Мы идём к тебе, мистер Большой, часть 1, глава 7

Глава 7
И я долго-долго лежу на этих чудесных холмах, воздавая хвалу Светлому Князю Малютке Люциферу – духу, который столь изящно обосновался в нас обоих. Похоже, у этого существа своя мораль, своё существование, свой дух, который сильнее ваших законов, созданных человеком, ваших перечней дозволенного и недозволенного. Будучи собой, и тем/чем я являюсь, я никогда не был способен отыскать различие между чёрным и белым, между вашим Добром и Злом – поскольку, если уж совсем начистоту, не вижу особой разницы между ними. Все живые существа стремятся выжить, прожить свою природную жизнь, и, в то время, как член медленно сдувается и опадает, на меня снисходит чёткое понимание того, что…
Понимание того, что Гретчен Штейн и я, Люк Малыш, внезапно стали друг для друга чем-то ещё. Её еврейство, моя индейская часть натуры – что бы это ни было, я не хочу взбаламучивать это разговором.
И она не хочет. Вместо её обычного обвиняющего поведения, сопровождаемого парой сучьих фраз, она сопровождает меня в ванную комнату и стоит там, наблюдая, как я верчусь под душем, и я чувствую спиной тепло её глаз. Ожидая, пока вода станет горячей, я поворачиваюсь, чтобы встретить это новое выражение, и оно почти сбивает меня с ног. Эти карие глаза, большие, не отводящие взгляд от меня, счастливые в тихой, спелой манере, её большие, закруглённые губы, которые так сочны и сложены для поцелуя. Я не могу сопротивляться – дарю ей один, совсем лёгкий. Это происходит быстро, но это нелёгкий, нелёгкий момент. Новое негласное соглашение о том, что старое соглашение отныне не в силе. С этого момента она знает, что я знаю, что она знает, что мы никогда не сможем играть в наши старые игры, притворяясь друг перед другом. Может и будем, но уже без былого драматизма.
И я не знаю, куда мы стартанём из этой точки, и самую малость ностальгирую. Я думаю, что буду скучать по её задетому достоинству, по её акту мазохизма. Мне нравится думать, что я двумя руками за честность в сексуальных отношениях, но в этом случае – по крайней мере, сейчас – приходится осознавать, насколько я любил древнюю игру в раба и господина, правила которой мы только что изменили.
Ещё один, более долгий душевный поцелуй. Затем мы лезем в душ, и я отбрасываю всякое притворство, хватаю наше самое мягкое полотенце и со священным трепетом растираю объект моей Подлинной Любви от шеи до пяток, каждый очаровательный холмик, каждую будоражащую долинку, каждую расщелинку. Она впервые принимает душ со мной, и я хочу насладиться своими чувствами по этому поводу. Когда я целиком покрываю её мылом, я обнимаю её, щекочу под рёбрами, наслаждаюсь тем, как булькает вода и тем, как её полные, спелые груди вминаются в меня.
Она споласкивается и выказывает готовность помыть меня, намылив тряпку и держа её наготове. Но я притворяюсь, что не заметил – хочу удержать хотя бы щепотку нашей прежней бесчестности, когда я был господином, а она рабыней.
Затем я вытираю её насухо полотенцем, похлопывая, лаская, всё еще в лёгком изумлении от нового, принятого ей образа. Не говоря ни слова, чтобы не разрушить чары, она идёт за мной в жилую комнату. Я сажусь, она кладёт голову мне на колени, и вот они мы, такие уютные, голенькие и бессловесные, удовлетворённые, снова делим марихуану, и вдруг…
Шаги в холле.
Просто, чтобы дать нам знать, что идёт не одна, наша Новая Богатая Цыпочка в городе разговаривает вслух, предупреждая нас, что Мистер Большой с ней. Она знает, что мы, вероятно, здесь, и затягивает время, играясь с замком. Для нас – достаточно, чтобы привести кровать в порядок, похватать одежду, схоронить её среди длинных пеньюаров Деб и прочего шмотья и скрыться за полкой для обуви в гардеробной. Как раз вовремя, чтобы остаться незамеченными.
Куда как лучше, чем прятаться под кроватью. Здесь мы хорошо скрыты, половина жилой комнаты на виду, кровать полностью открыта взору. И вот эти двое…
Вот они, заполняют пространство. Его громкий командирский голос сокрушает мою умиротворённость. Он называет её «Моя дорогая» и говорит ей: «Тебе надо понять одно» - но что именно, я не особо ловлю. Он, в манере проповедника, вещает ей о чём-то, что стоило бы поменять в только что просмотренной пьесе. Она что, профукала крутую сделку с Мистером Большим? Так быстро?
«Гретч» - шепчу я – «Мы можем задержаться здесь надолго. Тип, которого она привела – не скороход, бэби. Это Мистер Большой, ещё одна иллюзия, в которую она встряла. Уолл Стрит, лимузин, все дела. В театр ходили.»
