Мы идём к тебе, мистер Большой, часть 1, глава 4

Глава 4
 «О, Мэлкольм» -  я просыпаюсь и обнаруживаю, что она раскинулась поперёк моего пуза, болтая по телефону. «Ты меня застиг в душевой.» На часах 08:30, но она из тех, что просыпается моментально, яркая и полная кипучей деятельности. «О, дорогой, да, это была потрясающая ночь, самая чудесная ночь в моей жизни. Ты будешь? Как чудесно. О, ты такой живчик, детка. О кей, в шесть вечера у Фор-Сизнс – но пожалуйста, будь вовремя, будь вовремя, дорогой. Я не хочу просто сидеть там и выглядеть как пикаперша, или что-то в этом роде. Уммм, так мило с твоей стороны так говорить – бай-бай.»
Её ротик меняет диспозицию: от телефонной трубки – к моему вялому члену. Не переставая сосать, она говорит: «Видишь? Дело на мази. Ужин в театре.»
Мой единственный ответ – несознательный член. Наполовину висит, даже когда она работает жёстко – равнодушный скупердяй. Потому она пытается вернуть его к жизни, посредством слов. «Гретчен справится с работой. Не парься.» При упоминании Гретч его жалость к себе даёт слабину. «Она не работала неделю» - ворчит она, теша мою похоть. И потом, почувствовав, как круто это заводит: «Мэн, тебе лучше позвонить ей с утра, так, чтобы у неё застряло в голове на весь день.» Она добивается своего, член твердеет и поднимается. «Её сучья жопка онемела от школьной скамьи – придётся отшлёпать, чтобы оживить.» Одна только мысль об этом подстёгивает меня, а Деб именно это и надо.
Но я заставляю её поработать над моим приходом к кульминации, откинувшись на спину и наблюдая, как покачиваются и подпрыгивают её шёлковые, светлые локоны. Моя личность раздвоена: я наслаждаюсь откровением, но меня возмущает тот факт, что она может вот так запросто бросить монетку в музыкальный автомат моего разума и заставить мой член петь. Потому, моё второе «я» извне наблюдает за моим сладострастием и тем, как она с ним обходится. Она знает, что мне предстоит завести Гретч, и то, что она проделывает этим утром – это такой хитрый вид ревности. Внутренний конфликт фригидной шлюхи - она хочет сделать своего мэна главным жеребцом, хочет, чтобы другие чиксы были в курсе этого, но при этом быть первой, с кем он кончит – показав тем самым, кто главная курица в курятнике. Мысли о жопке Гретчен вдохновляют её, пока она трудится над моим стояком, а расслабиться ей не позволяет скупердяйство моего члена.
Наряду с мыслями о наших совместных финансах, видениями тюрьмы, ледяной стали и бетона. Этот отсос, строго говоря, её идея, не моя.
У меня в кармане примерно полсотни долларов, триста с чем-то в сейфе. К пятнице нужно заплатить четыреста баксов за жильё, остаётся два дня. Плюс чаевые домовладельцу – мы откладываем по полсотни в месяц. Хозяин жилья должен быть на нашей стороне. Вскоре нас навестит Жирный - наша крыша, с тем, чтобы продать нам шмотки - обычно на двести с чем-то баксов. Не купить у Жирного – значит, оказаться на улице. Жирный – тот, кто даёт добро со стороны трущоб. Те, кто у него не покупает, либо меняют место жительства, либо садятся в тюрьму.
Нам нужно ещё триста баксов, чтобы разобраться с финансовыми обязательствами на этой неделе, не говоря уже о непредвиденных расходах, а ещё через неделю предстоит отдать пятнадцать сотен вампирской машине округа Куинс. Сейчас мёртвый сезон, на секс никого особо не тянет, а моя основная Золотая Жила по ночам грезит иллюзорным Мистером Большим, оставляя меня без всяких видимых средств поддержки. Вся эта хрень оседает в голове и замедляет процесс отсоса, делая его долгим и заковыристым. Она, разумеется, получит от меня утренний залп, но не добьётся этого, иначе как заставив меня возжелать Гретч.
Которой я звоню, чтобы решить тактическую задачу прежде чем меня снова сморит.
«Говори быстрее, я убегаю» - на учёбу.
«Увидимся днём» - говорю я ей – «Бизнес.»
«Я не хочу»
«Придётся»
«Слушай, это мой последний день занятий. Завтра я уезжаю домой на каникулы.»
Гретч всегда неким образом оказывает мне сопротивление – это один из тех элементов, что делают наши отношения интереснее.
«Когда у вас конец занятий?»
«Примерно в 14:30»
«Я позвоню около трёх. Держи это в голове.»
Быстро вешаю трубку. Между нами всегда был конфликт – на поверхности. Но на молекулярном уровне я чувствую, что её попранное еврейство очень хорошо соотносится с четвертинкой моей индейской крови, несмотря на то, что её современное нью-йоркское еврейство в полной мере выказывает сучьи повадки, сходясь с моими тремя англо-американскими четвертями.
