Часть4Отдать иль взять, чтобы счастливей стать? 13

XIII
В поезде было шумно и душно, но эта суета немного отвлекала Юлю от грустных мыслей. Когда же ночью все угомонились и легли спать, в пролетающих с сумасшедшей скоростью огнях за стеклом Юле так отчетливо виделась чужая жизнь. Разная: счастливая и не очень, иногда с ссорами, с упреками, но рядом с кем-то: с близким и дорогим, а она одна.

И ни у кого не будет таких крепких и надежных рук, такой жесткой и непослушной копны волос, таких отчаянных и смелых глаз. Подумав об этом опять капли, соленые и тяжелые, беззвучно выступили из глаз. Будто услышав ее скорбные мысли другая жизнь, еще не видимая чужому взгляду, вдруг настойчиво напомнила о себе выпятив острую пятку куда-то под ребро. Так резко и больно, что Юля ахнула, но так радостно стало на душе от этого упрямого напоминания, что вот я здесь, я маленький и беззащитный, а ты большая и сильная мама должна меня жалеть. Юля погладила небольшой бугорок на животе и он исчез.

Всю ночь она так и сидела, смотрела на живот и думала, какой малыш будет, на кого будет похож? И почему-то обязательно представляла его с серыми внимательными  глазами, в которых горит непокорный огонь. Коротая время сбивчивыми и запутанными мыслями, ей даже показалось, что слишком быстро она приехала. Полная, но безумно добрая тетушка проводница, которая отчаянно пыталась подбодрить ее всю дорогу, громким окриком нашла ей крепкого дяденьку, который помог спустить чемодан, хотя Юля и настойчиво отказывалась.

На перроне она даже не оглядывалась. Она никого не предупредила о своем приезде, и никто не мог ее здесь встречать. Юля немного покатила чемодан и устав, остановилась. Она взяла все самое необходимое, но чемодан все равно был тяжелый. Немного передохнула, потом  снова пошла. Кто-то подошел сзади и осторожно взял за массивную  ручку. Юля обернулась.

  - Алексей?! - испуганно  отшатнулась она, ошеломленная не только его внезапным появлением, но также  избитым и поцарапанным видом.

- Можно я помогу?- несмело сказал он, но холодно посмотрели на Алексея ее заплаканные глаза.

-  Не надо мне от тебя никакой помощи,-  и она потянула ручку на себя. Но Алексей настойчиво не отпускал, не сводя с нее пристального взгляда.

- Я только донесу и уйду, провожу. Адрес поменялся, сама не найдешь, - упрямо настаивал  он.

- Сейчас уходи. Убирайся! - Юля дернула за ручку, вырвала у него чемодан и  медленно покатила его к выходу из вокзала.

 Кадык на шее Алексея подпрыгнул, он надломлено произнес:
- Не бросай меня, Юля.

- Убирайся! - не оборачиваясь, сердито выкрикнула она. Ее распущенные вьющиеся волосы каскадом спадали на воротник, обвитый белоснежной собольей опушкой, как будто нарочно для того, чтобы придать ее редкой красоте еще больше гордого достоинства.

- Я ведь жить без тебя не могу,- растерянно произнес Алексей. В нескольких шагах она от него, он близок к своей цели, но она так далека, так недосягаема и невольно он думает, что  теперь они поменялись своими желаниями.

Юля повернулась, и зло, и свирепо, и жестоко блеснули ее печальные глаза.
- Можешь,-  ответила она, - я же тебе жить мешала, а теперь заживешь.

  Алексей замер, напряженно всматриваясь в ее глаза, будто ища что-то и не находя.
- Я не смогу,- со странной грустью ответил он,-  пить не смогу, есть не смогу, дышать не смогу без тебя. Не бросай меня, Юля.

 Юля беспечно махнула рукой и с трудом дающейся развязностью сказала:
- Растерялся, что один остался? Другую быстро найдешь.

