Стройбат

               

  Служил я  в посёлке Гремиха и за первородный гулаговских «грех» отца, а не по состоянию здоровья, в строительном батальоне бурильщиком скалистого грунта в вечной мерзлоте.
   Кстати о Гремихе,  как о военно-морской базе с 1959 года  атомных подводных лодок Северного флота, я узнал значительно позже. В то время – это была закрытая тема.   В последние годы появилось много воспоминаний о ветеранах атомного флота в прозе, в стихах, в песнях и в кинофильмах.  Но, к сожалению, ни слова о стройбатах из призывников срочной службы. Я не помню номер своего строительного батальона, в котором жил и работал с 1958-го по 1961 год.  Запомнились три одноэтажные казармы, в каждой более 130 человек, койки в два яруса, каптёрка для раздевания и сушки рабочей одежды, тумбочка около коек для личных вещей и туалет на улице рядом с казармами с более чем десятью 
отверстиями в бетонном полу. А почти рядом, сразу за казармами стояли строящиеся кирпичные  пятиэтажки «хрущевского» вида с многочисленными между ними  одноэтажными  строениями различного назначения, в том числе, бараки в которых жили местные жители-саамы. В двухстах метрах, между невысоких сопок, располагался  камбуз нашего стройбата.
    Состав стройбата был укомплектован в основном аборигенами с Западной Беларуси, Украины, Эстонии, Латвии и Литвы. Ребят с России можно было пересчитать по пальцам. И выполняли мы что ни есть самую чёрную и тяжёлую работу. Рыли котлованы для закладки фундаментов под возведение пятиэтажных жилых домов. Из техники, например, в нашей бригаде был дизельный компрессор, подающий под давлением воздух почти в двухпудовый перфоратор для сверления отверстий в скалистом грунте. После закладывания (гражданскими взрывниками) в просверленные отверстия толовых шашек, грунт в два слоя накрывали тяжёлыми брёвнами, дополнительно скрепляя их скобами, чтобы при взрыве не повредить рядом стоящие дома. Затем после взрыва разбирали бревенчатые сооружения и вручную вытаскивали каменные глыбы.  И так сантиметр за сантиметром в течение девятимесячной зимы с постоянными шквалистыми ветрами и пургой. Заполярное лето не в счёт. (Лично мне запомнилось очень вкусной морошкой).
    С плюсов. Мы получали зарплату, правда без коэффициента по заполярным меркам. С вычетом за питание, одежду, жильё и коммунальные услуги, худо-бедно, но к дембелю можно было купить гражданский костюм. Некоторые бригады брали подряды с оплатой за проделанную работу. Получали значительно больше.
  На моё двадцатилетие в 1959 году ребята освободила меня от работы, чтобы я смог приготовить в строительной бытовке к концу рабочего дня праздничный стол. Рядом со стройкой был небольшой магазин, где продавалось из бочки на разлив вино. Я хорошо знал молодую, симпатичную, всегда с невероятно ослепительной улыбкой, продавщицу. Улыбнувшись, она тут же забраковала мою тару в вещевом мешке с аккуратно уложенными бутылками.
– Ты что, не успеешь выйти с магазина, как тебя повяжет патруль. Я налью тебе вино в своё ведро, а ты приходи с таким же, наполненным соляркой.
  Я шёл в свою бытовку с двумя вёдрами, содержащих одинакового цвета содержимое. И точно, как по заказу, слышу и, чуть оглянувшись, краем глаз вижу матросский патруль – лейтенант и два рядовых. Замедлили шаг, не обгоняют, и не останавливают. Ну, думаю, влип, день рождения встречу на гауптвахте. Дохожу до нашего дизельного компрессора и вижу, что патрульные остановились в метрах двадцати от меня и внимательно смотрят в мою сторону. Поднимаю ведро и демонстративно, медленно заливаю солярку в дизельный бак компрессора. Дуэль затянулась. Лью умышленно солярку на боковую поверхность бака. Издалека видно, что полилась на снег.
