Мы идём к тебе, мистер Большой, часть 1, глава 3

Глава 3
Конкретно тот журнал я посеял, а то бы напрямую цитировал из него. Здорово было б сравнить тогдашний ход моих мыслей с нынешним – когда приходится заново воссоздавать прошедшее, вспоминать, переживать сцены. Потому что много чего изменилось с той ночи, когда она впервые встретилась с Мистером Большим, и той ночи, когда она встретилась с ним снова.
Всё, что я здесь кропаю – эта маленькая сага – полностью моя версия, всё так. Но ведь это я трачу время и ломаю пальцы, и потому вправе рассказать всё по-своему, так, как видится мне сейчас, по прошествии времени. Если эта писанина когда-нибудь обернётся книгой, и она соизволит её прочесть, то непременно подсядет на коня, не согласится, скажет, что я неправильно изложил факты, забыл то, добавил это, и вообще у меня всегда была очень паршивая память.
Я не стану её винить, она права. Её пересказ будет совершенно иным. Но я помню всё по-своему – не так, как помнит она. Извлекая из памяти всё, чего бы я не захотел.
И не плохая память меня беспокоит, а то, что, будучи извлечённым и облечённым в слова, пережитое начинает выглядеть, словно цветы из пластика. Напоминает то что реально было, но без вовлечения чувств, запахов, вкусов, трескотни уличного движения – всех этих мимолётных явлений в мешанине реальности. Я мог бы изобразить это на бумаге, куда лучше, чем излагаю – всего один рисунок сказал бы намного больше, чем слова – мне, а не вам. Не вам, кем бы вам не случилось быть. Для вас, я прибегаю к языку слов – он куда лучше соотносится со странной, суицидальной, технологически эффективной, невероятно богатой, гиперстимулированной мертвечиной – с тем безумием, которым мы, в итоге, стали. Я также хочу выведать, если смогу, в каком месте происходившее с нами сходится или расходится с тем, что происходило тогда с нами всеми – с теми вами, кому я адресую мою сагу.
Разумеется, я не знаю, кто вы, что вы, и есть ли вы вообще. Но мне приходится адресовать это кому-то – ибо велика моя потребность снять с себя груз и поделиться им. Так что моё видение Вас – как и всё прочее, описанное мной – это концепт в моей голове, сокращённый до слов. Мои собственные впечатления, понятное дело.
А потом, сократив всё до того, что кто-то что-то сказал, и кому-то что-то сделал, я надеюсь всё это выварить до состояния голой истины. Словно отыскать путь к истокам, к чему-то скрытому под оболочкой зыбкой реальности того, кем были мы в ту пору, и того, что с нами происходило.
Взять, к примеру, повёрнутость Деб. Она, была преступницей с точки зрения закона, а в реальности – намного честнее, чем ваши законы. Её натура была цельной и в то же время противоречивой – сластолюбивой, чувственной, падкой на удовольствия и при этом холодной. Как система, нацеленная на то, чтобы заполучить вас, употребить и выкинуть вон. Она не требовала у вас кошелёк или жизнь, она требовала и то и другое. В этом смысле, она была идеальной парой для Мистера Большого. Они играли в одну и ту же игру.
Я был не менее противоречив, но по-другому. Преступник, ведомый страстным желанием разрушить игру, в которую играла она, Система. Но при этом – импотент, сверх меры очарованный злом Системы, слишком зависимый от неё в плане выживания. Она сделала моё выживание своей игрой; она порабощала рассудок, используя мою страсть. А игра системы не имела ни смысла, ни цели без моей ненависти к ней. Мы были словно масло и вода, словно инь и янь. Она вынуждала меня жить в её режиме, я вынуждал её освежать свою ненависть, делая её потентной, словно инфекцию. То, что я называю душой-тигрицей, знаменитый инстинкт, свойственный шлюхам, охотницам на мужчин, было инструментом, позволяющим моей страсти одержать верх над ней. А то, что я называю моим художественным «Я», мой талант, на деле был чем-то вне её – тем, что заставляло её делать меня капиталом, инвестицией, формой сбережений.
Миллионеры, капиталистические свиньи, создают фонды Содействия Искусству, как они это называют, тем самым оставляя в живых своего врага, своего антипода, допуская его присутствие в игре, в которую они играют с нами. Потому, выглядит совершенно естественным, что звезда художественного мира, Пикассо, становится миллионером, величайшим сутенёром этого мира.
Но я отвлёкся, чтобы объяснить, зачем излагаю всё это, и вот, наткнулся на противоречие: что есть в ней, чего нет во мне, и каков Я, явленный в ней; что есть во мне, чего нет в ней, и какова Она, отыгрываемая мною? Я повидал достаточно весёлых углов, чтобы знать, что настоящий первоклассный садист – это тот, кто глубочайшим образом искушён как мазохист, что мы, неким странным образом, поглощаем друг друга, становимся аспектами друг друга. И, похоже, не стоит намеренно искать то, что играет против тебя - обстоятельства так или иначе сведут вас. В том, что происходило тогда с нами, есть немалая доля его участия, но именно «оно» интригует меня своей таинственностью.
Пожалуй, мне лучше вернуться к повествованию, к неспешному путешествию -изложению. Потому что я надеюсь, что, как и всякое путешествие, оно принесёт неожиданные открытия.