Глава 5

ГЛАВА 5

Таганаш был первой станцией Крыма и поэтому был захвачен самым первым уже в конце сентября.
До войны, советская власть планировала сделать Таганаш узловой станцией.
В Таганаше было вагонное депо и паровозное, с круговой поворотной площадкой, с помощью  которой паровозы и вагоны разворачивались на месте.
Было в посёлке несколько магазинов, и даже чайная.
При отступлении наших войск, депо взорвали, вместе с водонапорной башней.
Кроме этого были взорваны склады и часть железнодорожного полотна.

Первым делом, войдя в Таганаш, немцы перестреляли всех собак и кур. Собак стреляли, чтобы они не гавкали на новых хозяев жизни, а кур - для полевых кухонь.
Жителей просто выбрасывали из хат на улицу, несмотря на то, что было холодно.
В лучшие дома вселялось высшее начальство, в дома среднего достатка - младшие офицеры и солдаты.
Несмотря на то, что дом Такмаковых был глинобитным, он был ухоженным и чистым. Поэтому, наверное, он приглянулся одному из старших офицеров.
Зайдя в дом, офицер застал Евдокию у печки. Она как раз собиралась готовить еду.
Оглядев стены и углы дома, заметив иконы, офицер защёлкал языком, выражая одобрение.
Наконец он заговорил: "Гут, матка, гут! Бог - есть карашо! - Он неодобрительно посмотрел на пол. Пол был глиняный, не деревянный.
Он назвал Евдокию маткой потому, что она была одета по-деревенски, в старый ватник, стоптанные сапоги и повязана двумя платками. Снизу был белый платок, а сверху, старый, шерстяной платок.
В общем, вид у неё, действительно был, как у старухи.
Обернувшись к сопровождавшим его солдатам, он быстро-быстро отдал распоряжение на немецком языке.
Через минуту, Евдокию и детей вышвырнули в сарай, в котором содержалась корова.
Она в этом году первый раз отелилась и телёнок стоящий рядом с коровой, сразу же привлёк взгляды солдат.
Не смотря на сопротивление Евдокии и детей, телёнка вытащили на улицу и тут же,  рядом с сараем, зарезали.
Не обошла судьба быть убитым и кабанчика.
Он тоже пошёл на мясо для  завоевателей, для новой власти.
Пока солдаты разделывали телёнка,  и кабанчика, офицер ещё раз поговорил с Евдокией:
-Ты будешь доить корова и молёко отдавать для меня. Я немного раненный и мне нужно карашо кушат.

Хотя ещё был лишь конец сентября, спать в сарае было холодно.
Хорошо, что офицер был брезгливым и разрешил забрать одеяла и простыни.
Евдокия и дети устроились рядом с коровой, на сене.
Корова стала  единственным источником тепла.
Кушать готовила Евдокия, на улице, разводя костёр между парой кирпичей.
Сена в сарае было мало и дети, и сама Евдокия постоянно мёрзли.
Так прошла почти неделя.
Но однажды в обед, во двор заехала машина гружённая сеном.
Сено сбросили прямо перед входом в сарай.
-Это для коровы,  - сказал полицай, - по распоряжению вашего квартиранта.
Евдокия поняла, что это забота не о ней и детях, а только о корове.
Офицер любил парное молоко.
Каждый раз, когда Евдокия доила корову, в сарае стоял солдат с автоматом и наблюдал, чтобы в молоко ничего не добавили.
Каждое утро и вечер, Евдокия    хитрила: не выдаивала корову до конца, чтобы оставалось совсем немного молока для больной Лидочки, которой шёл второй годик, а пупочек так и не заживал, всё время кровавил. Понимала, что сильно рискует, но материнский инстинкт был сильнее страха.
Однажды солдат проверил вымя коровы и стал орать, что там есть ещё молоко.
Евдокия отрицательно вертела головой: нет.
Тогда солдат сел на скамеечку и попробовал доить Бурёнку сам. Корова испугано косилась на него лиловым глазом, но молока не давала. А потом так лягнула его своим копытом, что немец отлетел на несколько шагов и упал, высоко задрав кованные подошвы сапог.
Дети прыснули от смеха.
Вскочив на ноги, немец схватил автомат. Думая, что он начнёт стрелять,  Евдокия закрыла корову своим телом, широко раскинув руки.
Но солдат, видно, вспомнил о своём начальнике – любителе парного молочка, стрелять не стал, только выругался по-немецки, плюнул себе под ноги, и вышел из сарая, захватив ведро.
Евдокия без сил опустилась на землю и заплакала.
Немного успокоившись, подошла к Бурёнке и поцеловала её во  влажный нос:
-Спасибо тебе, родная!
Бурёнка смотрела на хозяйку печальными глазами и жевала свою жвачку.