Мы с Деб снова проваливаемся в сон и просыпаемся после полудня. Пока она делает упражнения на растяжку под музыку, я читаю, лёжа на кровати. Не только ради удовольствия. Это чтение по предписанию. Профессор Гретч – ярая сторонница жёсткой дисциплины и моя единственная связь с книгами, идеями, формальным образованием.
Когда мы познакомились, я был практически безграмотен, а она была зажатой девственницей, и, пока она насиловала мой интеллект, я трудился над её сексуальностью. Мы формировали себя – даже не видясь, каждый из нас развивал в себе то, что стимулировал другой. А теперь, в этой точке нашей жизни, мы являли собой союз бродячих и говорливых противоречий: студентка, она же шлюха-раздолбайка, и сутенёр, он же сексуально озабоченный интеллектуал. Брачный союз несовместимых натур, смешение социальных ролей. Пока мой член пробивал брешь в её девственности, заставляя её кровоточить, формируя её вагину, она дефлорировала мой разум книгами и разговорами, и он болел, тоже слегка кровоточа. И пока мои отклики учили её быть тем, кем нужно мне – понтовой потаскухой, шёлковой сосалкой, жопастой фриканутой школьницей – то, что я получал от неё в ответ, словно плёткой, гнало меня к расширенному пониманию, к обостренной чувственности – к тому, чего желала она, к слову, которое она неизменно произносит с придыханием – Художник.
Мы – недозрелые плоды внимания и энергии, которыми мы одаряли друг друга. Я не могу удовлетворить её, став полностью таким, каким она хочет меня видеть, да и она не может признать, что стала до конца тем, что я пытался сделать из неё. Это расстроило бы наши отношения. Незавершённость делает нас крутыми любовниками. Достигнув совершенства, мы бы наскучили друг другу, разбежались бы – каждый своей дорогой. Что, как я подозреваю, рано или поздно произойдёт, но на данный момент, между нами странная, склочная, сучья любовь. Продлённое состояние взаимного восхищения.
К трём часам, когда я прибываю на стоянку возле её кампуса, завершив чтение книги «Африканский генезис» и чувствуя, что готов вступить в интимные отношения с устной проверкой, которой она меня подвергнет. Это важный элемент того, чтобы выпихнуть её на работу. Не то, чтобы она не рвалась – она рвётся всегда, в своей упоротой манере. Я имею в виду её комплексы вины, целый гипермаркет комплексов, включая странное удовольствие от вины, которую она испытывает, мутя с пенсионерами и совсем дряхлым старичьём. По мне, она дурит себе голову, лелея мечту о киногерое, который однажды с рёвом ворвётся в её жизнь, шлёпнет по столу пятью сотнями долларов и утащит на сеновал, дав возможность сладостно утонуть в своей вине уже навсегда.
«А» - говорит она, когда я возвращаю ей книгу – «Дочитал. И как?»
«Неплохо, но по мне так антисемитизмом пахнет» - делаю я попытку, просто чтобы её раззадорить.
«Что-о? Жопа ты! Он пишет о бабуинах, о не о евреях! Социальное поведение животных, идиот!»
«Я говорю о том, куда он клонит, а не о том, о чём книга. Мне понравилось, я много почерпнул, но, я думаю, он фашист.»
«К примеру?»
Я выхватываю книгу из её рук, пролистываю, намеренно задерживая палец, играя с её фрустрацией. Тем временем, Дебора висит на проводе, обзванивая клиентуру, чтобы подсуетить кому-нибудь сладкую девочку – для чего достаточно просто позвонить на блат-хату в Уэст-Энде.
Гретч смотрит на меня исподлобья – теперь я занимаю её диванчик – и одаривает меня долгим, выразительным взглядом Еврейской Мамы, словно говоря молча: «Божечки, я имею все эти хлопоты, массу проблем и трачу время, пытаясь сделать из тебя думающего, осведомлённого, знающего человека, зачем? Затем, чтобы ты вообще не брался за чтение?»
Поэтому я говорю: «Фиг его знает. Может, я чего недопонял. В любом случае, это было познавательно.» Гретч нравится одерживать победу в спорах. «Я имею в виду, здесь с ходу разъясняется низменность человеческой жизни, особенно в этом месте, про львиные прайды. Как они охотятся, все дела. Я из этого извлёк массу всего – что ещё добавить?» Но я не позволяю своему тону быть чересчур признательным. Я здесь для того, чтобы пустить в оборот её доходную жопку. «Что ещё дашь почитать?»
Что увлекает нас в спальню и на матрас. Гретч растягивается на пузе, перебирая пальцами заглавия книг, расставленных рядами на полу. Второй акт нашего обычного ритуала выхода на работу - я делаю ей массаж, она изыскивает следующее, обязательное к прочтению, чтиво. Я задираю ей блузку и стягиваю джинсы, широко раздвигаю бёдра и потираю, и щекочу её плечи и загривок, спускаясь ниже – медленно, постепенно перемещаясь к её пухлым, изобильным, роскошным булкам.
