов, воткнутыми в снег.
 -  В вашем распоряжении по одному выстрелу – закончил разговор ротмистр, возвращая им пистолеты – уверен, что этого будет довольно.
 Противники заняли свои места, замерев в ожидании неизбежного. Лео, щурясь на искрящийся снег, мысленно творил молитву.
 – Готовы, господа? – послышался возглас распорядителя.               
 
Скинутые с плеч шинели легли на снег. Противники подняли пистолеты. Раевский пристально посмотрел на Лео, алая гусарская венгерка, ярко выделяющаяся на белоснежном фоне, представляла собой идеальную мишень и раздражала, как плащ тореадора.
Призыв к ритуальному  убийству прозвучал отчётливо.
 – Сходитесь!
 Лео не сдвинулся с места, он мысленно читал «Отче наш», в то время, как грозная фигура Раевского, быстро достигла барьера, обозначенного торчащей в снегу шашкой.
 - … Да святится имя Твоё, да прийдет Царствие Твоё, да будет воля Твоя…
 Грянувший выстрел, на мгновение, прервал молитву, сорвав с головы алую гусарскую фуражку.
 – …аки на земле, таки на небеси – облегчённо выдохнул Лео.
 Дело было за ним, теперь не грех и прогуляться. Сделав десять шагов, он подошёл  к своему "барьеру". Секунданты замерли в ожидании развязки. Иллюзий не было. У человека, неподвижно стоящего в двадцати шагах от хорошего стрелка, шансы не велики. Раевского же это обстоятельство, по-видимому, мало заботило. Не спеша, достав, из золотого портсигара, папиросу он закурил, всполошив своих секундантов.
 – Владимир, не сходи с ума, встань боком, прикройся пистолетом – посыпались в его адрес, вполне уместные, но не имевшие воздействия, рекомендации.
 – Надеюсь, Гончаров, табачный дым не станет тебе помехой для прицеливания?  - хладнокровно спросил кавалергард.
 Лео решил, что настал момент исполнить обещание, данное им Софии Николаевне. Он расстегнул на груди венгерку и достал лайковую перчатку, брошенную ему в лицо Раевским во время вызова. Швырнув её под ноги противника, он, не целясь, разрядил револьвер в перчатку, дёрнувшуюся на снегу, как убитый на повал маленький зверёк.  Не взглянув на Раевского, Лео развернулся и направился к своей шинели, брошенной на снегу.
 Присутствующие, ещё мгновение назад, бывшие в уверенности в том, что неизбежным итогом этого утра будут похороны, одного из противников, ощутили радостное облегчение.
 – Ну и, слава богу! – удовлетворённо вздохнул распорядитель  - Господа, я полагаю, поединок окончен.
Но тут раздался рёв Раевского.
 – Вы ошибаетесь, ротмистр, это не конец! Гончаров, что за шутки?! Ты стреляешься со мной или с моей перчаткой?!
 – Судя по всему, князь, у Вас тоже есть веские причины ненавидеть мою фуражку – ответил Лео, глядя на отверстие в головном уборе.
 – Зарядите ему револьвер! – потребовал Раевский у ассистентов – Я не сойду с этого места, пока он не сделает свой выстрел!
 - И напрасно, князь – твёрдо ответил распорядитель - условия поединка соблюдены. Каждый распорядился правом на выстрел по своему разумению.
 Кавалергарды пребывали в лёгком замешательстве. Формального права, настаивать на требовании своего товарища, они не имели. Как и не имели желания подвергать его жизнь, безусловно, смертельной опасности. Тем более, что первейшей обязанностью секунданта является, сведение к минимуму степени риска своего подопечного.
 – Повторяю, поединок окончен – снова провозгласил распорядитель.         
 – Напрасно вы затеяли этот гнусный фарс – не унимался Раевский. – Я превращу его в трагедию, перед которой померкнут все пьесы Александринки! Благодарение богу, у нас есть шашки! – он выдернул из снега оружие и угрожающе направился к Лео. – Ты будешь стрелять, Гончаров, или я зарублю тебя, как труса.
 Гусары, обнажив клинки, преградили ему дорогу. Кавалергарды, в ответ, последовали их примеру. И над заснеженной поляной зазвенели клинки офицерских драгунских шашек, образца 1881/1909 года.
Лео, рискуя быть зарубленным в горячке, бросился меж противников.
– Остановитесь, господа! Смирно! – громогласно выкрикнул он ту единственную команду, которая могла заставить замереть любого военного  – Предлагаю посмотреть трагедию, обещанную нам князем – продолжил он уже спокойно, подходя к своей шашке, одиноко торчащей в снегу. Он выдернул клинок и отсалютовал им Раевскому.
 – Я к Вашим услугам, князь.

У каждой трагедии должны быть свои зрители. Помимо секундантов и пожилого доктора, поминутно протирающего своё пенсне, за поединком, степенно покуривая, наблюдали извозчики.
 – Глянь-ка, господа за сабельки схватились, не уймутся никак - прокомментировал один из кучеров.
 – Знамо дело, не на блины к тёще приехали – продолжил тему другой, более пожилой и степенный – Не иначе, как молодуху не поделили, али ишо чаво. Тут уж без смертоубивства не обойдётся.
 – Так ведь, грех то какой – снова включился первый – Смазали бы по мордам друг дружке, да разошлись. И душу бы отвели и целы остались.
 – Ты, брат, барские то дела на себя не примеряй. Это нашему брату много не надо, вцепиться в бороду, да разок другой в рыло сунуть, и делов то. Кровянку утри и гуляй себе дальше. А у них блажь такая. Хлебом не корми, дай друг в дружке дырок наковырять. Спесь барская, понимать надо.
Он откинул окурок и продолжил.
 – Был у меня случай, лет пять тому. Как то по весне, привёз я двоих на эту самую дуель, значить. И противу них, тоже двое приехали, с дохтуром. Я ишо и цигарку докурить не успел, как они все четверо и полегли. А дохтур тот, как всё это увидел, так и сам преставился, хлипкий на нутро оказался. Ох, и намучился я тогда. С тех пор, оплату завсегда наперёд беру. Это дело первейшее.
– Да, все напасти для мужика из-за баб – оживился третий извозчик. Я-то, из-за своей, дважды кровянкой умывался, а бывало и жердиной по хребту охаживали. Как бы знать, что такую злыдню сосватаю, так бы и не затевался.
 – Ишь чаво захотел – перехватил инициативу степенный – бабское нутро распознать. Это, брат, одному богу ведомо. А на счёт злыдни, я тебе так скажу. Ты ишо не видывал таких то, каких мне довелось, язви их в душу. Было дело чудное. Две бабы, из благородных, тоже дуель затеяли. Не иначе, как хахаля не поделили.
 – Да, неужто бабы? – усомнились слушатели.
 – Ей богу – перекрестился рассказчик – сам бы не видал, так и не поверил. С виду важные, как гусыни, но лютости невозможной. Им, стаю голодных волков до смерти запугать, плёвое дело. Так вот, пальнули они, зажмурясь, по разу. Апосля чего, побросали пистоли и в волоса друг дружке вцепились, только клочья полетели. А визг и блажь стояли такие, что аж лошади напужались. Долго их унять не могли. Когда растащили, я глянул на их растрёпанные рожи и не удержался, захохотал. И, очень даже, зря. Потому, как в миг лишился зуба, бороды и рубахи. Так вот, эти курвы, меня отделали. А опосля ишо, получил раскорябаную рожу и гостинцев по первое число от своей бабы. Не поверила, анафема, что я честно пострадал. Нет, в таких делах, оплату завсегда наперёд взять, первейшее дело.
 
Тем временем, Раевский непрерывно атаковал, обрушив на противника натиск и мощь разъярённого вепря. Его сильные ноги вспахивали снежную целину, оставляя глубокие борозды на линии атаки. Лео мысленно благодарил отца за науку, который ему, ещё мальчишке, вложил в руку лёгкую рапиру, сменившуюся позже на другие боевые клинки. Будучи проворней и легче своего противника он не так глубоко увязал в снегу, имея небольшое преимущество в скорости передвижения. Тем не менее, ему стоило большого труда отражать сокрушительные удары оппонента. Маневрируя и контратакуя, он, всё же успешно выдерживал натиск, заставляя противника, периодически, вспоминать о защите. К звону сверкающих на солнце клинков, добавился переливчатый аккомпанемент церковных колоколов, доносившийся откуда-то из-за речки.
Секунданты, с тревогой и некоторой долей восхищения наблюдали за смертельным состязанием. Как троянцы, взирающие на поединок Ахиллеса с Гектором. Созерцание разгорячённых боем противников, в распахнутых на груди мундирах и убийственным блеском в глазах, завораживало непостижимым, демоническим магнетизмом. Когда каждый удар, каждое движение примеряется на себя. И ты искренне сожалеешь о том, что этот упоительный гибельный восторг, вспенивает кровь не в твоем сердце.
 Между тем, кровь уже пролилась. Венгерка Лео была рассечена у левого плеча, но кровь, сочившаяся из раны, была не заметна на алом сукне. Не смотря на это, его ответная контратака была не менее результативной, обагрив кровью лицо Раевского, хлынувшей из рассечённой брови. Тяжело дыша, князь отёр перчаткой кровь, заливающую глаз, превратив лицо в красную полумаску. Оставляя без внимания требования секундантов образумиться и прекратить схватку, он ринулся в стремительную атаку, играя клинком и шумно выдыхая мощные струи пара, инеем оседающего на влажных от пота волосах.
 Нормальному человеку вряд ли придёт в голову встать на пути взявшего разгон быка, если он не самоубийца. Лео не был безумцем. Отступив к краю берега, насколько это было возможно, он резко ушёл с линии атаки, отведя в сторону мощный удар противника. Последний, не сумев погасить инерцию движения, оказался на краю отвесного берега. В следующее же мгновение шашка Лео, со свистом рассекла воздух перед лицом кавалергарда, заставив его инстинктивно отпрянуть назад. Потеряв равновесие, тело Раевского исчезло в снежной лавине, из которой неслись проклятия, способные заставить покраснеть от стыда самого дьявола. Лео, облегчённо вздохнул и ещё не веря в благополучный исход атаки, осторожно приблизился к краю обрыва и заглянул вниз. Видимо запас сюрпризов, заготовленных для него на сегодня, ещё не был исчерпан, потому что снежный козырёк под его ногами, образовавшийся после обрушения берега, подломился и увлек его вниз, навстречу противнику. Через несколько мгновений, до слуха секундантов  снова донёсся яростный звон клинков. Бой, с новой силой возобновился уже на льду, стремясь перерасти в ледовое побоище.
Лёд в середине русла, подмываемый течением, был более тонок, чем у берегов, но противников это мало заботило. Оба были уже достаточно сильно утомлены боем и понимали, что развязка близка. Лео был снова ранен. На этот раз в ногу, что существенно сковывало его движения. Он с горечью чувствовал, что долго продержаться не сможет. Силы уходили вместе с кровью. Раевский тоже понимал это, и, сделав паузу в поединке, первым нарушил молчание.
 – Послушай, Лео, меня удовлетворит твоё честное слово, навсегда забыть о известной тебе особе, и более никогда не претендовать на её расположение.
 – Извини, Владимир – Лео поднял шашку – это единственное удовлетворение, какое я могу тебе дать – и, хлюпая набухшим от крови сапогом, устремился в атаку, с упоительным безрассудством обречённого. Его яростный натиск сдвинул с места монументальную фигуру Раевского и заставил его отступать. Истончённый течением лёд, угрожающим треском, предупредил соперников об опасности, но им было не до пустяков. Лео остановился только тогда, когда явственно ощутил эфемерную зыбкость опоры под ногами. Отпрянув назад, он опёрся на шашку, пытаясь превозмочь жгучую боль в ноге.
 – Не советую делать резких движений, Владимир – предупредил он противника, смахивая перчаткой крупный бисер пота, нависший над бровями.
 Но Раевского было не удержать. Не желая давать противнику времени для передышки, тяжёлая кавалерия двинулась в сокрушительную атаку.
 – Господи, благослови!  - прошептал Лео.
 Через мгновение он увидел занесённый над собой клинок и дикую кровавую полумаску, размытую дорожками пота, рядом с которой светился глаз, разящий холодным блеском казачьей пики. Но вся эта  мощь, стремительно уходила вниз, проваливаясь под лёд, не выдержавший её грозной поступи. 
Смерть имеет много лиц, от омерзительно безобразных, до божественно прекрасных. Лео перекрестился, устало оперевшись на шашку. Он понимал, что мгновение назад  видел одно из них. Потому, что такую атаку мало кому было дано пережить. Краткий миг размышлений был прерван появлением над водой головы Раевского. Лео упал на лёд и потянулся к кавалергарду.
 – Дай руку, Владимир.
 Но упрямый соперник с негодованием отверг помощь. Круша мощным торсом края полыньи, он предпринимал отчаянные попытки выбраться, умудряясь не выпустить из руки шашку.  Его бледное лицо, то нависало над краем льда, то исчезало под водой. Каждая попытка могла стать последней, течение затягивало его под лёд. Лео, наконец, удалось ухватиться за рукав мундира, когда краем глаза он увидел спешащих к ним секундантов, а до слуха донёсся окрик одного из извозчиков
 – Барин, вожжи ловите.
 Потянув Раевского к себе, он привстал на колени, создавая упор для дальнейших усилий, но, увы, напрасных. Подломившийся под ним лёд, вновь уровнял шансы противников. Обжигающий холод перехватил дыхание. Сильная судорога парализовала мышцы и наполнившиеся водой сапоги потянули вниз.
 – Всё кончено! – мелькнула в голове безвольная мысль, за мгновение до того, как железная рука Раевского ухватила его за плечо и вернула к свету.               


3


Вечером следующего дня,один из секундантов Лео, ротмистр Одинцов, зашёл проведать своего, чудом уцелевшего,друга.
– О, да наш герой не скучает – подумал он, увидев у парадного его особняка  два автомобиля, и не ошибся.
 В гостиной, оживлённо беседуя, расположились четверо военных и двое штатских. Ротмистр, поприветствовав присутствующих, прошёл в спальню хозяина дома, откуда доносилось непрерывное дамское щебетание. Лео, с замотанным горлом, лежал в постели, окружённый удушливой заботой трёх прелестниц. Он меланхолично отпивал глоточек чая из, подаваемой к губам, чашки и поочерёдно проглатывал мёд и варенье, с ложечек, подсовываемых ему с разных сторон. Идиллической картиной можно было бы восхититься, если не принимать во внимание удручённое выражение лица больного. Гримаса мученика, безропотно покорившегося судьбе, придавала ситуации комический оттенок. Присутствие Одинцова, явно не вписывалось в эту идиллию, и ему ничего не оставалось, как присоединиться к обитателям гостиной, к счастью, недолго. Через четверть часа, исчерпав запас  душевного тепла и нежности, дамы выпорхнули из спальной, наперебой сокрушаясь о самочувствии «лапочки» Лео. Когда Иван, наконец-то, закрыл двери за последним гостем, из спальной выглянуло раскрасневшееся лицо хозяина.
 – Все ушли? – тихо прохрипел он, опасливо выглядывая из-за двери.
 – Выходи, великомученик, тебе более ничего не угрожает – успокоил его Одинцов – Если только моё присутствие не обременит тебя.
 Лео сделал жест, который должен был означать радость от встречи и прохрипел – Давай выпьем водки, а то от сладкого меня уже мутит.
 Иван не заставил ждать, услужливо обеспечив угощение.
 – Проветри спальню – приказал ему Лео – чтобы запах духов улетучился, а то, как в парфюмерной лавке, дышать невозможно.
 – Не стоит привередничать, голубчик – ответил Одинцов – от сладкого его тошнит, от духов мутит. Между прочим, многие бы не отказались очутиться на твоём месте.
 Лео не стал возражать, ему было трудно говорить. В домашнем халате, опираясь на трость, он, прихрамывая, прошёлся по комнате, разминая затёкшее тело.
 – Как самочувствие? – поинтересовался Одинцов.
 – Благодарю, сносно. Раны зашили, горло не в счёт. В крещенское омовение морозец то и покрепче бывал.
– Это хорошо ещё, что шашки были без боевой заточки – продолжил уже Одинцов – раны были бы намного серьёзней. За то, твоё имя в столице сейчас популярней, чем этого плута-медиума, месье Жермена.
Как же, наслышан. – отозвался Лео. Вчера ко мне в лазарет, выстроилась вереница соболезнующих и восторгающихся. И сегодня дома, целый день визиты принимаю. Докторов, только, трое наведалось.
 – Есть ещё одна новость – задумчиво закурив, сообщил ротмистр – которая уже всколыхнула полк, а завтра её будут обгладывать, как голодные псы жирную кость, во всех гвардейских казармах и гостиных столицы.
– Что за новость? – насторожился Лео, прикуривая вслед за другом.
 Одинцов медлил с ответом, подбирая слова.
 -  С Софией Николаевной случилось несчастье – наконец произнёс он.
 - Что?!!! - Лео поперхнулся дымом и уставился на друга тревожным взглядом.
– Что с ней?! – натужно выдавил он из горла сорвавшийся крик и захлебнулся кашлем.
 – Это стало известно около часа назад. Её ограбили, оглушив ударом по голове. Кстати, где то здесь, неподалёку от твоего дома.
 Лео вскочил с дивана и захромал по комнате.
 – Она жива?!
 – Да.
 – Кто это сделал?!
 – Этим сейчас занимается полиция.
 – Иван, одеваться! – хрипло прорычал гусар.
 – Я немедленно еду к ней!
 – Остынь, Лео! – повысил голос Одинцов. – Сейчас она чувствует себя уже вполне сносно. Да и не пустят тебя. Допускаются только полиция и врач, напрасно потратишь время.
 Лео, задумавшись, остановился у камина.
 -  Как это случилось?- спросил он, гневно глядя на огонь.
 – Мне известно, что вечером второго дня она выехала из Царского Села в Петербург, проведать тётушку, где и намеревалась заночевать. А вчера утром её обнаружил на улице, лежащей без чувств, проезжавший мимо извозчик. Она не смогла назвать себя, и он доставил её в лечебницу св. Марии. Генерал грозится изрубить в капусту негодяя, осмелившегося поднять руку на его дочь.
 – Думаю, что ему придётся занять очередь – мрачно прохрипел Лео.
 – Это должен быть, действительно отпетый мерзавец. Какая нужда была калечить девушку, и так неспособную оказать сопротивление?
 – Возможно из опасения, что она сможет узнать нападавшего.
 – Что у неё взяли?
 – Насколько я осведомлён, это золотое колечко, серьги и, само собой, деньги. Она, даже не смогла объяснить, где провела ночь и почему оказалась на улице. Одинцов пристально посмотрел в глаза другу.
– Послушай, Лео, тот факт, что её нашли неподалёку от твоего дома, уже дал пищу для предположений некоторым умам, наделённым буйной фантазией.
 – Меня мало заботит этот вздор – оборвал его Лео.
– Тогда подумай о ней – продолжил настаивать ротмистр – Возможно, София Николаевна, просто, не хочет никому ни чего объяснять, ссылаясь на отсутствие памяти. И твой страстный порыв, ещё больше распалит страсти и воображение окружающих. Тебе сейчас нужно побыстрее поправиться и дать ей возможность сделать тоже самое. А я завтра загляну к тебе снова. Надеюсь, с хорошими новостями. Ротмистр, насильно усадил друга в кресло и попрощался.
 Мгновение спустя, после того, как за Одинцовым закрылась дверь, до слуха денщика донёсся, хриплый, но подозрительно ласковый голос графа.
  - Ив-а-ан. Поди-ка сюда, голубчик.
 «Голубчик», слегка напрягшись, поспешил на зов, нутром предчувствуя неприятности. 
- Расскажи-ка мне, любезный, ещё раз, как ты проводил нашу гостью, прошлым утром?
 Обращение «любезный», вызвало у Ивана внутренний трепет, так как являлось верным признаком проблем.
. – Так, это … Ваше благородие, я же уже докладывал. Как только барынька проснулась, я ей и чайку горяченького, и извозчика к крылечку. Всё, как изволили приказать – залепетал Иван, опасливо поглядывая на трость, на серебряном оголовье которой нервно вздрагивали пальцы хозяина.
 – Врёшь, шельмец! - надрывно захрипел Лео.
 Не в силах больше сдерживать ярость, он вскочил с кресла и дубовая трость, описав в воздухе дугу, тяжело опустилась на хрустальный графинчик с водкой, окропив Ивана родным и желанным ароматом.
 – Виноват, Ваше благородие, проспал – мгновенно признался денщик, отчётливо понимая, что человек, разбивший вдребезги штоф водки, способен убить и младенца. – А, когда проснулся, барыньки уж и след простыл. Я было за ней наладился, а от неё, даже следочков на снегу не осталось. Пурга замела.
 Лео, осыпав бедолагу, отборной гусарской бранью, по обыкновению, подошёл к окну, пытаясь успокоиться и привести мысли в порядок.
 – Да, кабы я знал, Ваше сиятельство, куда Вы, той ночью, уйти изволили. Разве ж смог бы я уснуть, Господи Исусе! – Иван размашисто перекрестился. – Вы же для меня и сын, и брат, и отец родной – лукаво сопел денщик, разводя Лео на сантименты. – Да, раз такое дело, я более ни в жисть капли в рот не возьму. Вот те крест.
Не успела его рука очертить знамение, как пришло осознание, что переборщил с клятвой. Скосив взгляд на Лео, застывшего у окна, он продолжил не прерываясь.
– Хоть на части меня режь, а до Пасхи Святой, ни капли. Господи, да кто же меня за язык то тянет? Мыслимо ли столько терпеть? – озадачился Иван, снова, украдкой взглянув на офицера. – Неделю цельную не согрешу – снова скорректировал он срок своего обета.
 Лео, не отрывал взгляда от, тускло мерцающего, фонаря над входом в убогий трактир, размещённый в подвале углового дома.
 – Брось паясничать, подойди сюда – прервал он покаянные страдания Ивана. – Не знаешь ли ты, часом, каков хозяин вон того шалмана?
 – Помилуйте, Ваше сиятельство, почём же мне знать? Нешто я забулдыга какой, по таким ямам шастать?
 – Не юли, шельма! Мне известно, что ты туда наведываешься!
 – Ну, было разок, другой, на именины.
 -  Тогда говори. Хозяин этого трактира принимает вещи или украшения в счёт выпивки или долга? А, может быть, и скупкой краденого грешит?
  - Грешит, Ваше сиятельство, точно грешит. Это шкуродёр известный. На моих глазах одного малого, в единых исподниках, на мороз выкинул. Крест нательный и тот снял, не побрезговал.
 – А когда закрывается этот вертеп?
 – Да, бог с Вами, Ваше сиятельство, никогда. Или, проще говоря, когда у последнего забулдыги  в карманах одна вошь на аркане останется.
 – Подай одеваться и сам соберись, со мной пойдёшь – распорядился Лео. Несколько минут спустя, Лео, слегка прихрамывая и опираясь на трость, решительно шагал на свет мерцающего на ветру фонаря. Колючий снег дробью стучал по козырьку, надвинутой на глаза, фуражки. За ним шагал негодующий Иван.
- Мыслимое ли дело гвардейскому офицеру, в этакий-то вертеп захаживать. Дозвольте, Ваше благородие, в эскадрон телефонировать, и от этого притона только запах кислой капусты останется.
  Лео не удостоил его ответом. Думая о своём, он не обратил внимания на автомобиль,притормаживающий у края дороги и на сиплый надрывный окрик у себя за спиной. Обернувшись, он увидел Раевского.  В полутьме, его мощная фигура в «николаевской» шинели с бобровым воротником, имела вид ещё более внушительный. Лицо, наискось, перечёркивала чёрная повязка, прикрывающая правый глаз и придававшая  лицу свирепое выражение.
- На ловца и зверь. Постой, Гончаров, надо объясниться – простужено закашлявшись, просипел кавалергард. Его взгляд, тон и выражение лица красноречиво свидетельствовали о весьма скверном расположении духа.
- Я охотно удовлетворю твою жажду общения, но несколько позже – ответил Лео – а сейчас у меня есть дело нетерпящее отлагательства.
- К чёрту дела, Гончаров! – мучительно сдерживая бешенство, произнёс Раевский. Разве ты ещё не знаешь, что произошло с Софией Николаевной?
- Как раз, в этом и состоит моё дело. Я намерен выяснить, кем совершено нападение.
- Каким образом?
- Видишь тот фонарь?
- Да, чёрт возьми!
- Это вход в трактир в котором собирается местное отребье и, хозяин которого, как мне кажется, знает или должен знать нападавшего.
- Вот как! – из ноздрей Раевского вырвались шумные потоки пара и заклубились в морозном воздухе. – Тогда, это и моё дело. Рысью, вперёд!
У входа в трактир, полупьяный мужик, без усердия расчищал снег. Увидев двух офицеров, он мгновенно вытянулся перед ними «во фрунт», вытаращив стеклянные глаза и прижав лопату к бедру. Из обшарпанной двери, навстречу им, выплыл изрядно хмельной бородач и, просияв лицом, как это бывает при встрече с родным человеком, повис на шее у Раевского. Гвардеец , не расположенный к сантиментам, воткнул «родственника» головой в сугроб и двинулся дальше.
Уже на первых ступеньках, ведущих в недра вертепа, была ощутима его тяжёлая атмосфера, насыщенная запахами плесени, табака и кислой капусты.  Откуда-то сбоку выплыл мордатый половой с тщательным пробором посреди головы, разделяющим сальные волосы. Самоуверенный вид и внушительная фигура говорили о том, что он, видимо, здесь выполнял функции блюстителя порядка.
- Чего угодно господам?
Вопрос был задан без присущего прислуге подобострастия и демонстративной готовности услужить, а выпуклые глаза смотрели холодно и настороженно.
- Позови хозяина – распорядился Лео.
Офицеры присели на лавку за одним из пустующих столов и огляделись. Зал, с убогой обстановкой, был почти пустой. Только в  дальнем углу, за продолговатым столом, сидели пятеро угрюмых пьянчуг каторжанской внешности. Над их головами, под сводчатым потолком, колыхалась пелена табачного дыма. Тем временем, в зале появился хозяин заведения, больше походивший на проворовавшегося приказчика.  Нацепив на одутловатую физиономию парадную улыбку, он направился к офицерам.
- Чем могу служить дорогим гостям? – спросил он, застыв в почтительной позе.
- Нас интересует, кто прошлым утром, совершил нападение на молодую барышню, неподалёку от твоего трактира?– взял на себя инициативу разговора Раевский.
При этих словах фальшивая улыбка исчезла с лица трактирщика, и оно приобрело надменное выражение.
- Господа изволят шутить?
- Неужели ты думаешь, коровья морда, что мы пришли сюда ради забавы? – с трудом напрягая простуженные связки, прохрипел Раевский. - Если мне вздумается здесь пошутить, то смеяться будет весь Петербург, кроме тебя. Потому, что у калеки в жизни нет радости.
- Ваши угрозы, господа, совершенно напрасны – голос трактирщика стал злым, с нотками обиды – Здесь уже были полицейские чины и, только напрасно потеряли время. И вы его теряете, тоже напрасно. Я ни чем не могу быть вам полезен.
- Бог свидетель, я долго терпел – прошептал Раевский и отвесил трактирщику такой щелбан, от которого тот завалился под стол. Тотчас же, на защиту хозяина, к офицерам угрожающе метнулось мускулистое тело вышибалы, но наткнувшись на свинцовый кулак Раевского, лишилось сознания. Драка в кабаке, в классическом исполнении, не бывает локальной потому, что любой порядочный забулдыга считает своим долгом принять в ней участие. Поэтому поддержка хозяину шалмана появилась без задержки. За угловым столом, решительно и враждебно, поднялись пятеро острожников, красноречиво демонстрируя свою порядочность.
- А, вот это, напрасно, могли бы жить – просипел Раевский.   
Пока Лео спешно освобождался от шинели и шашки, он, вооружившись лавкой, смёл троих нападавших, двоих из которых, этой же скамьёй, прижал к стене. Лео, увернувшись от размашистого удара, успел свалить бородатого с картофельным носом противника, но от удара в ухо сам отлетел на руки, успевшего его подхватить денщика. Иван, до этого не встревавший в господские дела, бережно положил офицера на лавку и бросился на обидчика своего хозяина. Раевский, тем временем, опустив скамью на головы своих придавленных к стене противников, обернулся и от удара в челюсть завалился под стол. Лео был уже на ногах. Избежав сокрушительного удара бутылкой, он расплющил нос нападавшему, имеющему колоритную внешность законченного бандита. Противник устоял на ногах и, размазав по щетине хлынувшую из носа кровь, выхватил из-за голенища сапога финку.
- Ну вот и всё, офицерик, сегодня твои кишки собакам на ужин достанутся.
Лео успел заблокировать удар в живот и, сильным  ударом локтём в висок, заставил противника  уткнуться расплющенным носом в пол. Между тем, Раевский, поднявшись на ноги, скинул шинель и, накрыв ей одного из противников, направил его головой в стенку. Потом  он вышиб сознание из верзилы, душившего Лео узловатыми руками и перегаром. Довершая картину побоища, кавалергард остановился только тогда, когда в пределах досягаемости не осталось ни одного шевелящегося тела. С чувством исполненного долга он откупорил бутыль водки, стоявшую на стойке буфета и, сделав хороший глоток, захрустел солёным огурцом.
- Пойло, конечно дерьмовое, но забористое – Раевский перешагнул через бесчувственное тело и протянул бутыль, присевшему на лавку, Лео.
- Славно покуражились, прямо как на масленице, стенка на стенку – продолжил он, поправляя повязку на лице и присаживаясь за стол напротив Лео.
Лео, сделав глоток, вспомнил своего наставника в кулачном деле - Спасибо Кузьме за науку. У нас в именьи был конюх Кузьма, боец не превзойдённый. Помещик Мухин, против него, даже француза выставлял на пари. Так и тот, чуть было не отправился к своей Парижской Богоматери.
Лео, отхлебнув ещё, передал сосуд Ивану.
- Однако, нужно завершить дело. Иван, тащи сюда эту сволочь – Лео кивнул на забившегося под стол хозяина трактира.
- Ну что, коровья морда, ты всё ещё думаешь, что мы шутим? – поднялся Раевский, свирепо сверля неприкрытым глазом трясущегося трактирщика. – Отвечай, скотина! – злобно захрипел кавалергард, хлопнув его широкой ладонью по затылку.
Последний, неожиданно, закатил глаза и рухнул на пол в глубоком обмороке.
- С виду мясистый, а нутро хлипкое, как у барышни – посетовал Иван, пытаясь привести кабатчика в чувство.
- Ладно, оставь его – распорядился Лео – Сам очнётся. А пока вытолкай всех отсюда и будь у входа, чтобы ни кто нам больше не мешал.
- И водки принеси ещё – дополнил распоряжение Раевский, продолжив – кстати, о барышне. Меня очень интересует, где ОНА провела прошлую ночь и как оказалась одна на улице ранним утром? Я уверен, Гончаров, что у тебя есть ответ на эту загадку.
- На чём же основана Ваша уверенность, князь?
- Брось кокетничать, граф. Для меня совершенно очевидно, что ты встречался с Ней прошлой ночью! – Раевский, выплеснувший эмоции в драке, мгновенно вспыхнул – я отлично помню твою наглую ухмылку в то утро перед  дуэлью. И теперь мне стало понятно, чем она была вызвана!  – Раевский схватил гусара за плечи, чуть не сорвав погоны с сюртука, и с болью захрипел – Разубеди меня в этом, Лео! Умоляю, разубеди!!  И ты сделаешь меня самым счастливым человеком на свете!!!
- Хорошо, я скажу тебе правду – решился Лео, освобождаясь от рук кавалергарда – Всё равно столица наполнится слухами и сплетнями, по крайней мере, ты будешь знать, что Она чиста. А, уж остальным мы заткнём глотки. В тот вечер, Она действительно была у меня. Приехала неожиданно, с одной целью, убедить меня отказаться от поединка. Моя непреклонность привела её в отчаянье, а мысль о том, что с тобой может случиться несчастье, просто сводила её с ума. Клянусь честью, Владимир, у тебя нет повода для ревности. София Николаевна покинула мой дом такой же целомудренной, какой и переступила его порог.
Раевский налил себе полстакана водки и, облегчённо вздохнув, жадно выпил. Закусив огурцом, он, тоже решился на откровенность.
- Тем вечером, до визита к тебе, Она приезжала ко мне, и с той же целью. У меня создалось впечатление, что Она очень боялась за твою жизнь. И тогда я твёрдо решил, что ты должен умереть. Но вчера на дуэли, за мгновение до выстрела, я почему то вспомнил её влажные от слёз глаза и не смог тебя убить.
Раевский задумчиво прикурил папиросу.
- В таком случае, когда же Она ушла от тебя?
- Этого я сказать не могу – ответил Лео – Я покинул дом, когда она уснула.
-Что!!! – от негодования Раевский чуть не проглотил папиросу.
- София Николаевна была сильно взволнована – поспешил объяснить Лео – и чтобы немного успокоиться выпила спирта.
- Как это возможно?! – начал опять горячиться Раевский – Её организм не переносит спиртного. Доктора запрещают выпить, даже бокал шампанского.
- Это произошло случайно. Она приняла спирт, налитый в стакан, за воду. После чего, почти мгновенно, уснула на диване в гостиной. И, как ты понимаешь, я не мог оставаться с ней ночью под одной крышей. Чтобы не скомпроментировать её, я вынужден был покинуть дом и переночевать у поручика Громова. Правда, смог уснуть, только под утро, чуть не опоздав на поединок.
В разговоре возникла непродолжительная пауза, которую прервал Раевский, слегка удивив Лео неожиданной сентиментальностью.
- Впервые я увидел Софи в нашем  имении, ещё мальчишкой. Она вместе с родителями приехала в гости на Рождество. Тогда мне показалось, что я встретил ангела. С тех пор моя жизнь немыслима без неё. Я, может быть, единственный в полку холостяк, который не волочится за юбками и над которым ни кто не осмеливается шутить по этому поводу. Ты должен знать, Лео, что я пойду до конца, и тебе не следует обольщаться, что у меня дрогнула рука прошлым утром.
Лео слушал Раевского, склонив голову в задумчивом оцепенении. Немного помедлив, он тоже заговорил, тихо и проникновенно.
- В Пажеском корпусе, ты рассказывал мне об одной прелестной барышне, в которую был влюблён уже давно. Судьбе было угодно и меня наградить этой любовью. Впервые я осознал это полгода назад, когда увидел Её в полковом храме - Софийском соборе. Тогда её отец, только что вступил в командование нашим полком. Она была божественно хороша, а молитвенная одухотворённость придавала её лицу особое, неповторимое очарование. Увидев её, я забыл все молитвы, и, крестясь невпопад,  не мог совладать с сильным волнением, охватившим меня, как лихорадка. Наследующий день, я увидел вас вдвоём в Екатерининском парке. Твои восторженные глаза, убийственно красноречиво говорили о том, что это и есть та самая барышня, безраздельно овладевшая твоим сердцем. После этого, я долго пытался умертвить в себе дикие порывы ревности и страсти, накатывающиеся на меня мучительными приступами  лихорадки, пока не пришло осознание того, что эта болезнь не излечима. Впрочем, одно лекарство есть. Оно универсально для всех недугов – смерть. Я, тоже, пойду до конца.
- Ну, что же? Пойдём! – решительно отозвался Раевский, доставая из кабуры револьвер,это был шестизарядный «Смит-Вессон» популярный сейчас в гвардии.
 - Если господу богу было угодно сделать нас соперниками, то пусть он нас и рассудит.
Владимир разрядил барабан револьвера, оставив в нём один патрон, и, как-то отрешённо, взглянул на Лео.
- Надеюсь, обойдёмся без секундантов?
Лео сразу понял намерение кавалергарда, тот собирался решить проблему кардинально и немедленно. Это означало, что отсюда должен был выйти только один из них. В русской рулетке других вариантов нет.
- Я не знаю лучшего секунданта, чем господь бог – сдержанно ответил Лео, чувствуя, как внезапно похолодело в груди.
Он достал монету и вопросительно взглянул на Раевского.
- Орёл – сделал свой выбор кавалергард.
Монета, тускло поблёскивая, закрутилась в воздухе и глухо булькнув, опустилась на дно стакана изнутри которого, хищно расправив крылья, на них смотрел державный орёл.
- Снова Ваш выстрел первый, князь – констатировал Лео.
Раевский, с потрясающим хладнокровием, опорожнил стакан и выбросил на ладонь свой жребий. Бросив монету на стол, он застегнул мундир на все пуговицы и перекрестился. С этого момента начинался отсчёт последних мгновений жизни.
 Придав вращательное движение барабану револьвера, он приставил пистолет к виску. В это мгновение его лицо озарилось странной, идиотской улыбкой. Он нажал на спуск, и сухой щелчок курка подарил ему шанс на жизнь. Лицо кавалергарда, снова, стало строгим, он положил револьвер на стол, передавая сопернику смертельную эстафету. Барабан револьвера больше крутить было нельзя. Лео, перекрестившись, поднёс пистолет к виску. Внешне спокойный, он совершил значительное волевое  усилие, чтобы заглушить в себе естественное внутреннее противодействие здорового молодого естества, которому очень не хотелось умирать. Выстрела не было и на этот раз, но оба с неумолимой неизбежностью понимали, что он прозвучит. Господь бог, видимо ещё не решил, кому из них отдать предпочтение потому, что третья и четвёртая попытки тоже не завершились выстрелом. Каждый остро чувствовал, что испытывает сидящий напротив. Очередной раз, когда боёк курка ударял не по капсюлю патрона, а в пустоту, получать в подарок жизнь длиной в сотню бешеных ударов сердца и тут же снова прощаться с ней, может только мужественный человек. И каждый отдавал должное мужеству другого. Даже приговорённых к смерти, если они оставались живы после казни, не казнили повторно, впрочем, история знает исключения. Пятерых декабристов, после первой неудачной попытки, повесили повторно, дав возможность Каховскому произнести исторические слова:- Я счастлив умереть за Россию дважды!
Раевский больше не улыбался. Побледневший от невероятного напряжения нервов, он третий раз упёрся холодной сталью в висок. Это был момент истины. Пятая попытка из шести возможных оставляла ему мизерный шанс остаться в живых, но всё-таки шанс. В следующее мгновение Ангел-хранитель раба божьего Леонида Гончарова должен был поседеть. Потому, что выстрела не было и на этот раз. И это означало только одно, что Всевышний сделал свой выбор. Лео был обречён. Раевский, облегчённо выдохнув, положил оружие перед  ним.
- Если у тебя остались незавершённые дела или есть какие ни будь пожелания, я готов выполнить всё, что в моих силах.
- Назови своего сына моим именем – мрачно ответил Лео, приставив револьвер к виску.
Палец лёг на влажный от пота спусковой крючок. Холодный страх, царапающий мозг, животной истерикой инстинкта самосохранения, отчаянно боролся за жизнь приговорённого тела. Лео взглянул в напряжённые глаза Раевского и, резко выбросив руку вперёд, выстрелил над его головой во внезапно появившуюся цель. За спиной Раевского раздался звук упавшего на пол тела. Изумлённый кавалергард обернулся. У него за спиной лежал один из недавних противников с багровой пробоиной на лбу. Безжизненная рука сжимала финку.
- Извини, Владимир, я не мог допустить, чтобы ты умер от подлого удара ножом в спину – глухо пояснил Лео, положив на стол разряженный револьвер.
На звук выстрела, сверху по лестнице, рискуя свернуть себе шею, летел Иван. Вбежав в зал, он замер возле трупа.
- Ваше сиятельство, никак не возможно его было в себя привести – виновато произнёс он – Я уж, грешным делом, подумал, что Вы его насмерть зашибли.
 - Ступай прочь, Иван. – отослал денщика Лео. И, обращаясь к Раевскому, обречённо продолжил.
- Эта пуля была предназначена мне. Пора заканчивать экзекуцию.
 Он достал свой «наган» и перекрестился. Чтобы скрыть предательское дрожание руки, от дикого напряжения воли, Лео упёрся стволом в висок и закрыл глаза. Его матовое лицо застыло, как посмертная маска.
- Остановись, Лео – услышал он, в последнее мгновение, сиплый голос Раевского, прозвучавший как райское пение. – Минуту назад мы могли погибнуть одновременно. Эта пуля предназначалась не тебе. Судьба, снова, вмешалась в наши игры со смертью. Кроме того, мы слишком увлеклись и забыли, зачем сюда пришли. Надо завершить дело.

Трактирщик, уже давно очнувшийся, но, по привычке, предпочитающий изображать обморок, был поставлен на ноги.
- Раевский наполнил до краёв стакан водкой и протянул ему. Последний,  очумевший от происходящего, с жадностью выпил и, занюхав рукавом, прямо на глазах, из хитрого и настороженного негодяя, превратился в благодушного добряка.
- Дорогие вы мои! Бес-цен-ные! – душевно заговорил он. При этом, его лицо обезобразила гримаса пьяного умиления. – Да я для вас в лепёшку расшибусь, рубахи последней не пожалею-с! Честное благородное слово.
Кабатчик попытался обнять каждого по очереди, но эта попытка была жёстко пресечена.
- Только зачем же вам жизни то себя лишать? Разве ж это по-божески? Любовь, господа, это вздорная блажь. Поверьте-с, повидал-с. Честное благородное. Вон, Стёпка Бешеный – трактирщик кивнул на бездыханное тело и, икнув, суетно перекрестился – вот он вчера подарил Маньке Хохлушке цацки золотые, думал, дурак, что она ему теперь ноги целовать будет. А Манька, стерва, нынче скинула их по дешёвке и хвостом вильнула. Во как!
- Кому скинула? – встрепенулся Лео.
- Да мне же и скинула. Кому же ещё? – заявил трактирщик, наливая себе ещё водки.
- Где они? – напрягся Раевский.
Трактирщик, не спеша, залил в себя ещё стакан и полез в карман.
- Где? Где? – передразнил он кавалергарда, доставая небольшой тряпичный свёрток.
 Занюхав им водку, он развернул тряпицу.
- Да, вот.
У офицеров вырвался непроизвольный возглас радости. Это было то, что они искали.
- Жаль только, что не я убил эту мразь – прохрипел Раевский.

               






                4






Несколькими часами ранее, в лечебнице св.Марии, пришла в сознание София Николаевна.  Её первые слова были проникнуты тревогой.
- Они живы?! Ради Бога, скажите, они живы?! – умоляла она расплывчатое пятно, постепенно принимающее очертания человека.
- Успокойтесь, барышня, Вам нельзя волноваться. Все живы и здоровы и Вы в безопасности – успокоил её пожилой доктор – Вы можете назвать своё имя?
- Да – преодолевая мерзкую тошноту и гул в ушах, отозвалась девушка – графиня София Николаевна Левицкая. Где я нахожусь?
- Вы, голубушка, находитесь в лечебнице, а вот, где Вы сами-то живёте, позвольте полюбопытствовать?
- Я живу в Царском Селе – тихо произнесла девушка – мой отец – командир лейб-гвардии гусарского полка. Почему я здесь?
- Вы здесь на лечении, сударыня, по причине ушиба головы – ответил пожилой доктор и распорядился - Надежда Ивановна, телефонируйте в Царское Село гусарам, голубушка.
 Устало вздохнув, он снял пенсне.
- Представляю, что сейчас начнётся? Надеюсь, они не разнесут больницу?
Мудрый лекарь знал, о чём говорил. Не прошло и часа, как у больничного крыльца остановился, забрызганный снежной кашей, автомобиль. Расторопный адъютант едва успел открыть дверцу, как из салона торопливо вышел грозный и решительный генерал. Следом прибыли все офицеры полка, держа в руках пышные букеты цветов. Всё свободное пространство лечебницы мгновенно заполнилось усатыми красавцами в белоснежных гусарских ментиках. Больничный воздух, пропитанный запахом карболки, наполнило благоухание пармских фиалок, доставляемых из Парижа в специальном вагоне. Внезапное появление такого количества военных вызвало бурный ажиотаж. Гусары целовали всех, более или менее, привлекательных женщин и те убегали с пунцовыми от смущения лицами, прижимая к груди нежные букеты. Главный врач взволнованно умолял генерала, сидящего у постели дочери, остановить нашествие.
- Ваше превосходительство, прикажите своим офицерам покинуть лечебницу. Они беспокоят больных, развращают медперсонал и уже добрались до спирта. Мы не можем оказывать должное лечение пациентам, работа больницы парализована. Наконец, Вашей дочери нужен абсолютный покой!
- Они уйдут отсюда, только вместе с ней – отрезал генерал.
- Хорошо, забирайте – согласился доктор – только имейте ввиду, что больной необходимо квалифицированное лечение, хороший уход и покой, абсолютный покой.
- У неё будет всё, что необходимо – заверил отец и кивнул адъютанту – Труби «Отход».

В наступившей тишине, доктор устало опустился на стул.
- Надежда Ивановна, у нас спирт остался? – обратился он к медсестре.
Сообразительная женщина, кивнув, выпорхнула из кабинета.
Доктор снял запотевшее пенсне и тихо произнёс
- Слава Богу, что моя дочь вышла замуж не за военного.
   
               


5





По прибытии на службу, Лео был сразу же вызван к полковому командиру, что само по себе означало нечто важное, поскольку генерал не станет утруждать себя пустяками.
- С утра не в духе – дружески предупредил его перед дверью кабинета полковой адъютант.
Лео бодрым шагом вошёл в просторный кабинет и, замерев у массивного стола, отрапортовал. Моложавый генерал небрежно откинул в сторону какие то бумаги и, вопреки ожиданию, благосклонно взглянул на вошедшего.
- Рад Вас видеть в добром здравии, штабс-ротмистр. Раны не беспокоят?
- Благодарю, Ваше превосходительство, нисколько.
- А мне сказали, что Вы без трости шагу сделать не можете. Впрочем, кавалеристу не обязательно иметь грациозную походку, гораздо важней стать и резвость коня. Не, так ли?
- Так точно, Ваше превосходительство  – согласился Лео.
- А вызвал я Вас, чтобы серьёзно поговорить. Дело в том, что ваша история с поединком, равно, как и её продолжение, приобрела широкую известность. От полковых конюшен до Александровского дворца, сейчас, нет темы более популярной, чем эта. Вы стали кумиром светских салонов и дамских будуаров.
Генерал сделал паузу, ожидая реакции на своё сообщение. И она последовала.
- Я сожалею, Ваше превосходительство.
- Помилуйте, Леонид Георгиевич, разве может гусар сожалеть о том, что у него появилось изрядное количество поклонниц и, вместе с тем, большой выбор не объезженных кобылиц. Простите за солдафонство.
- Возможно, господин генерал, но я не понимаю, к чему Вы.
Блестящий командир лейб-гусар поднялся с кресла, демонстрируя статную фигуру, и подошёл, к стоящему на вытяжку офицеру.
- Я говорю о том, что эта история должна закончиться. Вы молоды, состоятельны, Вас ждёт блестящая карьера и любая столичная невеста сочтёт за счастье составить Вам пару.
- Простите, Ваше превосходительство, но я уже сделал выбор – со сдержанным вызовом ответил Лео.
- Вы говорите о моей дочери? – взгляд генерала похолодел.
- Так точно, Ваше превосходительство.
Генерал медленно развернулся и, пройдясь по кабинету, устремил свой взор на августейший облик государя, изображённого на большом портрете.
- Леонид Георгиевич – продолжил он, после небольшой паузы. – Вы должны быть хорошо осведомлены о том, что моя дочь уже почти помолвлена с князем Раевским. Они с детства связаны друг с другом нежными, трепетными узами. И Вы сами имели возможность убедиться в том, что ни пуля, ни клинок не в состоянии нарушить эту связь. Ваша внезапная страсть, уже омрачила жизнь и им, и их близким.
- Ваше превосходительство, у меня, действительно, была возможность убедиться в незыблемости чувств князя Раевского, но что касается Софии Николаевны, не всё так очевидно.
- Что Вы имеете ввиду?
- Извините мне мою дерзость, но я полагаю, что она ещё не определилась с выбором. Иногда нежная привязанность сестры к своему брату может быть выражена не менее красноречиво, чем трепетные чувства барышни к своему избраннику.
- Это не тот случай, господин штабс-ротмистр. Я хорошо знаю свою дочь и для меня несомненно то, что выбор ею сделан уже давно и ваши предположения, и притязания не имеют ни какого значения.
На шее командира, кровавым пурпуром  блеснул « Владимир» с мечами.
- Вас не убеждают мои слова?
- Увы, нет, Ваше превосходительство.
На строгом, волевом лице генерала отобразилось сожаление. Он вернулся за стол и, после непродолжительной паузы, продолжил.
- Леонид Георгиевич, я надеялся, что мне удастся развеять Ваши заблуждения и убедить отказаться от своих притязаний.
- Увы, Ваше превосходительство, это выше моих сил.
- В таком случае я хочу сделать Вам предложение, которое будет разумным выходом из этой пиковой ситуации. Вы же понимаете, что двум седокам на одной лошади далеко не уехать? Вам нужно будет, на время покинуть Санкт Петербург. Это даст возможность Софии Николаевне спокойно разобраться в себе и, самое главное, без волнений и губительных для неё переживаний, восстановить своё здоровье. Надеюсь, это в Ваших силах?
Предложение было неожиданным и логически разумным. Лео пребывал в лёгком замешательстве, чувствуя себя неуютно под испытывающим взором «византийских» глаз портретного императора. Не давая офицеру опомниться, генерал поспешил углубить западню.
- Ваше соперничество с князем неминуемо приведёт к трагедии, которая больно ударит по моей дочери. Я полагаю, Вы не будете ставить личные интересы выше здоровья любимой женщины.
- Разумеется, господин генерал – глухо ответил Лео, глубоко заглатывая наживку.
- Вот и ладно – облегчённо вздохнул командир - это слова, разумного и благородного человека. Поверьте, Леонид Георгиевич, я испытываю к Вам искреннее расположение и, если моя дочь сделает выбор в Вашу пользу, то я обещаю Вам полное содействие.
- Как долго я должен отсутствовать? – спросил Лео, надеясь на непродолжительную ссылку, не более месяца.
- До конца этого года – категорично ответил генерал - Выберите себе любой полк, за пределами столичной губернии, а я сам позабочусь о Вашем перемещении.
Лео, на несколько мгновений, потерял дар речи от такого коварства. Рука непроизвольно сжала эфес шашки, что не могло укрыться от взгляда командира.
- Леонид Георгиевич, я Вам обещаю, если  до следующего Рождества помолвка князя Раевского с моей дочерью не состоится, Вы будете вправе требовать от меня возвращения в полк и рассчитывать на мою поддержку. Впрочем, в полк Вы будете возвращены в любом случае. Считайте, что ваша дуэль, за сердце моей дочери, продолжается. Только секундантами в ней будут время и расстояние.
- Мне кажется, ваше превосходительство, что в этом поединке я лишён права выстрела и потому обречён на смерть – печально ответил Лео.
- Свой выстрел, в сердце моей дочери, Вы уже сделали. Нам остаётся убедиться, достиг ли он цели.
- Ваше превосходительство, как себя чувствует София Николаевна?
- Кризис миновал, но она ещё очень слаба – ответил генерал, бросив нежный взгляд на фото дочери, стоящее на столе в искусно сделанной рамке.
- Разрешите мне навестить её перед отъездом.
- Это исключено. Все посещения строжайше запрещены врачами. Может у Вас есть другие просьбы?
- Да, Ваше превосходительство.
Генерал замер, демонстрируя исключительное внимание.
- Этот портрет.
Командир не без сожаления, нехотя протянул офицеру фото в изящной рамке.
- В каком полку Вы предпочли бы продолжить службу?
- Не имеет значения – безучастно ответил Лео, с трудом отрывая взгляд от милого образа.
- Тогда я Вас больше не задерживаю. Ждите известий.
Лео козырнул командиру и направился к двери.
- Постойте – услышал он за спиной.
Развернувшись, Лео застыл в ожидании, чувствуя, что сейчас должен прозвучать самый интригующий вопрос – почему в то злосчастное утро София Николаевна оказалась одна на улице, неподалёку от его дома?
- На несколько мгновений их напряжённые взгляды встретились.
- Надеюсь, Леонид Георгиевич, Вы понимаете, что наш договор должен остаться между нами? – наконец произнёс генерал.
- Разумеется, Ваше превосходительство.
- Ступайте с Богом.
Лео показалось, что на плече портретного государя качнулись золочёные аксельбанты. 


После разговора с командиром Лео никак не мог отделаться от смешанного чувства злости, растерянности и досады, сходного с ощущением всадника, вылетевшим из седла на полном скаку. Мысль о десятимесячной разлуке с любимой удручала его. Триста дней и ночей пытки тоской, ревностью, тревогой и сомнениями. Впрочем, он готов был и набольшие лишения, лишь бы всё это было не напрасно.
 Как и следовало ожидать, командир проявил расторопность и уже на третий день, собственноручно вручая Лео письменное распоряжение, он сообщил:
- Вам предписано принять эскадрон в Ахтырском гусарском полку, с производством в чин ротмистра. Полк, хоть и не гвардейский, но имеет прекрасную репутацию и славную боевые традиции. Кстати, шефом его состоит Великая княгиня Ольга Александровна. Советую нанести ей визит перед отъездом.
 Генерал подошёл к офицеру и, слегка похлопав его по плечу, продолжил
- Заказывайте себе новый мундир, ротмистр, и готовьтесь к торжественному обеду в офицерском собрании. Все необходимые распоряжения я уже сделал. Не буду скрывать, что я лично намерен изрядно напиться, чего и Вам желаю.





6




Офицерское собрание – место, особо почитаемое любым офицером. Здесь славятся и передаются полковые традиции, витает корпоративный дух воинской чести, на котором, по утверждению Клаузевица, легче нарастают кристаллы воинской доблести.
Сегодня в офицерском собрании царско-сельских гусар, все, от ливрейного швейцара у парадного до полкового командира, пили за здоровье Лео. В честь виновника торжества гремел оркестр, заливался хор полковых песенников, звучали тосты и напутствия. Предварительно, Лео выполнил все ритуальные действия. Помолился у полковой иконы в Софийском соборе и получил Божье благословение, затем попрощался с боевым штандартом и своим эскадроном. Несмотря на запрет, он не удержался от попытки нанести прощальный визит Софии Николаевне, но, как и следовало ожидать, она оказалась безрезультатной. Матушка любимой, со светской непринуждённостью, категорически отказала в свидании. Этот отказ стал тягостным итогом и без того не радостных впечатлений от прощания с родным полком. Поэтому, не смотря на заразительное веселье, царящее вокруг, Лео с трудом сохранял на своём лице выражение беспечного благодушия, искренне надеясь на то, что не позднее следующего Рождества, эти стены снова вздрогнут от весёлой пирушки по случаю его возвращения. Генерал сдержал слово и изрядно напился. Хотя, внешне он и держался с безукоризненной стойкостью, но о количестве выпитого красноречиво говорили помутневшие глаза и не свойственное ему благодушие.
После каждой напутственной речи, звучавшей приговором любви и надежде, Лео хотелось объяснить всем, что он покидает полк лишь на время, но джентльменское соглашение с командиром не давало ему права на это. Весёлое буйство стало затихать ближе к полуночи. Под звуки полкового марша, звучавшего специально для него, Лео выпил «стремянную» и в компании ротмистра  Одинцова  сел в таксомотор, ожидавший у парадного.
- Славно покутили – довольно произнёс ротмистр. – Должен тебе заметить, друг мой, что ты неприлично трезв. В Ахтырском полку ты вряд ли найдёшь такое же радушие, как и здесь.
- Ну, от чего же – отозвался Лео – гусар, он везде гусар.
- Нет, голубчик ты мой – возразил Одинцов – ты для них чужой. Ты счастливчик, представитель элитной гвардейской касты избранных. Такое не прощают.
- Ерунда, меня это мало заботит.
- И правильно – согласился ротмистр – потому, как недостаток радушия с мужской стороны будет с излишком компенсирован женским вниманием. Представляю, какой успех тебя ждёт у провинциалок.
- Меня волнует успех только у одной дамы. И, как тебе известно, она далеко не провинциалка.
- Пардон, дружище, тогда я не понимаю твоего решения. Зачем покидать столицу и гвардию, оставляя все козыри на руках у соперника?
- Извини, Алексей,  не могу тебе всего сказать, но для этого есть причины.
- Тебе видней. Я думаю, ты знаешь, что делаешь. Однако же, куда мы едем?
- Я намереваюсь нанести визит одной экстравагантной даме.
- Не поздновато ли для визитов?
- Эта женщина принимает в любое время.
- Чёрт побери, Лео, ты сейчас доставил мне самое большое разочарование в жизни. Ведь глядя на тебя, я уже почти поверил в любовь.
- Можешь снова утешиться, эта женщина не шлюха.
- Кто же она?
- Цыганка.
- Разве цыганка не может быть шлюхой?
- Эта нет. Она гадалка.
- Что за глупости, Лео? Поехали лучше выпьем, где ни будь. Ты бы меня ещё к Распутину потащил. Кстати, он обожает цыган.
- Нет, мне обязательно нужно встретиться с ней и непременно сейчас. Я стал плохо спать по ночам и надеюсь, что она развеет мои сомнения и вернёт мне сон.
- А вот это, как раз очень спорно. Ведь ты можешь получить подтверждение того, что и является причиной твоей бессонницы.  Вспомни, что и Пушкин и Лермонтов, в своё время, обращались к услугам  гадалки, некой мадам Кирхгоф. Вряд ли знание своей судьбы прибавило им спокойствия.

На окраине столицы они, не без труда, нашли нужный дом. Ветхий, низенький, почти до окон засыпанный снегом, с дымящейся над крышей трубой. К нему вела узкая тропинка, протоптанная видимо ногами таких же неприкаянных душ. После настойчивых ударов, дверь лачуги, наконец, открылась и перед взором гусар, в свете трепетного огонька свечи, оказалась худая, сутулая старуха-цыганка с разбросанными по плечам седыми прядями волос. Окинув гостей цепким взглядом колючих глаз, она молча направилась в глубь жилища, на стенах которого плясали блики пламени от слегка поддымливающей печки. Офицеры, перекрестившись, последовали за ней, предусмотрительно пригнув головы.
- Что же вас привело сюда, касатики? – нещадно шепелявя от недостатка зубов, поинтересовалась хозяйка.
- Я хотел бы узнать, голубушка, что меня ожидает в будущем? – ответил Лео, преодолевая чувство необъяснимого суеверного трепета.
- Ишь ты, голубушка – довольно хмыкнула цыганка, зябко кутаясь в выцветшую шаль. - А ты, яхонтовый, тоже за этим? – взглянула она на спутника.
- Боже упаси! – закрестился ротмистр – Я просто так, за компанию.
- Тогда принеси-ка ещё дров, а то всё тепло выстудили. Там за домом в сарае возьмёшь.
И кивнув Лео, она указала на лавку возле стола.
- Садись, касатик.
Засветлив ещё две свечи, цыганка с минуту пристально смотрела в глаза Лео, у которого от её взгляда непроизвольно увлажнились глаза.
- Наверное, от дыма – подумал он, вновь ощутив необъяснимое беспокойство.
- Дай-ка мне левую руку – потребовала старуха.
Лео повиновался. Гадалка, приблизив его ладонь к пламени свечи, стала тщательно разглядывать рисунок судьбы, прицокивая языком.
- На самом деле, меня интересует только одно – тихо произнёс гусар. – Будет ли со мной Та, которую я люблю всем сердцем?
- Потерпи, касатик – приглушённо прошамкала старуха, снимая с плеч старенькую шаль.
Она разложила её на столе и трижды раскинула карты, что-то бормоча при этом себе под нос.
- Вот, что я тебе скажу, рубиновый мой – наконец-то нарушила она тишину – жить ты будешь долго и будет у тебя четыре могилы.
- А, как же она? – проявил нетерпение Лео.
- Твоя будет, касатик. Всё, ступай, спать буду.
В тишине певуче скрипнула дверь. Холодок, повеявший от дверей, колыхнул трепещущие огоньки свечей и грохот сваливаемых на пол поленьев возвестил о возвращении Одинцова. Лео достал из бумажника десятирублёвку и положил её на стол.
- Спасибо – тихо произнёс он и поднялся.
- Ну, и чего тебе накаркала эта ведьма? – услышал он нетерпеливый голос друга, ожидающего в сенях с зажжённой спичкой в руке.
- Долгую и счастливую жизнь – с иронизировал Лео выходя на свежий воздух.
За спиной послышался глухой удар, за которым последовал сдавленный стон. Одинцов, по не осторожности, проверил своей головой прочность притолоки в сенях.  Охватив руками голову, он, шатаясь и матерясь, вывалился наружу.
- Поосторожней с ругательствами, Алексей – предостерёг его Лео – за ними может последовать ещё более суровое возмездие.
Старая цыганка, замерев у заиндевевшего окна, сочувственно смотрела в след удаляющемуся Лео.
- Господи! За, что же? За какие грехи, Ты уготовил ему такую участь?- почти беззвучно прошептала она, плотнее запахивая старую шаль.



7




Следующую неделю Лео провёл в имении отца. Отставной генерал радушно встретил сына и сделал всё, чтобы сгладить переживания от событий последних дней. В столицу они вернулись уже вместе. Первым делом Лео отправился в полковую шивальню, на примерку своего нового Ахтырского мундира. Портные, подстёгиваемые распоряжением генерала, в кратчайшие сроки справились с работой. Облачившись в непривычный для глаза доломан коричневого цвета и краповые чакчиры, Лео придирчиво осмотрел себя в огромном зеркале. Форма безукоризненно легла на тело. Тем не менее, чувствовался лёгкий дискомфорт от того, что левое плечо не ощущало привычной весомости гусарского ментика, атрибута гвардии исключённого из формы армейских полков.
- Подлецу – всё к лицу – иронично пошутил он – теперь можно представиться и шефу полка.
Августейшим шефом 12-го гусарского Ахтырского полка являлась младшая сестра государя, великая княгиня Ольга Александровна. Она была не только любимым, но и единственным ребёнком императора Александра третьего, имевшим статус  багрянородного, т.е. рождённого от царствующего императора, от помазанника божьего. В Византии этому придавали особое значение, а в древней Греции такого ребёнка называли пурпурогенным. Не смотря на особый статус, Ольга Александровна росла и воспитывалась в дали от столицы в Гатчинском дворце, в строгой почти спартанской обстановке. Спала на жёсткой походной постели, питалась простой невзыскательной пищей, подчиняясь строгой дисциплине и жёсткому распорядку дня. В восемнадцатилетнем возрасте она была обвенчана с принцем Ольденбургским, но этот брак не принёс ей счастья. Мужа совершенно не интересовала жена, как впрочем, и другие женщины. Зато в Петербургском свете он имел репутацию заядлого игрока, легко проигрывающим за одну ночь целое состояние. Тем не менее, великая княгиня,  лично покровительствовала множеству богоугодных заведений, гимназий, различных женских курсов. Помимо этого, она оплачивала и обучение всех детей своей многочисленной, хотя и скромной по романовским меркам прислуги. Лео неоднократно имел удовольствие, на обязательных  светских приёмах, лицезреть эту хрупкую  изящную женщину с чистым одухотворённым лицом и  светлой душой, не знающей подлости и лицемерия.
Благодаря тому, что мундир Ахтырского гусара имел исключительное право пропуска в особняк Ольги Александровны по ул. Сергиевской 46, Лео без промедления был допущен в апартаменты великой княгини, устеленной Бухарскими коврами. Во время непродолжительного ожидания он обратил внимание на большой портрет императора Александра третьего. Глядя на него, Лео с гордостью подумал о том, что этот могучий человек мог позволить себе роскошь, во время рыбалки на гатчинском озере, ответить ожидающим его послам: «Европа может подождать, когда русский царь удит рыбу». Потом его заинтересовал портрет кисти Серова, на котором была изображена трогательная девочка с распущенными волосами.
- Здесь мне одиннадцать лет – услышал он за спиной тихий голос, настолько мягкий, что не пришлось даже вздрогнуть от неожиданности.
Стремясь исправить свою оплошность, Лео вытянулся в струну и, придерживая шашку, резко развернулся. Едва затих малиновый звон его шпор, он отрапортовал
- Ваше Императорское высочество, ротмистр граф Гончаров, честь имею явиться по случаю назначения меня в 12-й гусарский Ахтырский, генерала Дениса Давыдова, Ея Императорского высочества великой княгини Ольги Александровны полк,
- Рада Вас видеть, Леонид Георгиевич -  великая княгиня грациозно протянула руку для поцелуя – офицер в мундире Ахтырского полка всегда желанный гость в моём доме.
В зале бесшумно появился пожилой лакей. С подчёркнутой важностью и достоинством, он нёс, как знамя, сервированный  серебряный поднос и пышные бакенбарды на лице. Наполнив бокалы шампанским, он застыл возле стола, демонстрируя полную невозмутимость и осанку английского лорда. Княгиня, едва заметным движением руки, отпустила его, одновременно приглашая гостя к столу.
- Давайте, Леонид Георгиевич, выпьем по традиции за нового Ахтырского гусара.
Лео с готовностью осушил бокал тогда, как Ольга Александровна, лишь пригубила его.
- Не сожалеете о своём решении оставить гвардию, Леонид Георгиевич?
- Гвардия стоит того, чтобы сожалеть о ней, Ваше Императорское высочество.
- Леонид Георгиевич, я осведомлена о событиях предшествующих этому и хочу заметить, что Ваши действия были безупречны.
- Благодарю Вас, Ваше Императорское высочество.
- Я не буду Вас убеждать, что Межибужье, это самое лучшее место в Империи, после столицы, но поверьте, Подолье имеет своё непередаваемое очарование и восхитительный южный колорит. Я уверена, что в скором времени, Ваша душа, наполнившись им, перестанет тосковать о столичной суете и всей блестящей мишуре ей присущей.
- Я очень рассчитываю на это, Ваше Императорское высочество. – немного слукавил Лео.
- Я уверена, Леонид Георгиевич, что Вы не будете разочарованы своим выбором – продолжила Великая княгиня -  Ахтырцы имеют прекрасную боевую репутацию и славные полковые традиции. Кроме того, полк и сейчас на хорошем счету у государя. 
- Ваше Императорское Высочество, для меня довольно уже того, что полк находится под Вашим патронажем  - опять слукавил Лео, отдавая должное светскому этикету.
- Я открою Вам секрет, Леонид Георгиевич, вчера, при встрече с государем, я просила его, чтобы Ахтырский полк принял участие в летних красно-сельских манёврах. И моя просьба была удовлетворена. Более того, он принял решение, этим летом собрать в Красном селе, кроме гвардии и другие армейские полки, шефство над которыми имеют члены императорской фамилии. Думаю, что возможность побывать в столице и показать себя во всей красе, воодушевит полк и немного развеет его провинциальность.
При этих словах Лео почувствовал, как радостно затрепетало его сердце. Это означало, что через три месяца он снова вернётся в столицу. И не на несколько дней, а на всё лето. Настроившись на долгую разлуку с любимой, он даже не смел мечтать о таком подарке.
- Ваше Императорское высочество, я не сомневаюсь, что это будет воспринято, как знак высокой чести и великого доверия  – ответил он, с трудом скрывая охватившее его волнение.
- Не возьмёте ли Вы на себя труд передать от меня письмо полковнику Трингам, в котором я проинформирую его о принятом решении.
- Буду рад служить, Ваше высочество.
- Когда Вы планируете отъезд?
- Завтра вечером.
- Хорошо, сегодня же письмо будет у Вас. Может быть, у Вас есть ко мне просьбы или пожелания? – поинтересовалась Ольга Александровна, озарив гусара очаровательной улыбкой.
- Никак нет, Ваше Императорское высочество – ответил Лео, сияя, как полковая труба на солнце. Он и так был безмерно осчастливлен этой  прекрасной женщиной.
Великая княгиня встряхнула серебряный колокольчик, и в зале появился, всё тот же лакей-лорд с небольшим предметом в руках, обёрнутым в бархат.
- Это святой образ Ахтырской Божьей Матери – тихо произнесла Ольга Александровна, развернув материю. – Позвольте мне благословить Вас, Леонид Георгиевич?
Лео опустился на одно колено и, склонив голову, принял благословление.
- Примите её от меня на добрую память.
Лео поднялся, несказанно тронутый происходящим. Перекрестившись, он поцеловал отделанный небольшими рубинами образок.
- До встречи в Красном Селе, Леонид Георгиевич – попрощалась великая княгиня, протянув ему руку для поцелуя.
Лео, с чувством, прижался губами к благословившей его руке.

Поезд на Киев, вздрогнув, тронулся с места. Плотная осанистая фигура отца, оставшегося на перроне Николаевского вокзала, медленно поплыла назад. Долгий красноречивый взгляд и прощальный взмах руки, как последнее благословение и скупой знак любви при расставании. Лео оторвался от окна и, прикрыв глаза, откинулся на мягкую спинку диванчика. Он покидал бурлящую столицу, раздираемую политическими склоками, вздрагивающую от тревожных гудков бастующих предприятий, но всё-таки остающуюся державно величественной и притягательной.


8





Один из восемнадцати гусарских полков Российской империи, 12-й  Ахтырский, входил в состав 12-й кавалерийской дивизии 12-го армейского корпуса Киевского военного округа. Как и большинство полков регулярной кавалерии, он был расположен в непосредственной близости от западной границы, в местечке, имеющем звучное название Межибужье Подольской губернии. Именовалось так оно неспроста, поскольку располагалось на участке местности, где стыкуются две реки – Южный Буг и Бужок, что собственно и было отражено в названии. Межибужье представляло собой типичное еврейское поселение, изобилующее провинциальной иудейской экзотикой. Из восьми тысяч населения которого шесть тысяч составляли дети Израилевы. Не удивительно, что основной тон в жизнедеятельности городка задавали:  - винокуренный завод Гранвольца, табачная фабрика Гельмана, пивоваренный завод Штеренгаса, кинотеатр «Иллюзион» Гервица, типография Бринда. Имелись, также, девять синагог, римско-католический костёл, ратуша, волостное правление и многочисленные торговые лавки. Главной жемчужиной местечка являлась древняя крепость четырнадцатого века, грозно возвышающаяся над Бугом, где и располагалась штаб-квартира полка. Эскадроны же размещались в предместных сёлах -  Ставницы и Требуховцы.
Уладив все формальности в штабе дивизии Лео выехал поездом до ст, Деражня, где его уже ждала коляска с бравым возничим из нестроевой команды полка.
- Далеко ли ехать, братец? – поинтересовался Лео.
- Да, тут не далече, ваше высокоблагородие, вёрст двадцать будет – ответил солдат укладывая дорожный багаж в коляску. – Доедем швыдко, не сумлевайтесь.
В подтверждение его слов, буланый жеребец резво покатил коляску по раскисшей от первого солнца дороге. С интересом оглядывая непривычные глазу местные пейзажи, Лео ни как не мог отделаться от мысли, что отец любимой очень кардинально решил проблему его удаления из столицы. Воображение рисовало безрадостные картины унылой  жизни провинциальных военных, реалистично описанные в  Купринском «Поединке», « однообразной, как забор и серой, как сукно солдатской шинели.»
- Хорошо ещё, что не на Кавказ – удручённо подумал он.

Густые сумерки уже накрыли местечко, когда коляска остановилась в расположении   3 – го эскадрона, возле небольшого глинобитного дома со светящимися окнами. Едва Лео ступил на землю, как перед ним возникли четверо офицеров эскадрона. Поблёскивая в тусклом сете окон элементами мундиров, они поочерёдно представились своему новому командиру.
- Благодарю Вас, господа – оценил Лео любезность молодых офицеров. – Буду рад , если вы составите мне компанию за ужином.
Поблагодарив за приглашение, офицеры тактично отказались, понимая, что приём гостей вряд ли входит сейчас в планы командира не успевшего ещё отряхнуть с мундира дорожную пыль. Лео, разминая затёкшие ноги, прошелся вокруг дома, удручённо разглядывая новое жилище и небольшой спящий сад, окружающий его. Обойдя дом, он наткнулся у крыльца на бравого малого, который, лихо козырнув, доложил: «Вашего высокоблагородия денщик, гусар Мохов .»
- Здорово, молодец .
Из казармы неподалёку донёсся стройный хор голосов поющих вечернюю молитву.  Лео обречённо ступил на порог своего нового «особняка» из недр которого доносился призывный аромат приготовленного ужина.

Первое утро на новой службе приветливо улыбнулось ему солнечным светом, уже набирающим силу в этих краях. Облачённый в новый  мундир, он направился в штаб полка, расположенный в главной местной достопримечательности – замке четырнадцатого века, величественно возвышающимся над берегом Буга. В центре цитадели располагалась полковая церковь. Не зайти туда было нельзя. Лео представился полковому священнику отцу Алексию. Получив его благословение, он помолился у полковой иконы и, оставив щедрое пожертвование, покинул храм.
В приёмной полкового начальника ему не пришлось ждать. Адъютант командира, поручик Плясов, со строгим и значительным, как у всех адъютантов выражением лица, сообщил: «Господин полковник ждёт Вас».
Командир Ахтырских гусар, полковник  Николай Васильевич Трингам, обладая волевым и прямолинейным характером, имел репутацию строгого, но справедливого и до тонкостей знающего своё дело кавалерийского начальника. Чуждый проявлениям грубого солдафонства, он искренне болел душой за каждого из своих подчинённых и любую их проблему воспринимал как свою. В данном случае уместно было бы вспомнить строки поручика Лермонтова : « Полковник наш рождён был хватом, слуга царю – отец солдатам».
 Лео бодрым шагом вошёл в кабинет и, щёлкнув каблуками, наполнил пространство неповторимым звоном Савельевских шпор, сделанных на заказ. Глубоко вдохнув, он уверенно отчеканил рапорт, который мысленно отшлифовывал в голове добрую сотню раз.
- Здравствуйте, ротмистр, присаживайтесь – любезно предложил командир, не отрывая от вошедшего внимательного взгляда строгих серых глаз. Так, наверное, многодетный отец изучает взглядом неродное дитя, которое ему предстоит усыновить и принять в свою дружную семью.
- Как устроились?
- Благодарю, г-н полковник, благополучно.
- Хорошо, светские церемонии оставим столице. Принимая во внимание ваши прекрасные рекомендации, тем не менее, скажу прямо, у нас есть и свои достойные офицеры, но я должен подчиниться приказу. Принимайте 3-й эскадрон.
- Г-н полковник, у меня для Вас письмо от великой княгини Ольги Александровны – Лео протянул командиру конверт.
Пока последний изучал содержимое письма, Лео имел возможность спокойно рассмотреть облик пятидесятитрёхлетнего полковника. Бросалась в глаза обширная лысина, которая в сочетании с пенсне придавала ему вид солидный и значительный. Строгое волевое лицо украшали слегка распушённые седеющие усы – непременный атрибут любого гусара. 
Закончив чтение, полковник снял пенсне и взглянул на Лео, сияющими от радости глазами.
- Вы привезли хорошую весть, ротмистр. Здесь сообщается, что нашему полку оказана высокая честь, принять участие в летних красно-сельских манёврах гвардии  и высочайшем смотре войск пред лицом государя.
Взволнованный, он поднялся и прошёлся по кабинету. Лео, поднявшись следом, замер в почтительном ожидании.
- Вы приехали вовремя, ротмистр. Кому, как не Вам знать все тонкости проведения манёвров и смотра гвардии. Ваш опыт будет весьма кстати при подготовке полка.
- Буду рад оказаться полезным, г-н полковник.
- Ну, вот и хорошо. Не считаю возможным скрывать причину, по которой Ваш предшественник, ротмистр Сухин, был отстранён мною от должности. Ещё месяц назад его эскадрон был на хорошем счету, демонстрируя прекрасную выучку и дисциплину. Но в последнее время всё изменилось, и настолько серьёзно, что чуть было не дошло до открытого неповиновения офицеру. Тщательное разбирательство, по этому поводу, выявило позорное и, как я считал прежде, искоренённое явление – рукоприкладство.
Голос полковника, на последних фразах, прозвучал взволнованно.
- Успокаивает лишь то, что факты мордобойства были установлены только там и не расползлись повсеместно, как зараза. Вам предстоит не просто возглавить эскадрон, а вернуть этим «сухиным детям» веру в отца-командира и стать тем примером, который вдохновит их на усердную службу государю и Отечеству.
- Приложу все усилия, г-н полковник – с некоторым воодушевлением ответил Лео.
- Я надеюсь, г-н ротмистр, что у Вас сложатся корректные отношения с сослуживцами и Вы не будете чувствовать себя чужим в их обществе  – уже спокойно выразил надежду командир.
- Гусар, он везде гусар, г-н полковник. Я сделаю всё, чтобы оправдать честь носить прославленный Ахтырский мундир.
Взгляд полковника потеплел.
- Добро пожаловать в полк.
Командир протянул ему руку.



