Охота

Когда Бог хочет сделать вам подарок, он заворачивает его в проблему.
Поговорка.


Жаркий был август. Долго не объявляли начало охоты, всё боялись пожаров. Наконец-то, я позвонил в общество, и мне ответили, что можно взять путевку на водоплавающую. Едва-едва успел я за путевкой, потом домой, наскоро собрал рюкзак и рванул на последнюю электричку. В эту болотистую местность, с множеством озерков, проток и зарослей, отчасти появившихся благодаря давнишним торфоразработкам, ехал я не впервой. Но в хозяйстве егеря, указанного в путевке, еще не бывал.
Поздненько, уже за полночь, сошел с электрички. Попытался расспросить дорогу к охотхозяйству или дому егеря тех немногих попутчиков, но все быстро исчезали, а спрошенные только смутно указали направление. Бала ни была, но я таки нашел эту улочку, и, на счастье, мужик какой-то вышел покурить за ворота. Он удивился моему вопросу, показал место, где был предполагаемый дом, там был пустырь.
– Вот здесь и было, да только после пожара он на новое место переехал, егерь наш. А ты того, вроде рано приехал – не слыхали мы ещё, что охоту разрешили.
Я отвечал, что мне путевку дали – значит пойду егеря искать, а уж он пусть решит. А сам подумал, хорошо, что палаточку прихватил – пойду до утра в лес, переночую – утро вечера мудренее. Благо лес начинался рядом, за околицей нашел тропочку, оттопал пару километров в темноте (фонарик и луна не счет), нащупал заросший овражек и «встал лагерем». Костра не жег, поздно было совсем, съел бутерброд – и спать.
Утро подняло меня птицами и тишиной. Наскоро перекусил из термоса и оглядел место своего «лагеря». Понял, что в этот бурьян бестолковый вряд ли кто сунется, собрал ружье и пошел пройтись. Рядом была длинная канава-протока, заросшая, но активно журчащая. Только я к ней приблизился, как поднял пару уток и тут же сшиб одну. Начало было удачное. Дальше тоже все пошло неплохо, правда вскоре, увидев каким-то задним зрением взлетающую «утку», развернулся и попал! Видел падение цели в куст и долго разыскивал – в итоге (вот уж, глаза охочего велики), нашел бекаса, вдребезги разбитого близким выстрелом. Стало мне как-то неприятно, от вида этой шкурки из перышек, недавно бывшей птичкой чуть больше воробья.
Кроме того, я немного опомнился, и отметил странную тишину, как и утром. Обычно ведь, открытие охоты сопровождается неуемной канонадой, и метанием птиц по всему небу, а тут – едва ли я услышал пару-тройку выстрелов, не считая своих собственных. Напрягло меня это – что же получается – егеря не нашел, охоту сам себе устроил, трех уток добыл, да еще и щуку стрельнул. Хоть и небольшую, но удачно выскочившую под дробь из-под нырнувшего чирка. Короче амба – пошел к палатке, развел костерок, перекусил и решил вздремнуть, до выяснения обстановки. Предыдущая ночь была сумбурной, поэтому сон удался. Проснулся всё от той же тишины и темноватого просвета брезента. Да, уже темнело – поглядел расписание – был большой перерыв, в запасе было часа четыре. Попил чайку, налил термос в дорогу, собрался и двинулся на платформу. Не тут-то было, плоховато рассчитал я время и, когда святящаяся лента поезда выскочила из-за перелеска, как не бежал – хвоста не поймал. Все. Электричек до утра больше нет, а я мнусь на пустой платформе и думаю – видно придется обратно в лес на ночлег – да, что-то холоднее стало и неуютнее. Тут и появился мужичек выпивший – разговорчивый:
– Опоздал на электричку, – спрашивает, – а что это ты с ружьем, вроде? Охоту же не открыли.
– Да вот, напутали в городе, раньше я на соседнюю станцию к Шлыкову ездил – знал где и что. А тут кругом непонятки получились, да еще и электричка ушла.