Ставлю ведро на землю, беру тряпку и вытираю компрессор, затем вытираю руки, а патруль стоит, ждёт, когда вылью и второе. Кричу своим:
– Эй, хлопцы, что делать, бак под завязку, а ещё одно полное?
– Да оставь ты его на завтра, отвечает мой земляк из Гродно Белявский Вацлав.
– И то верно, – кричу и ухожу к ребятам. Предлагаю перекурить и первым иду в
бытовку. За мной потянулись остальные. То, что я пошёл за вином знали все и что я его принесу в ведре не было секретом, вот только о ведре с солярной знал я и продавщица. Видимо, красивая, с невероятно обольстительной улыбкой девушка, делилась своими секретами не только со мной. Почему лейтенант патрульной службы не довёл дело до конца? Вопрос остался без ответа.
    Конец работы. Я ещё раз вернулся в магазин. Выбор не богатый. Печень трески в консервах, молоко сгущённое, селёдка солёная в бочке.  Купил печенье и конфет (как редкость) в бумажной обёртке, в том числе и для продавщицы, получив взамен поздравление: «С днём ангела».
  Процесс винопития не помню. Единственное, что осталось в памяти: «Пей до дна, пей до дна…». Потом никого не было. Стемнело, одиноко плетусь в казарму. Решил идти напрямик через овраг, ориентируясь на светящиеся окна нашей казармы. Спустился удачно, вернее скатился, а подняться никак. Постоянно возвращаюсь на исходную позицию. Наконец вскарабкался и только тогда почувствовал, что началась пурга, а у меня на голове нет шапки.  Несколько попыток спуска и восхождения оказались безрезультатными. Ну, думаю, чёрт с ней, с шапкой. О замёрзших в такой ситуации я знал. Добравшись благополучно в казарму, обнаружил в правой руке мою пропажу. Ватный тюфяк койки и одеяло оказались самым лучшим снотворным.  Утренняя команда  «подъём» на мой слуховой аппарат не подействовала. А когда открыл глаза увидел старшину нашей роты, который довольно дружелюбно спросил: «Чего не встаёшь?» Смотрю, казарма пустая, кроме нашей бригады, которая усердно работает швабрами, и старшины никого нет. Кто-то с ребят подаёт голос: «товарищ старшина, не трогайте его, у него температура». Старшина разрешил поспать, и приказал принести с кухни мне завтрак. Очевидное, вероятное. Мои дорогие друзья-однополчане после обильного винопития отправились в казарму по дороге, где их ждал с нетерпением товарищ старшина. Уложил по-хозяйски, как родных деток, спать. Ну, а утром позаботился о награждении, вручив в руки каждому швабру.
  Это было моё первое знакомство с древним изобретением spiritus vini, в переводе с греческого – дух вина. И с тех пор к этому духу я отношусь, как к реально существующей истине. Но искать её в вине, как это сделал я в свои двадцать лет, зимой за Полярным кругом, никому не советую.
   Пройдя успешное, и, главное, счастливо закончившееся знакомство с зелёным змием, решил усовершенствовать свои знание в боевых видах спортивного искусства – в боксе. И, конечно, не для нападения, а, как заявляют лидеры современных военных доктрин, для защиты. В спортивном зале, который находился в здании похожем на нашу казарму, были боксёрские перчатки, груша и штанга. А попал я туда с подачи моего сослуживца по стройбату Алёши Макаревича, с Гродно, боксёра с разрядом. И в первый же день тренер спортивной секции по боксу (а другой вроде и не было) решил проверить мои способности. Апробацию моего боксёрского мастерства он доверил моему земляку. Несколько минут я удачно изворачивался от его ударов, которые предназначались для обкатки моей физиономии взамен боксёрской груши. К концу первого раунда с расквашенным носом, получив дополнительно удар под дых, я благополучно приземлился, размышляя о причине помутнения в глазах. Так закончился первый день моего восхождения на боксёрский пьедестал. Когда пришёл на занятия в очередной раз, тренер похвалил мою настойчивость и заявил, что с меня получится настоящий боец. Как потом выяснилось, такой вступительный экзамен по боксёрскому мастерству у него сдавали все новички, менялись только наставники. Три месяца я усердно колотил грушу, прыгал со штангой и всё с единственной целью – отправить в нокдаун моего друга.  И это было не целью для мщения, а здоровой амбицией – доказать, прежде всего, себе, что я не хуже его. После достижения запрограммированной цели, у меня к мордобойным видам спорта пропал интерес. В драке один на один побеждать надо, но, когда ты один против кодлы надо включать мозги.