 Алексей подошел ближе, взял Юлину руку, вдруг почувствовал, какая она неестественно холодная. Он прижал ее к своей груди, отогревая, сказал дрогнувшим голосом:
- Мне другая не нужна.

 Юля, частенько сама ловившая его прикосновения и в ответ получавшая только грубость и злость, резко отдернула руку.
- Конечно. Кому ты теперь нужен, без отцовских денег? -  презрительно смерила она его взглядом,- вот и мне не нужен – убирайся.

 Она опять взяла чемодан и упрямо пошла к выходу.
- Ты же меня любила, Юля,- отчаянно крикнул  Алексей ей вслед.

 Снова остановившись, Юля обернулась, несколько мгновений она неподвижно смотрела на него, будто боясь произносить ответ. Алексей смело сделал шаг вперед, но она поспешно наклонилась и достала из кармана чемодана перчатки. Звонко звякнув,  мелкие монеты разлетелись по полу вокзала. Она растерянно посмотрела на них, но во власти крайнего волнения поднимать не стала.

- С чего ты взял? – надевая перчатки, и отогревая руки, громко спросила она,- ты же никогда мне не верил.  Никогда тебя не любила, притворялась, смеялась, - и, пнув каблуком монету, добавила,-  деньги любила.

 Долго пронзительно смотрела на него, зачем-то опять сняла перчатки, спрятала в чемодан.

 Алексей, разбитый после дальней дороги и  измученный собственными мыслями, нисколько не сомневаясь, что она говорит неправду, схватился руками за голову.
- Не говори так, Юля,- беспокойно заговорил он,-  любила. Ты сильно меня любила, отчаянно. Такое невозможно сыграть, так нельзя притворяться,- и он отрицательно замотал головой, отгоняя от себя, как наваждение, ее горькие слова, -  я слышал твой срывающийся голос, я чувствовал твои дрожащие руки. Я всегда знал, что ты любишь меня. Я не верил, потому что знал. Зачем мне было верить, когда я и так знаю, что ты любишь меня? Я видел. Видел в твоих глазах. Видел, когда отвел пистолет, когда остановил машину. Кто  мог это сделать, если не твоя любовь? Ведь любила?  Меня любила? Не лги, скажи правду.

 И столько было надежды в его глазах, что Юле показалось, возрази она ему сейчас, он потеряет рассудок.
- Любила,- с горечью ответила  она,-  дурой была, разлюбила.

 Она рукой откинула назад свои мягкие волосы, и они заструились сквозь тонкие пальцы. Алексей невольно залюбовался ей, а она ведь ему понравилась. Сразу, когда еще разнимал ее с Вовкой, и на дне рождения у Андрюхи тоже жадно и с любопытством рассматривал ее. Когда же узнал, кто она, ненависть черной пеленой закрыла глаза, и он перестал видеть это удивительное лицо, прекрасное в своем отчаяние, в грустном преданном выражении глаз и даже беременность не испортила ее, сделала более мягче, более женственней ее твердый, упрямый характер.

- А я полюбил, Юля, - признался Алексей и скользил глазами по ней, не в силах теперь свыкнуться с мыслью, что потерял ее навсегда,- я же всегда тебя любил, давно любил, а ты, оказывается, рядом была.

Он заставил почувствовать себя такой брошенной, сделал такой несчастной, что даже эти долгожданные слова теперь не имели для Юли никакого значения.
- Вот ты теперь люби меня,  - вызывающе заговорила она, но в  глазах у нее было столько тоски, что даже голос дрожал,- а я буду тебя унижать, смеяться над тобой, стыдиться тебя, как прокаженного.

 Алексей невесело улыбнулся, вспомнив, что действительно сказал ей это когда-то,  ответил подавленно:
- Унижай, смейся, стыдись, только рядом будь.

- Рядом? – свирепо спросила Юля, не сводя с него презрительных глаз,- да  ты же ядовитый, правильно отец говорил, только мучить умеешь. С тобой рядом быть нельзя.