                9




Новость, привезённая Лео, мгновенно распространилась по эскадронам. Как застоявшийся боевой конь, услышавший призывные звуки сигнальной трубы, полк встрепенулся и  задрожал в радостном возбуждении.  Ответственное событие требовало к себе серьёзного отношения. Новость полагалось обмыть, что вполне естественно для  легкомысленно-романтической кавалерии.
      Вечером офицерское собрание, блистающее чистотой и светом, наполнилось музыкой и звоном шпор. Лёгкое возбуждение витающее в зале, казалось, оживляло  красующиеся на стенах портретные лица полководцев, государя, великой княгини Ольги Александровны и, конечно же,поэта-гусара Д. Давыдова, почитание которого в полку было возведено до степени культа.
 При появлении  полковника оркестр мгновенно умолк и чей- то хорошо поставленный голос скомандовал: «Господа офицеры!» . В одно мгновенье в зале воцарилась оглушительная тишина, замерев, гусары приветствовали своего командира.
- Добрый вечер, господа. Прошу к столу.
Эта фраза была произнесена тоном доброго хозяина приглашающего к ужину дорогих гостей, демократично подчёркивая, что здесь он не столько командир, сколько старший товарищ, в тесном кругу единомышленников. Офицеры привычно, без суеты, заняли свои места. Предупредительный адъютант указал Лео место между командирами второго и четвёртого эскадронов. Длинный стол блистал серебряными приборами и хрусталём. Не смотря на то, что на белоснежной накрахмаленной скатерти не оставалось свободного места от изобилия блюд и напитков, искушённый взгляд  Лео отметил разницу в изысканности и ассортименте по сравнению с теми столами, за которыми ему доводилось бывать прежде. Едва стихли звуки разливающегося по бокалам вина, во главе стола поднялся полковник.
- Господа! – провозгласил он зычным приятным баритоном – Сегодня у нас есть  достойный повод для того, чтобы немного ослабить подпруги. Но с начала я хочу представить вам нашего нового товарища, который, как и наш прославленный герой  Давыдов, сменил лейб-гвардии гусарский мундир на скромный, но не менее доблестный доломан Ахтырского гусара – полковник обратил свой взор на Лео.
 - Прошу любить и жаловать  командира 3-го эскадрона, ротмистра графа Гончарова.
 При этих словах Лео поднялся и корректным кивком головы поприветствовал присутствующих.
- Леонид Георгиевич  - продолжил полковник, прерывая лёгкий одобрительный гул голосов  – прибыл в полк с радостным известием от нашего августейшего шефа великой княгини Ольги Александровны, которое сегодня же было подтверждено  штабом  дивизии – командир сделал паузу, обводя торжествующим взглядом присутствующих – Господа! Государь оказывает нам великую честь принять участие в летних Красносельских манёврах гвардии!
Громогласное «Ура!» сокрушительным шквалом сотрясло стены старого замка. Каждый понимал, что это неординарное событие в жизни полка, ставящее провинциальную армейскую часть в один ряд с элитой российской армии. Кроме того, многие из офицеров, не говоря уже о нижних чинах, никогда не бывали в столице и мысли молодых корнетов и поручиков уже закружили их в вальсе с обворожительными петербургскими красавицами, а седеющие ротмистры уже прикидывали в уме возможности своих кошельков, чтобы в полной мере реализовать свои мечты и шансы предоставляемые столицей.
 Дружный звон бокалов дал старт безудержному застолью, одной из коренных традиций Ахтырских гусар, воспетой и благословлённой самим Денисом Давыдовым . Лео был заинтригован третьим тостом, который был  выпит за здоровье французских монашек капуцинок, отдавших свои сутаны на пошив гусарских мундиров. Сидевший рядом с ним ротмистр Панаев охотно пояснил, что этот тост является традиционным для полка уже сто лет. В 1814 году, после взятия Парижа русскими войсками Ахтырский гусарский полк был расквартирован в Аррасе, неподалёку от женского монастыря капуцинок,  волей судьбы носивших сутаны полкового коричневого цвета. Командовавший тогда полком Д. Давыдов, осмотрев своих гусар изрядно потрёпанных  в боях и походах, нашёл их вид весьма плачевным.  Исправить это положение он решил оригинально. По его приказу, на пошив новых мундиров с монастырских складов было изъято всё сукно, но его оказалось не достаточно, тогда пришлось раздеть самих монашек. Вскоре на параде в Париже полк заслужил одобрение царя, особо отметившего боевые заслуги и великолепный вид  Ахтырцев.
 Между тем всеобщее веселье набирало обороты. Вино, здравицы и тосты, сопровождаемые стихами и песнями, текли рекой питающей благодатную почву любви к Отечеству. Тем не менее, Лео не был оставлен без внимания. По традиции ему были преподнесены именные столовые приборы, как символ равноправного членства в офицерском собрании, и небольшой красиво оформленный томик стихов Д. Давыдова, знание которых вменялось в обязанность каждому не менее, чем положений кавалерийского устава. Постепенно Лео стал проникаться атмосферой душевного тепла, искренности и единения с этим, новым для него, провинциальным братством.
Гусар, везде гусар! 
В радости и веселье время пролетает незаметно. Полночь уже давно осталась в прошлом, но никто и не помышлял о завершении застолья, в котором не было места непристойностям и хмельной развязности. Пирушка стала затихать только когда в зал, через тяжёлые портьерные шторы пробился робкий свет утренней зари. Захмелевший Лео пребывал в состоянии блаженного благодушия, робко надеясь, хотя бы на пару часов беззаботного сна.
- И это у них называется, немного ослабить подпруги – подумал он, прилагая титанические усилия, чтобы удерживать своё тело в вертикальном положении.
 Через минуту Лео осознал бездну своей наивности, когда вестовые внесли в зал бездонную полковую серебряную чару до краёв наполненную шампанским. Начиная с полковника, чара пошла по кругу, бережно, как грудного младенца, передаваемая из рук в руки. Едва были допиты последние капли вина, как из-за стола поднялся на удивление бодрый командир и по его команде полковой трубач выдохнул в расцветающее зарёй небо сигнал тревоги, дающий старт полковому учению. И началось оно стремительной атакой в разомкнутом строю на наступающую пехоту. О поблажках и скидках на выпитое не было и речи. Истинный кавалерист, находясь в седле, презирает земное притяжение.




                10



Воинский этикет обязывал вновь прибывшего офицера представиться всем равным по чину членам полкового сообщества, превосходящим же его в чине, он должен был нанести визит. В процессе этого ритуального знакомства стало очевидно одно любопытное обстоятельство. Определение «братство», обычно характеризующее сплочённость людей, здесь  имело самое прямое значение, потому как духовное ядро коллектива составляли офицеры связанные кровными братскими узами. Достойным подтверждением этому является наличие в полку двух Лермонтовых, двух Елчаниновых и трёх Панаевых.  С последними, у Лео сложились наиболее тёплые товарищеские отношения, несмотря на то, что все они были убеждёнными трезвенниками, и в этом вопросе составляли оппозицию сторонникам лихого гусарского пьянства, центром притяжения которых являлся ротмистр барон Зальц. Барон был признанным лидером офицерской молодёжи и имел репутацию полкового Бурцова, лихого повесы воспетого в своей лирике Денисом Давыдовым. Он об этом прекрасно знал,  ревностно оберегая и поддерживая свой статус. Впрочем, не всегда уместно. Он единственный в полку манерно козырял в обиходе французской речью, очевидно полагая, что это придаёт ему оттенок светскости.
У Лео этот офицер не вызывал каких либо тёплых эмоций. Возможно, на это повлиял небольшой эпизод , произошедший сразу же после того, как он принял эскадрон. В тот вечер его новый денщик Мохов, ранее бывший в услужении у барона, допустил небольшую провинность.  Лео, сделав  внушение, резко поднялся со стула и приблизился к нему. В этот момент Мохов напрягся и, зажмурив глаза, слегка отклонил голову назад. Лео с негодованием понял – солдат ожидал удара.
Нужно ли говорить, что вся окружающая теперь Лео действительность была для него нова и непривычна. Сам уклад жизни местечка, тихий и размеренный, резко контрастировал с  бурной суетой столицы. Люди, окружавшие его, были лишены столичного чванства, светской напыщенности и гвардейского лоска. Они жили интересами полка и до мельчайших тонкостей знали и любили кавалерийскую службу. Впрочем, провинциальная экзотика и стремительное погружение в службу, на некоторое время отвлекли его от сердечных переживаний.  Новая весомая ответственность за своих гусар не давала ему права на уныние, а  заботы об эскадроне не оставляли на это времени. Лео с головой окунулся в новую, неизбежную реальность – рутинную жизнь провинциального офицера, серую, как сукно солдатской шинели.




11



Пока ротмистр Гончаров со своим эскадроном месил грязь на бескрайних просторах Подолья в доме Софии Николаевны решался вопрос, мучивший, когда то, принца Гамлета. Быть или не быть? В данном случае – её помолвке с Владимиром Раевским. Итак, жених был согласен, родственники согласны, оставалось получить согласие невесты. В это время невеста, находилась в своей комнате и с грустью смотрела в окно на эскадрон лейб-гусар проезжающих на рыси мимо её дома. Уже больше месяца она не видела Лео и не имела от него известий. Грустные мысли и догадки не давали ответа на беспокоящие вопросы. Почему он уехал? Почему уехал не объяснившись и до сих пор не сделал этого письмом? Может быть, от неё скрывают правду? Но отец убедил девушку, что решение об отъезде было принято им добровольно. История с дуэлью, неожиданно для неё самой, обнажила чувства и убедила в том, что она не просто симпатизировала гусару. Это было более глубокое чувство, расцветающее в сердце подобно цветку, ещё недавно бывшему хрупким и невзрачным росточком. Девушку тяготила мысль, что Лео мог охладеть к ней. Или может быть не любил никогда? Может быть, она принимала флирт, волнующую игру взглядов, слов и прикосновений за серьёзное чувство.  Оставалась надежда, что письмо, объясняющие эти загадки, последует позже, но время шло, и надежда таяла, как апрельский снег под её окнами.
  Грустные мысли были прерваны приходом Раевского, бывшего частым и желанным гостем в этом доме. Так, как хозяин дома отсутствовал, встретить его вышла мать Софии Николаевны, ещё не утратившая природную женскую красоту генеральша.
- Рада Вас видеть, князь! – улыбнулась графиня, протягивая гостю руку для поцелуя.
- Елена Сергеевна, Вы – само очарование! – отвесил комплимент кавалергард, приложившись к ручке потенциальной тёщи. – Как здоровье Софии Николаевны?
- Слава Богу, благополучно, но бедняжку, всё ещё мучают ужасные мигрени. Её нельзя волновать, впрочем, к Вам, князь, это не относится. Софи всегда искренне радуется Вашему приходу. Кстати, вот и она.
Генеральша не лукавила. Девушка, просветлевшая лицом, радостно поприветствовала кавалергарда, трепетно коснувшегося губами её руки.
Некоторое время Елена Сергеевна  занимала гостя светской беседой, но  вскоре удалилась под благовидным предлогом, предоставив им возможность общения наедине. Поболтав немного о милых пустяках, Раевский внутренне собрался и перешёл к главному.
- Софи, дорогая! – проникновенно произнёс он, глядя в глаза девушки с нежностью и надеждой – Вы же знаете, что я давно люблю Вас, и наша многолетняя сердечная привязанность даёт мне право надеяться, что это чувство взаимно. Я прошу Вас составить моё счастье, которое я буду оберегать как святыню.
Князь разжал протянутую ладонь, на которой лежал изящный ювелирный футлярчик из василькового бархата с заключённым внутри кольцом достойным пальца королевы.
- Прошу Вас принять  это кольцо в знак моей искренней любви и Вашего согласия.
Слова Раевского глубоко тронули сердце девушки и первым естественным её желанием было, бросится в его объятия, но в следующий момент она испугалась своего порыва. Владимир, без сомнения, был для неё очень близким и родным человеком, но любимым ли? С тех пор, когда рядом с ней появился Лео, она не раз задавала себе этот вопрос и не находила ответа.
Девушка, нежным прикосновением рук, сложила распростёртую ладонь князя в горсточку и, прижав её к своей груди, ответила, стремясь придать голосу больше душевного тепла и нежности.
- Владимир, дорогой мой! Ещё с ранней своей юности я не могла и мечтать о лучшем избраннике, чем Вы!
- Так в чём же дело? – нетерпеливо перебил её кавалергард – Разве что-нибудь изменилось?
- Изменилась я. Возможно, Вы услышите от меня желанный ответ, но не сейчас. Прошу Вас, не торопите меня, дайте мне время разобраться в себе! Я знаю, что ожидание и неопределённость мучительны  для Вас, но поверьте, и для меня тоже!
В сжавшейся ладони Раевского жалобно хрустнул бархатный футлярчик.
- Хорошо. Я буду ждать – глухо произнёс он – Прощайте.

Раевский поспешил удалиться, опасаясь выдать глубокое душевное волнение. Он прекрасно понимал, что,или вернее, кто являлся причиной его сегодняшнего фиаско.
В ярко освещённый зал офицерского собрания он вошёл мрачнее тучи и сразу же наткнулся на своего доброго приятеля штабс-ротмистра Щербакова.
- Что случилось, Владимир? С таким выражением лица обычно пускают себе пулю в висок – с ходу определил он внутреннее состояние товарища.
- Сандро, я в отчаянии и намерен сегодня напиться как извозчик! – мрачно произнёс кавалергард, присаживаясь к нему за стол.
- Вот, как? Полагаю, у тебя для этого есть весомые причины?
- К сожалению, есть. Сегодня у меня состоялся серьёзный разговор с Софи, и я понял, что она к Нему действительно не равнодушна.
- Это кому же так повезло? Впрочем, и так понятно. Ты имеешь в виду Гончарова?
- Конечно же его, чёрт побери! Кого же ещё?!
- Она сама тебе об этом сказала?
- Она не сказала этого прямо, но это очевидно.
- Всё понятно – произнёс Щербаков, наполняя рюмки – она тебе отказала.
- И, да и нет.
- Поясни.
- Прямого отказа не было. Софи попросила не торопить её с ответом.
- Ну, тогда ещё ничего не потеряно. Разве ты не слышал о женском кокетстве?
- Не тот случай, Сандро. Она не может его забыть.
- Пустяки. Женщины также легко забывают, как и увлекаются. Гончарова нет в столице, и через пару недель ты сможешь сам убедиться в справедливости моих слов. Только не сиди, сложа руки, действуй, у тебя все козыри на руках.
- Пойми, Сандро. Я не могу выпрашивать у неё любовь, как милостыню!
- Ну, тогда последуй мудрому совету поэта:
" Чем меньше женщину мы любим, тем легче нравимся мы ей
И тем её вернее губим средь обольстительных сетей."
 - Попробуй действовать по-другому, вместо обожания – равнодушие, холодностью – замени страсть. Это заденет её гордость и вызовет недоумение. В конце концов, женское любопытство и уязвлённое самолюбие вынудят её искать причину того, что заставило охладеть к ней даже не одного, а двух её страстных обожателей.  Она сама станет искать твоего внимания, сделав тебя хозяином положения.
- Я не буду оспаривать авторитет Пушкина,Сандро, но он плохо закончил. К тому же, эта игра мне не по душе. Она непредсказуема, лицемерна и может затянуться надолго, а я не могу больше ждать! Сначала я ждал её выпуска из Смольного, потом ждал, когда ей исполнится двадцать лет.
- Зачем же нужно было так затягивать дело?
- Есть причина. Видишь ли. В её семье существует странное поверье, основанное на каком-то таинственном предсказании. Девушки из её рода не должны выходить замуж не достигнув двадцатилетнего возраста. Нарушение этого правила неизбежно приведёт к беде. И теперь я снова должен смиренно ждать, когда Гончаров окончательно разрушит моё долгожданное счастье.
Раевский, рывком осушил рюмку и продолжил.
- Иногда я ловлю себя на мысли, что готов на любые безрассудства, лишь бы этого не допустить. Кстати! Сейчас в столичном бомонде весьма популярен, какой-то
маг-предсказатель, некто мсье Жан. Он даже был принят во дворце государем. Едем к нему.
- Брось эти глупости, Владимир, Россия-матушка всегда была раем для проходимцев, а государь доверчив и простодушен, как дитя. Ты бы ещё Распутину в ноги поклонился или на Александровскую колонну вознёсся.
- Может быть ты и прав, Санлро, только, причём здесь колонна?
- А разве ты не знаешь, что существует поверье? Если поцеловать крыло ангела-хранителя Санкт-Петербурга и при этом загадать заветное желание, то оно непременно сбудется.
- Да, да припоминаю – задумчиво произнёс кавалергард – ещё в детстве об этой легенде мне рассказывала моя матушка. Спасибо, что напомнил.
- Постой, Владимир, надеюсь, ты не воспринял мои слова в серьёз? – глядя на задумавшегося друга, обеспокоился Щербаков.
- Да, да конечно – отрешённо отозвался Раевский.
- Если мне не послышалось, ты сегодня собирался напиться, как извозчик – поспешил отвлечь друга от навязчивых мыслей штабс-ротмистр – Офицерское собрание для этого не подходящее место, лучше всего это сделать у «Данона» или в «Медведе». Поедем, я составлю тебе компанию.
- Спасибо, Сандро, горе разделённое с другом – половина горя.
- Не стоит благодарности, просто любопытно взглянуть на процесс  перевоплощения кавалергарда в извозчика. Впрочем, история знает и более экзотические примеры – король-олень, халиф-аист, барышня-крестьянка, наконец.

  Этой ночью в Петербурге неожиданно ударил заморозок.  Около трёх часов ночи, у крыльца Нарвского пожарного депо, остановилась коляска без пассажиров. Извозчик, имевший богатырское сложение, не спеша покинул своё сиденье и настойчиво затрезвонил в дверь дежурного помещения. Через минуту он проник внутрь, без труда преодолев сопротивление заспанного дежурного. Ночной визитёр имел странный вид. Несмотря на то, что он был одет как извозчик, в нём без труда можно было опознать офицера. Главным образом по сапогам со шпорами и шашке, выставляющейся из-под кафтана. Туманный взгляд холодных голубых глаз говорил о том, что пришелец мертвецки пьян. Непонятно и удивительно было то, что он, хоть и замедленно, но  довольно уверенно передвигался без посторонней помощи. Вызвав дежурного начальника, он положил перед ним сторублёвую купюру и загадочно произнёс
- У меня к Вам срочное дело, милейший.
Прожжённый брандмейстер, оценив взглядом весомость аргумента, понимающе кивнул.
Через полчаса, на пустынную Дворцовую площадь, въехал пожарный автомобиль и затих у Александровской колонны, на вершине которой, в матовом свете луны, златокрылый ангел осенял крестом спящий Санкт-Петербург. Сидящие в машине, с минуту, прислушивались к тишине и всматривались в безжизненные окна Зимнего, осиротевшего с тех пор, как Российский государь перебрался в Александровский дворец, под охрану гвардии.
- Не робей, братцы! Вперёд, с богом! – подстегнул пожарных Раевский.
Привычная работа, к тому же щедро оплаченная, была исполнена с  достойным уважения профессионализмом. И огромная раздвижная лестница Гесте, уперлась в вершину «Александрийского столпа», у подножия, удивлённо взирающего на людей, крылатого  творения месье Монферрана.
- Спасибо, братцы  –  поблагодарил кавалергард и, перекрестившись, начал восхождение.
- Умом тронулся – вполголоса предположил дородный брандмайор и, опасливо осмотревшись по сторонам, тоже перекрестился. – Господи, пронеси! – прошептал он, глядя на растворяющуюся в темноте высоты фигуру Раевского.
Впрочем, в эти дни беспокойная, одуревшая от шальных денег столица, наводнённая дельцами, разгульными купцами и аферистами, видела немало безумств порождённых и поощряемых плебейским девизом: «Любой каприз – за ваши деньги».
Через пять минут беспокойного ожидания брандмайор решился подать голос.
- Эй, мил человек!
Не дождавшись ответа, он повторил попытку.
- Эй, поспешай!
Высота хранила нервирующее безмолвие. Снизу, конечно же, нельзя было увидеть, что Раевский, приникший к ангелу, в долгом благоговейном поцелуе, уже не мог оторвать от него свои губы, крепко прихваченные заморозком.
  В это время, во внутреннем дворе Зимнего дворца, до сего момента сонного и безмолвного, проявилось настораживающее движение. Видимо часовой, некоторое время с интересом наблюдавший за происходящим, всё-таки решился побеспокоить караульного начальника. И старый прожжённый брандмайор нутром почувствовал едкий запах возможных неприятностей.
- Нет, милок, мы так не договаривались  - вполголоса озвучил он свою мысль – Погоришь тут с тобой, только угли останутся. И, повысив голос, предупредил Раевского – Эй, наверху! Держись там шибче, мы назад вертаемся.
– Что рты то раззявили?  Сымай лестницу! - прикрикнул он на своих подчинённых.
Пожарные вновь продемонстрировали завидный профессионализм и, вскоре их автомобиль исчез из вида кавалергарда, посылающего им вслед проклятия, с трудом шевеля ободранными,  окровавленными губами.
Существует мнение, что безвыходных положений не бывает. Вряд ли, Раевский сейчас разделял это утверждение, потому что с высоты в двадцать саженей, не имея крыльев и помощи,  благополучно спуститься было не возможно. Он с ужасом представил себе, какой скандал ожидает его с рассветом. Пьяный кавалергард – гордость и элита армии, оскверняет память героев Отечества. Позор гвардии и посмешище столицы. По аналогии со словами императора Николая I - го, произнесёнными в день открытия Александровского монумента: « Монферран, Вы себя обессмертили!», можно было смело сказать: « Раевский, Вы себя опозорили!».

В этот момент Владимир проснулся, к счастью, это был только сон. Он лежал на каком то диванчике, закинув обутые в сапоги ноги на подлокотник. Тяжёлые, беспокойные видения исчезли, но похмельная голова, мучительной  болью, напомнила о изрядном количестве выпитого накануне. Князь с трудом заставил себя подняться, приняв сидячее положение. В полумраке комнаты, слегка разбавленном робким утренним светом, он осмотрелся. Судя по всему, это была гостиная. Тускло отливали серебром погоны мундира, висящего на спинке венского стула. Раевский встал и подошел к окну.
- Кажется, я в «Астории» – определил он по знакомому пейзажу за окном и задался вполне закономерным вопросом – Это сколько же я вчера выпил?
- Ведро, не меньше – прозвучал в голове злорадный ответ отравленного похмельем организма.
Мучимый жаждой, он взял со стола открытое шампанское и жадно приложился к горлышку. Живительный поток принёс облегчение.  Осушая  бутылку, Владимир замер, остановив удивлённо-встревоженный взгляд на женском полушубке, небрежно сброшенном на одно из кресел. Это означало одно, вместе с ним в номере находилась женщина. С похолодевшим  сердцем он распахнул дверь спальни, где в постели безмятежно спала полуобнажённая молодая девушка. Из груди кавалергарда вырвался приглушённый стон досады и сожаления. Он плотно прикрыл дверь спальни и снова присел на диванчик в гостиной, пытаясь восстановить в памяти картину недавних событий. В голове закружился пёстрый калейдоскоп лиц, мундиров, цветастых цыганских одежд и звуки разрывающих душу романсов.
- Боже милостивый, прости мне грехи мои вольные и невольные! – перекрестился Раевский в порыве нахлынувшего покаяния.
Нестерпимое чувство вины и жгучего стыда мгновенно  вытеснили похмельные страдания.
- Как же я посмел допустить такую низость!? Днём просить руки любимой, а ночью проснуться в компании с первой встречной! Проклятье! Как же я мог!? –  засвербел в голове банальный до пошлости вопрос.
 Однако, в процессе душевного самобичевания, злосчастный вопрос, «Как же я мог?» неизбежно породил другой, ставящий под сомнение первый, « А мог ли я, вообще?»
- Вернее всего – нет! Конечно же – нет!
Утешительная мысль ненадолго подсластила горечь раскаяния, но не избавила от реальности, рассыпавшей по подушке тёмные волнистые волосы.

Душевные раны и угрызения совести заставили Раевского искать уединения. Взяв в полку десятидневный отпуск, он уехал в Покровское.
Родовое именье, находилось в тридцати верстах от столицы, в окружении прекрасного соснового бора за которым начинался густой, почти девственный лес.
Первым же его распоряжением управляющему, выбежавшему встречать барина, было
- Водки!
 Впрочем, последующие три дня, это было, чуть ли не единственное слово, которое от него слышали. Для домочадцев  начались беспокойные дни. Время от времени, усадьба вздрагивала от отборной брани, револьверной пальбы и звуков разбивающегося об стену хрусталя.  Засыпать удавалось только глубокой ночью, когда бравурные военные песни сменялись унылыми романсами и аккомпанемент гитары становился более душевным и страдающим.
- Хандрит барин – сочувственно перешёптывалась прислуга – Видимо не ладно, в столице-то.
Справедливости ради, надо сказать, что хандрил Раевский редко, но уж если случалось, то отдавался этому занятию целиком, вкладывая в него всю тоску и боль своей необъятной души.
На четвёртый день сумрачного отшельничества барин проявил первый интерес к окружающей действительности.
- Скажи, Филиппыч – обратился он к управляющему именьем – зверь, какой- то в лесу, сейчас имеется?
- Как ни быть, Ваше сиятельство, на то он и лес. Впрочем, здесь у нас медведь балует. Рано с зимовки поднялся, видимо потревожил кто-то или жира не нагулял, чтобы до срока дотянуть. Набедокурит, леший, и назад в лес.
- Вот, это кстати! – оживился Владимир – Что же ты мне раньше не сказал, голова садовая? Охота от хандры, первейшее лекарство.
- Что верно, то верно, Ваше сиятельство  – поддержал его управляющий – всё же лучше, чем впустую палить. Я живо мужиков снаряжу в подмогу.
- Не надо – остановил его кавалергард – один пойду.
- Как же один-то, барин? Зверь суровый, голодный, опаски требует.
- Не горюй, Филипыч. Собери-ка, лучше, мне еды с собой, а к вечеру баньку готовь, да по жарче.
Сборы на охоту не заняли много времени. Проводив взглядом Раевского, управляющий облегчённо вздохнул.
- Ступай с богом, барин. Зверь для тебя сейчас самая подходящая компания. Для людей-то ты точно опасен.

Спустя полчаса на лесной дороге остановился санный возок. Бородатый возничий поправил съехавшую на брови шапку и махнул рукавицей в глубь леса.
- Вон за тем болотом, барин, и зачинай искать. А там уж, как бог даст.
Обернувшись, он потрепал по холке, сидевшего в санях крупного пса.
- Амур, кабель матёрый, с таким зверя поднять, дело не мудрёное. Только думается мне, что ушёл он уже.
- Ничего, Егорыч, от меня не уйдёт  –  отозвался Раевский, покидая сани. – Держи целковый за труды.
- Благодарствую, барин! Помогай Вам бог!

Весенний лес, с проблесками мартовского солнца, благотворно повлиял на Владимира, наделив его бодростью и оптимизмом. Он резво шагал за Амуром, уверенно взявшим старый подтаявший след медведя. Охотничий кураж,азарт поиска, преследования, ожидания встречи с сильным и опасным противником вытеснил из головы душевные терзания. К тому же он, почему то, вспомнил эпизод из романа «Война и мир», когда на балу Андрей Болконский впервые увидел Наталью Ростову и загадал, что она станет его женой. Это нечаянное воспоминание зародило в голове Владимира наивное мистическое предубеждение, воплотившее все его переживания и неудачи в образ голодного лесного зверя. И он, подобно Болконскому, загадал, что если убьёт медведя, то Софи станет его женой. С этой минуты бурый хозяин леса был приговорён. Его жизнь стала ставкой кавалергарда в игре с капризной Фортуной.
Но охотничья удача не спешила улыбаться Раевскому. День пролетел быстро и уже клонился к закату, когда Амур на мгновение замер и рванулся вперёд, скрывшись из виду за густым ельником. Владимир напрягся и осторожно пошёл вперёд, держа карабин наготове. Не прошло и минуты, когда он услышал выстрел и жалобный визг собаки. Продвигаясь на звук, он вскоре увидел человека с ружьём, склонившегося над телом пса.
- Мать честная, никак собака! – с досадой произнёс человек и опасливо вскинул ружьё, увидев приближающегося незнакомца.
Раевский с ходу отмахнулся от направленного на него ствола и, ударом в лицо, сбил внезапного стрелка с ног. Опустившись на колени, он положил ладонь на тёплое тело пса. Амур уже не дышал. Из его груди сочилась на снег алая струйка тёплой парной крови. Кавалергард нежно погладил голову собаки, успевшей пробудить в нём дружескую привязанность, и поднялся, ощутив в душе непривычное чувство жалости и привычное чувство злости. Одним рывком он поставил убийцу на ноги и тряхнул его так, что у бедняги чуть не оторвалась голова.
- Что ты наделал, скотина безмозглая?! Такого пса загубил! Я же из тебя сейчас душу вытряхну! – зашипел Владимир, с трудом сдерживая привычное чувство.
Человек пришёл в себя и, размазав по рыжей бороде кровь, сделал попытку призвать  его к благоразумию.
- Да уймись ты, леший. Без того в ушах звон стоит, как в Троицу на колокольне.
Раевский снова встряхнул его и искренне посоветовал.
 -  Ты лучше моли бога, душегуб, чтобы тебя самого отпевать не пришлось!
Судя по всему, совет подействовал, и мужик проявил смирение.
- Не губи, мил человек, сделай милость! Мне нынче сгинуть никак нельзя. Дома детушек трое, да баба хворая. А за пса извиняй, бес попутал. Я же его за волка принял, вот и пальнул с испугу.
В голосе человека прозвучало искреннее раскаяние и Раевский, нервно вздохнув, оттолкнул его от себя.
- Откуда ты только взялся на мою голову?
- Из Ольховки я, плотник тамошний, Сучков Иван – отозвался селянин, поднимая слетевшую с головы шапку.- Ежели тебе надобность какая будет, пособлю с дорогой душой.
Раевский отклонил предложение, взглядом подыскивая место, где лучше похоронить собаку.
- А ты сам то, кто будешь? – проявил интерес плотник – По виду, так из господ вроде?
- Не важно, Ты мне лучше скажи, медведя нынче в лесу не встречал?
- Упаси Боже! – перекрестился Сучков – А ты, никак его ищешь?
- Искал его, а нашёл тебя, лиходея  – огрызнулся Раевский.
- Извиняй, мил человек, моя вина, признаю. Только как же ты теперь управишься? Без хорошего пса бурого не взять. Вертаться тебе надо. Может быть, со мной в Ольховку? Здесь недалече, вёрст пяток будет.
- Ладно, Сучков, ступай – махнул рукой Раевский – да смотри в оба, зверь, где то здесь гуляет. Не зря же меня Амур сюда вывел.
- Отчаянный ты, барин. Ну, как знаешь, Извиняй, ещё раз, бог тебе в помощь.
Оставшись один, Владимир расчистил от снега место у основания гранитного валуна и перенёс туда тело Амура. Накрыв его ветками, он стал подыскивать подходящие по размеру камни и закладывать ими могилу. Не смотря на утрату, Раевский не собирался отказываться от своих планов. Отступить, значило сдаться, спасовать, расписаться в бессилии. Поступок не мыслимый для русского кавалергарда.
- Всё правильно – подумал он – судьба внесла справедливость в этот поединок, уравняв шансы противников. Теперь всё по-честному, один на один.
Он уже закончил свою работу, когда услышал отдалённый выстрел, донёсшийся с той стороны, куда направился Сучков. Выстрел мог означать одно, селянин встретил зверя.
- Не дай тебе бог, убить моего медведя – вполголоса произнёс  кавалергард, срываясь с места.
Шагая по следам плотника, он беспокоился за жизнь зверя больше, чем за охотника, и вскоре главное его опасение развеялось, заставив почувствовать угрызения совести и мерзкий озноб на вспаренной от ходьбы спине. На пожухлом снегу лежало изувеченное тело Сучкова. Окровавленная голова, неестественно загнутая, была сорвана с шейных позвонков. Раевский опасливо осмотрелся и, cняв шапку, перекрестился.
- Прими, Господи, душу раба твоего, Ивана – и уже надев шапку, добавил – а о теле и сиротах я позабочусь сам.
 Когтистые следы крупного медведя были ещё различимы в наступающих сумерках. Небольшие пятна крови и ровный шаг говорили о том, что зверь ранен, но не серьёзно, и от этого, ещё более опасен. Предельно сосредоточившись, Раевский шёл по следу, пока позволяла видимость. В конце концов, он был вынужден позаботиться о ночлеге, и остановился у массивной гранитной глыбы. Устроив себе подстилку из елового лапника, он разместился на пологой вершине большого камня. Но о сне не могло быть и речи, органы чувств обострённо воспринимали малейшее проявление жизни в окружающей темноте. Постепенно, относительная безопасность позволила немного расслабить нервы, и перед глазами всплыло обезображенное тело Сучкова и вспомнились его слова: «… детушек трое, да баба хворая». Владимир ещё раз дал себе слово позаботиться о семье погибшего.
 Никогда ещё он не ждал рассвета с таким нетерпением. Казалось, что время растворилось в этой неподвижной темноте. Где то далеко завыли волки. Раевский, уже давно основательно продрог и  серьёзно подумывал спуститься и развести огонь. В конце концов, он решился. Понадобилось некоторое время, чтобы завалить трухлявое дерево. Порох, трут, береста, еловые шишки, сухой лапник, всё пошло в дело. Вскоре Владимир наслаждался теплом костра, сидя на подстилке из веток и оперевшись  спиной о камень. Не выпуская из рук карабин, он чутко прислушивался к звукам ночного леса, борясь с дремотой настойчиво овладевающей сознанием.
Трудно сказать, сколько времени прошло, когда он открыл глаза. Ему показалось, что не более минуты. Увиденное, заставило оцепенеть. Огромный зверь, как ночной демон, появился бесшумно и стоял не более чем в пяти шагах от него, освещаемый слабыми всполохами огня. Раевский отчётливо слышал его дыхание. Шатун несколько раз втянул ноздрями воздух, принюхиваясь к запаху еды в охотничьей сумке, и алчно взглянул на него. Их взгляды встретились. Владимиру стало жутко, он явственно, всем нутром, почувствовал вызов. Чтобы вскинуть карабин не могло быть и речи, зверь не даст ему шанса. Любое движение оборвёт волосок, на котором сейчас была подвешена его жизнь. Но шанс был, и чтобы избежать смерти, нужно было, в прямом смысле, просто шевельнуть пальцем. К счастью, он уже напряжённо подрагивал на спусковом крючке тульского карабина. Гулкий выстрел, внезапно прозвучавший в тишине, заставил зверя испуганно рвануться в темноту, не разбирая дороги.
Владимир мгновенно перезарядил карабин и издал вздох лошади, с которой только что сняли седло.   
- Предотвращённая схватка – выигранная схватка – пришла на ум японская мудрость, услышанная , когда то от одного из ветеранов Русско-Японской войны.

К сожалению, сюжетная линия заставляет автора ненадолго прервать эпизод охоты, чтобы снова перенести читателя в Царское Село.
Родители Софии Николаевны, искренне надеявшиеся на скорое её воссоединение с Раевским, были глубоко разочарованы неопределённостью её ответа на предложение князя, по сути, явившимся отказом. А связать причину и следствие – отказ дочери и внезапный отъезд кавалергарда, не составило труда. На голову девушки посыпались упрёки и уговоры, как из рога изобилия. В конце концов, «бессердечная кокетка» и «неблагодарная гордячка» прониклась чувством вины и сострадания к «несчастному князю Владимиру». Понуждаемая уговорами матери и угрызениями совести, она всё же согласилась ещё раз поговорить с ним, хотя и не совсем представляя себе, как можно утешить разбитое сердце влюблённого повторным отказом. Разговор с князем, который, по мнению родителей девушки, должен был привести к желаемому для них итогу, решено было не откладывать и к полудню мама с дочкой были на пути в Покровское. Не доехав до усадьбы Раевских, каких ни будь две версты, их автомобиль вынужден был остановиться, к явному неудовольствию генеральши. Причиной задержки явился ремонт моста через небольшую речушку, пересекавшую дорогу. Трое рабочих латали провалившийся настил, не особо усердствуя и явно не спеша закончить работу. София Николаевна, давно тяготившаяся назойливыми наставлениями матушки, решительно вышла из машины.
- Мамочка, я пройдусь пешком, здесь недалеко  –  сказала она, направляясь по подтаявшей санной дороге, идущей через лес.
- Софи, вернись немедленно! Это может быть опасно! – потребовала Елена Сергеевна.
- Не беспокойтесь, мама, я знаю эту дорогу. Мы с Владимиром здесь часто прогуливались – ответила девушка, удаляясь в сопровождении своего любимца, сеттера Чарли.

Тем временем «несчастный князь Владимир» с утроенной энергией шёл по следу  «ночного демона». Вскоре ему стало понятно направление выбранное зверем. Он шёл в сторону Покровского.
- Тем лучше – подумал кавалергард – будет ближе нести свежую медвежатину.
Наконец упрямый охотник понял, что близок к цели. Свежий помёт и чёткие не оплывшие следы говорили о том, что зверь, где то рядом. Этот участок леса Раевскому был знаком, впереди была лесная дорога, ведущая к его усадьбе. Предельно сосредоточившись, он стал уходить с подветренной стороны, приближаясь к дороге. Вскоре он увидел на ней молодую барышню, безуспешно пытавшуюся подозвать к себе небольшую собаку, которая вдруг стала убегать от неё, останавливаясь и поскуливая, словно умоляя вернуться назад. Спина и лоб Раевского мгновенно покрылись холодной испариной, потому что он узнал в барышне Софию Николаевну и понял, что произойдёт дальше. В тот же момент, ветви, стоявшей у края дороги раскидистой ели, дрогнули, и над девушкой нависло огромное вздыбленное тело медведя. Владимир мгновенно вскинул карабин и выстрелом сбил зверя с ног, но ненадолго. Клацнув оскаленной пастью, он развернулся и, пошатываясь, пошёл на стрелка. Бледное лицо кавалергарда приобрело свирепое выражение. Он откинул в сторону карабин и, обнажив нож-медвежатник, двинулся на встречу.
- Вот и свиделись, наконец – холодно произнес Владимир – обнимемся же по-братски.
Спустя минуту, морщась от боли, он выбрался из-под пахучей облезлой туши медведя и,  подняв на руки бесчувственное тело любимой, пошёл в сторону видневшегося на дороге автомобиля.




12






Как известно, время – лучший лекарь душевных недугов и пока Раевский предавался безумствам в Петербурге, венцом которых стала медвежья охота «на живца», Лео представилась прекрасная возможность проверить справедливость этого утверждения на себе. Увы! Оно не приносило облегчения. Напротив, глубокая тоска и жестокая ревность с каждым днём всё больше наполняли пылкое сердце. Вся логика убеждения в правильности своего поступка казалась ему теперь безумным бредом, благородством глупца, добровольно отдавшим свою любимую во власть соперника. Он сходил с ума от мысли, что пока он здесь перепахивает копытами коней своего эскадрона бескрайние просторы Подолья, тот другой находится рядом с Ней. Ловит каждый её взгляд, наслаждается музыкой её голоса, пьянеет от аромата её духов. Душевные терзания усугублялись ещё и неизвестностью. Его письма к ней оставались без ответа. Письма, получаемые от отца, по понятным причинам, не могли содержать интересующую его информацию. Лишь дважды он получил ответную корреспонденцию от ротмистра Одинцова, где кроме прочего, без подробностей сообщалось, что София Николаевна благополучно оправилась от болезни. Без ответа оставались и письма, отосланные им по другим адресам. Щепетильный столичный свет и гвардия забыли о его существовании. Он стал для них чужим, далёким. Расшитый золочёными шнурами пропуск в мир богатых и влиятельных остался пылиться в гардеробе петербургского особняка. От отчаянья его спасало только одно, надежда. Надежда на то, что через пару месяцев, гарцуя во главе своего эскадрона, в сиянии сотен глаз взирающих на него, он узнает те единственные, наполняющие его сердце неповторимым трепетом и теплом.
Тягостные мысли и бессонница сделали его хмурым и не приветливым, скучным собеседником и унылым собутыльником в беззаботных гусарских застольях. Не удивительно, что некоторыми его меланхолия была истолкована превратно и приписана столичной гордыне и гвардейской исключительности.  Постепенно Лео стал избегать шумных компаний,  предпочитая проводить время в обществе братьев Панаевых, предаваясь ежедневным упражнениям в стрельбе, рубке и фехтовании.
 Трое вышеупомянутых  братьев, благодаря своим редким душевным качествам, внушали Лео искренние дружеские чувства. Эта «Святая троица» представляла собой воплощённый пример не пафосного патриотизма и военного аскетизма. Глубоко и искренне верующие, приверженцы спартанского образа жизни, они почти всё своё время посвящали службе, постоянно находясь среди рядовых гусар, искренне любивших своих командиров. Каждый из них заслуживает более близкого знакомства.
Младший из братьев: Начальник полковой учебной команды, 32-летний штабс-ротмистр Панаев Гурий Аркадьевич. Имел внешность присущую и остальным братьям. Стройное сложение тела при среднем росте, чистое открытое лицо, перечёркнутое тщательно подстриженными усами. Лучший наездник полка, взявший первый приз на скаковых состязаниях в Вене, трепетно относился к лошадям, считая их самыми благородными и совершенными созданиями природы. В письмах к матери он сообщал: «… мы и лошади, слава богу, здоровы.».
Средний брат: 34-летний офицер 6-го эскадрона, ротмистр Панаев Лев Аркадьевич. Его глубокая духовность проявилась в художественном таланте к написанию икон.  Этим обстоятельством не замедлил воспользоваться Лео, обратившись к нему с просьбой написать портрет Софии Николаевны по фотографической карточке. Одной из немногочисленных ценностей в доме Льва Аркадьевича, была старая книга, перевод с французского «Советы военнаго человека сыну своему». Он восхищался ей, особенно этими строками:
« Любите военное знание больше всех других. Любите его до исступления. Если вы не думаете беспрестанно о воинских упражнениях; если не хватаетесь с жадностью за воинские книги и планы; если не целуете следа старых воинов; если не плачете при рассказах о сражениях; если не умираете от нетерпеливости быть в них, то сбросьте, как можно скорее мундир, который вы бесчестите.».

Старший брат: 36-летний ротмистр Панаев Борис Аркадьевич командовал 2-м эскадроном и его, без сомнения, можно было назвать самой неординарной личностью полкового сообщества. Военную службу он воспринимал, как истинное духовное служение Отечеству. Он стал офицером, как другие становятся священниками. Гусарская сабля заменила ему наперстный крест, полковой штандарт стал святыней храма воинской доблести. В начале Русско-Японской войны он один из первых отправился в действующую армию, где блестяще проявил лучшие качества русского офицера. Как и младший брат, он был одним из первых наездников в полку. Все призовые деньги, выигранные им на скачках, он отдавал на благотворительность и на улучшение быта и питания своих гусар. Ежегодно он проводил отпуск на Валааме, скрывая своё офицерское звание и неся трудные послушания при монастыре.
В лице Бориса Аркадьевича Лео нашёл доброго и понимающего друга. Однажды за вечерним чаем он открыл ему причину своей меланхолии. Внимательно выслушав своего нового товарища, мудрый ротмистр ответил
 - Что Вам сказать, Леонид Георгиевич? Возможно, здесь были бы уместны слова благородного циника Атоса:
 «…Ваше несчастье, д Артаньян, просто смешно. Любовь – это игра, в которой выигравшему достаётся смерть. Вам повезло, что Вы проиграли, проигрывайте всегда, вот мой совет».
  Впрочем, будет не лишне напомнить Вам  одну ветхозаветную историю. Однажды к царю Соломону привели двух женщин, при которых был и грудной младенец. Они просили рассудить их и решить, кто из них является его матерью? Притом, что каждая уверяла царя в своей правоте. Он приказал им взять ребёнка за руки и тянуть каждой к себе. Настоящая мать первой отказалась от своих притязаний, как только младенец закричал от боли.
  Вас тоже поставили перед выбором и Вы его сделали, принеся в жертву:

« … и все тревоги милых дней,
и языка несвязный лепет, 
и сердца судорожный трепет,
 и смерть и жизнь при встрече с Ней !»

 Это достойно уважения.
- Поверьте, Борис Аркадьевич, это очень слабое утешение –  печально ответил Лео, постепенно поддаваясь воле эмоций – я каждую минуту схожу с ума от мысли, что возможно сейчас Он делает Ей предложение, или держит Её в своих объятиях, наслаждаясь счастьем, которое мне не доступно. И повинен в этом я сам. Только безумец способен добровольно отдать свою любовь в руки соперника.
- Я понимаю Ваши переживания, Леонид Георгиевич, но Вы глубоко заблуждаетесь.  Любовь нельзя ни взять, ни отдать, как рождественский подарок. Её можно только обрести, как дар Божий или утратить, перестав быть достойным этого счастья. Если она пробудилась в душе, то ничего уже не сможет произойти с ней, помимо её воли.
 «Коня на водопой может привести и один человек, но даже сотня не сможет заставить его пить». Так что вряд ли Вашу барышню поведут под венец вопреки её желанию.  Будьте достойны любви, друг мой. Страдайте, но не безумствуйте. Не Вы первый и, слава богу, не Вы последний.

Вскоре, впервые за много дней, Лео испытал искреннюю радость, когда  в один из вечеров Лев Аркадьевич принёс ему долгожданный портрет Софии Николаевны. Художник, с особым воодушевлением  отнёсся к просьбе своего нового товарища и сделал всё, чтобы оживить на холсте застывший фотографический образ. Он осторожно развернул шёлковое покрывало, и сердце Лео забилось в радостном волнении. С портрета на него, с невыразимой нежностью, смотрели трепетные глаза любимой.
- Позвольте обнять Вас, дорогой Лев Аркадьевич – растроганно произнёс Лео – В знак глубокой сердечной благодарности.
- Да, Бог с Вами, Леонид Георгиевич. Это мне нужно благодарить Вас за то душевное удовольствие, которое я испытал, работая над этим образом – ответил ротмистр, едва освободившись от объятий гусара –  В её глазах и улыбке есть, то от чего теплеет душа. Поверьте, мне ещё никогда не было так трудно расставаться со своим творением.
- Охотно верю, отныне я Ваш должник и преданный друг – Лео протянул руку художнику.
- Не стоит о долгах, Леонид Георгиевич, мне уже довольно того, что я вижу искреннюю радость в Ваших глазах - ответил ротмистр, крепко пожимая протянутую ладонь. – Лучше позаботьтесь о достойной рамке для этого портрета. Рядом с ратушей есть художественная лавка-мастерская, там Вам смогут подобрать достойное обрамление.
Едва распрощавшись с другом, Лео не замедлил воспользоваться его советом. В рекомендованной им лавке-мастерской он уверенно выбрал, из ряда представленных образцов, самый изящный вариант оправы.
- Господин офицер имеет утончённый вкус – одобрил выбор хозяин лавки - но, к сожалению, в данный момент не имеется в наличии рамы нужного Вам размера. Не извольте беспокоиться, я сейчас же распоряжусь изготовить её. И если господину офицеру будет угодно оставить картину старому Кацу, то смею Вас заверить, что к утру всё уже будет исполнено в лучшем виде.
Лео на минуту задумался, не желая расставаться с портретом. Видя его замешательство, хозяин лавки поспешил развеять сомнения.
- Господин офицер думает – стоит ли доверять старому еврею свою драгоценность? Поверьте, дорогой мой, старый Кац видел много шедевров и умеет ценить то, что дорого другим.
- Хорошо – согласился Лео, проникнувшись искренностью его слов.

Этой ночью в художественной мастерской до утра горел свет, но причиной этого был не заказ Лео. Его картина уже давно была готова и в обрамлении позолоченных кружевных переплетений стояла на рабочем столе в ожидании хозяина. Не спалось работнику мастерской, молодому, но уже изрядно помятому жизнью художнику. Он стоял у мольберта, периодически взбадривая себя глотком дешёвого вина и надеясь, что завтра сможет позволить себе более благородный напиток. Надо было только успеть к утру выполнить заказ, который мягко говоря, не укладывался в рамки местечковой пуританской морали. Творческий замысел заказчика требовал воплотить на холсте образ развратной красотки, возбуждающей неистовую плотскую страсть. Для хорошего художника, подогретого вином, нет ничего не возможного. Но настоящий творец не работает без музы, пробуждающей вдохновение. А этой ночью у него не было недостатка во вдохновении. Муза ласково смотрела на него с портрета, опрометчиво оставленного здесь доверчивым гусарским офицером.
Жаль только, что вдохновение не могло подсказать художнику, что он играет с огнём. Причём в полном смысле этого слова.



13



Как бы медленно не тянулось время в ощущениях Лео, ожидавшего отъезда полка с нетерпением солдата, считающего дни до конца службы, но оно неизбежно приближалось к 15 мая, на этот день была назначена погрузка полка в эшелоны. А пока, жизнь в гусарском гарнизоне не замирала не на минуту. Незадолго до святой Пасхи было завершено инспектирование и смотр полка дивизионными чинами, а после пасхальной литургии возобновились еженедельные балы в офицерском собрании. Лео, отдавая должное светским приличиям, дважды осчастливил местный бомонд своим присутствием, вызвав оживлённый интерес  дамского общества. Впрочем, интерес быстро сменился на разочарование, наткнувшись на учтивую невозмутимость столичного кавалера. Помимо прочего, Лео стал тяготиться назойливым вниманием ротмистра Зальца. Имея репутацию первого полкового повесы, барон, очевидно, решил найти в лице столичного гусара родственную душу, которая сможет добавить ярких красок в серые провинциальные будни. Он первый выпил с Лео на «ты» и, с воодушевлением облобызав его троекратно, выразил надежду на тёплые приятельские отношения. Но Лео не спешил оправдать ожидания полкового «Бурцова»,  по-прежнему, предпочитая общество «святой троицы». Впрочем, барона мало заботили чьи то предпочтения и в один из вечеров он, со свойственной ему бесцеремонностью заявился к нему домой. Прикрикнув на замешкавшегося денщика, он ввалился в комнату, где Лео был занят написанием письма отцу.
- Хандрите-с, Ваше сиятельство? – сходу определил барон, вальяжно расположившись в кресле.
- Можно и так сказать – ответил Лео, с неохотой отрываясь от своего занятия. – Чем обязан, ротмистр?
- Я за Вами, граф. Бросайте это гнусное занятие и поедем кутить. Гусару не к лицу кислая физиономия – прямо заявил Зальц, рассматривая портрет Софии Николаевны, украшавший комнату.
- Извините, ротмистр, но сегодня я не расположен к кутежам – сдержанно пояснил Лео - Вам следует поискать более подходящую компанию.
- Что за кокетство, граф? Любой корнет знает, что лучшее средство от хандры – вино, карты и женщины, а в нашей епархии, слава богу, есть красотки способные ввести в грех самого Папу Римского – продолжил настаивать барон, переведя взгляд на фотокарточку девушки, стоящую на столе в изящной рамке. – Чёрт подери! Мне кажется, что я уже видел где-то это лицо.
- Этого не может быть – внутренне напрягшись, ответил Лео – я был бы Вам очень признателен, ротмистр, если бы Вы дали мне возможность закончить письмо. Кроме того, я уже приглашён сегодня на ужин к Борису Аркадьевичу, куда и собираюсь отправиться.
- Вы это серьёзно, Гончаров?
- Более чем.
- И ты, Брут? – вздохнул барон, взглянув на Лео с упрёком римского императора – неужели и Вы дали обет воздержания, вступив в монашеский орден Панаевых?
- К чему этот сарказм, барон?
- А к тому, Ваше сиятельство, что гусар признающий выпивку только в виде святого причастия, ничего кроме сарказма у меня вызвать не может.
- Позвольте, ротмистр, нельзя же ставить в вину хорошему человеку  приверженность к христианским добродетелям.
- Удел хорошего человека по воскресеньям в церковном хоре псалмы петь, а не гусарским эскадроном командовать. – изрёк Зальц, поднимаясь с кресла – И всё таки, где-то я уже видел это лицо – задумчиво повторил он свою реплику, направляясь к выходу – Приятного вечера, граф. Честь имею!   
Спустя мгновенье, с улицы донёсся его бравурный голос
- Пей, гусар! Пей, гусар! Веселись, пока не стар!

Визит барона оставил неприятный осадок на душе и лёгкое недоумение  от его слов. Лео, с трудом заставил себя сосредоточиться и, завершив письмо, взглянул на часы. Пора было выходить из дома. На выходе он столкнулся с денщиком  Панаева, спешившим сообщить, что ужин откладывается – потому, как их высокоблагородие шибко заняты в эскадроне.
- Придётся навестить его там – вслух подумал Лео.
Бориса Аркадьевича он нашёл на конюшне. Их высокоблагородие, в нательной рубахе с закатанными рукавами и кожаном фартуке, самолично подковывал лошадь. Несколько гусар наблюдали за работой мастера. Лео ничего не оставалось, как последовать их примеру. Закончив работу, Борис Аркадьевич сделал внушение эскадронному ковалю.
- Смотри у меня,Быков, ещё раз подкову на нерасчищенное копыто поставишь,  я тебя самого подкую.
Скинув фартук, он тепло поприветствовал Лео.
- Рад видеть Вас Леонид Георгиевич! Извините за сорванный ужин, но придётся сегодня допоздна  потрудиться.
- Не стоит беспокоиться, Борис Аркадьевич, для дружеского застолья время всегда найдётся. А вот Вам самому не мешало бы поужинать.
- Это успеется, меня сейчас больше беспокоят желудки лошадей, чем свой собственный – ответил ротмистр, умываясь у рукомойника -  Сегодня провёл выводку и ещё раз убедился , худоваты стали наши кони, Леонид Георгиевич, на грани приличия. И не удивительно, на двух гарнцах овса не разжиреешь, тем более при такой интенсивной строевой работе. Стыдно будет показать государю этих заморышей – вздохнул Панаев и, утеревшись полотенцем, продолжил – представляете, как они будут выглядеть на фоне гвардейских коней, застоявшихся за зиму в денниках и нагулявших бока на повышенном рационе?
Служебные проблемы были, конечно, близки и Лео, но он надеялся поговорить по душам о другом, о личном, наболевшем, с единственным человеком, которому можно было, без опаски, доверить свои чувства. К сожалению, его ожидания не оправдались и, предоставив ротмистра своим заботам, он решил развеяться прогулкой по вечернему городу.
 Были уже глубокие сумерки, когда, прогулявшись по малолюдным улицам, он оказался на старом еврейском кладбище. Из любопытства или, может быть потому, что луна и могилы точно соответствовали его настроению. Побродив среди потемневших от времени надгробий, он остановился у небольшого ритуального сооружения, возле которого стоял седой старик, оперевшись узловатыми руками на деревянный посох.
- Господин офицер пришёл поклониться праху великого цадика?  - прозвучал вопрос, заданный тихим хрипловатым голосом.
- Нет, почтенный, меня привёл сюда случай и любопытство – отозвался гусар - Прежде мне доводилось бывать только на православных кладбищах – и, взглянув на испещрённый витиеватым ивритом гранит, поинтересовался - Кто же здесь упокоен?
- Это охель великого праведника и мудреца , о котором говорили , что он видит мир от края и до края  – торжественно закартавил старик – реббе Исраэля Баал Шем Това.
- Совет мудреца  был бы мне сейчас кстати – вздохнул Лео.
- Чтобы услышать его совет, господину офицеру нужно было родиться раньше на два столетия – ответил старик. В те времена, когда воинство Хмель–злодея, почти целиком истребило еврейские общины Подолья и Волыни, мудрейший  стал проповедовать хасидское ученье, чтобы излечить сердца и души евреев от великой скорби. Он принёс сердечность в молитву и страсть в сухие слова религиозного обряда.
- В чём же состояло его учение?
- Он проповедовал, что  Бог вездесущ и присутствует повсеместно, и в невзрачном мотыльке и в шёпоте листвы и в великолепии заката. Всё вокруг даёт радость. Счастье окружает каждое живое существо.
- Почему-то я не ощущаю этого окружающего меня счастья – печально произнёс Лео.
- Бог заповедовал нам быть счастливыми, каждой клеточкой чувствовать его чудесную щедрость. Стремление радоваться миру, ведёт к радости Божией.
- А, как же быть, если нет этого стремления к радости жизни?
- Мудрецы говорят: «Ищи мира в своём доме. Лишь обретя мир в себе самом, человек может найти его в окружающем мире».
Во время этой краткой проповеди хасидизма, к старику беззвучно подошел мальчик лет пятнадцати, одетый в старую поношенную одежду.
- Это мой правнук, Мойша – представил его старик, по-отечески потрепав волосы – Теперь я единственный для него родной человек, оставшийся в живых. Его родители были убиты во время погромов в Киеве, на глазах у несчастного ребёнка.
Лео доброжелательно протянул руку мальчику.
- Давай знакомиться.
Но мальчик не проявил ответного дружелюбия, спрятавшись за сухощавую фигуру старика.
- Извините его, господин офицер, после пережитого ужаса он повредился умом и перестал говорить.
- Примите моё искреннее сочувствие, отец, и благодарность за мудрые слова спасающие от уныния.
 Старик огладил волнистую бороду и тихо произнёс
- Когда я был молод, надеялся спасти весь мир. Потом, я стал раввином и надеялся спасти хотя бы свой город. Позже, я стал реббе и надеялся спасти своих учеников. Сегодня, все называют меня праведником, а я думаю – сумею ли я  спасти, хотя бы, самого себя.
  В его словах, минорно прозвучал пессимизм, не вдохновляющий на восторженное восприятие жизни.
Может быть, он не был хасидом до конца?

Лео возвращался домой по пустынной, скудно освещённой керосиновыми фонарями улице. Отогнав навязчивые мысли, он остановился у небольшого, приличного с виду кабачка вход в который освещался факелами.
- А, почему бы и нет? – сам себе ответил он, на возникший в голове вопрос и решительно шагнул в уютно подсвеченное заведение. Осмотревшись в полупустом зале, выполненном в стиле времён Богдана Хмельницкого, Лео расположился за столиком возле декоративной перегородки, отделяющей не большую часть пространства, от основного зала. Расторопный юноша-половой, без промедления, исполнил заказ, поставив перед ним кувшин красного вина и ветчину с сыром, предложив при этом – Не будет ли Вам угодно присоединиться к господам офицерам, расположившимся в малом зале? 
В этот момент, из-за перегородки послышался хмельной голос, провозгласивший тост – За прекрасных дам и лошадей нашего полка! – поддержанный одобрительными восклицаниями и звуком сомкнувшихся кружек.
Лео узнал этот вальяжно–снисходительный баритон и, расплатившись, поднялся, чтобы уйти. Встреча с Зальцем, не входила в его планы, но следующие слова барона, донёсшиеся из-за перегородки, заставили его остановиться.
- А знаете ли вы, господа, почему лейб-гусары носят доломаны алого цвета? Всё очень просто, эти пажи падают в обморок при виде крови, а на алом сукне она не заметна. Выпьем же за тех, кто не боится крови, за коренных Ахтырцев!
На заключительных словах, Лео вошёл в малый зал, вызвав лёгкое замешательство пирующих. Кампанию барону составляли двое молодых офицеров пятого эскадрона.
- Не советую пить, господа – холодно произнёс Лео, заставив замереть молодых гусар.
Зальц, осушив до дна кружку, неодобрительно взглянул на него.
- Какая честь, господа, их сиятельство, наконец-то, осчастливили нас своим присутствием. Милости просим, граф – ротмистр широким жестом указал на свободное место.
- В самом деле, присаживайтесь, Леонид Георгиевич – с готовностью поддержали остальные.
- Благодарю, господа, у меня уже пропал аппетит.
- Видимо, у их сиятельства вызвал изжогу тост за коренных гусар – с хмельной развязностью предположил барон.
– Я ничего не имею против самого тоста, что нельзя сказать о его преамбуле – жёстко ответил Лео - Алый цвет доломанов лейб-гвардии гусарского полка был выбран и утверждён лично императором Александром II и не по причине, озвученной Вами, так как императору было хорошо известно, что в гвардии служат офицеры исключительно «голубой крови». Но, если говорить без иронии, то Вы, ротмистр, только что оскорбили честь лейб- гвардии Его Императорского Величества гусарского полка и достоинство Пажеского Его Величества корпуса, в которых я имел честь состоять. Я требую немедленных извинений.
Справедливость и весомость слов Лео были неоспоримы. Хотя они и были адресованы барону,  первым поднялся поручик Николаев и звякнул шпорами.
 – Примите мои искренние извинения, Леонид Георгиевич, за то, что я безропотно выслушал слова, порочащие честь лейб-гвардии гусарского полка и Пажеского корпуса.
Его примеру незамедлительно последовал и корнет Ивлев .
- Ваши извинения приняты, господа – ответил Лео, ожидая главного действия.
- В самом деле, барон, Вы действительно перегнули палку – произнёс поручик, искренне надеясь на мирное разрешение конфликта.
- Меня не интересует Ваше мнение, поручик – запальчиво прервал его Зальц –  Ещё в 1814 году, по приказу Дениса  Давыдова, монашеские сутаны  капуцинок были перешиты в гусарские мундиры и я не намерен извиняться перед тем, кто гусарский мундир снова превращает в монашескую рясу.
- В таком случае, ротмистр, я вынужден буду на деле доказать Вам, что не падаю в обморок при виде крови – ответил Лео.
- Я к Вашим услугам – с готовностью ответил последний.
- Остыньте, господа! – вмешался поручик – Вы, наверное, забыли, что решение о поединке принимается на суде общества офицеров?
- Разумеется, поручик – согласился Лео – и я завтра же позабочусь об этом.
- Вы бы лучше позаботились о том, чтобы дожить до завтра – произнёс барон, демонстрируя ехидную усмешку – Здесь не столица, Гончаров, и чтобы осадить наглеца не принято спрашивать разрешения у начальства. Корнет, будете моим секундантом.
Барон поднялся и направился к выходу, непринуждённо напевая строки из песни юнкеров Николаевского кавалерийского училища:      
                                « С тех пор как юнкерские шпоры надели жалкие пажи,                пропала лихость нашей школы ...» 

 У крыльца, он выдернул  один из факелов, освещающих вход  и, обнажив, шашку обернулся.
- Смелее, Гончаров, смелее! Или предпочитаете прежде поломаться, как невинная барышня?
Возможно, здесь была бы уместна одна из заезженных в романах фраз, что-то вроде: « За меня ответит моя шпага!», или «Посмотрим, так ли остра Ваша сабля, как и язык?», но реальная жизнь более прозаична.
- Мне, почему-то кажется, что сегодня Вы лишитесь своих усов, ротмистр –  ответил Лео, берясь за второй факел.
Это было чувствительное для самолюбия барона заявление. Холёные усы, красивой плавной линией, перечёркивающие его лицо, были гордостью и предметом кропотливой заботы их владельца.
Через минуту, зазвенели клинки. Особую остроту и зрелищность поединку придавала темнота подсвеченная факелами в руках дуэлянтов. Лео не понадобилось много времени, чтобы понять, что перед ним достойный противник.  К тому же, Зальц, был левшой, что создавало дополнительные неудобства. Тем не менее, Лео чувствовал себя уверенно зная, что этот противник ему по зубам. Впрочем, это не помешало барону, грубым натиском, прижать его к изгороди хозяйственного двора и сделать сокрушительный выпад. Лео среагировал мгновенно  и клинок барона, нацеленный  в грудь, насквозь пробил доску в сантиметре от рёбер гусара. Лео, чудом избежавший участи насекомого, нанизанного на булавку, сделал тычок факелом в лицо барона, заставив его отскочить назад. Шашка ротмистра, при этом, осталась торчать в заборе, зажатая расщеплённой доской. Исход поединка стал очевиден.
- Вы ничего не хотите мне сказать, ротмистр? – поинтересовался Лео, приставив клинок к груди противника.
- Очень хочу! – ответил Зальц, ощупывая рукой опалённые усы – Только вряд ли Вам это понравиться.
- Вы уже лишились усов, барон, не лишайтесь чести.
Слова Лео были поддержаны и секундантами, но упрямец не спешил извиняться. Уязвлённое самолюбие подавляло благоразумие. Тогда Лео прибегнул к последнему аргументу.
- Я не собираюсь Вас убивать, ротмистр – произнёс он, вкладывая шашку в ножны – Но жить Вам, всё равно, осталось недолго. Подумайте о том, что скоро полк отправится в Красное село и какая длинная очередь выстроиться там из желающих разделаться с Вами. Там у Вас шансов уже не будет.
Убийственная справедливость этого аргумента, весомо легла на чашу весов в пользу благоразумия.
- Хорошо – натужно произнёс барон – Я сожалею, что своей шуткой перешёл грань  допустимого. Приношу свои извинения всем, кто сочтёт её оскорбительной.
Эта фраза позволила Лео считать конфликт исчерпанным.
   - Благодарю Вас, господа – обратился он к секундантам и, прощаясь, добавил традиционное - Честь имею!
Но последнюю яркую точку  в этой истории поставил, всё же, барон. В тот момент, когда он выдёргивал из забора шашку, рядом с ним, на крыше сарая, внезапно заорали коты. Зальц, матерясь, запустил в них факелом , мгновенно разрешив их весенние противоречия. То обстоятельство, что крыша была крыта соломой, его ничуть не заботило.

Утро следующего дня началось обыденно, с построения полка на обширном учебном поле в конном строю. Учением руководил лично полковник Трингам. Его внушительная фигура, вросшая в седло, стремительно перемещалась между эскадронами, внушая трепет и усердие. Наконец, сопровождаемый адъютантом и сигнальщиком, он взлетел на небольшую возвышенность, откуда открывалась вся картина перестроений и эволюций эскадронов. Время от времени адъютант срывался с места и, передав распоряжение эскадронным командирам, возвращался назад. Увлёкшиеся учением гусары, не сразу заметили, как со стороны дороги, к полковнику подкатила коляска, в которой, помимо кучера, сидели ещё двое. Одним из них был полицмейстер, усами и фигурой напоминающий разжиревшего кота в сапогах. Не секрет, что почти повсеместно, военные и полицейские смотрели друг на друга с высока, иногда с плохо скрываемой неприязнью. Неизвестно какая кошка пробежала между этими достойными людьми, но Межибож  не был исключением.
 После сухого приветствия, служитель закона сделал заявление, не потрудившись покинуть коляску.
- Господин полковник, меня привели сюда дела службы, не терпящие отлагательства.
- Слава Богу! – ответил командир, не отрывая взгляда от эскадронов – А то я уже подумал, что Вы решили принять участие в полковом учении.
Полицмейстер, конечно же, не рассчитывал на радушный приём и, не смущаясь, продолжил
- Мой долг, состоит не в том, чтобы шашкой размахивать, а в постоянном и тщательном попечении о благе жителей всех сословий и соблюдении общественного спокойствия.  А не далее, как вчера вечером двое Ваших подчинённых, будучи в пьяном виде, устроили поединок за ресторацией господина Монса – здесь полицмейстер, поворотом головы, указал на насупившегося пожилого еврея сидевшего рядом с ним в коляске - Возмутительным же итогом этого безобразия стал поджёг птичника сего господина и истребление двенадцати кур и четырёх гусей.
- Шести – едва слышно поправил его Монс.
- Шести гусей – подытожил полицмейстер, гневно устремив вверх указательный палец – И мой долг вынуждает меня принять неотложные меры к соблюдению законности и благочиния.
    Командир гусар не спеша закурил, при этом совершив небольшую оплошность.Серебряный портсигар выскользнул из его рук и упал под ноги коня. Умное животное осторожно подняло с травы серебряную коробочку и, изогнув красивую шею, вернуло её в руки хозяина. Полковник поблагодарил его лёгким похлопыванием по шее, при этом конь довольно закачал головой.
- Ваше ревностное стремление исполнить свой долг похвально – с иронией в голосе ответил полковник – если бы оно распространялось ещё и на карточные долги. Что касаемо остального, смею заметить, я командую гусарами, а не монахами. И сам вижу их трезвыми только на службе и в церкви. О какой дуэли идёт речь?  Вы ошибочно приняли вчерашние манёвры за поединок. Офицеры выполняли мой приказ упражняться в фехтовании.  Полагаю, Вы не собираетесь меня учить, как мне подготавливать своих гусар к защите Отечества?
- Разумеется, нет, если это не сопровождается огнём и не наносит ущерб имуществу жителей! - запальчиво возразил полицейский.
- Где же Вы видели манёвры без огня? – резонно парировал командир гусар – впрочем, кому я это говорю?
- А вот, г-н Монс утверждает…
- Господину Монсу следует напомнить – перебил его полковник – что именно этот полк предотвратил в городе еврейские погромы и всё, что я могу сделать для него, это принести свои  соболезнования о безвременно зажаренных курах.
- Это возмутительно! – возбудился глава полиции – И я категорически требую, чтобы виновные были немедленно сопровождены в полицейскую часть для проведения разбирательства!
- Вы в своём уме, сударь?- риторически осведомился полковник, подавая сигнальщику знак к атаке.
Спустя мгновенье, в строю развернувшегося по фронту полка, одной большой ослепительной молнией блеснули на солнце обнажённые шашки. Одновременно с ними, опустились пики передних шеренг. Полк вздрогнул, «собирая коней», и плавно, мощно, монолитно сдвинулся с места, стремительно набирая скорость. Шаг – рысь – галоп. Неудержимый бешеный порыв тысячи всадников навстречу славе или смерти.
Полковник уже не слушал гневные речи полицейского. Его цепкий взгляд придирчиво фиксировал каждую мелочь боевого порядка летящих на него эскадронов. Огромная неудержимая лавина, наращивая скорость, стремительно приближалась, грозя смести всё живое на своём пути.
- Посмотрите, любезный, на это восхитительное зрелище! – обратился полковник к полицмейстеру, не повернув головы – Где Вам, ещё доведётся увидеть такую красоту?
Сверкающие клинки, нацеленные в грудь пики, с трепещущими на ветру желто-коричневыми флюгерами, топот четырёх тысяч копыт, со зловещей изящностью демонстрировали знаменитый «кавалерийский шок». Психологический эффект от несущейся на людей неудержимой смертоносной лавины возрастал по мере её приближения. Полицмейстер уже онемел, ему неудержимо захотелось перекреститься. Такие же примерно эмоции испытывала и молоденькая кобылка, запряжённая в его коляску. Она заметно нервничала, усердно сдерживаемая кучером. И когда, атакующий полк, сохранив ровную линию строя, осадил лошадей перед мордой коня своего полковника, нервы полицейской кобылы не выдержали. Она сорвалась с места и понесла, не разбирая дороги, неудержимым паническим галопом. Разгорячённые скачкой гусары не смогли удержаться от смеха при виде полицмейстера потешно барахтающегося в подпрыгивающей на кочках коляске.




14




Существует спорное мнение, что ни одно доброе дело не должно остаться безнаказанным. Вчерашний поединок не стал исключением.
- Скверная история, господа! – изрёк полковой командир, не сводя сурового взгляда с застывших перед ним  дуэлянтов – Кто дал вам право затевать поединок без решения суда чести?! Гусарская лихость, господа, хороша и приемлема, когда она не выходит за рамки инструкций, регламентирующих подобные ситуации!
При этом полковник, с горячностью, хлопнул об стол пособием Генерального штаба
 « О ведении и рассмотрении дел чести в офицерской среде».
- Как вам только могло прийти в голову, ставить под угрозу свои жизни и репутацию полка в преддверии столь значимого события?!
На побагровевшей шее командира, гневно сверкнул пурпурной эмалью крест святого Станислава.
- Только не говорите мне, что не сошлись во мнениях по поводу жития  блаженного Августина!
Офицеры, не смея возражать, покорно взирали на портрет царя имевшего, как известно, кроткий и уравновешенный характер и никогда не повышавшего голос на своих подданных.
- Если будет необходимо, господа, я ни колеблясь, сам пошлю вас на смерть. Это моя обязанность и мой долг перед государем и Отечеством! Но мой первейший долг состоит и в том, чтобы сохранить и преумножить честь и славу вверенного мне полка!
К счастью для  дуэлянтов, буйство командира продолжалось не долго. На десятой минуте разноса стрелка барометра эмоций стала клониться к штилю.
- Пожмите руки  в  знак примирения и отправляйтесь под домашний арест. Полагаю, пяти суток будет достаточно, чтобы остудить пылкие головы  - резюмировал огнедышащий полковник.
Офицеры, без энтузиазма протянули друг другу руки.
Покинув кабинет командира, у коновязи, Зальц одёрнул Лео риторическим вопросом
- Надеюсь, Вы понимаете, граф, что это ничего не значит?
- Разумеется, барон – ответил Лео, садясь в седло.
- Не грустите, Гончаров, пять суток домашнего ареста – хороший повод уйти в запой – оптимистично заявил барон, вставляя ногу в стремя.
- Кстати, я вспомнил, где недавно видел это милое лицо с портрета, висящего в Вашей комнате. На одной из картин в особняке мадам Изольды.
Эти слова заставили Лео придержать коня.
- Спокойно, граф, не горячитесь – поспешил продолжить барон, видя, как гневно сверкнули глаза Лео – вы можете сами легко в этом убедиться, заглянув в лиловую комнату.
Опасаясь засветить перед  Лео свою ехидную усмешку, он с места поднял коня в галоп.
Не трудно себе представить, какие чувства вызвало в душе Лео сообщение барона, особенно, если принять во внимание, что вышеупомянутый особняк принадлежал известной в городе содержательнице «весёлого дома», где любой мужчина мог рассчитывать на радушие хозяйки и корыстную любовь её подопечных.
Слова барона не могли остаться без внимания и, находясь под  домашним арестом, Лео не мог отделаться от назойливой мысли, занозой застрявшей в его голове.  Здравомыслие не позволяло поверить в эту чушь, а закон чести, оставить её без ответа. Как минимум, сообщение барона требовало проверки и опровержения, а лучшего способа, чем убедиться в этом лично Лео не знал. Поэтому, в сумерках последних суток ареста, извозчик подкатил его к двухэтажному особнячку на окраине города, имеющему порочную славу «весёлого дома» мадам Изольды. Едва звонок дверного колокольчика возвестил о прибытии гостя, гусар был незамедлительно сопровождён в обширную гостиную, где царило безудержное веселье. Громкий смех полуодетых и безвкусно размалёванных девиц, временами заглушал плясовые звуки старенького пианино, подстёгивая разнузданный энтузиазм двух солидно упитанных и лоснящихся от пота ловеласов. Мадам Изольда не заставила себя ждать. С радушной улыбкой на изрядно поношенном лице, она выплыла навстречу гостю. 
 - Добро пожаловать, г-н офицер, милости просим, только оставьте свою страшную саблю в передней. Уверяю, здесь Вам не окажут сопротивления.
- Простите мадам, но я не намерен задержаться – сухо ответил гусар – мне, всего лишь, на одну минуту необходимо заглянуть в лиловую комнату.
- Вы шутите, сударь?
Приветливая улыбка уступила место разочарованию.
- При всём уважении я не могу позволить Вам этого. Во-первых, у меня солидное заведение, а не привокзальный нужник, чтобы заскакивать сюда на минутку. А, во-вторых, эта комната занята и если Вы соизволите задержаться, то я с удовольствием предоставлю Вам любой из свободных номеров. Уверяю вас, что мои крошки заставят Вас позабыть о времени.
- В таком случае, мадам, я не нуждаюсь в Вашем позволении.
Лео уже сориентировался в планировке здания и решительно направился в нужном направлении, игнорируя протестующие крики за спиной. Стремительно поднявшись по лестнице на второй этаж, он без труда нашел нужную комнату. Как и следовало ожидать, она была заперта. В ответ на требовательный стук, из неё донёсся пьяный мужской голос.
- Идите к дьяволу!
Но посещение преисподней не входило в ближайшие планы гусара. И времени на раздумья не было. Наблюдая спешно приближающуюся к нему «мадам», с группой силовой поддержки, в лице кучера и швейцара, Лео снова забарабанил в злополучную дверь, громко выкрикнув первое, что пришло в голову.
- Спасайтесь! Пожар!
Тем временем, подогретый водкой швейцар, со свирепым лицом, вырвался вперёд, размахивая черенком от лопаты.
- Вот, сукины дети! – почти беззвучно произнёс Лео, обнажая шашку. Нужно было принимать нелепый водевильный бой.
Впрочем, через мгновенье натиск был остановлен. Один хорошо поставленный удар клинка превратил главный аргумент свирепого привратника в обрубок, а решительный взгляд развеял все иллюзии. Между тем, уловка Лео удалась, но её эффект превзошёл ожидания. Призыв к спасению был услышан, и из всех номеров хлынула полуодетая публика, мгновенно превратив беззаботный бордель в растревоженный галдящий курятник. Обитатели лиловой комнаты не были исключением, когда из неё выпорхнули две испуганные девицы, чуть не сбившие гусара с ног, он шагнул в полумрак апартаментов, разбавленный тусклым светом керосиновой лампы. На смятой кровати сидел некий взъерошенный господин и беззаботно поглощал шампанское прямо из горла бутылки. Увидев гусара, он прервал своё занятие и пьяно возликовал
- Ура! Горим!
Лео бесцеремонно отверг предложенную ему выпивку и, взяв коптящую керосинку, поднёс её к  картине украшавшей стенку напротив ложа порочной любви. Несколько мгновений он напряжённо всматривался в лицо томной кокетки в прозрачном пеньюаре, едва прикрывающем её тело. Без сомнения, это была Она, портретная Софи. Завораживающая, манящая, но не родная, не близкая, кощунственно доступная похотливым взглядам и вожделениям. Рука гусара судорожно стиснула рукоять шашки, в висках импульсивно застучала кровь. Он отпрянул назад и, с мучительным стоном, швырнул керосинку в святотатственное изображение. Дальнейшие события – яркое, в полном смысле этого слова, подтверждение идиомы, что мысль материальна. Пожар заказывали? Извольте получить! Бросив взгляд на пламенеющий холст, Лео покинул комнату, не заботясь о последствиях.
Паника на этаже, усилиями мадам, постепенно утихала, но уже на выходе из борделя Лео снова услышал за спиной суетные панические крики, из которых сочно выделялся истерический вопль хозяйки и пьяное ликование господина из лилового номера.
- Ура! Горим!
Возле дома Лео заметил конную коляску, в которой вальяжно покуривал ротмистр Зальц, поглядывая на всполохи пламени и дым, вываливающийся из окна четвёртого номера. Судя по всему, эта ситуация его сильно забавляла. Ещё забавней она стала после того, как из дверей заведения, с криками и толкотнёй, хлынула наспех одетая публика.
- Браво, Гончаров! – давясь смехом, выкрикнул барон – Рад, что я в Вас не ошибся. Сжечь бордель – это поступок истинного гусара, только имейте в виду, что Вы сейчас нажили себе врагов больше, чем блох на вшивой собаке.
Немного успокоившись, барон предложил, указав на место рядом с собой
- Садитесь, граф, сделайте милость. Судя по всему, я оказался прав на счёт той красотки на картине.
- Вы ошибаетесь, ротмистр – резко ответил Лео, усаживаясь  в коляску – как Вам в голову могла прийти подобная чушь?
- Как Вам будет угодно, граф – согласился барон – будем считать, что мне это спьяну померещилось. Тогда, чем же провинились перед Вами эти милые падшие создания? Впрочем, можете не отвечать. Для меня, в этом доме, итак нет секретов. Может быть, Вам будет интересно взглянуть на создателя этого шедевра? Так, ради праздного любопытства.
- Почему бы нет? – неопределённо согласился Лео.
- Ну, вот и ладно. Трогай, братец  - распорядился ротмистр, хлопнув по плечу засмотревшегося на бордельный балаган, кучера.
- Куда изволите?
- В мастерскую Каца – уточнил барон и, увидев, как напрягся Лео, поспешил его предостеречь.
- Только, ради Бога, Гончаров, не надо её сжигать, а то мы с Вами и так заигрались с огнём.
По пути, он не переставал удивлять своей осведомлённостью.
- Так вот, автором известного Вам полотна и, как следствие, этого пламенного карнавала, является один бедный художник, по фамилии Малевич, глубоко несчастный и спивающийся от не признанности таланта и безответной любви к дочери того самого Каца. 
- Вы в этом уверены? – осведомился Лео, стараясь придать голосу спокойную интонацию.
- Абсолютно – заверил барон – я же Вам сказал, что для меня в этом доме не существует секретов. Впрочем, Вы сейчас сами в этом убедитесь.
В окнах художественной мастерской горел свет.  Заглянув в одно из них, офицеры без труда разглядели долговязую фигуру в поношенном сюртуке. Но рассматривать долго её им не пришлось потому, что фигура, стоя на табуретке, накидывала себе на шею петлю, привязанную  к крюку на потолке. Лео дёрнулся к дверям, но был остановлен бароном, удержавшим его за рукав
- Подождите, Гончаров. Может не стоит ему мешать?
- Вы в своём уме, ротмистр? – отмахнулся от него Лео.
Войдя в мастерскую, он успел перерубить шашкой верёвку в тот момент, когда ноги художника потеряли опору. Барон зашёл следом. Равнодушно взглянув на откашливающегося бедолагу, он проявил интерес к бутылке вина стоящей на столе. Спасённый, едва обретя способность говорить, натужно проскулил
- Зачем Вы это сделали?! Я больше не могу влачить это жалкое существование! Моя жизнь, как чёрный квадрат, бездарна, пуста и бессмысленна.
- Ну, вот Вам и благодарность, граф – цинично произнёс ротмистр, принюхиваясь к содержимому бутылки, и уже обращаясь к художнику, продолжил  – Заблуждаетесь, сударь, Вы большой счастливец. Господи, как можно пить такую гадость – барон, брезгливо поморщившись, поставил сосуд на место и объяснил – Во-первых, ротмистр Гончаров великодушно решил сохранить Вам жизнь. Во-вторых, с завтрашнего дня Вы измените своё мнение, Вас ждёт скандальная слава и успех  востребованного художника.
- Вы изволите шутить, сударь? – усомнился бедолага.
Поднявшись на ноги, он жадно прильнул к горлышку бутылки.
- Нисколько – продолжил Зальц – четверть часа назад произошло событие, после которого Ваше имя в городе будет популярней самого ребе Израиля. И уж, можно точно сказать, что вся женская половина населения будет к Вам более благосклонна.
- Если Вы не шутите, господин офицер, то умоляю Вас, скажите, какое событие Вы имеете в виду?
- Терпение, господин художник, всему своё время. А сейчас я бы Вам очень рекомендовал выразить свою глубочайшую благодарность их высокоблагородию графу Гончарову.
- Конечно же, г-н граф, я Вам очень признателен – с искренней теплотой обратился художник к Лео – если только я могу чем то Вам служить, то я готов, с величайшим удовольствием.
Лео красноречиво взглянул на барона, прикуривающего папиросу.
- Жарковато  здесь, да и краской попахивает – произнёс Зальц – пойду, покурю на свежем воздухе.
Едва барон удалился, Лео заговорил, сдерживая гнев и нетерпение.
- Я принимаю Вашу благодарность, молодой человек, и в ответ прощу предельной искренности.
- Конечно же, сударь, извольте – выразил готовность художник.
Не прошло и минуты, как Лео узнал всё, что хотел. В его глазах снова заплясали мстительные черти возмездия. Несчастный художник, до которого, наконец, дошло им содеянное, в отчаянии, снова полез на табуретку с верёвкой в руках.   
- Бросьте эти глупости, Малевич – потребовал Лео, отобрав у него верёвку – Вы, кажется, влюблены?
- Да, сударь, и глубоко несчастен от этого.
Лео вдруг осознал, что рядом с ним находится человек, готовый умереть от несчастной любви.
- Странно, что кому то может быть ещё хуже, чем мне – подумал он, после чего произнёс – Тогда поклянитесь жизнью своей любимой, что всё рассказанное мне сейчас останется в тайне.
Молодой человек поспешил выполнить требование гусара, с пылом и искренностью кающейся Магдалины.