  К концу первого года службы в моей жизни ничего не изменилось. По-прежнему работаю со своим двухпудовым бурильным агрегатом, который согревает не только трясущиеся от вибрации руки, но и всё остальное от ног до макушки. А затем, вспоминая картину Репина «Бурлаки на Волге», которая мне почему-то врезалась в память ещё с польских довоенных журналов, которые выписывала мама, вместе с ребятами тяну с котлована увесистые глыбы гремихского камня.  И, кажется, моей заполярной эпопее в обозримом будущем и конца то не видно. Но неожиданно, во всяком случае для меня, произошло важное событие. На слёте «ударников-стахановцев» в Гремихском доме политпросвещения, где присутствовал генерал военно-морской базы Северного флота, на предложение «кто желает выступить» мне дали слово. Фишка моего выступления состояла в том, что я ничего не просил, а предлагал, чтобы нам в свободное от работы время дали возможность получить специальность, хотя бы каменщика, плотника, штукатура. И добавил, что лично я хочу закончить 10 класс Гремихской вечерней школы, чтобы после армии поступить в Гродненский медицинский институт.  Генерал меня услышал.  И подводя итоги собрания, поручил командиру нашего стройбата подумать над решением этого вопроса. Я попал, вероятно, в саму болезненную точку нерешённой проблемы с пьянством, так как шаманские заклинания на регулярных политзанятиях, начиная от командира батальона до старшин в ротах, желаемого результата не давали.

Комсорг

      За год службы я ни разу не засветился под мухой, не выхожу из библиотеки, которая рядом с кабинетом заместителя начальника воинской части по политической работе. И, с его же разрешения, часто до отбоя заменяю библиотекаршу - симпатичную, молодую с младенцем маму-одиночку. Чемпион по шахматам в батальонном измерении. Засветился и в художественной самодеятельности, декламируя в разговорном жанре короткие юморески о любви. И к тому же у меня цель - лечить людей. Ну, чем не кандидатура на комсомольского вожака? Но опять же - первородный грех. Биографическая заноза. А в воздухе ещё ни слова о культе, ещё "трясут гривами" идеологи сталинской нравственности. О моих биографических грехах, как и остальных солдат стройбата, вероятно, в личном деле упоминалось.  Но меня, почему-то, заметили.
После короткого разговора замполит стройбата так и сказал: "Мечислав, если ты хочешь учиться в институте, иди в партию и занимайся комсомольской работой". В скором времени я уже был кандидатом в члены генеральной линии  КПСС и к тому же в роли комсорга строительного батальона. Поменял кирзовые сапоги на хромовые, инструмент бурильщика на перо. Редактор стенгазеты, боевых листков, организатор художественной самодеятельности, праздничных торжеств. Борец за здоровый образ жизни. Хожу в десятый класс Гремихской вечерней школы вольнослушателем. (Аттестат об окончании среднего образования в Гродненской вечерней школе у меня уже был). Кстати, по моей просьбе мне разрешили сдать экзамен и получить ещё один аттестат. За исключением русского языка (3), все последние предметы сдал на 5. Белорус есть белорусом, и это было видно даже за Полярным кругом.