Совершенно без надежды на снисхождение, Алексей стал горячо оправдываться:
- Я не хотел, Юля. Не хотел.  Ну ты же знаешь, какой я,- и он распахнул свою куртку, словно за ней всегда был  спрятан настоящий Алексей,-  какой есть. Одним словом шут   - дерзкий, ехидный, нахальный. Вот зачем я такой тебе нужен? Я твоей любви не стою.  За тебя я решил  отказаться от себя. Только ты можешь понять, ты же в письме об этом писала.  Отказался, чтобы не погубить.  Сразу отказался, чтобы потом тебе не было больно терять меня.

 Дерзкая, резкая, напористая Юля, давно привыкшая видеть Алексея без его масок, побуждаемая  презрением, отважно бросила чемодан и сделала несколько шагов вперед.
- Я любила тебя таким, какой ты есть,- открыто ответила она,-  любила и думала, что ты   - дерзкий, ехидный, нахальный, но смелый и сильный. А ты – слабый и трусливый. Ты пугливый еж – всегда прячешься за колючками.

 Алексей низко опустил голову,  чтоб не видеть ее презрительных глаз. Конечно, она все поняла. Как он и думал, все поняла и не стала скрывать – вместо того, чтобы бороться за нее, бороться со своей злобой и ненавистью он трусливо решил выгнать ее, чтобы забыть. Обескураженный ее ответом,  он горько вздохнул.
- Я теперь совсем без колючек. Я теперь еж без колючек. Я теперь умру.
 
Сказал беспечно и простодушно, достал из кармана и протянул ей аккуратно сложенный  лист бумаги, повернулся и пошел к выходу. 

Юля осторожно развернула листок, на нем тонким материнским почерком был написан  адрес дедушки, и сердце ее дрогнуло. Он ходил к матери, он просил ее -  это был на самом деле другой Алексей и действительно совсем без колючек.  Она догнала его, останавливая и  стараясь заглянуть ему в глаза.
- Ну зачем ты так? Ты же для нее был ежом, а для меня – ты котенок. Не надо так, - и глаза у нее налились слезами.

 Алексей поднял на нее виноватый взгляд, сказал тихо:
- Какой же я котенок? Я не котенок, Юля. Я зверь, но  не котенок, я чудовище, но совсем не котенок.

- Нет, ты котенок,- обняв его за плечи, возразила Юля с особенной теплотой.

 - Пусть котенок, пусть конь, пусть слон, пусть пешка, но чтобы с тобой на шахматной доске, с тобой рядом,- обнимая ее в ответ и заглядывая ей в глаза, говорил Алексей. Осторожно, будто боясь спугнуть, трогал холодные щеки, волосы.

- Со мной рядом, только король, ты – король, Алешка,- убежденно  говорила Юля и плечи ее вздрагивали.

Только имя его, имя маленького глупого Алешки постаралась она произнести тихо и казалось ему, для того, чтобы слышал его только он и задохнувшись от неожиданной нежности, Алексей крепко прижал ее к себе.
- Какой же я король? Я король - без королевства, голый король. У меня же ничего нет. Кроме ежика твоего - больше нет ничего,- и почувствовал Алексей, как сбегают по его щекам непрошенные слезы. Юля подняла голову, и прекрасные в печальном блеске ее глаза ласково смотрели на Алексея.

- Я же у тебя есть. Я у тебя всегда,- обнимая его, нежно успокаивала она.

- Я дурак, Юля, - вытирая слезы, которые невольно наворачивались снова, говорил Алексей,- Андрей сказал, что я дурак, а я и правда, дурак. Ты же у меня раньше могла быть. Сестрой бы моей была. Была бы моей сестрой – я бы заботился о тебе, любил бы тебя, защищал.