Утром следующего дня, Лео навытяжку стоял перед полковником, нервно расхаживающим по своему кабинету. Время от времени  полковник останавливался и бросал ему в лицо  гневные фразы, хлёсткие, как пощёчины.
 - Не буду отрицать, что за то время, что вы находитесь здесь, Вам удалось поднять эскадрон на более высокую ступень выучки и дисциплины. Но Вы, ротмистр! Вы лично, к великому сожалению, не можете быть примером для своих подчинённых! За это время Вы умудрились ввязаться в дуэль, сжечь птичник  и вот новая напасть на мою сивую холку! – полковник похлопал себя ладонью по шее – Ну скажите мне, Леонид Георгиевич, зачем нужно было поджигать бордель и доводить до сердечного приступа эту чёртову куклу, мадам Изольду?! Бордель, это Вам не сарай толстозадого  Монса! Этого нам не простят! Что Вы выкинете в следующий раз?! Может, взорвёте крепость? Поделитесь своими планами, сделайте милость! – полковник достал носовой платок и промокнул вспотевший лоб.
Лео молчал, наблюдая за перемещениями маленького паучка в углу кабинета. В наступившей паузе, из приёмной донёсся зычный голос, перебивающий звонкий баритон адъютанта. Дверь  кабинета  распахнулась и в него, без церемоний, вошёл полковой священник.
- Мир вам, дети мои – прогудел он, осеняя присутствующих крёстным знамением.
Полковник сел на своё место и устало спросил
- Чего тебе, отец  Алексий? Ты же видишь, я занят.
- Не тем ты занят, раб божий - не смутившись, ответил батюшка – ротмистра не судить, а благодарить надобно. Богоугодное дело сотворил. На вертеп разврата и средоточие греха дерзнул. Я его тебе в обиду не дам и не помышляй.
Обернувшись, он ласково взглянул на Лео
- Ступай с богом, сын мой.
- Идите, ротмистр, посидите в приёмной – махнул рукой командир.
Через несколько минут ожидания из кабинета вышел отец Алексий
- Дай-ка я тебя облобызаю – обнял он гусара – ступай смело, зовёт.
Лео повторно переступил порог кабинета. Полковник сидел за столом.
- Вам повезло, г-н ротмистр – более спокойно произнёс он – думаю, что это дело можно будет уладить. На ваше счастье, в этом вертепе пострадала от огня только одна комната.  Поезжайте и уладьте всё, как ни будь, пока ко мне, ещё и раввины не сбежались. Человек Вы состоятельный, денег предложите в конце концов. Ступайте!
Лео не смел возражать, но и идти туда снова, не собирался. Он знал, кто лучше всего сможет решить эту проблему. В буфете офицерского собрания он без труда нашёл Зальца, который взамен на услугу выдвинул своё категорическое условие – быть его собутыльником трое суток подряд.
- Вы дьявол, ротмистр - обречённо вздохнул Лео.
- Спасибо, Ваше сиятельство, а для начала я угощу Вас настоящей гусарской жжёнкой.
- Уж и не знаю, стоит ли спрашивать, что последует за этим? – ещё раз вздохнул Лео.
- Ничего особенного – отозвался барон – выпьем по штофу на бульваре и полюбуемся на выводку местных «кобылиц», а там, глядишь, и до шампанского дойдёт.




15



На четвертый день, отбыв алкогольную повинность, Лео получил вольную от барона. Вечером, избегая с ним даже случайной встречи, он отправился в кинематограф, посмотреть нашумевшую «Роковую любовь». Возле «Иллюзиона», призывно светящегося иллюминацией, уже топталась праздная публика, привлечённая большой афишей, на которой смуглая красотка, с мольбой протягивала руки к жгучему брюнету в смокинге. Внимание гусара привлёк небрежно одетый еврейский мальчик, застывший перед афишей. Он не отрываясь смотрел на изображённую на ней женщину, беззвучно повторяя на иврите «мама». Лео узнал его, это был правнук старого хасида с еврейского кладбища, потерявший рассудок во время погромов на Волыни. В сердце гусара пробудилось сострадание. Он дал мальчику рубль и две плитки шоколада, купленные в буфете, после чего был подхвачен компанией офицеров, тоже направляющихся на просмотр. 
В заполненном до предела зале погас свет и светлый прямоугольник экрана превратился в окно в мир, оживившим, под бодрящие звуки старенького пианино. Предваряли показ сюжеты хроники. Прошлогодний смотр гвардии на Марсовом поле в Петербурге. Перед кинокамерой  церемониальным маршем  поплыла гвардейская кавалерия, во главе с кавалергардами.  Лео без труда узнал в одном из офицеров первого эскадрона, мимолётно проскользнувшего перед взором, Раевского. Кроме того, он точно знал, куда направлен его взгляд, туда, где, среди восторженных зрителей, находилась Она. Вскоре, экран оживил лейб-гвардии гусарский полк, внеся оживление в ряды сидящих в зале офицеров.
- Так, это же Гончаров! – раздался выкрик одного из них – Чёрт возьми. Я только что видел на экране Леонида Георгиевича!
Его поддержали остальные, заставив киномеханика повторить сюжет.
Восторженные эмоции сослуживцев не трогали Лео. Он с грустью наблюдал, как мимо него, куда-то в темноту, проносилось его счастливое прошлое, в котором осталась Она, радостно махавшая ему рукой, любимая и недосягаемая.
Ему вдруг стало не интересно всё, происходящее на экране. Ни похороны архимандрита, ни именины Киевского генерал-губернатора, ни чья-то трагическая любовь. Лео, извинившись, поднялся и осторожно вышел на воздух. Он чувствовал себя пыльной статуей забытой в подвале. Отказавшись от услужливо подкатившего извозчика, он закурил и не спеша направился в сторону искрящегося отражённым светом луны Буга. Решив сократить путь, Лео свернул с бульвара и обогнул ресторан Штольца, расположенный на живописном берегу. У ворот хозяйственного двора ресторана, его внимание привлекли звуки, доносящиеся из-за забора – злобные приглушённые ругательства и сдавленный детский крик. Лео рванул калитку и увидел неприглядную картину. Возле приоткрытого погреба, мордатый подсобник вцепился в горло, уже теряющему сознание мальчишке. Тому самому, которого он несколько минут назад угостил шоколадом. Не вмешаться было нельзя.
- Отпусти мальчишку, скотина! – потребовал гусар, поспешив на помощь.
Мордатый,  нехотя разжал руки, недобро взглянув на офицера. В этот момент, из обмякших рук мальчика выпал какой-то предмет. Его не обычность представила ситуацию в неожиданном свете.  Лео не сразу поверил своим глазам, но это была динамитная шашка.
- Вот, г-н офицер, злоумышленника поймал – поспешил оправдаться подсобник – хотел подорвать ресторан, стервец. Гусар не знал, что ответить, но понимал, что без полиции теперь не обойтись.
В полицейском участке дело обернулось ещё неожиданней. При обыске, из карманов мальца, дополнительно извлекли шоколад, рубль, полученный им от Лео, и коробку спичек. Полицмейстер лично взялся за дело, предвкушая лавры за предотвращение взрыва. Но допрос злоумышленника с повреждённым рассудком,  дело хлопотное. Мальчик испуганно мычал, не понимая, что от него хотят.
- Кто тебе всё это дал? – наседал полицмейстер, тряся у него перед носом сначала динамитом со спичками, затем деньгами и шоколадом. Мальчик, наконец, смог связать в голове последние указанные ему предметы с личностью присутствующего тут же Лео, в качестве свидетеля и понятого. Закивав головой, он, что-то промычал и указал пальцем на гусара. Немая сцена длилась не долго. На лице полицмейстера заиграла плотоядная улыбка.
- Ах, вот оно что – выдал он неопределённую реплику – Сдайте оружие, г-н ротмистр!
- Вы в своём уме, милейший? – ещё не веря в такой поворот, поинтересовался гусар.
Мстительный полицмейстер счёл этот вопрос риторическим, предвкушая свой звёздный час.
- Значит, двух предыдущих поджогов Вам, сударь, было не достаточно, и Вы решили сыграть по крупному, подкупив мальчишку. И здесь, я Вам, скажу, сударь, не простое хулиганство или уголовщина, а дело политическое – вдруг осенило полицмейстера – ведь Вы наверняка знали, что в ресторане в это время находился Я! Иначе, зачем бы Вам ошиваться возле него в момент покушения? А покушение на представителя власти - это…!!!
Полицмейстер побагровел, поднимая трясущийся указательный палец над головой – Я давно подозревал, что в этом полку …
- Не трогайте полк! – резко осадил его Лео.
- Арестовать! – затрясся служитель закона, направив законопослушный палец на гусара.
Полицейские схватились за оружие.
  Не прошло и получаса, как в полицейское управление ворвался огнедышащий гусарский полковник, и в кабинете представителя власти засверкали молнии. К сожалению, этот кавалерийский наскок не дал желаемого результата. Единственное, чего удалось добиться, это свидания с арестованным.
- Я ни на минуту не сомневаюсь,  Леонид Георгиевич, что Вы находитесь здесь в результате чудовищного недоразумения – тяжело вздохнул полковой командир – к сожалению, мне не удалось добиться вашего освобождения, хотя бы под домашний арест! Этот безумный индюк считает, что у вас в полку могут быть сообщники! Бред! Через три дня, как Вы знаете, полк приступает к погрузке в эшелоны, а завтра прибывает командир корпуса генерал Брусилов. Я обещаю, что приложу все усилия для вашей реабилитации. Честь имею.
Этой ночью в камеру к Лео, неожиданно был допущен старый еврей-хасид. Увидев удивление на лице гусара, он пояснил
- Я тоже сижу, г-н офицер, в соседней камере. Пришлось заплатить этому поцу за краткое свидание с Вами.
- А Вас то, за что, уважаемый? – не удержался от вопроса гусар.
Эти странные полицейские, не умнее моего несчастного Мойши. Они не понимают, что хасид никогда не причинит зла другому, но не стоит об этом, у нас мало времени. Я знаю, что Мойша никого не собирался убивать. И спички, которые у него нашли, он всегда носит в кармане, чтобы зажигать свечи на кладбище. Самое большее, на что он способен, это стащить из их погреба немного сладостей, как и любой мальчишка. Остаётся самый главный вопрос.  Где он взял динамит?
Старик тяжело вздохнул и продолжил.
- Давайте рассуждать, как умные люди. Если он пришёл туда без него, в чём я лично не сомневаюсь, значит остаётся одно, он взял его там. А теперь самое главное. Я давно живу здесь и может быть единственный, кто помнит о подземном ходе, который ведёт из дворца бывших панов Чарторыйских к берегу Буга. К тому самому месту, где находиться ресторан Штольца. В прошлом году он выкупил это заведение у Гринвица, заплатив хорошие деньги, которых он, надо сказать, не стоил. Вопрос, зачем? Этот вопрос я задал себе только сегодня. Из погреба его заведения, по подземному ходу можно попасть в подвалы дворца, где сейчас находится штаб вашего полка. Прибавьте к моим словам динамит, и Вам всё станет ясно. Вы же умный человек и понимаете, что динамит не приносят в ресторан просто так, его нельзя кушать. Если он есть, то он должен взорваться. Вопрос, когда? В любой мясной лавке вам скажут, что завтра у военных будет большой банкет с присутствием городской знати и больших военных чинов. Это ли не момент?
 Лео побледнел. Остаток ночи он провёл без сна. Трудно было поверить в этот чудовищный замысел, но убийственная логика старика не давала покоя. На утреннем допросе он отказался давать объяснения, пока не будет проведён тщательный обыск в ресторане Штольца. Впрочем, время было упущено, но оставалась небольшая надежда на результат, как оказалось, напрасная. Тогда он полностью «раскрыл карты» и был поднят на смех. Его категорическое требование связаться с полком по телефонному аппарату осталось без удовлетворения, и  он снова был водворён в камеру до прибытия, какого то важного полицейского чина из Киева. Время приближалось к полудню, на этот час был назначен торжественный обед в офицерском собрании. А пока, полк подвергался последней придирчивой инспекции, не имея возможности в полной мере проявить свою солидарность с узником. Оставалось идти ва-банк. Лео потребовал вызова на допрос, заявив, что готов сделать признание, но злополучный полицмейстер в это время набивал себе желудок в том же самом ресторане Штольца. Гусару пришлось вспомнить все известные ему ругательства и даже придумать новые. Вызвав надзирателя, он потребовал
- Принеси мне бумагу и перо, я напишу признание прямо здесь.
Минут через десять он вернулся.
- Извините, ваше высокоблагородие, но гусиных перьев нет, закончились, а металлических Вам не положено.
- Вот, что приятель – вскипел гусар – если через пять минут у меня не будет письменного прибора, я передумаю признаваться и, тогда у тебя будет вся холка в мыле, как у загнанного жеребца!
Угроза подействовала. Лео придирчиво осмотрел поданное ему металлическое перо
- Вы, что им свиней забивали? Им же невозможно писать!
- Не может быть – усомнился надзиратель, приблизившись, чтобы убедиться.
Лео понадобилось одно мгновенье, чтобы захватить его за шею и приставить перо к горлу. Дальше, оказаться на свободе было делом не очень хлопотным. Вскочив на подвернувшегося извозчика, он приказал
- Гони, братец! По червонцу, на каждое копыто.
Торжественный обед в офицерском собрании уже начался. Розыск ключей от подвальных помещений занял некоторое время. Лео, с керосиновой лампой в руке, сразу направился в хранилище старой мебели и амуниции, располагающееся прямо под залом, где проходило застолье. Кисловатый запах дыма он почувствовал сразу, после чего обнаружил и штабель из ящиков с динамитом, расположенный по центру находящегося над ним зала, К  штабелю приближался искрящийся огонёк бикфордова шнура, брошенного через пробоину в кирпичной кладке, замуровывающей подземный  ход . Счёт шёл на секунды. Ударом шашки гусар перерубил шнур и вызвал караул. Успокаиваться было рано, оставив дальнейшие хлопоты караульным, он, на дежурной лошади, кинулся к ресторану Штольца, прекрасно понимая, что уже вряд ли найдёт там хозяина.
Не удивительно, что Лео мгновенно сменил ипостась злоумышленника на сияющий ореол героя-спасителя, но почивать на лаврах было не время. Пока по всем железнодорожным станциям и полицейским участкам разлетались телеграммы с приметами негодяев, гусарские разъезды обшаривали местность в их поисках. Спустя немного времени, полицейское управление превратилось в гудящий улей, наводнённый разношёрстной публикой: шулерами, аферистами, сутенёрами. Злые гусары не скупились на «щедрые подарки» «дорогому» полицмейстеру. Но награды за поимку злоумышленников достались доблестной пограничной страже, задержавшей их под утро при попытке нелегального пересечения границы.
Когда выяснилось, что организаторы взрыва были не идейными борцами с властью, а тщательно законспирированными агентами германской разведки, открылись и причины столь чудовищной акции. Здесь, в провинции, слабо ощущалась та грозовая атмосфера, сложившаяся на политическом небосклоне России и Европы. Любая провокация могла запустить механизм дипломатических демаршей сильно попахивающих порохом и отливающих матовым блеском Крупповской стали, которая с нетерпением ждала своего часа. Но не в этот раз.

Через два дня  состоялся всеобщий молебен, после которого полк убыл на железнодорожную станцию Деражня, куда были поданы составы для отправки его в Красное село.
Великолепно обученный, сплочённый боевой организм  покидал свои родные казармы, чтобы больше никогда сюда уже не вернуться.
 12-й гусарский Ахтырский, генерала Д. Давыдова, Ея Императорского Высочества Великой княгини Ольги Александровны полк, развернув, овеянные доблестью, боевые штандарты, продолжит свой путь к славе, которая, впрочем, будет на долгое время забыта.

«Смелы без запальчивости, честолюбивы без лукавства,
Тверды без упрямства, скромны без притворства.»

Благослови вас Бог и Ахтырская Божья Мать! 

 















16



    
    На протяжении почти сотни лет, гвардейские полки, на три летних месяца, покидали столичные казармы и переносили свои боевые знамёна и штандарты в Красное село, превращая провинциальный городок в  «военную столицу» империи. Летнее перемещение всего столичного гарнизона диктовалось не только целями боевой подготовки в полевых условиях, главной причиной являлась необходимость свободного выпаса нескольких тысяч лошадей. Кроме того, в летнюю жару, городские системы водоснабжения, канализации и вентиляции, ввиду своего несовершенства, не позволяли создать безопасные условия массового проживания людей и конского состава. Пребывая на свежем воздухе, войска в полной мере обеспечивали себя чистой питьевой водой, а прохладный ветер с Балтики облегчал утомительную летнюю жару.
Военный лагерь занимал огромную территорию и тянулся на семь вёрст, вдоль           р. Лиговки, начинавшейся у живописного Дудергофского озера. За бесконечными рядами палаток зеленела сплошная полоса берёзовых рощ, в глубине которых вытянулись ряды офицерских дач, окрашенных в цвета мундиров соответствующих полков. Полки гвардейской кавалерии располагались в основном в окрестных деревнях, неподалёку от огромного Военного поля яркая зелень которого, через неделю кавалерийских учений превращалась в серое пыльное месиво.
В центре поля была устроена насыпь, называемая Царский валик, на которой разбивался шатёр для царя и его свиты.
Как известно, где царь – там и гвардия, а где гвардия – там и жизнь. Верно подмечено классиком, что беспечные светские платьица не могут долго существовать в разлуке с мундирами и неизбежно наступает та романтическая пора, когда расстояние между ними приобретает тенденцию к стремительному сокращению, а гостеприимный Дудергофский лес, как и прежде, распахнёт свои зелёные объятия пугливым влюблённым.

Стараниями Великой княгини Ольги Александровны, Ахтырцам была организована торжественная встреча, на железнодорожной станции, после чего, он во всём своём блеске, с песнями и громом трубачей, вступил в Красное село, вызывая восторженные взгляды жителей, радостные крики детворы и трепет в сердцах юных барышень. Для Лео наступил долгожданный момент. Он вглядывался в лица юных красоток не находя среди них той единственной, занимавшей все его мысли. Впрочем, он понимал, что слишком самонадеянно было бы думать, что София Николаевна, как беспечная гимназистка, примчится на звуки полковых труб и, с щенячьей радостью, бросится под ноги его коня. Но дело было даже не в этом, просто её в это время не было ни в Красном селе, ни в Санкт-Петербурге, ни в России. Месяц назад она была принята на службу фрейлиной при матери царя императрице Марии Фёдоровне и, в данный момент, сопровождала её в поездке по Дании, которую императрица, будучи датчанкой по рождению, предпочитала смутной и неспокойной России.
Ахтырцы прибыли в лагеря в числе первых и с первых же минут Лео попал в окружение десятка назойливых репортёров, стремящихся, из первых уст услышать о подвиге и фотографически запечатлеть «героя Отечества». Слава спасителя полка бежала впереди его. Стоило большого труда избегать их домогательств.
Вечером Лео встретился с отцом. Пожилой генерал растроганно обнял сына
- Я здесь неподалёку снял дачу для нас с тобой, пойдём, сынок, отпразднуем встречу.
За накрытым столом они долго беседовали. Здесь же Лео узнал от отца и первую новость, об отъезде Софии Николаевны. Видя расстройство сына, отец попытался его приободрить
- Видишь ли, Леонид, одни люди видят на кладбище кресты, а другие, сплошные плюсы.
- Ты это к чему, отец?
- Я говорю о том, что в этой ситуации, как ни странно, есть повод  для оптимизма.
- В чём же он, по-твоему?
- Есть основания полагать, что Софию Николаевну отправили в эту поездку не без ходатайства её уважаемой матушки. И если это так, то причина очевидна, не допустить её встречи с тобой.  А теперь подумай, почему. 
- Неужели она, всё-таки, любит меня? – оживился гусар.
- Не исключено. Во всяком случае, они опасаются, что результат этой встречи может нарушить их планы.
Это действительно обнадёживало. Вскоре Лео засобирался.
- Может, останешься? – спросил отец – Я надеялся, что мы будем жить вместе.
- Спасибо, отец, но моё место среди Ахтырцев.  Не расстраивайся, я буду тебя навещать, а сейчас пойду, надо успеть к вечерней молитве.
Через два дня Лео был приглашён в Александровский дворец - резиденцию императора. Государь пожелал лично наградить героя.
Повесив ему на грудь Георгиевский крест, царь поинтересовался
- Г-н ротмистр, я не собираю сплетни, но Вы же знаете, что к Георгиевским кавалерам отношение особое, скажите, что Вас побудило спалить одно очень популярное в Межибоже заведение?
При этом в его глазах промелькнули, едва заметные, лукавые искринки.
 Едва смутившись, Лео ответил
- Оно сгорело от стыда, Ваше Величество.
Царь слегка усмехнулся, на мгновение, вспомнив свою гусарскую молодость
- Поздравляю Вас Георгиевским кавалером!
- Служу Вашему Величеству и Отечеству!
  На этот раз ему не удалось избежать фотографических вспышек магния. Отделавшись скупыми комментариями, скромный герой поспешил нанести визит в дом Софии Николаевны, прекрасно понимая, что не встретит там искреннего радушия. Но в России не существует дверей, которые не распахнулись бы перед георгиевским кавалером. Устав от сомнений и догадок, Лео твёрдо решил узнать правду. В этот час, он застал в доме только мать любимой, но и этого было достаточно. Звякнув шпорами, гусар склонил голову перед элегантной женщиной и приложился к грациозно протянутой руке.
- Здравствуйте, граф.  Рада Вас видеть – от любезной улыбки веяло холодом – Вас можно поздравить? Провинция пошла Вам на пользу.
- Благодарю, мадам. Ваша любезность, как и очарование, безграничны.
- Какому счастливому случаю я обязана удовольствием видеть Вас? – графиня указала гостю рукой на гостиный диванчик, присаживаясь сама – впрочем, я, кажется, понимаю.
- Я пришёл справиться о здоровье Софии Николаевны – пояснил Лео.
- Сейчас она уже вполне благополучна, что позволило ей поступить на службу. Вы же знаете, Леонид Георгиевич, что нам пришлось пережить?
Анна Александровна в красках расписала историю о медвежьей охоте и последующие события.
- После того ужасного случая, Софи была совсем плоха. Мы все были в таком отчаянии. Вы знаете? Она никого не хотела видеть. Бедная девочка, только один человек вызывал у неё улыбку, князь Владимир. Они были неразлучны – генеральша, с садистской жестокостью, терзала душу гусара – Как я рада, что они, наконец-то, пойдут к алтарю – хладнокровно воткнула она нож в сердце Лео.
Ему стоило большого труда сохранить самообладание. Он сдавил рукой ножны шашки, лежавшей на коленях, с такой силой, что если бы они были выполнены из металла, то остались бы вмятины от пальцев. Женщина взглянула на побледневшее лицо гусара, и в её сердце шевельнулась жалость.
- Я Вас оставлю на минутку – мягко произнесла графиня и покинула гостиную.
Она вернулась, держа в руках небольшую связку писем, перетянутых красной лентой, и молча, протянула их гусару. Лео взглянул на конверты и узнал свои письма к Софии Николаевне. Они были не распечатаны. Его глаза вспыхнули негодованием.
- Простите меня, Леонид Георгиевич, и поймите – тихо произнесла Анна Александровна – Я мать и знаю, что делаю. Софи не должна была их видеть.
- Бог Вам судья, мадам – ответил гусар и направился к выходу.
  Разговор с графиней подтвердил худшие опасения Лео, обнажив старые душевные раны. Казалось, что святой Георгий, на белом эмалевом кресте, прицепленном ему на грудь рукой государя, вонзает копьё не в библейского змея, а прямо в его сердце.
В этот вечер Лео напивался на полковой пирушке, затеянной в его честь, с натянутой вымученной улыбкой. Рядом с ним сидел, приглашённый на торжество, отец.  Его хмельные растроганные глаза выражали гордость и одновременно тревогу за сына. Он один понимал, что твориться в его душе. Ближе к полуночи, когда пришло время прощаться, генерал снова попытался ободрить сына.
- Ты же знаешь, мой мальчик, почему я назвал тебя Леонидом?
- Да, отец, в честь царя древней Спарты – ответил Лео.
 - Именно. В бою при Фермопилах он с небольшим отрядом в триста спартанцев преградил путь многотысячной армии персов. Перед боем персы сказали ему: «Наши стрелы затмят солнце»  и услышали ответ: «Тогда мы будем биться в тени».
- Я понимаю, к чему ты клонишь.
- Правильно понимаешь, мой мальчик – отец пристально взглянул ему в глаза – я не верю, что одна амурная стрела может выбить тебя из седла.
- Ты прав, отец, но иногда и одна стрела может затмить солнце. Не беспокойся. Я ранен, но не убит.
Лео нашёл в себе силы улыбнуться.

На следующий день патриархальная тишина провинциального города была взбудоражена громом полковых оркестров.  Сверкая на солнце оружием и медными трубами, в него вступали гвардейские полки. Зрелищное и давно ожидаемое событие, вызывало неизменный ажиотаж среди обывателей, давая отсчёт дням и ночам, наполненным надеждами и разочарованиями. Воистину сказано, что настоящая жизнь в городе начинается только тогда, когда в него вступают военные.  И ещё какие!
Белокурые великаны – кавалергарды, на высоких гнедых конях;  рослые темноволосые атлеты – кирасиры на рыжих; изящные гусары – на серых; русобородые курносые павловцы и т.д. Краса и гордость Российской империи.
С 15 мая огромный полевой лагерь, вмещающий сорок тысяч человек, пришёл в движение. Начались знаменитые Красносельские манёвры. Бескрайнее военное поле, зеленевшее молодой травой, в считанные дни превратилось в серую пыльную пустыню. Но любой организм нуждается в отдыхе и, в воскресные дни, Лео, для своих солдат, устраивал экскурсионные поездки в Санкт-Петербург. Рядовые гусары, не видевшие в своей жизни ничего красивей и значимей деревенской церкви, с замиранием сердца осматривали достопримечательности и святыни столицы. Особенно сильное впечатление на них производило посещение Кунсткамеры. Девственные души вчерашних крестьян потрясали причудливость и многообразие окружающего мира. К этим поездкам охотно присоединялись и другие офицеры полка, которых, помимо культурных красот столицы, интересовали и более прозаические места.
Лео снова жил ожиданием, томительным и тягостным. Ожиданием встречи с Софией Николаевной. Ему хотелось просто увидеть её, как человеку измученному беспросветным мраком долгой полярной ночи, нестерпимо хочется увидеть солнце. Несмотря на всё, он отказывался верить в то, что она потеряна для него навсегда и тешил себя призрачной надеждой. Может быть напрасной, но спасительной, удерживающей его на краю бездны отчаянья.
Ночью, он с упоением прочитал роман А.И. Куприна «Гранатовый браслет» и был потрясён глубиной и трагичностью безответной любви главного героя, в котором неожиданно узнал себя.








17




 Наплывал жаркий июнь.  24-го числа газеты запестрели скандальными заголовками «Покушение на Распутина».
Через пять дней эту новость затмили новые сенсационные заголовки, сообщавшие о другом покушении, которому будет суждено стать прологом величайшей трагедии человечества.
28 июля, в столице Боснии, г. Сараево, сербским националистом Гаврилой Принципом, были убиты наследник Австро-Венгерского престола эрц-герцог Франц-Фердинанд и его жена.
Несмотря на то, что во всех значимых храмах России и Европы, прошли панихиды по невинно убиенным, основная масса обывателей, по словам классика,  увидела в этом  трагедии не больше, чем в гибели породистой борзой, случайно подстреленной на охоте. Но политические и дипломатические круги отчётливо почувствовали запах пороха.

Но пока ещё Россия жила своими заботами.
Лео уже три дня не видел отца, пропадавшего в Петербурге. На четвёртый день он по обыкновению зашёл его навестить и застал графа в глубокой задумчивости, покуривающим трубку на веранде дачи. Причина этой меланхолии прояснилась быстро.
- Не спокойно стало в столице, Леонид  - грустно произнёс отец.
- Хорошее начало для романа – иронично заметил Лео – например: «Не спокойно стало в Датском королевстве»
- Я не Шекспир, сынок, но ты прав, то, что происходит сейчас, может закончиться событиями достойными пера трагика. Бастуют Путиловский и Обуховский заводы, повсюду открытые столкновения с полицией, массовые аресты. Слава богу, что рабочие ещё не располагают оружием. К наведению порядка, возможно, будут привлечены войска. Но это ещё полбеды. Я имел ряд встреч с представителями дипломатического и военного ведомств. Известия не утешительные. Выстрел в Сараево, упокоивший Франца-Фердинанда, зажёг фитиль на пороховой бочке, взрыв от которой может потрясти Россию до основания. Государь и дипломаты сейчас делают всё возможное, чтобы этого не случилось, но в руках у кайзера Вилли безотказные Австро-Венгерские спички.
Граф выдохнул облако ароматного дыма и продолжил
- Я очень беспокоюсь за тебя, сынок.
- Вы думаете, Ваше превосходительство, что пришло время точить шашки? – спросил Лео
- К сожалению, время шашек прошло, мой милый ротмистр. Я думаю, что главную партию в этом оркестре будут играть флейты из высококачественной Крупповской стали. Наполеон был прав, Германия вылупилась из пушечного ядра.
На следующий день были назначены трёхвёрстные барьерные скачки, относящиеся к первому разряду. К этим состязаниям, ввиду их повышенной сложности, допускались только кавалерийские офицеры. Проявлявшаяся в этом случае дискриминация пехотинцев, вытекала из старого забавного правила сформулированного, ещё во времена Петра первого, и предписывающего пехотному офицеру:
 «Буде ему случится проезжать мимо конного строя, предварительно слезть и вести коня в поводу, дабы не вызывать смеху со стороны конников ».
К десяти часам трибуны Красносельского ипподрома и прилегающее к ним пространство были заполнены до отказа. Лучшие полковые наездники, приветствуемые многочисленной публикой, потянулись к старту. Привлекала к себе внимание группа кавалергардов громко напутствующих своего участника словами графа Мусина-Пушкина, ставшими их девизом: «Мы не стремимся быть первыми, но не допустим никого быть лучше нас!». Лео, находящийся на трибуне в компании своих офицеров, заметил, как Борис Аркадьевич Панаев, представляющий на скачках Ахтырцев, при этом снисходительно улыбнулся и потрепал по шее свою донскую кобылу, которая перелетала препятствия так легко, как будто была рождена от Пегаса.
В следующую минуту, всё происходящее на скаковой дорожке перестало интересовать Лео. Он увидел Её!!!  Она проходила между рядов бережно поддерживаемая под локоток Раевским. Элегантное бирюзовое платье и лёгкая широкополая шляпа придавали изящности природной красоте девушки, притягательной и привлекающей всеобщее внимание. Несколько офицеров, сидящих с дамами чуть ниже Лео, призывно замахали им руками. София Николаевна окинула рассеянным взглядом ряды зрителей, словно отыскивая кого то, и присела на подготовленное для неё место рядом с Раевским. Лео на минуту окаменел, ощущая в груди гулкие удары сердца. Это было то самое, Пушкинское чудное мгновение, переживаемое им снова после долгой разлуки. Нужно ли говорить, что творилось в его душе? Ликование и негодование. Она и Раевский, два полюса непримиримых чувств, и предчувствие долгожданной встречи, обостряющей их до предела. Лео не мог оторвать взгляда от любимой, ловя каждый жест, эмоцию, поворот головы. Время от времени, Владимир, что-то говорил ей, склоняясь к лицу девушки, словно намеренно испытывая терпение гусара. Наконец, Лео надоела эта идиллия. Он решительно поднялся и направился к полковому командиру, сидевшему в окружении своих офицеров.
- Ваше превосходительство, прошу разрешения участвовать в третьем заезде вместо штабс-ротмистра Панаева.
В этом заезде должна была состояться гладкая скачка на пять вёрст.
- Что за причуда, Леонид Георгиевич? – нехотя отозвался полковник – Это не разумно. На чаше весов честь полка, а Гурий Аркадьевич лучший из нас в гладкой скачке.
- И всё же, ваше превосходительство, я настаиваю на своей просьбе и прошу отнестись к ней серьёзно – твёрдо заявил Лео.
- Вы уверены в себе?
- Так точно, ваше превосходительство. Тем более, что мне приходилось уже брать первый приз на этих состязаниях.
- Ну что же, Леонид Георгиевич, не могу Вам отказать, мы все Вам обязаны жизнью.
Полковой священник отец Алексий, сидевший рядом с командиром, взял на себя инициативу. 
- Благословляю, сын мой – перекрестил он гусара – ступай с богом.
Полковой адъютант отправился в судейскую коллегию вносить изменение в состав участников заезда, а Лео на предстартовую площадку. Он без труда отыскал там Панаева-среднего, как всегда тихого и сосредоточенного, из-за повреждения слуха при падении с лошади. Гурий Аркадьевич был кавалеристом от бога, без преувеличения, Бетховеном в конном деле. Он с готовностью уступил Лео место в седле, дав совет, который был принят с благодарностью.
- Леонид Георгиевич, «повисните на хвосте» у лидера, а на финишной прямой отдайте  повод и ни о чём не беспокойтесь.
Лео огладил коня и прижался лбом к его тёплой щеке.
- Не подведи, родной – тихо попросил он и взлетел в седло, окрылённый мыслью, что теперь Она будет видеть только его.
На старте, справа от него, изготовился лейб-гусарский поручик, граф Игнатьев.
- Рад тебя видеть, Лео – поприветствовал он бывшего сослуживца, обращаясь на «ты» по традиции принятой в гвардейской кавалерии.
- Привет, Андрэ – ответил Лео, скользя взглядом по трибуне, где сидела София Николаевна.
- Я уже догадался, почему ты здесь – произнёс поручик, проследив направление его взгляда – Не беспокойся, если что, придержу коня. Гусары поймут.
- Не надо, Андрэ, я не пойму.
Слева занял место казак-атаманец в синем чекмене. Он придирчиво осмотрел коня Лео и усмехнулся в усы.
- Хорош дончак, но супротив моего не гож.
- Господи, помоги  - почти беззвучно произнёс Лео, «собирая» коня.
Звонкий сигнал стартовой рынды сорвал всадников с места. Расчёт Лео оправдался. Он полностью завладел вниманием любимой, заставив изрядно понервничать Раевского. Оставалось только выиграть заезд. Легко сказать, но под его седлом был полнокровный донской жеребец, любимец полка, взявший гран-при на состязаниях в Вене. Но и ему было нелегко.  Лео, помня совет Гурия Аркадьевича, «завис на хвосте» у атаманца. Рядом, стремя в стремя, летел Андрэ, остальные дышали в спину. На финишной прямой он отдал повод коню и сразу почувствовал рывок вперёд. Прекрасное животное, в угоду человеческой страсти, честно выкладывалось,  выходя вровень с лидером.
- Поднажми, родной – тихо попросил Лео – я тебя серебром подкую, только не подведи.
Перед финишем он проявил не благодарность, оскорбив благородное животное ударом шпор.
София Николаевна, с трудом сдерживающая волнение, не удержалась от радостного восклицания, когда Лео первым пересёк финишную отметку.

Остаток дня он провёл в ожидании вечера, когда весь Красносельский бомонд соберётся в городском театре. Он понимал, что Раевский теперь не отойдёт от Неё ни на минуту. Но каждый из них знал, что встреча состоится, как неизбежность.
 Красносельский театр был одним из центров притяжения светской жизни. Его старая сцена помнила великих драматических актрис, В. Комиссаржевскую, М.Ермолову, выдающихся мастеров балета, а сегодня здесь будет блистать Малечка Кшесинская.
Лео появился в храме искусства, в компании своего отца, чуть раньше обычного, держа в кармане несколько билетов на разные места, в зависимости от того откуда будет удобнее наблюдать за Софией Николаевной. Он ждал её, непринуждённо беседуя с отцом, и поминутно раскланиваясь с прибывающими театралами.
 Она появилась, обворожительно-притягательная, как и положено гению чистой красоты, под руку с Раевским, сияющим от счастья, как серебряная Георгиевская труба на солнце.
- Извини, отец – произнёс Лео, направившись им на встречу.
Генерал и сам был впечатлён.
- Господи, какие же красивые у меня могли бы быть внуки – со вздохом произнёс он – сам себе бы завидовал.
Увидев приближающегося гусара, кавалергард заметно напрягся.  Лео почти физически ощутил на себе убойную силу его взгляда, казалось, что он готов зарычать, оскалив клыки, первая степень угрозы у зверя.
-  Добрый вечер – поприветствовал их Лео, этикетно склонив голову.
- Здравствуйте, наш герой – мелодично ответила София Николаевна, протягивая ему руку для поцелуя.
Лео уловил лёгкую иронию в последнем слове. Он трепетно приник губами к изящной руке, почувствовав, как она дрогнула от прикосновения. Девушка на мгновение прикрыла глаза, ощутив на своей руке ожог поцелуя.
- София Николаевна, я с нетерпением ждал этой минуты, чтобы выразить Вам своё восхищение …
Но закончить пылкую фразу ему не дали.
- Вы сами обрекли себя на это томительное ожидание, граф – перебила его девушка, с хорошо скрываемой интонацией брошенной женщины – но оно пошло Вам на пользу. Примите мои поздравления с наградой и с победой на сегодняшних скачках.
- Это было легко, графиня – ответил Лео – меня окрыляли Ваши глаза.
При этих словах, Раевский нервно заёрзал, с трудом сдерживая стихию, клокочущую в груди.
- А, что касается первого – продолжил гусар – То ни одна награда не стоит и мгновения проведённого в разлуке с Вами.
- Не забывайтесь, Гончаров! – вскипел Раевский.
София Николаевна слегка сжала его руку, призывая к терпению.
- Каждый нашёл то, что искал – ответила девушка с отчётливо прозвучавшим сожалением – Приятного Вам вечера, граф.
Она слегка подтолкнула руку Раевского, с готовностью ожидавшего сигнала сдвинуться с места.
- А она изменилась – с горечью подумал гусар, глядя в след удаляющейся паре.
Раевский не смог удержаться от сарказма.
- Я не удивлюсь, если он ещё и на сцену полезет, чтобы привлечь Ваше внимание, Софи.
- Это было бы забавно – грустно ответила девушка.

Поздно вечером Ахтырцы  пили традиционный гусарский напиток – жжёнку. Поджигалась сахарная голова обливаемая ромом, образующийся при этом алкогольный нектар разливался по кружкам, сдвинутым в «каре». Не смолкали песни Д. Давыдова

 Стукнем чашу с чашей дружно, нынче пить ещё досужно!
Завтра громы загремят, завтра трубы затрубят…

Всё-таки, есть пророки в своём Отечестве.
На Лео было страшно смотреть. Пьяный и хмурый он монотонно точил шашку.
- Дурная примета, Леонид Георгиевич, к крови – сунулся к нему поручик Аглаимов.
- Хуже уже не будет – думая о своём ответил гусар, тяжело и хмуро взглянув ему в глаза.
- Странный Вы человек, Леонид Георгиевич – слегка смутился Аглаимов – никогда не улыбаетесь.
- Оставьте его, поручик – подал голос Лермонтов-старший – Полагаю, что мы все скоро разучимся улыбаться.
По возвращении с пирушки Лео ждал сюрприз, большая перевязанная тесьмой коробка. Расторопный денщик, упредив вопрос офицера, бодро отрапортовал
- Посыльный доставил, Ваше высокоблагородие, от графини Левицкой, сказано.
- От Софи?! – удивился гусар
- Нет, Ваше высокобродь, от графини Левицкой – повторил денщик.
- Да, ступай ты, уже -  отмахнулся от него Лео.
Он спешно произвёл вскрытие, лелея в душе смутную надежду, но содержимое посылки его озадачило – облезлая, пробитая в нескольких местах, шкура большого медведя. Лео перетряхнул её и тщательно осмотрел коробку, надеясь найти, хоть какое ни будь, подобие письма, но тщетно. Видимо София Николаевна посчитала, что смысл этого жеста вполне очевиден и без объяснений. Лео закурил, приводя мысли в порядок. Без сомнения эта шуба принадлежала тому самому зверю, в когтях которого чуть было, не погибла Софи. Об этом случае, во всех красках, ему поведала её же матушка. Гусару стало не по себе от одной этой мысли. Страшно только подумать, что могло бы случиться, опоздай Раевский хоть на мгновение. Выходит, что он должен быть, ещё и благодарен кавалергарду за спасение любимой. Да, что там, он. Сама девушка, её согласие – вот истинная награда за спасение. А, это облезлое «руно», весомый аргумент определивший её выбор, объясняющий её решение. Но было бы слишком просто ограничиться только этим умозаключением. Чуткое сердце Лео подсказало истинный смысл послания – укоризненный упрёк в том, что его не было рядом с ней, когда это было так нужно. А из оскаленной пасти зверя, как будто доносилось угрожающее предостережение – Не покидайте любимых, может случиться непоправимое.
Поздняя ночь не принесла сна. Его мысли снова возвращались к Софи, оживляя в памяти её облик, взгляд, слова. От него не укрылась перемена, произошедшая в ней за это время. Несчастья и волнения последних месяцев не прошли бесследно, стерев легкомысленную беспечность с её лица и отразившись затаённой печалью в глубоких глазах девушки.
Лео поднялся с постели и освежил лицо водой из рукомойника. Ему была невыносима мысль, что через  две недели, в день двадцатилетия Софии Николаевны, состоится её помолвка с Раевским. Возбуждённый рассудок  подстёгивал к действию. Лео распорядился оседлать коня. Первым его побуждением было направиться в  Александровскую слободу, где квартировали кавалергарды, но он подавил в себе этот импульсивный порыв, быстро осознав бессмысленность и безрассудность разговора с Раевским. Оставалось повиноваться неодолимому «инстинкту влюблённого», повелевавшему следовать туда, куда стремились все его помыслы и надежды. Проскакав по опустевшим аллеям, он остановил коня неподалёку от дачи Софии Николаевны, расположенной рядом с Дудергофским озером, и без труда проник в небольшой сад, окружавший двухэтажную деревянную усадьбу. Затаившись среди сирени, он долго вглядывался в хорошо знакомые окна комнаты молодой графини, распахнутые от летней жары, тёмные и беззвучные.  Безмолвно страдать под окнами любимых – единственная привилегия несчастливых влюблённых. В памяти снова всплыли Её слова: «Каждый нашёл то, что искал». Вердикт был вынесен, не дав виновному произнести и слова. Кому интересны его жалкие оправдания?  Тяжело вздохнув, Лео достал из кармана связку своих писем, тех самых, которые так и не прочитала София Николаевна. Плотно заправив под тесьму небольшой камень, он отправил их по назначению, закинув в распахнутое окно адресата на втором этаже.
- Господи, благослови Её – тихо произнёс гусар, бросив прощальный взгляд на трепещущие от лёгкого ветерка шторы.
Ночная вылазка оказалась не напрасной. На следующий день ему представилась возможность косвенно в этом убедиться.
Вечером Лео принял приглашение своих прежних сослуживцев, лейб-гусар, на товарищеский ужин в весьма популярном местном ресторане, являющимся ещё одним центром притяжения светской жизни, куда и явился в сопровождении нескольких своих офицеров. Стоит отметить, что лейб-гусары всегда проявляли тепло и радушие при встрече с Ахтырцами, что способствовало установлению дружеских отношений между полками.
В разгар приятельского застолья, в зале появилась группа кавалергардов с дамами, среди которых была и София Николаевна, сопровождаемая, естественно, Раевским. Услужливый распорядитель проводил их к зарезервированному столу. При приближении Софии Николаевны, гусары дружно поднялись, приветствуя дочь своего полкового командира.
- Добрый вечер, господа – приветливо поздоровалась девушка, нежно глядя в глаза, безмолвно застывшему среди них, Лео.
Этот взгляд был красноречивей слов. Это был взгляд-поцелуй. Лео почувствовал лёгкое головокружение.
- Выпей-ка Шампанского со льда, приятель – предложил ему Одинцов
 – а то у тебя все лицо горит, как будто по щекам отхлестали.
- С удовольствием  – смущённо согласился Лео, наблюдая, как Раевский пытается усадить свою драгоценную спутницу спиной к гусарам, но она, мило улыбнувшись, выбрала место, обращённое к ним лицом.   
Время от времени Лео ловил её благосклонные взгляды, игнорируя молнии Раевского. Сомнений не было, она прочитала его письма и всё поняла. Он почувствовал, что между ними появилась незримая связь, словно они находились наедине в заполненном до предела зале.
Терпение Раевского было не бесконечно, что-то сказав Софии Николаевне, он поднялся и направился к выходу, вызвав Лео взглядом следовать за собой.
- Извините, господа, я ненадолго – произнёс Лео, поднимаясь из-за стола.
- Надеюсь, секунданты ему сегодня не понадобятся – выразил надежду Одинцов, опрокидывая в себя бокал вина.
 На выходе из зала нервно курил Раевский. На его лице багровой линией горел шрам, оставленный шашкой гусара.
- Прекрати пялиться на мою невесту, Гончаров! – категорически потребовал он, едва Лео приблизился.
- Она, пока ещё не твоя невеста – твёрдо возразил гусар.
- Это не существенно, она станет ей через двенадцать  дней – болезненно среагировал Владимир.
- Очень возможно.
- Можешь не сомневаться. И имей в виду, если моя помолвка не состоится, ты умрёшь на тринадцатый.
Раевский нервно отбросил окурок и направился в зал.

Несмотря на угрозу, этой ночью Лео повторил свою ночную вылазку. Белые ночи уже прошли, но в саду по-прежнему оглушительно заливались соловьи.
- Как странно – подумал гусар – вчера тоже пели птицы, но я их, почему то не слышал.
 На этот раз в окне Софии Николаевны горел свет. Девушка, с заплаканными глазами, неподвижно сидела на постели, обхватив руками колени. Длинные светлые волосы рассыпались по плечам. Перед ней лежали письма Лео, и она знала, что он здесь под её окнами. Софи прислушивалась к своему сердцу, снова и снова пытаясь понять свои чувства. Мучительный выбор не давал покоя.
- Ах, если бы я могла раздвоиться – подумала она  -  как в какой ни будь сказке. Всем было бы хорошо и все были бы счастливы.
 Ещё несколько месяцев назад ей казалось, что любовь, это удивительный праздник, романтическое путешествие в страну счастья, но не сейчас. Разочарование не бывает без боли. Этот «праздник» уже не раз приводил всех участников любовного трио на грань жизни и смерти. Не родись красивой – родись счастливой. Софи подошла к окну. С минуту она задумчиво смотрела на силуэт Лео, застывший в ветвях сирени. Ну, что же, счастливой, так счастливой, наконец, решилась она.
 Сердце гусара радостно затрепетало, когда он увидел, как София Николаевна вышла из дома и, бросив взгляд в его сторону, не спеша направилась по дорожке в сторону озера. Он последовал за ней, не смея ещё поверить в свою удачу.
 Девушка, ступив на пирс лодочной станции, обернулась и, протянув руку Лео, тихо попросила
- Помогите мне, Леонид Георгиевич.
Гусар не замедлил выполнить её просьбу и помог ей переместиться в лодку. Последовав за ней, он сел за вёсла. Беззвучно скользя по воде, они молчали, разговаривая только взглядами и сердцами. Позже, умница Экзюпери объяснит всему миру, что зорко только сердце.
Девушка первой нарушила молчание, опустив руку в тёмную воду, в которой дрожала  луна.
- В детстве я долго боялась ступить ногой в лужу, в которой отражалось небо. Это было так странно и необычно видеть небо у себя под ногами. Мне казалось, что я неминуемо провалюсь вниз, в бездонную голубую бездну.  И однажды я всё-таки решилась это сделать, но ничего страшного не произошло. Но всё же, каждый раз, когда я снова делала это, у меня замирало сердце и перехватывало дыхание.  Сейчас мне кажется, что я опять испытываю те же чувства.
Лео ответил счастливой улыбкой. Он набрал ей букет лилий и, с замиранием сердца, попросил.
- Софи, откажитесь от помолвки!
Девушка молчала, прижав к лицу цветы, вдыхая едва ощутимый аромат природной красоты.
- Ради бога, Софи, я могу хотя бы надеяться?! – страстно спросил он.
Она нежно взглянула на него поверх букета и утвердительно опустила веки с длинными ресницами. Лео, в порыве радости, бросился к ней, уткнувшись губами в лилии.
- Остыньте, Лео, возьмите себя в руки – тихо, но твёрдо произнесла девушка, с трудом преодолев искушение – Нам пора возвращаться.
На пирсе, выходя из лодки, София Николаевна оступилась и невольно оказалась в объятиях гусара, поспешившего её поддержать. Лучшего момента для первого поцелуя придумать сложно. Софи закрыла глаза, не в силах больше противиться неизбежному. Она уже ощутила на своих губах его жаркое дыхание, когда раздался выстрел. Внезапность всегда эффектна. Лео встревожено обернулся на звук, удерживая девушку у себя за спиной.
Сначала, в предрассветном мареве, послышались приближающиеся мерные шаги, гулко звучащие на дощатом настиле пирса. Затем, стали видны очертания силуэта, всё явственнее материализующегося из полумрака по мере приближения. Наконец, свет фонаря озарил матовое лицо Раевского, шагающего тяжёлой поступью каменного командора с пистолетом в руке. Вопреки классическому сюжету, он проигнорировал «дона Гуана» и протянул свою десницу графине.
- Вашу руку, Софи! – глухо и требовательно произнёс кавалергард.
Потрясённая девушка не решилась возражать, зато возражения были у Лео.
- Ты и к алтарю поведёшь её под пистолетом?!– запальчиво выкрикнул он.
Раевский свирепо взглянул на Лео.
- Обещаю, что найду время обсудить с тобой эту тему.
Встревоженная Софи поспешила вмешаться
- Леонид Георгиевич, ради всего святого, ни слова больше!
Её умоляющий взгляд остановил ответную реплику гусара и позволил Раевскому увлечь её за собой.
Вернувшись в полк, Лео и не думал ложиться.  Он знал, что спать ему сегодня уже не придётся. Хорошо, если только сегодня, и не ошибся. Не прошло и получаса после встречи на озере, как его отыскал Раевский. Кавалергард был не многословен
- Встречаемся через час, на поляне у стога – мрачно произнёс он, и добавил – Советую позаботиться о завещании.
 Глупо было бы не воспользоваться конструктивным советом. Написав два коротких письма, отцу и Софии Николаевне, Лео помолился и направился к барону Зальцу, полагая, что тот согласиться стать его секундантом без лишних формальностей. Стоило большого труда растолкать спящего ротмистра. Узнав в чём дело, барон сразу поднялся и даже проявил энтузиазм.
- Разве я могу отказать себе в удовольствии увидеть, как в Вас всадят пулю, Гончаров?
И по привычке выдвинул условие
- Но, если останетесь в живых, граф, то будете обязаны со мной …
- Знаю, знаю, барон – перебил его Лео – буду пить с Вами трое суток.
- Нет, Ваше сиятельство, тут дело серьёзное – не согласился Зальц – пять суток, не меньше.
- Четверо – отрезал Лео – больше не выдержу.
- Чёрт с вами, Гончаров – согласился барон, натягивая гусарские сапоги с розеткой – Вы мне напоминаете человека, который, собираясь повеситься, боится упасть с табуретки.

Ранний рассвет жаркого лета озарился лучами солнца, зарождая новый день 31 июля 1914 года.
Два офицера стояли напротив друг друга на расстоянии десяти шагов.
- Итак, господа, стреляете одновременно по моей команде – прозвучал голос секунданта – вы готовы?
- Да!
- Да!
Противники подняли оружие, целя друг в друга. В следующее мгновение, которое могло бы стать последним для каждого из них, до дуэлянтов донёсся топот копыт и повелительный голос приказал
- Остановитесь, господа!
Проезжающий по дороге всадник, с адъютантскими аксельбантами, осадил коня возле них.
- Какого дьявола Вы вмешиваетесь, сударь? – ответил ему Раевский, не отрывая взгляда от прицела – езжайте своей дорогой!
- Повторяю, господа, остановитесь! – повторил своё требование офицер – Я адъютант великого князя Николая Николаевича, везу приказ о мобилизации.
ВОЙНА, господа!- огорошил он всех известием.
 Немедленно возвращайтесь в свои полки. Германские пули решат все ваши разногласия.
Офицеры, потрясённые известием, опустили оружие.

               






18




« Мы, Николай второй……  Объявляем всем верным Нашим подданным:
Следуя историческим своим заветам…    Мы непоколебимо верим, что на защиту Земли Русской дружно и самоотверженно встанут все …. С глубокой верой в правоту нашего дела…»

Царский Манифест о войне был оглашён  20 июля .
 Хозяин земли русской проникновенно взирал с парадного балкона Зимнего дворца на свой коленопреклонённый народ,  до предела наводнивший дворцовую площадь.
 Дружное, молитвенное и самозабвенное пение тысяч верноподданных разносилось далеко по округе.
  « Боже царя храни…  царствуй на славу царь православный… »

Как быстро они забудут  эту молитву и святую веру.

Германского кайзера, Вильгельма второго,  распирало от нетерпения. Наконец-то настало время продемонстрировать всему миру несокрушимую мощь  второго Рейха, достойного славы арийских потомков великого Зигфрида .  Забыты слова железного канцлера, Бисмарка, убеждённого в том, что восточный вопрос  не стоит костей и одного померанского гренадёра. Пришло время стереть пыль с  залежавшегося «Плана Шлиффена». Стратегия, продуманная с немецкой тщательностью, была проста, как всё гениальное. Мощным, стремительным броском поставить на колени Францию, после чего обрушиться на Россию, не дав ей возможности воспользоваться глубиной и масштабом своих территорий. Берлинский мечтатель учёл просчёты Наполеона. Девиз этого блицкрига был до глупости самонадеян:
 « Обед – в Париже. Ужин – в Санкт-Петербурге».
Но путь к обеденному столу лежал через Бельгию.  И, вскоре, пограничные шлагбаумы Бельгии  разлетелись в щепки. Девственность границ маленькой беззащитной страны была грубо нарушена отъевшимися на баварских сосисках молодцами в островерхих полевых касках « фельдграу». Кайзеровские дивизии рвались к границе Франции, похотливо мечтая отереть свои штыки о шёлковые колготки парижских красоток.
  В это время в Санкт-Петербурге раздался истерический вопль французского посла
- Русские, спасите Францию!!!
Выполнение союзнических обязательств – дело  чести. К тому же, бить зарвавшегося наглеца сподручней сообща, чем поодиночке.  «Русский медведь»  нехотя вылез из берлоги и бросил недобрый взгляд в сторону восточной Пруссии.
Напрасно кайзер Вильгельм пренебрёг заветом Фридриха Великого:
« Никогда не будите русского медведя в его берлоге! »

Раевский воспринял войну, как личное оскорбление, расстроившее его планы на обручение. Германский кайзер и не подозревал, какого врага он обрёл в лице кавалергарда, бросив вызов России. За то, его баварские стрелки в полной мере ощутили на себе масштабы этой личной неприязни. В своём первом бою под Каушеном, Раевский бросился в атаку, как разгневанный Марс, обрушивающий свой разящий меч на головы неразумных тевтонов. Его заразительный энтузиазм стал даже поводом, вдохновившим полковых остряков
 
« Так утверждать есть повод веский,
А прочее – пустые толки,
Не сомневайтесь, что Раевский
Войну закончит до помолвки!»



Пока кавалергарды гонялись за славой по восточной Пруссии, 12-й Ахтырский гусарский полк, в составе 12-й кавалерийской дивизии, бряцал подковами на Австро-Венгерской границе, определяющей рубежи Юго-Западного фронта.
Ранним утром 4-го августа началась, беспримерная по своим масштабам, Галицийская бойня.
Находясь в авангарде дивизии, полк Ахтырцев пошёл в наступление на позиции австрийской драгунской бригады, расположенные на противоположном берегу Днестра.
Это был первый бой Лео.
Боевая обстановка сложилась так, что пробить оборону противника можно было только прорвавшись через узкую плотину, хорошо укреплённую и простреливаемую со всех сторон.
Ротмистр, Борис Аркадьевич Панаев, перекрестился и, обнажив клинок, направил коня в неприступный коридор плотины, увлекая за собой два эскадрона гусар,  на встречу смерти и славе. Это была та минута, для которой он был создан. Следом за его эскадроном, летел и Лео  со своими гусарами.
Только сердце кавалериста сможет понять и оценить удаль и дикую красоту этой картины!
К луке седла коня Бориса  Аркадьевича, была приторочена икона Спаса Преображения. Его конь и он сам были уже дважды ранены, когда он, перескочив проволочные заграждения, врубился в ряды противника. Получив ещё одну пулю в живот, ротмистр почувствовал, что теряет силы.
 - С Богом, За Россию! – выкрикнул он, из последних сил рубя, смятого атакой противника.
Теряя сознание, Борис Аркадьевич успел передать сумку с эскадронной иконой  одному из гусар, и упал с коня, сражённый пулей австрийского офицера.
Быстро и верно сошёл на него небесный венок!

Ранее Борис Аркадьевич написал книгу рекомендаций «Эскадронному командиру, к бою» В ней есть такие слова: « Атака должна быть доведена до конца. Жалок начальник, атака эскадрона коего не удалась, отбита, а он цел и не вредим. Нужно твёрдо помнить. Либо победа, либо смерть. Другой исход атаки преступен»
Лео вышел из этого боя дважды раненным, к счастью не тяжело. Отерев  о гриву коня отлакированный кровью клинок, он не смог сразу вложить его в ножны, от нервной дрожи, сотрясающей его руки.
Позже, во время отпевания и погребения Бориса Аркадьевича, в памяти Лео возник его образ, который он не раз наблюдал во время молебнов в полковой церкви. В каждом движении и облике Бориса Аркадьевича чувствовалось великое напряжение души. Счастливый, благой, безмерно любимый солдатами.

29 августа навечно запомнится всем Ахтырцам, тем, кому посчастливится его пережить.
 Об этом дне будет сказано так:
 « Мы были в аду и несли ад врагу!»
 В этот день над  48-й пехотной дивизией генерала Корнилова нависла угроза полного уничтожения. Командующий 8-й армией, генерал Брусилов отдал приказ начальнику 12-й кавалерийской дивизии, генералу Каледину, спасать пехоту.
Приказ командующего был краток:
 « 12-й кавалерийской дивизии – умереть! Но умирать не сразу, а до вечера!»
Каледин спешивает три кавалерийских полка, бросая в конную атаку одних Ахтырцев,  здраво рассудив, что атака всей дивизии в конном строю соответствовала бы приказу: «Умереть сразу!».
«Кавалерийский бой – не пехотный, он неудержим и стремителен.  Его нельзя затянуть, прекратить, окопаться. Он дает два результата, победу или уничтожение.
 Если артиллерия бьёт из-за цепей своей пехоты, а пехотный командир руководит действиями своих войск, находясь в штабе или на командно-наблюдательном пункте, то кавалерийский командир не посылает своих подчинённых в бой, а сам ведёт их за собой». ( «Крах конного блицкрига» М.Оськин )

Командир Ахтырцев, полковник Трингам Н.В., спокойный и сосредоточенный, выехал перед строем полка. Сняв фуражку, он молча перекрестился. Его примеру последовали все остальные.
- С богом, гусары! – решительно произнёс полковник и скомандовал – Шашки, пики к бою! Атаковать повзводно. По два взвода в одну шеренгу, на сто шагов дистанции. Рысью, галопом, марш – марш!
Обнажив шашку, он дал шпоры коню, увлекая за собой полк в гибельную жертвенную атаку.
Полное безумие, бросать кавалерию под ураганный огонь пулемётов и артиллерии. Но «есть упоение в бою». И как утверждал любимец Наполеона маршал Мюрат:
 « Настоящий гусар никогда не доживает до тридцати пяти лет».

В этом бою приказ умереть выполнили 48 гусар и 67 лошадей,  раненных подсчитать было трудно.  Одним из первых погиб полковой командир Николай Васильевич Трингам. В числе потерь был и второй из братьев Панаевых, Гурий Аркадьевич. Офицеры Белгородского полка видели, как тяжело раненный, он лежал на земле, не выпуская из рук поводьев лошади. Жестоко страдая, он успел сказать:
« Пошлите матери, что я убит в конной атаке».
После боя начальник дивизии, генерал Каледин, поклонился Ахтырцам
- Вы спасли всех. Сердечное вам спасибо!
Ему последует и генерал Корнилов, признав:
- Ахтырцы спасли мою дивизию от разгрома, а меня от позора.

На этот раз в числе тяжело раненных оказался и Лео. Получив два осколочных ранения, он не покидал поля боя, пока пуля тирольского стрелка  не выбила его из седла. В лазарете города  Ровно он несколько дней провёл без сознания, беспокойно вздрагивая от всплывающих в памяти видений. Из пёстрого калейдоскопа фрагментов боя, особенно чётко в его угасающем сознании, отпечатался один.
Несущийся бешеным карьером, впереди конной лавы, полковник, на взмыленном коне с оторванной, разрывом снаряда, головой.
Картинка – виденье, длящаяся мгновенье.  Иногда она повторялась, превращаясь в навязчивую фантасмагорию, в которой боевой конь, с оторванной головой, продолжал скакать, разбрызгивая фонтаны пенистой крови, унося седока с обнажённым клинком в руках, куда то за горизонт.
Первым, кого увидел Лео, придя в сознание, была великая княгиня Ольга Александровна. С первых дней войны, заботясь о своих подшефных, она организовала госпиталь и работала там простой сестрой милосердия.
- Здравствуйте, Леонид Георгиевич – тихо произнесла она, мило улыбнувшись вернувшемуся из беспамятства гусару – Господь услышал мои молитвы, вы пришли в себя, теперь всё будет хорошо.
- Ваше высочество – прохрипел Лео, сделав попытку приподняться.
- Нет, нет, Леонид Георгиевич, я просто сестра Ольга – остановила его сестра царя, удерживая от порывистого движения.
- Вам ещё нельзя двигаться, пуля прошла рядом с сердцем, задев лёгкое, но теперь я спокойна за Вас. Лежите и выздоравливайте. Мы ещё увидимся.
Ольга Александровна вложила ему в руку конверт залитый кровью, который был у него на груди во время атаки. Это была главная драгоценность гусара, наполненное теплом и нежностью письмо Софии Николаевны.
Лео быстро шёл на поправку, с нетерпением ожидая выписки, за которой должен был последовать законный отпуск по ранению. Мысль о том, что он скоро сможет обнять отца и увидеть Её, придавала сил, заживляя раны.  Единственное, что удручало его, что другое ранение, в руку, не позволяло ему писать письма, но он постоянно разговаривал с ними мысленно, закрыв глаза, предвкушая долгожданную встречу.




19



София Николаевна, с началом войны, по примеру многих женщин, сменила изысканные наряды на невзрачное холщовое платье с красным крестом на переднике, поступив служить сестрой милосердия в Царско-сельский лазарет. Он, как и многие другие, был открыт на средства царской семьи. Там же, пройдя обучение у одной из первых в мире женщин-хирургов Веры Гейдройц, трудилась и сама императрица с дочерьми Ольгой и Татьяной.
С первых же дней молодая графиня окунулась в новую для неё реальность, где царили боль и страдание, обострявшие беспокойство за судьбу  дорогих ей людей. Встреча с одним из них была уже близка.

Лео, проделав долгий путь, вышел на перрон Царскосельского вокзала. Атмосфера былой аристократичности, этого некогда респектабельного места, исчезла без следа. К вагонам заспешили многочисленные санитары с носилками, а длинная вереница повозок и автомобилей ожидала погрузки увечных фронтовиков. Лео счёл своим долгом оказать помощь в выгрузке раненных, после чего, пешком направился в Фёдоровский городок, где располагался лазарет под № 17. Поздний сентябрь уже сорвал с веток листья, осыпая их на полевые погоны гусара, тусклой позолотой былого времени. Добравшись до лазарета, он оказался в гуще суеты, неизбежной при приёме и размещении большой партии раненых. Отыскать Софию Николаевну в этом муравейнике было не просто, тем более, что прозаическое одеяние сестёр милосердия придавало всем женщинам безликое однообразие. Но, как известно, «ищущий да обрящет».
- Поищите её в Фёдоровском соборе – посоветовали ему – она покатила туда на коляске одного из раненных.
Лео, направился в собор, находящийся рядом с лазаретом. В храме было не многолюдно, и отыскать любимую взглядом не составило труда. Она стояла у святого распятия, озарённого светом свечей на помин душ усопших. Красивые скорбные глаза были полны слёз. Лео тихо приблизился и замер у неё за спиной, с нетерпением  ожидая конца молитвы.
- Наверное, кто ни будь из её близких погиб – пришло на ум.
Он прислушался к её тихому голосу, прерывающемуся глубокими вздрагивающими вздохами.
- Господи, упокой душу усопшего раба твоего, Леонида, сотвори ему царствие небесное, вечный покой и вечную память.
Закончив обряд, София Николаевна промокнула глаза платочком и обернулась, неожиданно встретив в упор пламенный взгляд «усопшего».
- Здравствуйте, Софи – успел произнести гусар, прежде, чем она лишилась чувств.
Он успел подхватить её на руки и вынес из храма, где девушка быстро пришла в себя. Несколько мгновений она смотрела на него таким взглядом, за который не жалко было заплатить жизнью.
- Господи, живой! – тихо произнесла молодая графиня, прижавшись к нему всем телом – а я уже тебя похоронила.
 Лео, онемев от счастья, обнял девушку.
- Лёнечка, милый, я чуть с ума не сошла, когда узнала, что ты погиб – и он почувствовал на своём лице страстные прикосновения её пылких губ.
 - Почему ты решила, что я погиб? – тоже перешёл на «ты» гусар.
Девушка осушила слёзы платочком и достала из кармана передника сложенный вчетверо листок.
- Вот, посмотри.
Это была страница из вестника «Русский инвалид», где печатались списки награждённых.
« … наградить орденом Святого равноапостольного князя Владимира 4 ст. – ротмистра Гончарова Леонида Георгиевича, посмертно» - не веря своим глазам, прочитал Лео.
- Ну, ничего, значит долго буду жить, назло канцелярским крысам – успокоил он любимую – пойдём, ангел мой.
- Постой – спохватилась девушка  –  там, в храме, раненный солдат на коляске остался. Он попросил меня отвезти его помолиться перед  операцией. Нельзя же его оставить.
- Разумеется, милая.

Как бы, не хотелось Лео подольше задержаться возле Софии Николаевны, сильная тревога торопила его ехать к отцу, ведь он тоже читает «Русский инвалид». Его опасения подтвердились, как только он переступил порог усадьбы. Удивление и радость, озарившие лица домашних, при виде молодого барина живым, быстро сменились на скорбность и уныние.
- Беда у нас, ваше сиятельство  – крестясь и охая, сообщил ему управляющий поместьем – батюшка то Ваш, нынче совсем плох. Как узнал о вашей кончине, так удар у него и случился.
У Лео похолодело в груди.
- Он жив? – спросил гусар с нескрываемой тревогой.
- Живой, Ваше сиятельство, живой, слава богу, а теперь то, с такой радости, бог даст и на поправку пойдёт.
Отец лежал в постели, безмятежно закрыв глаза. Лео присел на край кровати и нежно погладил его большие руки, безвольно покоившиеся поверх одеяла. От прикосновения, веки генерала дрогнули и медленно открылись. Он долго безмолвно смотрел на сына и по седой щетине побежали слёзы. Лео тоже заплакал и уткнулся лицом в грудь отца.  В последующие дни, Лео неоднократно привозил в поместье докторов из столицы, которые единодушно твердили, что покой и время, в этой ситуации, два основных лекарства. Единственной отдушиной для гусара, позволявшей ненадолго забыть о горе, были несколько непродолжительных встреч с Софией Николаевной. В первый же день он собирался сделать ей предложение, но теперь, о женитьбе не могло быть и речи. Война и тяжёлое состояние отца, были пока непреодолимыми препятствиями на пути к семейному счастью.
Нет, было и ещё одно, незаслуженно забытое на некоторое время.

Со следующей партией раненных, в лазарет поступил Раевский, с георгиевским крестом на груди и пробоиной в голове. Состояние его было тяжёлым. Нужно ли говорить, что он мгновенно стал объектом самой тщательной заботы со стороны Софии Николаевны. Её чуткое сердце сжималось от сострадания к мечущемуся в испарине кавалергарду. Вскоре ему была сделана операция, которая прошла успешно и принесла надежду на выздоровление, но, не смотря на это, Владимир не спешил возвращаться в реальность, продолжая в бреду командовать призрачным эскадроном или звать Её и говорить о любви так, что ей завидовали все, от санитарки до императрицы. К тому же ещё, сестра милосердия, опекавшая кавалергарда в пути следования, сделала его любимцем всех женщин, рассказав следующую историю:
 При таком ранении Раевскому категорически была запрещена транспортировка, но он, пока ещё был в сознании, наотрез отказался оставаться в полковом лазарете, требуя отправки в Царское Село. Требование Раевского было удовлетворено только после того, как он, приставив к своему виску пистолет, заявил
- Я умру только на руках своей любимой или здесь же, немедленно! Слово офицера!

Между тем отпуск Лео подошёл к концу. Перед отъездом он приехал в лазарет попрощаться с Софией Николаевной, надеясь на нежное многообещающее расставание. Девушку он нашёл у постели кавалергарда. Судьба, гримасничая, снова свела их вместе, замешивая гремучую смесь любви и ревности. Раевский, словно почувствовав приближение Лео, пришёл в сознание в тот момент, когда гусар появился в дверях его палаты. У Софии Николаевны в глазах заискрились слёзы радости.
- Софи, любимая, это ты? – произнёс Владимир, ещё не совсем различая иллюзию и реальность.
- Да, Володенька – улыбнулась девушка – это очень хорошо, что ты пришёл в себя, теперь всё самое страшное позади.
- Ты ещё любишь меня? – спросил он уже более твёрдым голосом.
София Николаевна хорошо помнила строгое предупреждение врача не волновать больного и, нежно глядя ему в глаза, ответила, может быть даже совсем без лукавства
- Да, мой милый.
Она потянулась к нему, чтобы промокнуть влажный лоб платочком. Раевский перехватил её руку и страстно прижался к ней губами. Потом он стал покрывать её неудержимыми поцелуями и, потянув на себя, заключил девушку в свои объятья. Неожиданность и вероломство этой сцены оглушили Лео, застывшего в дверях палаты. Он подался назад, оставшись незамеченным, и, как то потерянно, пошел по вестибюлю, натыкаясь на встречных людей. На свежем воздухе ему стало лучше, и он решительно зашагал в сторону вокзала. Его ждал фронт.




20




Январь 1915 года застал Ахтырцев в Галиции. К тому времени уже всем стало очевидно, что стремительное развитие артиллерии и появление на вооружении всех армий пулемётов, сводили на нет действия беззащитной против них кавалерии. Это обстоятельство, по существу уничтожило, старый, овеянный романтикой славы, род войск русской армии, заставив отвести коней в тылы и стать в ряды обычных подёнщиков войны, пехотинцев. Вчерашние всадники и лихие рубаки быстро научились рыть окопы на передовой, выстраиваться в атакующие цепи и подниматься на «Ура!» в штыковые атаки.
19-го января погиб третий из братьев Панаевых, Лев Аркадьевич. В критический момент боя он повёл свой  эскадрон «в штыки». За ними поднялись, ещё два эскадрона, а следом и полк пехоты. Дерзкая атака закончилась крупным успехом и геройской смертью, которой Лев Аркадьевич запечатлел свой подвиг. Пуля, прервавшая жизнь гусарского ротмистра, была пущена в него вероломно, сдающимся в плен и размахивающим белым платочком австрийцем.
 За два дня до этого Лев Аркадьевич получил письмо от матери, где были такие строчки:
« Не вспоминай моих слёз, помни только моё благословение и будь милостив к тем, кого судьба отдаст в твои руки».