Лидочке делалось всё хуже.
Последнее время в районе пупка образовалась  дурнопахнущая язва.  Оттуда вытекал гной. И температура у ребёнка была высокой.
А какие в войну лекарства?! Только травы да святая вода.
Чтобы хоть как-то облегчить участь ребёнка, Евдокия заваривала в молоке мак.
Это снадобье хотя бы ненадолго успокаивало девочку, и она засыпала.
Постоялец, действительно был ранен. И к нему каждый день ходил военврач, делал перевязки.
Однажды, когда Лидочка просто заходилась в плаче, врач заглянул в сарай.
Евдокия в это время готовила похлёбку для детей из картошки и лука, которые принёс Лёня, накопав их на неубранном колхозном поле.
Врач сразу заметил рану на животике ребёнка. Он вышел во двор и позвал Евдокию:
-Ком, ком зюда.  Ти есть плохая мать. У киндер есть рана, а ти не лечить её.
-Так лекарств никаких нет, - ответила Евдокия. Она с испугом смотрела, как военврач растёгивает кобуру пистолета.
«Он сейчас убьёт ребёнка»,  - подумала она, и кинулась к Лидочке, закрывая её своим телом.
Каково же было её изумление, когда военврач достал из кобуры лекарство – четыре крупных, белых таблетки и протянул их, со словами_
- Айн раз, в сутка. Ти, понималь мене.
Как это ни странно звучит, но этот поступок немецкого военврача Евдокия запомнила на всю жизнь.
Рана на животике у Лидочки стала заживать. Врач принёс ещё четыре таблетки, ещё раз осмотрел девочку, и, сказав – гут, больше не входил в сарай.
Через неделю, Лидочка впервые попросила кушать.
Евдокия накормила девочку варенной брюквой и дала небольшой кусочек лепёшки, которую испекла из муки принесённой Настей Болотиной.

Тогда же, от Насти, она узнала, что Иван Болотин стал полицаем.
-Так нужно, - только и сказала ей Настя.  – Он не сам и не предатель.
Чуть позже, Евдокия сама увидела Ивана, на рукаве которого белела повязка с надписью «Polizist», а на плече висел немецкий карабин.
Кроме Ивана, в посёлке было целое подразделение полицаев.
Были среди них и настоящие предатели, как Тарабанов и Филиппов. Эти пришли к немцам сами.
Они не только помогали немцам, но и грабили своих односельчан сами.
Если кто-то оказывал сопротивление, били смертным боем, и даже угрожали расстрелом.