«Так она там была вечером?»
«Угу.»
«Оу. Уау»
«Так что сядь и расслабься.»
Я что-то напяливаю на себя. Но она настолько заведена предстоящим действом, что остаётся сидеть голой на корточках, задница в дюйме от пола - словно готовясь выпрыгнуть и устроить танцевальное шоу, аттракцион в дополнение к развлекательной программе, ради которой он явился.
М-да, так приятно составлять ей компанию, даже если она нервно кусает ногти, навострив уши почище слоновьих и вперив взгляд туда, где он. Я собираюсь предупредить её – делай что хочешь, только не смейся – и тут же оставляю эту идею. Сказать Гретч, чтобы она не смеялась – это значит, вызвать у неё истерику. Белки её глаз и без того увеличились вдвое, и она кидает мне взгляды, полные ликующего возбуждения.
И это, разумеется, успокаивает меня. Как говорят в Библейских краях, «Бог помогает тем, кто сам себе помогает.» Даже если я отдам Дебби этому громогласному проповеднику, это не станет для меня последней строкой, потому что я, как говорят за пределами Библейских краёв, воспитал новую сучку. Мне нужна, как минимум, одна профессионалка в гареме, иначе не выживу.
Между тем, наша очаровательная Мисс Провинция с её джентльменом заняли спальню и маячат прямо перед моими жадными глазами. Он и в самом деле большой. Башней возвышается над моей Сладкой Рудной Жилой, настолько по-хозяйски, что меня аж разбирает. Как минимум, шесть футов четыре дюйма, исходя из того, что её голова приходится вровень с его волосатой грудной клеткой, пока они раздеваются. Выглядит как смесь Дина Раска с Барри Голдуотером, плюс пара никсоновских желваков, подброшенных для доброй меры. Лицо и корпус того типа, который наше телевидение впихивает в головы под вывеской «Государственный деятель.» С той манерой держаться, двигаться, с той фактурой, что называют представительной или помпезной, в зависимости от точки зрения. Но он настоящий босс. Нет сомнений на этот счёт. С такой походкой и голосом, папаша не может быть кем-то другим – только мистером Боссом.
Более того, этот кадр отнюдь не дрыщ, как я предполагал с самого начала. Очень хорошо сложен. Вероятно, балуется гирями. Плавание, бег или что-то в этом роде, потому что такой мышечный тонус не наберёшь, просто туся на Уолл-Стрит. Наблюдая в прошлый раз из-под кровати, я прикинул его возраст – примерно шестьдесят. Но здесь, в полумраке спальни, он выглядит кем угодно, от твёрдых тридцати пяти до очень жизнестойких пятидесяти.
Его лицо – вот что реально злит меня. Голова выдвинута вперёд, челюсть впору назвать выпирающей. Всё, что мне может приглянуться в этом лице – тонкие губы, тот сорт, что анонсирует вставные челюсти и беспокойную сторону его личности, никак не определяемую по голосу. С другой стороны, вместо беспокойства, я мог бы назвать это агрессивностью, напористостью. Бывшая звезда футбола, достигшая своей цели в мире. Легко представить его намного моложе, на игровом поле, оценивающего соперников взглядом, опустившего голову во время совещания на поле, задающего тон, капитана команды, прокладывающего путь по жизни. Sixty Minute Man, мужчина шестидесяти минут – тот тип, что промахивается по мячу в первом тайме, забывает об этом, в следующем тайме забивает гол и всегда готов  первым звездануть по мячу в начале новой игры.
Что до его глаз, я не могу точно сказать отсюда, в этом тусклом свете, но смею предположить, что они серо-голубые, цвета стали. Его нос слегка напоминает клюв, намёк на великий символ Америки. Двоюродный брат грифа, лысого орла, и я соображаю, что с таким клювом ему положены гляделки, словно у Пола Ньюмана.
Христос Великий, не удивительно, что Дебби тусит с ним забесплатно. За что я выбил бы из неё всё дерьмо, выбравшись из гардеробной – будь я настоящим профи, а он – не таким здоровым дядькой. Бля, это ж какого игрока она мне подсуетила. Миллиардер. «Наш» мистер Большой. Она бы возжелала удовлетворить этого дядю, даже если бы ей для этого понадобилось встать на голову в телефонной будке.
И Гретчен тоже – я почти вижу слюни, стекающие по её подбородку.
Я перегибаюсь и снова дышу ей в ухо: «Дай мне свой «Валиум», одну таблетку.»
Она шарит в груде одежды, не отводя глаз от происходящего, вытягивает флакончик и передаёт мне. Нет, не мне. Она вручает его мимо меня. Я вытряхиваю одну таблетку и испытываю проблемы, пытаясь нацедить достаточно слюны, чтобы проглотить её. Возвращаю флакончик в её руку, но она слишком увлечена шоу, чтоб заметить.