Впереди были тяжёлые бои в Карпатах и Брусиловсий прорыв, в направлении Луцка, ставший одним из выдающихся достижений военного искусства, щедро оплаченного кровью полумиллиона русских солдат.
 В эскадроне Лео почти не осталось коренных, межибожских, гусар. Он сидел в землянке, просматривая списки пополнения, прибывшего накануне с двумя маршевыми ротами. Ротмистр Зальц, хмурый, как всегда, когда бывал трезв, сидел за столом, сооружённым из ящиков от артиллерийских снарядов, и ковырялся ложкой в котелке с кашей
- Что за сволочи, эти интенданты, третий месяц  овсянка да сухари – возмущался барон -  Я уже этого овса сожрал больше, чем моя лошадь. Хоть бы водки прислали что ли.
- Согласен с бароном – поддержал его один из офицеров – полевое довольствие хуже некуда, а сами то, небойсь, шустовский коньячок семгой закусывают да из борделей не вылезают.
- Мне бы в тыл на пару деньков – продолжил тему Зальц – я бы объяснил им разницу между полевым довольствием и половым удовольствием.
Лео был безучастен, он вызвал дежурного по эскадрону и распорядился
- Вызовите ко мне новобранца Ухватова.
- Слушаюсь, ваше высокобродь – козырнул «унтер».
Барон подкинул в топку «буржуйки» охапку австрийских листовок, сброшенных с аэроплана на русские позиции. На них были изображены в карикатурном виде, царь с иконой святого Георгия в руках и царица в обнимку с Распутиным.
- Пикантная, однако, картинка, господа, не находите? – поинтересовался он, покрутив в руках одну из листовок.
-Как это понимать, г-н ротмистр? – подал голос молодой худощавый прапорщик Обухов, недавно поступивший в полк.
- А чего тут понимать, когда всё  ясно написано: «Царь – с Егорием, Царица – с Григорием», процитировал он текст сопровождавший рисунок.
- Как вы смеете повторять эту мерзкую ложь! Эту гадость! – с юношеским порывом воскликнул Обухов.
- В том, что это гадость, юноша, я с Вами согласен – своим обычным надменным тоном ответил Зальц – а Вы уверены в том, что это ложь?
Здесь Лео был вынужден вмешаться.
- В самом деле, барон, Ваш цинизм переходит все границы. Ложь, повторённая тысячу раз, становится правдой. На это и расчёт этих пасквилей.
Зальц не спеша прикурил от подожжённой листовки и, жмурясь от дыма, ответил
- Правда в том, господа, что все мы сидим в огромной куче дерьма, и наивная юнкерская святость г-на Обухова, не заставит её благоухать ароматом фиалок. А оказались мы в ней по воле вот этих самых господ – он потряс в воздухе ворохом листовок и бросил их в печку – а единственная польза от них сейчас состоит в том, что мы можем разжечь печку или подтереть задницы их августейшими физиономиями.
- Не забывайтесь, ротмистр! – жёстко отреагировал Лео – Вы, уже и так превзошли самого себя.
Его горячо поддержал Обухов.
- Неслыханная гнусность! Этого нельзя так оставлять!
- А, что Вы мне сделаете, прапорщик? – равнодушно поинтересовался Зальц – Вызовите на дуэль?
- Охотно бы вызвал, не сомневайтесь!- ответил молодой офицер – Но я предпочитаю умереть от пули противника, а для таких, как Вы есть полевой суд.
Барон ехидно рассмеялся и издевательски с острил:

« Раньше был я дворником, звался я Володя,
   а теперь я прапорщик, Ваше благородие.»

Извольте, сударь, будет Вам пуля противника – холодно произнес барон, надевая шинель и фуражку.
Он удалился, увлекая за собой прапорщика.

Лео собрался было последовать за ними, но в этот момент в землянку вошёл невысокий  круглолицый  солдат, новобранец  Ухватов, прибывший по его же распоряжению.  Доложив  по форме,  он замер перед своим командиром, уткнувшись напряженным взглядом в стену землянки. Лео показалось в его облике, что-то неуловимо знакомым.
- Здесь записано, что Вы родом из Ольховки Псковской губернии – произнес офицер, указав на список.
 Вопрос был не случайным, это был адрес усадьбы его отца.
- Так точно, ваше высокоблагородие – подтвердил солдат – я у Вашего батюшки при конюшне состоял.
- Да, действительно, припоминаю. Как его самочувствие?
- Слава богу, на поправку пошёл. Ходит понемногу с тросточкой. Бывало, и на конюшню захаживал.
Лео знал об этом из писем, но на душе всё равно потеплело.
- А семья у тебя большая?
- Так, мамка тока и есть – ответил тот  – Опять же, при батюшке Вашем состоит, горничной.
- А отец твой где?
Солдат заметно помрачнел и неохотно ответил.
- Помер батька.
В этот момент, снаружи до них донеслись звуки выстрелов. Обычное дело на передовой.
- Соболезную – продолжил разговор гусар -  Ну, а  вообще, как народу живётся?
- Так всем нынче тяжко. Похоронок много. Бабы почитай каждый день воют.
Разговор прервал прапорщик Обухов, вернувшийся в землянку. Вид у него был трагический. Он, молча, снял фуражку и, перекрестившись, сел на табурет.
-  Ладно, ступай, Ухватов, сам за тобой приглядывать буду. Даст бог обойдется – отпустил Лео солдата.
- Что случилось?- спросил он у прапорщика, уже предчувствуя ответ.
- Зальца убили – тихо сообщил Обухов, глядя в одну точку – Он вылез из траншеи и встал на бруствере. Я не хотел идти за ним, но он стал меня оскорблять, говорить, что я трус и сопливый щенок. Тогда я решился, хоть это и глупо, бессмысленно. Австрийцы открыли огонь. Я не выдержал и спрыгнул назад в траншею, а он всё стоял, покуривая папироску и напевая шансоньетку «Прощай, Лулу».
Прапорщик отёр рукавом шинели вспотевший лоб.
- Потом, ротмистр выкрикнул им что-то на немецком, и они его убили.
- Да - задумчиво произнёс Лео -  почему меня это не удивляет?





21




В следующем бою произошло нечто  странное. Лео получил ранение, которое спасло ему жизнь. Во время атаки в пешем строю на позиции неприятеля, пуля  попала ему в ногу. Почувствовав внезапную боль в бедре, он резко присел, и в тот же момент вторая пуля сбила фуражку с его головы. Пикантность ситуации заключалась в том, что вторая пуля была выпущена не противником, а кем то из своих, ему в спину. К тому времени, уже не было ни для кого секретом, что революционные настроения успели глубоко укорениться в солдатской среде, но чтобы русский солдат стрелял в спину русскому офицеру, это было выше понимания Лео. Мало того, это разрушало его фундаментальную веру в вековые истины, как если бы Патриарх всея Руси заявил вдруг во всеуслышание, что Бога нет.

Чуть больше недели Лео провел в лазарете, и всё это время случившееся не давало ему покоя. В день выписки, из эскадрона на обозной подводе, за ним приехал Ухватов. Лео снова отметил плохо скрываемую напряженность во взгляде солдата.
- Как дела в эскадроне? – первым делом поинтересовался ротмистр.
Ухватов встряхнул припорошенную снегом попону и укрыл ей расположившегося в повозке командира.
- Терпимо, ваш высокобродь, австрияки нынче притихли. Теперь, вошь - первый враг солдата.
 Ухватов сел впереди и тронул вожжами лошадь.
- А намедни, к нам одного служивого занесло. Из плена убёг. Два месяца у австрияков гостил. Так сказывал, что у них там солдат сыт, обут и помыт. У каждого своя миска, две тарелки, ложка да вилка, примуса для варки. Во флягах вина диковинные. Чай не пьют, только какаву да кофий и в стакан по пять кусков сахару. В окопах чисто, а в землянках тепло, как в горнице. Не нам чета.
Лео нечего было ответить.
- Из дома пишут? – поинтересовался он.
- А, как же, маманя сообщает, что батька наш с тобой опять прихворал – фамильярно ответил Ухватов, кинув на гусара косой взгляд.
- Что7 Что ты сказал? – переспросил Лео, пытаясь вникнуть в смысл фразы.
 - Батька наш с тобой, говорю, опять хворает – с вызовом повторил солдат.
- Да, ты в своём ли уме, братец? Какой у нас с тобой может быть батька?
Ухватов опасливо осмотрелся кругом и остановил коня. В небольшой заснеженной роще они были одни. Он обернулся и зло посмотрел на офицера.
- Это ты правильно сказал, Братец, отец то у нас один. Мамку то мою он силком взял!
- Врёшь, стервец! – встрепенулся Лео.
- Не дёргайся! – вскинул винтовку Ухватов.
- Долго я ждал этой минуты, братец. Сам под твоё начало напросился. Ты, паскуда, всю жизнь, как сыр в масле купался, а мне с барского стола только гроши да крохи.
Лео был ошарашен.
- Опомнись, Ухватов! Твои слова, бред сумасшедшего! Мой отец, человек чести и никогда бы этого не сделал!
Ухватов зло рассмеялся.
- Нет у вас ни какой чести, ваше сиятельство, паскудство одно. Вот ты за него и ответишь, а потом и с папаши спросим. Хватит вам жировать, теперь моё время настало.
- Позавидовал моей жизни, Ухватов? – с вызовом поинтересовался  Лео - У меня семь ранений, подо мной убито три лошади, двое солдат погибли, закрывая меня собой и я уже сбился со счёта сколько раз смотрел в глаза смерти! Тебе ещё нравиться моя жизнь, солдат? Хотя, какой ты солдат?
- Здесь ты угадал – ухмыльнулся Ухватов – нынче конец моей службе, хватит, навоевался. Сейчас многие по домам вертаются. А ты, слазь давай. Вон в том овражке и ляжешь.
 Лео был вынужден подчиниться.
 - Вперёд  шагай!
Ухватов, сидя на телеге, поехал следом.
- Поспешай, поспешай, вашбродь, а то мест в раю не останется.
- Дай, хоть покурить перед смертью, ирод.
- Это можно, валяй, тока недолго.
Лео  остановился и не спеша раскурил папиросу.
- Ты, хоть стрелять то успел научиться, Ухватов?
- Не боись, не промажу – ответил «брат».
Лео медленно подошёл к лошади, огладил голову, потрепал гриву.
- Выручай, родная – вполголоса попросил он и бросил горящий окурок внутрь уха животного, едва успев отскочить в сторону. Обожжённая лошадь сделала мощный рывок вперёд, а Ухватов, сидевший в повозке, кульбит назад.  Гусар без труда завладел оружием.
- Вставай! – приказал он, передёрнув затвор винтовки.
Ухватов, растерянно хлопая глазами, поднялся.
- А теперь выкладывай, как на исповеди, откуда ты взял эту чушь про моего отца?
- Люди добрые подсказали – хмуро ответил «родственник».
- Кто именно?
- Повариха Матрёна.
- А свою мать ты об этом спрашивал?
- А, как же.
- Ну и, что она сказала?
- Отбрехалась – зло усмехнулся Ухватов – тока не верю я ей. Какая же баба в том признается?
- А поварихе, значит, поверил?
- Поверил, а какой резон ей брехать?
- Значит, был резон. Придёт время, спросим.
Лео ненадолго задумался, что делать с Ухватовым. Предавать суду? Всплывет эта мутная история, порочащая отца.
- Ладно, поехали в эскадрон – наконец решил он – будешь у меня под присмотром. Дальше поглядим, что с тобой делать.

Война обостряет и обнажает чувства. Истинной радостью для Лео были письма Софии Николаевны. Теплота и нежность, наполнявшие их окрыляли, давали силы, вселяли надежду. Она не скрывала, что состоит в переписке и с Раевским, но откровенно признавалась, что уже давно сделала свой выбор в пользу Лео. У них обоих уже не было сомнений в том, что они будут вместе. И это позволяло Лео чувствовать себя счастливым, насколько это было возможно.




22


«… И не важно, что полк меньше роты,
но у четверти грудь в орденах.
Эскадрон Ваш, блистательный ротмистр,
сплошь в одних офицерских чинах.»
К. Фролов.


Война смотрела им в лицо, а в спину уже дышала новая трагическая неизбежность – Революция.
Март 1917-го. Отречение императора. Шок! Растерянность! Бывший адвокат Керенский – новый правитель необъятной империи.
“ Корове трудно бегать быстро, Керенский стал премьер министром” - съязвил Маяковский по этому поводу.
Россия, опомнись! Хаос. Массовый  развал армии. Солдатские комитеты, присвоившие себе функции командиров, поставили знак равенства в наполеоновской дилеме. Что хуже? Стадо баранов, возглавляемое львом или стая львов, возглавляемая бараном?
Летом, Временное правительство предприняло попытку крупного наступления на Северо-Западном фронте, которое было успешно провалено из-за пассивности 7-й и 11-й армий, ввиду их полного разложения. Революционных агитаторов, как блох на вшивой собаке. Они попросту отказались наступать и без боя отошли в тыл, создав угрозу окружения 8-й армии, в состав которой входил и 12-й гусарский. Ахтырцы, трижды обновившие состав солдат и офицеров, тоже не избежали этой участи.  Накануне боя, революционный солдатский комитет бросил клич: « Все на митинг!». Позиции вмиг опустели, обнажив большой участок фронта.
- Хватит, навоевались! – драли глотки митинговые горлопаны – Живём-не жители, умрём-не родители!
Результат был ожидаем. Бросив своих офицеров на позициях, полк самовольно отошёл в тыл, забрав с собой обоз, оружие и огнеприпасы.
Командир Ахтырцев, собрал офицеров. Он был сумрачен и сосредоточен. Тяжёлым, оценивающим взглядом, он обвёл собравшихся.
- Господа, буду краток – произнес  полковник усталым, но твердым голосом – Положение угрожающее, противник в любой момент может воспользоваться ситуацией и начать наступление. Кроме нас  больше некому встать у него на пути.
Полковник сделал небольшую паузу, натужно закашлявшись, после чего продолжил.
- Господа офицеры, нас покинул полк, но не покинул Бог. У нас больше нет оружия и огнеприпасов, но у нас остались шашки и честь. Господа, для кого из вас присяга и честь полка не пустые звуки, сегодня есть возможность доказать это. К сожалению, последняя.
Командир ещё раз обвёл взглядом сосредоточенные лица присутствующих, из которых добрую половину составляли безусые мальчишки прапорщики, поступившие в полк по окончании ускоренных офицерских курсов.
- Если есть вопросы и просьбы, самое время.
Офицеры удручённо молчали.
- У меня есть просьба, г-н полковник – подал голос Лео – Разрешите нам умереть
по-гусарски, в конной атаке.
Общее одобрение оживило напряжённые лица собравшихся.
- Именно так, г-н ротмистр, мы и поступим - ответил командир и обратился к адъютанту.
- Поручик, здесь остались несколько унтер-офицеров и вахмистр. Немедленно отправляйтесь с ними и приведите лошадей из резерва.
- Слушаюсь, г-н полковник.
- Впрочем, постойте. Господа, у вас есть десять минут написать письма и передать их адъютанту. Не смею более ни кого задерживать.
Лео склонился над листом бумаги. Немного поразмыслив, он выбросил из головы всю сентиментально - слезоточивую муру, и вывел первые строки.

Дорогая и любимая моя Софи!

Наступила минута, какой я напрасно надеялся избежать, но к которой был всегда внутренне готов. Не смею тревожить Ваше сердце последними уверениями в своих чувствах. Примите, лишь мою искреннюю благодарность за счастье, которое Вы мне подарили!
Простите! Прощайте! Отдаю себя во власть господа Бога и Вашей любви.  Лео.


 
Опасения командира были не напрасны. Едва забрезжил рассвет, в дали показались длинные густые цепи австрийцев.
- Начали без артподготовки – произнёс полковник, оторвавшись от бинокля – знают, сволочи, что позиции брошены. По коням, господа!
Два десятка всадников взлетели в седла. Полковой священник, отец Алексий, благословил своё воинство, срывающимся от волнения голосом.

Командир  выехал на середину строя, сдерживая гарцующего коня.
- Спасибо, господа! Я счастлив умереть вместе с вами! – волнующе и твёрдо прозвучал его голос.
Полковник обнажил клинок.
- С Богом, гусары!
Это были его последние слова, ради которых стоило жить.
Отец  Алексий не прекращал молиться, не стыдясь слёз. Он видел, как цепи противника замерли и, вскинув «манлихеры», дали залп. Гусары посыпались из сёдел и кони покатились по земле. Всё было кончено.
Австрийцы обступили место бойни и, молча стали снимать каски.

Их  похоронили на месте гибели, отдав воинские почести. Этой ночью, возле свежих могил, долго молился русский священник. Его никто не смел беспокоить.
“Христос воскресе из мёртвых, смертию смерть поправ и сущим во гробех живот даровав.”





23




Древнему китайскому мудрецу Конфуцию приписывают изречение:
«Не дай нам бог жить в эпоху перемен».
 1917 год стал переломным в судьбе России. В апреле в Петроград вернулся, из многолетней эмиграции, лидер партии большевиков В.И.Ленин, и сразу же представил своим соратникам программу перехода от буржуазно-демократической революции к революции пролетарской (Апрельские тезисы).
 Взяв на вооружение принцип:
« Человек, почувствовавший ветер перемен, должен строить не щит от ветра, а ветряную мельницу»,
 будущий вождь мирового пролетариата, с нерастраченным за годы эмиграции энтузиазмом,  взялся за возведение «мельницы». Её крылья-лопасти будут приведены в движение ветром, дующим со стороны главного врага России – Германии, а беспощадные жернова превратят в кровавую муку миллионы человеческих судеб.
В июле Петроград залихорадило, сторонники Ленина и Временного правительства столкнулись между собой на городских улицах и площадях.  «Мельница» ожила и стала набирать обороты. Новости из столицы стали напоминать фронтовые сводки. Генеральная репетиция грядущего октябрьского переворота состоялась.

Ротмистр Раевский, со скучающим видом, сидел в приёмной генерал-интенданта Васильева. После тяжёлого ранения Владимир перенёс длительный период реабилитации, после которого был едва не отправлен в отставку. В конце концов, ему было предложено тихое  место в интендантстве генерального штаба. Почти год  Раевский мужественно терпел  рутину тыловой канцелярщины, пока не ощутил тошноту от бесконечного круговорота списков, ведомостей, накладных и т.д. Кроме всего прочего, служба почти не оставляла времени на личные дела, из-за чего он уже более недели не виделся с Софией Николаевной и это обстоятельство сильно удручало его.
 Бодрый голос генеральского адъютанта вывел его из задумчивости.
- Прошу Вас, г-н ротмистр.
Раевский поднялся и зашел в кабинет. Грузный пожилой генерал с сумрачным, посеревшим  от напряжённой кабинетной работы лицом, едва взглянул на вошедшего.
- Что у Вас? – не отрываясь от бумаг, поинтересовался он.
- Рапорт об отставке, ваше превосходительство.
- В чём же причина, позвольте узнать?
- Я боевой офицер, г-н генерал, эта служба не для меня.
Интендант откинулся в кресле и медленным затянутым движением снял очки. На Владимира взглянули усталые, покрасневшие от недосыпания глаза.
- Не для Вас, говорите? – разочарованно переспросил он. – А Вам должно быть известно, г-н ротмистр, что победы на фронтах рождаются в тылу, в штабах и, уже только потом реализуются на полях сражений.
- Разумеется, ваше превосходительство. Только последнее время в наших штабах победы не рождают, а хоронят.
Генерал взял паузу, обдумывая выпад Раевского.
- Возможно, Вы и правы – наконец произнёс он – К сожалению, наших усилий не достаточно, чтобы преодолеть весь этот хаос, в который погрузилось Отечество. Бог с Вами, ступайте, я завизирую ваш рапорт.

Раевский шёл по Невскому в сторону вокзала. Бессмысленно было нанимать извозчика, проспект был наводнён возбуждёнными массами людей, движущимися к дворцовой площади. Солдаты, матросы, рабочие, редкая  прослойка радикальной  интеллигенции.
«ДОЛОЙ ВОЙНУ!», «ДОЛОЙ МИНИСТРОВ – КАПИТАЛИСТОВ!», «ДОЛОЙ! ДОЛОЙ! ДОЛОЙ!» ,
колыхаясь на ветру, взывали лозунги кумачовых полотнищ.
Владимир спешил, ежесекундно натыкаясь на хмурые, откровенно неприязненные  встречные взгляды. Ему нужно было, как можно скорее попасть в Царское Село.
София Николаевна, по-прежнему, служила в лазарете, успевая ухаживать за больной матерью. Месяц назад они получили трагическое известие о гибели отца Софи, которое повергло их в скорбь и сильно подкосило здоровье Анны Александровны.  Владимир остался единственным близким  человеком, на чью помощь и поддержку они могли рассчитывать. Спустя два часа, оказавшись, наконец, в вагоне поезда, он облегчённо вздохнул и раскрыл газету «Русское слово», купленную на перроне вокзала у вездесущих мальчишек-газетчиков. В глаза бросились кричащие заголовки:
« Отставка главы Временного правительства князя Львова!», « Новая надежда Отечества! Генерал от инфантерии Л.Г.Корнилов назначен главкомом Юго-западного фронта».
- Поздравляю, Гончаров, с новым главнокомандующим – мысленно обратился Раевский к гусару.
Следующий заголовок был коротким и пугающим, как диагноз неизлечимой болезни: «Разложение». Глаза Владимира побежали по строчкам.
«… Вести с фронта всё трагичнее. Уже нельзя сказать, что катастрофа, разразившаяся под Тернополем, есть результат разложения только одной из армий. Галицийский позор повторился и на других фронтах, части массово отказываются исполнять боевые приказы. О необходимости крайних мер, для восстановления дисциплины нет двух мнений. Выбора не дано – СМЕРТНАЯ КАЗНЬ! Выбора не дано и России.»
Раевский оторвал взгляд от газет и некоторое время, размышляя, смотрел в окно. Вывод, для любого здравомыслящего человека был очевиден. Если армия перестаёт исполнять приказы, она перестает оставаться армией. Государство, оставшееся без армии в разгар войны, обречено.
Оторвавшись от созерцания заоконных пейзажей, Владимир заставил себя дочитать статью до конца.
«… но наряду с постыдными фактами предательства и отступничества от присяги, ещё есть примеры доблестного служения Отечеству. В начале июля, под Тернополем, двенадцать оставшихся в живых офицеров Ахтырского гусарского полка, атаковали полк австрийской пехоты.
Светлая память героям, перечеркнувшим своим подвигом позорную страницу истории русской армии!» 
Горячий ком подкатил к горлу. Он вышел в тамбур и закурил. Сделав несколько быстрых затяжек, Владимир нервно отбросил папиросу и перекрестился, сняв фуражку.
- Вот и всё, Лео - произнёс он, почти беззвучно - прости, что меня не было рядом с тобой!
Через четверть часа, Раевский покинул вагон и, огибая бурлящие толпы людей, направился в  лазарет, в котором служила София Николаевна. Не составило большого труда выяснить, что в данный момент она находится дома, отдыхает после дежурства.
- Тем лучше – подумал кавалергард, покидая лечебницу. У выхода он столкнулся с молоденькой сестрой милосердия, наткнувшейся на него второпях.
- Прошу прощения, сестра – извинился Владимир за то, что оказался у неё на пути.
- Извините – в свою очередь ответила девушка, на мгновение подняв заплаканное лицо.
Раевский узнал её, это была Леночка Синицына, подруга Софии Николаевны.
- Что случилось, Елена Владимировна? – спросил кавалергард – Вас кто-то обидел?
- Нет, всё хорошо, не беспокойтесь.
Она сделала попытку уйти, но Раевский удержал её.
- И всё-таки?
Следом за Леночкой подоспела вторая сестра и сразу же с негодованием объяснила.
- Да, что тут скрывать, Владимир Сергеевич, пациенты наши совсем распоясались! Хамят, пристают, сладу с ними не стало!
- И, кто же это?
- Пойдёмте, покажу.
Они вышли на крыльцо госпиталя.
- Вон, там сидят, на скамеечке – указала она на аллею парка – Проходу не дают, особенно Буянов, уж не первый раз Леночку до слёз доводит.
- Спасибо, Катюша – поблагодарил её Владимир и направился в указанном направлении.
Четверо солдат в госпитальных халатах, что-то энергично обсуждали, покуривая на скамеечке.
- Кто из вас Буянов? – приблизившись к ним, спросил Раевский.
- Ну, я – ответил дородный полнолицый детина, с наглым бесцеремонным взглядом – А, ты, кто таков?
Владимира покоробило наглое тыканье солдата.
- Ну, давай знакомиться – ответил он, железной хваткой взяв наглеца за горло – Я, ротмистр Раевский, даю тебе слово офицера, что если ты, ещё раз позволишь себе хамство в отношении сестёр милосердия, то я вернусь и вышибу тебе зубы! Понял?
Буянов сделал попытку кивнуть.
- А сейчас, ты пойдёшь и извинишься перед Еленой Владимировной, и не вздумай увильнуть, я проверю.
Раевский разжал пальцы и окинул тяжёлым взглядом остальных присутствующих.
- Всех касается – многозначительно объявил он, и не спеша направился к выходу из аллеи.

Через четверть часа, он уже стоял перед заветной дверью. Ему открыла София Николаевна, её очаровательное усталое лицо озарилось приветливой улыбкой.
- Здравствуй, Софи – как можно теплее произнёс кавалергард.
- Владимир, дорогой, как я рада тебя видеть! – воскликнула София Николаевна, позволяя себя поцеловать – И мама всё время справляется о тебе.
- Извини, служба совсем не оставляла времени, но за то теперь я буду всегда к вашим услугам.
- А, что теперь?
- А теперь, моя милая Софи, я подал рапорт об отставке.
- Не может этого быть, Владимир, я совсем не представляю тебя штатским.
- Я и сам себе этого не представляю. Устроюсь, как ни будь, например, к вам в лазарет санитаром или дворником.
- Ты шутишь?
- Отчасти – ответил Раевский и сменил тему – а, как самочувствие дражайшей Анны Александровны?
-Ты знаешь, ей сегодня, уже намного легче. Утром она поднялась сама и попросила помочь ей одеться. Мы вместе попили чаю, а потом  я читала ей Лермонтова. Он напоминает ей о днях юности.
- Прекрасно. Могу ли я засвидетельствовать ей своё почтение?
- Конечно. Подожди минутку, я сейчас её подготовлю.
София Николаевна удалилась в соседнюю комнату, а через мгновение до слуха Раевского донёсся её отчаянный вскрик. Владимир последовал за ней и замер, едва переступив порог комнаты. Анна Александровна неподвижно сидела в кресле, возле которого с распростёртыми страницами валялся томик Лермонтова. Её голова была безжизненно склонена на грудь, а красивые руки безвольно свисали вниз. София Николаевна разразилась рыданиями, уткнувшись лицом в колени матери.
- Мама! Мамочка! Родная! Любимая!! Не оставляй меня, мамочка!!!
Она целовала её руки, её колени, разрывая Раевскому сердце. Ему стало не по себе, он несколько раз глубоко вздохнул, чтобы взять себя в руки, и перекрестился.
- Софи, дорогая, пойдём – осторожно попытался он оторвать её от матери – Уже ни чего не поделаешь.
Стоило большого труда увести девушку назад в гостиную, но успокоить её было не в его силах.  В эти минуты Владимир ясно осознал, что любое своё горе можно пережить, а горе любимого человека убивает вернее «пушечного ядра».
Беда, как известно не приходит одна. Через две недели после похорон матери, София Николаевна  получила последнее письмо Лео. Она с надеждой распечатала его, и строчки расплылись у неё перед глазами.

Дорогая и любимая моя Софи!

Наступила минута, которой я напрасно надеялся избежать, но к которой был всегда внутренне готов. Не смею тревожить Ваше сердце последними уверениями в своих чувствах. Примите, лишь мою искреннюю благодарность за счастье, которое Вы мне подарили!
Простите! Прощайте! Отдаю себя во власть господа Бога и Вашей любви.  Лео.


Раевский, не покидавший её ни на минуту, молча, положил перед ней газету с сообщением о последнем подвиге Ахтырских гусар.
Едва забрезживший свет надежды, снова померк. Залп австрийских винтовок, преодолев время и расстояние, поразил ещё одну цель, самую ранимую и беззащитную – сердце любящей женщины.




24




Стояла глубокая холодная осень.  Из эшелона с ранеными, подкатившего к грязному перрону Николаевского вокзала, вышел высокий офицер, в выцветшей, сильно поношенной, шинели. Бросалась в глаза его болезненная худоба и матовая бледность лица, на котором темнели строгие, забывшие радость глаза. Коротко стриженые волосы едва скрывали розовый рубец над правым виском.  Окинув ностальгическим взглядом привокзальную площадь, он подкинул на плече вещевой мешок и направился к скучавшему неподалёку извозчику.
 Хмурый, похожий на лешего, возничий запросил оплату наперёд, с откровенным цинизмом пояснив.
- Извиняй, вашбродь, правило моё таково, деньгу завсегда наперёд брать. Не ровён час, тебя большаки к стенке прислонят, тока красный шлепок останется, а с них какой спрос?
- Чем, это я им так не угодил? – особо не удивившись, спросил офицер.
- Ты, господин – товарищ, уж не с луны ли свалился?  А за погоны твои. Офицеров то нынче  не жалуют, снял бы ты их от греха.
Офицер был не склонен к дискуссии. Заплатив извозчику, он указал маршрут.
- Прокати по Невскому.
- Это, пожалуйста – отозвался «леший» - А то куда же, ещё. Многие туда первым делом просят. Тока ругаются потом сильно, виды новые не по душе.
Пасмурное ноябрьское небо и холодный порывистый ветер придавали столице мрачный неуютный вид. Война и, только что грянувшая революция, стёрли улыбку с породистого лица города – аристократа. Впрочем, и само название Санкт-Петербург, уже осталось в прошлом, уступив место более патриотичному – Петроград.  Странная блажь, нелепость, разве Пётр Великий, окрестивший именем этот город, не был патриотом своего творения?
Мимо проплывали, знакомые с детства городские пейзажи, но в них уже не было родного материнского притяжения. Город, ощетинившийся сталью заиндевевших штыков, стал чужим, неприветливым, опасным.   Извозчик прервал его размышления вопросом.
- А, ты, вашбродь, никак с фронту прибыл?
- Нет – лаконично ответил офицер.
- Ну, не хочешь не говори – пожал плечами кучер – тока вижу я, что не тыловой ты. Вид не тот, да и погоны суконные, без галуна.
- Я пять месяцев провёл в австрийском плену – неохотно отозвался Лео.
- Вон оно как – присвистнул возничий – Не сладко, поди, пришлось?
Лео не хотелось углубляться в воспоминания и рассказывать этому бородатому простаку о лагере смерти Таллергоф, ставшего цивилизованным европейским адом у подножья живописных Альп.
- Да, уж пряниками не кормили – без охоты ответил он.
- Знамо дело, не у тёщи гостил, понимаем. Сами отпустили али убёг? – не унимался извозчик.
- Сами отпустили – кратко ответил Лео, во избежание навязчивых вопросов.
На самом деле, своим освобождением он был обязан болезни, странному труднообъяснимому недугу, впервые проявившемуся у него в лагере. Позже, врачи объяснили это следствием ранения в голову и крайнего истощения организма. Лео просто уснул на трое суток. Впрочем, это трудно было назвать сном -  оцепенение, анабиоз, летаргия. Дыхание и биение сердца при этом, угасли до крайнего предела, не заметного человеческому глазу.   Его сочли мёртвым и вместе с другими трупами захоронили в общей яме за пределами лагеря, обильно удобрив огромную могилу не гашёной известью. Ему повезло, находясь между тел, в верхнем слое этого жуткого «пирога», он всё же мог немного дышать, а известь, разъедавшая живую плоть, причиняла нестерпимую боль, заставив его проснуться в новой зловещей реальности. Ожившему мертвецу удалось раскопаться и добраться до миссии красного креста. Выручило прекрасное владение немецким языком и положение Женевской конвенции, по которому пленные, признанные неспособными к воинской службе, подлежат освобождению и отправке на родину.
 После этого случая в душе Лео поселился дикий животный страх повторения пережитого кошмара. Он почти перестал спать, а если ему это удавалось, то неизменно просыпался в холодной испарине, ощущая себя заживо погребённым.
Как можно было всё это объяснить Петроградскому извозчику, который каждую ночь безмятежно спал, напиваясь «как извозчик».
- Останови у Казанского собора – попросил офицер, ощутив потребность постоять у алтаря в молитвенной тишине храма.
Пространство у алтаря собора было заполнено группой людей далеко не пролетарского происхождения. Приглядевшись, Лео узнал некоторых из них, как собственно и они его. Это были представители сильно поредевшего светского бомонда некогда респектабельной столицы.
Цепная реакция гримас удивления и перешёптываний волной прокатилась по толпе.
 - Венчается раба божья София рабу божьему Владимиру – прозвучал бархатный  баритон батюшки.
Лео почувствовал мерзкий холод в груди. Не заботясь об осторожности, он стал энергично пробираться вперёд. Увиденное его потрясло. Под венцами стояли ОНИ, одухотворённый Раевский и покорная своей участи Софи. Это был удар, внезапный и безжалостный, поставленный рукой профессиональной убийцы надежд – судьбы. Звон в ушах, от закипевшей в жилах крови, заглушил венчальные звуки, сознание померкло, и безвольное тело Лео рухнуло на руки стоявшего позади него рослого офицера. Его вынесли тихо, опасаясь спугнуть херувимов порхающих у алтаря, и уложили в автомобиль, стоявший возле собора.
- Поехали, пока не очухался – приказал шофёру голос привыкший командовать .
- Куда?
- Чем дальше, тем лучше.
В светском обществе, падком на скандалы и сплетни, ни что не может долго оставаться тайной. Несмотря на тщательную опеку, к концу свадебного застолья, невеста, всё же узнала о случившемся в храме. Известие повергло её в шок, лишив Раевского долгожданного права первой брачной ночи. Эту ночь она провела в слезах, а Раевский, в глухой клокочущей ярости. Утро в их доме началось с вопроса
- Куда его отвезли?
- В имение отца.
- Я немедленно еду туда – решительно заявила София Николаевна.
Уговоры были бесполезны. Владимиру ничего не оставалось, как последовать за женой.


Принято считать, что ничего не может быть хуже смерти, потому, что всё можно пережить, кроме этого. Ну, что же, посмотрим.
Лео лежал на кровати в своей комнате. Со стены на него смотрел тот самый портрет Софии Николаевны, который он привёз с собой из Межибожа и оставил здесь перед убытием на войну. Но Лео не видел этого, его глаза были закрыты и вообще он ничем не отличался от мертвеца.  Случилось то, чего он так боялся, но в этот раз приступ болезни был намного тяжелей и не предсказуемей. Он всё слышал и чувствовал, но не мог пошевелить даже пальцем. Его лёгкие были бездвижны. Казалось, что тело просто впитывает в себя окружающий воздух через поры, а затихшее сердце, неуловимым редким трепетанием вдыхало кровь в онемевшие органы. Он слышал рядом с собой, неизбежную в таких случаях, суету и кряхтение приглашённого констатировать смерть старого фельдшера. Фельдшер был глуховат и настолько стар, что глядя на него, складывалось впечатление, что клятву врачевателя он давал самому Гиппократу. Приставив слуховую трубку к груди Лео, он приложил своё мохнатое ухо к другому её концу, покряхтел, добросовестно пощупал запястье и перекрестился.
- Представился, раб божий – равнодушно сообщил он.
Как описать состояние человека услышавшего приговор к погребению заживо?
- Господи, прими душу раба твоего, Леонида – забормотали присутствующие – не на долго молодой граф пережил батюшку.
Эта фраза добавила боли, он ещё не знал о смерти отца. Приступили к соборованию. Лео чувствовал прикосновения грубых рук, слышал разговоры обмывавших его людей.
- Глянь-ка, Михей, скока дырок да рубцов на теле.
- А на рёбрах то, глянь, язвы какие. Огнём его жгли, что ли?
- Да, намучался барин.
- Будет тебе – недовольно отозвался второй – нашёл великомученика. Кончилось их барство, теперь всяк мужик сам себе хозяин.
Его обмыли, одели в чистое бельё и лейб-гусарский мундир, более трёх лет, пылившийся в гардеробе. Всё это время Лео ни на мгновение не переставал страдать  молиться и бороться за возвращение контроля над телом. Был уже поздний вечер, когда его поместили в гроб и оставили в одиночестве посреди просторного зала. Вскоре он услышал приближающиеся тяжёлые шаги и хмельной голос, показавшийся ему знакомым, ехидно произнёс.
- Вот и свиделись, братец. Если бы ты знал, как я рад этой встрече.  Всегда мечтал сплясать на твоей могиле.
Лео узнал колкий голос своего бывшего солдата, Ухватова.
- Жаль только, что не я тебя прихлопнул, как батьку нашего. Он, тоже лежал такой тихий смирный, только тебя звал всё время, сука. Не меня, а тебя! – почти выкрикнул Ухватов со злой обидой -  Ну, я и заткнул ему глотку подушкой.
Лео неистово молил бога, чтобы тот дал ему хотя бы одну минуту нормальной жизни, но всё было напрасно. В зал торопливо вошла мать Ухватова, она слышала его слова и запричитала со слезливым укором.
- Как же ты мог сынок?! Как же ты мог таким тяжким грехом свою душу испоганить?!
- Не кричи, мамаша – огрызнулся Ухватов – За своё паскудство ответил граф и наше унижение.
- Какое паскудство, сынок?! Брешут люди. Языки свои чешут поганые. От зависти и скудоумия.
Сцена негодования матери была прервана появлением  молодожёнов Раевских, вошедших в зал в сопровождении управляющего имением. Они не ожидали такого поворота событий и выглядели растерянными и подавленными.  София Николаевна, взглянув на Лео, покоящегося в гробу, лишилась чувств. Владимир был готов к этому. Он подхватил жену и уложил на диване в гостиной. Вскоре молодая княгиня пришла в себя и, не смотря на уговоры мужа, повторила попытку приблизиться к гробу. В этот раз она долго стояла возле Лео, молясь и заливаясь слезами. Владимир был возле неё, поддерживая жену за локоть. В его благородном сердце, уже не было прежней неприязни, волевое лицо кавалергарда выражало искреннюю скорбь. Но всему есть предел, даже скорби и покаянию. Раевский, почувствовав, что Софи снова на грани обморока, мягко увлёк жену к выходу.
- Владимир, мы останемся здесь – тихо, но требовательно произнесла она – Возьми на себя все заботы и расходы на погребение.
- Разумеется, дорогая.

Состояние Лео невозможно было передать словами. Слышать и страдать, это всё, что он мог. Если бы сейчас кто-то смог заглянуть в его глаза, то увидел бы там бездну ужаса боли и отчаянья. 
Погребение прошло скромно, без пышных церемоний. На Софию Николаевну было страшно смотреть, на матовом бескровном лице, темнели опухшие от слёз глаза. Было хорошо видно, что ей стоило большого труда сохранять самообладание. Прощаясь с «усопшим», она положила ему на грудь небольшую иконку и лишилась чувств.
Очень скоро Лео почувствовал жуткое ледяное дыхание могилы. Холод ,пронизывающий его, заставлял беспомощное тело бороться за жизнь. Судороги ног стали первым движением его мышц. Они повлекли за собой чувство боли к, которому вскоре добавилась резь в расстроенном  желудке, остававшемся пустым уже третьи сутки. Лео с большим трудом удалось пошевелить пальцами рук. Он понял, что физическое страдание запускает процесс оживления организма, как и тогда, в австрийской могиле, когда известь стала разъедать плоть. Но это его уже не радовало, потому, что продлевало жизнь тела, а значит и его страдания. Он смог, наконец, открыть глаза, но увидел только темноту, густой непроницаемый мрак. Оглушительная гробовая тишина усилила ощущение безысходности. Время остановилось. Сначала он молил бога о чуде, потом о смерти.
Лео был уже близок к безумию, когда его обострённый слух уловил робкие звуки, усиливающиеся с каждой минутой. Очень быстро стало понятно, что его раскапывают. Потеря рассудка от отчаянья, сменилась угрозой безумия от дикой, вулканической радости. Всё его существо издало утробный ликующий вой, переходящий в исступлённый хрип.
- Я ЖИВ !!!  Я ЖИВ !!!
Ноги и руки бешено забарабанили по доскам гроба в неистовом припадке жажды свободы.
Ему показалось, что прошла целая вечность, когда доски крышки треснули под ударами лопаты и он увидел звёздное небо. От счастья перехватило дыхание. Человек, разбивший крышку гроба, вскарабкался наверх. Лео перевёл взгляд на два силуэта, смотревших на него с края могилы с суеверным ужасом, и заставил онемевшее тело медленно подняться. Силуэты отпрянули.
- Спасибо, братцы ! – крикнул Лео – Не бойтесь, я живой.
Он сделал попытку выбраться из ямы, но безуспешно.
- Помогите выбраться – крикнул воскресший.
Двое снова приблизились. Одним из них был Ухватов. С минуту он силился осознать происходящее и, наконец, хрипло произнёс, направив на Лео штык лопаты.
- Сгинь, нечистая!
- Я живой, Ухватов, из плоти и крови.
- Ты не можешь быть живым! Тебя нет! Ты подох! – пьяно выкрикнул гробокопатель.
- Ну, значит, Господь воскресил меня, и послал тебя в этом убедиться.
- Чудеса! – подал голос напарник Ухватова – Как же ты, барин, воскрес то?
- А, ты вытащи меня, я тебе всё и растолкую.
- Сей момент, барин – проявил готовность второй.
- Не лезь, Васька! Пущай сперва иконку сюды кинет, апосля посмотрим – осадил его Ухватов, подсветив могилу керосиновой лампой.
Лео посмотрел под ноги и поднял небольшой образок в богатом золочёном окладе с рубинами по углам.
- Так вот она, причина моего спасения – догадался гусар и, перекрестившись, поцеловал святой лик.
- Давай её сюда! – потребовал «спаситель».
- Нет! Сначала вытащите меня – ответил Лео.
- Кидай, кидай, а не то башку снесу – грубо заявил Ухватов, угрожающе взмахнув лопатой.
Лео подчинился, осознавая, что рано обрадовался избавлению. Ничего ещё не окончено и вероятность остаться в этой яме навечно, была по-прежнему, высока.
- Ну, вот и ладно – довольно произнёс Ухватов, пряча иконку в карман – Господь тебя воскресил али дьявол мне без разницы, тока  тебе всё одно из этой ямы хода нет.
Достав из кармана бутыль, он жадно приложился к горлышку, задёргав хищным кадыком. Наглотавшись сивухи он смачно сплюнул на землю и протянул пойло напарнику.
- Хороший сегодня денёк, Васька. У меня  давно уже на эту контру руки чесались, а тута нате вам, как на блюдечке. Сейчас я его кончать буду, а ты не суйся, а то и тебя порешу за компанию.
- Ну, что, братуха? – с видом победителя взглянул он на Лео -  Уж, извиняй, закурить не предлагаю,  прошлый раз накурился. Теперь-то уж точно не воскреснешь, не надейся.
У Лео похолодело в груди.
- Какой нелепый, чудовищный, по идиотизму, конец! – вслух подумал он – Избежать сотни смертей, воскреснуть и быть зарубленным лопатой в собственной могиле по прихоти пьяного, ослеплённого ненавистью  быдла.
Ухватов по-удобнее взялся за черенок лопаты и замахнулся. Его лицо, с выкатившимися мутными белками глаз, исказилось свирепой гримасой, и … он рухнул вниз от удара бутылкой по затылку.
- Ну, как ты, барин? – поинтересовался Васька, заглянув в яму.
- Спасибо, в порядке –  облегчённо вздохнув, отозвался воскресший.
- Ну, тогда давай выбираться, пока Сенька не очухался.
Лео забрал у бесчувственного тела иконку и  ответил.
- Он уже не очухается. Шею свернул.

Они молча курили сидя на краю могилы, глядя на зарево пылающего барского дома.
- Дом то зачем сожгли? - удручённо спросил Лео.
За дом, барин, извиняй, во хмелю покуражились. Сенька в зачинщиках был, а народу нынче сам чёрт не брат. Добро растащили, какое было, тока не сильно то и поживились. Батюшка то Ваш, царствие ему небесное, последнее время бедствовал.
- Вот, что, Василий, ты его не доставай – гусар указал рукой на бездыханное тело Ухватова – закопай прямо здесь. Он всегда хотел оказаться на моём месте.

Лео помолился у могилы отца и пошёл на огонь родного дома. Была глубокая ночь, холодный ветер пронизывал до костей. Парадный гусарский мундир, в который он был облачён перед погребением, придавал ему вид призрака из канувшей в лету эпохи.  Он остановился у парадного крыльца, перекрестился и сел на мраморные ступеньки, впитывая промёрзшим телом последнее тепло родного очага. По его щекам текли слёзы. У него больше не было ни чего и не кого, и его самого для всех больше не было.
В опустевшей конюшне он нашёл старую конскую попону. Завернувшись в неё, Лео побрёл по дороге, навстречу ветру и неизвестности. Закружившаяся вьюга жадно лизала дорогу, заметая отпечатки его ног. Мертвецы не должны оставлять следов.


В пригороде  Пскова, за древними стенами  Свято – Троицкого монастыря, вросшими в берег реки, закончилась утренняя трапеза. Привратник обители, брат Лука, открыл массивные дубовые ворота, выпуская монастырскую подводу по мирским надобностям. Сивая лошадка, понукаемая вожжами, тронулась было с места, но сразу же остановилась, склонив голову к телу человека, лежащему у неё на пути.
- Господи Исусе! – перекрестился возничий – лежит кто то.
Оба, опасливо, подошли к припорошенному снегом телу.
- Пресвятая Богородица – в свою очередь закрестился привратник - Да, откель же он здесь взялся? 
- Глянь-ка, на его облачение, никак генерал, али гусар, не приведи господи.
Они перевернули тело на спину. Человек застонал и открыл глаза.
- Живой, кажись? – дошло до привратника.
- Я живой, живой! – натужно закашлявшись, прохрипел гусар – Не хороните меня!
Он сделал попытку подняться, но уткнулся лицом в снег, сильный жар лишил его остатков сил. Ему помогли подняться и уложили в телегу.
- Вези к преподобному, за благословлением – посоветовал привратник – не даром же господь его к нам привёл.



25



Смерть Лео надолго лишила Софию Николаевну  душевного равновесия. По возвращении в Петроград, она исповедовалась и заказала поминальную сороковину по его душе. Раевскому тоже было не легко, переживания любимой,  в купе с собственным чувством вины перед Лео, больно ранили его сердце. Но жизнь продолжалась, и длительному соперничеству был положен конец, милая, трепетная Софи, теперь принадлежала только ему. Впрочем, не стоит торопиться с  утверждением «принадлежала» или, по крайней мере, вкладывать в него полный смысл. На десятый день, после похорон, Раевский решил, что наступил момент покончить с  воздержанием, вызванным этим скорбным событием.
Вечером София Николаевна готовилась ко сну, задумчиво разбирая волосы за туалетным столиком. Раевский, в атласном домашнем халате, тихо приблизился к жене и положил большие тёплые ладони ей на плечи.
- О чём ты задумалась, любимая? – участливо поинтересовался он, глядя на её бледное лицо, отражённое в зеркале.
- Как ты думаешь, Владимир, мы будем счастливы? – вместо ответа спросила София Николаевна.
- Да, конечно, любимая – ответил он, поглаживая её плечи.
Она грустно улыбнулась и поднялась, позволив себя обнять и поцеловать. Этого было достаточно, чтобы вызвать в муже взрывную страсть неутолённого мужского желания.
- Обязательно будем счастливы, я тебе обещаю – повторил Раевский, подхватив на руки тело любимой.
Он опустил её на перину и стал осыпать настойчивыми и требовательными поцелуями, но София Николаевна была холодна.
- Не надо, Владимир – тихо произнесла она – я не могу сейчас.
Но Раевский был неудержим, казалось, он не услышал её слов.
- Владимир, ты не сделаешь этого, если не хочешь потерять меня – уже громче и решительнее озвучила она свой протест.
Эти слова подействовали отрезвляюще, издав стон негодования, Раевский остановился.
- Я знаю, милый, что тебе тяжело, но мы должны немного подождать.
- Сколько же, ещё нужно ждать? – едва сдерживаясь, спросил он.
- Сорок дней – еле слышно произнесла Софи.
- Сколько?!!! – выпучил глаза Раевский.
- Пока его душа не отлетит к богу – почти отрешённо, пояснила она.

На сорок первый день  София Николаевна сама пришла к нему в спальню, тихая и покорная.
 Не будем подглядывать в замочную скважину, но если говорить откровенно, там было на что посмотреть.




26




                «Петроград галюцинировал, доведённый до неистовства собственным криком. Настоящей хозяйкой города стала преступность. С улиц исчезли хорошо одетые люди, интеллигентные лица. Город был наводнён сотнями тысяч дезертиров, разномастной армией  проходимцев, проституток и криминального отребья. И всё это курило, сквернословило, лузгало семечки, нахально приставало к прохожим и несло такую чушь, что вяли уши. .. . Тяжело было видеть эту массу русских людей, из которых лукавой и злой силой вынута душа, живая, глубокая, простая и подменена мёртвым духом озлобленного безумия» (Документальный фильм «Раскалённый хаос»)

 В один из вечеров, в двери дома четы Раевских, требовательно забарабанили новые хозяева жизни. Их было четверо. Напряжённые небритые лица, холодные колючие глаза, как штыки винтовок, темневших за плечами.
- Уполномоченный Петросовета  Шубин – сухо представился старший из них, шевельнув безгубым ртом -  Постановлением Петроградского совета рабочих и солдатских депутатов проводится реквизиция зданий и помещений для нужд революционного правительства –  заявил он, сунув в лицо Владимира потрёпанный листок с печатью – а так же имущества и оружия у чуждого и неблагонадёжного элемента.
Он убрал документ в карман потрепанной кожанки и кивнул своим спутникам в солдатских шинелях
- Прошу, товарищи, приступайте.
Раевского напористо оттеснили  от двери и проследовали внутрь, громыхая стоптанными сапогами по дубовому паркету .
- Вам, граждане, предлагается добровольно сдать вышеозначенное и в двухдневный срок очистить помещение.
- А, не пошли бы вы к чёрту, со своими постановлениями! – резко отреагировал Раевский, как и положено несознательному элементу.
Уполномоченный Петросовета высокомерно отразился в большом зеркале и ответил, повышая голос.
- Не советую препятствовать. Я имею полномочия применить силу.
Сомневаться в его словах было глупо.
- Куда же прикажете нам деваться ?! На улицу?! – заводился Раевский – У меня больная жена! Ей нужен уход и покой.
- Это ваше частное дело, гражданин Раевский – жёстко ответил Шубин – Я повторяю, у вас есть два дня, чтобы съехать, а сейчас сдайте оружие! 
Владимир достал из ящика стола наган и бросил его на стол.
- И это всё? – недоверчиво произнёс старший.
- А вы полагаете, что у меня здесь оружейный арсенал?!
- Не исключено, придётся произвести обыск.
Он, кивком головы, подал сигнал остальным, которые тотчас же разбрелись по комнатам.
Одному из реквизиторов, направившемуся в спальню Софии Николаевны, Раевский решительно преградил дорогу.
- Пусти, холера!– насупился конопатый детина, с ненавистью взглянув из-под сдвинутых бровей.
- В этой комнате находится моя жена, она больна, её нельзя беспокоить – твёрдо произнёс Владимир.
- Уйди, кому говорят?! – упрямо ответил рябой.
Раевский не сдвинулся с места.
- Да, я тебя сейчас, живо в расход – занервничал реквизитор, срывая с плеча винтовку.
Раевский не дал ему воспользоваться оружием, прижав к стенке. В этот момент дверь спальни медленно отворилась и  в проёме появилась София Николаевна. Она была очень слаба и бледна, округлившийся живот красноречиво подчёркивал её предродовое положение.
- Не надо, Владимир – тихо попросила она, прислонившись плечом к косяку – пусть заходит.
Раевский ослабил хватку. Рябой, нервно дёрнулся и, оттолкнув его, тяжёлым, порывистым шагом, направился в комнату, при этом он грубо задел плечом не успевшую посторониться женщину. София Николаевна, тихо вскрикнув, упала на пол. У Раевского из ноздрей полыхнуло пламя. Он одним ударом размазал по стенке обидчика и склонился над женой. Через мгновение его сознание померкло. От удара прикладом в затылок он медленно завалился на бок. Владимир не чувствовал ударов сапог по своему телу и не видел ужаса в глазах жены. Он очнулся, когда ему плеснули воды в лицо и сразу почувствовал  густой запах терпкого табака, противная дурнота подступала к горлу.
- Ну, что очухался, контра?! – услышал он злобное восклицание сквозь гул в ушах – а, вот Петька, уже не встанет, не увидит зари светлого будущего. Всё из-за тебя, сука!
София Николаевна, с криком раненной чайки, метнулась к мужу, но была грубо отброшена.
- Да, заприте вы её, где ни будь – распорядился Шубин.
Раевский дёрнулся, но его порыв был остановлен штыками винтовок, угрожающе взметнувшимися перед лицом. Руки  были крепко стянуты за спиной. Шубин красовался, уже  с его шашкой, наградным георгиевским оружием, висевшим прежде на стене кабинета.
- Не дёргайся, контра – снова раздался злобный голос – а то придётся тебя прямо здесь кончать.
- А, чего тянуть то? Кончим и все дела. Ишь, как зыркает, стерва – поступило более конкретное предложение.
- За этим дело не станет – подтвердил Шубин, вкладывая шашку в ножны – только вот Петра, ты на себе потащишь?
- Не сподручно мне. Я ранетый был – поспешил откреститься автор радикального предложения и, ткнув сапогом Раевского, тут же внёс новое.
- Он его кончил, пусть сам и тащит.
- То-то и оно – заключил Шубин – развяжи его. Да не робей, не робей, ни куда он не денется.
Владимир поднялся и, понукаемый штыками, взвалил на плечо труп убитого им ревкомовца, как куль с мукой.
- Ну, всё, конец вам, товарищи, вот только за порог выйдем – подумал он про себя, ожидая подходящего момента.
Широкий парадный вход, как и во всех теперь домах, был наглухо заколочен. Выходить предстояло через чёрный ход, который был не предусмотрен для прохода одновременно сразу нескольких человек. По этой причине, конвоиры растянулись в цепочку, причём Шубин первым вышел из дома, ожидая остальных у распахнутой двери с наганом в руке. Раевский не мог упустить единственный шанс продолжительностью в несколько мгновений. Едва переступив порог, он внезапно швырнул в лицо Шубину горсть патронов, обнаруженных  в кармане убитого. Лихому кавалергарду хватило мгновения, чтобы выхватить из ножен присвоенную Шубиным шашку и развалить пополам его на лысо бритый череп. Чуть-чуть отставшие конвоиры, уже вскинули винтовки. Раевский стряхнул с плеча мёртвое тело, прикрывшись им от выстрелов. Две пули глухо воткнулись в мертвечину и в дело пошли штыки. Отбить два штыковых удара, для кавалергарда, дело пустячное. Нет страшнее оружия, чем шашка в умелых руках,  головы конвоиров развалились на двое.
Опираясь на окровавленный клинок, Владимир вернулся в дом. Беспредельная радость Софии Николаевны была омрачена её состоянием.  Дурнота и боль в животе усилились. Раевский с благоговением обнял жену и тихо произнёс
- Я знаю, милая, что тебе тяжело, но нам нельзя здесь более оставаться. 

Взяли только самое необходимое, уместившееся в чемодане и саквояже. Не без труда, удалось раздобыть извозчика. Усадив Софию Николаевну, Владимир распорядился
- На Николаевский вокзал. Погоняй, братец, не обижу.
Вожжи шлёпнули по крупу лошади и коляска, вздрагивая, бодро покатила по брусчатке.
На душе было мерзко и холодно.




27



На десятый день они добрались до Симферополя. Эта поездка стала тяжёлым испытанием. Хаос в стране, в полной мере отразился и на железнодорожных сообщениях, оказавшихся во власти одичавших в окопах и опьянённых вседозволенностью солдатских масс. Да и сам Крым, некогда уютный и респектабельный, уже нельзя было назвать тихой гаванью. Тем не менее, здесь, в дали от свихнувшегося Петрограда, ещё сохранилась зыбкая иллюзия благоденствия, обманчивая атмосфера курортной безмятежности.
Молодожёны сняли небольшой домик в окрестностях Ялты, неподалёку от имения Ай -Тодор, где, в настоящее время, проживала мать низложенного повелителя России, экс-императрица Мария Фёдоровна с дочерьми. Имея возможность покинуть Россию, Мария Фёдоровна не сделала этого. Пренебрегая ежедневной опасностью ареста, она жила надеждой освобождения опального сына и его семьи из Тобольского заключения. В немалой степени, эта наивность была связана с английским кузеном Николая второго, королём Георгом V, выразившим намерение принять под защиту британской короны семью нынешнего “гражданина Романова”. Но надежды и чаянья несчастной матери были напрасны. Дипломатическое послание с Даунинг-стрит положило конец её иллюзиям
“Правительство Англии не считает возможным оказать гостеприимство бывшему императору России”.
Политические резоны Лондонских джентльменов оказались сильнее кровных уз.
Раевские тоже переживали не лёгкие дни. И, в первую очередь, это было связано с тем, что София Николаевна потеряла ребёнка. Это случилось в дороге, в переполненном вагоне и доставило много хлопот, как самим Раевским, так и окружающим. На первой же станции им пришлось сойти и несколько дней отлёживаться в убогой хате, какой-то сердобольной женщины. И теперь, здесь, в живописных окрестностях Ялты, им представилась возможность отвлечься от пережитых тревог.
 Иногда, во время прогулок к морю, они встречали прежних знакомых, местный источник новостей, слухов и ностальгических воспоминаний. Но новости не радовали, слухи пугали, а воспоминания оставляли послевкусие горечи. И всё же, одна из таких встреч стала отправной точкой, определившей траекторию их дальнейшей судьбы.
В этот день, прогуливаясь по “царской тропе”, они встретили младшую дочь Марии Фёдоровны великую княгиню Ольгу Александровну. Она сразу же узнала бывшую фрейлину своей матери и, проявив искреннюю теплоту и любезность, настояла на том, чтобы они непременно посетили Ай - Тодор с визитом к вдовствующей экс-императрице. Отказ мог быть воспринят за неуважение или пренебрежение доверием и на следующий день супруги откликнулись на приглашение.
Ай - Тодор, изящный белокаменный дворец, с парком и обширным садом, выглядел теперь уныло, не ухоженно. Опустели парковые аллеи, потускнел блеск позолоченных херувимов, парящих под сводами залов. Поблекла белизна балерьефов на стенах фасада и вестибюлей. Множество изящных ваз, некогда благоухавших цветами во все времена года, были теперь пусты. Всё говорило о том, что атмосфера праздности и беспечности покинула эти стены.
Такое впечатление произвели на Раевских первые минуты пребывания в поместье, прибывших сюда в соответствии с обязательством. Камердинер Фогель проводил их в гостиный зал, куда вскоре  вышла Мария Фёдоровна в сопровождении своих дочерей Ольги Александровны и Ксении Александровны. Не смотря на почтенный возраст и более скромный, чем прежде, туалет, 70-летняя экс-императрица выглядела ещё достаточно бодро и элегантно. София Николаевна ощутила лёгкое сердцебиение, при виде своей бывшей повелительницы и привычно присела в “книксене”, как будто и не было трёхлетней разлуки.
- Здравствуйте, София Николаевна - приветливо улыбнулась Мария Фёдоровна - чрезвычайно рада Вас видеть.
- Благодарю Вас, ваше величество.
Улыбка на лице экс-императрицы потускнела.
- В прошлом, София Николаевна, всё в прошлом. Теперь, просто мадам или по имени отчеству, в исконно русской традиции.
- Как Вам будет угодно, мадам. Позвольте представить Вам моего мужа, князя Владимира Сергеевича Раевского.
Владимир почтительно склонил голову перед шефом своего полка.
- Поздравляю Вас, Владимир Сергеевич, - одобрительно улыбнулась Мария Фёдоровна - Вы стали обладателем самого чистого бриллианта Петербурга, берегите её.
Раевский снова склонил голову
- Благодарю Вас, мадам.
Однако, мне кажется знакомым ваше лицо? - продолжила Мария Фёдоровна.
В место ответа Раевский отрекомендовался самостоятельно.
- Кавалергардского, имени Вашего Величества полка, ротмистр, князь Раевский.
В прошлом, мадам, как вы изволили заметить.
- Это многое  объясняет. Кавалергарды, мои любимцы.
Далее были салонные беседы под лёгкое вино из собственных виноградников и чаепитие, после которого великие княгини, сославшись на заботу о детях, удалились. Мария Фёдоровна осталась наедине с гостями и несколько переменилась в настроении. Стала более сдержана и задумчива. Возникла некоторая напряжённость, причина которой вскоре стала  ясна.
- София Николаевна и, прежде всего Вы, князь, прошу вас внимательно меня выслушать. Я хочу обратиться к вам с просьбой, вернее, возложить на вас последнее моё поручение, весьма обременительное и не безопасное. Но прежде, чем я изложу его, вы должны знать, что если оно окажется для вас не приемлемым, я с пониманием отнесусь к вашему отказу.
Супруги переглянулись и поняли друг друга с одного взгляда.
- Вы можете полностью располагать нами, мадам - уверенно ответил Владимир за обоих.
- Спасибо. Я в вас не ошиблась - с благодарностью ответила Мария Фёдоровна.
- Прошу меня извинить, что я использовала ваш визит сюда в своих интересах, но острый дефицит времени диктует свои законы. Речь пойдёт о спасении семьи моего несчастного сына и вашего бывшего императора.
Мария Фёдоровна сделала небольшую паузу, давая супругам ещё одну возможность отступить.
- Мы Вас внимательно слушаем, ваше величество - исключила сомнения София Николаевна.
- Как вам известно, они содержаться под арестом в Тобольске. И их дальнейшая участь вызывает у меня большие опасения.
Её голос дрогнул.
- Ваше величество - подал голос Владимир - вы полагаете, что ... ?
- Да, князь - поспешила ответить женщина, опасаясь услышать окончание фразы.
- Воистину сказано: «Горе побеждённым».
Мария Фёдоровна смочила сухие губы глотком воды и продолжила
- Вы знаете разницу между победителем европейского и азиатского типа?
- Нет, мадам.
- В Азии, победивший правитель вырезает всю семью побеждённого до седьмого колена, Европа более гуманна. Когда Наполеон завоевал Австрию, то, уже вечером того же дня наслаждался Венской оперой вместе с побеждённым королём Леопольдом.
- Это внушает оптимизм - произнёс Владимир - насколько я слышал, вождь большевиков более десяти лет провёл в гуманной Европе.
- Я специально интересовалась этой личностью - продолжила Мария Фёдоровна - и это действительно так, но не всё так просто. Ленин - революционер-фанатик, а суть революции, это реформирование общества путём насилия и, по сути, он больше азиат, чем гуманист. Кроме того, у него есть личный мотив ненавидеть династию. Его старший брат, был казнён за покушение на моего мужа, но, тем не менее, мог бы отделаться всего лишь каторгой. Для этого, ему нужно было, только раскаяться в содеянном, но он предпочёл раскаянью эшафот, фанатик. Ленин превзошёл брата и не остановиться перед большой кровью.
- Чем мы можем быть Вам полезны, Ваше Величество?- спросила София Николаевна.
 Мария Фёдоровна сделала ещё глоток воды и продолжила.
- Вчера меня посетил некто г-н Корецкий. Он отрекомендовался руководителем московского монархического союза “Престол и Отечество”, не представив, при этом, никакого подтверждения своим словам. Этот господин горячо уверял меня, что ими проделана большая работа по подготовке освобождения моего бедного Ники и его семьи, но для завершения начатого не достаёт средств. Я располагаю суммой, которую он назвал, но выдать её, неизвестному мне человеку, не решилась. Тогда он настоятельно убедил меня самой выслать эти средства в Тобольск с доверенным лицом, дабы на месте убедиться в серьёзности и достоверности его слов. В качестве представителя их организации в Тобольске, он указал на некоего г-на Соловьёва.
Мария Фёдоровна значительно посмотрела на Софию Николаевну и перевела взгляд на Раевского.
- Князь, я хочу просить Вас, стать моим доверенным лицом в этом деле - сформулировала она, наконец, суть своего поручения.
- Почту за честь, Ваше величество - поднялся с кресла Владимир.
Глаза экс-императрицы слегка увлажнились.
- Благодарю Вас, Владимир Сергеевич - с чувством произнесла она – о жене не беспокойтесь, пока Вы будете в отъезде, мы вместе с ней будем молиться за Вас.
- Извините, Ваше величество - вдруг возразила София Николаевна - позвольте мне отправиться с ним? Это вызовет меньше подозрений.
Воля Ваша, княгиня - вздохнула Мария Фёдоровна - Храни Вас бог.
На другой день они снова прибыли в Ай-Тодор. На этот раз, экс-императрица приняла их в своём будуаре, без лишних ушей и глаз. Она достала из шкафчика небольшой футляр синего бархата и открыла его. Дневной свет из окна упал на крупный бриллиант в золотой оправе и рассыпался на множество ослепительных искр. Она протянула его Раевскому.
- Возьмите, князь, думаю, этого будет довольно. Если это, действительно, серьёзные люди, то у них не должно возникнуть затруднений, как обратить его в деньги.
- Несомненно, Ваше величество.
- Это письмо передайте епископу Тобольскому Гермогену - подала она запечатанный лист бумаги - он человек верный и поможет вам устроиться.
- Здесь адрес г-на Соловьёва - подала она ещё один листок, поменьше.
Мария Фёдоровна благодарно взглянула на обоих, глаза выдали тревогу.
- Вам не о чём беспокоиться, ваше величество - поспешил успокоить Владимир - лучшего посыльного вам не найти.
- Я знаю, князь. Возьмите это, в знак благодарности - она протянула ему золотой жетон с гравировкой герба и девиза кавалергардского полка:

« МЫ НЕ СТРЕМИМСЯ БЫТЬ ПЕРВЫМИ, НО НЕ ДОПУСТИМ НИКОГО БЫТЬ ЛУЧШЕ НАС ».




28




Раевские прибыли в Тобольск, когда сибирская весна уже набирала силу и предстали перед ним в непривычном для себя амплуа. Потомственный дворянин Владимир Раевский, чья родословная не уместилась бы и на вратах городского кремля, под личиной солдата-фронтовика, а урождённая графиня София Николаевна, в образе простолюдинки, дождавшейся с войны дорогого супруга.
Без долгих раздумий они направились в городской кремль - резиденцию епископа Тобольского. Им повезло, архипастырь Сибирский оказался на месте и, после не продолжительного ожидания, они были приняты преподобным. Отрекомендовавшись, Владимир подал ему письмо.
- От государыни императрицы Марии Фёдоровны, владыка.
Брови на лице епископа слегка приподнялись
- Вот как? - с лёгким удивлением произнёс он, усаживая на нос очки - Разве она не покинула Россию?
- Нет, владыка, она в Крыму.
- Напрасно, напрасно - покачал головой преподобный и погрузился в чтение. Закончив, он снял очки и задумчиво разгладил бороду.
- Чем я могу вам помочь?
Раевский достал из- за пазухи небольшой свёрток и продемонстрировал святейшему бриллиант.
- Это лучше, пока, оставить у Вас, владыка. Наше пребывание здесь связано с некоторой долей риска. Было бы не осмотрительно держать его при себе.
Епископ равнодушно взглянул на сверкающий камень
- Разумно - согласился он - если вам так угодно.
Он убрал драгоценность в стол и поинтересовался
- Где вы остановились?
- Ещё нигде. Рассчитывали на Ваше гостеприимство.
- Оставаясь у меня, вы рискуете привлечь к себе внимание властей - устало вздохнул священник, но я могу вам предложить устроиться у одной из наших прихожанок. Не так комфортно, но за то безопасно. Она вдова и немного немощна, заодно и ей пособите по хозяйству.
- Благодарим Вас, владыка - ответил Раевский - это нам подходит, но есть, ещё один вопрос.
Преподобный изобразил внимание.
- Не знаком ли Вам некий г-н Соловьёв, глава местных монархистов?
Священник напряг память
- Соловьёв, говорите? Действительно, был у меня такой ... захаживал, дней с десяток тому. О государе пёкся. Говорил, что недолго им в неволе осталось томиться. Есть, мол, верные люди, вызволят.
- Дело благое, говорю, грех не благословить. Гляжу, заёрзал, сюртучок теребит. Одного благословения мало, говорит, охрану дома им не купишь. А глаза пустые, лукавые, души в них нет. Немало таких повидать довелось. Я не стал иметь с ним дело и вам не советую.
- Спасибо, владыка. Это очень важно.
Епископ, ещё некоторое время уделил Софии Николаевне и, в завершение встречи, вызвал секретаря.
- Обеспечь гостям баню, трапезу и жильё - распорядился он.
Иеромонах поклонился и вышел.
- Ну, ступайте с Богом, гости дорогие, отдохните с дороги.
Раевские попрощались. Они действительно нуждались в отдыхе.

Вся монархическая организация Тобольска имела чёткую структуру мыльного пузыря, поскольку состояла из одного единственного человека. Им являлся вышеупомянутый Борис Николаевич Соловьёв, бывший коммерсант, личность тёмная и малоизвестная в монархических кругах. Единственным его преимуществом являлся тот факт, что он был женат на дочери, ныне покойного Распутина, «нашего Друга», как его величали в кругу царской семьи. Возможно, это обстоятельство и позволило ему стать центральной фигурой местного монархизма, на данный момент. Суть его деятельности была проста и беспринципна. В огромной России, ещё оставалось немало людей и политических сил, не смирившихся с существующим положением и, в первую очередь, со свержением царя. Многие из них, в том числе и находящиеся за пределами страны, обладали значительными средствами, часть из которых жертвовалась на содержание и, главным образом, на освобождение из заключения венценосных узников. Эти денежные потоки, направляемые с разных сторон, сходились в одной точке, Тобольске или находящейся по соседству Тюмени, то есть попадали прямо в руки или, справедливей будет заметить, в карман Соловьёву. Для поддержания легенды своей бурной деятельности, данный господин не скупился на обещания и уверения в скором освобождении своих “подопечных”. Для маскировки своего преступного бездействия, он весьма успешно напускал густой туман конспирации, а наиболее недоверчивым эмиссарам, демонстрировал подставных “членов организации”, достигавшей, якобы, трёхсот человек и потому требующей хорошего финансирования. Как бы это не удивляло, но данная стратегия действовала безотказно, до того самого дня когда он вынужден был познакомиться с Раевским. С первых же минут общения они испытали взаимную неприязнь друг к другу, усиливающуюся с каждой новой встречей. Соловьёву не понадобилось много времени, чтобы понять и убедиться, что этот умный, решительный и бескомпромиссный человек для него опасен. Его не устроят туманные обещания, голословные утверждения и липовые боевики. Тщательно отлаженная система была под угрозой. Соловьёв предполагал, что рано или поздно, такая ситуация может возникнуть и знал, что нужно делать. Сдать властям. Время от времени, это даже необходимо было делать. “Минотавра” тоже нужно кормить.

К сожалению, здесь мы вынуждены на некоторое время оставить Тобольск и перенести наше внимание в Псков. Этого  требует сюжет и неотложные события, поставившие судьбу России на край пропасти.




29




Был февраль 1918 года. Лео, уже третий месяц жил в Псковской обители на правах послушника. Настоятель монастыря, игумен Серафим, был глубоко впечатлён его участью и не смог отказать в приюте и утешении восставшему из могилы. Лео поправился и окреп, но душа его оставалась больна страхом повторения своего загадочного недуга, отчаяньем от утраты всего, что было ему дорого, любви, отца, дома, идеалов в которые он верил и на смену которым пришли другие, изменившие и потрясшие Россию, сделавшие её чужой и враждебной к тому, чьим смыслом жизни было служение Отечеству. По примеру монахов он отпустил волосы и бороду серебрящиеся ранней сединой и состаривавшие его на добрый десяток лет. Появление нового послушника вызвало оживлённый интерес братии и суеверный трепет перед человеком, познавшим таинство воскресения из мёртвых. Некоторые любопытствовали.
- А видал ли ты Пресвятую Богородицу или Святую Троицу? А слышал ли ты глас божий или пение ангелов?
Ответы Лео вызывали недоверие и разочарование.
Однажды молодой монах, преодолев нерешительность, тихо спросил его
- Скажи, брат Леонид, а как там в могиле?
Глаза Лео, просветлённые молитвой, помертвели так, что монашек вздрогнул.
- Холодно - лаконично ответил воскресший.
Постепенно, спокойная размеренная жизнь обители, смиренные молитвы и душеспасительные беседы с настоятелем, стали приносить желаемые плоды. Впервые за много дней Лео стал спокойно спать по ночам. Это был верный признак начала выздоровления, примирения с самим собой и окружающим миром.

А окружающий мир бурлил мирскими страстями, главной из которых была ненависть. Одних, ко всему старому “старорежимному”, других, ко всему новому революционному. Ясно было одно - прежней Россия, уже не будет.
“... Смело мы в бой пойдём, за Русь святую... - неслось по степям Кубани и Дона.
“... Смело мы в бой пойдём, за власть Советов ... - аукалось в ответ.
Одни - за Русь, другие - за власть.
Русские штыки теперь были направлены не на немцев и их союзников, а друг на друга. В Берлине и Вене не было предела ликованию. Настал их звёздный час. Путь на Петроград был открыт.
В конце февраля жителей Пскова охватила тревога. Кайзеровские войска, не встретив серьёзного сопротивления, приближались к древнему городу, вздрогнувшему от колокольного набата, как во времена нашествия полчищ Ливонского ордена. В монастыре стали запасаться продовольствием и готовить обоз для вывоза ценностей и реликвий. Лео задумался, но не надолго. Он просто спросил себя:”Смогу ли я отсиживаться за стенами монастыря, когда враг бесчинствует на родной земле?”
Ответ был предсказуем и он направился к настоятелю.
- Прошу Вашего благословения, отче - обратился Лео к преподобному.
Седой игумен оторвал взгляд от списка эвакуируемых предметов и взглянул на послушника поверх очков.
- На какое же деяние, сын мой?
- Покинуть обитель, отче, и вспомнить, что я солдат. Мне невыносима мысль, что немец может стать хозяином земли русской.
- Сие похвально, сын мой - ответил Серафим, отложив список в сторону -  Отечеству сейчас солдаты нужнее, чем монахи. Да прибудет с тобой божье благословение.
Священник перекрестил Лео.
- Ступай с богом.
“Ступать” Лео решил с утра следующего дня. К этому времени его примеру последовали ещё несколько монахов. Отец настоятель благословил всех трогательным напутствием.
- Дети мои, когда на стадо овец нападают волки, долг каждого пастуха защитить свою паству. Идите же и вырвите у зверя клыки алчущие крови. Пускай и их кости сгниют в святой русской земле, как и  бренные останки их спесивых предков псов-рыцарей. Мы будем молиться за вас, ибо Русская земля без молитвы мертва. Ступайте с Богом и будьте достойны святых имён Осляби и Пересвета.
За воротами обители новобранцы почувствовали себя не уютно, как  дети, внезапно лишившиеся семьи и родительской опеки. Святые стены больше не будут служить им укрытием и защитой от мирских невзгод. Растерянные взгляды были обращены на Лео.
- Что будем делать?
 Глядя на них, невозможно было удержаться от иронической усмешки. Так, наверное, чувствуют себя черепахи, лишаясь спасительного панциря.
- Прежде всего, забыть, что вы агнцы божьи, чтобы задрать волка, каждый из вас должен стать волкодавом.
Для начала нужно было раздобыть данные о противнике и войсках, защищавших город, если таковые имелись.
- Пойдём, навестим городские власти - объявил своё решение Лео.
При этом, монахи дружно закрестились на стены монастыря. “Рвать пуповину” с родной “ альма матер” оказалось не легко.
Лео решительно пресёк затянувшееся благочестие.
- За мной, в колонну по два, рысью марш!
Здание городского ревкома оказалось пустынным. Ветер, врывающийся в окно вестибюля, гонял по паркету листовки с паническим воззванием “Социалистическое Отечество в опасности!”.
- Что же вы раньше думали, господа-товарищи - с досадой подумал Лео - когда разваливали фронт и поднимали на штыки своих офицеров!
Его привлёк срывающийся от напряжения голос, донёсшийся из распахнутого кабинета.
- Барышня, барышня, это Чуркин! Срочно соедините с номером два ноля семнадцать! Как не отвечают?! Вызывай ещё, чёртова кукла! Что!!!
Лео появился в дверях, когда небритый человек в кожанке, в сердцах бросил трубку на рычаг аппарата.
- Вам чего, товарищ? Вы кто?
- Где формируют части для защиты города? - вместо ответа спросил Лео.
- Что?! - опешил человек - Какие части?! Фронт прорван! Немцы уже в Печорах, через два-три часа будут здесь!
Лео ощутил накатывающуюся волну злости.
- Послушайте, Чуркин - сдерживая эмоции, снова обратился к нему отставной гусар и несостоявшийся монах - что предпринимается для защиты города?!
- А я вам объясняю, товарищ, сюда движутся два эшелона отборных германских частей! Город не удержать! Все силы брошены на защиту Петрограда.
Лео схватил его за грудки и дал волю эмоциям.
- Вы, сукины дети, разложили русскую армию, развалили фронт, а теперь сдаёте врагу русские города?!
- Что?! - побагровел Чуркин, нашаривая в кармане наган.
- А, то самое!
Лео отобрал у него револьвер и стремительно вышел из кабинета.
Вот что, братия - обратился он к смиренно ожидавшим его монахам - Я знаю, что в городе есть пироксилиновые склады, их нельзя оставлять противнику. Кто ни будь из вас может управлять локомотивом?
- Я могу - отозвался один из монахов - я раньше был помощником машиниста.
- Отлично. Надо срочно раздобыть маневровый и пару вагонов. Сейчас всем придётся хорошо потрудиться. Не будем терять времени.