Школа не работала, и дети не учились.
Сразу после боя за Таганаш,  гитлеровцы  собрали на поле боя всё  оружие и захоронили своих погибших. Раненных, отправили в госпиталь, который располагался  в недавно построенной больнице.
Потом, гитлеровцы собрали мужчин и подростков, и заставили их хоронить наших солдат.
Лёня тоже попал в число похоронной команды.
Он впервые видел убитых так близко. Его поразило лицо убитого солдата. Солдат лежал с открытыми глазами, словно всё ещё смотрел в сторону наступающего врага. На лице солдата застыла решительность. Одна рука солдата была подогнута под тело, а другая была вытянута вперёд. Наверное, в этой вытянутой руке была зажата когда-то винтовка или граната.
Тело солдата было наполовину засыпано землёй.
На глаза Лёни навернулись слёзы. Ему было жаль этого молодого солдата.
В душе зрела ненависть к немцам, которые пришли, чтобы убивать и грабить.
Лёне было всего шестнадцать лет, и он жалел, что его не взяли в армию.
Отец учил его любить Родину. Он говорил: «Ты должен быть военным, как я, как твой дед и прадед. Есть такая профессия – защитник Родины. Это звание обязывает солдат быть бесстрашными, преданными присяге и своему народу».
Выкапывая нашего бойца из полузасыпанного окопа, он обратил внимание, что в карманах брюк что-то лежит.   И  обнаружил в одном кармане пистолет, в другом, гранату.
Оглянувшись по сторонам и убедившись, что немец, наблюдающий за их командой, не смотрит в его сторону, Лёня завернул пистолет  и гранату в пилотку погибшего солдата, и присыпал землёй,  отметив захоронку  кирпичом  и обломком ручки  от сапёрной лопатки.
Ночью, он пришёл и выкопал свою находку. Зная, что за подобные деяния расстрел грозит не только ему, а всей семье, Лёня не понёс находку домой, а перепрятал. Он давно знал такое место. До войны, он прятал там папиросы, которые покуривал втайне от матери.
Рядом  с посёлком не было никогда леса.  Только бескрайняя степь, да мёртвое озеро Сиваш. Поэтому, никаких партизан рядом  не было. 
У Лёни, конечно же, были друзья. Он вообще был заводилой в классе.
Встретившись с двумя самыми верными из друзей, он поделился своими мыслями о создании отряда мстителей.
-Если бы вы видели, сколько наших бойцов погибло! Они защищали нас. Но у немцев и автоматы, и танки, а у наших  солдат, только винтовки и гранаты.
-В Ермаково, за убитого кем-то немецкого солдата, расстреляли пол села, проговорил Стас Левадов.
-И всё-таки, нужно что-то делать. Нельзя сидеть, сложа руки и наблюдать, как немцы грабят и убивают наших людей!
-А если поймают?  У твоей матери ещё четверо. Их тоже расстреляют. 
Эти слова Прохора Малинина, словно ушат холодной воды, вылитой на голову, охладил пыл Лёни.
Так ничего и не придумав, мальчишки разошлись по домам.

А вечером, к Такмаковым прибежала дочь Насти  Болотиной, с вестью, что завтра, будут забирать девушек и увозить в Германию.
Первой мыслью Евдокии было – спрятать дочь. Но куда?
И она решила просить  помощи у своего постояльца.
Как ни валялась в ногах постояльца Евдокия, упрашивая не отправлять дочь Тоню в Германию, тот был непреклонен, обозвал дурой, свиньёй и, в конце концов приказал выгнать в сарай.
Назавтра, с самого утра, полицаи стали ходить по домам, забирать молодых девушек для угона в Германию.
По посёлку разливались женские крики и плач.
В сторону полицаев неслись нешуточные проклятия. Но они не обращали на них внимания. Правда, если в дело вмешивались отцы,  полицаи пускали в ход приклады.
Девушек собрали во дворе школы.
На крыльцо вышел староста и стал говорить, что девушкам оказана высокая честь, представлять Таганаш в Германии. У него за спиной стоял немецкий полковник и внимательно наблюдал  за людьми.
Так как до станции было очень близко, рукой подать, девушек повели пешком.
Кто-то из девушек бросился бежать к дому. Но раздалась очередь из автомата, Пули пролетели над самой головой, и девушка упала. К ней подбежал полицай и пиная ногами, заставил вернуться в строй.
На вокзале, девушек загнали в вагон и поезд тронулся. За стёклами окон, матери видели заплаканных дочерей. В тамбурах, стояли немцы с автоматами.

Даже играя на улице, дети старались не попадать немцам на глаза. Но однажды, пробегая мимо  полевой кухни немцев, Верочка была окликнута поваром. Ничего не оставалось делать, как подойти.
Повар улыбался, что-то лопотал по-своему, но видя, что его не понимают, полез в карман, достал фотокарточку и, поднеся её к лицу девочки, стал тыкать пальцем в лица. С фото смотрела молодая женщина, на коленях она держала девочку, а сзади стоял мальчик:
-Майн фамилия, семь-я, - говорил повар. – Семь-я, ферштейн?
Видя, что девочка напугана и готова зареветь, продолжил:
- Не нада бояца, не нада. Я будет давать тебе кушат, -  принёс полный котелок каши.
Ти очень походит на мой дефочка.
Потом он постучал по котелку и сказал?
-Надо это вернуль мене. Яволь, карашо?
Вера, схватив котелок, побежала домой.
Мать отругала её, но кашу поделила:
-Отнеси котелок скорей. А то, не дай Бог, за этот котелок жизни лишат!