- Леша, а я не хочу сестрой, я женой хочу быть,-  заплакала Юля отчаянно и глухо и  уже без всякого стеснения, без страха перед открытыми чувствами Алексей обнимал ее, гладил   плечи, волосы, прижимал к себе, целовал в щеки.
- Ты будешь, Юля,- запинаясь, говорил он,- будешь самой любимой женой на свете, ни у кого не будет, а у меня уже есть. Самая любимая, самая дорогая, самая преданная. Ты ведь нужна мне, Юля. Ты говорила, что я не мог почувствовать, как я нужен тебе, но если бы ты знала, как ты была мне необходима. Я ведь над самой пропастью висел, а ты меня держала. Ты меня спасла, только благодаря тебе я не разбился. Я просто не знал, не мог понять, почему меня так тянет к тебе, почему ты так крепко меня держишь. Теперь я буду тебя держать, буду держать в сто раз крепче.

 Так близко и так, как никогда раньше, безмятежно было Юле в его объятиях.  Больше без опаски  стать отверженной и одинокой, она смотрела и растворялась в этих серых, блестящих от слез глазах, в руках – бережных и крепких.
- Не надо меня держать, я же с тобой,- ласково говорила она и сквозь слезы улыбалась,-  я давно с тобой, всегда с тобой. Я не ушла, если бы ты не сказал, что тебе тошно от моей любви. Я подумала, значит тебе плохо, значит страшно, холодно и больно из-за меня.

 И плечи ее вздрогнули,  руки застыли. Пораженный Алексей  онемел, мгновенно разгадав, что она вспомнила их первую близость. Испытав невероятный стыд, впервые в жизни он пересилил себя – не спрятался, не свернулся клубком, выставляя острые шипы, не стал придумывать способ отшутиться.

- Юлечка, Юлька, что мне делать? - отчаянно прижал он ее к себе,-  я знаю, что такое нельзя забыть, нельзя простить, но я уже ничего не могу исправить. Я бы ничего не пожалел, чтобы все изменить. Что отдать, чтобы ты забыла?

  Погруженная в эти горестные воспоминания Юля прижалась к Алексею  и задрожала так сильно, будто ее раздели.
- Ничего не говори,- отчаянно замахала головой она,- больше не слова, ничего не надо, Леша. Ты со мной и мне больше ничего не надо.

 Алексей поднял ей подбородок и посмотрел на нее. Сам бледный, но полный решимости больше ничего не скрывать, не прятать за масками, горячо заговорил:
- Ты должна знать. Должна знать все, что я от тебя скрывал. Ты же не только меня спасла, ты спасла во мне веру в любовь. Я не тебя ненавидел, совсем не тебя. Я себя ненавидел. Помнишь, Андрей тебе сказал, что любовь ненависти мать, а ты не поняла.  Я понял. Это он обо мне говорил. Моя ненависть от любви родилась. Я же любил, Юля.  Тебя любил, а думал, что это Машка. Я так сильно тебя любил, что все вокруг возненавидел, когда подумал, что ты предала меня. Безумно любил, но не знал, что это ты, и свою  любовь оскорбил. Попробуй меня понять, попытайся простить. Если не простишь,  не сможешь простить, я все пойму, скажи, и я все пойму.

  Говорил и сам замерзал в ожидании ответа, вглядываясь в ее глаза, опять читая в них знаки той таинственной любви, которая жила в ней, несмотря на его насмешки и унижения.

- Я же люблю тебя, Леша. Я же прощала, ты меня только простить никак не мог, а я – прощала,- целуя его короткими, теплыми поцелуями, говорила Юля и гладила его взъерошенные волосы, смотрела в полные нежности глаза.

 Алексей запротестовал, настойчиво стал опускать ее руки, словно не заслуживая ласки.
- Не мог простить тебя, Юля,- пронзительно заговорил он,-  не мог простить за то, что любишь меня таким, каким все ненавидят. За то, что остановила меня, за то, что спасла, за то, что говорила правду, что прощала. Не мог простить, что ты сильней меня, Юлька.

 Но, уверенными руками, чувствуя его слабое сопротивление, она опять обнимала его, прижимала к себе и нежно целовала.
- Как я могу быть сильней тебя? - рассмеявшись, удивилась она,- я же такая слабая, такая беспомощная.