О том, что уток набил – не стал говорить. Обменялись еще десятком поддатых, ничем не примечательных фраз о охоте, рыбалке, местах здешних. А он и понес – поехали ко мне, сейчас как раз последняя в другую сторону. Шлыкова знаю – завтра к нему сходим. У тебя выпить есть ведь, значит у меня переночуем. И что меня так проняло? Отказаться было нужно, идти своей дорогой, но поехал. Идем к его дому, а я все думаю, как бы улизнуть, что-то гложет, ожидание неприятное что ли. Пришли. Дома у него жена и дочь вроде – голос слышал еще один женский. Жена не рада – привел непонятно кого и мне чудно – обстановка противная, грязно, тут мешки какие-то, барахло, на кухне тараканы ходят по потолку. Брр.
Вынул я консервы, бутылку водки, он сковороду макарон метнул, полу прокисших – сели, вроде ужинаем. Он что-то буробит: о жене, о жизни, о том, как мы завтра на охоту пойдем – мелет. Жена выглянула, недобро посмотрела, дал он ей указание постелить нам постель, тут и дочь промелькнула по коридору. Мельком увидел, но показалась мне симпатичной, еще подумал – не в родителей! Вообще, что Павел, что жена его, совершенно стерлись из памяти – безликие существа, только налет гадливости, как и от кухни. Странное жилище – комната дочери, в которую я вскоре попал, была как из другого мира.
Жена обиженно погромыхала в комнатах, в передней и ушла куда-то. Водочку почти всю он убрал, я пару рюмочек только налил, совсем мне в этом вертепе пьяным быть не хотелось. Закончили, спать значит пора, повел меня, а по ходу в комнату, где дочка сидела завел. Вот говорит, родил красотку, да она слепая – дура неудачная! И ей говорит:
– Иди пощупай, какой ко мне гость из города приехал.
В комнате было аккуратно прибрано, а девушка сосем не выглядела незрячей. Серые глаза были распахнуты, ладненькая, худенькая, в простеньком платье-халатике, с правильными приятными чертами и изумительными волосами. Встретил бы в ином месте, обратила бы на себя внимание, тем более в лице совершенно не было присущей незрячим неуверенности и некой застывшей мимики.  Мне так неприятно стало от этой грубости, обидно за девушку, тем более слепую:
– Извините, мы спать идем. Не знал, что отец к вам заведет. Мы пошли, ладно?
– Нечего перед ней извиняться, подойди к гостю. Посмотри какой!
Тут она действительно встает, легко так подходит, руку протягивает. Пожал ручку её, продолжая удивляться несоответствию обстановки и глупости всей ситуации. А она, как-то быстро придвинулась, и второй рукой дотронулась до рубахи на моей груди, потом пальцы пробежали выше, к лицу и остановились только на моих взъерошенных волосах. При этом она, как-то тихонько приговаривала:
– Здравствуйте, не слушайте папу, он шутит, а вас погляжу, я рукой гляжу, я очень люблю если заходят люди новые, если как вы, с такими словами хорошими.
Я замер, мной овладело столько эмоций: было, не то чтобы неприятно – неловко как-то. Но рука её была потрясающе нежна, как прикосновения бабочки или мошки какой, было даже так сладостно и мило, что в эти мгновения возникло во мне вожделение или зуд мужской. Павел, отец её, уже бормотал пойдем-пойдем – познакомились и спать, а она тут же ощутила пыл мой внезапный, лицо её изменилось, она мигом отодвинулась. Только забирая руку из пожатия, не выдернула, а наоборот подала её вперед, через мою кисть, скользнула к ремню на поясе и даже, опуская, зацепила пальчиком пряжку и легонько дернула. Папаша хохотнул, схватил её руку и прямо прислонил к моему паху, с возгласом – надо-надо знакомиться. Слезы стояли в незрячих глазах у неё, когда он увлек меня к месту ночлега. Что-то продолжая бубнить, Павел улегся и моментом задышал противным пьяным сопением. Я прилег полураздетым и раздумывал – не уйти ли мне потихоньку, по-английски. Пока мы выпивали я успел глянуть расписание, до утренней электрички было часов пять. Другая мысль, о обиженной Марине, перемежалась с возбужденным желанием, но тут-же останавливалась понятием некрасивости такого поступка.
В таком полусонном мечтательно-трусливом состоянии (если его так назвать) пребывал я недолго. Вдруг я почувствовал движение воздуха, так беззвучно было её перемещение в замусоренной комнате – это было что-то фантастическое, для моих глаз, привыкших уже к темноте и при легком подсвете луны – будто полет призрака.