Целый год они жили под немцами. От голода спасала мёрзлая картошка, что оставалась не выкопанной на колхозном поле, и все поселковые тайком ходили её рыть. Эти походы были связаны с двойным риском: напороться на немцев или же подорваться на минах.
Рыть картошку ходил Леонид, конечно, тайком от мамы, а принося картошку, говорил, что заработал у немцев. Мол, колол дрова или прибирал двор. Мать делала вид, что верит. А может, на самом деле верила, ведь дети никогда ей не лгали. Леонид же, хотя и мучился своей ложью, предпочёл правду не говорить. Зачем тревожить?
Согреваться от холода было так же трудно. Спасались тем, что на ночь зарывались в солому с головой и спали, тесно прижавшись друг к дружке, а зима, как назло, была суровой и холодной.

Тоня же, попав в Германию, была распределена в семью бауэра.
Вначале, в её обязанности входила уборка помещений. Но очень скоро, хозяин стал приставать к девушке, что не осталось замеченным его фрау.
Тоню тут же перевели ухаживать за скотом.
Теперь она должна была убирать навоз в коровнике и у свиней, давать корм скоту и не имела права даже входить в дом.
Очень часто её забывали даже покормить. Хотя трудно назвать едой ту баланду, которую давали девушкам. Свиней кормили лучше!
Тоня сильно похудела. Когда-то стройная и красивая девушка стала походить на скелет обтянутый кожей.
От постоянного голода, у неё часто кружилась голова.
Находя в пище для свиней куски хлеба, Тоня вылавливала их и съедала.
Однажды,  фрау застала её за поеданием этих кусков. Фрау лично отстегала Тоню стеком,
 которым она подгоняла лошадь при выезде. И вдобавок, она обратилась в жандармерию, с просьбой отправить воровку в концлагерь.
Так Тоня попала в концентрационный лагерь.
Жизнь в концлагере была ещё кошмарнее.
Каждый день мог стать последним. Девушек использовали на уличных работах, на сельскохозяйственных работах и, как прачек.
Красивым девушкам везло ещё меньше, их отправляли в бардели для офицеров и солдат.


Наконец настал день, когда немцам стало жарко в Крыму, хотя на улице стояла ранняя весна и мороз трещал не шутейный. Наши наступали, и немцы, чтоб укрепить оборону, согнали все взрослое население копать рвы и окопы. Попал на эти работы и Леонид.
Когда их гнали на работу, бывшие одноклассники договорились спрятаться. Прошёл слух, что всех участников работ или расстреляют, или угонят в Германию.
Ребят было пятеро: трое нарезали лопатами квадраты земли, затем аккуратно подкапывали, и получался земляной брикет, напоминающий по форме камень для строительства. Ребята укладывали брикеты на дне окопа. Двое других рыли нишу в стене окопа. Благо, охранников не хватало, и они смотрели только за тем, чтобы никто не убежал. Рыть окопы ходили несколько дней, а ниша была готова уже в первый день. О том, что работы закончены, они догадались по приезду офицеров и машины солдат, которые, соскакивая с машин, строились, а офицеры им что-то говорили.
Выполняя приказание, солдаты стали выгонять копателей из окопов. Вот тогда-то ребята и успели незаметно спрятаться, заложив себя в нише подготовленными брикетами. Но один свидетель всё же был - бабка Колбасиха, которая жила в доме, который был теперь прямо на передовой.
Когда немцы, выгнав всех, построили в колонны и собрались уводить, бабка указала одному из немцев на окоп, где спрятались ребята.
Подойдя туда и никого не обнаружив, немец недовольно погрозил бабке, но та настаивала:
- Там, там, поищи в стене...
Наконец немец спрыгнул в окоп и только тогда рассмотрел искусно сделанное укрытие. Завалив стенку, он выволок ребят из ниши и погнал в посёлок, отблагодарив бабку половиной германской буханки. Ребята, проходя мимо Колбасихи, пригрозили, что, если останутся живы, обязательно прибьют стерву. А она стояла, прижимая к себе хлеб.
Строителей окопов не расстреляли, их всех загнали  в эшелон и повезли в Германию.
Так Евдокия лишилась своего главного помощника.