Прибытие германских оккупационных частей в Псков, прошло без триумфальных речей, музыки и цветов. Привокзальная площадь и перрон станции были пусты, но подарок оккупантам был приготовлен. На втором пути стояли вагоны под, завязку загруженные пироксилином, страшный смертельный подарок-сюрприз, с приветственной надписью на борте.
Вскоре и первый немецкий сапог ступил на русскую землю. Самодовольные лица, отрывистая чужеродная речь, ненавистная русской душе. Лео, с негодованием наблюдавший за процессом поодаль, достал из кармана спички. Ещё вчера он не мог себе даже представить, что ему предстоит сделать то же самое, что четыре года назад чуть не удалось совершить подрывникам межибожского замка. Каким чудовищным злодейством казалось ему тогда это деяние, а теперь он сам был на другом конце бикфордова шнура. Лео снова спросил себя: ”Готов ли я сделать это? Ещё не поздно отказаться от замысла и дать этой нечисти расползтись по Родине.”
 Вопрос оказался риторическим. Он запалил шнур. Ему едва хватило времени отойти на безопасное расстояние, где его ждали монахи, беспрерывно творящие молитву. При погрузке пироксилина Лео намеренно скрыл от них свой замысел. И только, когда он отцеплял вагоны, они всё поняли, но было уже поздно.
Оглушительный взрыв всколыхнул даже церковные колокола. Оглушённые и потрясённые монахи с нескрываемым ужасом наблюдали, как сыплются с неба обугленные окровавленные куски человеческих тел. Девственные души монахов, ещё вчера считавших непростительным грехом опоздание на молитву, были разорены осознанием того, что они только что сотворили ад на земле. Лео хищно вдохнул едкий запах гари и перекрестился. Его глаза встретились со взглядом молодого монаха. Глаза юноши были безумны, лицо окроплено кровью.
- Это война, брат - оправдательно пояснил Лео и попытался ободрительно хлопнуть его по плечу.
Но юноша отшатнулся от него, как от нечистого, и дико завыв, бросился бежать, обхватив руками голову.
Второй монах ушёл без истерик, мрачно сказав при этом
- Я теперь знаю, почему тебе не являлась Пресвятая Богородица, и ангелы для тебя не пели. Потому, что тебя воскресил не бог, а дьявол.
Третий проявил себя неожиданно. Он хладнокровно поднял с земли подкатившуюся к ногам кровоточащую голову и рассудительно произнёс, на французском
- a la quere come a la quere (на войне, как на войне). Всё одно теперь назад пути нет.
И глядя в вытекшие глазницы, спросил
- Ты согласен со мной, бедный Йорик?
Остальные подавленно молчали, пытаясь сообразить, существует ли на свете молитва способная очистить душу от греха смертоубийства такого масштаба.


Для Пскова настали чёрные дни. А среди населения быстро распространился слух об отряде чёрного монаха, восставшего из могилы для защиты Отечества.
Народная молва склонна к преувеличению, но редко ошибается. Отряд Лео, хоть и пополнился новобранцами, всё же был малочисленен, насчитывая не более двадцати человек. Основной контингент составили местные селяне, плохо приспособленные для прямых военных действий, но как показала история, в партизанской войне им не было равных. Германским войскам очень быстро представилась возможность в этом убедиться.
Но, не смотря на все усилия и энтузиазм своего отряда, Лео быстро понял бесперспективность действий малыми силами и принял решение слиться, с какими бы то ни было, новоиспечёнными войсковыми формированиями. С этой целью, он стал прорываться в направлении Петрограда.
Была глубокая ночь, когда его поредевший в стычках отряд, остановился у стен удалённого монастыря, оказавшегося на их пути.  Лео был сильно простужен. Он лежал на подводе, под овчинным тулупом, в беспамятстве и горячке.  На стук в ворота долго ни кто не реагировал, и когда терпение было на исходе, в смотровом окошке появилось заспанное женское лицо.
- Чего расшумелись, окаянные?  Чего надобно?
- Прощения просим, мамаша, и приюта в благословенной вашей обители - услышала она в ответ.
- Вы что, с ума свихнулись!? - всполошилась привратница - мыслимое ли дело, в женский монастырь среди ночи ломиться! Прочь ступайте, не гневите Богородицу!
- Не серчай, матушка - ответил за всех один из бывших монахов, Илья, тот самый поклонник Шекспира - Мы люди смиренные, богобоязненные, вреда от нас никакого. Деться нам некуда, да и хворый у нас, не ровён час представиться. Не бери греха на душу, не по-христиански это.
- Принесла вас нелёгкая - недовольно пробурчала монашка - ждите, доложу матушке, а там уж, как она решит.
Вскоре появилась и сама настоятельница, имевшая вид строгий и благообразный. Оценив долгим испытывающим взглядом уставших людей, спросила.
- Кто же вы такие будете, путники? Только не врать мне, рассержусь.
Поклонник Шекспира снова взял слово.
- Мы, матушка, люди безобидные. Ещё недавно некоторые из нас были смиренными богомольцами, а нынче вот германца воюем, по мере сил.
Настоятельница снова обвела взглядом небольшой отряд,
- Так, вот оно каково, воинство чёрного монаха - догадалась она - слыхали, слыхали. Ты, что ль и есть он самый?
- Нет, матушка, куда уж мне. Здесь он, на подводе лежит.
- Что с ним?
- Вчера нам пришлось речушку пересекать. Германец одолевал. Он первым по льду пошёл и провалился. Худо ему, помочь бы.
 Хозяйка обители, поколебавшись, вздохнула
- Грех не помочь. Что с вами поделаешь.
И, тут же, предупредила.
- Ну, смотрите у меня, православные, чтобы без баловства, а не то прокляну. И чтобы завтра духу вашего здесь не было.
Лео был помещён отдельно и поручен заботам монастырской целительницы Ефимии и молодой хрупкой послушницы Анны. Ефимия, старая сутулая женщина с выцветшими глазами, деловито ощупала больного, заглянула в рот и, приложив волосатое ухо к его груди, сделала заключение
- Худо дело, в горячке он и в груди клокотит. Надобно отвар готовить.
- Ты, Анютка, при нём будь. Тряпицу то на лбу по чаще смачивай, не ленись. Бог даст, выходим, сердце у него гулкое, выдюжит.
На утро, отряд покинул обитель без своего командира.

Лео пришёл в себя на другой день и сразу же переполошил молодую сиделку. Своей горячей рукой он вцепился в ладошку послушницы и заговорил порывисто, хрипло с натужным кашлем.
- Послушайте, это очень серьёзно! Ради бога, послушайте меня!
- Хорошо, хорошо, я Вас слушаю - поспешно заверила девушка.
- Если я умру! (кашель). Если вам покажется, или же вы решите, что я мёртв!
(кашель). Не хороните меня до тех пор, пока не появятся признаки разложения тела! (кашель).
Он, повторял свою просьбу с одержимой настойчивостью, окончательно перепугав сиделку. Наконец она сбежала, вернувшись вскоре, уже не одна, с настоятельницей.
- Не беспокойся, брат Леонид - произнесла матушка - брат Илья предупредил меня о твоём странном недуге. Выходит, недаром молва идёт, что ты из могилы восстал.
- Спасибо, матушка - облегчённо выдохнул “чёрный монах” и снова затих.
- Чудны дела твои, господи - задумчиво произнесла настоятельница и, перекрестив его, удалилась.
В другой раз, придя в сознание, он уже не был одержим своим страхом. Открывая глаза, он встречался взглядом с глазами молодой послушницы, смотревшей на него с интересом и состраданием.
- Как Ваше имя? - проявил интерес больной.
Девушка, не смутившись, пристально посмотрела ему в глаза и ответила с лёгкой улыбкой.
- Анна.
- А я, Леонид - с вымученной улыбкой представился он - можете называть меня просто Лео.
- Хорошо - согласилась она, по-прежнему внимательно глядя ему в глаза.
Анна, мне кажется знакомым Ваше лицо. Мы раньше не встречались?
Девушка снова улыбнулась и уклонилась от ответа.
- Возможно, но здесь не принято вспоминать мирскую жизнь.
Она поднесла к его губам чашку с отваром и заставила выпить до конца.
- Сестра Ефимия говорит, что Вам надобно нутро прогреть и спать побольше. Хороший сон даёт силы, а он у Вас беспокойный.
Лео ощутил приятное тепло, разливающееся по всему телу, и закрыл глаза.  Влажное прохладное полотенце легло на его пылающую голову, и заботливые руки отёрли ручейки, разбегающиеся по вискам и щекам. Стало хорошо и спокойно, захотелось уснуть.
В последующие дни, по мере выздоровления Лео, они стали общаться чаще. Она,
по-прежнему, проявляла трогательную заботу о своём подопечном и рассказывала ему незатейливые монастырские новости, самой главной из которых, естественно был он сам. Монахини, особенно молодые, завидуют ей и были бы не прочь оказаться на её месте.
- Ни за что! - категорично ответил Лео - я Вас, Анечка, не на кого не променяю.
Эта фраза, сказанная полушутя, неожиданно смутила девушку, вызвав яркую вспышку румянца на щеках.
В дальнейшем Лео заметил, что она умна и образована. Однажды, он позволил себе сказать на французском какую то милую глупость и, по её реакции было заметно, что она его поняла, хотя и постаралась это скрыть.  Также привлекали внимание, хорошо поставленная речь и особая манера держаться, с достоинством, но без высокомерия. Опытный светский повеса безошибочно определил высокую пробу.
- Вероятно, одна из смолянок - предположил он - Смольный институт закрыли, а ей,
по-видимому, больше и некуда было деться. Бедная девочка, один монастырь сменила на другой. Впрочем, по нынешним временам, это не самое плохое место. Частично, это подтверждалось тем, что тема семьи была для неё довольно болезненна. Когда Лео проявил любопытство, она заметно погрустнела и, едва сдержав слёзы, покинула комнату. Больше к этой теме не возвращались. Аннушка была по-юношески наивна и любознательна. Однажды, она спросила его
- Скажите, Лео, что такое по Вашему счастье?
- Проснуться и увидеть свет - ответил бывший покойник и, тут же добавил, чтобы смягчить мрачность фразы - свет Ваших глаз, Анечка.
- Как Вам не совестно, так беззастенчиво лукавить? - упрекнула его она - я же знаю, что это не так.
- Откуда Вы можете это знать?
- А, вот и знаю. Вы во сне, всё время повторяете одно и то же имя, Софи - с нотками досады призналась она - и зубами скрипите так, что мурашки по коже бегают.
От упоминания имени, которое он приговорил к забвению, повеяло тоской.
- А хотите, Анечка? - полушутя полусерьёзно поинтересовался Лео - я теперь буду повторять только Ваше имя?
Глаза девушки мгновенно вспыхнули. Смутившись, она выпорхнула из комнаты и замерла у двери. В тишине, прерываемой гулкими ударами сердца, до неё донёсся тихий голос Лео. Он пел.
Не воскрешай, не воскрешай, меня забывшие напасти
Дай отдохнуть тревогам страсти, и ран живых не раздражай.
Не говори мне имя той, чьё имя радость мука жизни,
Как на чужбине песнь Отчизны, изгнаннику земли родной.
(Д.В. Давыдов)

Болезнь не могла долго удерживать Лео в постели. На десятый день он почувствовал себя намного лучше. Этим утром, он попросил горячей воды, побриться. Погрустневшая Анна, выполнив его просьбу, спросила
- Вы хотите уйти?
Лео уловил тревогу в её голосе и ответил, как можно ласковее
- Да, душа моя, к сожалению, пришло время расставаться.
Сникшая девушка заметно расстроилась.
- Почему Вас это удивляет? Вы же понимаете, что я не могу здесь оставаться надолго - привёл Лео очевидный аргумент - Спасибо Вам, Анечка, за заботу. Вы снова вернули меня к жизни. Возможно, мы ещё увидимся, когда ни будь.
Девушка с надеждой взглянула ему в глаза.
- Обещайте мне, что Вы воспользуетесь первой же возможностью встречи со мной, которая Вам представиться.
- Обещаю - не посмел возразить Лео - слово офицера. 
- Хорошо - немного успокоилась она – теперь, это будет зависеть только от Вас.
- К сожалению, не всё зависит только от моего желания - простодушно ответил он.
- Посмотрим - загадочно улыбнулась девушка - Вы только не забудьте о своём обещании.
Перед прощанием полагается благодарить хозяев. Лео без труда нашёл настоятельницу, рассматривающей образцы рукоделия монахинь.
Его приближение вызвало лёгкое оживление среди них.
- А, вот и наш былинный герой - с доброй иронией поприветствовала она его - снова воскрес. Ни хворь, ни пуля ему нипочём.
- Благодаря Вашим стараниям, матушка - с ходу отвесил ответный комплимент Лео - и Вашим милейшим сёстрам.
- Но, но, придержите комплименты для мирских дамочек - с напускной строгостью осадила она его - они и без того вон, как всполошились.
- Спасибо Вам, матушка, за приют и заботу. Я всегда буду с благодарностью вспоминать вашу обитель.
- Не стоит благодарности, Леонид Георгиевич, но вполне ли Вы здоровы?
- Не беспокойтесь, я чувствую в себе достаточно сил, чтобы более не обременять вас своим присутствием.
- Не велико бремя.
- Позвольте, на прощание совет, матушка?
- Сделайте милость.
- Вам следует, как можно скорее, подумать об эвакуации святынь обители и, само собой, сестёр. Немцы, уже в ближайшие дни могут появиться здесь, и было бы непростительной ошибкой рассчитывать на их деликатность.
Настоятельница тяжко вздохнула.
- На всё воля божья, Леонид Георгиевич. Впрочем, я уже приняла необходимые меры. Что касаемо сестёр? Так я ни кого не держу. Некоторые уже покинули обитель, остались те, кому некуда идти.
Игуменья ещё раз вздохнула и, взяв Лео под руку, увлекла поодаль от досужих ушей.
- Я с нетерпением ждала Вашего выздоровления, Леонид Георгиевич - понизив голос, произнесла она - ситуация вынуждает меня обратиться к Вам с просьбой.
- Всё, что в моих силах, матушка - проявил готовность Лео.
- Это в Ваших силах. Несомненно, что Вы человек чести, иначе бы этот разговор не состоялся.
       - Благодарю. Так, в чём же состоит Ваша просьба?
Игуменья остановилась и пристально посмотрела ему в глаза.
- Это скорее не просьба, а поручение, Леонид Георгиевич,... важное и ответственное. Оно намного серьёзней, чем может показаться на первый взгляд.
- Я слушаю, матушка.
- Моё поручение напрямую касается сестры Анны. Как Вы сами заметили, оставаться здесь становиться не безопасно. Её необходимо увезти в Тобольск.
- Ничего себе! - Лео едва сдержался, чтобы не выдать более крепкое восклицание - матушка, при всём почтении, но Вы, как то, уж очень кардинально подошли к решению этой проблемы. Почему же сразу в Сибирь? Немец, мне кажется, дальше Волги не сунется.
Настоятельница и не думала шутить.
- Именно туда, Леонид Георгиевич, именно туда. На то есть веские причины, поверьте, но позвольте мне о них умолчать. Это не из-за недоверия к Вам, Боже упаси.
- Я понимаю - ответил Лео, избавив игуменью от излишних объяснений.
Мог ли он отказаться? Отказать в помощи тем, кто возродил его к жизни? Нарушить слово офицера данное Анне? Вот почему она сегодня так странно улыбнулась. Женское коварство прекрасно уживается с благочестием, даже в таких безобидных формах. Он принял единственно правильное, хоть и вынужденное решение.
- Я к Вашим услугам, матушка - склонил он перед ней голову.
- Вот и ладно. Всем необходимым в дороге я обеспечу. Там о ней позаботиться, уже владыко Гермоген. Я передам для него письмо с Вами.




30



Немногим ранее, уже упоминалось о “прелестях” путешествия по железной дороге в условиях революционного хаоса. Стоит ли повторяться?
 С первого же дня пути, Лео с интересом наблюдал за своей спутницей. Её эмоции и реакция на окружающую действительность были не лишены странности. Она со страхом, удивлением и интересом, смотрела на толпы разнузданных солдат и плохо одетых неопрятных людей, наводнивших улицы, вокзалы, поезда. Было очевидно, что настоящая реальная жизнь, была для неё в диковинку. Девушка напоминала ему испуганного домашнего котёнка, впервые попавшего на шумный и многолюдный проспект. Помимо этого, его снова стала занимать мысль, что он уже ранее с ней встречался. Лео попытался прибегнуть к помощи самой Анны, но она, на все его вопросы, отвечала лишь молчаливой интригующей улыбкой. Однажды, он был близок к разгадке, но тут же избавился от этой мысли, сочтя её абсолютно не реальной.
- Мало ли в мире похожих людей?- логично рассудил он тогда и, всё же был вынужден признать -  Однако, сходство безусловное.
Разгадка наступила неожиданно. Были пятые сутки пути. В этот день они застряли на маленькой захолустной станции. Небольшое, некогда ухоженное помещение, было наводнено разночинной публикой, спящей, курящей, изнывающей, в ожидании, хоть какого ни будь состава. Они изрядно проголодались, и Лео вынужден был  отлучиться за кипятком, ненадолго оставив Анну одну, скромно сидящую в уголочке с вещами. Беспомощная и беззащитная, посреди мрачных неприветливых людей, она мечтала только об одном, чтобы он поскорее вернулся. По соседству с ней, прямо на заваленном шелухой полу, расположились двое спекулянтов-мешочников. Попивая самогончик, они трепали языками, употребляя площадную брань, не стесняясь молодой девушки. Неисчерпаемая тема тех дней - слухи и сплетни о низложенном царе.
- Слыхал, Кузьма? Николашку-анпиратора шлёпнули.
- Да, ну?
- Вот тебе и ну.
- Почём знаешь?
- Извозчики у станции говорят.
- Значит верно. Эти всё знают.
- Вот и я говорю, давно пора. Попил кровушки мужицкой, должён и ответ держать. Да и стерву его, полюбовницу Распутинскую, тоже бы не мешало, со всем их змеиным выводком.
Девушку словно током ударило. Впервые в жизни, не владея собой, она отчаянно набросилась на собутыльников.
- Вы не смеете, не смеете, так говорить!!! Вы лжёте!!! Вы гадкие!!! Вы не смеете!!! - не помня себя, она отчаянно колотила маленькими кулачками в широкую грудь краснорожего хама.
- Ты, что, девка, сдурела?! - отпихнул он её от себя.
Анна едва не упала, удержавшись на ногах благодаря вовремя подоспевшему Лео.
- Подождите-ка, Анечка - мягко отстранил он её -  Это кому здесь силу девать некуда?
- А ты не встревай - огрызнулся мужик - проходи покуда я смирный.
- Это моя жена - неожиданно для себя заявил Лео.
- Ну и уйми, тогда свою бабу полоумную, а то я ей сам мозги вправлю, не впервой – и, повышая голос, перевёл конфликт в классовую плоскость - Ишь ты, Николашку - кровавого пожалела. Надо ишо разобраться, что это за личность такая. Да и ты-то сам, видимо, контра порядочная.
Вокзальная публика, тут же оживилась в предвкушении представления, но Лео не дал ему развиться, погнув металлический чайник о голову главного действующего лица. В это время раздался гудок прибывающего поезда, и всё мгновенно пришло в движение. Оберегая от толпы, Лео прижал к себе потрясённую девушку, её била нервная дрожь.
- Как они смеют! - сквозь слёзы причитала она - мой папа хороший и мама и ...
Лео мгновенно прозрел. Его недавняя догадка, относительно её прошлого, вдруг обрела явное подтверждение. Эта девушка, уткнувшаяся заплаканным лицом ему в грудь - великая княжна Анастасия, младшая дочь низложенного императора России. Ему стало не по себе. Мысли запрыгали, как взбесившиеся макаки.
- Нет. Не может быть. Бред. Это не возможно. Она сумасшедшая. Нет, это я сумасшедший. Общеизвестно, что вся семья императора находится под арестом в Тобольске. Стоп! Тобольск! Мы едем в Тобольск. Так, вот зачем мы едем в Тобольск. Опять, стоп! А, зачем мы едем в Тобольск?
“Макаки” прыгали бы и кривлялись, ещё долго, но времени терять было нельзя.
- Ваше высочество - мгновенно поглупел Лео - нам нужно идти.
Девушка, с неохотой, подняла голову и серьёзно, взглянула ему в глаза.
- Не называйте меня так, Лео, всё это, уже в прошлой жизни.
- Как же Вас называть?
- Вам видней. Я же Ваша жена. Забыли?
В её глазах на мгновение вспыхнули лукавые искорки.
Они вышли на перрон станции, напоминающий встревоженный муравейник.
Давясь и толкаясь, толпа шла на штурм вагонов, облепив состав, как муравьи, вцепившиеся в гусеницу. Лео спинным мозгом почувствовал угрозу. Осмотревшись по сторонам, сквозь мельтешение тел, он увидел обидчиков Анны-Анастасии, они что-то оживлённо объясняли вооружённым винтовками патрулю.
- Анечка - Лео взял её за руку, увлекая к голове состава - идите за мной.
Пробежав вереницу вагонов, они остановились у паровоза.
- Поедем здесь, поднимайтесь.
Со ступенек Лео снова взглянул на перрон. Мерно покачиваясь, штыки винтовок не спеша приближались, просеивая толпу. Рядом с ними, по-прежнему, суетился краснорожий.
- Эта стерва, мне чуть глаза не выцарапала - возмущался он, размазывая кровянку по лицу - А мужик ейный, ну чистая контра, меня чайником ... по чайнику.
Лео не рассчитывал на гостеприимство машиниста и два нагана тускло блеснули в его руках.
- Поехали! Быстро!
Седовласый машинист равнодушно взглянул на весомые аргументы и спокойно спросил
- Что, припёрло?
- Припёрло, отец, припёрло, пришпоривай родной, не обижу. По червонцу на каждое копыто.
Машинист ухмыльнулся и дал гудок.
- Да, убери ты, свои игрушки - устало попросил он - не первый год на дороге, насмотрелся.
Поезд зашипел парами и тронулся с места.

 При первой же возможности, Лео отвоевал в ближайшем вагоне два сидячих места. Была глубокая ночь, они молча сидели напротив друг друга, и незримо беседовали глазами. Тусклый свет луны, падающий из окна, красиво оттенял тонкие черты её лица, придавая им трогательную нежность. Память настойчиво возвращала её в прошлую безмятежную жизнь.
Она была, ещё совсем юной девушкой и, это был её первый бал. Аничков дворец был наполнен светом и музыкой. Множество красивых людей, отражались в бесчисленных зеркалах, блистая  украшениями и ослепительными улыбками. Волнующая атмосфера праздника очаровывала Её Императорское Высочество, вступающее в возраст первой любви. И эта любовь не заставила себя ждать. Первый в своей жизни танец она танцевала именно с НИМ, блестящим гусарским корнетом Гончаровым. Это был полонез, заставлявший замирать сердце при соприкосновении рук и тел, красноречивых взглядов и трепетного дыхания.
- Вы помните, какие первые слова Вы мне сказали? - еле слышно спросила она.
Он утвердительно прикрыл глаза и едва слышно шевельнул губами.
- Вы очаровательны, Ваше Императорское высочество.
Она счастливо улыбнулась.
С той самой минуты Лео стал героем её грёз, увы, несбыточных, до того самого дня, когда он появился в стенах обители. Именно она уговорила матушку отправить её в Тобольск, поближе к своей семье, с надеждой хотя бы издалека увидеть их и, именно с её подачи, ему была уготована роль провожатого.
Теперь Лео мучился другими вопросом.
- Как могло случиться так, что младшая дочь царя находится здесь, в этом душном вагоне, когда вся Россия уверена, что она содержится под арестом вместе со всей семьёй?
Через несколько суток они высадились в Тюмени. Далее, пароходом по реке Тобол, направились до конечной цели своей поездки.
 Анастасия стояла на палубе и задумчиво смотрела на проплывающие мимо берега.  Лео осторожно приблизился и тихо спросил
- Зачем Вы туда едете?
Она ответила не сразу, пытаясь подобрать слова.
- Я должна быть рядом с ними.
- Это опасно.
- Не важно. Это моя семья и я должна разделить с ними их участь.
Лео осторожно положил свою ладонь на её руку
- Анастасия, я не могу позволить Вам этого.
 Она серьёзно посмотрела ему в глаза, поправляя рукой прядь волос, потревоженных ветром.
- Разве Вы в праве распоряжаться моей судьбой?
Это было похоже на вызов.
- Вправе - принял его Лео -  Ваша судьба, теперь и моя тоже.
Девушка грустно улыбнулась, ненадолго забыв о своих несчастьях.
За всё время пути, Лео не переставал удивляться стойкости и самообладанию своей спутницы. Несмотря на душевные переживания, усталость, недоедание, отсутствие в пути элементарных условий для ухода за собой, для сна и отдыха, из уст Российской принцессы не вырвалось ни одного слова упрёка, жалобы на судьбу и лишения. Случай на станции не в счёт.

Уточним и напомним, что эти события, происходили параллельно с, уже изложенными выше, действиями молодых супругов Раевских, прибывшими в Тобольск несколькими днями раньше, по поручению вдовствующей экс-императрицы Марии Фёдоровны. Само собой разумеется, что пересечение их судеб было неизбежно, но об этом чуть позже.




31




Итак, Тобольск. Он стал вторым городом, основанным в Сибири после Тюмени. Его появление на карте России неразрывно связано с именем легендарного атамана Степана Разина. Первый Тобольский острог был построен в 16-м веке, из разобранных казачьих стругов, положив начало не простой, насыщенной событиями истории города. В настоящее время, в эту Историю вплелась и судьба семьи бывшего императора России, притянув в свою орбиту  героев повествования. 

Прямо с пристани Лео и Анастасия направились в городской кремль, где располагалась резиденция епископа Тобольского. Невозможно было не залюбоваться этим величественным творением, возвышающимся над городом, как белокаменная корона, утвердившая православие в Сибири. 
Главный пастырь края, владыка Гермоген, был человеком незаурядным, с ломанной, противоречивой судьбой. Суров, как сама Сибирь, и непоколебим, как мыс святой Троицы, ставший фундаментом и твердыней Тобольска.
Ревностный и бескомпромиссный борец за правду божию, был отлучён от Святейшего синода, за дерзость и не послушание. Убеждённый монархист, он был в немилости у царя за то, что осмелился предать проклятию, само проклятие России -  Распутина.
“Высокий, худощавый, с острым ясным умом, аскет по внешности, он производил впечатление настоящего христианского подвижника, способного умереть за веру.”
Так охарактеризовал его начальник Петроградского охранного отделения, А.В. Герасимов. Александр Васильевич не ошибся, так оно и случится, но это потом, а сейчас ...
Удручённый и задумчивый, он сидел у себя в покоях за дубовым письменным столом и трудился над обращением к пастве. Многое нужно было сказать людям, объяснить, убедить. Но как объяснить безумцу, что он безумен. Не может человек, не должен, в здравом уме, быть одержим убийством и ненавистью.
Бей буржуев! Бей попов - мироедов! Бей офицерьё - контру золотопогонную! Убивай, во имя революции! Убивай, во имя светлого будущего! Убивай, и будет тебе счастье! 
Так проповедуют апостолы новой веры, пришедшей от тех, кто всегда ненавидел русских и прятался за их спины. Человек, возомнив себя Господом, обязательно станет дьяволом.
В задумчивости, он открыл Библию, глаза привычно побежали по строчкам.
“Берегитесь лжепророков, которые приходят к вам в овечьей одежде, а внутри есть волки хищные.” (от Матфея 7:15).
Осторожный стук в дверь прервал размышления  и в покои бесшумно вошёл, сутуловатый от молитв, иеромонах Симеон.
- Люди к тебе, владыко - смиренно сообщил он.
Преподобный снял очки и слегка потёр утомлённые глаза. 
- При оружии? - спросил он, невольно выдав затаённую тревогу, и мысленно добавил - впрочем, этим бы позволение не понадобилось.
- Упаси, Христос - перекрестился монах.
- Ну, зови, коли так.
В комнату вошли двое, юная барышня, с глазами раненого оленёнка, и молодой мужчина в выцветшей гимнастёрке, с неистребимой выправкой гвардейского офицера. Оба перекрестились на образ казанской Божьей Матери, осветлённый огоньком лампады.
- Добрый день, владыка - произнёс Лео долгожданную фразу, ради которой проделан весь этот путь. Напряжение многих дней, только сейчас стало отпускать измотанные нервы.
- Ахтырского гусарского полка отставной ротмистр Гончаров - представился он - по поручению настоятельницы Благовещенского монастыря сопровождаю её воспитанницу, сестру Анну, в Ваше распоряжение.
- Здравствуйте, православные - ответил Гермоген, поднимаясь с места - сестра Анна, говорите ? Не больно-то Ваша спутница на монашку походит.
Он приблизился и внимательно посмотрел на девушку. Её лицо показалось знакомым.
- Скорее, на смолянку или курсистку - закончил он свою мысль.
Лео подал, привезённое за подкладкой шинели, письмо настоятельницы.
- Думаю, это развеет Ваши сомнения.
- Присаживайтесь - предложил пастырь и углубился в чтение.
Закончив, преподобный снял очки, его лицо выражало удивление и лёгкую растерянность. И это вполне объяснимо. Лео решил, что будет уместно оставить их наедине.
- Позвольте мне удалиться, владыка - проявил он инициативу - я полагаю, Вам есть о чём поговорить с сестрой Анной.
- Да, ротмистр, сделайте милость.
Они остались наедине. Естественно, что в такой ситуации епископа интересовали все обстоятельства.
Пришло время приоткрыть завесу тайны Анастасии, для этого необходимо вернуться на несколько месяцев назад, в канун февральской революции.

 Осточертевшая всем война выжимала последние соки из государства. Император в Могилёве получает тревожные, но приглаженные сводки из Петрограда. А столицу империи лихорадило. Бунты, забастовки, погромы булочных и хлебных лавок. На улицах распевали “Марсельезу”, носились с плакатами “Долой войну!... Долой правительство!... Долой немку!...”. А немка, российская императрица, всю войну, вместе с двумя своими дочерьми, служившая в госпитале обычной хирургической сестрой, сидела у кровати больного сына. Пятые сутки, с небольшими перерывами на сон. Пятые сутки неустанной мольбы. Пятые сутки боли и отчаянья.
Долгожданный наследник, надежда и гордость матери, венец семейного счастья и залог спокойствия в государстве, умирал от сильнейшего приступа гемофилии. Четвёртый врач, светило медицины, скорбно покачав головой, уходил, пряча глаза. Рвали душу и телеграммы царя из Ставки, наполненные тоской и одиночеством: «... я представляю себе, что он спит в своей спальне. Все его маленькие вещи, фотографии и безделушки в образцовом порядке ...» .
 Кровоизлияние вызывало нестерпимую боль, иногда измученный мальчик молил: “Мамочка помоги! Мамочка помоги!”  Разве может быть мука сильнее для беспомощной матери? Помимо всего, её терзало глубочайшее чувство вины, ведь это она передала болезнь сыну. Она стала орудием его пыток.  Дни стали сливаться в одну  бесконечную, беспросветную агонию. Он уже не мог ни спать ни плакать, только тихо стонал:”Господи, помилуй”. В какой-то определённый момент, собравшись с силами, ребёнок спросил: “Когда я умру, мне больше не будет больно, мамочка?”
Всё! Это был предел!!! Она закрылась в дворцовой часовне.
- Господи, не отнимай у меня сына! Я отдам на службу тебе одну из своих дочерей, самую чистую и безгрешную!

  Анастасия ненадолго задумалась, после чего пояснила:
- Удивительно, но на следующий день Алёшеньке стало легче и, вскоре он совсем пошёл на поправку. Радость, по этому поводу, заслонила грусть прощания со мной. Мне казалось, что мама просто исчерпала запасы слёз и скорби. Я была немного расстроена отъездом, но не жалела об этом. Я понимала, что это совершенно пустяковая цена за жизнь любимого нами брата.
 Девушка, снова, ненадолго умолкла, после чего продолжила.
- В монастырь меня отвозили ночью. Этот факт решено было держать в тайне, поэтому и сопровождала меня одна только Анна Александровна Вырубова, преданный и доверенный друг мамы.
Позже, я стала догадываться, что мама, вероятно, уже предвидела надвигающиеся на семью несчастья. Возможно, мой отъезд имел ещё одну цель, спрятать меня, спасти от этого ужаса.
В глазах девушки заблестели слёзы. Преподобный, тоже почувствовал волнение. Он подошёл к ней и погладил по голове.
- Благодарение Господу, ей это удалось - сочувственно произнёс епископ - что я могу для Вас сделать?
- Благословите, владыка - попросила девушка - я намерена открыться властям и воссоединиться со своей семьёй.
Гермоген замер и строго посмотрел ей в глаза.
- Не гневи Бога, дитя моё! На это благословения не жди и выкинь из головы эту ересь! Твои родители сделали всё, чтобы ты была в безопасности. И это, возможно, сейчас единственная мысль, которая их согревает. Ты хочешь лишить их последнего утешения.
- А, как же та девушка? - неуверенно спросила Анастасия - она же страдает там вместо меня.
Пастырь присел рядом с ней и устало ответил.
- У каждого свой крест, девочка, и она, судя по всему, несёт его с достоинством. Я думаю, что её готовили к этому загодя. Не каждому смертному выпадает судьба, хоть ненадолго побыть дочерью царя. И плата за это, тоже немалая.
- Что с ними будет, владыка?
Не знаю - честно ответил священник - все мы во власти божией.
- Есть ли, хоть какая-то возможность увидеться с ними? - с призрачной  надеждой спросила девушка.
Ответ был предсказуем.
- Только одна, та, которую я не благословил.
Владыка поднялся и вернулся на своё место.
- Кто ещё посвящён в эту тайну? - спросил он.
- Матушка-настоятельница и Леонид Георгиевич, из тех, кто мне известен.
- Насколько мы можем ему доверять?
В её глазах вспыхнули искорки негодования, от мысли, что допустимо сомнение в порядочности Лео.
- Я без колебаний доверю ему свою жизнь - твёрдо ответила Анастасия.
- Ну, вот и слава Богу - подвёл черту священник - а теперь, вам нужно как следует отдохнуть да в баньке попариться. Ступай, дитя моё, побудь немного в передней, я распоряжусь.
Оставшись один, епископ достал из ящика стола фотографию царской семьи и некоторое время внимательно рассматривал её. Убедившись, он глубоко вздохнул.
- Чудны дела твои, Господи.
Сделав необходимые распоряжения, преподобный вернулся к Лео.
- Леонид Георгиевич, сестра Анна - сделал он акцент на имени - отрекомендовала Вас, как в высшей степени достойного человека. Игуменья монастыря, так же доверяет Вам. Я, в свою очередь, тоже не вижу причин относиться к Вам с недоверием.
- Благодарю - лаконично отреагировал Лео.
-  Вы увезли сестру Анну из Пскова, чтобы она не попала в руки немцев, но должен сказать, что и здесь не безопасно. Гонения на церковь принимают характер, не просто травли, а искоренения самой веры. Гонят христиан из церкви. С Господом в душе убивать трудно. В корень бьют, супостаты. Без царя на земле и Бога на небе - нет России. Царя свалили, принялись за Бога.
Голос епископа слегка дрогнул.
- Ко мне подбираются - продолжил он - Я для них враг наипервейший. Знаю, меня убьют. Но самое страшное, ротмистр, что это сделают не германцы, не австрийцы, а русские люди, отрёкшиеся от веры. Тот, кто отворачивается от Бога, смотрит в лицо дьявола.
Лео, многозначительно молчал.
- Бедная  девочка – продолжил Гермоген  - если меня не станет, кто позаботится о сестре Анне?
Ответ был очевиден.
- Я, владыка - ответил Лео.
- Именно так, сын мой, и Господь тебе в помощь - перекрестил его епископ.





32




Тюрьмой, для Тобольских узников, стал дом бывшего губернатора, единственное в городе каменное двухэтажное здание. Присутствие в городе царской семьи, ещё недавно вызывавшее верноподданический трепет, стало значимым событием в его патриархальной жизни. Первое время пространство возле дома не пустовало. Разночинный многоликий люд часами простаивал на площади перед ним в надежде лицезреть некогда обожаемого монарха. Со временем ажиотаж утих, чему немало поспособствовала и караульная команда дома.
В этот день, перед окнами губернаторского дома было не многолюдно. Две женщины средних лет, по виду, представительницы таёжной глубинки и девушка неподвижно стоявшая поодаль. Это была Анастасия. Её молитвенный взгляд был устремлён на окна. Казалось, что всё происходящее вокруг, перестало иметь значение для неё, важно только то, что за этими стёклами. Она терпеливо ждала, надеясь увидеть хоть силуэт, хоть тень кого ни будь из своих близких. Наконец, её терпение было вознаграждено. В одном из окон второго этажа появилась фигура женщины. Это была её мать. Александра Фёдоровна скользнула рассеянным взглядом по залитой апрельским солнцем улице и задержала его на девушке, застывшей под окнами. Бывшая императрица окаменела. Они, некоторое время, смотрели друг на друга, не стесняясь слёз, катившихся по щекам. Подошёл отец, сцена повторилась. Анастасия непроизвольно подалась вперёд, сделав несколько шагов навстречу, но умоляющий жест матери остановил её душевный порыв.
Лео, наблюдавший эту сцену поодаль, был не на шутку растроган. Он только сейчас по-настоящему понял, для чего они проделали такой долгий путь. Это немое свидание объясняло всё. Но, всё же, пора было его завершать, Анастасия была на пределе и могла сорваться, выдать себя в любой момент. Он медленно приблизился к ней и слегка поклонился бывшим хозяевам России.
- Анечка, нам пора - вполголоса напомнил он ей, осторожно взяв под руку.
Но его действие возымело обратный эффект.  Девушка, заливаясь слезами, упала на колени, рискуя привлечь к себе внимание не только прохожих, но и охраны дома. Нужно было спасать положение. Лео подхватил её на руки и спешно понёс в коляску, ожидавшую у края площади.
- Трогай, братец - крикнул он извозчику, едва его нога коснулась подножки, и подумал - вроде бы обошлось.
Так оно и было, но имело место ещё одно обстоятельство, которое осталось для него не замеченным. И обстоятельство это было, без преувеличения, из ряда необъяснимого, мистического, сверхъестественного.
 Дело в том, что спешная эвакуация Анастасии, привлекла к себе внимание прохожих, в числе которых, по иронии судьбы, оказались и супруги Раевские. Здесь  то и начинается мистика. А, как иначе? Что может подумать и почувствовать человек, увидев ожившего мертвеца? Увидев отчётливо, в трёх шагах от себя. Вопрос риторический. А, если ещё добавить, что своими глазами видел его в гробу и оплакивал кончину на его могиле...
София Николаевна ощутила слабость в ногах и головокружение.
- Этого не может быть! Ты тоже видел его? - спросила она слабым голосом.
- Да, дорогая - признался едва не онемевший Раевский.
- Владимир, мы сошли с ума?
- Не думаю - включил логику последний - мы просто обознались.
- Да, да, конечно же, мы просто обознались - заторможено повторила она.   
  Несколько минут они шли молча, думая об одном и том же.
- А, этот голос - нарушила паузу София Николаевна - он сказал лишь два слова - но это был его голос, Владимир, я в этом уверена.
Раевский и сам понимал это, но не мог допустить, чтобы жена тронулась умом.
- Софи, дорогая, мало ли в мире похожих людей. Это просто наваждение, самообман.
Но София Николаевна не сдавалась.
А ты видел, кого он нёс на руках?
- Да, какую-то девушку. Странно, но её лицо показалось мне знакомым.
- Странно, не то, Владимир, что оно показалось тебе знакомым, а то, что он нёс её на руках. Это была великая княжна Анастасия !!!
- Что?! Ты уверена?!
Глупый вопрос. Разве женщина  может не разглядеть лицо соперницы, даже в такой ситуации.
- Абсолютно - ответила София Николаевна - я часто видела её в лазарете, она помогала матери с сёстрами ухаживать за раненными.
И это сообщение стоило первого. Получалось, что оживший мертвец носился по городу с дочерью царя на руках. Мистификация! Сумасшествие! Фантасмогория!
- Где же он её взял? - вслух подумал Раевский и рассудил трезво - стащил из-под носа трёх десятков охранников. Бред! Но это единственный вариант. Стоп! Кто стащил? Как? Он не мог!! Он мёртв!!!
Раевского прошиб пот. Рассеянный взгляд хаотично блуждал по городскому ландшафту.
- Надо успокоиться - сделал он ещё одну попытку стабилизировать поплывший рассудок - дорогая, я обязательно разберусь с этим. Я обещаю. Надо найти этого извозчика и узнать, куда он их отвёз.
- Как же ты его найдёшь?
- Об этом можешь не беспокоится - ответил Раевский тоном, абсолютно исключающим сомнения.
Проводив жену, он принялся за поиски. У него было два пути, найти нечто необъяснимое или сойти с ума, причём на пару с женой. Мотивация исключительная, как и сама цель.
К вечеру, перетаскав за бороды, чуть ли не всех городских извозчиков, он выяснил, что интересующие его лица сошли неподалёку от резиденции епископа.
- Всё верно - подумал Раевский - без вмешательства Духа Святого здесь, не обошлось. Ну, что же, придётся побеспокоить владыку ещё раз.

По распоряжению святейшего Анастасия и Лео были размещены в комнатах доходного дома на территории кремля. Сюда и доставил Лео безутешную девушку после “прогулки по городу”. Она, ещё долго не могла успокоиться. Все переживания, копившиеся и сдерживаемые ей в течении долгого времени, потоком слёз, хлынули на его грудь. Она плакала, вздрагивая всем телом и, как маленькая девочка, надрывно пыталась, что-то сказать, объяснить, но слёзы душили её, обрывая на полуслове. Лео, в растерянности, не знал чего делать. В голове крутился ералаш из фраз утешения, принятых в подобных ситуациях, но все они казались ему неимоверно глупыми и неуместными.
- Ничего, всё обойдётся -  явная чушь и ложь.
- Не ты одна, всем сейчас нелегко - циничная ересь.
- Ты, ещё молода, надо, как то жить - бесполезная банальность.
Жалость и сострадание пробудили в душе другое, более тёплое чувство. Ему, вдруг, захотелось защитить, оградить это хрупкое, беззащитное создание от зла и жестокости окружающего мира. Лео осторожно провёл ладонью по волосам девушки, ощутив непривычное чувство нежности к беззащитному существу. Ещё недавно он и подумать не мог, что волею судьбы, окажется наперсником бывшей русской царевны, бездомной девочки, сироты при живых родителях.
Негромкий стук в дверь разрядил ситуацию. Лео осторожно отстранил девушку и открыл дверь. В створе возникла фигура в рясе и смиренно сообщила
- Прошу извинить, уважаемый, владыка Вас кличет.
Лео безмолвно кивнул в знак согласия и поспешил на зов.

Он застал епископа в сумрачном состоянии.
- Как устроились, нет ли в чём надобности? - спросил священник.
- Благодарю Вас, всё благополучно.
- Вы были сегодня в городе.
Это был не вопрос, тем не менее, Лео ответил утвердительно и рассказал о всех обстоятельствах их прогулки, несомненно заслуживающих внимания.
- Бедная девочка - удручённо произнёс пастырь - нежный цветок, взращённый в дворцовой оранжерее.
Неспешными движениями, он достал из массивного дубового шкафа хрустальный штоф и две серебряные рюмки.
- Давайте причастимся наливочкой, Леонид Георгиевич - предложил он, наполняя рюмки на тонких ножках - пусть Господь услышит наши молитвы и пошлёт ей утешение.
Выпив, он продолжил мысль.
- Только, думается мне, что главные её несчастья, ещё впереди.
Фраза прозвучала весомо, с недосказанным смыслом, не оставлявшим сомнений. Рюмка в руке Лео дрогнула.
- Вы полагаете, владыка ...? Неужели Вы допускаете ...?
- Да, Леонид Георгиевич, допускаю.
Священник отошёл от стола и замер у окна с тяжёлыми портьерными шторами.

Настанет год, России чёрный год,
Когда с царей корона упадёт

Приглушённым трагическим баритоном процитировал он зловещие строки

Забудет чернь к ним прежнюю любовь,
И пищей многих будет плоть и кровь;
Когда детей, когда невинных жён
Низвергнутый не защитит закон,
Когда чума от смрадных, мёртвых тел
Начнёт бродить среди печальных сёл,
И зарево окрасит волны рек
В тот день явится мощный человек
И ты его узнаешь и поймёшь,
Зачем в руке его булатный нож.
И горе для тебя! - твой плачь, твой стон
Ему тогда покажется смешон.

 У потрясённого Лео по спине побежали мурашки.
- Это запрещённые цензурой стихи Лермонтова - так же тихо и, от того драматично, пояснил священник. Я запомнил их ещё в семинарии. Поразительно. Поэт, язвительный, гениальный мальчишка, почти сто лет назад смотрел в сегодняшний день. Кто, ещё осмелится утверждать, что нет пророка в своём отечестве?
Епископ обернулся и глубоким страждущим взглядом посмотрел на Лео.
- А, Вы поняли, зачем в его руке булатный нож?
Лео ответил потрясённым взглядом.
Священник приблизился и, кивком головы, указал на штоф с наливкой
- Ещё желаете?
Нет, благодарю.
- Как угодно - заключил пастырь и, неожиданно сменил тему. Да, ещё так, что Лео едва не выпучил глаза от удивления.
- Леонид Георгиевич, Вам что ни будь говорит фамилия Раевский?
Нет, всё-таки, выпучил.
- Понятно - прочитал ответ на лице епископ.
- Знаете ли, почему я интересуюсь?
 Ответ не понадобился.
- Полчаса назад он был у меня здесь. Примерно с таким же лицом, как и у Вас. Нет, пожалуй, ещё глупее. Я бы, даже сказал безумнее. Именно по этому, мне пришлось слукавить. Он чрезвычайно настойчиво интересовался вами, милейший и, ещё кое-чем.
- Чем?
- Не настал ли судный день и не пропустил ли он второе пришествие Христа, когда воскрешают мёртвых.
- Он был один?
- Сегодня, да, а неделю назад, с женой.
Лео задумался.
- А, как он узнал, что я здесь?
- Видел Вас в городе, но Вы очень быстро уехали на извозчике.
- Представляю эту картину, бедная Софи! Она, наверное, близка к помешательству! Но, как они здесь оказались?
- По своим делам. Вас это не должно заботить.
- Я должен их увидеть!
- Нет ничего проще. Вас проводят.

Густые сумерки, уже вспорхнули над городом, когда провожатый Лео указал ему на бревенчатый одноэтажный дом с погасшими окнами.
- Вот он, только стучите шибче. Тётка Сима на ухо слаба стала.
- Спасибо, любезный, далее я сам.
- Воля Ваша.
Сильно стучать не пришлось, дворовая калитка и дверь оказались открытыми. Это настораживало, тишина и сумрак усиливали ощущение.
- Доброго вечера, хозяева - с порога обозначился Лео.
Вместо ответа, где то в глубине дома чиркнула спичка и огонёк свечи, мерно покачиваясь, стал приближаться к нему. Постепенно, размытый силуэт приобрёл очертания пожилой женщины в выцветшем платке, из-под которого выбивались седые пряди волос, в глазах замер опасливый напряжённый взгляд.
- Доброго вечера, хозяйка. Мне бы постояльцев ваших повидать.
- Нету. Никого более нету. Всех заарестовали.
- Как зарестовали?!
Неожиданный оборот событий был похож на чью то злую шутку. Лео обстоятельно расспросил хозяйку. Сомнений не оставалось, это были действительно Раевские. И они были арестованы перед его приходом.
Этот факт требовал осмысления и, самое главное, действий.
Возвратившись, он настоял на немедленной встрече с епископом, изложив ему эту новость. Епископ, ненадолго задумавшись, произнёс только одно слово
- Соловьёв.
- Что?
- Это Соловьёв - повторил владыка - думаю, это он донёс на них. Или кто-то из его окружения.
- Вы уверены?
- Нет, но это наиболее вероятно. Кроме него более некому, только он и я  знали о их прибытии. Надеюсь, Вы не потребуете от меня объяснений?
- Объяснений, нет, но без разъяснений не обойтись.
Епископу пришлось рассказать предысторию этого события.
- Теперь у Лео появилась обильная пища для размышлений, и первый вывод был сделан
- Владыка, Вам сейчас необходимо позаботиться о себе и Анастасии. Вы подвергаетесь большой опасности - озвучил его Лео -  Владимир Раевский, безусловно, человек чести, и способен выдержать многое, но с ним арестована и София Николаевна. Жизни всех царских династий на свете, для него, не стоят и волоса с её головы. Она, его слабое место. Если ей будет угрожать опасность,  молчать он не станет.
Епископ задумался, но не надолго.
- Вы правы, Леонид Георгиевич - прервал он паузу - Анастасию следует увезти из Тобольска. Рядом со мной становиться всё опаснее. Завтра же поутру вы с ней отправитесь в дальний приход, а что касаемо меня ... Делай, что должно и будь что будет. На всё воля Божья - перекрестился священник.
- Извините, владыка, на этот раз Анастасия поедет без меня - возразил Лео - я не могу бросить Раевских.
- И, что же Вы намерены предпринять?
- Пока не знаю.
- Возможно, Вам понадобиться моя помощь, не стесняйтесь. Среди моих прихожан, ещё остались люди, на которых можно положиться.
Епископ поднялся и достал из шкафа резную шкатулку
- А, пока возьмите вот это - он выложил на стол пачку денег и несколько золотых червонцев - это всегда пригодится.
- Спасибо, владыка.
От епископа он направился к Анастасии, попрощаться. Девушка восприняла его сообщение, как ещё одну невосполнимую утрату. Несмотря на его наигранное спокойствие, она сердцем почувствовала опасность. Это были тяжёлые минуты. Длинный, беспокойный день завершался, впереди была бессонная ночь.
Лео не зря предостерёг преподобного об опасности исходящей от этого ареста. Для Владимира, действительно, не существовало ни чего не возможного, если Софии Николаевне угрожала опасность, но он не сказал ему, что есть ещё один такой человек и этот человек он сам, Леонид Георгиевич Гончаров.





33




Борис Николаевич Соловьёв имел вполне заурядную внешность мужчины слегка за сорок, с некоторой склонностью к провинциальному снобизму. Невысок, полноват, всегда тщательно выбрит и надушен. С начала революционных событий обосновался в Тюмени, но имел влиятельных покровителей в 888ееев              ккегшгвкадапллрлдрпообблееенгшщзхълщщщйуозэ
Л                шэкг
(Это напечатала Анечка 12.10.19)

 в мутной среде ”друзей России”, лоббирующих свои интересы из Лондона и Берлина. В Тобольске, этот господин, своего жилья не имел, предпочитая злоупотреблять гостеприимством своего бывшего коммерческого служащего Антона Силыча Суркова, человека одинокого и лакейски преданного. Антон Силыч, в прошлом скупщик пушнины, был старше своего постояльца на добрый десяток лет, что не мешало ему быть на положении второсортного жильца в собственном доме.
Была, уже глубокая ночь, когда дверной колокольчик, в прихожей, вздрогнул и резво заплясал, источая требовательный звон. Пробудившийся Антон Силыч, чертыхаясь, засветил керосинку и, почесав растрёпанную бороду, побрёл к двери.
- Какого лешего принесло в такой час? - хмуро поинтересовался он.
- Имею срочное дело к господину Соловьёву - донеслось с наружи.
Упомянутый господин, уже подскочил в постели и, навострив уши, прислушивался к происходящему.
- Нету его - слукавил Силыч.
Но за дверью шутить не собирались.
- Не юли, шельма! Открывай, а не то дверь вышибу!
Встревоженный Соловьёв, в накинутом на плечи халате, вышел из комнаты.
- Открой, Силыч - махнул он рукой - всё одно не спать.
Глухо клацнул дверной засов и в прихожую стремительно вошёл молодой мужчина в короткой кавалерийской тужурке, с опушкой по краям, и в помятой фуражке без кокарды. Острый взгляд резанул по Силычу, застывшему с керосиновой лампой в руке и, воткнулся в глаза Соловьёва, ощутившего безотчётную нервозность.
- Не Вы ли, сударь, будете г-н Соловьёв? - спросил он, не утруждая себя извинениями.
- Он самый - нехотя признался последний - С кем имею честь ...?
- Ротмистр Гончаров. Где мы можем побеседовать?
- Прошу ко мне - пригласил его Соловьёв в свою комнату.
Затеплив свечу, он присел на кровать и поинтересовался
- Чем могу служить?
- Г-н Соловьёв, мне необходимо срочно увидеться с супругами Раевскими - сообщил Лео, снимая фуражку и присаживаясь на стул.
Круглое лицо Бориса Николаевича изобразило недоумение.
- Вы с ума спятили, ротмистр, я не знаю никаких Раевских.
При этом, его рука, как бы невзначай, потянулась к краю подушки.
Лео среагировал мгновенно, резко поднявшись, он извлёк из-под подушки наган.
- Хорошая игрушка - недобро произнёс он и провёл стволом у виска Соловьёва - я оставлю её себе, если не возражаете.
Возражений не последовало.
- Послушайте, любезный - продолжил он ледяным тоном - у меня нет ни малейшего желания играть с вами в кошки-мышки. Ваше бездействие, в святом для нас деле, становится недопустимым, если не сказать преступным...
- Позвольте! - встрепенулся Соловьёв - Какое Вы имеете право ...?!
- Имею! - перебил его Лео - И не только право, но и особые полномочия!
Он намеренно сгущал краски. Замысел этого визита состоял в том, чтобы вынудить сидящую перед ним личность, чуть свет, побежать в Ревком с доносом.
- Поэтому наша Организация - продолжил Лео - берёт инициативу на себя и приступает к решительным действиям по освобождению императора и его семьи. Не советую Вам мешаться у нас под ногами.
Соловьёв не на шутку занервничал . Он лишался “курицы несущей золотые яйца”.
-  И, что же это за Организация? - не без ехидства, поинтересоваться он новоявленным конкурентом.
- “Союз гвардейских полков” - не моргнув глазом, выдал Лео домашнюю заготовку - от Вас требуется только одно, организовать встречу с Раевскими, которые прибыли сюда неделю назад. Слушайте внимательно – продолжил он натиск - Сегодня в семь часов вечера, они должны ждать меня в городском парке. Пусть прогуливаются по центральной аллее, я подойду к ним сам. И запомните! - сделал он акцент на этой фразе - В парке они должны быть вдвоём, иначе встреча не состоится. В этом случае, они, как и Вы, милейший, утратят наше доверие, а следовательно и право на жизнь.
Упоминание о некой Организации, тоже было не случайно, это была наживка для Ревкома. Вряд ли они упустят возможность взять её связного. Он и был этой самой наживкой.
Лео поднялся, надел фуражку и язвительно взглянул на Бориса Николаевича.
- Желаю здравствовать, г-н Соловьёв. Честь имею.
Этой ночью, Борис Николаевич не сомкнул глаз.
Намаявшись, под утро, он, наконец, принял решение.
- Встреча, значит, тебе нужна?- задумчиво произнёс Соловьёв - Ну, что же? Будет тебе встреча. Одну камеру не обещаю, но баландой одной давиться будете.
На пухлых губах повисла мстительная усмешка.
Лео, тоже не спал этой ночью, ему было не привыкать. Казалось, что он забыл о своём странном недуге, дважды укладывавшем его в могилу, но это было не так, он помнил о нём всегда, особенно с приближением ночи. Просто он научился с этим жить, как неизлечимо больной примиряется с неизбежностью.
Остаток ночи Лео использовал для подготовки к встрече. Первым делом, он изготовил два холостых патрона, заменив в них пули на войлочные пыжи, после чего, ещё раз, продумал все детали своего плана. Теперь, надо было тщательно изучить место встречи и подготовить пути отхода. На завершающем этапе, нужно будет покинуть город, и укрыться в каком либо надёжном месте. И здесь, без содействия преподобного, не обойтись. Но за этим дело не станет. До рассвета, ещё оставалось немного времени. Лео выложил на стол два своих нагана, с которыми не расставался, уже долгое время и  приступил к чистке оружия. Оно должно быть безупречно.




34




С первых же дней утверждения в губернии новой власти, в лице военно-революционного комитета (ВРК), одной из его болевых точек, стало содержание под стражей бывшего царя и членов его семьи. Ситуация, прежде немыслимая для Российского государства и уникальная, без преувеличения. О существовании Соловьёвской организации, возникшей, ещё при временном правительстве, так же, было известно властям, но в другом качестве, исключительно гуманитарном. Официально, Соловьёв занимался привлечением средств на содержание и улучшение быта венценосных пленников,  и это устраивало органы власти, поскольку облегчало финансовую нагрузку на городской бюджет. Кроме того, время от времени, Борис Николаевич сдавал властям конкурентов и неугодных ему лиц, в обмен на лояльность к себе.

Уездный комиссар Волокитин, уже третий час, вёл допрос Раевского. Как и предполагал Лео, Владимир держался до того момента, пока его не подвели к камере, где содержалась София Николаевна и за спиной которой застыл здоровенный детина с засученными рукавами.
- Может быть, нам допросить сначала её? - ехидно спросил Волокитин.
- Нет - окаменев от ужаса, ответил Раевский - я всё скажу.
- Цель прибытия?
- Инспектирование монархической организации.
- Это Соловьёв то монархист? - усмехнулся комиссар.
- Это мне и предстояло выяснить.
- При обыске у вас не обнаружено ничего ценного, исключая мелочи, разве старуха не передала с вами денег?
- Вы шутите? - рискнул слукавить Владимир - у неё было четыре обыска, серебряных ложек и тех не осталось. И, прошу Вас, воздержаться от хамства.
Волокитин ухмыльнулся, но не среагировал.
- В таком случае, какой резон в вашем инспектировании?
Владимиру не оставалось ничего, как импровизировать на ходу.
- Деньги поступят позже и из другого источника.
Совершенно случайно, этот ответ логично вписался в сложившуюся ситуацию. Комиссар, уже получил донос Соловьёва и про себя подумал
- Кажется, уже поступили - имея ввиду, категорическое требование Лео встречи с супругами.
- Какое участие в вашем предприятии принимает епископ Гермоген?
У Владимира была ночь, чтобы обдумать ответ на этот вопрос.
- Послушайте, Волокитин, Вы не можете не знать, что после анафемы Распутину, Гермоген -  один из заклятых врагов СЕМЬИ. И сюда он сослан самим царём. Сослан в Сибирь.
Глаза комиссара выразили недоверие.
- Может быть, нам задать этот вопрос вашей жене?
Владимир похолодел.
- Я, действительно, привёз для него письмо, но содержание его было банально, вполне естественно для поверженной горем матери.
- Почему Вы так решили?
- По реакции преподобного, точнее, по отсутствию таковой.
- Вам знаком ротмистр Гончаров?
Реакция Раевского была не адекватной. Он вскочил на ноги и онемел. На лице отразилась мучительная работа мысли, напряжённая и тупиковая. Комиссар отпрянул от стола и вскинул наган.
- Сядьте, Раевский!
Владимир медленно осел.
- Ротмистр Гончаров умер от ран в своём поместье - заторможено произнёс он, постепенно обретая дар речи.
- Вы уверены?
- Уже, нет.
- Сегодня вечером Вы с ним увидитесь - продолжил удивлять комиссар, но взгляд Раевского стал его настораживать.
Владимир, сидя на табурете, подался вперёд и, страшным шёпотом, спросил
- Скажите честно, Волокитин, Вы верите в бога?
Комиссар, головой, молча, продемонстрировал отрицание.
- Мертвец ходит по городу - отрешённо произнёс Раевский - покойник носит на руках ту, которую стерегут. Теперь он придёт сюда. Я знаю, он придёт за ней. Он унесёт Софи.
Волокитину, впервые за много лет, захотелось перекреститься.
- У Вас были ранения в голову? - осторожно поинтересовался он.
- Да.
- Можно было не спрашивать - подумал комиссар и вызвал конвойного.


Лео, уже знал, что донос на него доставлен по адресу. Утром он более часа наблюдал за домом Соловьёва и видел, как из него вышел Силыч и направился в здание бывшей полицейской управы, сменившей своё название, но не изменившей суть. На обратном пути он завернул в трактир, где махнул кедровки с чувством выполненного долга.
Лео в десятый раз моделировал ситуацию. Нужно было заставить их играть по его правилам. В этом было его единственное и, учитывая их численное превосходство, не ахти какое, преимущество. За три часа до встречи, он начал наблюдение за парком, через два часа они приехали на двух пролётках, высадились и отпустили коляски. Лео облегчённо вздохнул, они привезли обоих.
- Бедная Софи! - у него защемило сердце, хрупкая и растерянная, она оглядывалась по сторонам, не понимая, чего от них хотят.
Лео проследил, как расположились приехавшие, грамотно, но ожидаемо. Оставалось, ещё раз проверить и убедиться, что два извозчика, нанятые им за хорошее вознаграждение, находятся на своих местах. Что он и сделал. Приближался час встречи. Лео мысленно помолился.
- Только бы всё получилось! Главное спасти Софи! Остальное не имеет значения.
Он остановил ещё одного извозчика и, не таясь, подкатил к входу в парк.
- Пришло время воскреснуть - подумал Лео - Ну, с богом.
Он намеренно рассекретил своё имя перед Соколовым, чтобы дать возможность Раевским, хоть немного, психологически подготовиться к его воскрешению.
Уже прилично стемнело. Парк был почти безлюден. На центральной аллее светились два газовых фонаря, между которыми неспешно прогуливалась пара. Два  до боли узнаваемых силуэта. Лео вышел из тени и медленно пошёл им навстречу.
 Не вероятное, не мыслимое испытание нервов. Матовое лицо мертвеца, в тусклом свете фонарей, походило на восковую маску.
Владимир почувствовал, как задрожала рука Софи.
Приблизившись почти в плотную, Лео молча взглянул им в глаза. Сложно описать словами, что они выражали.
- Как это возможно? - смог произнести Раевский.
- Возможно, Владимир, возможно, но об этом потом. Возьмите себя в руки и делайте, что я скажу.
- Мы не одни - предупредил Раевский.
- Я знаю. Пройдёмся. Запоминайте. Слева от вас, за ограждением парка, дом. За углом вас ждёт извозчик. Поедете на скотобойню за городом. Там вас встретят и отвезут в надёжное место. Меня не ждите, я сам вас найду.
Лео остановился у парковой скамьи
- Присядем.
Предложение было своевременным, София Николаевна еле держалась на ногах.
- А теперь, самое главное - продолжил Лео - Сейчас я выстрелю в вас двумя холостыми патронами, но умереть вы должны правдоподобно. Ты, Владимир, сползёшь на землю, под скамьёй лежит револьвер (пригодился конфискованный у Соколова наган). Я буду уводить их в глубь парка. Возможно, кто-то подбежит к вам. Ты знаешь, что делать. Моя задача увести их, твоя - увести Софи. Кстати, ограждение с той стороны старое, ветхое. Думаю, для тебя оно не станет преградой. И не вздумай последовать за мной.
Всё.           Приготовьтесь.            Сейчас я буду вас убивать.
- Подожди - придержал его Владимир - ты уверен, что сможешь уйти?
На фарфоровом лице покойника ни дрогнул не один мускул.
- Я бессмертен.
У Раевского похолодело внутри, София Николаевна едва не лишилась чувств.
Лео поднялся и, хладнокровно, будто мечтал это сделать всегда,  выстрелил в них одновременно с двух стволов.
План сработал. Сидевшие в засаде не ожидали такого развития событий, но опомнились быстро, и кинулись в погоню за Лео, растворившимся в спасительной темноте.
Один из них, действительно, подскочил к Раевским и, грязно выругавшись, пнул в сердцах предполагаемый труп Владимира. «Труп», уже нашёл под скамьёй наган, но, чтобы убить врага, он ему не понадобился.
Раевский на ходу снёс пролёт забора и, подхватив жену, вырвался на свободу. За спиной непрерывно щёлкали выстрелы становившиеся всё глуше. Лео уводил за собой шестерых нападавших. Раевский ощутил мерзкое чувство предательства, бросившего своего товарища. Впереди, уже была видна коляска извозчика, когда жену вдруг прорвало
- Владимир, мы не можем бросить его!
Это был удар под дых.
- Софи, дорогая, он знает, что делает! Я должен увести тебя!
Уговоры не действовали. Слёзы, эмоции, мерзкое чувство предательства.
- Хорошо - сдался Владимир - я вернусь к нему, если ты уедешь!
Не дожидаясь ответа, он подхватил её на руки и почти закинул в коляску. Вложил ей в ладонь наган и хлопнул по спине извозчика
- Гони, братец, на скотобойню! И упаси тебя бог, не довезти!

Лео упорно отстреливался. Темнота давала ему дополнительные шансы уцелеть. Его окрыляло сознание того, что ОНИ уже на свободе. Нужно было только дать им ещё немного времени. Он, уже уложил двоих нападавших и начинал верить, что и ему, всё же, удастся уйти. Он сменил позицию и прижался спиной к дереву, перезаряжая наганы. Две пули глухо воткнулись в ствол.
- Врёте, сволочи, я вам живой нужен - тихо произнёс он, взводя курки.
В этот момент, прямо на него выскочил из темноты вихрастый ревкомовец. Они оба выстрелили одновременно. Лео обожгло, где то в боку, вихрастый опрокинулся на спину, правый глаз превратился в чёрную дыру.
В это время Владимир, продвигался на звуки выстрелов, держа наготове два подобранных нагана.
- Браво, Гончаров - мысленно похвалил он Лео, наткнувшись на очередной труп - держись, я уже рядом.
Внезапно выстрелы смолкли. Это был дурной знак. Владимир прибавил шаг и  нагнал их у дальнего выхода из парка. Трое, оставшихся в живых, грубо тащили раненного Лео к своей коляске. Раевский открыл огонь не раздумывая. Повезло только возничему, которого унесла испуганная выстрелами лошадь.
Владимир склонился над брошенным на землю Лео.
- Ты жив, Гончаров?
- Кажется, да.
- Похоже, что ты, действительно, бессмертен - произнёс Раевский, помогая ему подняться.
- Где Софи? - заволновался раненый - Как ты мог её оставить?!
В этот момент, к ним, на крупной рыси, подкатил извозчик, в спину которого упирался наган Софии Николаевны.
- А, вот и она - ответил Владимир, опуская свой револьвер.
Он легко подхватил Лео и, вместе с ним, запрыгнул в коляску.
- Гони! - приказала Софи, подтолкнув стволом извозчика в спину.
Возничий взгрел лошадь и, внезапно завалился на бок, от выстрела, прогремевшего им вдогон. Раевский спешно перехватил вожжи.
- Куда править?
- Прямо, до конца улицы - ответил Лео, теряя сознание.
Коляска резво понеслась по затихшему городу.
Всё удалось и все были живы, но каждый из них, ещё боялся в это поверить.





34




Старая скотобойня, на окраине города, теперь пустовала. Скупавшийся у населения скот, за годы войны, был, уже, весь перебит и переварен желудками пятнадцатимилионной российской армии. Единственным животным, находившимся здесь этим вечером, был рыжий жеребец, запряжённый в добротную повозку, снаряженную для дальней дороги. Хозяин коня, крепкий бородатый сибиряк  лет пятидесяти, покуривая самосад, терпеливо дожидался каких то “питерцев”, порученных его заботам епископом Тобольским.
Они появились стремительно. Раевский осадил распаренную кобылу и спрыгнул с коляски.
- Здравствуйте, уважаемый - торопливо поприветствовал он ожидавшего их человека - Как Вас величать?
- Полушкин я, Иван Власыч.
- С нами раненный, Власыч, где его можно перевязать?
- Разве что в кабинете управляющего, но он заперт, должно быть.
- Веди.
  Раевский быстро решил проблему, для него не существовало закрытых дверей.
  Лео был в сознании, его раздели до пояса и уложили на стол. Нашли два огарка свечи. Робкие трепещущие огоньки растворили вязкую холодную темноту, причудливо оттеняя склонившиеся над ним лица. Эта картина оживила в душе Лео застарелый страх, гнездившийся, где то в глубине сознания. Он разомкнул бескровные губы и тихо произнёс
- Если вы решите, что я умер, не хороните меня, пока не увидите признаков разложения.
По их спинам побежали холодные мерзкие мурашки. У Софии Николаевны из глаз покатились слёзы. Понадобилось некоторое время, чтобы успокоиться и осмотреть рану.
- Повезло - облегчённо вздохнула она - рана сквозная. Пуля сломала ребро и ушла через бок.
 Власыч оказался толковым мужиком, он принёс с повозки баул и достал из него перевязочный материал, там же было всё не обходимое для дезинфекции.
- Спасибо - обрадовалась Софи - что бы мы без Вас делали?
- Владыке скажи спасибо, милая - это он упредил меня, что может понадобиться.
София Николаевна привычно взялась за дело. За время службы в лазарете, её глаза  видели много человеческой плоти, до тошноты много. Они снились ей по ночам, рваные, обожжённые, искалеченные, но это было особенное тело. Она, тоже видела его во снах и это были другие сны, желанные и волнующие.
Много времени ей не понадобилось, тем более, что его не было. Как только перевязка была закончена, Лео заторопился в дорогу.
- Пора уходить, к рассвету нам нужно быть далеко отсюда.
Все это понимали. Тобольский Ревком, как раненный зверь, метался по городу в поисках ускользнувшей из лап добычи. Кровь павших товарищей взывала к отмщению. На дорогах из города, встали кордоны. Больницы и лазареты были вывернуты на изнанку. Частные врачи, аптекари, извозчики, несознательный элемент, просеяны через сито благонадёжности, но время было упущено. Добыча, уже выскочила из западни.

Между тем, беглецы углубились в лес. Апрельская лунная ночь была светла и прохладна. Лёгкий верховой ветер покачивал вершины сосен и, только шлёпанье копыт по раскисшей дороге нарушало таёжную тишину. Лео, накрытый овчинным тулупом, лежал на повозке. Позади, на некотором удалении, ехали Раевские в коляске погибшего извозчика. Они составляли арьергард на случай погони. Софии Николаевне нездоровилось. Стремительные события двух предшествующих дней не прошли бесследно.
- Кажется, вырвались - произнёс Владимир.
 Оглянувшись, он посмотрел на притихшую Софию Николаевну. Ей не хотелось сейчас говорить. Владимир не настаивал.
- Жаль, только, что не успел попрощаться с этим Иудой ... Соловьёвым - тихо выразил он своё сожаление.
- Лео, тоже думал о своём. Его волновало, вновь внезапное появление Софии Николаевны в его жизни.
- Это ж надо такому случиться, забраться в Сибирь, чтобы именно здесь, снова столкнуться с ней? Насмешка судьбы или божий промысел? Господи, зачем ты мучаешь меня?
Мысли перебивал успокоительный голос Власыча. Попыхивая самокруткой, он правил лошадью и неторопливо беседовал сам с собой.
- Я же, Лёня, с измальства при плотницком деле состою. Сколько этими, вот руками изб поставлено, счёту нет. А, какая изба без добротного стола, да без лавки? Тоже ж без меня никуды - он обдал Лео облаком ароматного дыма и вздохнул - тока, нынче всё не то. Ныне, тока гробы в почёте. Время такое приспело, худое. Вона, и тебя в домовину уложить норовили - Что верно, то верно - мысленно согласился Лео - гробовщиков мы сегодня работой обеспечили.
Они ехали всю ночь, изредка делая остановки, давая отдых лошадям. С рассветом свернули с дороги вглубь леса, решено было сделать привал. Обслужили лошадей, поели. Тишина и красота весеннего леса навевали ощущение счастья, мимолётного, иллюзорного, пугливого, готового вспорхнуть и исчезнуть, как испуганная куропатка. Нарубили лапника, накрыли его попоной и расположились на душистой перине. Лео, отоспавшийся за ночь в повозке, уступил своё место Софии Николаевне. Сам же расположился по соседству, в распряжённой коляске, и занялся чисткой наганов.
- Лео - тихо окликнула она его - спасибо тебе.
- Спите, Софи, набирайтесь сил.
Но ей не давал покоя вполне понятный вопрос
- Как это случилось?
Ответ мог лишить сна.
- Спите, Софи - повторился он - у нас будет, ещё время поговорить.
Только сейчас он заметил на её щеке кровоподтёк.
- Значит, всё-таки били, сволочи - догадался он – ну, туда им и дорога.




35




«Острожное» -  глухое селение на берегу реки. Здесь, в доме местного священника, отца Никодима, Анастасия обрела приют. Батюшка, разменявший уже седьмой десяток, имел обличие благообразное, соответственно сану. Матушка Устинья, не в пример мужу, была суха и костлява, немного ворчлива, но без вредности. Дети их давно отделились и жили своим хозяйством.
Приняли девушку радушно, отвели уютную горенку с зеркалом, комодом и перинной постелью, на которой, уже давно, спал только дымчатый кот.
- Вот, Аннушка, располагайся. Ежели какая надобность, не стесняйся, отказу не будет.
Этой ночью хозяева уснули не сразу, гадали, что за птица залетела к ним от самого владыки Тобольского.
- Чудное дело, Устинья - прошептал отец Никодим - уж не тронулся ли я умом?
- Что ты, батюшка?
- А, то и есть, матушка. Обличье её, уж больно знакомо. Никак в толк  не возьму, откуда.
Наступивший день, неожиданно прояснил загадку. Этому поспособствовала фотография царской семьи, стоявшая в рамочке на массивном дубовом комоде. Такую карточку, как символ верноподданичества, было принято иметь во многих зажиточных домах.
В тот день, вернувшийся со двора, отец Никодим, застал Анастасию, безмолвно застывшую с фотографией в руках и глазами полными слёз. Девушка заметила его не сразу, спохватившись, она закрыла лицо руками, как бы скрывая свой облик, и поспешно укрылась в комнате. Священник внимательно обозрел фото, и ноги внезапно стали ватными. Оглушённый догадкой, он медленно опустился на стул и перекрестился.
- Что с тобой, батюшка? – обеспокоилась, появившаяся следом, Устинья.
Священник, молча, ткнул пальцем в изображение. Матушка вскрикнула, прикрыв рот суховатой ладонью, и осела.
- Спрячь-ка эту картинку подальше - обрёл дар речи отец Никодим - и, смотри у меня, молчок.
Этой ночью они снова не спали. Устинья, ворочаясь в постели, мешала уснуть.
- Да, спи ты уже, окаянная.
- Как же, уснёшь тута, ведь её ищут поди. А, что, ежели ещё кто-то признает?
Со двора донёсся лай пса. Матушка обмерла.
- Несёт кого-то нелёгкая.
Накинув тулуп поверх исподников, отец Никодим вышел к воротам.
- Кто там?
- Гости к тебе, батюшка - донеслось в ответ.
- Добрые люди по ночам дома сидят - проворчал священник, но засов отворил.
- Извиняй, батюшка, за беспокойство, - произнёс Власыч - владыка Гермоген меня к тебе снарядил, людей доставить.
Отец Никодим вздрогнул. После дочери царя можно было ожидать кого угодно.
Анастасии, тоже не спалось. На шум со двора она выглянула в окно, и её сердце чуть не выпрыгнуло от радости и беспокойства. С повозки тяжело поднялся ОН, самый желанный для неё человек. Девушка никогда ещё так быстро не одевалась. Не помня себя, она выскочила на улицу и, в порыве неудержимой радости, прильнула к его груди. Лео стиснул зубы, чтобы не застонать от боли. Раевские удивлённо переглянулись. Странно, но после всего пережитого, они ещё не утратили способности удивляться.
За кратким ритуалом знакомства последовал лёгкий ужин. Пока матушка суетилась у стола, Лео перевязали.
- Для долгих бесед час уже поздний - произнёс священник - поэтому спрошу напрямик. Надолго пожаловали?
- Не более того, чем понадобится времени, чтобы поправился наш товарищ – ответил Владимир.
- Значит надолго - подумал батюшка.
- Тогда, вот что, на заимке вас поселю. Провизией, на первое время обеспечу, а далее, как Бог положит. С утра и тронемся.
С первыми петухами они были уже в пути. Анастасия, на отрез отказавшаяся расставаться с Лео, ехала на его подводе. Она с интересом смотрела на дикий, почти девственный лес, проплывавший перед глазами, такой непохожий на ухоженные  дворцовые парки из её недавнего прошлого. Впрочем, всё, что ей довелось увидеть за последний месяц, тяжело вписывалось в рамки прежних представлений о жизни. Места, события, люди, бескрайние просторы её бывших владений, поражали своим многообразием, колоритной самобытностью и холодной отчуждённостью, отторгающей её от себя, как нечто враждебное,чужеродное.
Лео, с интересом наблюдал за девушкой, познающий новый для себя мир.
- Сколько ей сейчас лет? 15? Нет, должно быть, 16 или 17. Почему эта девочка так привязалась ко мне? Как бездомный котёнок, ищущий тепла на груди у того, кто протянет к нему руки. Возможно, в этой аллегории и заключён ответ. Просто я и есть тот, кто согрел её, когда ей было холодно и одиноко. А, может быть она влюблена? Нет, вздор, лесть самолюбию.
Девушка, словно услышав его мысли, положила свою ладонь ему на руку.
- Идиот - продолжил он размышления - достаточно взглянуть ей в глаза, чтобы всё понять. Но разве я могу ответить ей взаимностью, если  закрывая глаза, вижу перед собой Софи? Кроме того, она ещё совсем ребёнок.
Вскоре впереди показалась заимка, вписанная в живописную лесную поляну. На встречу, с заливистым лаем, выскочил лохматый молодой кабель и резво запрыгал возле повозок. Привлечённый лаем, на крыльце появился пасечник и, по совместительству, сторож заимки, худосочный, но жилистый человек, лет пятидесяти. Накидывая на ходу тулуп, он бросился открывать воротину из жердей.
- Здравствуй, Матвей - на ходу поприветствовал его Никодим - вот, принимай гостей.
- Милости просим, завсегда рады. Будет с кем в Пасху разговеться.
Небольшая заимка, как скромно выразился батюшка, представляла из себя вполне приличный хутор с просторным домом, баней и пасекой.
- Хоромы, конечно не царские, но места всем хватит - поскромничал батюшка и, тут же досадливо осёкся - какого лешего, я про царские-то ляпнул, лупень старый?