Она безошибочно (хотя что удивляться – сопение определяло местоположение папаши) порхнула к моей койке, и видимо не зная точно, сплю ли я, положила одну руку мне на губы, как бы предупреждая возможный возглас, а вторую мягко опустила на ноги, около коленей, и подвинула чуть выше. Как незрячая, так точно «видела», какими чувствами так точно определяла мое положение и позу. Я тут же очнулся и привстал, но она еще крепче прижала пальцы к губам моим. Мы устремились прочь – в её комнату. Теперь я плохо помню, были какие-то слова, то ли оправдания, то ли признания, то ли извинения. Это были бессмысленные речи, которые и не нужно помнить. Она шептала, что хочет и чувствует во мне того человека, который может открыть ей тайну физической близости. Во мне, к уже упомянутому возбуждению, прибавился прилив нежности, и я долго ласкал её, в то же время подбадривая и направляя робкие движения.  Она была очень понятливая (ведь сразу успокоила, что мама не вернется до утра от подруги, а отец, даже если и встанет ночью по нужде, никогда не помнит, кого он привел для выпивки, и что происходит в доме) и очень прилежная ученица.
Это были незабываемые часы мимолетной любви. Парадокс. Что сказать – она не была девочкой, девственность ушла вместе с каким-то собутыльником, который просто сделал ЭТО. Но она поняла, что тогда просто оказалась объектом удовлетворения потребности, но тогда не было проскочившей искры, ощущения родного и приятого человека, дружелюбности, душевности. В эти моменты, я совершенно не ощущал её слепоты, настолько легко и точно ей всё удавалось. Гораздо позже, вспоминая и сопоставляя что-то с другими женщинами, я очень сильно проникся уважением к мироощущению незрячих. У меня даже язык не поворачивается назвать их слепыми – настолько это не соответствует тому ИХ виденью, которое зачастую может обскакать нас. Поэтому наверно, Марина так бережно и прилежно старалась выведать все ухищрения, все возможные ласки и изыски любви. Когда-то, я с удовольствием взял на заметку иносказательные намеки, почерпнутые из современного романа – например термин «введение в языкознание» или «хождение за ягодкой» очень милы и благозвучны. Марина беззвучно смеялась, когда я пояснял эти забавы и тут же хотела все их попробовать. И ведь получалось и всё её радовало. Хорошо, что тогда я был молод и у меня достало сил на те чудесные часы – часы «полета вслепую». Это словосочетание, родилось тогда и тоже очень ей понравилось своим двояким смыслом.
Вот и всё. Светало, когда я тихонько собрал почти неразобранный рюкзак и бодро-усталым шагом, подался на платформу, правда не к первой, а к третьей электричке. Очень радует, что родители, заброшенные в «нирвану» своих отношений, совершенно нам не помешали. Марина прощалась со своим приключением очень бережно – не было никаких отчаянных выпадов, просьб или обещаний. Она даже сказала что-то вроде – ну, пока, поезжай на работу! Как будто я отработаю и вернусь вечерком. Мы же прекрасно понимали, что это невозможно.
Много раз потом возникало желание узнать как-то о её судьбе, но как? Зачем? Что это поменяло бы? При всей её воздушной необычности, все равно, такое родительское окружение, не дало много хорошего в её судьбе. Я же познал её очень поверхностно, только в ночном приключении, а какой она была в других аспектах? Загадка. Я не потребовал и не пожелал узнать большего – этот эпизод, остался этаким кружевным воротничком, на строгой школьной форме хорошенькой ученицы. Он иногда всплывает в памяти, вызывая небольшую бурю в стакане.
Электричка ушла вовремя, мой билет «туда-обратно» был прекрасно проверен контролерами, никто не реагировал на мой рюкзак с ружьем и дичиной, которую я заботливо набил крапивой еще в лесу. Охота удалась на славу, хотя по сути была полным браконьерством, во всех отношениях. Все говорило об этом: единственно правильным была покупка путевки, вот оказывается, на что судьба выдала мне разрешение, на воспоминания. Вечером я уже запекал уток с яблоками и варил уху из щуки. Семейная хроника тех лет не пострадала. Надеюсь, что и с Мариной будет всё хорошо, мысль материальна, а я всегда придумывал ей хорошее будущее. Как интересно, что подолгу могут жить воспоминания мимолетные, о какой-то спонтанной  охоте… и, даже продолжается осмысление наших опозданий или успехов.