Ребят везли в грузовых вагонах, как скот. На окнах вагонов красовалась колючая проволока. Внутри даже нар не было. В каждый вагон было брошено несколько охапок соломы и всё. Еду давала один раз в день. Это была такая же баланда, как и в концлагере.
Чаще всего это была мёрзлая картошки, свекла или брюква и очень редко морковь.
Выглядывая в окна, ребята гадали, куда же их везут.  Они думали, что их повезут через Украину, но поезд шёл совершенно в другую сторону.
При каждой остановке, к составу добавляли новые вагоны с заключёнными.
Однажды, когда они стояли на какой-то станции, им удалось поговорить с осмотрщиком вагонов. От него они узнали, что их состав идёт в Керчь.
Почему в Керчь? – ломали головы ребята.  Их же должны везти в Германию. А Германия совсем в другой стороне.
В Керчи, их загнали за колючую проволоку прямо под открытым небом, несмотря на холод и дождь. Где продержали больше двух суток.
Потом, построив, под усиленной охраной, их погнали куда-то за город.
Оказалось, их гнали к Аджимушкайским каменоломням.
В Ажимушкайских каменоломнях скрывались военные, которых не успели эвакуировать и много местных жителей с детьми.
Фашисты никак не могли выбить защитников каменоломен. А те, совершая вылазки, громили  склады,  убивали солдат и полицаев, совершали диверсии на железной дороге.
Вот и решили фашисты использовать молодых ребят в качестве живого щита. Прячась за их спинами, фашисты надеялись прорваться вглубь каменоломен и покончить с подземным гарнизоном.
Фашисты перепробовали много способов. Они и травили людей, находящихся под землёй, и бомбили их тяжёлыми тонными бомбами, и заливали морской водой,  качая морскую воду по специально проложенному трубопроводу. Ничего не помогало.
В этот раз они очистили вход в каменоломни, который сами же засыпали землёй и надеялись прорваться под землю, и покончить с подземными партизанами.
Ребят построили в два ряда и погнали в каменоломни.
Защитники каменоломен, укрываясь за каменными навалами, следили за происходящим, не зная, что же предпринять. Они видели, что за спинами мальчишек скрываются враги.
Но стрелять в своих?!
Фашисты кричали: «Рус, сдафайся! Вы не можете стрелять в детей!»
И наши действительно, не стреляли.
До завалов, где укрывались аджимушкайцы оставалось на больше тридцати шагов, когда кто-то из ребят крикнул: «Пацаны, падаем! Все ложись!.. И для  аджимушкайцев:  - Стреляйте, за нами следуют фашисты!»
Лёня упал так, что впереди была груда камней и сзади один большой камень.
Пули свистели сзади и спереди.  Одна из пуль всё же попала ему в бедро чуть повыше колена. Лёня сжался ещё больше, прямо таки втиснулся в щель.
Стрельба продолжалась долго. Ему показалось, что стрельба шла целую вечность.
Наконец, раздалась какая-то команда по-немецки, и стрельбу прекратили.
Защитники гарнизона тоже не стреляли. Они отошли дальше вглубь каменоломен.
Всех, кто уцелел, заставили выносить убитых и раненных.  Немцев выносили немцы, а мальчишек – мальчишки.