Через два дня соборные колокола храмов зазвучали пасхальным благовестом. Крестный ход в Тобольске собрал множество прихожан. Со стен городского кремля был хорошо виден губернаторский дом. Епископ Гермоген, возглавлявший шествие, подошёл к краю стены и, высоко подняв крест, благословил прильнувших к окнам пленников.
В этот же день епископ Тобольский, Гермоген, был арестован. В ночь с 15 на 16 июля его выведут на палубу судна «Ока» и привяжут к пароходному колесу, которое за тем приведут в движение. 3 июля, крестьяне с. Усольского, обнаружат изувеченное тело Владыки на берегу. Он будет похоронен там же, на месте обретения.

«Я от них пощады не жду, они убьют меня, мало того, они будут мучить меня. Я готов, готов хоть сейчас. Я не за себя боюсь, не о себе скорблю, боюсь за жителей – что они сделают с ними?».
 Священномученик Гермоген, епископ Тобольский и Сибирский.

Весть об этих событиях, мрачным эхом разнеслась по губернии, повергнув в уныние церковные приходы. Донеслась она и до заимки, всколыхнув негодованием души её обитателей.
 Следует сказать, что их вынужденное совместное проживание было далеко не безоблачным. Родовитые дворяне, оказавшиеся без прислуги, вынуждены были перейти на самообслуживание. Роль наставника выпала Матвею. Первый этап - стирка белья, мытьё дома и посуды, потом самое сложное - кухонная стряпня. Отсутствие элементарных навыков в этих вопросах, вызывала у наставника глубокое недоумение, переходящее в беззлобную брань. Не смотря на это, ему нравилась возня с “бестолковыми бабами”, постепенно переходящая во взаимную душевную привязанность. Вскоре, он уже мог поручить им первое самостоятельное дело, приготовить куриный суп. Добытчиком птицы назначили Раевского. Трудно было удержаться от смеха, наблюдая за тем, как Владимир отлавливал добычу. Переполошив весь курятник, он всё же справился с заданием. Обвалявшись, с головы до ног в пухе и перьях, он победно протянул жене насмерть перепуганную курицу.
- Вы же не собираетесь варить её живьём? - поинтересовался наставник, подавая ему топор.
Владимир, как то странно посмотрел на Матвея, но орудие принял.
- Давай, смелей - кивнул наставник на обрезок бревна.
Раевский уложил птицу на плаху и, помедлив, сделал замах. Женщины зажмурились, но ничего не произошло. Топор опустился без вреда для птицы.
- Заробел никак? - усмехнулся Матвей - давай, Володя, поспешай, а не то без обеда останемся.
- Сейчас, сейчас - собрался с духом Раевский, но две следующих попытки повторили первую.
Курица, всё ещё была жива. Не виданное дело, боевой офицер, одним ударом шашки разваливающий человека до седла, не в состоянии зарубить беспомощную курицу. София Николаевна, с удивлением и с нежным восторгом, уставилась на мужа.
- Господи, Владимир, ты не можешь убить курицу?! Я тебя обожаю!
Героический Раевский отбросил топор и порывисто направился в дом за своим наганом.
- Я сейчас её пристрелю! - вспыльчиво заявил он на ходу. 
Общий смех был ему ответом.

Помимо бытовых трудностей, в маленьком коллективе лесной заимки, существовала и другая проблема, накладывавшая тень на безмятежность и искренность их отношений, и вытекающая из причудливого переплетения их судеб. Прежде всего, проблема неразделённых чувств, одна на всех и у каждого своя. Виновником смятения душ, сам того не желая, являлся Лео, появление же в их компании Анастасии добавило и усилило интригу. С момента его ошеломительного возрождения, возникла и насущная острая необходимость объясниться. При первой же  возможности, когда Матвей отправился в лес, разговор состоялся. Естественно, что в первую очередь, от Лео ждали объяснения мистификации с воскрешением.
- Вы уверены, что готовы это услышать? - мрачно спросил он.
- Тогда слушайте.
Лицо Лео стало матовым, глаза помертвели.
- Впервые, этот странный недуг я ощутил в австрийском плену - произнёс он глухим безжизненным голосом.
Потом, он говорил, что чувствует человек, выживший назло всем чертям, чтобы увидеть свою любимую под венцом с лучшим другом. О диком животном ужасе овладевающим погребённого заживо, о безысходности и опустошении захлёстывающими душу, когда теряешь всё, что тебе дорого в этой жизни. Постепенно, его голос становился всё жёстче и злее. Он видел, расширенные от боли и ужаса, глаза Софи, но уже не мог остановиться. Это была его месть ей, за то, что не дождалась, за то, что поверила в его смерть. Единственная месть, которую он мог себе позволить. Но в следующую минуту он уже сожалел об этом. София Николаевна, бледная, как фаянсовая статуя, впала в состояние ступора. Несколько минут она сидела без движения, устремив застывший взгляд в одну точку, по щекам струились ручейки слёз. Потом, её грудь содрогнулась от нервных спазмов и ручейки превратились в реки. Анастасия же, при этом, лишилась чувств.
- Довольно, Гончаров - прервал разговор Раевский - ещё не много и они лишаться рассудка.
Он тоже был впечатлён рассказом, но старался не проявлять эмоций.
Лео тяжело поднялся из-за стола и глухо произнёс
- Надеюсь, я удовлетворил ваше любопытство.
Он снова, ненадолго, ощутил себя мертвецом.
В этот день они больше ни о чём не говорили.
Откровение Лео глубоко взволновало Софию Николаевну, обострив в ней чувство вины и сострадания - прямая дорога к возрождению любви. Осознание этого пугало её и рождало новое чувство вины, но уже перед своим мужем, который был ей бесконечно дорог, но не имел полной власти над её сердцем.
Владимир, конечно же, не был слеп и, не смотря на благодарность, испытываемую им за спасение, с каждым днём всё более тяготился обществом Лео. Раненный возмутитель спокойствия, притягивая к себе внимание и заботу Софии Николаевны, вызывал внутреннее напряжение в душе Владимира и тихую, сдержанную ревность юной Анастасии. История её появления, была менее мистической, но не менее загадочной. Продолжая начатый разговор, на следующий день, Раевские рассказали о цели своего прибытия в Тобольск, вызвав оживлённый интерес девушки. Упоминание о бабушке Анастасии, Марии Фёдоровне, дали робкую надежду на то, что не всё ещё потеряно. В свою очередь и ей пришлось исповедаться перед ними. Девушка рассказала им и историю своей встречи с “чёрным монахом”.
- Почему Вы так его называете? - спросила София Николаевна.
- Это имя ему дали немцы, когда он создал и возглавил отряд сопротивления оккупации - пояснила Анастасия - и оно быстро прижилось в народе.
Другой вопрос интересовал всех.
- Кто же там, в губернаторском доме, вместо Вас? - выразил общий интерес Раевский.
- Я сама хотела бы это знать - печально произнесла девушка - мне стыдно признаться, но иногда я её ... - девушка замолчала, опасаясь сказать дерзость.
Через паузу она продолжила
- Я понимаю, что это не правильно, но иногда мне кажется, что она украла у меня семью. Несколько дней назад я увидела её в окне и мне показалось, что я сошла с ума.
Мало по малу, объяснение состоялось, туман над прошлым рассеялся, чего нельзя было сказать о будущем. Решено было ждать, затаиться на время, пока не утихнут страсти в Тобольске, а Лео снова не вернётся в строй.
Между тем, он продолжал оставаться центром притяжения женского внимания, в силу своего особого положения, вызванного ранением, и не только. Постепенно, оно стало приобретать черты тихого соперничества за доступ к его телу, в котором довольно быстро победила молодость. На утро, когда София Николаевна собралась сделать Лео очередную перевязку, Анастасия неожиданно преградила ей дорогу к раненному.
- Извините, София Николаевна - обратилась она к ней, твёрдо взглянув в глаза - позвольте мне самой позаботиться о Леониде Георгиевиче, а у Вас есть, кому уделить внимание.
Не дожидаясь ответа, она взяла из её рук поднос с медикаментами.
- Благодарю Вас - мило улыбнулась девушка, перехватив пальму первенства, и направилась к пациенту.
Лео сидел на кровати и в распахнутое окно наблюдал, как Раевский колет дрова. Жёсткое выражение лица, нервные порывистые движения, мощный удар. Он, с сокрушительной монотонностью железного дровосека, вонзал топор в поленья, в свою ревность, в свой страх потерять Софи.
Осторожный стук в дверь отвлёк Лео от созерцания.
- Да, да, войдите.
 Анастасия вошла и осенила его сияющим взглядом.
- Сегодня я буду Вашим лекарем, Леонид Георгиевич. Вы не против?
- Я буду только счастлив - улыбнулся Лео.
Во время перевязки он продолжал смотреть в окно, действие за которым не прекращалось, более того, развивалось. К Раевскому вышла София Николаевна и вынесла ему воды в ковшике. Жёсткое выражение лица Владимира стало мягче, он напился и выплеснул остатки воды себе в лицо. Жена подала ему полотенце. Владимир улыбнулся и привлек её к себе. Лео отвёл взгляд.
- Вы ещё любите её? - неожиданно спросила Анастасия.
Лео ответил не сразу.
- К сожалению, да - не смог солгать он.
У девушки задрожали руки. Она села рядом с ним. С минуту они молчали.
- Отвезите меня в Тобольск - прервала паузу Анастасия.
- Зачем?
- Я хочу быть с ними. Я хочу быть со своей семьёй.
Лео взял её за руку и убеждённо возразил.
- Это исключено.
- Почему? Разве я прошу невозможного? Они, сейчас, очень нужны мне. И я им очень нужна - с надрывом заговорила девушка и уткнулась лицом ему в грудь.
Лео осторожно провёл рукой по её волосам, он понимал, что сделал ей больно. В такие минуты всегда вспоминают о близких.
- Нужно потерпеть, Настенька, теперь всем не легко - как можно мягче произнёс он - Ваших близких сейчас утешает мысль, что Вы находитесь на свободе, а не под арестом. Не стоит лишать их последнего утешения.
Девушка тихо заплакала, и Лео снова попытался её утешить.
- Вы ещё будете счастливы и ещё узнаете, что такое настоящая любовь.
Анастасия медленно подняла голову и откровенно взглянула ему в глаза.
- Я уже знаю - тихо, как выдох, прозвучал её голос.
Ответ, в сочетании с взглядом, был равносилен признанию в любви.
Лео не имел права давать надежду и поспешил сменить тему.
- Меня будут сегодня перевязывать?
- Будут - со вздохом ответила она.

Этой ночью Лео долго не мог уснуть, в сотый раз, копаясь в своих мыслях и чувствах. Наконец, осознав бесплодность своих усилий, он поднялся и вышел на свежий воздух. Присев на ступеньку крыльца, закурил. Ясная майская ночь была тиха и безмятежна. Дворовый кабель Яшка, лежавший у крыльца, нехотя поднялся, зевнул и подошёл к нему. Умные безгрешные глаза собаки сочувственно взглянули на человека.
- Ну, что, брат - тихо произнёс Лео - и тебе не спится? Может ты знаешь, как мне быть дальше?
Яшка встряхнул головой и уткнулся носом ему в колено. Лео благодарно потрепал его по холке.
Есть мнение, что животные знают о людях больше, чем принято считать. В подтверждение этому, Яшка поднял голову и направился к окну Анастасии, всем видом призывая последовать за собой. Лео неуверенно подошёл и осторожно заглянул в окно. Неожиданная и трогательная картина открылась его глазам. На массивном подоконнике неподвижно сидела девушка, обняв руками подтянутые к груди колени. Тёмные распущенные волосы струились по оголённым рукам и бёдрам, мягко контрастируя в лунном свете с белизной сорочки. Необычность видения и трогательная изящность линий её тела, заставили Лео замереть и  затаить дыхание. В этот момент видение ожило и медленно подняло склонённую голову, на щеках блеснули дорожки слёз. Лео на мгновение окаменел, заворожённый магнетизмом ожившей картины в лунных тонах, но быстро очнулся и отпрянул от окна.
- Господи, как же глупо вышло! - выдохнул он, прижавшись к стене - Как, застигнутый врасплох,  паскудный мальчишка. Что же она теперь подумает? Как стыдно! Какая низость!
Вскоре приступ самобичевания иссяк, и нужно было возвращаться. Но снова пройти мимо этого окна он не решился и направился в обход, с другой стороны дома. Там его ждал ещё один сюрприз, звуки, доносившиеся из окна комнаты Раевских. Лео снова окаменел. Сладострастные стоны женщины, приглушённые, сдержанные, мгновенно заставили его забыть о терзаниях совести. Он прекрасно понимал природу их происхождения, как и то, что они исходили из уст Софи, любимой, желанной и недоступной. В висках натужно зашумела кровь, лунная ночь уже не казалась ему такой безмятежной.

На следующий день Лео поднялся поздно. Выходить в люди не хотелось. Встречаться с Раевскими было тяжело, с Анастасией - совестно. Но глупо избегать неизбежного.
Анастасия в горнице была одна, занималась самоваром. Лео поздоровался бесцветным тоном и, пряча глаза, попытался объясниться.
- Анастасия Николаевна, я прошу меня извинить за ..., дело в том .... , мне показалось ..., я просто хотел убедиться...
- Леонид Георгиевич - перебила его девушка, с едва уловимым лукавством - не стоит об этом, я не собираюсь Вас ни в чём упрекать.
- Спасибо за понимание – облегчённо выдохнул Лео.
После полудня вернулся Матвей, проводивший теперь большую часть времени в деревне, где, с успехом, налаживал личную жизнь. Он привёз продукты и новость о том, что царская семья вывезена из Тобольска в неизвестном направлении. Это известие повергло в уныние Анастасию и стало поводом для серьёзных размышлений. Владимир и Лео уединились для разговора.
- Что думаешь по этому поводу? - спросил Раевский.
- Ничего хорошего, думаю, их не к тёще на блины повезли.
- Ты думаешь, что они осмелятся поднять руку…?
- А, что им помешает? Русский бунт, бессмысленный и беспощадный. Попробуй поспорить с “солнцем русской поэзии”. Бедная Анастасия, мне страшно даже подумать, что с ней будет.
- Кстати, о ней.
Владимир пристально посмотрел ему в глаза.
- Долго ты ещё будешь издеваться над девочкой?
- Ты это о чём?
- Не надо прикидываться, Гончаров. Только слепой не увидит, что она влюблена в тебя по уши. Великая княжна почитает за счастье стирать бинты и портянки гусарскому ротмистру. Чего ещё тут объяснять?
- Ни чего объяснять не нужно, и я ничего объяснять не собираюсь! - начал горячиться Лео.
- А-а, мы гордые - уязвился Раевский - Или, может быть, ты надеешься вернуть Софи?!
- Dum spiro spero (Пока дышу, надеюсь) - философски ответил Лео.
-Что?! - вцепился в него Раевский. Он был знаком с трудами Овидия.
- А ты не надеялся бы на моём месте?! 
Владимир разжал руки и отвернулся.
- Лео, я слишком многим обязан тебе и не хочу, чтобы мы стали врагами. Я прошу тебя, не становись между мной и Софи.
- Тебе не о чем беспокоиться, Владимир - глухо ответил Лео - вы обвенчаны и ни кто из нас не сможет через это переступить.
Некоторое время они молчали, после чего Лео прервал паузу.
- А, что? Может быть, действительно жениться на Анастасии? - произнёс он с наигранной бравадой - поселиться в каком ни будь райском уголке, наплодить потомков? Мог ли я мечтать о том, что в жилах моих детей будет бурлить царская кровь?
Кстати, Раевский, а почему ты, позволь узнать, до сих пор не позаботился о потомстве?
Владимир помрачнел и присел на ствол поваленной сосны.
- Софи уже была в положении - безрадостно произнёс он – Однажды, в наш дом вломились вооружённые люди, один из них грубо обошёлся с ней и она потеряла ребёнка.
- Извини - с искренним сочувствием произнёс Лео.
- Ладно, довольно об этом - сменил тему Раевский - нужно решать, что будем делать дальше. Тебе не кажется, что мы уже загостились?
- Да - согласился Лео - пора и честь знать. Что ты предлагаешь?
- Надеюсь, ты понимаешь, что сейчас наша общая забота, это безопасность Анастасии?
- Разумеется.
- Так, вот. Я предлагаю пробираться в Крым. Там её ждёт Мария Фёдоровна. Надеюсь, что ещё не поздно.
- А если поздно?
- Тогда поступим по ситуации.
- Допустим. Только денег у нас почти не осталось.
- Продадим коня и коляску, а мясо добудем на охоте.
- Хорошо - согласился Лео – пойдём, обрадуем дам.




36




На другой день, после решения «дачников» об отъезде с заимки, на окрестной дороге появился конный отряд в полсотни всадников. Впрочем, определение “отряд”, было малоприменимо к разношёрстной группе людей, на мужицких, не строевых конях. Во главе его, на лёгкой рессорной коляске, ехал предводитель, Иван Фомич Краюхин, разорившийся владелец медных рудников на Урале. Разменявший седьмой десяток лет, Иван Фомич был ещё достаточно крепок и суров, чтобы внушать страх и почтение окружающим. Мощная фигура и широкое грубоватое лицо, обрамлённое окладистой бородой, придавали его облику весомость и внушительность. Тут же, в коляске, возле ног Краюхина, лежал крупный волк, Лютый, взятый на охоте ещё щенком, преданный телохранитель и любимец хозяина. Но главный любимец атамана этой лесной вольницы, гарцевал рядом с коляской. Статный, сероглазый брюнет  Прохор, его старший сын, весельчак и пьяница. Полгода назад, он дезертировал из красной армии и вернулся домой, в родной Усть - Лабинск, с возом награбленного добра и двумя приятелями, конопатым Васькой и долговязым Тимохой. К тому времени, хозяйство отца окончательно пришло в упадок и, как то само собой, нашёлся не оригинальный, но эффективный способ поправить дела - налёты на состоятельные дома и золотые прииски. Добыча от грабежей оправдала ожидания и привлекла в их ряды новых приверженцев подобного способа существования. Благо, Сибирская земля никогда не испытывала недостатка в беглых каторжниках, дезертирах и прочих искателях лихой удачи. Собственно говоря, в поисках её они и оказались на дороге, ведущей в сторону Острожного.
Дорога уже изрядно утомила Краюхина, когда впереди показался спешно приближающийся всадник. Это был вестовой от высланного вперёд конного разъезда, на разведку деревни. Осадив коня перед коляской атамана, он доложил.
- Всё спокойно, Иван Фомич, ехай не сумлевайся.
- Не довольные есть? - хмуро спросил Краюхин.
- Откель им взяться? - ухмыльнулся гонец.
- Точно - поддержал его Прошка - а ежели и взбрыкнёт кто, укоротим, не впервой.
И развязно шибанул нагайкой по голенищу.
Краюхин скупо улыбнулся и спросил.
- Далеко ещё?
- Да нет,  вёрст с пяток будет.
- Погоняй живей, Трифон - поторопил атаман - надоело в бричке трястись.
- Будет сделано, Иван Фомич - с готовностью отозвался кучер и взбодрил коня вожжами.
Вскоре от дороги пошло ответвление, обозная колея, уходящая в лес.
- Прошка, разведай – распорядился атаман.
- Я мигом, батя - встрепенулся молодой Краюхин и, прихватив дружков, сорвался с места.

На заимке гостей не ждали, занимались подготовкой к отъезду. Владимир и Лео с утра ушли на охоту, оставив женщин на попечение Матвея. Последний же, отнёсся к оказанному ему доверию беспечно и, не дожидаясь их возвращения, укатил в деревню. Впервые женщины остались одни.
- София Николаевна, Вы не сожалеете о том, что нам приходиться уезжать отсюда? - осторожно поинтересовалась Анастасия.
- Да, немного.
- И я тоже. Здесь так тихо и спокойно, как в монастыре. А, там вокруг, грубые озлобленные люди. Я не знаю, как жить среди них. Я не умею жить с ними.
- Ничего, Анастасия Николаевна, мы уже многому научились, придётся научиться и этому.
- Как Вы думаете - снова спросила Анастасия - почему так происходит? Почему они ненавидят нас, мою семью?
- Это сложно объяснить. Дело в том, что в России далеко не все живут счастливо и в достатке, а ещё и война принесла много горя людям. И во всех своих бедах они винят тех, кто ими управлял. И, справедливости ради, следует признать, что они имеют на это право.
- Но, почему?! - вспыхнула Анастасия - Папа никогда ничего не делал во вред своим подданным и Отечеству!
- Да, это так, но как оказалось, людей легко убедить в обратном. А новая власть умеет находить аргументы. Мы с Владимиром наслушались их речей по дороге из Петрограда.
Постепенно их разговор переключился на мужчин. В этом они не оригинальнее последних.
- София Николаевна, можно Вас спросить?
- Да, конечно.
- Вы счастливы с Владимиром Сергеевичем?
София Николаевна, замешивавшая тесто, прервала своё занятие.
- Да, разумеется - ответила она после не долгой паузы - насколько это возможно в нашем положении.
- А, как же Леонид Георгиевич? Вы больше не любите его?
София Николаевна присела на лавку и серьёзно посмотрела в глаза собеседнице.
- Видите ли, Анастасия Николаевна, так получилось, что в моей жизни есть двое мужчин, которые мне бесконечно дороги. Судьба, причудливым образом связала наши жизни в тугой запутанный узел и никто из нас не знает, как его развязать. Каждый тянет в свою сторону, затягивая его ещё сильнее.
Её голос дрогнул.
- Иногда мне кажется, что он затягивается у меня на шее.
- И всё-таки, вы счастливая женщина - прервав возникшую паузу, произнесла Анастасия - Вас любят двое таких мужчин. Многие могут только мечтать об этом.
- Вы имеете ввиду себя?
- К сожалению - ответила девушка - в том числе.
- Я думаю, что у Вас ещё всё впереди.
- Вы просто хотите меня успокоить.
- Нет, я уверена в этом. У Лео чуткое сердце и, рано или поздно, оно отзовётся на Ваши чувства.
- А, как же Вы? Неужели Вы его отпустите?
София Николаевна зачерпнула ковшиком воды из кадушки, напилась и подошла к окну.
- Я трижды хоронила его - грустно произнесла она - но он всегда возвращался. Последний раз он вернулся в тот момент, когда я стояла под венцом рядом с Владимиром. Теперь я утратила право на его любовь.
София Николаевна хотела сказать, что-то ещё, но увидела из окна трёх всадников.
- К нам кто то скачет - обеспокоенно сообщила она - Анастасия Николаевна, удалитесь пожалуйста в свою комнату и запритесь.
- Вы думаете, этих людей стоит опасаться?
- Не знаю, но осторожность не помешает.

Они спешились во дворе и, громыхая сапогами, ввалились в дом.
- День добрый, хозяйка - поздоровался Прохор, с интересом оглядев напряжённо застывшую женщину – Гостей принимаете?
- Я не хозяйка, я сама здесь в гостях  – пояснила София Николаевна.
- Да, а кто же хозяин будет?
- Матвей Иванович.
- Ну и, где же он?
- Отлучился ненадолго – неопределённо ответила София Николаевна.
- Вот, ведь невезуха - наигранно  расстроился Прохор - придётся подождать.
Во время этого диалога, остальные осматривали дом. 
- Что вам нужно? - спросила  София Николаевна.
 Прохор не спеша прошёлся по горнице, похлопывая нагайкой по голенищу.
-  Да вот, хотим на постой попроситься. Не откажете?
- Это исключено.
- Что ,что? – переспросил Краюхин.
- В доме нет свободных комнат – уточнила она.
- А, здесь кто? – включился в разговор долговязый Тимоха, подергавшись в  дверь Анастасии.
- Это вас не касается. Вам лучше уйти! Здесь, кроме хозяина, живут ещё двое мужчин и они скоро вернуться.
Прохор подошёл вплотную к Софии Николаевне и посмотрел ей в глаза, тяжело, не мигая.
- Когда нам уйти я решу сам – угрожающее произнёс он и, неожиданно, ухмыльнулся – Ты, хозяйка, не беспокойся, собери-ка лучше на стол, будем знакомиться.
Ей пришлось подчиниться, тем более, что бутыль Матвеевского самогона они уже нашли. «Гости»  захмелели быстро и, распутная душа Прошки настойчиво потребовала женского внимания. Он поднялся из-за стола и направился на кухню, где София Николаевна продолжила заниматься тестом. Облокотившись о печь, он с минуту наблюдал за ней. Его сальный взгляд, пополз по её телу, как мерзкий паук.
- Хозяюшка – подал голос Краюхин, с притворным хмельным благодушием – просим за стол, не хорошо гостей бросать.
- Извините, мне не когда – сухо ответила женщина.
- Дела подождут, а вот гости ждать не могут – продолжил настаивать Прошка.
- Напрасно теряете время – наивно возразила она.
В этих местах светский ангажемент был не принят, Краюхин грубо схватил её за руку и потащил к столу.
- Садись с нами, хозяйка – толкнул он её на лавку – выпей за знакомство. Тебя, как звать то?
София Николаевна проигнорировала вопрос и, сделала ещё одну попытку призвать их к порядку.
- Послушайте, с минуты на минуту должен вернуться мой муж со своими друзьями и им это не понравиться.
- А мы и не девки, чтобы мужикам угождать – хохотнул краснощёкий Васька.
- Вам лучше уйти! – настойчиво повторила София Николаевна.
- Гонишь, значит? – поскучнел Прошка.
- Слышь, Тимоха, гонят нас? Не ко двору пришлись, рожами не вышли.
Тимоха закинул в рот щепотку квашеной капусты и, облизав пальцы, согласился.
- Да, все бабы едины, вот тока это и понимают.
Он потряс над столом костистым кулаком.
- Стервы они все, Прошка, не сумлевайся.
София Николаевна резко поднялась и вышла из-за стола.
- Не медленно убирайтесь вон! – потребовала она, с трудом сдерживая негодование.
С лица Прошки мгновенно исчезли остатки благодушия.
- Васька, побудь-ка покуда во дворе, на всякий случай – шепнул он дружку, поднимаясь из-за стола.
Нацепив на рожу кривую ухмылку, он приблизился к Софии Николаевне, его плотоядный взгляд не оставлял сомнений.
- Ну, что, хозяйка, обнимемся что ли, на прощание?
У Софи похолодело внутри.
- Не смейте! Вы с ума сошли?!
Краюхин легко преодолел сопротивление и плотно прижал её к стене.
Она вскрикнула и отвернула лицо, уклоняясь от прикосновения похотливых губ. В этот момент распахнулась дверь запертой комнаты,  и Анастасия, дикой кошкой, бросилась на Краюхина.
- Не смейте! Не смейте этого делать!!! – кричала она, вцепившись в его рубаху.
Прошка, на мгновение, опешил, потом отмахнулся от неё, как от назойливой мухи. Девушка не удержалась на ногах.
- Тимоха, глянь-ка какой подарок для тебя – крикнул Краюхин - займись девкой.
София Николаевна, воспользовавшись моментом, влепила ему пощёчину. Прошка в долгу не остался, ответил тем же. У Софи потемнело в глазах. Он легко подхватил обмякшее тело и кинул его на кровать в ближайшей комнате. Женщина пришла в себя от рывка и треска рвущейся ткани. Её охватил ужас. Чужие, грубые руки хозяйничали на её теле, и эта жуткая, тошнотворная вонь изо рта. Она вцепилась ногтями в потную морду, и получила сокрушительный удар в живот. Мгновенно перехватило дыхание, задыхаясь, она судорожно глотала воздух, стыдливо прикрываясь подушкой. Отчаянье, от кошмарной неизбежности, усиливалось звуками борьбы, доносящимися из соседней комнаты, и отчаянными  криками Анастасии. Краюхин уже оголился и пошёл на абордаж. Он вырвал у неё подушку и ударил ещё раз. Голова женщины бессильно откинулась назад, ударившись затылком о, что-то твёрдое и холодное, это был револьвер. Краюхин, к несчастью для себя, выбрал для паскудства кровать Лео, всегда державшего под подушкой один из наганов. Два выстрела в упор глухо прозвучали в комнате, остановив Прошку Краюхина «на пороге» заветной цели. София Николаевна скинула с себя ненавистное тело, ей безумно хотелось разрядить в негодяя весь барабан, но нужно было спасать княжну. Она, пошатываясь, направилась в соседнюю комнату.
У Анастасии уже не было сил сопротивляться, пьяный бандит крепко держал её за горло, задирая подол платья другой рукой. Софи выстрелила не раздумывая и он завалился на пол. В сенях громыхнули сапоги, это Васька, привлечённый шумом, решил полюбопытствовать. Ему и в голову не могло придти, что его ждёт. А ждал его ствол револьвера, направленный прямо в лоб. Васька замер, соображая как быть. В холодных глазах женщины он прочитал себе смертный приговор.                - Не надо! – тихо попросил бандит, но, судя по глазам женщины, приговор остался в силе – Не надо! – умоляюще повторил он, чувствуя, как похолодело в груди.                - Брось винтовку! – приказала София Николаевна.                Дважды повторять не пришлось, следующий приказ – Убирайся! -  был выполнен ещё быстрее.               
       Когда затих удаляющийся звук копыт, София Николаевна обессилено опустилась на лавку. Из комнаты, пошатываясь, вышла Анастасия и села рядом. Потрясённая девушка уткнулась ей в плечо, и тихо заплакала. Потом её била нервная лихорадка, и неудержимый поток слёз, выплеснул наружу невыносимую горечь обиды, страха и боли. Софи налила в чашку немного водки и заставила её выпить. Это подействовало. Наспех заметав повреждённую одежду на себе и Анастасии, София Николаевна подошла к небольшому зеркалу, висевшему над умывальником. Левая щека горела, набухая отёком.
- Господи, ещё и это! – взволнованно произнесла она.
Тщательно умывшись, она снова взглянула в зеркало, наивно ожидая чуда, но ни чего не изменилось.
- Это катастрофа!
В этот момент, скрипнула входная дверь, в сенях снова послышались шаги. София Николаевна вскинула револьвер.
- Софи, дорогая, что случилось?!
Встревоженный Владимир, сбросил с плеча тяжёлый мешок и кинулся к ней. Ему понадобилось меньше мгновения, чтобы самому ответить на свой вопрос. Следом появился Лео, тоже с добычей. Осознание происшедшего, как удар молнии, воспламенило мозг. Он  бросился к Анастасии. Девушка, с разбитой губой, неподвижно сидела на лавке и отрешённо смотрела в одну точку. Истерика сменилась депрессией.  Ему нестерпимо захотелось крови.  Лео перевернул тело Тимохи на спину, насильник неожиданно застонал и разлепил глаза.
- Ты, кто такой?!– сдерживая ярость, спросил Лео.
Мутный взгляд бандита медленно сфокусировался на его лице и снова погас.
- Ты, кто такой?! – повторил он вопрос, встряхнув тело за ворот.
Издыхающий Тимоха, выдал порцию бессвязного  сквернословия. Стало ясно, что разговора не будет.
- Ну нет, так нет – мрачно произнёс Лео, и, с силой, надавил ему сапогом на горло.
Послышался хруст хрящей, и фонтан пенистой крови хлынул изо рта бандита.
Раевскому «повезло» меньше.
- Как жаль, что я не могу убить тебя ещё раз! –  тряс он безжизненное тело Прошки – Не думай, что ты ушёл от меня!! Я тебя и в аду достану!!!
В бессильной ярости, он метался по дому, круша всё, что попадалось под руку. Потом сел на скамью, и жутко завыл, обхватив голову руками.
Всех отрезвила София Николаевна.
- Их было трое – сообщила она – третий ускакал. Я слышала их разговор за столом. Они не одни, остальные их ждут в Острожном.
Лео не на шутку обеспокоился.
- Кто бы они ни были, нам нужно уходить. Причём, очень быстро.
Возражений не было.
Сборы не заняли много времени. Нищему собраться, только подпоясаться. Запрягли застоявшуюся лошадь, побросали в коляску еду и оружие, перекрестились и тронулись. Раевский, на трофейном коне, был в авангарде и опасения оправдались. Вскоре, он подал сигнал «опасность». Лео больно стегнул коня, сворачивая с дороги. Времени едва хватило углубиться в лес.
- Уходите дальше! – подлетев к ним, замахал рукой Владимир.
Лео спрыгнул с повозки и потянул заупрямившегося коня под уздцы. Послышался нарастающий гул скачки, Лео зажал ноздри лошади, чтобы не всхрапнула. Мгновение, и гул стал удаляться. Женщины, облегчённо вздохнув, перекрестились.
Спустя минуту появился Раевский и сообщил.
- Сброд на лошадях, с эскадрон наберётся. Надо спешить, скоро начнут искать.
Они снова выехали на дорогу и помчались вперёд со скоростью, на которую были способны лошади.





37





Старая заимка, ещё не знала такого вторжения. Тишина, стремительно наполнилась, топотом, криками, храпом коней. Первый выстрел оборвал истошный лай Яшки. Несколько человек, обыскав дом, вышли на крыльцо и, избегая смотреть в глаза атаману, стянули с голов картузы. Краюхин всё понял. Он, молча, покинул коляску, и тяжело шагая, зашёл в дом.
Прошка валялся на полу с оголённым задом. Атаман сгрёб, широкой ладонью, с головы шапку и перекрестился.
- Что же ты натворил, паскудник! – скорбно вздохнув, произнёс Краюхин –  Видишь, как оно обернулось?
Он склонился над сыном и подтянул на нём порты, перевалил тело на спину и закрыл ему глаза.
- Сказывал я тебе, не блуди! Всё же зло от баб! – с горечью произнёс Краюхин – Ну, да ладно, чего уж теперь.
С грубоватой отцовской нежностью, он погладил Прошку по голове, его глаза увлажнились.
- Ничего, сынок, кто из нас не грешен?
Краюхин отёр глаза и вышел. Галдящая орда у крыльца, при его появлении, замерла.
- Прошку отвезти в Острожное,там отпевать будем. Усадьбу спалить! – тембр его голоса наливался свинцовой тяжестью – И найдите мне их!! Всех найдите !!! – уже кричал атаман, опустошая обойму маузера под ноги впереди стоявшим. Толпа мгновенно рассыпалась по сёдлам и по окрестности.

Хозяин заимки, отец Никодим, пил чай. Он ещё не знал о последних событиях, но на душе было не спокойно, да и матушка подливала масла в огонь.
- Ну, ни как у меня не идёт из ума эта компания, когда уж они нагостятся у нас? Пора бы и честь знать.
- Не гневи бога, Матрёна – осадил её батюшка – сколь надо, столь и будут. Не нашего ума это дело.
- Боязно мне? – не унималась матушка – владыку, вон в узилище заперли, не ровён час и за нами прикопытят.
- Ишь, куды хватила. Мы с тобой владыке не ровня. Он у Господа нашего на особом счету, его слово по всей Сибири слышно. А с нас какой спрос? Мы люди малые, букашки насекомые.
В опровержение его слов, со стороны улицы послышался отчётливый гул множества копыт. У матушки обмерло сердце. Спустя минуту раздался требовательный стук в ворота. Отец Никодим,  с досадой поставил чашку, и нехотя поднялся из-за стола. Торопливо перекрестившись у иконы, поспешил на двор.
Пришла беда – открывай ворота. Народ зря пословиц придумывать не станет. Это был тот самый случай. Дворовое пространство мгновенно заполнилось конно – людской массой. Грубыми тычками в спину, священника подтолкнули к коляске атамана. Краюхин был хмур и не расположен к церемониям.
- Твоя заимка, в пяти верстах отсюда? – спросил он, без предисловий.
Батюшка ощутил сердцебиение, в голове мелькнула досадная мысль.
- Недаром, выходит, Матрёна раскудахталась, как в воду глядела.
- Отвечай! – грубо поторопили его толчком в спину.
- Имеется таковая, а вам, что за интерес?
- А интерес у меня один, батюшка – взгляд и голос атамана налились свинцом – я желаю знать, кого ты там у себя пригрел и, где их схоронил сейчас?
- Погодь, мил человек – выразил недоумение священник – в толк не возьму, о чём речь?
- Обыщите усадьбу! – приказал атаман своим спутникам.
И, судя по проявленному энтузиазму, это было их любимым занятием.
Первым делом, выволокли из дома перепуганную Матрёну и приставили ей ствол к затылку.
- Ну, так как, разговор будет? – снова спросил Краюхин.
Стало понятно, что отмолчаться не получится.
- О чём говорить, ежели сказать нечего?- начал святой отец – Люди они приезжие, из Тобольска сказывали. Попросились пожить, хорошо заплатили, грех отказать. Более ни чего не ведаю.
На лице Краюхина отразилось недоверие.
-А, ты побожись, батюшка – потребовал он.
Правая рука священника привычно взлетела ко лбу и, замерев на мгновение, безвольно упала вниз.
- Что передумал? То-то и оно. А теперь слушай внимательно. Заимку твою я спалил, потому как жильцы эти сына моего порешили, Прохора, да дружка его в придачу. Так что, ежели я не дознаюсь, где они сейчас есть, то спалю и эту усадьбу, только вместе с вами. 
Это было сказано весомо и, в сочетании с убийственной новостью, убедительно.
У матушки подкосились ноги.
- Господи! За что же?! Христос свидетель, нет нашей вины! – заголосила она, упав на колени – сами они навязались на нашу голову!
- Молчи, Матрёна! – прикрикнул священник, но её уже было не удержать.
- Не могу молчать, батюшка, не стану покрывать душегубов!
Через минуту Краюхин знал всё. Знал, но не мог поверить. Русская царевна, где то здесь, можно сказать, под носом.
- Не слушайте вы её, свихнулась баба! – пытался встрять священник, но не имел успеха.
Вскоре приволокли и пасечника, Матвея. Ему сунули под нос фотографию царской семьи и ткнули пальцем в Анастасию
- Она?!
Матвей долго не понимал, чего от него хотят, когда же до него дошло, очумело  затряс головой.
Стала понятней и суть письма епископа Тобольского, но сомнения остались. Слишком неожиданным и невероятным казалась эта новость. Впрочем, как показывает жизнь, чем не вероятней новости, тем легче в них верят. Окончательно развеять сомнения могла, только сама Анастасия.
- Из-под земли достать! – затрясся Краюхин – всех волоките, озолочу!   
               




38

                « Звёзды  жались в ужасе к луне.»
( «Слово» Н.С.Гумилёв)

Сумерки застали беглецов в дороге. Лео, управлявший коляской, уже не торопил выдохшегося коня. Отдых нужен был всем. Раевский, несколько часов не покидавший седла, ускакал вперёд, и вскоре вернулся с «благой вестью».
- Здесь неподалёку есть подходящая полянка, там и расположимся.
Поужинали скромно, не разводя огня из предосторожности. Ночевать предстояло под открытым небом. Нарубили веток, накрыли попоной, ложе готово. Лео вызвался в караул, ему было не в новинку ночное бодрствование.
Майская ночь была ещё холодна, Лео скоро почувствовал озноб. Он поднялся и подошёл к спящим. Владимир лежал с краю, прижимая к себе жену, обнявшую, в свою очередь, дрожавшую Анастасию. Лео, опасаясь за здоровье девушки, прилёг рядом, надеясь согреть её своим телом, и она с готовностью прильнула к его груди. Холод и страх быстро сближали людей. Он ненадолго закрыл глаза, но спать не намеревался. Вскоре, озноб, сотрясавший девушку, стал утихать, дыхание выровнялось. Лео открыл глаза и встретился взглядом с глазами Софи. Она смотрела на него, не отрываясь, и в её глазах отражался тусклый, фосфорический блеск звёздного неба. Они впервые, за долгое время, были так близко друг от друга, и могли беспрепятственно разговаривать, хотя бы взглядами.
Трудно сказать, сколько прошло времени, когда, посреди тишины, тревожно всхрапнули кони. Лео спешно поднялся, взявшись за карабин. Кони всхрапнули уже сильней, беспокойно загарцевав на привязи. Приторное, животное ощущение опасности, исходящее из глубины леса, хлёстко стегнуло по нервам. Раевский уже был на ногах.
- Что случилось?
- Ещё не знаю – ответил Лео, не отрывая напряжённого взгляда от темноты.
Пронзительно заржали кони и стали рваться с привязи.
- Зверя почуяли – с потрясающим хладнокровием заключил Раевский, и тут же спохватился –  женщин в коляску, быстро! 
Спасительных мгновений едва хватило, чтобы запрыгнуть в единственное доступное укрытие. Бесшумные серые тени, пронизывая ночную темноту, кинулись в атаку. Звуки выстрелов смешались с истерическим визгом женщин и ржанием обезумевших лошадей. Раевский бил из наганов с обеих рук, но темп атаки нарастал.  Лео среагировал вовремя. Сбив прикладом оскаленную пасть, взлетевшую на задок коляски, он поднял складной верх над головами женщин. Обернувшись, он едва успел защититься от прыжка молодой волчицы, выставив вперёд карабин. Инерция прыжка опрокинула его на, оцепеневших от ужаса, женщин. Зверь придавил его тяжестью тела, вцепившись в оружие. Оскаленные клыки лязгнули по металлу и, с треском расщепили ложе ствола. В лицо Лео брызнула слюна, и пахнуло горячим зловонным дыханием зверя. Завязалась короткая ожесточённая борьба, пока на помощь не пришёл Раевский. Он бросил наганы себе под ноги и, ухватив волчицу за хвост, мощным рывком выкинул его из коляски. Атака прекратилась также внезапно, как и началась. Стая потеряла интерес к людям, терзая более беззащитную добычу. Сорвавшиеся с привязи кони, были обречены.
 Этой ночью, кто-то должен был умереть, стая заплатила кровью за право на добычу. Вскоре в темноте послышались жуткие звуки кровавого пиршества. Каждый подумал об одном и том же: « На их месте могли оказаться мы!»
Анастасия, не выдержав, уткнулась в грудь Лео. Софию Николаевну, тоже трясло. Она, ещё не забыла встречу с медведем.
- Жаль лошадей – удручённо произнёс Лео – но они сейчас спасают нашу жизнь.
- Да – поддержал его Владимир -  было бы большим свинством, избежать стольких смертей, чтобы банально стать пищей для чьих то желудков. Но успокаиваться рано, мы сильно нашумели, нас могли услышать.
- Да, действительно – согласился Лео – те «волки» будут пострашнее. Но раньше рассвета, всё равно не тронемся.

К счастью их не услышали. Они успели покинуть зону поиска до ночёвки и тронулись в путь раньше, чем поиски возобновились. Теперь они шли пешком, голодные, не отдохнувшие, пережившие ужасную ночь, ежеминутно ожидая погони или нападения. Особенно тяжело было женщинам, вздрагивающим от каждого шороха, но это был ещё не предел. Через несколько вёрст открылась новая серьёзная напасть, стало очевидно, что Анастасия не здорова. Девушка мужественно скрывала своё состояние, пока это было возможно, но с каждым шагом силы покидали её всё быстрее.
- Стой, привал! – скомандовал Лео, первым заметивший её состояние – Анастасия Николаевна, что с Вами? Вы не здоровы?
Девушка опустилась на землю, прислонившись спиной к сосне.
- Нет, нет, не беспокойтесь – возразила она и закрыла глаза - Это, всего лишь, усталость, с непривычки.
По её пылающему лицу струились дорожки пота, над бровями и на висках, мелким бисером, блестела испарина. София Николаевна проверила её лоб и пульс
- Худо дело, у неё жар – сообщила она свой вывод.
- Чёрт! Как некстати! – вырвалось у Раевского.
Молча, с ним согласились все.
София Николаевна, тяжело вздохнув, добила окончательно.
- Всё очень серьёзно. Ей срочно нужен доктор, лекарства и покой. Ещё одна ночь в лесу её убьёт.
- Тогда не будем терять времени – решительно отреагировал Лео – нужно сделать носилки. Мы уже достаточно удалились от Острожного , думаю, что к вечеру достигнем какого ни будь селения.               
               
До вечера им удалось преодолеть ещё с десяток вёрст. С угасающими лучами солнца таяла и надежда, найти кров и помощь для Анастасии. Беспомощную девушку несли на самодельных носилках, они, казалось, уже вросли в плечи мужчин, когда развилка дороги подсказала им направление на селение. И вскоре, в промежутке бесконечной стены леса, манящим миражом, заблестела извилистая полоса реки. За ней открылась сонная панорама тихой сибирской деревушки. Носильщики остановились, переводя дыхание.
- Так вот ты какая, земля обетованная – вдохновился открывшимся видом Раевский.
Обессиленная София Николаевна рухнула на землю.
- Слава богу, дошли.
Пришлось сделать короткий привал. Анастасия бредила и просила пить. Лео отдал ей остатки воды и увлажнил повязку на лбу.
- Надо идти, пока не стемнело – поторопил он спутников.

Идти предстояло ещё версты две, когда за спиной послышался топот копыт. Раевский выругался так, что Анастасия перестала бредить. Всадников было четверо.
- Спокойно, может быть не по нашу душу – произнёс Лео.
Раевский не разделял оптимизма.
- Посмотрим. Будь наготове, двое справа твои.
Всадники, на вспаренных лошадях, завертелись возле беглецов.
- Кто такие?!
- Местные мы – ответил Лео -  А вам, что за дело?
Но его уже не слушали.
- Слышь, Никита, кажись те самые – обрадовано сообщил один из всадников, направив на них винтарь – энтот вон, здоров, что бугай, и шрам на глазу имеется. А тот, сивый весь, и бабы при них.
- Сам вижу, не слепой – ответил ему Никита, поигрывая наганом – были при них, станут при нас.
Самоуверенность бандитов стоила им дорого. Всплеск похотливого хохота потонул в звуке выстрелов, всадники посыпались с сёдел. Владимир и Лео стреляли, не опуская с плеч носилок, при этом руки оказались свободны. Устранив угрозу, мужчины, наконец, опустили носилки. Лео успокоил встревоженную выстрелами Анастасию, и спросил у Раевского
- Тебя ничего не смущает?
- Смущает – ответил последний, восполняя патронами барабаны револьверов – Почему их всего лишь четверо?
- Вот именно. Как бы остальные не пожаловали. Да ещё на открытом месте.
- Давай больную в седло пересадим. Уже не далеко осталось.
Они бережно подняли Анастасию, и в этот момент, от кромки леса, на дорогу, вылетела ещё одна группа всадников. Они стали стрелять сразу, на скаку. Лео мгновенно накрыл собой Анастасию. В голове мелькнуло
- Помяни чёрта, он тут, как тут!
Владимир подхватил Софию Николаевну на руки, и бросил в седло ближайшей лошади.
- Уходи, Софи! – крикнул он, саданув по крупу животного ладонью.
Лошадь сделала мощный рывок и женщина, не удержавшись, выпала из седла.
- Софи! – кинулся он к ней!
Женщина была в сознании.
- Послушай меня, Владимир – взволнованно произнесла она.
- Да, любимая.
- Убей меня! – огорошила его жена.
- Что?!!! – не поверил он своим ушам.
-Ты же знаешь, что они со мною сделают!! Убей, если любишь!!!
- Нет, Софи! Я не могу! – впервые в жизни проявил слабость Раевский.
Она жёстко взглянула ему в глаза.
- Всё кончено, любимый. Ты же знаешь, что это нужно сделать. Стреляй!!!
Топот копыт приближался, рядом щёлкали ответные выстрелы Лео. Владимир не мог оторвать отчаянного взгляда от горящих глаз Софи.  Его мозг взрывался от осознания того, что предстояло сделать. За несколько мгновений нужно было осознать непостижимое. Что смерть любимой – это благо, необходимое, необъяснимое, неизбежное. И исходить оно должно от него.
София Николаевна сама направила его руку с наганом себе в грудь и привела последний аргумент.
- Мы же ненадолго расстанемся, верно?
Владимир на мгновение окаменел и, внезапно ощутил в груди сильную, нестерпимую боль, разрывающую сердце в клочья.
София Николаевна привлекла его к себе объятьем и жадно впилась губами в его губы, ожидая выстрела. Но они были безответны, револьвер безмолвен. Сильное тело Раевского обмякло, придавив её своей тяжестью. Она, с трудом, перевернула его на спину и похолодела от ужаса. Всё в этом мире, вдруг перестало существовать. Он умер от одной только мысли, что может убить её.
 Рядом раздался отчаянный крик Анастасии. Софи медленно перевела отрешённый взгляд на девушку, склонившуюся над окровавленным Лео. Свет померк окончательно. София Николаевна сама потянулась к револьверу.
Наган уже упёрся в висок, когда чья-то нагайка выбила его из руки.
- Погодь подыхать, стерва, тебе ещё ответ держать – раздался, за спиной, грубый голос.
Рядом зафыркали кони, обдавая жарким дыханием. Её грубо подхватили под руки. Кто-то клацнул затвором, наставив ствол на распростёртое тело Владимира.
- Нет!!! – в исступлении рванулась она к нему, накрыв собой дорогое тело.
Добить пытались и Лео, но его спасла воскресшая Анастасия.
- Не сметь! – громко прозвучал её голос, неожиданно твёрдый и повелительный – Я, великая княжна Анастасия Николаевна Романова, дочь бывшего императора России, запрещаю вам добивать раненых!
Голос девушки прозвучал с достоинством и весомостью коронованных предков. Это был голос крови трёхвековых повелителей России.
По рядам всадников пробежал ироничный смешок. Один из них, судя по всему старший, подъехал к ней поближе и, строго посмотрев в глаза, спросил
- А не врёшь?
Анастасия медленно перекрестилась, твёрдо глядя ему в глаза.
- Как же ты здесь очутилась то, милая?
- Это долгая история, а сейчас моим друзьям нужна помощь. Я очень прошу Вас, распорядитесь об этом.
Гул негодования стал реакцией на её слова.
- Слышала? – спросил старший.
Девушка сделала волевое усилие, чтобы устоять на ногах, слабость и головокружение усиливались.
- Они не нападали на вас, вы сами сделали это – ответила она – Они защищали меня и свои жизни. Нельзя ставить в вину человеку защиту себя и своих близких.
С последними словами силы покинули её, Анастасия рухнула на грудь Лео. Он застонал и открыл глаза.
- Ну, так что, Михалыч, кончать их что ли? – услышал он нетерпеливый голос.
- Повремени, Макарка, кончить завсегда успеем. Это твоя жизнь – копейка, а за них червонцы золотые обещаны. Дуй в деревню, снаряжай подводы, да лекаря раздобудь. 

Владимир Раевский был ещё жив, хотя мало чем отличался от мёртвого, и находился во власти странных видений, уносящих его, по длинному, тёмному тоннелю, к яркому манящему свету. Он больше не чувствовал ни страха, ни боли, ни удивления, было только ощущение необыкновенной лёгкости и безмятежности. Удивительно, но яркий свет не слепил глаза, от него исходили неизъяснимая благодать и умиротворение. И вот, стены тоннеля растаяли и он очутился в прекрасном саду населённом ангелоподобными существами. Они приветливо улыбались, указывая направление, куда ему следовало идти. Вскоре он увидел человека, стоящего на берегу лазурной реки, и охваченного великолепным сиянием. Это был источник света и жизни.
- Возвращайся назад – услышал он голос Создателя – твоё время ещё не пришло.
В это же мгновение свет стал стремительно удаляться, превращаясь в едва различимую искрящуюся точку. Владимир глубоко вздохнул и открыл глаза.
- Глянь-ка, ожил, стервец – услышал он далеко не ангельский голос.
Вместе с сознанием вернулись и привычные земные чувства боль, страх, ненависть.







39




Растревоженное селение встречало чужаков настороженно, хмурыми взглядами из окон, беспечным любопытством детворы, кое-где повисшей на заборах, и заливистым лаем собак, перекатывающимся по дворам. Деревня была не большой, унылой, с преимущественно обветшалыми домами, выстроившимися вдоль центральной улицы. Среди них выделялся один двухэтажный терем с коньком и  резными наличниками.
 Первые же выстрелы, донёсшиеся со стороны, всполошили его домочадцев. Хозяйка усадьбы, дородная Лукерья Акимовна, с дочерью, перезрелой девицей Нюшкой, поспешно ныкали по щелям мало-мальски ценную домашнюю утварь. Её муж , грузноватый, облысевший лавочник Василий Лукич, тоже не сидел без дела. Вынырнув из подпола с жестяной кубышкой в руках, он заторопился во двор.
- Ты по што её достал, окаянный?! – с упрёком наскочила на него жена.
- Дура! – осадил её Лукич – в подполье завсегда первым делом ищут. Прикопаю за амбаром, вернее будет.
 Вернулся он изрядно взопревший и тяжёло сел на табурет.
- Ну, что там? – спросил он прильнувшую к окну хозяйку.
- Не солдаты, вроде, мужичьё, слава богу.
- Дура, баба! – снова обласкал он жену – а солдаты кто, не мужичьё? Хрен редьки не слаще.
- Может, пронесёт ещё?
- Как же, жди. Дом то наш, не чета другим. Всяко заявятся.
Не прошло и пяти минут, как добротные тёсаные ворота вздрогнули от стука.
- Прикопытили, ироды! – досадливо произнёс Лукич, и прикрикнул на Нюшку – а ты, что расселась? Ступай к себе и, чтобы носа не казала!
- Спаси и сохрани, господи – перекрестился у образов лавочник и вышел во двор.
Он распахнул ворота с маской кислой приветливости на лице.
- Доброго здоровья, хозяин, принимай гостей – поприветствовал его хмурый всадник с колючими глазами, это был Михалыч.
Он тронул коня пятками, и проехал во двор, не дожидаясь приглашения.  Следом потянулись и остальные.
- Куда прёшь?! – зычно остановил он движение – у ворот побудьте покуда.
Церемония знакомства была не долгой.
- Извиняй, хозяин, без нужды бы не беспокоили – объяснил Михалыч –  определяй на постой.
- Потесниться, конечно, можно – неуверенно пролепетал Лукич – тока всех не уместим.
- А всех и не надо, сами устроятся, по другим дворам. Поспешай, Лукич, не досуг затылок чесать.
Первым делом устроили Анастасию, разместив её в Нюшкиной комнате. Обессиленная девушка, наотрез отказалась разлучаться с Лео, пока не лишилась чувств.
- Чего это она в него так вцепилась? – спросил Михалыч у Софии Николаевны – Кто он ей?
- Самый близкий друг и, если он умрёт, то и ей не выжить.
Михалыч снова забеспокоился.
- Хозяин, лекарь какой ни будь, здесь имеется?
- Один здесь лекарь, Анисья Зырянова. Она у нас и по хворям, и по болячкам.
- Пошли за ней кого ни будь.
Остальных пленников, вместе с Софией Николаевной, закрыли в амбаре.
- Целее будут – подумал Михалыч – а то уж на бабу ихнюю, много охотников найдётся.
Охранять амбар он поставил высокого сутуловатого татарина.
- Вот что, Рахим, головой мне за них отвечаешь - наставлял он его - наши вояки скоро напьются, могут и разбой учинить. А ты, человек верный и водку не уважаешь, тебе только и могу доверить.
Рахим провёл рукой по чёрной, с проседью, щетине и утвердительно кивнул
- Якши.
Этого было достаточно.

Лео очнулся в углу амбара, на подстилке из соломы, из-за шума исходившего от Раевского.
Он барабанил в дверь.
- Чего хотишь, шайтан? – донёсся с наружи голос караульного.
- У нас здесь раненый, ему нужна помощь!
- Рахим знает, Рахим стрелял. Плохой ружьё у Рахима, старый ружьё.
- Ах ты, морда басурманская! Так, это ты его подстрелил?!
- Зачем кричишь? Зачем морда? Он стрелял, Рахим стрелял. Аллах всё видит. Аллах милосерден, он помог Рахиму.
- Аллах то милосерден, а ты, нет! Аллах оставил его в живых и он видит, что ты не помог тому, кого он пощадил. Разве он будет к тебе по-прежнему милосерден?!
- Пить – слабо шевельнулись пересохшие губы Лео.
Заботливые руки Софии Николаевны тут же поднесли ко рту плошку с водой.
С наружи снова послышался голос татарина.
- Эй, тётка, ходи сюда. Помагай нада.
Скрежетнул засов, приоткрылась дверь и в амбар зашла сухощавая женщина, средних лет. Из-под выцветшего платка виднелись тронутые сединой волосы. Это и была Анисья.  Она скинула с плеча холщовую сумку и склонилась над раненым.
- У него пуля застряла под ключицей – пояснила София Николаевна – и крови много потерял. Я остановила кровотечение, но больше ничего не могу сделать. Прошу Вас, помогите.
- Подсобим, чем сможем – тихо ответила женщина, и углубилась в сумку.
- На-ка вот, дай ему сколь влезет- она протянула Софи бутылку самогона.
 Тем временем, Анисья расстелила на соломе чистую тряпицу и выложила на неё самодельный инструмент.
- Ещё мой муж ковал, царствие ему небесное – пояснила она, уловив интерес Софи.
Вслед за этим, из сумки были извлечены несколько склянок с травяными мазями, скрутки матерчатых бинтов и свечка. У головы Лео она положила небольшой, потускневший образок. Анисья тщательно протёрла инструмент самогоном и прокалила его на свечке, сосредоточенно помолилась и приступила к операции. Много времени ей не понадобилось, женщина умело извлекла пулю и обработала рану.
- Спасибо Вам большое – поблагодарила София Николаевна – завтра ему понадобиться перевязка, Вы не могли бы принести нам чистых бинтов и, что ни будь для дезинфекции.
- Почему вас держат взаперти? – вместо ответа спросила женщина.
София Николаевна вкратце рассказала их историю.
- Хорошо – согласилась Анисья – я навещу вас завтра.

Стемнело. Измученная София Николаевна прилегла на соломе, и тут же уснула. Не смотря на усталость, Раевскому не спалось, он ещё ощущал сильную слабость в теле и боль в груди. Но дело было не в этом. Он не мог, не имел права спать, пока жене угрожала опасность, не говоря уже об остальных. Но уйти с двумя тяжелобольными людьми было невозможно. Значит, нужно было спасти только Софи, и только это сейчас имело значение. Владимир тщательно ощупал амбар, но не нашёл слабых мест, всё было сделано добротно.
- Без шума не обойтись – подумал он, а шуметь нельзя - вынудить часового открыть дверь и обезвредить. Но, как увести Софи? Она не бросит раненного Лео, а шанс будет только один.
Внезапная мысль обожгла мозг.
- Лео должен её отпустить! Для этого он должен умереть! Другого пути нет.
Владимиру стало не по себе, в горле запершил сухой, царапающий ком. Он зачерпнул воды из бадьи, и жадно выпил.
- Бред! Нелепость! Должен быть выход!
Ещё часа два он мучительно напрягал голову и договаривался со своей совестью. Лишь только он пытался представить себе картину мучений Софи, чудовищная мысль становилась всё более оправданной и убедительной. Зверь, попавший в капкан, отгрызает себе лапу. Так же, наверное, поступают и врачи, когда решают: «Кого спасать, безнадёжно больного или того, кого ещё можно спасти?». Он или Она? Выбор очевиден.
- Возможно, Софи обо всём догадается, и проклянёт меня – с горечью подумал Владимир – но сейчас, это не важно. Сам Лео меня бы не осудил.
Он осторожно приблизился к нему и опустился на колени. В темноте, едва различимо, проявлялось матовое, обескровленное лицо друга. Частое, прерывистое дыхание, заставляло вздрагивать перетянутую повязкой грудь. Мерзкая дурнота снова подступила к горлу Владимира, в голове зашумела кровь.
- Надо только покрепче сжать горло – ободрил он себя, собираясь духом.
- Господи, прости! Прости, Лео! – еле слышно произнёс он.
Сильные руки Владимира потянулись к горлу раненного, задрожали и отдёрнулись, не совершив задуманного.
- Не могу! – выдохнул Раевский, мысленно укоряя себя за нерешительность.
Неожиданно раненый открыл глаза. В темноте, Раевский, не увидел, скорее, ощутил его помертвевший взгляд.
- Смелее, Владимир – подбодрил он его, глухим хриплым голосом –  Я поступил бы так же, не сомневайся.
- Прости, Лео! – отчаянно прошептал Раевский - Я неуверен, что нахожусь сейчас в здравом уме! Ещё недавно я должен был убить Софи, сейчас же, раненого, беспомощного друга! Если жизнь изменилась на столько, то стоит ли вообще жить?! 
- Ты же знаешь, я был монахом – тихо ответил Лео – отец-настоятель говорил, что Господь не посылает человеку испытаний, которых нельзя вынести.               
- Что же делать, Лео?!
- Делай, что задумал. Прощай.
Лео снова закрыл глаза, пересохшие губы задвигались в беззвучной молитве.
Но продолжения не последовало. Случилось другое, то чего опасался Раевский. Их пришли убивать.

- Отворяй, Рахим, пора им ответ держать – донёсся снаружи требовательный голос.
Его поддержали ещё несколько пьяных глоток.
- Верно, пущай ответят!
Но караульный им решительно воспрепятствовал.
- Стой, шайтан! Уходи, Макарка! Все уходи!
Его требование разозлило пришедших.
- Проваливай, нехристь! Отворяй, сволота басурманская!
Клацнул затвор винтовки.
- Не ходи, шайтан! Убивать буду!
Конфликт был на грани силовой фазы, когда к караульному пришла поддержка. На крыльце дома появился Михалыч, с двумя вооружёнными приятелями.
- Правильно, Рахим – одобрительно произнёс он, и язвительно добавил – только повремени малость, я им растолкую, что к чему. А, уж там, посмотрим.
Михалыч, в прошлом жандармский урядник, был человеком хитрым и решительным, его не любили и опасались.
- Что, расправу затеяли? - зычно обратился он к толпе – А кто, опосля ответ держать будет, подумали? Ты, Макарка?! Или может быть ты, Кривой?! – сходу вычислил он зачинщиков.
- Ну и отвечу, коли придётся! – запальчиво выкрикнул рыжеволосый Макар.
- А, ежели Иван Фомич прикажет тебя у стенки шлёпнуть, тогда как?!
- Это, за что же шлёпнуть? За этих, что ли? – махнул он кудрями в сторону амбара.
- За этих, за этих. И за самоволие. За то, что лишаешь его права самому их кончить!
- Да они же орлов наших постреляли!
- Были бы орлами, не постреляли. А ты сам, когда карабин в руки брал, думал, что в тебя горохом стрелять будут!? – перехватил инициативу Михалыч - Вобчем так, гонца к Фомичу я уже отправил. Как он распорядится, так и будет. А теперь, расходись! И, чтобы тихо у меня, без паскудства! Не зачем народ мутить.
Вопрос был исчерпан, бунт подавлен.



40



В день похорон Прошки Краюхина в Кедровку прискакал гонец с известием о поимке виновников его смерти. Сообщил он так же, что в их числе находится и таинственная царевна, состояние здоровья которой внушает опасения. Краюхин медлить не стал и, на следующее утро, тронулся в путь, в сопровождении внушительного эскорта. Мерно покачиваясь на ухабах, в рессорной коляске, он был хмур и задумчив, время от времени, поглаживая жёсткую волчью шерсть Лютого, расположившегося у его ног. Душевная рана от потери сына, была ещё свежа и болезненно ощутима. Прошка был, конечно, стервец, но от родной крови не отвертишься. Это была, уже вторая потеря Ивана Фомича. Первой, стала его дочь, Лиза, ясноглазая красавица, отрада души и сердца. Её убили пять лет назад, по дороге из Тобольска домой. Убийц вскоре поймали и повесили, ими оказались двое беглых каторжников. С десяток таких же, имелись и в его отряде. Он относился к ним с плохо скрываемой ненавистью, но они были ему нужны, чтобы вселять страх и посылать их туда, откуда не возвращаются.
Сложившаяся на сегодня ситуация требовала тщательного осмысления. Непостижимым образом, в его жизнь вплелась судьба дочери царя, пусть даже и бывшего. Этот факт плохо укладывался в голове, совершенно не вписывался в убогую захолустную действительность, и, самое главное, требовал бесспорных доказательств. Если, это так, то … дух захватывало от перспектив. Ведь цари иногда возвращаются на трон. Слабо верилось в то, что монархический строй в России исчезнет окончательно. Мало ли было смуты на Руси?  Потом Ивана Фомича осенило. Внезапно возникшая робкая мысль стала пробивать широкое русло в его сознании, заставив затрепетать скованное печалью сердце. Он беспокойно заёрзал на сиденье, огладил поседевшую бороду, в глазах появился блеск, как у человека случайно нашедшего миллион.
Царевна - потенциальная невеста, а у него есть ещё один сынок, младший, нагулянный от бойкой городской веселухи Ксении Морозовой. Он служит приказчиком мануфактурной лавки в Тобольске. Чем не пара? Смел ли он, мужицкого роду, дерзнуть помыслить, что его внуки будут царских кровей!

Был уже глубокий вечер, когда они добрались до места. Хозяева дома, предупреждённые, высланным вперёд гонцом, встречали гостя у крыльца вместе с Михалычем. Первым из коляски выпрыгнул Лютый, не на шутку перепугав хозяев дома, следом, степенно сошёл «дорогой гость».
- Милости просим – с притворным радушием пригласил Лукич.
Краюхин не спеша проследовал в дом, степенно разоблачился, пригладил волосы, бороду и размашисто перекрестился на божницу.
- Здравия хозяевам и благоденствия дому сему – хмуро произнёс он, и равнодушно поинтересовался – не обижают вас мои молодцы?
- Боже, упаси. Грех жаловаться – заверила хозяйка и пригласила – пожалуйте к столу, закусить с дороги.
- Стол подождёт. Где больная?
Его провели к Анастасии. Девушка лежала в постели, погружённая в беспокойный сон. Частое, прерывистое дыхание вырывалось из пересохших губ.
- В беспамятстве она.
- Вижу. Кто за ней приглядывает?
- Дочка наша, Нюша, да лекарша деревенская Анисья.
- Говорила, чего?
- Говорит, говорит, только не разобрать.
- Ладно, ступайте покуда, а мы с Михалычем тут побудем.
Прикрыв дверь, Краюхин достал из-за пазухи фотографию царского семейства и положил её у изголовья девушки.
- Подсвети-ка.
При тусклом свете керосиновой лампы, он жадно всматривался в лицо больной.
- Никак она и есть? А, Михалыч? Вот эта, с краю, на неё ликом походит.
- Похоже – согласился тот – Сама она назвалась, Иван Фомич, когда мы их настигли. Дочка я, говорит, царская, великая княжна Анастасия Романова. Никого мол трогать не смейте.
- Вона как? Открылась, значит? – задумчиво произнёс Краюхин – только я, вот что в толк не возьму. Кто же тогда, вместо неё, в губернаторском доме отсиживается? Никак облапошили большаков?
- Или они сами всех за нос водят – дополнил Михалыч.
- Ладно, дай срок дознаемся, а теперь пойдём с убивцами потолкуем.

Раевского и Софию Николаевну вытолкали во двор, заполненный хмурыми людьми, некоторые держали в руках факела. Прямо перед ними, заложив руки за спину, стоял грузный приземистый человек, лет шестидесяти, в добротном тёмно-синем кафтане. Отблески огня придавали его грубоватому лицу ещё более жёсткое выражение.
- Где третий? – густым басом спросил предводитель.
- В амбаре валяется, подыхает, кажись – ответил Михалыч – Приволочь?
- Обожди, коли так. Для начала с этими потолкуем.
- Кто таковы? – сурово спросил Краюхин.
- Отставной ротмистр Раевский, а это, моя жена.
- Была твоя, станет наша – донёсся из толпы выкрик, поддержанный глумливым смехом.
Раевский сжал руку Софи, на удивление, она не дрожала, была, только, несколько холодна. Ещё день назад, эти слова и хохот повергли бы её в ужас. Теперь, в ней, что-то переломилось. Она уже переступила грань смерти и отчаянья.
- Что на это скажешь, ротмистр? – издевательски поинтересовался Краюхин.
- А, то и скажу – с отчётливой ненавистью произнёс Владимир – Пусть каждый из вас знает, что, когда вы будете подыхать, там, в аду, вам нужно будет бояться не чертей, а меня!!! Я стану вашим Адом !!!
 Глумливые лица собравшихся померкли.
- А здесь пугливых нет, ротмистр. Они, уже давно не верят ни в бога, ни в чёрта.
- Но ты-то веришь?! – вызывающе спросил Раевский.
- Я не на исповеди – жёстко ответил Краюхин и продолжил – Остальные, кто такие?
- Отставной ротмистр Гончаров и монахиня, сестра Анна.
- Монашка, значит, тогда почему она назвалась дочкой царя?
- Не в себе барышня, жар у неё. Ты же, наверное, тоже мнишь себя губернатором этих мест, не иначе?
- Побереги язык, ротмистр, без него останешься.
Предводитель сделал знак рукой, и из толпы, тут же выдвинулся растрёпанный субъект, это был Васька Мухин, один из налётчиков на заимку, оставшийся в живых. Он смачно сплюнул себе под ноги и ткнул пальцем в Софию Николаевну
- Она это, Иван Фомич. Она, ведьма, Прохора с Тимохой порешила.
- Врёшь, падаль! – неожиданно прозвучал голос Лео из-за спины пленников.
Он стоял, оперевшись о косяк амбара, с трудом удерживая себя в вертикальном положении.
- Врёшь! – тяжело дыша, повторил он – Я их убил!
Краюхин подошёл к нему, и пристально посмотрел в глаза не мигающим взглядом рептилии.
- Ты?!
- Я, не сомневайся! – подтвердил Лео.
- И не боязно тебе сознаваться?
Боязно…, боюсь умереть …,  не покаявшись. – с трудом произнёс он - Да ты сам подумай, она бы с ними не справилась.
Довод был резонным, но опровержимым.
- Как же ты мог это сделать, ежели был в лесу?
- Мы подстрелили кабана и решили взять его целиком – на ходу импровизировал Лео - Я вернулся за повозкой, в тот момент, когда эти сволочи, уже потеряли человеческий облик. Они не оставили мне выбора.
Он закашлялся и продолжил.
- А этому повезло – он кивнул на Ваську – пока я приводил в чувство сестру Анну, София Николаевна его упустила, духу не хватило выстрелить. Не могла она.
И тут не выдержала Софи.
- Не верьте ему! Я убила! Меня казни, мерзавец! – прорвало «виновницу торжества» - Ты такой же, как и они, насильник и убийца!
Эта дерзость не могла остаться без ответа.
- Заткнись, стерва! – рыкнул стоявший рядом бандит и, ударом наотмашь, сбил её с ног.
Владимир среагировал мгновенно. Отчётливо хрустнула челюсть бандита, и он отлетел в темноту, взметнув в воздух, факел.
 Раевский, то же не задержался на ногах. Ударом приклада, его сбили с ног, и стали избивать. Но окончательный ответ на главный вопрос не был ещё получен. Атаман остановил бойню и снова взялся за Лео, слова которого были убедительны и зацепили Краюхина.
- А, что ты теперь скажешь? Врёт баба или как?
- Истерика у неё, нервы. Сам не видишь? - натужно ответил Лео, и добавил яда – я сам пристрелил эту мразь, а второму раздавил ногой горло.
Желчные глаза Краюхина потемнели. Он медленно отошел в сторону и махнул кому-то рукой.
- Давай!
Толпа оживлённо загудела и расступилась. Через мгновение, из темноты, вылетел крупный волк. Он в три скачка достиг жертвы и прыгнул, завалив Лео внутрь амбара.
- Давай, Лютый! Рви его! – завыла возбуждённая публика.
Но, вопреки ожиданиям, Лютый повёл себя странно. Не причинив вреда пленнику, он с интересом, обнюхал его и умиротворённо сел рядом, поблёскивая из полумрака жёлтыми глазами. Всё объяснялось просто, Лютый уловил волнительный запах волчицы, впитавшийся в одежду Лео, во время недавней стычки со стаей.
Сбитая с толку, толпа разочарованно загудела. Двое, из самых нетерпеливых, сунулись в амбар, но наткнулись на оскаленные клыки, блеснувшие в темноте матовой белизной. Попятившись, они натолкнулись на Краюхина.
- Взбесился Лютый, на своих кидается – сообщили они ему.
- У Лютого нет своих, окромя меня – ответил атаман и, выхватив у одного из них факел, зашёл в амбар.
Волк напрягся, но враждебности не проявил. Краюхин с полминуты смотрел на Лео, решая, как поступить. Ситуацию разрядил Михалыч, появившийся следом.
- Не трогал бы ты его пока, Иван Фомич – сказал он ему на ухо – пригодиться может.
- Что? – обернулся к нему Краюхин.
- Всё к тому выходит, Фомич, что он полюбовник царевны нашей. И открылась нам она, чтобы его спасти. Тут погодить надо.
Краюхин мрачно посмотрел на Лео и, кивнув на волка, спросил
- Почему он тебя не тронул?
- А ты сам у него спроси – теряя силы, ответил раненный.
- Ладно, поживи покуда – нехотя, согласился Краюхин -  Утро вечера мудренее. Пошли, Лютый.
Волк, не охотно, повиновался. Выйдя из амбара, атаман бросил хмурый взгляд на собравшихся
- Не трогать их более, покуда не велю! – жёстко приказал он, и направился в дом.

Поздний ужин протекал вяло. Предшествующая ему экзекуция и хмурый вид гостя не располагали к непринуждённому общению и, тем более, веселью. Поминали и покойного Прохора. Однако, подвыпивший хозяин дома, Лукич, всё же, не смог удержаться от вопроса, волновавшего его чрезвычайно.
- Иван Фомич, дорогой, растолкуй ты мне, ради бога, да неужто в Нюшкиной комнате дочка самодержца нашего расположилась?!
- А хоть бы и так, что из того?
- Как же? – слегка очумел Лукич – Мыслимо ли…, дочь монарха Российского!
Он выпил водки и недоверчиво произнёс.
- Не серчай, Иван Фомич, уж больно сомнительно.
Сам того не сознавая, лавочник попал в канву мыслей Краюхина.
- Вот и мне сомнительно – задумчиво произнёс последний – в толк не возьму, как это возможно?
- Что верно, то верно, есть чему удивляться – включился в разговор Михалыч. Только, ежели здраво рассудить, всё, как надо и сложиться. Наружность её, по карточке, мы сличили. Подходяще. Личное её признание имеем. А, кто её сюда прислал? Правильно, епископ Тобольский. А владыка, о ком попало, хлопотать не станет – не спеша раскручивал он логическую цепочку - Зачем, спрашивается? Схоронить хотел, смуту переждать в глухих местах. И охрану к ней приставил не броскую, но эти двое, десятерых стоят. Говорят, монашка она, так оно и есть. В монастыре её до того скрывали, самое подходящее место.
- И то верно – оживился Краюхин – молодец, Михалыч, голова. Не даром в жандармах хлеб жевал.
Михалыч пропустил похвалу мимо ушей и закончил мысль.
- В беспамятстве она бредить будет, надо чтобы всё записывали за ней, что не скажет. Глядишь и прояснится.
- Дело говоришь, Михалыч – снова одобрил предводитель – слыхал, Лукич? И, чтоб немедля?!
Осоловевший лавочник утвердительно кивнул и отправился выполнять указание.
Оставшиеся выпили на двоих.
- Позволь полюбопытствовать, Иван Фомич? – осторожно спросил Михалыч – Мыслю я, не спроста ты за эту девицу уцепился. Никак задумал чего?
- Верно мыслишь, есть у меня задумки – медленно ответил атаман, не сводя с него испытывающего взгляда – сам посуди, рано или поздно смута закончится, а России без царя нельзя, немыслимо.
- Или без царицы – дополнил мысль Михалыч.
- Во-о, соображаешь! – одобрил Краюхин – А, кто дочку царскую спас? Кто схоронил, уберёг? Смекаешь? Я да ты, да мы с тобой.
- Ну, а ежели, к примеру, большаки во власти утвердятся? Тогда как?
Предводитель взял не большую паузу, после чего ответил, отрешённо глядя на бутыль с водкой.
- Большаки далеко, а Сибирь велика. Необъятная Сибирь, непокорная. И царица своя имеется. Смекаешь, о чём толкую?
- Как не понять?
- Вот и выходит, что Прошка мой, не даром жизни лишился. Дорожку он мне указал, Михалыч, да не простую дорожку - золотую. Главное теперь девицу спасти, а потому с утра в Тобольск отправишься, лекаря привезёшь самого, что ни на есть, лучшего. И медикамента, какого скажет. Деньгой обеспечу. И ещё, сынок у меня там имеется, Матвеем звать, привезёшь его сюда. Уяснил?
- Уяснил, Иван Фомич.
Ещё немного времени понадобилось, чтобы написать письмо для сына и снабдить Ихалыча деньгами на поездку.
Когда пташка на стенных часах прокуковала полночь, Краюхин поднялся из-за стола и отправился в отведённую ему комнату. Но, не смотря на выпитое, сон не наступал. Кровь убитого сына взывала к отмщению. Намаявшись, он зажёг свечу и спустился вниз. Горница была уже пуста, только с печки доносился равномерный храп Михалыча. Краюхин присел к столу выпил ещё водки и задумчиво захрустел солёным огурчиком. К храпу Михалыча добавился стрекочущий звук сверчка. Из часов на стене дважды выскочила кукушка. Иван Фомич достал наган, покрутил барабан и, прихватив керосиновую лампу, вышел из дома. Лютый радостно закрутился возле хозяина.
У амбара, сидя на обрезке бревна, дремал караульный. Краюхин отвесил ему оплеуху, от которой тот завалился на бок, но тут же вскочил на ноги.
- Пьян, стервец?
- Ни капли, Иван Фомич – соврал караульный, вытаращив глаза.
- Отворяй амбар и смотри, не зевай.
- Слушаюсь.