Массаж - это превращение студентки, изучающей искусство в университете Нью-Йорка – деньги из дому, занятия каждый день, академический мир – в шлюху. Она единственная чикса, которую я реально сделал проституткой и теперь использую. Другие, начиная с Деб, просто держат меня ради успокоения. Гретч, разумеется, совершенно никакая профессионалка. Она – дилетантка, кое-как барахтающаяся в жизни. Тому способствует хаос причин сугубо личного характера. Целый гадюшник из влюблённостей, комплексов вины, соблазнов и тому подобного. И заработка её хватает только на то, чтобы купить себе новую шмотку в «Саксе», что на Пятой Авеню, здесь и сейчас. Она занимается этим ради опыта, который она лелеет, ради того, что приносит общение со мной, и ещё, её чарует обворожительное падение на дно, в духе гангстерских фильмов. Плюс её собственная эксцентричная сексуальность – она отважно бросается на толстую стену из прегрешений и запретов, пытаясь разрушить её миллионами оргазмов. Самая несносная из любительниц, благослови боже её сердечко. Однажды она запулила целую тираду на идише в ухо постоянного клиента из Швейного квартала, а тот, осознав, в какую Милую Еврейскую Девушку запустил свой член, слинял в такие дали, что мы его с тех пор ни разу не видели. Но из всех чикс, которые у меня, полупрофессионального бизнес-менеджера, когда-либо были, она, на данный момент, самая волнующая. Самая бедовая, самая стимулирующая, самая…
Стояк с багровой головкой – самый мощный из всех, что у меня когда-то были. Разминая сверху вниз её спину с округлыми валиками мышц, прокладывая путь к очаровательно высокой, холмистой, покрытой пушком, зыбкой заднице школьницы, я мог бы кончить, просто коснувшись залупкой, где надо. Но при этом я продул бы всю игру: то, что затребовано вторым актом нашего ритуала, то, что мои пальцы проделывают с её жопкой, заводит её до невозможности, но граница удовлетворения остаётся неперейдённой. Удовлетворения любого вида. Случись мне признаться, насколько меня вдохновляет её жопка – а именно это подтвердил бы мой быстрый оргазм – и она очень скоро обернулась бы кем-то вроде покупателя в Вулворте, уже взявшего с полок решительно всё, что надо.
Потому, я ограничиваюсь тем, что трогаю ладонью эти прелестные булки, массирую их снизу-вверх, заставляя вздыбиться, затем стискиваю с боков, заставляя опасть и выровняться. Кручу по часовой, против часовой, затем левое полупопие по часовой, а правое - против часовой. А она бесстыдно приподнимает и раскрывает жопку, выгибая её аркой, распространяя острый мускусный аромат вагины, который у меня ассоциируется с еврейством. Головка моего члена, словно бутон, прорастает между животом и пряжкой ремня, принося столько сладкой боли, что терпеть уже нет сил.
«О, уау» - я снимаю её фразу с языка – «Уже половина четвёртого.» Я встаю и быстро отворачиваюсь, скрывая бугор на штанах от её взора. Направляюсь на кухню. «Давай, двигай, Гретч.»
И жду. Мой член повинуется внутреннему голосу и опадает, пока я пялюсь из кухонного окна на окна квартиры на другой стороне улицы.
Наконец она является, пунцовая, разодетая для привлечения самцов, со словами «Ну, ты ублюдок.» Смотрит на меня с вожделением и насмешкой, швыряет в мою сторону бумажный пакет. «Ты здесь останешься, а то мало ли?»
«Может быть. Может, схожу, пройдусь.»
Название книги – «Жизнь против смерти.»
«Знаешь, меня реально бесит твоя упёртость.»
«Знаю, дорогая. А меня бесит твоя.»
«Это хорошая книга. Но для тебя, возможно, слишком продвинутая.»
И она выходит из дверей в таком сиятельном, обострённом состоянии, будто ей заранее есть, на что рассчитывать. Оно бы так и было – будь у неё сейчас больше работы, или будь она более деловой. Бьющая копытом гордость за свой интеллект - и мокрая, на взводе, писька.
Я останусь здесь, на тот случай, если ей потребуется помощь, и она знает это. Маршруты, которыми мы ходим - это просто часть наших игр. Если бы Деб работала, она бы подстраховывала Гретч на случай неприятностей. Тогда я, возможно, отправился бы на улицу или в одну из кофеен в Уиллидже, взяв с собой альбом для набросков. Но сегодня Деб идёт в театр вместе со своей Иллюзией, так что мне ничего не остаётся, как приземлиться на диванчике Гретч.
Между прочим, последний раз, когда я шлялся по улицам Уиллиджа, меня тормознул коп, приставил лицом к стене и обыскал. Если бы он учинил проверку и выяснил, что в Куинсе на меня заведено дело по обвинению в тяжком преступлении – надо ли говорить, где я был бы сейчас?