Двое из пяти друзей были убиты. Лёня был ранен.  Среди мальчишек и мужчин, было ещё 15 убитых и около 30 раненных. Немецкие санитары оказывали помощь только немцам.
Правда, они дали несколько пачек бинтов для русских раненных. Тяжело раненных просто пристрелили.
У Лёни, пуля прошла навылет, не задев кости. И всё же он с трудом опирался на раненную ногу. Хорошо, что оставались ещё два друга, которые помогали ему идти.  На этот раз, их загнали в какой-то склад. И если прошлой ночью, в Керчи шёл дождь, то в этот день, пошёл снег. Хотя ничего удивительного в этом не было. Ведь начинался декабрь месяц.
А зима в этом году обещала быть суровой. К вечеру, поднялся сильный ветер и начался настоящий снежный буран.  Буран продолжался целую неделю. Целую неделю их держали взаперти, не выпуская даже в туалет. Кормили их один раз в день и то не горячей пищей, а холодными отваренными овощами, сваренными целиком.
Овощи им бросали, словно животным, прямо на головы. Кому-то попадалась картошка, кому-то свекла или морковь. Хлеба не давали ни крошки. Чтобы хоть как-то согреться, люди жались друг к другу, сидя на корточках. Пол был бетонный и очень холодный, а им не дали даже соломы.
У Лёни от полученного ранения был жар, и ребята, прижимаясь к нему, чтобы охладить, даже согревались. Видимо от жара, Лёня впадал то-ли в сон, то-ли в беспамятство. И ему снилась Валя. Он дружил с этой девочкой в школе. Она была ему симпатичной.
А вот когда он приходил в себя, он вспоминал маму, Ваню, Верочку и Витю. Как теперь мама справится одна?
Жар держался три-четыре дня, не больше. Молодой организм справился с полученным ранением. Рана стала затягиваться даже в этих нечеловеческих условиях. На восьмой или девятый день, буран утих.  И ближе к девяти часам, ворота склада распахнулись. На пороге стоял офицер, за спиной которого располагалась подразделение с автоматами.
-Все виходить! – произнёс немец на ломанном русском.
Их построили и повели через весь город к самому узкому месту пролива, в посёлок Опасное. Там их  загнали на баржу, где они просидели почти два часа, ожидая отправки.
И наконец, буксир потянул баржу в сторону Тамани.
Было около трёх часов  дня или чуть больше, когда над караваном немецких судов появились наши краснозвёздные бомбардировщики. С первого же захода,  несколько бомб попали в буксир. Осколки от бомб пробили борт баржи ниже ватерлинии и баржа, набирая воду, стала погружаться.
Немецкая охрана спустила шлюпку и отчалила от баржи. Оставив арестованных на произвол судьбы. Люди стали выпрыгивать в море, надеясь, что их подберут и спасут. Но никто не спешил прийти на помощь. С сопровождающих караван кораблей вели огонь по самолётам, которые продолжали вновь и вновь заходить для бомбометания.
Наконец, все бомбы были сброшены. 
При налёте, наши потеряли два самолёта, которые рухнули в пролив вместе с лётчиками.
Лётчики то-ли не успели покинуть самолёты, то-ли не хотели попадать в плен, но так и не выпрыгнули из падающих машин.
Лёня выпрыгнул в море  вместе с друзьями и сразу же стал отдаляться от баржи, которая начала поднимать корму. Носовая часть баржи находилась на уровне моря. Ещё немного и баржа пойдёт ко дну. Из прочитанных книг Лёня знал, что тонущее судно образует в воде воронку, попав в которую уже не выбраться.
А вода была ледяная.  По проливу плавали куски льда. Лёд был разбит судами и  взрывами бомб. Лёня сбросил фуфайку, которая намокнув, стала тяжёлой, словно бетон. Сбросил он и сапоги, оставшись в тёплых носках, в свитере и в брюках, он отплывал всё дальше от баржи и от людей, которые топили друг друга, цепляясь один за другого.
Кто-то сразу пошёл на дно, кто-то, как Лёня, ещё держался на воде.