- Нет, Юля, ты сильней, - уверенно возражал Алексей и ловил ее руки, целовал ладони,-  ты очень сильная. Ты смогла простить, а я не смог.  Ты прощала, и твоя любовь жила, а я ненавидел, и моя любовь умирала.

- Это наша любовь, Леша,- воскликнула Юля, запутывая его и без того лохматые волосы,- наша общая любовь.

- Какая ты, Юлька,  хорошая, ласковая,- обнимал ее Алексей и улыбался, не стесняясь ни прохожих, ни зевак, ни  своих сентиментальных слез, ни ее нежных утешений, -   не прощу себе, что так тебя мучил, - вспомнил он, и так стало стыдно за себя, что краска мгновенно залила лицо,- я же не хотел тебя любить, сам себе сопротивлялся. Мучился, запрещая себе тебя любить.

- Прости Алешка, - гладила его Юля и лицо ее, сквозь слезы,  сияло от улыбки, - и себя прости и меня прости.

 Алексей резко вскинул голову, удивленно посмотрел на нее:
- Тебя то за что прощать?

- За то, что ежика тебе подарила,- смущенно ответила Юля и уткнулась лицом в его горячую грудь.

Как когда-то на крыше Алексей кротко положил голову ей на плечо, прижался к ней всем телом.
- Разве можно за это себя винить? Если бы ты мне его не подарила, я бы не узнал никогда.  Моя глупая, гордая королева. Ты подумала, что я Машку любил? Только тебя я любил, только с тобой хотел быть рядом. Надо было сразу все мне рассказать.

Словно в укор ее молчанию, он долгим  поцелуем, полным страсти, приоткрыл ее сомкнутые губы. Хмельной без вина, он перестал от нее таится и стыдиться своей глупости и  сам поспешно заговорил, как пьяный, тяпнувший для храбрости, у которого после очередной дозы окончательно развязался язык:
-  Я ведь так виноват перед тобой.  Я  поверил, что  придумал тебя, поверил тогда Машке.   Перестал искать,  перестал надеяться, перестал видеть, что ты такая, как она – моя виртуальная и непостижимая  королева. Такая, какую в самых смелых мечтах я не смог бы для себя  выдумать. Если бы я узнал, что это ты, тебе   не пришлось  бы так долго страдать от  одиночества.

Юля вздохнула, погладила его широкие плечи, сказала негромко:
- Я вас познакомила, я обманывала тебя. Я знала, что ты будешь меня за это еще сильней ненавидеть, я сама виновата.

Алексей вскинул голову, зажал ее лицо в своих ладонях и говорил, говорил, говорил,  нагоняя то время, которое провел с ней в молчании:
- Ты виновата только в том, что любишь меня. Ты ведь писала письмо, чтобы забыть меня, а я не понял.   Я знаю, что ты чувствовала, когда она жила у меня. Чувствовал, когда застал Машку с отцом. Я знаю, какая это боль. Я хотел забыть ее, а ты хотела забыть меня. Надо было все мне рассказать. Вместе мы бы справились, Юля. Я с ненавистью, а ты - с болью.

- Мы ведь справились, Леша. Мы вместе, значит, мы справились, - шептала Юля, не в силах оторваться от взгляда, от голоса, в котором столько любви и нежности. Слезы опять заблестели в ее глазах. Впервые: слезы радости, слезы счастья. Вместо ответа он склонился к ее губам и опять поцеловал: горячо, страстно, искренне. Потом обнял ее, совсем как маленькую прижал к себе, погладил по голове.

- Пойдем домой, Юля. Пойдем, -  и так странно было думать, что у него теперь есть и дом, и жена, и отец, и мать, и будущий, еще не родившийся, ребенок. А ведь все это у него было и раньше, а он не замечал, ждал чего-то, а настоящая жизнь проходила мимо.