Неудивительно. Они уже раздеты, и, несмотря на то, что «он» пока висит – поскольку хозяин всё ещё вещает – его хозяйство выглядит крайне, крайне многообещающим для любой дамы с опытом.
Дебби ни разу не кончала за всю свою грёбаную профессиональную жизнь. Но Гретч, она может испытать оргазм шестью разными способами шесть раз в сутки.
Наблюдаемое зрелище распахивает все дыры в её теле, между носом и пальцами на ногах. Так и замерла с поднятой и раскрытой ладонью, флакончик «Валиума» ровно там, где я его положил. Так что я беру его, открываю, вытряхиваю ещё одну пилюльку, кладу ей в ладонь и возвращаюсь к шоу.
«Ах, но моя дорогая» - говорит он, в то время, как они стоят лицом к лицу и спорят в обнажённом виде. «Проблема с вами, молодёжью, нынче состоит в том, что вы просто не осмысливаете опасность. Это прекрасно, что вы в своих пьесах высмеиваете наши страхи, но вот чему я противлюсь – единственная вещь, которой я противлюсь – это тот сорт НО-ВИЗ-НЫ, который предполагает коммунизм. Видишь разницу, дорогая?»
«О, Мэлкольм, прости меня, но я просто ничего не смыслю в политике. Я просто пыталась сказать, что мне понравилась пьеса, что я получила удовольствие от неё.»
«Да, я знаю, я понимаю. И я не виню тебя, моя дорогая. Виновата наша система образования, а не ты. Каким-то образом наши университеты стали раем для бунтарей, маргиналов и дезинформаторов худшего сорта. Вот ты, выпускница колледжа,» - тут я почти давлюсь «Валиумом» - не отличишь красного агента от запрещающего сигнала светофора.»
«Я знаю, я знаю, мне так стыдно.»
Он вздыхает. «Ну ладно.» Его руки протягиваются вперёд, она прижимается к его чреву, одно ухо к его сердцу, другое сканирует гардеробную на предмет звуков, способных выдать наше присутствие, в то время, как он говорит поверх её головы, ведя её к постели: «Ты яркая, ты чудесная, ты роскошная. Ты меня с ума сводишь. Давай, э, м, выключим свет?»
Что почти заставляет Гретчен издать вопль протеста, не опасаясь уже ничего. Я знаю мою Дезире. Она не кончает, она исполняет шоу, чтобы кончали другие. А с таким чуваком, как этот, она из кожи вон вылезет, но отыграет шоу по полной. Свет в спальне гаснет, но в гостиной он по-прежнему светит, этого достаточно.
Он сидит на краю кровати, лицом к нам, а она опустилась на колени, её груди возле его коленных чашечек. «Мэлколм» - говорит она мягко – «научи меня.»
Прямо в точку!
«Научу, любовь моя.»
В это время Гретч медленно, тихо поворачивается и становится на колени, в поисках лучшей точки обзора, повыше.
Это очень хорошо для наших леди, но бедный старый Малютка Люцифер всё ещё озабочен проблемой выживания. Так что я вкладываю столько зла, сколько могу, в еле слышный шёпот: «Ты прёшься по ним, сучка, не смей!»
Она ухмыляется – это её ответ. Ухмыляется так, как это делаю я, увлажняет губы языком и возвращается к зрелищу.
Тогда я сползаю вниз и осторожно, тихо, так медленно, как я могу, просовываю голову между её бёдрами, и, пока она с упоением поглощает центральное событие шоу, я вношу свой вклад в её утеху.
Один очень опытный профессионал в нашем бизнесе однажды сказал мне: «Лучший способ познать своих сучек, всё их нутро, способ подчинить их полностью, зная, что творится в их головах лучше, чем они сами – это поглотить их. Я имею в виду, сожрать их оргазмы, съесть их, загнать их в твоё собственное тело, малыш. Сделай это ночью, и ты проснёшься утром, готовый читать сучку, словно прогноз погоды. Ты будешь знать каждый ход, который она намеревается сделать, до того, как она сама это осознает. Проглоти каждую сучку в твоём гареме и у тебя никогда не будет проблем.»
Есть только одна вещь, которую мне так и не объяснил старый профи. Если я съем то, по чему прётся Гретч, глядя на тех двоих, станет ли в итоге моим открывшееся ей? Или главный аттракцион оставит это ей одной, обделив меня? Или я проглочу все три ментальных сущности – посредством её глаз, её внимания? Докопаюсь ли я до сути всех трёх, поглотив их?
Валиум начинает действовать, и голосок глубоко внутри меня отвечает: «Всех трёх, малыш, так что соси её жёстко и глотай каждую каплю, и завтра ты будешь знать ответ.»