Подплыв к немецкому кораблю, Лёня ждал, что его вытащат, но немец, стоящий у борта, направил на него ствол автомата, крикнул: «Цурюк!»  Так он плавал от корабля к кораблю около 40 минут. Доплыть до берега он бы не сумел. Хотя ширина пролива в этом месте была самой маленькой, она достигала четырёх  с половиной километров, или почти три морских мили. Подплывая к очередному кораблю, Леня  понял,  если и эти не вытащат, он пойдёт ко дну. До борта корабля оставалось меньше двух метров, когда раненную ногу свело судорогой. От сильной боли, или переохлаждения,  у Лёни помутилось  сознание. Последнее, что он видел - это был немецкий матрос с багром в руках. Он ещё успел почувствовать, как железный крюк багра скользнул по телу, задирая свитер до самого горла и окончательно потерял сознание.
Очнулся он  на палубе. Какой-то немец предлагал ему кружку с водой – как вначале подумал Лёня.  А ему совсем не хотелось воды. Ему бы в  тепло, отжать одежду, высушиться. Но немец настаивал. И Лёня вынужден был выпить жидкость. Оказалось, что это был спирт. Никогда раньше не пил Леня спить. Он вообще ни разу не пробовал спиртного, чем особенно удивлял своих друзей. А тут целая кружка. Он чуть не задохнулся. Голова поплыла сразу же.  Его бросили в тёмный трюм, где было сухо и сравнительно тепло.Тепло исходило от толстой трубы то-ли охлаждения двигателя, то-ли отопления корабля. Часть трубы была заизолирована, а часть оставалась без изоляции, наверное, после недавнего ремонта.  Он успел ещё отжать одежду и снова одеться, а потом он прижался к трубе всем телом, обхватив трубу руками и ногами так сильно, что никакая сила не смогла бы его оторвать, и уснул мертвецким сном. Он не слышал, как в трюм  бросали новых спасённых, как они отжимали свою одежду, в темноте иногда задевали его и даже наступали ему на ноги и, как он,  засыпали. Их всех поили спиртом. Был ли это акт человеколюбия или же это был приказ начальства, или спасённые были нужны для каких-то работ или целей, этого никто и никогда уже не узнает.
Потом, полуживых, полузамёрзших ребят и взрослых мужчин погрузили в крытые грузовые вагоны и повезли в Германию.Как ни странно, но Лёня даже не заболел. У него даже насморка не было. Хотя многие из спасённых заболели воспалением лёгких и по пути умерли. Мёртвых выбрасывали из вагонов прямо на перроны, словно деревянные чурки. Застывшие трупы стучали падая наземь и оставались лежать, а поезд всё шёл и шёл дальше.  Вагоны не были оборудованы нарами, но в них была солома, в которую можно было зарыться, прижимаясь друг к другу, чтобы не замёрзнуть. В дороге им давали какое-то пойло из мёрзлой картошки и брюквы, в которой плавали редкие зёрна перловки или бобовых. Это пойло ели потому, что оно было горячим и потому, что другой пищи им не давали.
За время пути,умерло почти половино арестантов.
В германии их распределили за колючей проволокой, в бараках. Отсюда, часть заключённых была отправлена на заводы и фабрики, часть на разборку руин зданий. Которые появлялись после бомбёжек. У Лёни не было рабочей специальности и он попал в команду, которая расчищала завалы и руины. Друзей он потерял  и не знал, живы ли они вообще. Только здесь, в Германии, люди снова попробовали хлеб, если эту вязкую, липкую массу можно было назвать хлебом. Хлеба давалось очень мало – один кусочек. К хлебу полагалась всё та же похлёбка-бурда из мёрзлой картошки, нескольких зёрен крупы или бобовых, закрашенная или свёклой или брюквой. Ни картошку, ни свёклу или брюкву для узников не чистили. Не известно даже, мылись ли овощи и крупа перед закладкой?
Больше двух месяцев Лёня приглядывался к городу и к окружающим его людям.
Он давно решил бежать. Но как, куда и с кем?
Если бы знать, как далеко находится железная дорога и как она охраняется…