Водитель помог донести чемодан, а Алексей все смотрел и смотрел на Юлю не отводя взгляд, и боясь отпустить ее хоть на секунду. В машине он прижимал ее к себе, гладил, целовал,  а она смущенно прятала свои счастливые глаза. Все  время, что они вместе он задавал себе один и тот же вопрос: «Почему у него не хватило сил выгнать ее из машины? Почему он выместил на ней свою ярость и за это возненавидел себя еще больше?» и только сейчас нашел на него ответ.

Он ведь услышал ее. Пусть не узнал, не почувствовал, не разглядел, но услышал слова, которые могла сказать только  его виртуальная королева. Только тот, кто знал его три года, любил преданно и по настоящему смог бы сказать ему те самые слова, которые заставили его прийти в себя: «А тебе все кажется, что щелкнешь мышкой, и новый уровень». И этот уровень не был пройден, он не перешагнул границу за которой его ждала или смерть, или тюрьма.

Сейчас же сжимая ее в своих объятиях, он в отчаяние думал, сколько всего чистого, нежного, светлого могло быть у них, того, что он замарал своей злостью. Если бы он знал, кого благодарить за то, что любовь умеет прощать, что она способна терпеть, что она сильнее самой черной ненависти. Где бы он был без ее любви, и чтобы осталось у него без нее? Алексей осторожно погладил Юлю по животу, спросил:
- А кто? Мальчик или девочка?
 
- Мальчик,- улыбнувшись, ответила она.

- А как назовешь? – спросил Алексей, но тут же поправил,- мы назовем?

Смотрел на нее и думал, как же он раньше не замечал какая она маленькая, хрупкая, беззащитная. Как тяжело ей, наверное, носить такой неудобный живот и чудно как-то: рядом она, а под ладонью мальчишка.

- Я еще не думала,- тоже положив ладонь на живот, ответила Юля. Потом пристально посмотрела на Алексея и спросила:
- А ты как хочешь?

- Я Александром хочу, в честь деда,- гордо  произнес  Алексей.

Юля не могла поверить. Она пораженно смотрела на него и, казалось, любовалась им и улыбалась не ему, а каким-то своим тайным мыслям. Она поцеловала его в небритую щеку, ответила:
- Значит, будет Сашка, -  и положила голову ему на плечо.

 Когда они подъехали к дому, она незаметно для себя заснула. Алексей взял ее на руки и поднялся на этаж, у квартиры их встречал отец. Он помог открыть дверь. Алексей осторожно положил Юлю на кровать. Внезапно зазвонил телефон. Алексей вышел в другую комнату, звонил Андрей.

- Вернул? – сразу спросил он.

- Вернул,- радостно сообщил Алексей.

- Так ко мне езжай, я тебя жду,- как всегда по-деловому начал Андрей,- а то ежика нечем будет кормить. И отключил телефон.

 В комнату вошел отец, прикрыв за собой дверь, озабоченно поинтересовался:
- Кто звонил?

- Андрей,- задумчиво ответил Алексей.

 Александр Яковлевич подошел ближе, взволнованно спросил:
- Что-то случилось?

 Алексей пожал плечами.
- В офис к нему срочно надо, а Юлю оставлять боюсь.

 Александр Яковлевич положил руку ему на плечо, сказал ободряюще:
- Езжай, я присмотрю.

- Спасибо,- Алексей быстро направился к выходу.
- Андрею спасибо говори,- усмехнулся отец вдогонку и вдруг спохватившись, добавил,- чуть не забыл. Тебе Андрей передал.

 Алексей удивленно обернулся, отец протягивал ему маленькую бархатную коробку.  В изумлении он взял ее, открыл. На красном бархате лежало кольцо с золотой королевой.

- Это Юле отдашь,- Алексей вернул коробку отцу.

Пребывая в замешательстве, Алексей вышел из дома, поймал такси.
«Не зря даже Паша боится его,- всю дорогу в офис размышлял Алексей,- может не Бог и не черт, а колдун точно».

Продолжение: http://proza.ru/2020/10/25/1784