   Почему меня избрали комсоргом?, Очевидно, у командира и замполита выбор в поиске комсорга батальона был ограничен. А ещё, как мне кажется по происшествии многих лет, их отцовское ко мне милосердие, объяснялось тем, что родом они были с Западной Украины. И отлично знали о послевоенных репрессиях в Западной Беларуси и Украине. Думаю, что и они не по своей воле были направлены в строительный батальон заполярной Гремихи, где формировалась крупнейшая база атомных подводных лодок СССР (в зарубежных СМИ – «Осиное гнездо»). В памяти остались только их фамилии – командир стройбата – Кононенко, замполит – Мирошниченко. Кстати, и у старшин рот тоже были украинские фамилии. Не знаю почему, но из всех командиров батальона, ко мне очень тепло относился, как отец, как настоящий старший товарищ, капитан – командир нашей роты, русский, настоящий русский человек. Помню, я попросил у него увольнительную, чтобы встретить Новый 1961 год в Гремихском доме культуры. Он принёс мне свой костюм и пальто, так как в новогоднюю ночь увольнения солдатам стройбата, и матросам подводникам выдавать запрещалось.  Получив такой драгоценный оберег, уверенно без всяких обходных манёвров, шибую напрямую по центральной улице в дом культуры. По дороге встретил матроса подводника, с которым сижу за одной партой в Гремихской средней вечерней школе. Он так же в гражданском. Предвкушая впервые за два года службы свободную и такую желанную гражданскую вечеринку, мы и не заметили навстречу матросский патруль. Надо отдать должное офицеру матросского патруля – он с улыбкой, без лишних слов, согласился с нашими доводами, что мы артисты художественной самодеятельности в Гремихе и идём для участия в запланированном мероприятии. «Вижу, вижу, что вы артисты», – и повёл нас в учреждение военного коменданта Гремихского гарнизона (гауптвахту), где расписался в журнале о новом пополнении. Это было моя первая и, до сих пор, пока последняя встреча с пенитэнциарною системой. В маленькой комнате, сидел на нарах, как бос на троне, самый настоящий – последнего года службы заполярный подводник крупнейшей базы атомных подводных лодок СССР. И он показал нам пятачок пола для приземления. Больше свободных мест не было. Мне казалось, что в боксёрском искусстве я имею, если и не последнее слово, то, во всяком случае, не новичок.  Но увидев незаметное и короткое касание руки моего друга о подвздошную область нашего соперника в борьбе за лучшее место в этом грешном мире, моя челюсть от удивления отвисла, кажется, аж до пупа. Не успели мы освоить предоставленное нам любезно место, как появилось новое пополнение весёлых, душа нараспашку, матросов. А мы трезвые.  С приказом «доложить командованию об аресте» нас отпустили на волю. Идти повторно в клуб на Новогодний бал нереально. Патруль на каждом перекрёстке.
И к тому же началось полярное сияние. Третье, которые видел, за мои два года службы. В казарме тепло, солдаты не спят, сидят на койках, пьют вино, водку, разговаривают вполголоса. На входе вахтёр. Но на этот раз для того, чтобы вовремя подать команду: «полундра, атас, идёт начальство». Уснули, к утру. После подъёма бегу к капитану доложить о предписании военного коменданта Гремихской гауптвахты. Не успел открыть рот, как получаю новый приказ: «Срочно бегите в дом культуры, там у них новогодняя ёлка для детей и возникла проблема с Дедом морозом».  После бессонной ночи, насыщенной духом вина (spiritus vini), и прогулки по морозной  Гремихе, попадаю в окружение офицерских жён. Растерялся, все слова, приготовленные по пути для роли Деда мороза, унесло гремихским ветром. Не Дед мороз, а снеговик. Что делать? Меня всегда восхищал женский от природы ум. После полстакана коньяка, повеселел и загорланил, как клоун на арене цирка. 