И всё же он рискнул.  Однажды, когда они работали над расчисткой завалов, на город налетели английские бомбардировщики. Бомбы сыпались со всех сторон.  Выли сирены, стреляли зенитки. Под этот шум,  Лёня спрятался в полузасыпанном подвале и сидел там до самой ночи. Он слышал, как конвоиры выгоняли живых узников, строили их в шеренги, пересчитывали. Потом искали убитых. Кого-то находили, кого-то нет. В одном месте бомба попала в группу узников и так перемесила тела, что трудно было разобрать, сколько человек погибло. Видимо, и Лёню посчитали погибшим. Он слышал, как удалялись заключённые стуча деревянными колодками, которые выдавались вместо обуви.
Шаря в разбитых шкафах, при лунном свете, Лёня нашёл кое-какую цивильную одежду и переоделся. Только после этого он решился выйти из развалин. Ещё днём он заметил недалеко какую-то рощу. Там и решил укрыться, осмотреться и принять решение, куда же идти дальше.
Апрель месяц только начинался, ночи были холодными, и Лёня изрядно замёрз, прячась среди кустов. Роща была чистой, совсем не похожей не русский лес. Ни поваленных деревьев, ни сучьев. Трудно было даже спрятаться. И всё же Лёне повезло. Одна из бомб попала и в эту рощу. От взрыва пострадала старая ель. Взрывной волной дерево было повалено, и под наполовину вылезшими из земли корнями образовалась ниша.
Там и спрятался Лёня.  Едва зарделся восток, он подобрался к краю рощи и стал наблюдать.  Молочники развозили молоко и оставляли банки прямо на крыльце.
Потом появились продавцы хлеба и булочек. Эти стучали в каждый дом и предлагали свой товар. Даже мясники развозили мясо по домам.
Это очень удивило Лёню .
Приметив дом, где не было собаки, он решил, следующим утром поживиться молоком.
А пока он срывал траву и жевал её, высасывая зелёный сок. Нашёл он и несколько одуванчиков.  Одуванчики слегка горчили, но зато перебили голод. Все свои поиски он совершал ползком.  Рощица была по-весеннему прозрачной, и каждое движение в ней привлекало внимание.
К ночи Лёня тоже подготовился. Он слегка углубил яму под корнями, Наломал еловых веточек, которыми выстлал дно, и заузил вход в свою берлогу.
Он даже сумел ненадолго уснуть, пока холод не достал до самых костей.
С трудом разогнувшись, он выполз из убежища и принялся приседать и отжиматься, чтобы хоть чуточку согреться.
Наконец залаяли собаки. Это появились молочники.
Лёня подполз к дому, где не было собаки (по крайней мере, собака там не лаяла). На крыльце стояла бутыль с молоком.
Схватив бутыль, он ужом, очень быстро, пополз обратно.
Каким же вкусным показалось ему молоко! Он не пил такого свежего молока целую вечность! Несколько капель упали на  одежду, и только сейчас он заметил, как сильно испачкан.
Пиджак с чужого плеча был грязным на локтях и на животе. Брюки, на коленях вообще заросли землёй.  «В таком наряде далеко не уйдёшь, - подумал юноша. Переодеться бы!»
Но на развалинах опять шла работа. И все шкафы были убраны, да и вообще, дважды редко кому везёт! Пришлось ему заняться чисткой одежды. Помогло апрельское солнце.
Оно так грело, что Лёня и не заметил, как уснул. Он думал, что солнце подсушит грязь, и он ототрёт грязь руками… Ах, это сон!
Проснулся он от выкрика: «Ауфштеен!»
Рядом стоял солдат, направивший в грудь винтовку и какой-то гражданский. Как оказалось,  это был хозяин того дома, с крыльца которого он украл молоко. Жаль, что Лёня не выпил его полностью. Теперь хозяин прижимал не допитый бутыль  к своему жирному животу и ругался по-немецки, грозя юноше волосатым кулаком.
И хотя солдат не дал хозяину избить узника, наказания избежать не удалось.
Лёне всыпали двадцать пять ударов шомполом. Отчего его спина и ягодицы покрылись рваными ранами.  Кожа висела лоскутами. Его бросили в карцер, откуда обычной дорогой была виселица.
То-ли его юный возраст, то-ли какие-то немецкий законы запретили его казнить, но Лёню вернули в старый барак,  на те же работы. Но пригрозили, ещё одна попытка побега и его повесят.
Долго он не решался на второй побег. Прошёл почти год.


Рецензии