Младший брат

Стать доктором наук очень просто. Поезжайте, например, в Университет Бордо. Там все правила четко расписаны. Нужно подать документы, которые, по вашему мнению, помогут комиссии принять положительное решение о приеме в докторантуру. Обучение обычно занимает 3 года, но срок может быть увеличен если потребуется. В конце надо написать и защитить диссертацию. Я бывал на таких защитах. Комната небольшая и невзрачная. Духота и зловоние. На экране мелькают слайды. Потом вопросы. Председатель объявляет решение о присвоении, ставит размашистую подпись и вручает диплом соискателю. Готово. Работы много. Работы сильные, а процедура до безобразия проста и дружелюбна.

В Советском Союзе соискатель подобен многоборцу. Ну как без Истории КПСС и Марксистко-Ленинской Философии?
Даже когда все пройдено и диссертация написана малейшее пятнышко на рентгене лояльности соискателя может все зачеркнуть.

- Надо что-то делать, - отец отбросил газету, - вот ты выписываешь, но не читаешь.
- А как же без газет, - я начал складывать газетный лист, чтобы листочки получились ровные и нужного размера, - без газет труба, просто я их сразу использую по назначению.
- А я вот вычитал, что наши деятели культуры отваливают за границу. Мне в Москву нодо, навещу ка я младшего братца, Геньку Бердникова, - отец посмотрел на часы, - еще успею на Стрелу.
- Ты про Геннадия Бортникова? – уточнил я.
- Это он на сцене Бортников, а родился мой двоюродный братик Бердниковым. Я должен узнать не собрался ли он и, если что, попрошу отложить бегство до твоей защиты кандидатской.
- Папа, так ведь можно ему позвонить, - я попытался его удержать.
- Твою защиту отменят на следующий же день после звонка, - он продолжал собираться в дорогу.

От трех вокзалов до братца всего-то полчаса, но надо поторопиться и застать его дома.
Генька открыл дверь, молча кивнул и скис.
- У меня хороший кофе, - он наполнил чашки, - Ильюша, ты приехал в Москву чтобы сообщить мне… - он, почему-то начал заикаться, - я все понимаю и уважаю ваше решение. Расскажи, когда вы планируете уехать, чтобы я мог подготовиться к последствиям. А может отложите на полгодика, - он напоминал врача Вишневского из «Алло, Варшава», - у меня роль интересная намечается?

Смех. Хохотали все. Долго. Ну какой ПМЖ? И роль и защита состоялись.

Через 10 лет, первого мая 1988 года все было великолепно. Мне шлепнуло 36, за спиной около сотни научных публикаций, докторская переплетена, а впереди стажировка в Академии Наук ГДР. Блеск. 

Позвонил младший братик, поздравил и сообщил, что собирается в Израиль, на ПМЖ.
Первая мысль была «Все. Нам кранты.» А вторая подоспела «А как же они там, на чужбине-то выстоят? Ведь им тоже кранты»
- Ребенок же в школу должен пойти, - я искал хоть какую-нибудь зацепку.
- Ну, так, пойдет в Израиле, там тоже школы есть, - метал слышался в голосе брата.
- А как же Филармония и Русский, - мне, почему-то показалось, что я все еще могу остановить.
- Пойдем в Тель Авиве, - стало понятно, что у Леона есть ответы на все мои вопросы.
Уехали.

Соблюдая конспирацию, мать получала почту из Израиля и пересылала мне в обычном конверте. До востребования. Читая письма и разглядывая фотографии, мы начинали понимать, что жизнь существует и за пределами СССР.
Вся корреспонденция хранилась в укромном месте, но дети нашли и в наше отсутствие тоже наслаждались средиземноморскими пейзажами. Любопытство их сжирало. Чтобы выяснить, где же все это снято, они собрали фотографии и тайно поделились с училкой по географии, которая, была бессменным секретарем партийной организации школы.

Меня вызвал первый отдел и выразил свое возмущение недонесением о родственниках за границей.
Работа потеряла смысл. Через несколько дней меня вновь вызвали «на ковер», где официально уведомили, что поездка в ГДР отменяется, но я прощен. В знак прощения меня отправляют в Монголию на две недели.
- А что с докторской, - меня удивило, что об этом даже не упомянули.
- Мы тебя, не планируем, - как ледяной водой в морду, чтобы очухался, - но ведь мы тебя простили…

Монголы замечательные ребята. Прошли советскую школу, где научились много пить и много работать. Я, похоже, им глянулся и даже получил официальное предложение перевезти семью в Улан Батор и поработать несколько лет. Проект был интересный, но мне уже ничего не хотелось. Грызла обида: меня простили.
- А, собственно, за что, - я метался по комнате, - интересно, вот если брат француза переедет жить в Швейцарию, его сожрут на работе, или тоже простят, как меня?
- Если тебя простили, значит нам нужно уезжать, - жена озвучила мои мысли.

Очередь в Голландское посольство в Москве была длинной и продажной.
- Покупайте кипы. Без них нельзя в Израиле, - резвый мужик толкал свой товар как мужчинам так и женщинам.
Желающих было мало.
- Вы не понимаете, куда собрались, – вопил продавец кип, - в Израиле, все наоборот: то, что здесь хорошо, там плохо. Все, что здесь ценится, там ничего не стоит.
Я был поражен услышанным. Это же как раз то, что нам нужно.

Телефон не унимался, звонил без передышки.
- Анатолий Ильич? – очень знакомый голос продолжал, - я прошу вас перенести отъезд и защитить докторскую. У вас отличная диссертация, а защита, это просто формальность. Всего несколько месяцев. Защититесь и уезжайте.
- Но ведь то, что ценится здесь, там ничего не стоит, - я не уверен, что мой отказ был правильно понят.

Первый отдел вымарал отдельные абзацы, представляющие особую опасность для Советского государства и дал добро на вывоз диссертации. Она стала основой моей монографии по химии фторидов.

Нас встретил брат и все его дружное семейство. Их помощь бесценна.
Слушайте младших братьев, они умнее нас.