Любовный треугольник

     Обретя титул генерального секретаря комсомольской ячейки стройбата, стараюсь оправдать доверие Коммунистической Партии Советского Союза. На политзанятиях клеймлю позором проклятых капиталистов, что только и думают, как прибрать к рукам наши несметные богатства и поработить наш самый счастливый во всём мире народ. И всегда в конце, торжественно добавляю, что мы скоро не только догоним, но обгоним Америку, потому что своим трудом строителей на гремихской земле вносим весомую лепту в осуществление поставленных задач нашим Генеральным секретарём Центрального Комитета Коммунистической Партии Советского Союза Никитой Сергеевичем Хрущёвым.
    К моей радости мои дорогие друзья-стройбатовцы думали совсем иначе. Ребятам иногда хотелось и выпить, и закусить, а ещё больше – отправиться на встречу к гремихским девушкам. Особенно смачно, до высшей степени – оргазма, и только по секрету среди своих, с юношеским максимализмом рассказывал о своих успехах в столь интимном деле мой земляк с Гродно Алексей Макаревич. Спортивно-подтянутый, педантично-аккуратный парень. От него исходила какая-то ненасытная жизненная сила, физическая мощь и обаяние.  К тому же дьявольски сообразительный и равнодушно относившийся к моральным постулатам.
Слушая его, нельзя было не поверить, что Гремихе его девушка в порыве любви и страсти орёт, как сумасшедшая: «Ну, ты, настоящий полковник!» Это уже потом Алла Пугачёва воплотила достоинства этого полковника в своей песне. А в 1961 году в Гремихе настоящим полковником был всё-таки Лёша Макаревич.   И всё было бы хорошо, если бы у девушки он был только один. У не был ещё и лейтенант-подводник. Как он узнал о своём сопернике и как проходил между ими диалог не знаю, но их аргументированное соревнование с применением боевых искусств попало в поле зрения военного патруля. Макаревича отправили на гауптвахту, а лейтенант написал рапорт, что его во время службы избил какой-то боец со стройбата.
А это срок – от двух и выше. Так, во всяком разе, мне объяснил мне мой замполит.
   И пошёл я с челобитной к командиру стройбата – майору Кононенко. Майор меня выслушал, кажется, без удивления.
 – Что за бабу подрались, я это знаю, но что мне делать с рапортом? – и улыбнувшись, добавил. – Ладно, идите работайте, разберёмся.
    Алексея с гауптвахты отпустили через несколько дней. Всё-таки держать на гауптвахте здорового землекопа, особенно, по заполярным меркам, глупо. Гауптвахта по сравнению с рытьём котлованов зимой в вечной мерзлоте – это почти санаторий. А лейтенанту-подводнику влепили, вроде, выговор, а возможно спустили дело с тормозов.
   Я не осуждаю любовный треугольник. Как-то в молодости ещё спросил одну девушку:
 – Для чего ты живёшь?
– Для себя, – загадочно улыбнувшись, ответила она, честно, без морального лицемерия.
И в самом деле, всё живое на этой грешной земле живёт, прежде всего, для себя с уверенностью жить вечно в своём потомстве. Это закон жизни, объединяющий Божью мораль с элементарным разуменьем постулатов, предписанных нам Вечностью. И пока наша Земля, согревается Божьей благодатью восходящего и заходящего Солнца, мы будем жить вечно. Но каждый из нас живёт и будет жить как умеет, как хочет и как велит Божья заповедь:
 «Живите по моему подобию». К сожалению, само словосочетание «по моему подобию» имеет несколько значений: по моему разумению, по моему образу жизни, по моему убеждению, по моему замыслу… Гитлер, например, посылая полчища на истребление соседей, и истинно благословляя своих головорезов «с Богом», делал это тоже по своему подобию: убивайте, как это сделал я, уничтожив Коммунистическую партию Германии. Сталин, уничтоживший миллионы ни в чём не повинных людей в ГУЛАГах, тоже делал это по подобию, но только по подобию тоталитарной системы, поскольку от Божьей отказался ещё в семинарии. Только солдаты и заключённые гитлеровских концлагерей и сталинских ГУЛАГов  умирали по подобию Бога на кресте, но не за людские грехи, а за грехи шизофреников тоталитарных режимов, возомнивших себя Богом. Анализируя то время и настоящее с высоты птичьего полёта, любовный треугольник, как несоответствие жить по подобию Бога, был испокон веков и останется Вечно, потому что базируется на эмоциональных постулатах зарождения жизни – Любви.