Первым в амбар заскочил Лютый, он деловито обнюхал Лео и улёгся рядом с ним. У раненого дрогнули веки, но он остался недвижим.  Анисья, навестившая их после экзекуции, напоила Лео травяным отваром, погрузившим его в глубокий сон. Раевский чувствовал себя не лучше, ему сегодня сильно досталось и Анисье пришлось с ним, тоже повозиться. София Николаевна, измученная и кроткая, лежала рядом, ей тоже было не сладко, от полученного удара шумело в голове и, до сих пор, звенело в ушах.
Краюхин, тяжело шагая, зашёл в амбар. В свете керосиновой лампы, хмуро оглядел пленников.
- Не поздновато ли для визитов? –  не приветливо спросил Владимир, приподнявшись на локте.
София Николаевна, при этом, встревожилась и села, подтянув колени.
- Краюхин проигнорировал сарказм Раевского и грузно опустился на мешок с овсом. Рядом с ним, держа оружие на изготовку, застыл караульный.
- Поди-ка сюда, барышня – с хмельной развязностью, махнул Краюхин рукой пленнице – иди, не трону, разговор будет.
София Николаевна, поколебавшись, мягко отстранила руку Раевского и подчинилась требованию. 
- Вот, что, голуба – начал Краюхин – смерть сына моего с рук вам не сойдёт. Кто-то должон ответить. И вот, что я решил. Ты сама накажешь убивца.
Он достал наган и протянул его Софи
- На, возьми.
И, видя замешательство женщины, сунул его ей в руки.
- Держи!
- Дай-ка лучше мне, упырь – дёрнулся Раевский – у меня это лучше получится.
Находящийся рядом караульный, напрягся, демонстрируя готовность к действию.
Краюхин снова проигнорировал реплику со стороны, и продолжил.
- Здесь только один патрон, сама реши, кому он достанется. Остальные будут жить, слово даю. Ежели не сможешь или вздумаешь в меня пальнуть, закопают всех троих, живьём. Яма уже готова. У тебя пять минут.
София Николаевна окаменела, в бездонных глазах заблестели слёзы.
- Ну же, решай! – нетерпеливо подстегнул Краюхин.
Раевский дёрнулся вперёд и, чуть не потерял сознание от боли.
- А, если бы с твоей женой или дочерью, сотворили то же самое! – выкрикнул он со злостью, сам того не подозревая, что попал в болевую точку мучителя. Воспоминания об убитой дочке, были для него не выносимы.
Краюхин затрясся, но выдержал удар.
- Стреляй! – крикнул он, теряя терпение – Убьёшь одного, спасёшь остальных!
Плачущая статуя вздрогнула и ожила. Она медленно оглянулась, с невыразимой любовью, взглянув на дорогих ей людей, и уткнула ствол нагана себе в грудь.
Звериный крик Раевского
- Не-е-ет …!!!!! - заглушил сухой щелчок курка.
Выстрел не прозвучал, барабан был пуст.
Опустошённая Софи медленно опустилась на колени. Тусклый свет керосинки, стоявшей на полу, озарил её мертвенно бледное лицо. Краюхин, молча, сгрёб наган, и вышел из амбара, сникший и подавленный. 
Владимир, скрипя зубами от боли, поднял любимую на руки и уложил рядом с собой. Она уткнулась ему в грудь и беззвучно заплакала.
Лео, разбуженный криком Раевского, долго лежал, глядя в темноту. Каждый раз, закрывая глаза, он не был уверен, что откроет их снова.
- Мы ещё живы? – подумал он - Странно и удивительно. Наверное, если бы Господь желал нашей смерти, то мы были бы уже мертвы.
Но, ещё ничего не закончено. Шаги караульного, суетливая возня мышей, вязкий мрак иезуитской ночи и жизнь, повисшая на волоске.




41




С рассветом Михалыч выехал в Тобольск. Немного позже, пленников снова  навестила Анисья. Она всю ночь провела у постели больной княжны, пока её не сменила Нюшка. Анисья сообщила, что девушка ещё плоха, но надежда есть. Что в бреду она разговаривает со своими близкими и называет их имена, Татьяна, Ольга, Мария, Алёшенька. Пленники переглянулись, в сомнениях о подлинности Анастасии, если они и оставались, была поставлена точка.
- Я нынче отказалась быть сиделкой у больной – сообщила Анисья, обращаясь к Софии Николаевне – Говорю им: «У вас под замком опытная медицинская сестра сидит, её и заставляйте».  Думаю, какая ни какая, а поблажка тебе выйдет, в таком случае.
- Спасибо большое! – поблагодарила её Софи – Вы - наш ангел-хранитель.
 Так оно и вышло, в этот же день Софию Николаевну привлекли к уходу за больной, но перед этим Краюхин предупредил
- Ежели в сторону вильнуть вздумаешь, дружков твоих живьём закопаю.
Как бы то ни было, София Николаевна получила возможность помыться у Анисьи, и привести себя в порядок.

Михалыч вернулся на четвёртые сутки, с доктором и с плохими вестями. Как оказалось, Краюхин-младший был арестован, по подозрению в связях с бандой отца.
- Надо что-то делать?! – не на шутку возбудился старший – Выкупить?
- Думал, не пройдёт – отмёл идею Михалыч - не те времена, идейные не берут.
- Тогда силой отобьём – загорячился атаман.
- Пустые хлопоты, Иван Фомич, Тобольский централ не богодельня, с наскоку не возьмёшь.
Краюхин помрачнел.
- Ладно, обмозгуем.
- А чего тут думать? Вот, взгляни – Михалыч достал из кармана лист бумаги с машинописным текстом.
Это было описание примет их пленников. Внешности Раевского и Софии Николаевны были описаны подробно, о Лео же сказано лаконично – ранен, седой.
- Такие бумажки – продолжил он - были расклеены на каждом заборе. Ещё, как видишь, кое-где сохранились. Ревкомовцы их до сих пор ищут. Пленники наши, месяц назад дёру дали из-под ареста.
- Вот оно что? Хороши, господа офицеры. И, что ты надумал?
  - А, чего тут думать? Обменять их надо на Егорку твоего.
Краюхин быстро осознал перспективу.
- Дело говоришь, Михалыч, голова? А ежели не выйдет?
- Ну, это навряд ли. Эти господа, при побеге, с десяток краснозадых ухлопали. Так что, ждут их там с превеликим нетерпением.
- Ну, Михалыч – воспрял духом Краюхин – ежели так … озолочу.

Тобольский централ имел мрачную славу тюрьмы-могилы. По свидетельству
Ф.М. Достоевского, попадая туда, человек остро испытывал одно поглощающее чувство - жизнь закончилась.
Егор Краюхин оказался здесь без вины виноватый, всё дело было в фамилии. После налёта на золотые прииски, банды его отца, за неё решили взяться в серьёз. Но искать, кочующую по лесам вольницу, было, что иголку в стогу сена. За домом Егора установили наблюдение, надеясь выйти на след Краюхина-старшего, но на тот момент, связи с ним выявить не удалось. К тому же, постоянное наблюдение, дело утомительное. Тогда решено было изменить тактику, Егора арестовали, ожидая реакции отца, и она последовала. Обмен пленными позволял решить проблемы обоих сторон, во всяком случае, на данный момент.


А пока, у пленников Краюхина жизнь, вроде бы, «начала налаживаться». В конце дня им подали ужин, по миске каши и куску хлеба. На что Раевский саркастически заметил
- Слышал я, что скотину, перед самым забоем, прекращают кормить. А в нашем хлеву - пир горой. Значит, поживём ещё.
Но источник оптимизма иссяк, как только он попробовал пищу.
- Вот уж, куркули лавочные – поморщился Владимир – ни соли, ни масла, хоть бы салом смазали для приличия.
- Да, действительно – согласился с ним Лео – даже в окопах лучше готовили.
София Николаевна ела молча, безропотно. Она понимала, что привередливость мужчин, это лишь попытка, хоть на минуту отвлечься самим и отвлечь её, от других, наиболее значимых проблем.
После ужина в амбар нагрянули «гости», атаман с Лютым и Михалыч с керосиновой лампой.
- Чем обязаны? – холодно спросил Раевский.
- Вопрос к вам имеется, господа хорошие – ответил Краюхин и подал ему розыскной лист с Тобольского забора.
Михалыч подсветил керосинкой.
- Что на это скажете, ваши благородия? Чем новой власти не угодили?
- А у нас с ней идейные разногласия – за всех ответил Раевский.
- Поэтому значит, вы там десяток краснозадых ухлопали?
- Выходит так.
- Интересно – протянул Краюхин – а есть, к примеру, такие, кого после встречи с вами хоронить не пришлось?
- Ты первый. И мне это очень не нравится – жёстко ответил Владимир.
- Ишь ты – сузил глаза Краюхин – ещё и зубы кажет.
- А то может вышибить? – предложил Михалыч – Это нам не долго.
- Не надо, пущай этим комиссары займутся – отклонил инициативу атаман - Они ему больше понравятся. 
Тема была исчерпана.

Отойдя от амбара, Краюхин приостановился.
- Порешаем так, Михалыч, завтра по утру с ними и отправляйся. Не будем дело затягивать. Возьми с собой десяток людей побойчее, да смотри, на обратном пути хвост с собой не приведи.
- Я то не приведу, а вот они…? – Михалыч кивнул на амбар – Они могут.
Краюхин жёстко посмотрел на своего подручного.
- А ты им языки подреж, чтобы сболтнуть не могли, да в гляделки их нахальные угольков горящих положи, всё одно их красные кончат.
- Сделаем, Иван Фомич, не сумлевайся.
- Только не здесь – продолжил наставления атаман -  а там, когда уж договор с краснозадыми будет. Уразумел?
- Уразумел.
- Вот и ладно.
42




В путь тронулись с рассветом. Пленников везли, как влиятельных персон, в атаманской коляске, с сопровождением конвоя. Ехали бодрой рысью, время от времени переходя на шаг. Монотонность дороги скрашивали, как умели, потешаясь над пленниками.  Для затравки, один из конвойных припомнил прежние годы.
- Единожды довелось мне в Тюмени видеть, как генерал-губернатор тамошний проезжал. Ну, прямо, как и эти. И мамзеля при нём в коляске, с кобельком на руках, и конвой сурьёзный.
Его охотно поддержали из строя.
- Этот вон, здоровый, и впрямь за губернатора сойдёт, тока бакенбардов не достаёт.
- Ага, и кобелька для мамзели.
- Ты, что ослеп, Мироха? Вот же он, кобелёк, с краешку примостился.
Под общий смех, острослов ткнул нагайкой в плечо Лео. Последний среагировал мгновенно. Он ухватился за плётку и резко дёрнул её на себя. Остряк вывалился из седла под ноги позади идущим лошадям. Общий хохот получил новый импульс.
- А кобелёк то кусачий. Гляди, Федька, язык откусит.
Федька вскоре догнал компанию и, с наигранной бравадой, пообещал
- Ничего, разговор не кончен, ещё поквитаемся.
- Не боись, Федька, краснозадые за тебя поквитаются – насмешливо донеслось из строя – в Тобольской живодёрне шутить не любят.
Потеха продолжалась.

Родила корова двойню,
А быка ведут на бойню.
Потому, что у быка
Не осталось молока.


К вечеру добрались до ночлега. Это было обширное таёжное селение. В доме, куда они направились прямиком, видимо привыкли к таким набегам. Еда и ночлег были предоставлены без промедления. Пленных наспех покормили и вывели в сени. Конвойный, Федька, откинул крышку подполья и ухмыльнулся
- Пожалуйте в апартаменты, ваши благородия.
Раевский окинул недобрым взглядом направленные на них стволы и стал спускаться в холодную, пахнущую плесенью темноту. Следом, при поддержке мужчин, сошла и София Николаевна. Лео шёл последним, стараясь не оступиться на крутых ступеньках. Когда он углубился по пояс, раздался свист Федькиной нагайки. Спину и затылок Лео обожгло кипятком. Он обернулся и успел увидеть торжествующую ухмылку конвоира. Его поймали сильные руки Раевского. Крышка подполья захлопнулась. В наступившей темноте Владимир жёстко произнёс
- Всё! Это будет наша последняя ночь под стражей! Завтра мы будем свободны или мертвы! Слово офицера!

Утром, с первыми петухами, большой хозяйский сеновал ожил. Из пожухлого прошлогоднего сена стали проклёвываться заспанные рожи краюхинского воинства. Начинался новый день, с яркой утренней зарёй в нежно-перламутровом небе. Казалась кощунством, даже мысль о том, что для кого-то он может быть последним.
Но Раевский, уже дал слово.
После завтрака, когда конвой седлал лошадей, за пленными пришли двое. Федька снова открыл крышку подполья и, ехидным тоном, позвал
- Просю на выход, господа, кофий стынет.
Первым, щурясь от света, снова появился Раевский. Дав ему подняться до половины, Федька приказал
- Стой! Кажи руки!
Владимир покосился на застывшего сбоку конвоира с наганом и протянул ладони. Федька проворно стянул их петлёй и тщательно обвязал.
- Пошёл!
Раевский поднялся под контроль конвойного. Этот же ритуал повторился и с Софией Николаевной, после чего Федька самодовольно скомандовал, выдернув из-за пояса нагайку
- А теперь, седой!
Лео не стал задерживаться. В тёмном проёме подвала показалась его голова с багровым рубцом на затылке. Дураки не признают ошибок, Федька снова ощутил свой звёздный час и взмахнул нагайкой. Лео был готов к этому, он опять перехватил плеть и резко дёрнул её на себя. Нагайка была зафиксирована на руке Федьки петлёй, и мстительный бандит резво нырнул головой в чёрную дыру подвала. Второй конвоир автоматически отвлёкся на инцидент и, тут же, полетел вслед за напарником, от удара Раевского. Лео оставалось только прижаться к краю проёма, пропуская и направляя падающих. Он завладел их оружием и освободил друзей от верёвок.
- Вот, возьми – протянул он Раевскому один из наганов.
Владимир проверил наполнение барабана и нетерпеливо кивнул остальным
- Пошли.
Быстро осмотрели дом, кроме встревоженных хозяев никого больше не было. Все находились во дворе, возле лошадей. Владимир взял инициативу на себя, кратко выдав указания.
- Софи, оставайся здесь. Я - через окно, в обход. Лео - ты с крыльца, подключишься, когда я начну.
Возражений не было.
 Лео снова вышел в сени, осторожно приоткрыл дверь и посмотрел во двор. Трое были уже в сёдлах, остальные покуривали, затягивали подпруги. Михалыч, что-то сурово говорил возничему коляски, после чего нервно пнул колесо и направился в дом. Лео отпрянул от двери и прижался к стене. На крыльце громыхнули сапоги, скрипнула дверь. Михалыч переступил порог, повернул голову и остолбенел. Лео мог бы убить его взглядом, но удар рукояткой в висок был вернее. Бандитский десятник рухнул не охнув.
В этот момент, со двора донеслась трескотня наганов. Лео выдернул из-за пояса Михалыча второй револьвер и толкнул дверь. Картина во дворе изменилась. Те, кто был в сёдлах, уже лежали у копыт, остальные суетливо палили в направлении Раевского. Лео включился.
Один за коляской дёрнулся от пули и замер, двое, за колодцем, торопливо пальнули в него и завалились на землю, рыгая кровью. Ещё один, стреляя на бегу, метнулся к поленнице и ткнулся лбом в кладку. Лео окинул взглядом двор и присел на крыльцо.
Всё, бандиты закончились.
Первая минута свободы, радости не было. Внутри усталость, апатия и опустошённость. У коляски шевельнулся раненный бандит, приподнялся на локте и, собрав последние силы, направил наган на Лео. В глазах отчётливо проявилась ненависть, одержимость стремлением убить. Лео равнодушно посмотрел на дрожащий перед ним зрачок пистолета и остался не движим. Выстрел раздался со стороны, бандит уронил руку и замер. Стрелял Раевский, он подошёл к крыльцу и сел рядом.
- Что, решил со смертью в поддавки поиграть? – осуждающе спросил он.
Лео ответил задумчиво и неопределённо.
- Знаешь, один философ сказал: «Если долго всматриваться в бездну, бездна начинает смотреть на тебя».
- Да, Гончаров – вздохнул Раевский – не мешало бы нам напиться, как следует. Думаю, мы это заслужили.
- Согласен – ответил Лео – но прежде в баню.
- Ну, это само собой.
К ним присоединилась София Николаевна. Без лишних вопросов она села рядом с мужем, положила голову ему на плечо и тихо заплакала. Владимир обнял жену.
- Всё, ангел мой, всё кончено, мы свободны.
- Надо бы собрать оружие и патроны – устало произнёс Лео – деньги тоже пригодятся.
На лице Раевского отразилось негодование.
- Ты, что предлагаешь нам их обыскивать?
- Нет, господин ротмистр, я предлагаю приказать им самим вывернуть карманы – с иронией ответил Лео – брось чистоплюйство Раевский – это не мародёрство, а военная необходимость.
- Действительно, Владимир – поддержала его София Николаевна – не побираться же нам Христа ради.
Лео тяжело поднялся и зашёл в дом. Михалыч, по-прежнему, лежал у входа, устремив безжизненный взгляд в потолок. У него, кроме прочего, могли быть нужные бумаги. Лео склонился над телом и стал проверять карманы: россыпь серебра,на мелкие расходы; горсть патронов; массивный кожаный кошель набитый николаевками и керенками; пожелтевшая, потёртая на сгибах метрика о рождении; фотографическая карточка бравого жандарма-усача при револьвере и шашке. Моложавое лицо, честолюбивый взгляд, уверенная поза, всё теперь в прошлом, всё в небытие. Ничего представляющего интерес. За то, под рубашкой убитого обнаружился хитрый пояс с карманами плотно набитыми николаевскими империалами. Это была удача, побираться уже не придётся.

Хозяин дома с трагическим лицом ходил по двору.
- Господи Исусе! – охал он, натыкаясь на мёртвые тела – это сколь же теперь гробов ладить придётся, а могил копать? Скоро и не управиться.
- Не придётся, отец – к всеобщему удивлению заявил Лео – без гробов обойдёмся и могилы копать не надо.
- Как так?
- А, вот так. Найди-ка мне лучше пару мужичков, по смелее да потолковей. Скажи, дело есть особое и деньгами не обидим.
- Ты чего задумал, ирод? – не смог скрыть изумления Раевский.
- Потом расскажу, когда напьёмся – ответил Лео - На трезвую голову плохо воспринимается.




43




Краюхину было не спокойно, ожидание томило неопределённостью. Назойливые мысли, то возносили его к вершинам власти, то низвергали к их подножию.
- Привезёт Михалыч Егорку, обязательно привезёт – убеждал он себя – А, как же иначе, за одного троих даю. А там, глядишь, и с царевной сладится. Деваться то ей некуда. Слава богу, на поправку пошла.
Анастасии, действительно, стало легче, но, вместе с тем, добавилось и хлопот. Она стала упорно требовать соединения со своими друзьями. Пришлось пойти на хитрость, вернее, на откровенную ложь, убеждать, что их увезли в Тобольск, по их же самих настоятельному требованию. Лео - на лечение, а остальных двоих - для тайной встречи с некими единомышленниками. Что надо набраться терпения и дождаться их возвращения. Далее подразумевалось, что если они не вернуться, то по своей вине. Кто же знал, что они не в ладу с властями? Анастасия, конечно, не поверила не единому слову, но деваться ей действительно было некуда. Из бессознательного состояния, она прямиком перешла в глубокую депрессию и перестала есть. Возникла новая опасность, что она уморит себя голодом.
- Ничего – снова успокаивал себя Краюхин – перебесится. Она, хоть и царевна, а супротив моей воли, мелюзга. Теперь главное, чтобы Михалыч не подкачал.

Они вернулись на исходе четвёртого дня, десять верховых во главе с Михалычем. В сумерках, подсвеченных бликами багрового заката, они въехали в деревню шагом, тихо словно призраки. Их появление потрясло селение. Деревенские зеваки столбенели, крестились и, с криками, бросались прочь при виде мерно покачивающихся в сёдлах мертвецов. На застывших, обострившихся лицах которых, темнели остекленевшие глаза. Члены банды сопровождали очумелыми взглядами безжизненный конвой и трезвели на глазах.
Краюхин с Лукичом приканчивали второй графинчик водки, когда в горницу влетела растрёпанная Нюрка
- Господи! Что деется?! – заголосила она с порога – Страх то, какой?! И впрямь конец света настаёт!
Лукич поперхнулся солёным груздем, откашлялся.
- Ты, чего несёшь, дура оглашенная? Говори толком, что стряслось?
У Краюхина похолодело на сердце. Не дожидаясь ответа, он порывисто поднялся
 из-за стола и поспешил на улицу. Остальные последовали за ним. Откуда то, из темноты, донёсся истерический крик
- Всадники Апокалипсиса! Всадники Апокалипсиса! Настал судный день! Трепещите православные!
Кони с мертвецами, как неприкаянные, бродили по деревне. Их никто не спешил освобождать от седоков.
Обратно в дом Краюхин вернулся на ватных ногах. Нет, он не испугался прикрученных к седлам трупов, в душе бурлила ядовитая смесь злости, ненависти и обиды. Мозг взрывался от осознания своего бессилия.
- Как они это делают?! Двое увечных мужчин и одна хрупкая женщина, расправляются с его людьми, будто с младенцами и в открытую издеваются над ним?! Где они берут силы?! Кто им ворожит?!
Но ничего, ничего – собирал он по крохам остатки оптимизма – у меня есть царевна, это главное. А Егорку выкуплю, быть того не может, чтобы нельзя было выкупить.
С верхнего этажа неожиданно донёсся отчаянный вопль Нюрки
- Убёгла! Царевна убёгла!
Краюхин вздрогнул и ринулся вверх по лестнице. Оттолкнув растерянную девку, ввалился в комнату Анастасии. Она была пуста. На постели, поверх аккуратно накинутого одеяла, демонстративно и вызывающе, лежал наган с одним патроном. Намёк был более, чем прозрачен.
Приступ неудержимой ярости захлестнул Краюхина. С диким рычанием, он рванулся вперёд, но силы внезапно оставили его. В глазах потемнело, ноги подкосились и он покатился по лестнице. Его с трудом перенесли в постель.
 Глубокой ночью жутко завыл Лютый. В деревне одним покойником стало больше. Атаман Краюхин испустил дух.
Утром остатки банды стали покидать деревню. Уходили стихийно, в разнобой, кто по одному, кто по двое-трое. Самые ушлые, перед уходом, наведались к лавочнику, пристрелили Лютого и забрали казну атамана. Лукича, при виде уплывающего из-под носа золота, хватил удар.

Бывшие пленники Краюхина эту ночь тоже провели в деревне, тайно от всех встав на постой к врачевательнице Анисье. Туда же они доставили и, уведённую из-под носа Краюхина, Анастасию. Теперь у них было достаточно средств, чтобы отблагодарить хозяйку за доброту и заботу. Можно было позволить себе и отдых. Но прежде нужно было уложить мертвецов в землю, чтобы восстановить мир и спокойствие в деревне.

 










44



« Настанет год, России чёрный год,
Когда царей корона упадёт,
Забудет чернь к ним прежнюю любовь
И пища многих будет смерть и кровь…» М.Ю. Лермонтов.

1918 год отметился в истории страны неожиданной особенностью, его продолжительность составила 352 дня. В феврале Россия перешла на Григорианский календарь летоисчисления, вследствие чего, после 31 января наступило сразу же 14 февраля.
Помимо множества различных событий, этот ущербный год запятнал историю России двумя постыдными датами.
3 марта новоявленное рабоче-крестьянское правительство заключило унизительный Брест-Литовский мир с Германией. По сути дела, это была капитуляция с тяжелейшими политическими и экономическими последствиями для России. Сепаратный сговор, похабный мир, вот оценка большинства историков, которую трудно оспорить.
18 июля в Кремле проходило заседание Совнаркома под председательством В.И.Ленина. Во время выступления наркома здравоохранения Н.А.Семашко, в зал вошёл Я.М.Свердлов и, наклоняясь к Ленину, что-то сказал ему на ухо. Ленин тут же прервал выступление Семашко и объявил: «Товарищ Свердлов просит слова для сообщения». Возражений не последовало.
- Товарищи, из Екатеринбурга получено сообщение – обратился Свердлов к присутствующим – 16 июля, по постановлению Уральского Облсовета, там расстрелян бывший царь Николай Романов.
В зале на минуту воцарилась мёртвая тишина.
- Продолжим, товарищи – невозмутимо произнёс Ленин.
Это была не вся правда. Всю правду озвучить не решились.

Будущее России было ещё не определено и решалось оно на просторах  Кубани и Дона.
К июлю окрепла и стабилизировала своё положение Добровольческая армия, во главе с генералом А.И.Деникиным. Тысячевёрстный Кубанский поход стал серьёзным испытанием живучести и самого права на существование новой силы, отторгающей большевизм, как стихийное безумие охватившее страну. Действие рождает противодействие.

Новочеркасск. Штаб-квартира командующего Добровольческой армии.

Генерал Деникин имел внешность добропорядочного барина. Полноватая фигура при среднем росте, и профессорская бородка, с обильной проседью, придавали ему добродушный вид. Но внешность командующего была обманчива. Бывший командир 4-й стрелковой бригады, заслужившей название «железной», имел и соответствующий характер.
Начальник штаба армии – генерал И.П.Романовский докладывал обстановку, гуляя карандашом по карте, разложенной на столе.
- В районе Азов-Кущёвка – армия Сорокина, 30-40 тыс. штыков при 80-90 орудиях;
- По линии железнодорожных станций Тихорецкая –Торговая и к северу от неё - пехотная бригада Жлобы и конная бригада Думенко, до 10 тыс. штыков и сабель , артиллерийское оснащение слабое;
- по рубежу Маныча – пять отрядов общей численностью до 12 тыс. штыков при 17 орудиях.

«Романовский был деятельным и талантливым помощником командующего и преданным другом. Другом, с которым я делил нравственную тяжесть командования и те личные переживания, которые не выносятся из тайников души в толпу и на совещания.»
(А.И. Деникин «Вооружённые силы Юга России»)

Заканчивая доклад, Романовский подытожил
- Ваше превосходительство, в общей сложности армии будет противопоставлено от 80 до 100 тыс. штыков при 120 орудиях и 2-х бронепоездах.
- Спасибо, Иван Павлович – поблагодарил Деникин, поднявшись со стула.
Разминая ноги, он прошёлся по просторному кабинету.
- Картина, мягко говоря, не радостная – произнёс он с тяжёлым вздохом – У нас едва наберётся 9 тысяч при 20-ти орудиях. И огнеприпасов «кот наплакал». Что мы можем им противопоставить? Только дисциплину боя и доблесть войск. Пожалуй, это единственное в чём мы не испытываем недостатка.
В это время, за дверями кабинета, адъютант командующего поручик Долинский, преградил дорогу посетителю в выцветшей военной форме без знаков различия. Это был Лео и его третья попытка попасть на приём.
- Я уже докладывал Вам, господин поручик, что мне необходимо говорить с командующим по чрезвычайно важному делу – горячился Лео. 
- А я, сударь, уже имел честь Вам сообщить, что их превосходительство не принимают. Вы можете изложить суть своего дела на бумаге. Оно будет рассмотрено в порядке очереди.
Дело шло к вызову караула, когда дверь кабинета открылась. Командующий лично сопроводил Романовского до выхода из приёмной, на ходу заканчивая фразу.
- Я очень надеюсь, Иван Павлович, что мы и впредь будем также искренны в своих словах и поступках.
- Желаю здравствовать – склонил голову Романовский и покинул приёмную.
Обернувшись, Деникин наткнулся на Лео.
- Позвольте представиться, ваше превосходительство, 12-го Ахтырского гусарского полка отставной ротмистр Гончаров, прошу принять по чрезвычайному делу.
Командующий удивлённо вскинул брови и скептически оглядел возникшее перед ним препятствие. Впрочем, сейчас вся армия имела далеко не презентабельный вид.
- Не сейчас, ротмистр, извольте к адъютанту. Он доложит мне суть Вашего обращения.
Но Лео был настроен решительно, даже дерзко.
- Легче было штурмовать Карпаты, ваше превосходительство, чем Вашу приёмную.
Лицо адъютанта вытянулось. Генерал застыл у двери и медленно обернулся.
- 12-й Ахтырский, говорите?
- Так точно, ваше превосходительство. Ваши «железные стрелки» не раз спасали нам жизнь в Галиции.
- Прошу – сухо пригласил Деникин.
В кабинете он ещё раз внимательно оглядел Лео и ненадолго отвлёкся на воспоминания.
- Да, мою стрелковую бригаду бросали на самые критические участки фронта, «пожарная команда» 8-й армии.
Лео сочувственно промолчал, понимая, что задел за живое.
- Карпаты, говорите? Тяжёлые бои были за перевалы. По пояс в снегах. Мёртвые не падали, а оставались стоять в снегу, там, где их заставали пули. Целая долина застывших мертвецов. Такое не забывается. 
Генерал сделал небольшую паузу и вернулся к действительности.
- Так, что там у Вас, ротмистр?
Лео был готов к этому вопросу, но начать, всё равно было не просто.
- Дело в том, ваше превосходительство, что я уже около полугода сопровождаю, или точнее сказать состою при некой особе, имя которой могу открыть только Вам. В настоящий момент только Вы способны возложить на себя ответственность за её судьбу.
- Вот как? – разочарованно произнёс командующий – Я ожидал более веской причины, оправдывающей Вашу дерзкую настойчивость. Или Вы полагаете, что ответственность за судьбу армии и Отечества не достаточно тяжкое бремя для моих плеч?
Лео счёл разумным промолчать.
- Хорошо – смягчил тон генерал – Кто, это Ваша особа?
- Великая княжна Анастасия Николаевна.
Командующий поднялся из-за стола и прошёлся по кабинету.
- Кто?!!!
Лео повторил.
- Вы отдаёте себе отчёт, ротмистр…? Вы или заблуждаетесь или провокатор.
Лео ожидал подобного. Ему пришлось рассказать всё, что относилось к делу, избегая нудных подробностей.
- К сожалению, супруги Раевские, в настоящий момент, не могут подтвердить мои слова – пояснил Лео – я даже не могу поручиться, что они живы в данный момент, но я очень надеюсь, что они просто отстали от поезда.
Генерал выслушал с вниманием, по необходимости уточняя детали, после чего, с лёгкой иронией, произнёс
- Занимательная история. Не плохой сюжет для романа, мог бы иметь успех. Надеюсь, вы понимаете, что ваши слова требуют подтверждения?
- Так точно, ваше превосходительство.
- Я отдам соответствующие распоряжения. Вы же, со своей спутницей, будете зачислены на довольствие и поступите пока в распоряжение начальника санитарной части, до выяснения обстоятельств дела.
- Благодарю, ваше превосходительство.
- Рано благодарите, ротмистр. Я искренне надеюсь, что мне не придётся предавать Вас военно-полевому суду.
Лео вышел из резиденции командующего с чувством душевного облегчения. До сих пор, в своих скитаниях с Анастасией, он ощущал себя одиноким бродягой с золотым слитком за пазухой, посреди алчущей золота толпы. Теперь он был не один, но радость омрачало одно обстоятельство, ему не поверили, не пожелали встретиться с Анастасией. Впрочем, стоило ли этому удивляться. Он не солгал ни слова, а значит и опасения излишни. Всё одно, лучшей опоры, чем плечо с генеральским эполетом, сейчас не найти.
Анастасия ждала в сквере напротив. При виде его она поднялась на встречу.
- Всё в порядке, Анастасия Николаевна – поспешил успокоить Лео – мы поступаем на службу. Сегодня Вы не будете засыпать голодной.

Лео, руководствуясь исключительно интересами Анастасии, даже не подозревал о последствиях его обращения к Деникину. Дело было в том, что Добровольческая армия, была политически не однородна. Она собрала под своими знамёнами людей разных взглядов на дальнейшее устройство России, объединившихся для одной цели – борьбы с большевизмом. Два основных конкурирующих лагеря в ней составляли монархисты и сторонники демократического устройства государства, через созыв Учредительного Собрания. Сам Деникин, как и его предшественник, генерал Л.Г. Корнилов, относился к последним. Единомышленником был и Романовский. Политические разногласия отражались на боеспособности армии и грозили расколом на два лагеря, что могло вызвать междуусобицу и, как следствие, неминуемую гибель. Это обстоятельство уже вынудило Деникина, обратиться к Армии с призывом к единодушию и спокойствию. 
Сразу же, по окончании «Ледяного похода», в станичном правлении станицы Егорлыцкая,  был собран весь командный состав армии, где командующий говорил о наболевшем:
« … Наша единственная задача – это борьба с большевизмом и освобождение от них России! Но многие требуют немедленного поднятия монархического знамени. Для чего? Чтобы тотчас разделиться на два лагеря и вступить в междуусобную борьбу? Да, наконец, какое право имеем мы, маленькая кучка людей, решать вопрос о судьбе страны, без ведома русского народа?
Хорошо, допустим – монархический флаг, но за этим последует естественное требование имени. Кого вы пророчите на царство, если уже сейчас называются десятки имён? Как будем решать этот вопрос? Разделимся на партии и развернём штыки друг на друга?»
Командующий сделал паузу и оглядел хмурые сосредоточенные лица собравшихся.
« Армия не должна вмешиваться в политику. Единственный выход – вера в своих командиров. Кто верит нам – пойдёт с нами, кто не верит – оставит армию. Что касается меня лично, я не буду бороться за форму правления. Я веду борьбу только за Россию.
И будьте покойны, в тот день, когда я почувствую, что биение пульса армии расходится с моим, я оставлю свой пост, чтобы продолжить борьбу другими путями, которые  сочту прямыми и честными.»
 (А.И.Деникин «Белое движение и борьба Добровольческой армии»).

Именно на таком обострённом фоне и появился Лео, приведя в армию Анастасию - живое знамя монархизма.

Поздно вечером, за чаем, Деникин делился своими мыслями и опасениями с Романовским, которому доверял безоговорочно.
- … Что скажете, Иван Павлович?
- Занимательная история, Антон Иванович, но мы же не в церкви, чтобы всё воспринимать на веру. В любом случае, появление в армии дочери царя может вызвать верноподданническую истерику монархистов. Накануне выступления, это крайне не желательно. К тому же, уклон к самодержавию может оттолкнуть от нас 30-ти тысячное Ставропольское ополчение и бросит его в объятия большевиков. О других, нейтральных и лояльных к нам общественных кругах, и говорить не приходится, мы лишимся поддержки многих.
Романовский закурил и продолжил.
- Если их прислали красные, то вероятно, именно такое развитие событий и является их целью. Впрочем, может быть и другая, но это банально.
- Что Вы имеете в виду?
- А то, Антон Иванович, что в нужный момент, эта дама добьётся приёма у Вас, ведь у женщины всегда найдётся причина для слёз, и тогда, вместо кружевного платочка, она достанет из своей сумочки изящный дамский браунинг.
- Да, действительно, банально – задумчиво произнёс Деникин – но я обещаю вам, Иван Павлович, что если я решу её принять, то при ней не будет сумочки.
- Это не принципиально, Антон Иванович, браунинг может возникнуть из её декольте или выпорхнуть из рукава. В любом случае их следует арестовать.
-  Не думаю – возразил Деникин – если она действительно великая княжна, то совестно будет уподобиться красным. Не говоря уже о том, что это может вызвать волнение в армии. Кто бы, они не были, они пришли сюда не для того, чтобы сбежать. Но Вы правы, Иван Павлович, проверка нужна и самая тщательная, займитесь этим. Не сами, конечно, вы и для сна время находите с трудом, поручите кому ни будь.
Просьба командующего имела силу приказа. Найти подходящего человека для такого деликатного дела, задача не из лёгких. Здесь нельзя было обойтись без такта и компетентности в деле проведения дознания. Строевой отдел штаба подготовил список рекомендованных кандидатур. Выбор Романовского пал на бывшего следователя Ростовского сыскного отделения, пятидесятилетнего Рудольфа Степановича Локтева. Он примкнул к армии в Ростове,перед началом похода и, будучи человеком штатским, состоял при обозе.
 Рудольф Степанович внешность имел не примечательную, роста среднего, суховат, крепок, лицо простовато, но пытливый проницательный взгляд, говорил о том, что это впечатление обманчиво. Обширная лысина и белёсые усы, с бородкой, дополняли портретный облик избранника. Приглашение к начштаба армии стало для него полной неожиданностью.
Романовский, по природе своей, человек сухой и прямолинейный, сразу перешёл к сути.
- Рудольф Степанович, я намерен поручить Вам разобраться в одном необычном деле, требующем деликатности и опыта ведения следствия. Не скрою, прежде я навёл справки о Вас и они не дали мне повода усомниться в Вашей компетентности и порядочности.
- Благодарю Вас, г-н генерал. Я к Вашим услугам – ответил заинтригованный Локтев.
Далее состоялась беседа, соответствующая сути дела. Востребованность в своём прежнем качестве, не могла не радовать старого следователя, и он с энтузиазмом приступил к делу.

Лео он нашёл во дворе лазарета, разжигающим огонь под большим котлом для кипячения белья.
- День добрый. Ротмистр Гончаров, если не ошибаюсь?
- Он самый. Чем могу служить?
- Позвольте представиться, следователь Ростовского сыскного отделения, Локтев Рудольф Степанович – приподнял шляпу визитёр.
В этот момент из лазарета вышла Анастасия, с корзиной в руках, и стала развешивать бельё на натянутые верёвки.
- Мне поручено разобраться в Вашем деле – продолжил Локтев – Иными словами, я должен убедиться в достоверности Ваших слов.
- Каким же образом Вы намерены это сделать?
- Ничего нового, Леонид Георгиевич, искать и сопоставлять свидетельства и факты. Для начала, расскажите мне о себе.
Локтев присел на обрезок бревна, достал из портфеля тетрадь с карандашом, и продемонстрировал внимание.
- С чего же начать?
- А с самого начала и расскажите.
- Извольте – произнёс Лео - В начале было Слово.  Господь сотворил небо и твердь земную. Отделил свет от тьмы и ….
Локтев усмехнулся, оценив шутку.
- Постойте, Леонид Георгиевич, мы же не на уроке Закона божьего.
- Извините, иногда заносит.
- Ничего, бывает.
В этот день они долго и обстоятельно беседовали. Правда, Лео не стал рассказывать следователю то, во что трудно было поверить и ещё труднее объяснить. Основательная беседа состоялась и с Анастасией. Локтев тщательно интересовался деталями их жизни, как прошлой, так и настоящей, иногда не значительными, на первый взгляд. Он обладал располагающей, доверительной манерой ведения допроса, сводящей на минимум протокольный официоз. Потом Рудольф Степанович исчез и появился снова только через неделю. Он выглядел усталым и озабоченным.
- Пришлось помотаться, Леонид Георгиевич. Я несколько дней объезжал станицы и гарнизоны, где расквартированы наши части. И знаете ли, какая обнаружилась странность?
- Нет, сделайте милость.
- Все, кто мог бы удостоверить Вашу личность, погибли в боях или умерли от ран.
- Что же тут странного? A la querre comme a la querre.( на войне, как на войне). Тем более, что за годы войны офицерский корпус сильно поредел. В прапорщики уже производят бывших лакеев и парикмахеров.
- Да, действительно, но это не единственная странность. В войсках широко известен факт последней атаки  Ахтырских гусар на полк австрийцев.  Поздравляю Вас, Леонид Георгиевич, Вы мертвы,  причём  дважды.  Петроград город маленький. Есть, так же, убедительные свидетельства тому, что Вы похоронены в своём имении около года назад.
Рудольф Степанович виновато улыбнулся.
 И самое печальное, что эта история приобрела известность благодаря … кому бы вы думали?
- Не имею понятия.
- Благодаря супругам Раевским. Они лично присутствовали при Вашем погребении. Кстати, их появление в армии не зафиксировано. Получается, что те, на кого Вы ссылаетесь, как на свидетелей и гарантов Вашей правдивости, уже опровергли Ваши же слова. И это очень прискорбно – вздохнул Локтев – ибо сильно подрывает доверие и к Вашей спутнице. Я не должен был Вам всего этого говорить, но мне, почему то хочется верить именно Вам, не смотря на вышеизложенное.
- Спасибо, Рудольф Степанович. Вы меня растрогали.
Локтев снова вздохнул и провёл рукой по серебрящимся сединой усам.
- Леонид Георгиевич, я почти тридцать лет на следствии. Видел много странного и необъяснимого. Порой в людях уживаются удивительные противоречия. Одна из жертв целовала руки убийце-любовнику в тот момент, когда он её душил. Молодой цыган, хладнокровно зарезавший четырёх человек, сгорел заживо, спасая жеребёнка изцохваченной огнём конюшни. Георгиевский кавалер, герой Плевны и Шипки, боялся своей хрупкой жены сильнее, чем турецких ятаганов. В вашем случае должно быть какое-то объяснение. Расскажите мне всё откровенно.
Теперь вздохнул Лео.
- Вряд ли Вы поверите в то, что услышите.
- Важно, чтобы в это поверил Деникин. Завтра я передаю Романовскому все материалы дознания.

Деникин не поверил, военно-полевой суд, тоже.
 За день до этого из Екатеринбурга были получены известия о том, что вся семья бывшего императора расстреляна большевиками. Командующий отдал приказ по армии служить панихиды по невинно убиенным. Анастасия узнала об этом на заседании суда. Из зала её вынесли на руках.

Был ясный солнечный день. Лео и Анастасию вывели во двор тюрьмы и поставили у стены конюшни. Над ними стремительно проносились ласточки. Лео с грустью посмотрел в бескрайнюю лазурную высь, и на память снова пришло изречение Ф.Ницше: « Если долго всматриваться в бездну, бездна начинает смотреть на тебя». И этот момент настал. Лео взял Анастасию за руку, девушка была безучастна, в её помертвевших глазах не было жизни.
Дежурный подпоручик распахнул красную папку и зачитал: «… военно-полевой суд … постановил: большевицких лазутчиков, выдаваемых себя за … ротмистра Гончарова и великую княжну А.Н.Романову, приговорить к расстрелу».
Папка захлопнулась. Подпоручик выдернул из ножен шашку.
- Отделение, готовсь!
Шашка взметнулась вверх.
- Целься!
Солдаты вскинули винтовки. Бездна взглянула на них холодными зрачками трёхлинеек.
- Прекратить! – донёсся со стороны спасительный окрик – Немедленно прекратить!
Шашка замерла в воздухе и медленно опустилась.
- Отставить!
Спасителем был Локтев. Запыхавшийся и раскрасневшийся, он подбежал к офицеру и сунул он ему в лицо лист бумаги.
- Вот! Расстрел отменяется!
 Бездна отвела взгляд.
Рудольф Степанович счастливо улыбнулся и кинулся к приговорённым.
- Слава богу, успел!
Дело было в том, что Локтев до последней минуты продолжал бороться за своих «подопечных», и ежедневно изучал списки продолжавших поступать в армию добровольцев. Удача улыбнулась вовремя. Двое, из вновь поступивших, хорошо знали Лео и незамедлительно откликнулись на просьбу о помощи. Это была трогательная встреча.







45




Трагическое известие о расстреле семьи бывшего императора, роковым образом отразилось на здоровьи Анастасии. Начался затяжной депрессивный кризис. Девушка слегла. Сутками она не вставала с постели, в маленькой комнате, отведённой для неё квартиръерами. Еда оставалась не тронутой, уговоры без внимания. Потом началась лихорадка. Лео, не покидавший её всё это время, бросился к врачу.
- Скверные дела, голубчик, это сыпняк – заключил доктор.
- Что? – заторможено переспросил Лео.
- Сыпной тиф – повторил доктор – необходимо переместить её в лазарет. Я пришлю санитаров. Всю её одежду немедля в печку, и Вам рекомендую сделать то же самое.
 Новое бедствие, в бесконечной череде напастей. В голове гудел назойливый рой вопросительных знаков, от классического «Что делать?» до прозаического «И куда, чёрт побери, делись эти Раевские?».
Пришло время ответить на этот вопрос, для чего необходимо вернуться на некоторое время назад, когда все четверо были ещё вместе.

Вырвавшись из плена, они решили добираться до Крыма, в надежде застать там ещё бабушку Анастасии, Марию Фёдоровну и других членов династии. Ехать пришлось долго, без какого либо намёка на комфорт, с частыми остановками. Поезд представлял собой переполненный барак на колёсах. Освежающий душ и чистая простынь казались не сбыточной сказкой. И всё-таки, вопреки всему, они были живы и свободны.
За окнами проплывал однообразный простор южных степей, плыл, плыл и остановился. Поезд замер у линии, алеющего рассветом, горизонта. София Николаевна, спавшая вместе с Анастасией на верхней полке, проснулась и осторожно спустилась вниз. Лёгким прикосновением она разбудила Раевского и, призывным жестом, позвала за собой. Они вышли из вагона и с наслаждением вдохнули пряную степную свежесть. Теснота и прокуренная духота были уже не выносимы. София Николаевна сбежала вниз по насыпи и, обернувшись, поманила мужа за собой.
- Софи, мы не можем удаляться от поезда – предупредил Раевский.
- Володенька, милый, мы только немного разомнём ноги – заупрямилась София Николаевна.
-Ну, хорошо, только не будем отходить далеко.
Ободренная согласием, София Николаевна взбежала на близлежащий пригорок и замерла. Внизу, серебрясь отражёнными лучами рассвета, искрилось небольшое озеро.
- Володя посмотри, это не сон?
- Это не сон, любимая, но нам не следует туда ходить. Состав может тронуться в любой момент.
София Николаевна, как завороженная, не могла оторвать взгляда от, манящей свежестью, глади воды, пробуждающей неодолимое желание, смыть с себя гнетущую скверну дороги.
 - Володенька, родной, мы только на минуточку – умоляюще попросила она.
Раевский не умел ей отказывать.
- Хорошо, ангел мой, только не долго.
Вспыхнув радостью, София Николаевна устремилась к воде, увлекая своим примером и мужа.

Освежившиеся и повеселевшие, они уже возвращались назад, когда поезд издал робкий, жалобный гудок.
- О, дьявол! – вырвалось у Раевского – Бежим, Софи!
Они уже взбежали на насыпь, когда последний вагон, с нарастающей скоростью, проплывал мимо. Раевский, держа жену за руку, сделал рывок, но София Николаевна не была готова к резкому ускорению. Оступившись, она упала. Тут же поднялась и, с болезненным криком, осела  на шпалы.
- Нога! – в отчаянии крикнула она.
Раевский подхватил жену на руки и бросился в догонку, но было уже поздно, драгоценные мгновения были упущены.  Владимир осторожно опустил жену на землю и окинул взглядом бескрайнюю степь.
- Ну, вот мы, наконец, и одни – не весело произнёс он – Искупаться не хочешь?





46



К концу осени «побелела» уже вся Кубань. 15 ноября всадники конной дивизии Врангеля, ворвались в Ставрополь. Командир головной сотни, черноволосый подъесаул, с юношеским румянцем на лице, осадил коня у осетинских казарм, превращённых в переполненный лазарет для раненных красноармейцев. На его дверях отчётливо белела крупная надпись: «Доверяются чести Добровольческой армии».
- Вот, сукины дети! О чести заговорили! – в сердцах выразился подъесаул, отирая окровавленный клинок о гриву коня.
Бросив шашку в ножны, он вызвал урядника.
- Волынцев!
- Я, вашбродь – подлетел к нему бородач в мохнатой папахе.
- Взять лазарет под караул!
- Слушаюсь, вашбродь!
Подъесаул «отдал повод» и гарцующий жеребец сорвался с места.

Ставрополь, заваленный трупами, напоминал огромный морг. Две с половиной тысячи не погребённых тел и четыре тысячи раненных красноармейцев – страшное наследство от прежних хозяев города.

В след за удаляющейся линией фронта, из Екатеринодара, переместились и лазареты, оставив нетранспортабельных пациентов на попечении тыла. В их числе была и Анастасия. Её болезнь затянулась на три долгих месяца, и всё это время Лео был рядом. Он страдал вместе с ней, с каждым днём всё более проникаясь теплотой и нежностью к измученной девушке. В конце концов, незаметно для себя, он преодолел границу обычного человеческого сострадания, неожиданно осознав, что Анастасия стала для него по-настоящему дорога, как это бывает только с действительно близкими людьми. Воспоминания о прежней любви тускнели, вытесняясь тревогой и заботами о больной девушке.
К началу декабря наступило облегчение, молодой организм больной справился с недугом. Она смогла позволить себе, опираясь на руку Лео, выйти на прогулку.
- Как хорошо дышится – произнесла она первую позитивную фразу, ступив на убелённую снегом землю – странно, что я раньше этого не замечала.
Анастасия заметно погрустнела, опустила голову, сдерживая слёзы.
- Что с Вами? – обеспокоился Лео.
- Папа очень любил прогулки – тихо произнесла она.
Лео остановился.
- Анастасия Николаевна, вы же мне обещали – с укором произнёс он – не думать о плохом до полного выздоровления.
- Да, конечно, но Вы очень строги, Леонид Георгиевич.
- Я беспокоюсь за Вас.
Девушка с теплотой посмотрела ему в глаза.
- Спасибо. Я не знаю, как выразить Вам свою благодарность.
Лео ощутил лёгкий трепет в душе.
- Послушание, Анастасия Николаевна, вот Ваша благодарность.
- Хорошо, только позвольте одно условие.
Лео изобразил исключительное внимание.
- Вы сопроводите меня в храм. Я должна помолиться.
- Не смею препятствовать.
Ежедневные прогулки стали нормой, неким публичным таинством, закономерно приводящим кавалера и даму к алтарю. Это была выстраданная любовь. Если бы не трагедия её семьи, теперь уже общая, одна на двоих.
Во время очередного моциона им встретился старый знакомый, следователь Локтев.
- Вот так встреча! – широко улыбнулся Рудольф Степанович – Очень рад! Истинный бог, рад! Надеюсь, вы не держите зла на старую судебную ищейку?
- Ну, что Вы, Рудольф Степанович, ни сколько – за обоих ответил Лео.
На лице Анастасии, при этом, отразилось слабое подобие улыбки. Они продолжили моцион втроём.
- А я только сегодня вернулся. Пришлось поездить по делам службы, не военной конечно.
- Вот, как?
- Да, определён в состав Особой комиссии при главкоме.
- Что за комиссия, если не секрет?
Лицо Локтева стало пасмурным.
- Леонид Георгиевич, я Вам потом непременно расскажу, ей богу, не хочется о работе.
А знаете, что? – снова оживился Рудольф Степанович – пойдёмте ко мне. Я здесь неподалёку остановился, наливочки вишнёвой выпьем, чаю с баранками.
Отказа не последовало. Это стало завязкой добрых приятельских отношений.

 Наступление нового 1919 года отмечали вместе, скромно и душевно. В завершение встречи Локтев выразил сожаление.
- Жаль, что приходится прощаться, в этот раз надолго.
- Вы это о чём? – спросил Лео.
- На днях убываю в Екатеринбург. Город взят Сибирской армией, адмирал Колчак начинает следствие по убийству семьи Анастасии Николаевны. Меня направляют для оказания содействия, как представителя главкома. Это расследование может повлиять на дальнейшую судьбу Анастасии Николаевны, я постараюсь сделать всё, чтобы не осложнить её.
- Я должна ехать с Вами! – неожиданно и твёрдо заявила девушка – Я должна знать всё! Вы не можете мне отказать!
- Хорошо, я сообщу в ставку о Вашем решении – после некоторого колебания ответил Рудольф Степанович.
- Тогда уж и о моём тоже – напомнил о себе Лео.
- Разумеется.   




47


Екатеринбург, важный административный центр и крупный транспортный узел Урала, был взят совместными усилиями Чехословацкого корпуса и Сибирской армии на восьмой день после расстрела царской семьи. Новыми властями дважды было инициировано расследование этого преступления, но оба раза оно велось «спустя рукава». Сказался острый дефицит профессиональных следственных кадров и опасения мести большевиков, потому как, из-за спин исполнителей убийства угрожающе поблёскивали, то лысина, то пенсне крупных большевистских лидеров. Глубоко копнув в этом деле можно было заодно вырыть могилу и самому себе. Ситуация изменилась в январе 1919 года, с прибытием в город Верховного правителя Колчака А.В. Ознакомившись с материалами расследования, он остался не доволен их результатом и возложил надзор за следствием на командующего Западным фронтом генерал-лейтенанта Дитерихса М.К.. На этот раз, к выбору исполнителя дознания, отнеслись серьёзно и остановились на личности 36-летнего  следователя по особо важным делам Омского окружного суда Соколова Н.А.. Выбор оказался верным, Николай Александрович обладал качествами недостающими предыдущим следователям, порядочностью, ответственностью и профессионализмом. С этого момента мрак ночного злодеяния стал постепенно рассеиваться.

 В начале февраля Локтев, Лео и Анастасия прибыли в Екатеринбург. На этот раз дальний переезд был совершён относительно благополучно, в вагонах 1-2 классов. Благодаря документу, предписывающему всем железнодорожным и иным чинам, оказывать содействие, они не испытывали острой нужды ни в чём. По прибытии, они сразу же направились в штаб-квартиру Дитерихса М.К. на Кафедральной площади. После непродолжительного ожидания в приёмной Локтев  был приглашён к командующему фронтом.
Сорокапятилетний генерал, как и большинство офицеров своего времени, имел за плечами весомый боевой путь и не менее значительный авторитет в военных кругах, в том числе и за пределами России. Достаточно упомянуть о том, что он, чуть ли не единственный российский генерал того периода, имевший высшую награду Франции, орден Почётного Легиона.
Во внешности Михаила Константиновича не было солидной генеральской тучности. Среднего роста, строен, подтянут, тёмные с проседью волосы зачёсаны назад, волевое лицо правильной формы оживляли светлые глаза и тёмные усы.
- Позвольте представиться, ваше превосходительство, Рудольф Степанович Локтев, член Особой комиссии Вооружённых сил Юга России, направлен к вам в качестве представителя ставки и для содействия расследованию гибели семьи бывшего императора – отрекомендовался Рудольф Степанович, предъявляя Дитерихсу «верительные грамоты».
- Прошу Вас – пригласил присесть хозяин кабинета – Особая комиссия, говорите? Любопытно. И каковы же её полномочия?
- Видите ли, Ваше превосходительство – произнёс Рудольф Степанович с некоторым напряжением в голосе – на освобождённых от большевиков территориях нам зачастую приходится сталкиваться с последствиями их чудовищных расправ над населением. Для расследования этих фактов и создана данная комиссия.
- И каковы же масштабы этих последствий?
Локтев не горел желанием углубляться в тему и ответил соответствующе.
- Весьма значительные, ваше превосходительство, имеющие все признаки массового террора. На их фоне расправа над семьёй царя и их приближёнными выглядит вполне закономерно.
- Да … – многозначительно произнёс  генерал – Бедная Россия, ни царя, ни бога. Рухнули вековые устои, утоплены в крови и слезах.
Локтев сочувственно промолчал.
- Стало быть, милостивый государь, Вы прибыли от генерала Деникина? – вернулся в деловое русло Дитерихс – Ну, что же? Интерес Антона Ивановича к этому делу понятен. На всю Россию прогремело, во всей Европе аукнулось. Нужно, как говориться, держать руку на пульсе. Вынужден признать, что до сего момента следствие велось на совершенно недопустимом уровне. Следователь Намёткин отличился леностью и апатичностью к своим обязанностям, а его приемник Сергеев выказал полное отсутствие самого скромного таланта следователя. По сему, мною принято решение поручить это дело человеку, имеющему прекрасную деловую репутацию, следователю по особо важным делам Омского окружного суда Соколову Николаю Алексеевичу. Его рекомендовал бывший Пензенский губернатор, князь Вяземский. Завтра он будет у меня к десяти часам. Вы тоже явитесь к этому времени, я вас представлю друг другу.
- Слушаюсь, ваше превосходительство.
- Ступайте, отдохните с дороги. Кстати, где Вы остановились?
Вопрос прозвучал, как нельзя вовремя. Локтев уже сам собирался заострить эту тему.
- Откровенно сказать, я полагался на Ваше содействие – ответил он.
- Вы впервые здесь?
- Да, ваше превосходительство, только я не один. Со мной прибыли ещё двое, ротмистр Гончаров и монахиня сестра Анна.
- Вот, как? Они тоже члены Комиссии?
Пришлось импровизировать.
- Нет, ваше превосходительство, но их приезд со мной одобрен ставкой. Ротмистр Гончаров, боевой офицер, человек опытный и надёжный. Не заменим в дальней дороге и трудных ситуациях. Что же касаемо сестры Анны, то она, как бы это не прозвучало странно, наделена редким даром. Её молитвы, обладают особой силой воздействия. А, где ещё, как ни здесь, возле могил убиенных, утешать молитвой их души.
Генерал проникся или сделал вид.
- Ну, на счёт могил …  - неопределённо вздохнул Дитерихс - собственно в этом то и вся загвоздка. Сделаем так, монашку определим в монастырь, пускай молится. Ротмистр останется при Вас. Учитывая сложность и важность дела, это будет разумно. Денежное содержание определим в соответствии с чинами. Все необходимые распоряжения я отдам немедленно.
- Благодарю Вас, ваше превосходительство.
К своим спутникам Локтев вернулся триумфатором. Два пропуска в офицерское кафе с правом бесплатного двухразового питания, два ордера на заселение в номерах Американской гостиницы и прошение к настоятельнице Ново-Тихвинского монастыря о принятии на своё попечение сестры Анны. Известие об этом Анастасия восприняла спокойно, даже благожелательно. Она уже давно ждала возможности облегчить свою душу в уединённой молитвенной тишине.
Не удивительно, что трагическое известие оказало сильное влияние на девушку. Она разучилась улыбаться, стала молчалива и задумчива. Не возможно было смотреть ей в глаза, от поселившихся в них боли и отчаянья щемило сердце. С самого начала было понятно, что поездка сюда станет для Анастасии тяжелейшим испытанием, актом душевного самоистязания. Чтобы научиться с этим жить, нужно было исчерпать чашу горя до дна, переболеть, перестрадать, потому что убежать или уехать от этого невозможно. Уговоры отказаться от поездки не действовали. Она, как мотылёк, летела на пламя свечи, оставляя слабую надежду, что не погибнет в огне, но опалённых крыльев было не избежать.
На следующее утро, чуть ранее условленного времени, Локтев снова переступил порог вчерашней приёмной. Посетителей к этому часу было немного. Солидный пожилой господин, с дамой под стать себе, и молодой мужчина под сорок.
- Наверное, это он и есть, тот самый Соколов – резонно предположил Рудольф Степанович.
Отметившись у адъютанта, он присоединился к ожидающим, и стал ненавязчиво приглядываться к своему вероятному коллеге. А внешность, надо сказать, тот имел примечательную. Роста, судя по всему, среднего, худощав, сутуловат, тёмно-каштановые волосы, тонкие чёрные усы над большим ртом. Главной же деталью внешности являлся чёрный стеклянный глаз, придававший внешности зловещее выражение. Забегая вперёд, следует отметить, что первое впечатление, производимое Соколовым на окружающих, было обманчиво и продиктовано зрительным восприятием его личности. На самом же деле, он обладал душой несравненно большей, чем очертания его внешности.
- Господин Соколов, их превосходительство ожидают Вас – раздался бархатный баритон адъютанта.
Как и ожидалось, на приглашение среагировал молодой господин. Он решительно поднялся и энергично, словно опасаясь не успеть, прошёл в кабинет.
- Ваше превосходительство, следователь по особо важным делам Омского окружного суда Соколов – представился он генералу, предъявляя ордер министра юстиции.
- Весьма рад, Николай Алексеевич, на Вас возлагается весомая ответственность и большие надежды. Предыдущие следователи не смогли оправдать ни того, ни другого. Надеюсь, Вам это удастся.
- Будьте покойны, ваше превосходительство, я в полной мере осознаю всю полноту ответственности и доверия, и приложу все усилия, чтобы доказать это на деле – с глубокой искренностью ответил Соколов.
- Очень на это рассчитываю -  произнёс Дитерихс, доставая из сейфа папку с материалами следствия – История знает множество казней коронованных особ, но это особый случай, ибо расправа совершена без суда и без участия народа. Вот, принимайте.
Соколов взял дело. В этот момент его руки дрогнули, выдавая внутреннее волнение, но уверенный взгляд говорил о твёрдости и решимости, с которыми он будет нести этот крест до конца жизни.
- Можете рассчитывать на любое моё содействие – продолжил генерал – а сейчас я представлю Вам вашего коллегу. Полагаю, что его участие в этом деле будет не лишним.
В приёмной снова раздался голос адъютанта
- Господин Локтев, прошу Вас.
Обратно оба следователя вышли уже вместе.
- С чего думаете начать, Николай Алексеевич? – спросил его Локтев.
- С изучения материалов и составления плана расследования.
- Резонно. Вы не против, если я загляну к Вам завтра, часам к десяти?
- Напротив, буду рад – без тени недовольства ответил Соколов.
Они раскланялись и расстались до следующего дня. Эта встреча стала прологом к  дружбе и сотрудничеству двух коллег.




48




Анастасия находилась в Монастыре инкогнито, никто не знал её настоящего имени, а к горю и душевным страданиям, там были привычны. С первого же дня она была одержима стремлением увидеть могилы своих родных, но, как оказалось, этого сделать  было не возможно, по причине отсутствия таковых. Это известие стало для Анастасии очередным ударом.
 Следующим пунктом притяжения стал для неё дом инженера Ипатьева, именуемый официально, домом особого назначения, место заключения и гибели её семьи. Его посещение стало для девушки тяжёлым испытанием. Лео подвёз её туда на извозчике. Подавая руку Анастасии, он поймал её взгляд, это был взгляд приговорённого, стоящего перед эшафотом.
- Вы уверены, Анастасия Николаевна? – спросил он, давая ей последнюю возможность для отступления.
- Да – твёрдо ответила она, сделав волевое усилие.
Над входом в дом ветер полоскал бело-зелёный флаг чехословацкого корпуса. Теперь здесь располагался штаб командующего Гайды, но помещения интересовавшие следствие были не заняты.
 Угловая комната верхнего этажа служила спальней для её отца, матери и брата. Убогость обстановки и железные решётки на окнах вызывали стойкое ощущение тюрьмы. Взволнованная Анастасия осторожно переступила порог последнего приюта её семьи. Медленно обвела взглядом комнату и остановила его на рисунке, начертанном рукой её матери, древний символ солнца, жизни, плодородия. Под ним была надпись17/30 апреля 1918 г. Глаза девушки наполнились слезами, она прикоснулась к нему вздрагивающей рукой и посмотрела в окно. Брусчатка Вознесенского переулка, единственное, что видели её родные в течение 78 дней.
 Смежная комната - спальня её сестёр. Три кровати, зеркало, столик. Анастасия присела на край одной из коек.
- Какая чудовищная ирония судьбы – тихо произнесла она – Ольга и Татьяна мечтали стать учительницами и жить в каком ни будь тихом городке в Сибири. 
Нужно было собраться с силами, впереди предстояло самое страшное - расстрельная комната. Лео терпеливо ждал, безмолвно сопереживая девушке. Казалось, что она вот-вот сорвётся и даст волю эмоциям, но Анастасия держалась. Можно было только догадываться, чего ей это стоило. Она поднялась на ноги, давая понять, что готова ко всему. Им предстояло спуститься по деревянной лестнице в полуподвальное помещение цокольного этажа. Поддерживая Анастасию, Лео отчётливо ощутил нервную дрожь пронизывающую её тело.
Порог этой страшной комнаты она переступила на ватных ногах. Единственное небольшое окошко-отдушина почти не давало света, но даже при этом не трудно было разглядеть многочисленные следы расправы. Следы от пуль, пятна и брызги крови, впитавшиеся в обои. Кое-где отсутствовали фрагменты пола. Они были выпилены для проведения экспертизы. Гнетущее ощущение смерти и насилия дополняла небрежная надпись на стене, оставленная не известной рукой.
«Belsatzar ward in seibier nacht von seinen knechten umgebracht» (Валтасар был в эту ночь убит своими подданными).  Искажённая цитата из стиха Гейне.
Из комнаты Лео вынес её на руках.

Через несколько лет хозяин дома, Н.Н.Ипатьев, в интервью чешской газете «Венков» скажет: «Этот дом был построен в прошлом веке и за пятьдесят лет в его стенах не умер ни один человек. В 1918 году в нём были убиты сразу одиннадцать.»

Вместе с семьёй императора были убиты ещё пятеро:
- лейб-медик Боткин Евгений Сергеевич;
- камердинер Седнев Иван Дмитриевич;
- камердинер Трупп Алексей Егорович;
- повар Харитонов Иван Михайлович;
- горничная Демидова Анна Степановна.
Светлая им память.




49




До расследования Соколова дело об убийстве царской семьи и оставшихся верными ей до конца людей, носило скорее характер дознания, а не следственного производства. Николай Алексеевич взялся за него с величайшим усердием. Чувствовалось, что это не банальное желание выслужиться, а работа на совесть. Показательно, что протокол допроса свидетеля Волкова, у предыдущего следователя Сергеева, занял всего две страницы, а у Соколова, двадцать семь. И это маленькая капля в огромном море фактов, улик, свидетелей, вещественных доказательств.
- Это совершенно уникальное дело – рассуждал Николай Алексеевич – расследовать заведомо массовое убийство не имея ни одного трупа.
- Но не означает ли это, что у нас есть надежда? – без оптимизма поинтересовался Локтев.
- Увы, нет, Рудольф Степанович, все признаки статьи 1453 «Уложения о наказаниях», массовое убийство.
При содействии Дитерихса, Соколову был выделен спецвагон на станции Екатеринбурга, который стал для него и местом жительства и рабочим кабинетом. Туда же переселились и его помощники, Локтев и Лео. Предстояло много рутинной следственной работы.
Лео, втянутый в этот процесс волей судьбы, был потрясён глубинами человеческой низости. Если уничтожение императора можно было, как то втиснуть в рамки и логику борьбы за власть, то убийство невиновных, детей и женщин – нет. Дальнейшие действия убийц, по сокрытию следов расправы, шокировали не меньше. Тела жертв вывозили ночью на грузовике по старой Коптяковской дороге. В двадцати верстах от города, в районе заброшенного рудника, Ганина яма, немыслимое кощунство получило продолжение. С мёртвых, окровавленных тел срывали одежду, рубили их на куски, травили кислотой, жгли на огромных кострищах, «мёртвые сраму не имут». Вряд ли такая работа по силам психически нормальному человеку, но её тоже кто-то должен выполнять, ведь «революции в белых перчатках не делаются». Воистину сказано, возомнивший себя богом, обязательно станет дьяволом.
В следственных делах время шло быстрее, весна не заставила себя ждать. Небо наполнилось светом, сердца надеждами. Лео слегка преобразился. Новые сапоги, фуражка, вместо шинели короткий кавалерийский полушубок с башлыком.
С наступлением тепла появилась возможность приступить к решению одной из основных задач следствия - поиску тел. В данном случае можно было вести речь только об их останках. Возобновились изыскания в урочище Четырёх Братьев, в районе заброшенного рудника Ганиной ямы. Теперь большую часть времени Лео находился в районе поисков. Вместе с Локтевым они взяли на себя организационно-технические заботы этого предприятия, чтобы дать возможность Соколову сосредоточиться на главных вопросах. А забот хватало. С первого же дня работы были значительно осложнены тем, что шахта рудника была затоплена водой. И, не смотря на все усилия, имевшиеся в распоряжении водооткачивающие средства, не справлялись с этой задачей. Дело сдвинулось с мёртвой точки после того, как удалось раздобыть паровую машину, на Верх-Исетском заводе. Вода в шахте пошла на убыль, а энтузиазм искателей пропорционально возрастал.
На следующий день, уже планировали первый спуск в шахту, но случилось непредвиденное. Утром, перед рассветом, на руднике прогремел взрыв. Сыщики, ночевавшие в соседней деревне, Коптяки, сломя голову примчались к месту взрыва. Взглянув на обрушившиеся стены и стремительно прибывающую воду, Николай Алексеевич схватился за голову, все усилия шли на смарку.  Стало ясно, что процесс поисков негласно контролируется противником, но было очевидно и то, что поиски велись в верном направлении. Начались восстановительные работы, во время которых Соколов был вызван к Дитерихсу.
В конце дня, в сопровождении Локтева и Лео, он прибыл в Екатеринбург, чтобы утром отправиться к генералу. К тому времени его вагон, по-прежнему стоявший в тупике станции, уже был взят под охрану, из соображений безопасности.  До него им предстояло пройти через территорию рабочей зоны станции. Обычный путь, проделанный неоднократно, но на этот раз на душе у Лео было не спокойно. Внутреннее чутьё и логика событий не располагали к беспечности. На середине пути, у здания мастерских, он остановил своих спутников.
- Извините, господа, но вам лучше пока побыть здесь.
- Что-то случилось?
- Я должен проверить дорогу. На душе не спокойно.
Сумерки уже накрыли город. Лео, достав наганы, осторожно обошёл здание, но ничего предосудительного не обнаружил.
- Можем идти – разрешил он вернувшись.
- Леонид Георгиевич прав – произнёс Локтев – в следующий раз надо брать сопровождение.
Шагов через пятьдесят, при приближении к кочегарке, Лео повторил свой манёвр. На этот раз он был оправдан.
 Они стояли за угольным складом, три тёмные фигуры, и переговаривались полушёпотом.
- Давайте я их с заду обойду – предложил нетерпеливый молодой голос.
- Стой, не дёргайся! – осадил его голос постарше – это тебе не девкам подолы задирать.
- Сёмка дело говорит – поддержал первого ещё один голос – подстраховка не помешает.
После не большой паузы, старший согласился.
- Лады, ступай. Только гляди в нас не шмальни.
- Что я, дурной? – ответил Сёмка и отделился от кучи угля.
Он пошёл прямо на Лео, прямо на удар в лоб.
 Удар, хоть и глухой, всё же привлёк внимание остальных. Тут же, две пули ткнулись в стенку возле головы Лео, обдав кирпичным крошевом. Он ответил с обоих стволов. Один из стрелявших рухнул на уголь, другой вскрикнул от боли и кинулся за угол кочегарки. В полумраке промзоны он выскочил навстречу спутникам Лео. Растерянность и испуг на лице боевика тут же сменились на мстительную ухмылку,  он сплюнул кровавой слюной и вскинул пистолет. Рудольф Степанович мгновенно подался вперёд, заслоняя собой Соколова, и упал замертво. Пуля попала прямо в сердце. Второй раз боевик выстрелить не успел, Лео, на бегу, прострелил ему горло.
Рудольфа Степановича хоронили скромно, без пышных церемоний. Когда все разошлись, у его могилы, скорбно склонив голову, ещё долго стоял Соколов.

Вскоре поисковые работы на руднике были продолжены. К великому разочарованию всех, останков тел там обнаружить не удалось. Ложный след, но он должен быть отработан, как логически допустимый и наиболее вероятный. И слова куратора предыдущих поисков, прокурора Екатеринбурга Магницкого В.Н., оставались всё ещё актуальны: «Обследованная нами местность – не исследована, ибо если меня спросят: «Где царские трупы?» - скажу прямо: «Мы их не нашли, но они в урочище Четырёх Братьев».

В начале июня Екатеринбург залихорадило. Гулявшие по городу тревожные слухи, о приближении красных, обрели под собой реальную почву. Множество сгорбленных людей, с котомками за плечами, нескончаемой рекой потекли в сторону Тюмени. Люди уходили от войны, а война наступала им на пятки. В первых числах июля 2-я и 3-я армии РККА порвали в клочья фронт Сибирской армии, в Екатеринбурге началась эвакуация.

На заключительной встрече с Соколовым Дитерихс был мрачен.
- Как не прискорбно, мы вынуждены уступить силе красных. Но, как известно, Бог не в силе, а в правде. И на Вас, Николай Алексеевич, возлагается историческая ответственность донести её до людей. Когда ни будь они обязательно захотят её узнать. Готовьте к эвакуации все материалы следствия, улики, вещественные доказательства и прочее. Ваш вагон будет включён в состав эшелона. Всё. Не смею более задерживать.

Неожиданно для Лео Анастасия отказалась покидать город. Он пытался объяснить ей, что это не разумно и опасно, но всё было напрасно.
- Не теряйте времени, Леонид Георгиевич – тихо, но твёрдо ответила она – Я больше не расстанусь со своей семьёй. А вы езжайте, и храни Вас бог.
Анастасия перекрестила его и пошла, даже не оглянувшись на прощание.   
 
















50



«Слава безумцам, осмеливающимся любить, зная, что этому всему придёт конец…»
Волшебник, х/ф «Обыкновенное чудо».


И снова Раевские.

Отставшие от поезда, на пути в Ростов, супруги Раевские, до сих пор оставались за пределами нашего внимания. Настало время поинтересоваться их дальнейшей судьбой, волей случая, заплутавшей в донских степях.
Волей случая? Расхожая фраза, за которой, возможно скрыт, чей-то неведомый промысел, облачённый в форму внезапной и беспричинной смены событий. Возможно, так проявляется власть высших сил. Случайностью, непредсказуемостью, которую невозможно рассчитать, сложно угадать. Иногда её можно предвидеть, но нельзя знать наверняка.
И, так ли уж беспричинна случайность, как кажется на первый взгляд? Почему судьбы четырёх людей, крепко связанных между собой дружбой, любовью, кровью, общей ответственностью за судьбу Анастасии, вдруг понадобилось разделить, развести, отдалить друг от друга? Не потому ли, что был уже близок предел, за которым начинается перерождение чувств? Неразделённая любовь - в ненависть, постоянная ревность - в стойкую неприязнь, дружба - во вражду. Ведь, именно эти чувства, были их постоянными спутниками во всех пережитых событиях. Неужели, ревностные сердца Владимира и Анастасии, не чувствовали взаимного притяжения Лео и Софии друг к другу? А измученные души последних, в свою очередь, не терзались ревностью к законному мужу любимой и к юной сопернице, в пылких глазах которой светилась страсть к Лео, не угасавшая даже в минуты смертельной опасности.
Так или иначе, развод состоялся, по линии раздела определённой, той самой, волей случая.

В начале весны 1919 года, оставив за спиной скитания по станицам, вокзалам и станциям, Раевские добрались до Крыма. Связанные обязательством перед Марией Фёдоровной, они считали своим долгом отчитаться перед ней о выполнении возложенного на них поручения. Кроме того, они искренне надеялись, что Лео с молодой спутницей, уже добрались сюда и встреча Анастасии со своими родственниками, состоялась. Помимо всего, это было ещё и возвращение в свои мечты, вновь обрести покой и тихое семейное счастье, в небольшом уютном доме после безумного водоворота событий. Но, теперь и здесь было всё по-другому. Крым уже не был благословенным краем курортников. Он голодал и трясся в холерно-тифозной лихорадке. К большому их сожалению, тихий уютный дом был уже занят переселенцами. На ступеньках его крыльца сидел мальчонка, лет десяти, в обвисшем на худосочных плечах пальтишке, и сосредоточенно грыз сушёное яблоко.
- Васятка, Васятка - донёсся из приоткрытой двери женский голос – поди-ка в дом.
Мальчик не реагировал. Тогда на крыльце появилась, средних лет, женщина с усталым болезненным лицом. Она опасливо взглянула на Раевских, застывших у калитки, и рассержено повторила, подхлестнув сына влажным полотенцем,
- Ступай в дом! Кому сказано?!
Это подействовало. Мальчонка меланхолично поднялся и зашёл внутрь, женщина последовала за ним, снова стрельнув взглядом на незнакомцев. Глухо лязгнул дверной засов. Мечты о тихом семейном уголке, так и остались мечтами.
Самое время было позаботиться о крыше над головой и хлебе насущном.  Чувство долга указало им направление в Ай-Тодор. Поместье, по-прежнему было пустынно, но теперь ещё и безжизненно, вызывая естественную и логичную мысль
- Опоздали! Вероятно, Мария Фёдоровна, с оставшимися членами семьи, была вынуждена покинуть страну, не дождавшись их возвращения.
Думать о другом, трагическом объяснении их отсутствия, не хотелось.  Хотелось есть и спать. Доступ внутрь поместья оказался свободен.
Никогда ещё у них не было такого богатого выбора места для отдыха. Осмотрев комнаты, расположились в одной из спален. Было блаженством снова ощутить тишину, покой и уединение. Уснули мгновенно. Уже стемнело, когда проснулся Владимир. Могучий организм настойчиво требовал пищи. Он осторожно поднялся, стараясь не потревожить жену, и вышел на свежий воздух. Вечер был тих и ясен. Владимир закурил и прислушался, ему показалось, что где-то неподалёку заплакал ребёнок. Через минуту плач повторился и быстро затих. Странно было то, что он доносился из глубины тёмного безлюдного парка. Владимир, на всякий случай, взвёл курки револьверов, с которыми не расставался ни на минуту, и осторожно пошёл на звук. Плач снова затих, но Раевский уже видел ориентир - тусклый, робкий, но вполне различимый огонёк. По мере приближения становилось понятно, что он исходил из окна винодельни, расположенной на опушке парка.
- Значит мы здесь не одни - подумал он - это радует. Вероятно, тут укрылись,
 кто-то из прежних обитателей поместья.
Он постучал в дверь, но реакции не было. Этого следовало ожидать.
- Не те времена, чтобы открывать незнакомцу, да ещё в темноте - подумал он - и решил проявить инициативу - Эй, хозяева! Я, Владимир Раевский и не причиню вам зла.
На этот раз дверь открылась.
- Господи, Владимир Сергеевич, неужто Вы? - удивился низкий мужской голос.
Тусклый огонёк свечки озарил напряжённое лицо отставного полковника Куликовского, ставшего мужем великой княгини Ольги Александровны. Это была удача.
- Я, как видите, Николай Александрович.
- Вот, это сюрприз. Вы один?
- Нет, с женой.
- Да, заходите же быстрей.
- Постойте, она не здесь, я схожу за ней. У вас есть ещё свечи?
- Разумеется.
- Позвольте? - Владимир указал на источник света.
- Да, конечно - протянул ему свечу Куликовский.
София Николаевна ещё спала, когда он вернулся. Это был первый спокойный сон за много дней. Как не жаль было тревожить жену, это было необходимо. Владимир поставил свечу и нежно провёл рукой по её волосам.
- Ангел мой - тихо позвал он - нужно проснуться.
София Николаевна открыла глаза и безмятежность на её лице сменилась на беспокойство.
- Что ни будь случилось?
- Нет, дорогая, напротив, у меня хорошая новость. Мы здесь не одни.