    Мороз

    С местными аборигенами саамской национальности я встречался довольно часто, когда они приезжали в Гремиху на оленьих упряжках, в традиционной саамской обуви – каньки и  в оленьих шубах, в основном, за пополнением запасов  огненной воды, а с их образом жизни в чумах у меня была только одно поверхностное знакомство. С нашего стройбата исчез не глупый, с увесистой долей юмора солдат по фамилии Мороз (кстати с Гродненского района). Как потом выяснилось, в Гремихском поселковом совете по всем канонам бракосочетания он женился на молодой саамке, жытло которой находилось в юрте на берегу реки Иоканьга, при впадении её в Баренцево море.  И опять-таки, по всем канонам бракосочетания отправился с любимой женой исполнять свой супружеский долг, аж на целых трое медовых суток. В стройбате такое неординарное событие расценили, как ЧП – чрезвычайное происшествие. Пропал солдат. От доклада по инстанции высшему руководству начальство упорно воздерживалось. По головушке не погладят, чего доброго и звёзды с погонов у кого-то полетят.
   Началось собственное расследование.  После отбоя, через каждые два часа старшина объявляет:
– Подъём, строится (на улице во дворе казармы), – и задаёт только один вопрос. – Где Мороз?
И так всё ночь. Утром идём строем в столовую, и опять на работу. Бригада, где работал Мороз, хранила гробовое молчание, хотя чувствовалось, что все знали, где он и что делает. Попытки  старшины роты докопаться до истины оказались нулевыми. На третьи сутки терпение у солдат нашей роты накалилось до предела. Дошло до мордобойного диалога с бригадой, где работал Мороз. В группе для захвата законного супруга саамки и возвращение его в лоно родного стройбата отправили и меня. Мне запомнился пол в юрте, высланный оленьими кожами, а ещё при входе стояло ведро с водой. Молодой жёнушки-саамки я не видел, она была за матерчатой перегородкой, откуда появился в армейских трусах и сам Мороз.
     За самоволку – губа (гауптвахта), за самовольный побег из стройбата – реальный срок.
Но при расследовании выяснилось, что председатель Гремихского поселкового совета в предвкушении похмелья, то бишь  поднять тост за молодых, расписал их в ускоренном темпе согласно предъявленных документов: настоящего паспорта гремихской саамки и настоящего паспорта, предъявленного солдатом Морозом, только выданного в Гродненском районе на лошадь с кличкой Мороз. Выворачивание наизнанку грязного белья администрации Гремихи,
очевидно, было клеймом и для вышестоящего начальства, поэтому дело замяли.  Более того, по разрешению командира батальона, Мороза отпускали на выходные к любимой. Как сложилась его судьба в дальнейшем не знаю.

       На снимке вверху, слева – Гремиха 1960 год. Справа – мои друзья-гродненцы и старшина нашей роты. Снимок сделан во дворе казармы в 1961 году – начало космонавтики. Сбит на недостижимой высоте шпионский самолёт. "Мы сильные, мы лучшие ..." И до колбасного фактора революционного желудка, как могильщика Союза, ещё далеко.
        На снимке внизу слева – учреждение военного коменданта Гремихского гарнизона (гауптвахта).
    На снимке внизу справа – прощание с Гремихой. На коробле «Вацлав Воровский» (я второй справа) еду сдавать экзамены в Гродненский медицинский институт, очищенный от греха первородного, с кристальной биографией.