Приусадебная винодельня представляла из себя двухэтажную постройку из ракушечника, с винным погребом и всеми сопутствующими помещениями. На верхнем этаже располагались две вполне приличные комнаты, где и разместились нынешние отшельники Ай-Тодора, семья Куликовских. Люди с непростой судьбой, выстраданным и заслуженным счастьем быть вместе. Могло ли быть иначе, если младшая сестра императора, вместо принцев и эрц-герцогов царствующих европейских династий, предпочла связать свою судьбу с простым офицером из небогатой семьи? Клан Романовых не смог принять этот выбор и даже её мать, Мария Фёдоровна, с пренебрежением относилась к новому родственнику, чем, в немалой степени, было и обусловлено их отшельничество, но обо всём по порядку.

Вскоре, после отъезда Раевских в Тобольск, в Ай-Тодоре появился отряд вооружённых матросов во главе с комиссаром Севастопольского совдепа Задорожным. Обитателям поместья было объявлено, что отныне все они находятся под домашним арестом и не имеют права покидать пределы усадьбы . У ворот встали караульные, начались обыски.
Следует отметить, что сам Задорожный, являлся личностью незаурядной и внушительной - двухметровый матрос с холодными глазами убийцы, но, когда он улыбался, его широкое лицо преображалось, приобретая наивное, почти детское выражение. Судьбой ему было уготовано стать не только тюремщиком, но и спасителем последних представителей царской династии.
 Дело было в том, что молодая, незрелая ещё советская власть в Крыму, была представлена двумя совдепами, Ялтинским и Севастопольским, состоящими в конкурентном соперничестве за полноту власти на полуострове. Яблоком раздора между ними, помимо прочего, стали и члены бывшей царствующей семьи, точнее, их дальнейшая судьба.
А суть ситуации заключалась в том, что Севастопольский Совет был подчинён центру т.е. Совнаркому, и ждал его указаний относительно дальнейшей участи пленников, но Петроград затягивал решение, чего нельзя было сказать о Ялте. Местный Совет имел ощутимую склонность к анархизму и уже вынес постановление о ликвидации всех Романовых, но на пути у них, как это ни парадоксально, встал Задорожный, не имевший на этот счёт ни каких указаний из Севастополя. Конфликт двух ветвей власти был неизбежен и, с каждым днём стал приобретать всё более острый характер.  Оценив ситуацию, Задорожный решил переместить своих пленников в более безопасное место. Выбор пал на поместье великого князя Петра Николаевича, именуемое Дюльбер, в переводе с тюркского “Великолепный”. Белоснежный дворец в мавританском стиле, в полной мере, оправдывал своё название, но главным его достоинством, в этот момент, стали высокие зубчатые стены, превращавшие его в неприступную крепость. Здесь и была размещена вся династическая знать, во главе с вдовствующей императрицей Марией Фёдоровной. Но нет правил без исключений и таким исключением стала великая княгиня Ольга Александровна. Выйдя замуж за Куликовского, формально, она перестала считаться Романовой и приобрела относительную свободу действий. Эта “привилегия” и позволила им избежать ареста. Они предпочли остаться в Ай-Тодоре, но уже в более скромных апартаментах, менее привлекательных для грабителей и более укрытых от глаз, жаждущих “буржуйской крови”. Тем не менее, вероятность появления и тех, и других оставалось высокой, поэтому неожиданное появление Раевских было воспринято позитивно, совместно легче противостоять угрозам.
Гостей встретили радушно и пригласили за стол, что было совсем не лишним. Несмотря на то, что меню ужина не блистало изысками, по нынешним временам его смело можно было отнести к категории “люкс”: жареная и вяленая рыба, хлеб, изюм, сухофрукты и вино, показались Раевским небесными деликатесами. Хозяева не спешили с расспросами, понимая, что гостей, прежде всего, следует накормить. И пока они утоляли голод, вводили их в курс выше изложенных событий. Сама Ольга Александровна была не похожа теперь на гранд-даму высшего общества. Не броское мещанское платье и попросту убранные волосы, придавали ей непривычный обывательский вид. Впрочем, не только она, и София Николаевна выглядела, как провинциальная учительница и два офицера русской гвардии, сошли бы теперь за своих и среди портовых грузчиков. Только выправка и манеры были неистребимы. В течение ужина, из соседней комнаты, снова послышался плач ребёнка. Ольга Александровна обеспокоенно поднялась и, извинившись, поспешно покинула стол.  Раевский вздохнул с облегчением, он уже начинал подумывать о слуховых галюцинациях. Плач быстро затих и она вышла к гостям с годовалым мальчиком на руках
- Вот, познакомьтесь, это наш Тишенька - представила она сына, при этом глаза женщины светились любовью и неподдельным счастьем.
 Отдав должное внуку Александра III, разговор вернули в прежнее русло. Впереди было самое интересное, история поездки Раевских.
Они говорили поочерёдно, вновь переживая те тяжёлые дни и наблюдая в глазах слушавших отражение своих переживаний. Не малую радость, удивление и живейший интерес Ольги Александровны, вызвало сообщение о встрече с, её крестницей, и самой любимой из всех племянниц, Анастасией. Трудно было поверить в то, что она свободна и, возможно, скоро появится здесь. Настоящее потрясение вызвала история невероятного воскрешения Лео. Владимир, рассказывающий её, всё время поглядывал на жену, опасаясь за её эмоциональное состояние. Лео был хорошо знаком обоим Куликовским, сначала, как герой светских хроник Санкт-Петербурга, потом, в качестве гусара Ахтырского полка, шефом которого являлась Ольга Александровна. Что касаемо её мужа, то Николай Александрович, с начала войны, сам служил в 12-м гусарском и ему посчастливилось стать одним из немногих офицеров этого полка, избежавших смерти в той последней жертвенной атаке на австрийцев, благодаря ранениям, выбившим их из строя ещё до этого дня.
Близилась полночь. Гости, помня о приличиях, засобирались уходить.
- Нет, нет, что вы? - удержала их Ольга Александровна - мы вас никуда не отпустим.
- И в самом деле, оставайтесь - поддержал её полковник - места всем хватит.
Разумность и своевременность предложения исключили возражения. Гостям была выделена одна из комнат и предложено забыть, что они в гостях. Тобольская эпопея Раевских завершилась образованием, под одной крышей, новой коммуны высокородного дворянства, со сменой половины состава.
Утро началось с поголовной помывки и большой стирки. Владимиру было поручено управляться с водогрейным котлом, а Николай Александрович отправился в татарский посёлок за продуктами.
На обратном пути он стал свидетелем конфликта, развернувшегося у ворот Дюльбера. Как уже было упомянуто, здесь содержались под арестом члены дома Романовых, всего более десяти человек. И теперь, два противоборствующих клана власти не могли поделить добычу. Очередной раз, к воротам поместья подкатил грузовик с вооружёнными матросами Ялтинского совдепа. Возбуждённые и крикливые, они были настроены решительно. Неуёмная жажда крови и пролетарской справедливости мутила рассудок.
- Отворяй ворота! Круши гадючье гнездо! В расход контру!
Севастопольский отряд, охранявший Дюльбер, был малочисленнее напиравших, но имел преимущество в позиции. В критический момент на сторожевой башне ожил пулемёт. Предупредительная очередь ушла в землю, немного сбив накал эмоций. Вслед за этим, к Ялтинцам вышел сам Задорожный, высокий, мощный, суровый.
- Угомонись, братва! – зычно обратился он к собравшимся – Объясняю для непонятливых. По постановлению Севастопольского Совета, граждане Романовы, подлежат содержанию под стражей до особого распоряжения.
Возбуждённые голоса ненадолго стихли, но потом зазвучали с новой силой, оживив древний зов кровожадной толпы: «Распни его!». Задорожный вскинул вверх пятерню, снова призывая к спокойствию.
- Повторяю! Граждане Романовы останутся под арестом до особого распоряжения.
Из толпы прозвучал запальчивый выкрик.
- Сколько тебе заплатили, контра?
Задорожный прощупал пудовым взглядом обращённые к нему лица и тяжёлыми, палубными шагами приблизился к одному из стоящих, с мутными гнойными глазами кокаиниста.
- На твои похороны хватит – ответил комиссар и опустил ему на голову свинцовый кулак.
Не взглянув на упавшее тело, он развернулся и, в полной тишине, пошёл назад. У ворот он остановился и произнёс
- Когда поступит приказ из Севастополя, я лично ликвидирую всех арестантов, а вы больше не суйтесь, а то накормлю свинцом.
Комиссар повернулся и шагнул под своды арки ворот на которой арабской вязью было выложено: «Да благословит Аллах входящего».
С этого дня Задорожный стал избегать прямого взгляда в глаза своих пленников. Позже он признается, что ему было тяжело смотреть в глаза тем, кого однажды придётся расстрелять.







51




Прошла неделя. Маленькая коммуна винодельни жила повседневными заботами и надеждами, не досаждая друг другу излишним вниманием. Для Раевских, наконец, настали дни относительного покоя. Владимир заметно воспрял духом, не в силах скрыть радости своего полного единения с Софией. Но отдельное личное счастье, среди повсеместного горя и страданий – недопустимая роскошь, преступный эгоизм, пир во время чумы. Такое не прощается и не остаётся безнаказанным.

Ранним утром, у облупившегося здания Ялтинского Совета, надсадно кашляя дымом, остановился старенький грузовик. В ощетинившемся штыками кузове оживлённо балагурили два десятка шинелей вперемешку с бушлатами. С крыльца Совдепа нетерпеливо соскочил высокий небритый человек, в кожаной тужурке, и, запрыгнув в кабину, недовольно спросил
- Чего так долго возились, вшей давили?
- Так автомобиль же старый, товарищ Драчук – ответил седоусый шофёр – ломается всё время, как девка на сеновале. Куда ехать то?
- Не кудахтай – огрызнулся Драчук – дороги не будет. Ложись на курс Ай-Тодор, сигнал поступил, что контра там окопалась, в винодельне обосновались. Возьмём тёпленькими, в постелях.

Владимир уже не спал, но вставать не спешил, с трепетом ощущая лёгкое дыхание Софи на своей груди. И запах её волос и, прильнувшее к нему, гибкое податливое тело любимой, наполняли его душу упоительным ощущением лёгкости и непривычного долгожданного счастья.
Раннее солнце беззвучно сочилось в комнату сквозь подрагивающие от утренней свежести занавески, пробуждая за окном весеннее многоголосие птиц. Внизу осторожно скрипнула дверь.Владимир мысленно отметил
 - Николай Александрович ушёл в посёлок за молоком для сына.
И это было действительно так. Иногда Куликовским удавалось раздобыть немного козьего молока, ценившегося, без преувеличения, на вес золота.
Умиротворённо вздохнув, Владимир закрыл глаза, но ненадолго. Не прошло и пяти минут, как входная дверь внизу снова пришла в движение. На этот раз громко и бесцеремонно.
Хлопок двери, торопливые шаги вверх по лестнице, суматошный стук в дверь Раевских.
- Владимир! - донёсся взволнованный голос Куликовского - Тревога! Ялтинцы!
“Ялтинцы”, это было самое страшное слово после “тифа”. Больше ничего объяснять не пришлось. Сборы заняли не больше минуты. Через чёрный ход, виноградником, к морю, там можно затеряться в буйно зеленеющем массиве горного рельефа.

Штурмовой отряд Драчука, сначала тормознул у ворот Дюльбера и, по привычке, пособачился с Севастопольцами Задорожного. Снова получив жёсткий отпор, озлобленный Драчук скрежетнул зубами
- Ну, погодь, контра буржуйская, сейчас я устрою вам представление! Останетесь довольны, не сомневайтесь! - и, взмахнув воронёным маузером, бросил клич
- Давай в Ай-Тодор, братва! Волоки сюда контру тамошнюю! Развесим их здесь на фонарях, пущай полюбуются друг на дружку!
Призыв был воспринят с энтузиазмом, но Драчуку не повезло и на этот раз. Винодельня Владимир. оказалась пуста. С перекошенным лицом он метался по брошенным впопыхах комнатам, однако вывод сделал безошибочный.
- Нутром чую вражину - прохрипел он прокуренным голосом - здесь они, где то, неподалёку.
И в его глазах полыхнули мрачные отблески костров инквизиции.
- Ищите, они не могли далеко уйти!

Они и не ушли, саженях в двухстах от дома сделали краткую остановку. перевести дух. Женщины устало опустились на землю. Раскрасневшееся лицо Софии Николаевны почти не выдавало волнения, сказывалась антистрессовая закалка предшествующих событий. Не в пример ей, обычно спокойную Ольгу Александровну, трясло от нервного перевозбуждения.
- Неужели вырвались, Коленька? - с надеждой и тревогой спросила она мужа, прижимая к груди сына.
- Потерпи, дорогая, сейчас посмотрим - ответил Николай Александрович.
Его остановил приглушённый крик Раевского, наблюдавшего за домом.
- Ложись! - внезапно скомандовал он, накрывая собой Софию Николаевну.
В то же мгновение по лозе защёлкали пули, взметнув над их головами сочную зелень. Стрельба велась беспорядочно, наугад, для очистки совести, туда, где могли оказаться беглецы. К несчастью, они напугали ребёнка. Маленький Тиша, на руках Ольги Александровны, вздрогнул и огласил округу чистым и звонким голосом. Это был провал. Они снова побежали.
- Шагов через сто свернём к скалам - на ходу сообщил Куликовский - там у меня кое-что припрятано.
- Можем не успеть - усомнился Владимир и, развернувшись на ходу, вскинул наганы. Два десятка голов преследователей, рассыпавшихся между плотными рядами виноградника, быстро перемещались вдоль лозы, вызывая ассоциацию с тараканьими бегами. Скакать меж кустов, как затравленный заяц, было противно. Владимир сдержанно выругался и, с тяжёлым сердцем, поспешил догнать остальных. Им повезло, дорожка от виноградника к прибрежным скалам оказалась ближе, это был шанс. По крайней мере, появлялась возможность дать бой и задержать преследователей. У первого же подходящего камня Раевский занял позицию и, как нельзя, вовремя. Первая тройка лидеров преследования оказалась на линии огня. Они не таились, уверенные в своём превосходстве. Неожиданно Раевский преградил им дорогу. На злых распаренных лицах мелькнул запоздалый страх, предвестник внезапной смерти. Владимир справился быстро. В ответ, брызгая гранитной крошкой, защёлкали пули подоспевших преследователей. Он c тревогой оглянулся на дорогу у себя за спиной, изгибом уходящую вверх, и отлегло с души, его спутники уже скрылись из виду.
- Нужно потянуть время - подумал Владимир - только бы Софи не спохватилась и не вздумала броситься ко мне на выручку.
Однако, нужно было действовать. Раевский выдохнул и рванулся вперёд, сбивая выстрелами, атакующих, с дороги. Некоторое время ему удавалось сдерживать натиск, маневрируя между камнями, но критический момент был неизбежен. Как ни крути, а многократное превосходство противника двумя наганами не уравнять.
- Ну, Николай Александрович, теперь Ваш выход - мысленно обратился он к Куликовскому, набивая барабан револьвера последними патронами - самое время для обещанного сюрприза.
В ту же минуту, словно по волшебству, за его спиной заработал пулемёт, английский ручной “Льюис”.
- Ну, наконец то - облегчённо вздохнул Раевский - кушайте на здоровье господа-товарищи.
Теперь можно было уходить. Под прикрытием огня он поднялся к позиции Куликовского, расположившегося между камней у изгиба тропы.
- Браво, господин полковник, неплохая заготовка - с ходу выразил одобрение Владимир.
- Приобрёл по случаю - пояснил Куликовский - оружие нынче дешевле хлеба.
- Наши дамы, надеюсь, уже в безопасно...
Раевскому не удалось закончить фразу из-за кинувшейся ему на грудь жены.
- Володенька, дорогой, любимый! Слава Богу, ты жив! - запричитала она, покрывая его поцелуями.
В любое другое время Раевский ощутил бы себя избранным счастливцем, но сейчас была подвешена на волосок жизнь Софи, не говоря уж об остальных.
- Софи, дорогая, почему ты здесь?! - взволновался он.
- Потому что мы должны быть рядом - ответила за неё Ольга Александровна, появившись из-за укрытия с неизменным ребёнком на руках.
Обезоруживающая логика, Владимир не сразу нашёлся с ответом.
- Ольга Александровна, дорогая, поймите же, мы не можем передвигаться также быстро, как и они - махнул он рукой в сторону нападавших - кто-то из нас должен их сдерживать, иначе погибнут все! Вы хотите вырастить сына?
Ответ перебил вскрик и стон Куликовского. Полковнику пулей перебило ключицу при замене пулемётного диска. Ольга Александровна среагировала мгновенно, перекинув сына на руки Софии Николаевне, она бросилась к мужу. Владимир помог ей перенести Николая Александровича в безопасное место и невольно засмотрелся на свою жену, с трогательной нежностью, державшую на руках ребёнка. Но, не время для сантиментов, его ждал пулемёт. Ялтинцы, пользуясь случаем, активизировались. Были хорошо видны их суетливые фигуры, маячившие между деревьев и камней. Раевский подхватил на руки “Льюис” и дал короткую очередь.
- А теперь, господа-товарищи, попрошу за мной - произнёс он с печальной иронией.
Бросив на Софи прощальный взгляд, Владимир, торопливым шагом, двинулся по каменной гряде в сторону от своих спутников.
Он стрелял с коротких остановок, увлекая за собой преследователей и уводя их подальше от своих, подальше от Софи.
Сильно поредевший отряд Драчука упрямо шёл за ним, как привязанный. Раевскому приходилось подпускать их поближе, чтобы подстёгивать азарт преследования и уверенность в том, что они идут по нужному следу. Накал боя нарастал, а патроны нужно было беречь. Положение Владимира резко усугубилось ранением в руку. На минуту, он позавидовал Куликовскому, порученному заботам двух бывших сестёр милосердия. Наспех перемотав рану лоскутом рубашки, он снова прильнул к прицелу. Короткая очередь, и затвор пулемёта клацнул в холостую, не найдя патрона.
- Вот и всё, господа, будем прощаться - тихо произнёс Владимир - взводя курок нагана. Он приподнялся из-за укрытия, чтобы выстрелить и сразу же получил пулю в грудь. Удар откинул его на камни.

Ещё некоторое время он видел абсолютно безоблачное небо, которое почему-то не замечал раньше, слышал шелест волн неподалёку. Потом прозвучал, чей-то злой голос
- Ну, что, сволочь, набегался?
Владимир беззвучно шевельнул немеющими губами
- Прощай, Софи.
Из его разжавшейся ладони выкатилась граната.

Беглецов никто больше не преследовал и, это было спасением. Тем более, что с ранением Николая Александровича, скорость их передвижения существенно снизилась. Полковник, страдая от боли, держался мужественно, но с каждым шагом всё больше терял силы. Само собой разумеется, что Ольга Александровна, в прямом смысле взвалила на себя заботу о муже, подставив ему своё плечо. При этом, маленький Тиша по-прежнему оставался на руках Софии Николаевны. Его уже не пугали отдалённые выстрелы, чего нельзя было сказать о ней самой. София Николаевна была вне себя от тревоги и беспокойства, с замиранием сердца прислушиваясь к звукам боя.
- Господи милостивый, помоги ему! - молила она Всевышнего - спаси и защити, пресвятая Богородица!
Её мольбы перебил звук разрыва гранаты, всколыхнувший воздух тревожным эхом. После чего всё стихло. Внезапно подступившая дурнота заставила её остановиться и медленно осесть на землю. Куликовские, тоже нуждавшиеся в отдыхе, последовали её примеру. Наступившая тишина не радовала, тяготила тревожной неизвестностью.
- Он сейчас вернётся - тихо произнесла София Николаевна - Он должен вернуться. Он обязательно должен вернуться! - уже громче и настойчивее убеждала она себя, не смея допустить обратное.
- Николай Александрович - потянулась она к Куликовскому - они же не могли его убить, правда?!
Её умоляющий взгляд мог бы разжалобить и голодного тигра.
- Я очень на это надеюсь - отводя глаза, ответил полковник.
Он один мог читать звуки боя как книгу.
Интенсивность одиночных выстрелов стихает - хорошо, нападавших становиться меньше.
Пулемёт замер - плохо, возможно убит или ранен.
Заговорил снова – значит, сменил позицию.
Короткие редкие очереди - мало патронов.
Пулемёт осёкся - патроны закончились.
Взрыв и тишина - преследовать больше некого или некому.
Боевой опыт и разбитое плечо подсказывали худшее.


Её пытались удержать, но напрасно, слова и резоны не подействовали. Любовь не подвластна разуму. София Николаевна бежала по каменистому склону берега, то и дело, натыкаясь на мёртвые тела преследователей - страшные вехи последнего пути Раевского. Порывистый прибрежный ветер разметал её волосы, беспокойный взгляд нервно искал Его и не находил. Это давало надежду, что ему удалось уйти. Спотыкаясь и припадая, она спешно поднялась на невысокий скалистый гребень и обмерла. Самое страшное её опасение стало явью. За уступом скалы, в окружении трёх мёртвых тел, она увидела Его.
Владимир сидел на земле оперевшись спиной о камень, голова безвольно склонилась к груди. Белая рубашка, бывшая на нём, стала красной, почти целиком пропитавшись кровью. София Николаевна осторожно приблизилась и опустилась на колени.
- Володенька, любимый! - дрожащим голосом позвала она - ответь мне, пожалуйста!
Она коснулась его щеки, залитой кровью, и удивлённо посмотрела на свои окрасившиеся пальцы, как будто видела их впервые. Осознание неизбежности произошедшего наступило, как удар током, повергнув её в ступор. Потом появились слёзы, слившиеся в поток, и неудержимый плач, переходящий в стон. Сердце забилось о грудную клетку, как безумная птица, ломающая крылья. Её стенания побудили очнуться одного из раненных, лежавшего рядом и принятого ею за мёртвого. Молодой, чернобровый, он приподнялся на локте, кривясь от боли, и зло прохрипел, наставив на неё ствол револьвера
- Что развылась, подстилка буржуйская?
София Николаевна замерла. На неё смотрела, чёрным вздрагивающим зрачком, одноглазая смерть.
- Ну, вот и всё - мелькнула в голове, на удивление спокойная и обыденная мысль, как будто у неё закончился флакончик духов.
Она даже не вздрогнула, когда пуля, взвизгнув у щеки, опалила кожу горячим дыханием.
Последний выстрел этого боя не достиг цели, но он помог ей прийти в себя, заставил остро почувствовать, как хрупка жизнь и может оборваться в любой момент.
София Николаевна перевязала чернобрового, лоскутом от своей нижней юбки. Он снова ругался, а потом затих, теперь уже навсегда. Она села рядом с Владимиром и осторожно уложила его голову себе на колени. Стало тихо, слышен был только монотонный шелест прибоя. В памяти всплыли картины из прошлого, их первое знакомство. Её, тогда ещё, семилетнюю девочку, родители привезли в соседнее имение Раевских, где красивый сероглазый мальчик ненадолго онемел, впечатлённый встречей с ней. Их детские игры и забавы, первые робкие взгляды, невинные встречи. Понеслись вихрем балы, музыка, прогулки по Невскому и Летнему Саду, проводы на войну, лазарет… .
Был уже глубокий вечер, когда её нашли трое местных жителей, из близлежащего посёлка, нанятые Ольгой Александровной. Она, по-прежнему, сидела у скалы и тихо разговаривала с Владимиром, поглаживая его по светлым подвивающимся волосам.

На следующий день власть в Крыму переменилась. На полуостров вступили германские войска. Спецотряд 17-й егерской дивизии экстренно прибыл в Дюльбер, освободив из-под ареста бывших правителей России. Тем не менее, Мария Фёдоровна, отказалась принять у себя кайзеровского генерала, которому они все были обязаны свободой и жизнью. Германский офицер оставался для неё врагом России.
Теперь, уже команда Задорожного подлежала расстрелу. Так бы и случилось, если бы не вмешательство Марии Фёдоровны и великого князя Николая Николаевича. Они категорически заявили, что эти люди теперь находятся под их поручительством.
- Ничего не понимаю! Сумасшедшие русские! - бормотал сбитый с толку генерал, покидая Дюльбер - как можно с ними воевать?!

На следующий день по всему Крыму забелели листовки с обращением германского командования к  ТУЗЕМНЫМ  жителям.
“Германское военное судопроизводство будет применяться к туземным жителям в следующих случаях:

- Когда туземный житель обвиняется в преступных деяниях против германских войск.

- При нарушении и неисполнении туземными жителями распоряжений и приказов германских властей ... “

“Туземцев” Крыма можно было “поздравить” с первыми плодами Брест-Литовского мира, «Кто был ни кем, тот станет всем!»

52
1919 год. Екатеринбург.

В начале июля, выполняя директиву Ленина В.И. «… освободить Урал до зимы.»,   2-я и 3-я армии РККА отбили у белых Пермь, Кунгур, Красноуфимск. Стало ясно, на очереди Екатеринбург. Столицу Урала залихорадило. Началась спешная эвакуация штабов, банков, городских учреждений. Толпы горожан бросились осаждать вокзал, но наткнулись на штыки чехов, взявших под охрану все поезда.
Для Лео, состоявшего помощником следователя по особо важным делам, место в вагоне было обеспечено, равно, как и для Анастасии. Но её неожиданное решение остаться, поставило его в тупик. Уходить с отступающей армией, означало бросить Анастасию, заперевшуюся в монастыре и, по сути, открестившуюся от всех. Оставаться же в красном городе было рискованно. Лео предпочёл риск бесчестию.
Следователь Соколов, при прощании с Лео, выразил сожаление, и настоятельно посоветовал ему покинуть город, чтобы не попасть в жернова зачистки.
- Отправляйтесь в Коптяки, Леонид Георгиевич, на поклон к «господину» Воронову, посоветовал Николай Алексеевич, мужик он, судя по всему, надёжный, поможет устроиться. Отсидитесь месяцок - другой, а там уж, как бог даст.
Совет был не лишён здравого смысла, тем более, что он не имел альтернативы, и Лео, закинув за плечи котомку, отправился в означенном направлении. Дорога предстояла не близкая, около двадцати вёрст, и вела к урочищу четырёх братьев, где, ещё недавно, они проводили поиски останков тел царской семьи. Деревня Коптяки, располагалась поблизости, там они иногда и ночевали у местного старосты Фёдора Ивановича Воронова. От того, что в деревне насчитывалось около ста дворов, они, в шутку, называли его предводителем местного дворянства.
Не отказал он в приюте и на этот раз. Выслушав нежданного гостя, Фёдор Иванович ответил
- Ну, что же, место в доме и кусок хлеба найдутся. Да, только не принято у нас хлеб задарма жевать.
- Можете полностью располагать мной по своему усмотрению – с готовностью ответил Лео.
- Ишь ты – беззлобно ухмыльнулся «предводитель» - можете располагать. Ладно, отдыхай покуда, без дела не останешься.
На этот раз, погружение в крестьянский быт, было для Лео глубоким и основательным. Работы хватало, и не только у своего «благодетеля», война повысила спрос на мужские руки.
Философия утверждает, что бытие определяет сознание. И, по закону науки, Лео стал постепенно «определяться» в сторону своего нового амплуа, большей частью сознательно, не без интереса к простой земной жизни. И Фёдор Иванович стал привыкать к своему постояльцу. Его присутствие в доме не тяготило, было с кем поговорить, разделить одиночество. Естественно, что и тема убийства в доме Ипатьева, тоже звучала в разговоре. Чувствовалось, что эту трагедию он воспринимал близко к сердцу. Ветеран Русско-Турецкой войны, георгиевский кавалер, знал истинную цену словам: «За веру, царя, и Отечество!».
 Два-три раза в месяц Лео навещал Анастасию, добираясь до города обычно попутным транспортом, на конной тяге. Но эти встречи были не продолжительными. Неизменно сумрачная и подавленная, с трагическими глазами, она выходила к нему на несколько минут и снова удалялась, оставляя в душе приторный осадок горечи.
- Ей нужно время – удручённо вздыхал Лео – с таким горем быстро не справиться.
И уходил, не теряя надежды, что в следующий раз он увидит в её глазах проблески жизни. Так продолжалось около полугода, пока не пришлось всё рассказать Фёдору Ивановичу на чистоту, т.е. почти всё. Анастасия была представлена обычной девушкой и невестой Лео, глубоко скорбящей о потере близких. Ни чего удивительного, обычная история для войны. Фёдор Иванович предложил альтернативу.
- Ну, уж раз такое дело, Лёня, может тебе на нашей жениться, деревенской? Или тоже в монахи подашься?
- Нет, Фёдор Иванович, другой не будет – твёрдо возразил Лео – я же, только из-за неё здесь и остался.
- Ну, как знаешь, дело хозяйское, только вот, что я тебе скажу. Отсюда в город то не набегаешься. Там тебе надо обосновываться, возле неё.
- Я бы и рад, только как? Ни жилья, ни работы, ни документов.
«Предводитель» задумался.
- Ладно, повремени покуда, глядишь и сложится.
Он вернулся к этому разговору через несколько дней.
- Вот возьми – протянул он Лео две бумаги, метрику о рождении и свидетельство о демобилизации из армии, на имя Воронова Алексея Фёдоровича.
- Это Ваш сын – догадался Лео.
- Да, младший – глухо ответил Фёдор Иванович – старшой то, ещё в четырнадцатом голову сложил, а Лёшка вот, от ран угас, уж два года тому. Твоих годков был, уж и невесту себе присмотрел… - голос Фёдора Ивановича дрогнул.
Он достал кисет и стал скручивать цигарку.
- И вот, ещё что, Леонид. Вчера к Зыковым сестра приехала, из города, она там в типографии трудится, я с ней поговорил на счёт тебя. Баба она не вредная, но с характером, угол для тебя у неё найдётся, и устроится, тоже подсобит.
Фёдор Иванович прикурил от свечи и вздохнул.
- Я тебя, Лёня, не гоню, сам решай. В общем, ежели надумаешь, то завтра с утра вместе с ней и поезжай.
Лео присел на лавку, осмысливая неожиданный поворот.
- Выходит, что я теперь Вашим сыном называться буду?
- Стало быть, так.
Лео обнял Фёдора Ивановича и, с искренней теплотой, произнёс
- Спасибо, отец. Не знаю, смогу ли я, когда ни будь, тебя отблагодарить.
Утром они простились.





53


 Екатеринбург, 1922 год.

Осень 1922 года была преддверием пятилетия установления рабоче-крестьянской власти на всей территории России. Столица советского Урала, Екатеринбург, переживала этот год тяжело, надсадно, «жируя» на продовольственных карточках. Острая нехватка продовольствия и эпидемии, омрачали наступление первого юбилея молодого государства.

Прошло полтора года, как Лео перебрался из деревни в город. Опуская малозначительные подробности, следует сказать, что первые три месяца были самыми тяжёлыми, пока ему не представилась возможность устроиться на постоянную работу. Ещё будучи лейб-гусаром, Лео живо интересовался фотографией и имел опыт производства снимков, благодаря чему и был принят на работу в редакцию газеты «Уральский рабочий». Это была легализация в красном Екатеринбурге, позволявшая, к тому же, не умереть с голоду. С этого момента он оказался в гуще общественно-политической жизни города.
В начале сентября, с редакционным заданием, Лео прибыл на проходную Верх-Исетского металлургического завода. Сотруднику охраны он предъявил направление из которого следовало, что Воронов Алексей Фёдорович является фотокором уважаемого издания и направляется на завод для освещения общественного мероприятия, проводимого на его территории. Строгий взгляд вахтёра пробежал по утончённому лицу прибывшего, и классовое чутьё старого металлурга подстегнуло бдительность.
- Погодь, погодь, что это у тебя?
- Это штатив, подставка для фотокамеры.
- А, здесь что? – указал он на кофр.
Лео, с готовностью, продемонстрировал подержанный Kodak. Больше зацепиться было не за что.
- Освобождай проход – махнул рукой страж проходной.
 На доске объявлений, подрагивал от ветра листок с поплывшими чернильными строчками.

Сегодня в кирпичном цеху состоится собрание.
Повестка дня:               
 1. Встреча с комиссаром Ермаковым П. З.               
 2.  Выдвижение тов. Ермакова в горсовет от коллектива завода.               
 3. Подготовка к празднованию 5-летия Великой пролетарской революции.

Лео внутренне напрягся, фамилия комиссара была ему хорошо знакома, по материалам расследования об убийстве царской семьи. Ермаков любил, когда его называли «товарищ Маузер», и был одним из самых активных исполнителей эксцесса, благодаря чему и вознёсся на пьедестал героев революции.
Пустовавший цех был заставлен длинными рядами скамеек. У дальней стены – трибуна для выступающих и накрытый кумачом стол.
Над ним лозунг: « Каждый удар трудового молота – удар по врагу!»
Ермаков взошёл на трибуну под взрыв аплодисментов и, насладившись триумфом, поприветствовал собравшихся.
- Спасибо, товарищи! Коллектив завода давно уже стал для меня второй семьёй и первой школой революционной борьбы. Борьбы суровой и беспощадной, чтобы человек труда, вы товарищи, стали истинными хозяевами первого в мире пролетарского государства!
Зал взорвался аплодисментами.
Ермаков терпеливо дождался тишины и продолжил, постепенно подводя выступление к своему главному «подвигу».
- Товарищи! Бывший царь, Николай-кровавый, со своим змеиным выводком, напрасно надеялся уйти от сурового суда большевиков. Мне посчастливилось стать, той самой, карающей рукой пролетариата, воздавшей тирану за его кровавые преступления против народа.
По рядам пробежал одобрительный гул. Ермаков продолжил с нарастающим энтузиазмом.
- И эта честь выпала не мне одному. Моими соратниками, воздавшими суровое возмездие, стали хорошо вам известные товарищи – Юровский, Голощёкин, Никулин, Медведев …
Лео сделал несколько снимков и, с неприязненным интересом разглядывал оратора. На вид, лет около сорока. На скуластом, с резкими чертами, лице, метались подвижные глаза – две беспокойные чёрные точки, глубоко вдавленные под брови. Непослушные густые волосы напоминали потрёпанный парик, но в его голосе и словах чувствовалась внутренняя сила и притягательность опытного оратора. «Товарищ Маузер», с воодушевлением, рассказывал о историческом убийстве.
- ….граждане Романовы, вы приговариваетесь к расстрелу!
- Что? – переспросил Николай.
- А вот, что – ответил Юровский, и выстрелил ему в лицо. Следующий выстрел сбросил на пол царевича, но только ранил, потом пришлось его добивать штыком. Я выстрелил в царицу и попал ей прямо в рот, потом в доктора Боткина, старик хрипя завалился на бок… .
Ему внимали затаив дыхание, как дети рассевшиеся вокруг дедушки , чтобы услышать страшную сказку о злой нечисти и былинных героях, народных заступниках. Только, это была не сказка, и «дети» уже не боялись крови. Они давно, научились убивать и ненавидеть.
- … Ваганов и Никулин расправились с горничной и царевнами. Они лежали грудой в крови и стонали. Мы позвали из коридора охрану и, когда рассеялся дым, они стали добивать всех штыками и прикладами не разбирая … .
Лео оцепенел. Он уже не раз представлял себе эту картину, детально воссозданную Соколовым во время следствия, но то, что происходило сейчас, не укладывалось в рамки его сознания. Хладнокровный убийца одиннадцати человек, большая часть среди которых - женщины и дети, цинично и громогласно рассказывал об этом, как о высоконравственном благодеянии, вызывая одобрение толпы. Возникало стойкое ощущение не реальности, не естественности происходящего, но отвращение и ненависть, при этом, были самые настоящие.
- … Анастасия ещё стонала. Я перевернул её на спину, и она вскрикнула. Пришлось добить её штыком в горло. Причём, он вонзился так глубоко, что пробил доску пола. Пришлось повозиться, чтобы его извлечь… .
Лео заскрипел зубами, его руки привычно потянулись к шашке, которой не было. Не было и нагана, это его спасло и Ермакова тоже.
Оратор вдохновенно подводил итог.
- Таким образом, товарищи, непримиримость классовой борьбы и неизбежность исторической справедливости, вынесли заслуженный приговор верховным эксплуататорам трудового народа!
Единодушное одобрение выразилось в аплодисментах, и подстегнуло энтузиазм комсомольского лидера завода.  Молодой рабочий, с пламенным взором, выскочил из первых рядов к трибуне.
- Товарищи! – задорно обратился он к залу – от лица комсомольской организации завода, вношу предложение. Выдвинуть товарища Ермакова в городской совет депутатов от нашего завода!
Он вскинул руку, удерживая аплодисменты.
- И ещё. Предлагаю, участникам этого исторического события, товарищам Юровскому, Голощёкину, Никулину, Медведеву, от коллектива завода, направить приглашения на торжественные мероприятия, в честь пятой годовщины Великой пролетарской революции!
Предложение было утверждено грянувшим рукоплесканием.
Лео, с тяжёлым сердцем, покинул это восторженное зазеркалье. В редакции, он закрылся в кладовой, служившей одновременно фотолабораторией, и долго сидел в темноте, не испытывая побуждения к работе. В конце концов, он заставил себя проявить фотопластины и приступил к печатанью снимков. На фотобумаге стало проявляться жёсткое лицо Ермакова. И, без того, неприглядное, в красном свете фонаря оно походило на кровавую маску. В голову невольно полезли мысли, всколыхнувшие то, что «товарищ маузер» вряд ли решится рассказывать восторженным слушателям. То, что плохо совмещалось с ореолом народного героя.
Из материалов следствия Лео знал, что именно этот деятель, с тремя подручными, занимался уничтожением тел убитых. И то, содеянное ими в ночь расстрела, нельзя было представить себе без содрогания и отвращения.

Мёртвые тела вывезли из города на грузовике, по старой коптяковской дороге. В урочище Четырёх Братьев, располагался заброшенный рудник. Решено было сбросить тела в шахту и забросать гранатами, но прежде их нужно было обезличить, сделать неузнаваемыми. Прав был вождь мирового пролетариата: «революции не делаются в белых перчатках.»
С окровавленных тел стали срывать одежды, но нижнее шёлковое бельё снимали осторожно, не повреждая, будет, чем порадовать своих женщин. Потом взялись за топоры, нужно было обезобразить и обезглавить трупы. Позже приехал Голощёкин – военный комиссар Екатеринбурга и отматерил Ермакова. Приказано было тела сжечь, а головы растворить в серной кислоте. Бывший зубной техник знал, что зубы не горят в огне. У Ганиной ямы снова закипела работа, но не всякий труд облагораживает. Для удобства сожжения, обнажённые тела рубили на части, затем жгли и травили кислотой. Потом ползали по земле, в крови и грязи, собирая рассыпавшиеся бриллианты, зашитые в платья великих княжон, на чёрный день.
Мрачные ночные тени у огромного костра, с обугленной человеческой плотью, источающей рвотный запах тлена – картина не для слабонервных, более подходящая для жуткого шабаша нечисти.
Постепенно мысли Лео вернулись к действительности. Нужно было завершить работу. Он подвесил на просушку свежие фотоснимки, и разложил на столе сделанные ранее, уже просохшие. Их нужно было чем ни будь прижать, чтобы расправить. Лео огляделся и увидел внушительную стопку книг, небрежно сложенную в углу кладовки. Это было то, что нужно. Отобрав нужное количество, он обнаружил, что вся эта библиотека была исключительно религиозного содержания- библии, молитвенники, псалтыри и т.п.. Довольно неожиданно, но задумываться о причине их появления здесь, не было желания. Лео, без особого любопытства, открыл небольшой молитвенник, с золочёным тиснением, и замер. На обратной стороне обложки была нанесена надпись, позволявшая сведущему человеку сделать вывод о её принадлежности.
«Моей дорогой Алекс, в день ангела! 14 марта 1910 г. Ники.»
- Господи!  - вырвалось у него непроизвольное восклицание – Да, это же молитвослов покойной императрицы, матери Анастасии, и, судя по надписи, он был подарен её отцом.
Это было, мягко говоря, неожиданно, но объяснимо. Не было секретом, что после убийства семьи, большая часть их вещей, была растащена мародёрствующей охраной дома и, в широком ассортименте была представлена на рыночных прилавках города.
 Он колыхнул страницы и обнаружил очередной сюрприз – сложенный вчетверо листок, на котором ровным безукоризненным почерком был начертан текст. Это была стихотворная молитва, откровение, обнажавшее глубину души её автора:

Пошли нам, Господи, терпенья
в годину буйных, мрачных дней
сносить народное гоненье
и пытки наших палачей.

Дай крепость нам, о Боже правый,
злодейства ближнего прощать
и крест тяжёлый и кровавый
с Твоею кроткостью встречать.

Владыка мира, Бог всесильный,
благослови молитвой нас
и дай покой душе смиренной
в невыносимый, страшный час.

И у преддверия могилы
Вдохни в уста твоих рабов
Нечеловеческие силы
Молиться кротко за врагов.

Лео перечитал эти строки дважды. Он понимал, под влиянием, каких обстоятельств они были написаны.
- «… и у преддверия могилы  …», «… в невыносимый, страшный час…»  - задумчиво повторил он, и замер от внезапного предположения – Господи! Неужели она знала, что их ждёт?!          «…молиться кротко за врагов…».  Как же, это возможно? Немыслимо, что кому-то приходит в голову обвинять её в преступлениях и смертных грехах. 

Мысли перебил осторожный стук в дверь.
- Алексей, ты здесь? – послышался с наружи молодой женский голос.
Это была Мария Сухотина, завсектором пропаганды и агитации. Лео открыл дверь.
- Что случилось?
- Пока ничего. Материал по заводу готов? Товарищ Круглов просил не затягивать.
- Хорошо, я скоро – пообещал Лео и, пользуясь случаем, поинтересовался – а ты не знаешь, откуда здесь столько поповских книг? Мы, что семинарию собираемся открыть?
- Скажешь тоже – скупо улыбнулась Сухотина – мы же бросили комсомольский клич - «Разоружи идейных противников», вот и натаскали энтузиасты. Ничего, будет, чем печи растапливать.
- Понятно – кивнул Лео, и закрыл дверь, на которой уже красовался агитлисток с призывом:
«Библию – на свалку Истории!»

Редактор газеты, тов. Круглов, наморщил высокий лоб и нервно сдёрнул с носа очки.
- Это, что такое? – взмахнул он листком бумаги.
- Материал о собрании на заводе –  хмуро ответил Лео.
- Это материал? Это, разве, материал?! – начал заводиться Круглов – это же сухарь, протокольный отчёт, сводка с трудового фронта, это … , что угодно, но не статья! Где отражение повестки дня, единодушие и политическая зрелость масс, энтузиазм коллектива, наконец?!
Лео молчал. Круглов продолжил.
- Пойми, Алексей, это же открытый форум свободных трудящихся, а не конспиративная сходка подпольщиков.
Он бросил листок на стол.
- Забери и вдохни жизнь в эту мертвечину.
- Не могу – упрямо возразил Лео, потирая пальцами виски – контузия разыгралась, голова гудит, ничего на ум не идёт.
- Ладно, отдыхай. Сам доработаю – проявил понимание редактор.
- Спасибо, Павел Егорыч – облегчённо вздохнул Лео.




54



С каждым днём Лео всё более тяготило вынужденное пребывание здесь, зыбкая неопределённость и двуличие своего положения. Всё труднее стало лицемерить, изображать «своего парня», восторгаться триумфом мозолей, кумачовым интернационалом. Но это было ещё необходимо и давало возможность изнутри увидеть и почувствовать «прелести» новой жизни. Главным мерилом добра и зла стала новая идеология, въевшаяся в сознание людей и грубо вытеснившая исконную христианскую культуру народа. Лео не верил ей, не верил в то, что радужные идеи о светлом будущем, возникшие в просвещённых умах Европы, могли осчастливить его народ. Он верил своим глазам, а они видели суровую действительность, не располагавшую к оптимизму.
Внутренний конфликт со своей совестью, воскресил бессонницу. Лео часто, до рассвета, лежал с открытыми глазами, перебирая в уме и переосмысливая всю свою жизнь. Этой ночью так и было. Кроме прочего, ему предстояло решить, сообщать ли Анастасии о своей находке? Как раз сейчас, он стал замечать в ней перемену к лучшему. Время, молодость и напряжённый духовный труд, стали приносить первые плоды. В итоге, он решил ни чего не скрывать.
Ново -Тихвинская обитель, ещё сохраняла свой уклад почти без изменения. Христианская традиция, на Урале, была всё ещё сильна, но уже значительно пошатнулась, под натиском агрессивного атеизма.
Они встретились днём. Лео, в очередной раз, отметил, что девушка заметно повзрослела. Глаза стали строже, взгляд глубже, в голосе больше не было лёгкости, невесомости. В ходе неспешной прогулки, обменялись новостями.
- Леонид Георгиевич, ни как не могу привыкнуть к вашему пытливому взгляду – сказала она ему, в первую минуту встречи – вы всё время пытаетесь рассмотреть во мне прежнюю кисейную барышню, её больше нет.
- А жаль, я очень по ней скучаю.
Ответ прозвучал искренне и трогательно, и впервые, за долгое время, вызвал едва уловимую улыбку на её лице.
- Анастасия Николаевна, я ненадолго отлучусь из города. Мне сообщили, что Фёдор Иваныч приболел, надо навестить старика. Голодно стало в деревне. Вы-то как, держитесь?
- Слава богу – ответила девушка – хоть и большая часть хозяйства реквизирована, ещё держимся за счёт ремёсел.
Она погрустнела.
- Матушку – настоятельницу, уже третий раз, вызывали на Севостяновскую.
Лео нахмурился. На этой улице располагалась ГубЧК, мрачное двухэтажное здание, наводившее ужас на жителей города. Во дворе его, находилась конюшня, служившая местом расстрела. Выстрелы звучали каждую ночь. Люди боялись  даже ходить по этой улице.
- Анастасия Николаевна, Вам становится опасно там находиться. Подумайте об этом.
- Слава богу, всё обошлось – уклонилась девушка.
Лео, ещё раз, спросил себя, стоит ли посвящать её в свою находку, и отмёл последние сомнения.
- Вот, возьмите – протянул он ей молитвенник.
Анастасия сразу всё поняла, руки дрогнули, глаза потускнели.
- Это почерк моей матушки – тихо сказала девушка, прижав к груди листочек с молитвой.
Больше она ничего не смогла сказать, нервный спазм запечатал горло.



55



О болезни Фёдора Ивановича Лео узнал от своей бывшей домохозяйки, Натальи Зыковой. Время от времени, они виделись, так как редакция газеты находилась в одном здании с типографией, где она работала. Наталья, по-прежнему, навещала свою родню в Коптяках и была в курсе всех местных новостей. Чаще всего они не радовали. По станицам, деревням и сёлам поползли кочующие обозы продразвёрстки, обирая землеробов до нитки. В непокорные селения приходили особые отряды для борьбы с саботажем. Разгоралась война за хлеб.
По причине болезни отца, Лео выбил для себя три дня отпуска и направился в Коптяки. Добираться пришлось пешком, привычное дело, знакомая дорога. Только, на этот раз, обозримые просторы не вдохновляли природной красотой, и жемчужный туман берёзовых рощ казался миражом, видением из прошлого. Ушла Есенинская грусть, возвышенная душа российских просторов.
За Фёдором Ивановичем приглядывала сердобольная соседка Зинаида.
- Худо ему, милок.  Третий день уж не встаёт – сообщила она Лео.
- Что с ним?
- Застудился шибко. На озере он рыбачил, в лодке. Говорит, за рыбой потянулся и в глазах потемнело. Очнулся уже в воде, на силу выплыл.
- Спасибо, Зинаида Матвеевна, ступай. Я уж тут сам управлюсь.
- Ну, как знаете, воля ваша. Ты его, Лёша, только салом барсучьим разотри, да отваром отпаивай, а я ещё занесу потом.
- Хорошо, Зинаида Матвеевна, спасибо.
Лео сел возле больного. Взял с его лба влажную тряпицу и, смочив её в воде, заботливо отёр пылающее лицо.
Старик открыл глаза.
- А, это ты, сынок? Пришёл всё-таки?
- Я, Фёдор Иванович. Побуду с тобой, пока не встанешь.
- Не встану я больше, Лёша, отходился.
Он закашлялся тяжело, натужно. Лео подал ему отвар.
- Ничего, Фёдор Иванович, отлежишься денёк-другой и на поправку пойдёшь. Мы с тобой ещё, по первому снежку, на зайца сходим.
- Нет, сынок, не будет нынче охоты. Комбедовцы ружья реквизировали. Хорошо ещё, что удилища оставили.
- Ничего, Иваныч, проживём. Ты силы то побереги, ещё понадобятся, а я тебе сейчас сальца нарежу.
Этой ночью Лео почти не спал, но чуда не случилось. С рассветом больной пришёл в себя.
- Лёшенька – позвал он слабым голосом.
- Я здесь, отец – откликнулся Лео, задремавший у постели.
- Ты, вот что сделай, сынок – тяжело дыша, произнёс больной – спустись-ка в подвал. Там, за лестницей, бочка стоит порожняя. Ты под ней дощечку подними, да копни там …
Приступ удушливого кашля прервал его слова, но вскоре он продолжил.
- Чугунок там найдёшь, принеси сюда.
Лео поднёс чашку к его губам. Фёдор Иванович сделал не большой глоток и поторопил
- Иди, Лёша, не мешкай.
Лео выполнил просьбу и вернулся с небольшим чугунком в руках, содержимое которого было плотно завёрнуто в материю.
Фёдор Иванович лежал с закрытыми глазами, из широкой вздымающейся, груди, вырывался свистящий хрип. Лео увлажнил ему повязку на лбу и старик открыл глаза.
- Лёша, у тебя, как с монашкой то твоей, складывается или нет?
- Складывается, Фёдор Иванович – решил не расстраивать его Лео.
- Ну и слава богу.
Старик несколько раз тяжело вздохнул, набираясь сил, и снова заговорил.
- Послушай, сынок, что скажу, не перебивай. Тогда, в восемнадцатом, когда в урочище убиенную царскую семью спалили, я на это место раньше других пришёл. Как только они караулы свои убрали, я и заявился к Ганиной Яме. Жутко мне было по началу, но любопытно. Знать не знал, кому здесь пекло было уготовано. Ветерок золу разметает, а под ней косточки обугленные, пряжки, пуговицы, башмаки обгоревшие. Помнится, постоял я тогда, помолился, да и стал косточки собирать. Думаю, кто бы ни был, а погребение христианское требуется. Много я их тогда на телегу покидал, ветками прикрыл, да и тронулся к церкви. А пока собирал, вот это всё, что здесь имеется, и нашёл – Фёдор Иванович указал на чугунок – Убийцы то пособирали, что на глаза попалось, да не всё. Торопились до рассвета управиться. Ты размотай тряпицу то, не смущайся.
Лео развернул лоскут льняной ткани и замер от увиденного, среди нескольких крупных бриллиантов лежал оплавленный нательный крестик.
- Это всё теперь твоё – произнёс Фёдор Иванович – подарок от меня на свадьбу. Может и заживёте по-людски.
Лео не сразу нашёлся с ответом.
- Спасибо, отец – взволнованно произнёс он, но ему не терпелось услышать  продолжение – А, что же дальше было?
- А дальше … пришёл к отцу Игнатию и говорю: «Твори, батюшка, чин отпевания по усопшим безымянным  рабам божьим».
Фёдор Иванович облизал пересохшие губы, Лео, тут же подал ему воды. На разговор уходило много сил, но нужно было рассказать ещё самое главное. Отдышавшись, он продолжил.
- В церкви дошло до меня, чей прах отпеваем, как громом оглушило. Но говорить не стал, вдруг ошибся. Похоронил я их. Рядом с Лёшенькой своим положил. И меня там же закопай, поблизости.
- Воля твоя, отец – ответил Лео под впечатлением услышанного.
А, это было дороже бриллиантов. Он, наконец, нашёл то, что безуспешно искали многие.
- Что же ты раньше ни чего не сказал? Столько времени и сил ушло на их поиски.
- А потому и не сказал, что грех усопших беспокоить. Стали бы копать, проверять. Мёртвым покой нужен и молитва. А, теперь ступай, сынок, зови отца Игнатия. Пора и о душе подумать.
К вечеру его не стало.

После похорон Лео долго ещё не покидал кладбища. Он, в задумчивости, стоял у могилы Фёдора Ивановича, потом, у могилы его сына Алексея, чьё имя, наследство и сыновью долю принял на себя. Вспомнилось давнее пророчество цыганки, перед отъездом его в Ахтырский полк: «Трижды увидишь свою могилу».
Это была третья.
У другого, безымянного креста над братской могилой, той самой, заветной, возникло сложное чувство горечи, разочарования и упокоения.
- Анастасия сможет, наконец, помолиться у могилы своих родных – подумал он - Единственное утешение скорбящих.

На сороковой день Лео снова приехал в Коптяки, на этот раз вместе с Анастасией. В этот день их появление на кладбище не вызывало вопросов.  Для этого он нанял кобылу с телегой. В качестве оплаты, за которую, ему пришлось переснимать на портреты всю семью хозяина лошади.
У могилы Фёдора Ивановича Лео снял выцветшую фуражку и перекрестился.
- Этот человек стал мне, как отец – тихо сказал он Анастасии – а я, к сожалению, не смог заменить ему сына.
Немного помолчав, он продолжил
- Но и для Вас он сделал не мало.
Лео подвёл её к безымянной могиле.
- Вот здесь упокоен прах Ваших родных, и тех, кто остался с ними до конца.

Более двух часов она не поднималась с колен. В конце концов, опасаясь привлечь излишнее внимание, Лео вынужден был настоять на возвращении.
Было уже темно, когда они подъехали к воротам монастыря. Расставаясь, Лео достал из вещевого мешка небольшой свёрток.
- Это мне передал перед смертью Фёдор Иванович и оно по праву принадлежит Вам – пояснил он, и вложил свёрток в ладонь Анастасии.
Девушка была безучастна, но в долгом, глубоком взгляде выразилась признательность
- Спасибо Вам, Леонид Георгиевич – тихо произнесла она – Вы сделали для меня не возможное.
- Рад был служить, Анастасия Николаевна. Прощайте.
Лео грустно улыбнулся и склонился к её руке.

Он вернулся к себе, в маленькую полуподвальную комнату, которую удалось заполучить от редакции. Заварил в кружке морковного чаю и поужинал сухарями при унылом свете огарка свечи. Задумчиво покурил в приоткрытое окно и, как бы подводя итог своим мыслям, тихо процитировал древнюю персидскую мудрость:
«Чтоб быть справедливым возмездье могло,
лишь злом воздавать подобает за зло.»

Лео подковырнул ножом дощечку настила под койкой и извлёк из углубления в полу увесистый свёрток. Это были его наганы, неизменные спутники последнего времени. Он сосредоточенно занялся чисткой оружия. Нужно было подготовиться к завтрашнему дню.

На следующий день было 7 ноября – день Октябрьской Революции, как бы это странно не звучало.




56



К празднованию пятилетия советской власти решено было подойти ответственно. Улицы и площади Екатеринбурга были переименованы в честь самих себя или импортных кумиров пролетариата, Розы Люксембург, Карла Либкнехта, Карла Маркса и пр… .
На бывшей Дровяной, ныне площади Парижских коммунаров, возник памятник никому не ведомым, но таким родным парижанам.
 Мраморный бюст создателя «Капитала» вырос из «грибницы» на площади Народной Мести.
Бывшую Кафедральную застолбил «Освобождённый Труд», в виде шестиметровой статуи обнажённого мужчины, прозванного «голым Ванькой».
К 7-му ноября идеологический угар достиг апогея. Тематические выпуски газет запестрели восторженными заголовками. Оживлённое праздничное шествие хлынуло на центральную улицу. Заалели кумачом бесчисленные лозунги и транспаранты. Зазвучали бесконечные: «Да здравствует! Ура!».  Полилось рекой митинговое краснобайство. Из самой Москвы, с агитационным поездом прибыли артисты. С ними, по приглашению трудовых коллективов города, прибыли «заслуженные палачи республики»:
- Бывший  комендант дома особого назначения, Я. Юровский;
- Бывший помощник коменданта – Г.Никулин;
- Бывший нач. охраны – М. Медведев-Кудрин.
На перроне их приветствовала делегация трудящихся во главе с комиссаром П.Ермаковым.
Четыре года спустя, трогательная встреча цареубийц – подельников, ознаменовала первый юбилей советского государства.

В этот день, Лео ненавидел свою работу, но старался этого не показать.
- Внимание, товарищи, замерли! Ещё один снимок, пожалуйста. Отлично.
Эту встречу он пропустить не мог. Первый и, возможно, единственный слёт, самых активных действующих лиц трагедии, ставшей неотступной спутницей его жизни. Постепенно, он стал воспринимать её через призму горя Анастасии, а её горе, как своё. Будучи фотокором, Лео был осведомлён о предстоящем прибытии «дорогих гостей» и плане их участия в городских мероприятиях. Это дало ему возможность наблюдать со стороны, постараться понять, что представляют из себя нынешние вершители судеб.
При возложении венков к памятнику Парижским коммунарам, речь держал Юровский. Коренастый, с крупной головой, чёрные с проседью волосы, треугольные усы, жёсткое, резкое лицо.
- Товарищи! … неоценимый вклад … святое дело освобождения трудящихся! … первопроходцы коммунизма!
В 18-м году он перебрался в Москву, в аппарат ЧК. Одним из первых дел порученных ему, было покушение на Ленина. Обвиняемую, Ф.Каплан, он лично расстрелял во дворе Кремля на четвёртый день следствия, а её тело сжёг в железной бочке.
- … Мы верим, что наступит день, когда весь мир озарится светочем свободы, вспыхнувшем в ваших пламенных сердцах!
Зажигательная речь.

На площади Народной Мести митинговал Г.Никулин, молодой, порывистый, фанатичный.
- Кровь за кровь! … пусть не ждут пощады! … настигнет пролетарский гнев!
 … возмездие неотвратимо!
Активная жестикуляция на фоне чучела буржуя, поражаемого красноармейским штыком. Искреннее выступление.
В ночь Ипатьевской расправы, помимо всем известных, были ещё две невинные жертвы народной мести, две собаки-любимцы царских детей. Обе они на совести оратора.

У монумента Уральским коммунарам солировал М.Медведев-Кудрин. Широкоплечий, полнолицый, с жёсткой щёткой под носом.
- … лучшие сыны трудового народа!  … обещаем быть достойными! … сохраним на веки! … Вечная память! – скорбел о павших особист НКВД.
Особый отдел НКВД, это НКВД в квадрате. Структура, державшая в страхе тех, кто держал в страхе всех остальных. Сентиментальных там не держат.

П.Ермаков тоже не простаивал, но держался в тени своих более заслуженных подельников.

Всеобщий ажиотаж, в этот день, не коснулся, пожалуй, только Ново-Тихвинской обители, но для новостей монастырские стены не преграда.
- Людей в городе тьма тьмущая – судачили монашки за рукоделием – Сестра просфорница сказывала, что из самой столицы артисты пожаловали. И эти, Ипатьевские ироды с ними.
- Какие ироды?
- Убивцы государя нашего, царствие ему небесное.
Присутствовавшая при этом Анастасия вздрогнула.
- И, как их только земля носит, извергов?
- Грешно сказать, сама бы убила, ей богу, грех на душу взяла.
Анастасия побледнела. Вчера вечером, расставаясь с Лео, она была занята своими мыслями. Сейчас, в свете услышанного, это расставание уже не выглядело таким безоблачным. Она припомнила его прощальные слова: «Рад был служить, Анастасия Николаевна, прощайте». «… был … прощайте», эхом повторилось в её голове. До неё внезапно дошло, явственно и ошеломляюще
- Это было не расставание, а именно прощание.
Пол под ногами качнулся и поплыл перед глазами. 




                57




Одним из обязательных ритуальных мероприятий, для участников расстрела, было посещение места их мрачной славы - дома инженера Ипатьева. Теперь там располагались квартиры совслужащих, но сама расстрельная комната была открыта для посещения. Лео дирижировал фотосъёмкой на этой точке. Сделав групповой кадр у парадного входа, он перешёл к главному
- Теперь, товарищи, попрошу в комнату казни.
Наступила минута, которую он ждал.
- Только участники расстрела, товарищи – решительно отсёк он не желательный балласт – съёмка для музея Истории партии.
… для  Истории… , терминология избранных, слова возносящие над толпой.
Они прошли через коридор в подвальную комнату, ставшую смертельной западнёй для узников этого дома. Местами, стены и пол ещё сохранили следы от пуль. Некоторые фрагменты были восстановлены заново, взамен изъятых  для следственных экспертиз. Массивная двухметровая решётка, прикрывавшая окно под потолком, усиливала тягостное ощущение. Гнетущая атмосфера смерти была почти осязаема, но среди присутствующих не было слабонервных. Палачи оживились, адреналиновый угар той ночи пробудил стихийные воспоминания,  с подробностями расправы.
- Романовы ни о чём не догадывались …
- царица попросила принести стулья…
- а, вот здесь стоял сам Николай…
- я выстрелил первым, потом…
- горничная забилась в угол и закрылась руками…
- царевны сильно стонали, пришлось добивать…
- ноги прилипали к полу от крови.
Они говорили в разнобой, забыв о человеке с фотоаппаратом, но Лео и не собирался снимать. Он привёл их сюда не для этого!
Сегодня ночью, принимая решение о их ликвидации, ему всё же пришлось помучиться сомнениями.
- Чем тогда я буду отличаться от них? – спросил он себя и отвечал - Их жертвы были невинны. Разве Анастасия, окажись она там, заслужила смерть? И потом, я никогда не стану этим гордиться.
- А, как же быть с остальными? Есть ещё и те, кто принимал решение о расстреле.
- Да воздастся каждому по делам его.
Нужно было заканчивать день воспоминаний. Руки потянулись к наганам, заткнутым за ремень у поясницы. Мозг хладнокровно продублировал очерёдность действий. На выстрелы уйдёт несколько мгновений, потом во внутренний двор, через него в сад, далее на улицу смешаться с толпой. Ладони легли на рифлёные рукоятки оружия.
- Пора!
- Нет, Лео! – услышал он за спиной тихий, требовательный голос.
От неожиданности, Лео резко обернулся и встретился взглядом с глазами Анастасии. Одетая просто, как горожанка, она стояла у порога комнаты, на бледном лице темнели расширенные глаза.
- Не надо – повторила она одними губами, пристально глядя ему в глаза.
 Остановиться за мгновение до цели, стоило больших усилий. Мощный заряд адреналина уже зажёг кровь. Он с трудом заставил себя опустить руки.
- Съёмки не будет – объявил он присутствующим напряжённым голосом и, не утруждая себя объяснением, направился к выходу.
Они вышли из дома и влились в массы возбуждённых людей. Лео понимал, чего стоило Анастасии переступить порог этого дома, к которому она избегала даже приближаться.
- Как Вы здесь оказались? – спросил он её, едва появилась возможность уединиться.
- Не знаю. Я, что-то почувствовала… мне стало страшно.
- Почему Вы остановили меня?
Девушка только сейчас ощутила дрожь в коленях и присела на свободную скамейку.

- Помните, что написала мама? – спросила она.

                И у преддверия могилы
                Вдохни в уста твоих рабов
          Не человеческие силы
                Молиться кротко за врагов.

Она просила сил у Господа молиться за них, а не карать.
- Вы это серьёзно?! – искренне удивился Лео.
- Молиться за них я, конечно, не буду – тихо ответила девушка – но и карать не вправе.
Лео с трудом удержался от резкой реплики. Ему были не доступны такие высоты гуманизма.
На этот раз он не стал провожать её до обители из предосторожности. Они прогулялись по парку и расстались на гимназической набережной. Лео ещё около часа ходил по городу, меланхолично улыбаясь встречным гулякам. Требовалось всё хорошо обдумать и взвесить.
Замышляя акцию возмездия, он был внутренне готов к различным вариантам её завершения. Гибель, арест, благополучный уход, но при любом раскладе он уже не рассчитывал вернуться к себе или в редакцию. Сегодняшний исход акции, предсказать было не возможно, но он позволял оставить всё как есть.
- Если исчезнуть, будут искать, возникнут подозрения – здраво рассудил Лео – глупо скрываться, ничего не совершив. В конце концов, если придётся объясняться, сошлюсь на внезапное обострение контузии.
И всё же сомнения оставались, но риск, как известно, дело благородное. Он направился в редакцию, где с нетерпением ждали дневной материал.

Этой ночью Лео не спал, прислушиваясь к каждому звуку с улицы. С рассветом улетучились и опасения ареста. Казалось, что всё обошлось, но это было не так. Его демарш, в доме Ипатьева, не остался без внимания самой грозной организации, ЧК. Проявление вопиющего неуважения к героям революции, было резонно расценено, как враждебность. Из редакции затребовали его анкету, после чего в Коптяки был отправлен оперуполномоченный для сбора информации из первоисточника. С этой минуты, жизнь Лео снова повисла на волоске.
 Одновременно с этим, в значительной степени, осложнилось и положение Анастасии. На второй день после праздника, Ново-Тихвинский монастырь был закрыт, по распоряжению властей, настоятельница обители арестована. Уникальный архив монастыря, древние книги и летописи были сожжены на площади перед храмом. Костёр горел несколько дней. Лео должен был всё это снимать и восторженно воспевать зарю новой жизни.
 Анастасию приютила у себя одна из монахинь, но долго так продолжаться не могло. Советский Екатеринбург настойчиво вытеснял их из своей жизни, но судьба всё ещё хранила.
Вскоре, в редакции, Лео почувствовал настороженность и холодок во взглядах коллег. Суровый редактор стал излишне нервозен.
- Из редакции никуда не отлучаться – распорядился он, избегая смотреть в глаза Лео – скоро понадобишься.
- Хорошо. Я могу идти?
- Иди.
Лео вышел, но тут же вернулся, вспомнив, что не утвердил заявку на фотоматериалы. У кабинета он приостановился, пробегая глазами список, и услышал голос, доносящийся из-за двери.
- Товарищ Штальберг? Это Круглов. Он здесь, в редакции, в фотомастерской. Вас понял.
Возвращаться, не всегда плохая примета, иногда она продлевает жизнь. Это был именно тот случай. Всё было предельно ясно. Фамилия руководителя ЧК была хорошо известна в городе, её боялись даже произносить вслух. Лео, стараясь выглядеть не принуждённо, прикурил папиросу и вышел на задний двор. Мысль заработала в нужном направлении. Забор, не препятствие. За сараем уже давно приготовлен лаз. Он огляделся и бросил окурок.
- Пора.

Анастасию он нашёл быстро. На этот раз, её не пришлось долго уговаривать. Она попросила лишь дать ей возможность попрощаться с семейной могилой. Это было не безопасно, но Лео не посмел возразить и в сумерках они отправились в Коптяки.
Всю ночь он терпеливо ждал окончания её молитв и, перед рассветом, был вынужден настоять на уходе. Им предстоял долгий путь пешком, до какой ни будь не приметной железнодорожной станции. А, там … страна велика.




58



К декабрю Лео и Анастасия добрались до Крыма. Благодаря «наследству» Фёдора Ивановича, они могли не испытывать недостатка средств, продав только один, самый не дорогой камень. Крым был выбран не случайно. Оставалась слабая, почти призрачная надежда найти здесь Раевских. То, что после расставания они направятся именно сюда, сомнений не было. И потом, наскитавшись по Сибири и Уралу, стремиться к тёплому морю, желание вполне объяснимое.
Крым снова удивил, он стал другим, НЭПовским. Новая экономическая политика власти изменила его до не узнаваемости, точнее, вернула ему прежнюю курортную привлекательность. Работали все ранее закрытые магазины, прилавки рынков наполнились товарами. Как грибы выросли кафе, кондитерские, пекарни, рестораны, гостиницы, мастерские всех видов и развлечения на любой вкус. Всё это было так неожиданно и вызывало ощущение праздника и полноты жизни.
Они, без особого труда, приобрели не большой домик в окрестностях Ялты, и в этот же день ОН сделал ЕЙ предложение. С букетом оранжерейных роз Лео опустился перед девушкой на одно колено и протянул на ладони бархатный футлярчик с колечком.
- Анастасия Николаевна, я люблю Вас! Будьте моей женой!
В его голосе прозвучали и искренность, и вдохновение влюблённого.
Глаза девушки увлажнились, стали светлыми и глубокими. Она трепетно взяла колечко с искрящимся камешком и надела его на безымянный палец. Лео осыпал её цветами и открыл шампанское.
- Знаете, Леонид Георгиевич? – с лёгким оттенком грусти произнесла девушка – когда обсуждалась помолвка моей сестры Ольги с Румынским принцем Стефаном, она была сильно расстроена и много плакала. Он совсем ей не нравился, она даже называла его лопоухим попугаем. Я тогда спросила mama
- Почему нужно поступать против её воли? Неужели ей не жаль Ольгу?
Mamа ответила, что очень жаль, но такова судьба всех принцесс. Они не принадлежат себе. К счастью, та помолвка  расстроилась и мы все этому очень радовались, но с этого дня я знала, что не имею права на счастье.
- Теперь у Вас есть такое право – сочувственно произнёс Лео – Вы его заслужили.
- Да, но какой ценой.
Анастасия ненадолго замолчала, после чего подняла бокал и улыбнулась сквозь застывшие в глазах слёзы.
- Впервые в жизни пью вино.
Обвенчались тихо и скромно. Из церкви молодая жена приехала в приподнято-возвышенном настроении. Лео не мог налюбоваться на неё. Казалось, что Анастасия возродилась, на её лице снова стала появляться улыбка. Плавно потекли дни заслуженного счастья. Лео, пользуясь возможностями НЭПа, открыл фотоателье, появился небольшой, но стабильный доход.
Помимо прочего, живой и обоюдный интерес молодой пары вызывали исторические места Крыма, особенно те, которые были связаны с семьёй бывшего императора. Они не переставали искать свидетелей и участников интересующих их событий, разумеется, делать это приходилось осторожно, мотивируя интересом к новой истории молодого государства. Постепенно, Лео восстановил картину жизни затворников Дюльбера и, что особенно было важно, последнего подвига Раевского. Ему удалось разыскать единственного оставшегося в живых участника этого боя, спившегося красноармейца-инвалида. Пришлось лукавить и представиться корреспондентом, описывающим подвиги ялтинских большевиков. Вскоре Лео знал всё о последнем дне жизни своего друга.
- Если Владимиру суждено было умереть, то это, наверное, должно было произойти именно так – подумал он.
 С тягостным чувством, Лео прошёл весь путь, проделанный в тот день, уходящей от смерти, четвёркой Куликовских-Раевских, переживая вместе с ними эти страшные минуты. По малоприметным деталям, он восстанавливал картину боя. На месте смерти Владимира, у скалы на берегу моря, он снял шляпу и скорбно замер. В мыслях закрутилась прерывистая кинолента его жизни. Пажеский корпус, первая и единственная любовь, служба, балы, дуэли, война, плен, скитания. Последний герой ушедшей эпохи. Рыцарь без страха и упрёка.
Через несколько дней на этом месте появился крест, высеченный на стене скалы. Рядом с ним была выбита и эпитафия:

Скорблю, мой друг, нет тяжелей утраты,
Пока ты с Ним, спокоен за Христа.
Ты заслужил последнюю награду,
Кавалер могильного креста.

Судьба Софии Николаевны, тоже прояснилась. Вероятнее всего, она покинула Россию на британском линкоре «Мальборо», вместе со своей императрицей, Марией Фёдоровной.



В начале осени следующего года, Анастасия родила прелестную девочку. Ей дали имя Ольга. Жизнь приобрела новые краски, новый смысл.
Вокруг бурлила жизнь, с не слыханной самоотдачей люди строили новый мир, первое в мире социалистическое государство.





                Эпилог.



             Июль 1945 год. Восточная Германия, г. Потсдам.

Война с фашистской Германией завершена. Третья заключительная встреча глав союзных государств СССР, США и Англии должна была состояться в Потсдаме. Небольшой уютный город, в окрестностях Берлина, готовился к конференции победителей.

Легковой «Виллис», с открытым верхом, ехал по брусчатке мирно зеленеющего города. Рядом с водителем, в сержантских лычках, сидел задумчивый полковник и равнодушно смотрел на проплывающие перед глазами нордические фасады улиц.
- Останови – негромко приказал он водителю.
Автомобиль послушно замер на площади перед собором св. Петра. Полковник вышел из машины и направился внутрь храма. Здесь было не многолюдно. Божественные звуки органа, доносящиеся, словно с небес, настраивали душу на разговор с богом. Солнечный свет, окрашенный радужными тонами цветных витражей, мягко сочился через высокие стрельчатые окна.
Полковник снял фуражку, не спеша подошёл к алтарю и застыл перед распятием.
- Господи Исусе Христе – едва слышно зазвучали его слова – … упокой душу усопшей рабы твоей Анастасии … сотвори ей царствие небесное, вечный покой и вечную память.
Появление советского офицера не осталось без внимания присутствующих, но ненадолго. Ограничившись скромным любопытством, они вернулись к своим мыслям, кроме одной из женщин. Обратив на него свой взгляд, она уже не могла оторвать глаз от стройной фигуры с неистребимой военной выправкой. Элегантно одетая дама была явно поражена. В такие мгновения, наверное, замирает сердце и перехватывает дыхание. Со стороны можно было решить, что она увидела явление святого духа. Женщина, преодолев оцепенение, перекрестилась и мимолётным движением поправила прядь волос. На вид ей было слегка за сорок, но возраст не обесцветил природную красоту, а насытил её дурманящим вкусом, как хорошее вино. Она, воистину, была одним из любимых творений Господа. Дама осторожно приблизилась сзади, опасаясь, что раскатистые удары её сердца заглушат молитву офицера. Полковник обернулся, звякнув качнувшимися на груди медалями, и онемел.
 С минуту, они молча стояли, не отводя глаз друг от друга. Первой ожила она.
- Здравствуй, Лео.
- Здравствуй, Софи – расколдовался полковник – прости, я забыл все слова.
- Я тоже.
- Это, действительно, ты?
- Меня стало трудно узнать?
- Нет, ты по-прежнему ослепительна, но в это трудно поверить. Я уже и не мечтал тебя увидеть, когда ни будь.
- А я мечтала только об этом. Пять минут назад я стояла у этого алтаря и молила Богородицу о встрече с тобой. Она услышала меня и чудо свершилось.
- Действительно, иначе как чудом, это не назовёшь. Ты здесь одна?
София сделала интригующую паузу и поразила ответом.
- Нет, я с Владимиром.
Это было похоже на злую шутку, но прозвучало так естественно. Кто же ещё, мог быть рядом с ней? Она сделала знак рукой, и к ним подошёл высокий молодой человек, поразительно похожий на Раевского.
- Познакомься, сынок, это Леонид Георгиевич Гончаров.
- Владимир Раевский -  представился он, корректно склонив голову.
Лео, боевой офицер, прошедший две мировых войны, ощутил, как по спине побежали мурашки. На него с интересом смотрели серо-голубые глаза его погибшего друга.
- Очень рад – искренне ответил он – Ты точная копия своего отца, Владимир, и имеешь полное право этим гордиться.
- Спасибо, Леонид Георгиевич, я очень много слышал о Вас от мамы.
- Интересно.
- Не то слово, Леонид Георгиевич. Иногда, это было настолько не вероятно, что мне казалось, будто бы она Вас выдумала.
Лео улыбнулся.
- Предлагаю пройтись.
- С удовольствием – согласилась София Николаевна.
Они вышли на площадь и не спеша направились в парк Сан-Суси, следом за ними тронулась машина полковника.
- Вы какими судьбами здесь? – спросил Лео.
- Я переводчица, приехала на конференцию в составе французской делегации. Владимир со мной, как частное лицо – ответила София Николаевна и, в свою очередь поинтересовалась – А ты?
- Моя часть передана в распоряжение военного коменданта Потсдама на время проведения конференции. Охрана объектов, патрулирование улиц.
Некоторое время они шли молча. Владимир тактично подотстал, давая им возможность побыть наедине.
- Как поживает Анастасия Николаевна? – прервала паузу Софи.
- Мы обвенчались с ней, в двадцать втором – заметно погрустнев, ответил Лео – Сегодня, ровно два года, как она погибла. Анастасия была врачом в медицинском эшелоне, их разбомбили под Курском.
- Извини, мне очень жаль – сочувственно произнесла София Николаевна.
- Ничего – ответил Лео и, со вздохом взглянул на часы – К сожалению, мне пора.
- Мы ещё увидимся? – с тревогой спросила Софи.
- Обязательно! Обещаю! – ответил Лео, склонившись к её руке.

Через несколько дней о встрече на высшем уровне в Потсдаме заговорит весь мир. А эта встреча  останется тайной для всех, кроме наших читателей.

                С.В. Мозголин     07.07.2020. 





Выражаю сердечную благодарность военно – историческому клубу «Ахтырские гусары», за возможность воспользоваться его электронной библиотекой, содержащей обширную информацию о жизни и боевом пути 12-го гусарского полка. А главное, за бережно хранимую память о людях, составивших его гордость и славу.
               С.В.Мозголин.