Верующий в бога - еще не Homo sapiens Глава 62

ПРИГОВОР



Предисловие:
62. Этим я заканчиваю и высказываю мой приговор. Я осуждаю христианство, я выдвигаю против христианской церкви страшнейшие из всех обвинений, какие только когда-нибудь бывали в устах обвинителя. По-моему, это есть высшее из всех мыслимых извращений, оно имело волю к последнему извращению, какое только было возможно. Христианская церковь ничего не оставила не тронутым в своей порче, она обесценила всякую ценность, из всякой истины она сделала ложь, из всего честного — душевную низость. Осмеливаются еще мне говорить о ее «гуманитарных» благословениях! Удалить какое-нибудь бедствие — это шло глубоко вразрез с ее пользой: она жила бедствиями, она создавала бедствия, чтобы себя увековечить... Червь греха, например, таким бедствием впервые церковь обогатила человечество! — «Равенство душ перед Богом», эта фальшь, этот предлог для rancunes всех низменно настроенных, это взрывчатое вещество мысли, которое сделалось наконец революцией, современной идеей и принципом упадка всего общественного порядка, — таков христианский динамит...
«Гуманитарные» благословения христианства! Выдрессировать из humanitas само противоречие, искусство самоосквернения, волю ко лжи во что бы то ни стало, отвращение, презрение ко всем хорошим и честным инстинктам! Вот что такое, по-моему, благословения христианства! — Паразитизм, как единственная практика церкви, высасывающая всю кровь, всю любовь, всю надежду на жизнь своим идеалом бледной немочи и «святости»; потустороннее как воля к отрицанию всякой реальности; крест как знак принадлежности к самому подземному заговору, какие когда-либо бывали, — заговору против здоровья, красоты, удачливости, смелости, духа, против душевной доброты, против самой жизни...
Это вечное обвинение против христианства я хочу написать на всех стенах, где только они есть, — у меня есть буквы, чтобы и слепых сделать зрячими... Я называю христианство единым великим проклятием, единой великой внутренней порчей, единым великим инстинктом мести, для которого никакое средство не будет достаточно ядовито, коварно, низко, достаточно мало, — я называю его единым бессмертным, позорным пятном человечества...
И вот считают время с того dies nefastus, когда начался этот рок, с первого дня христианства! — Почему лучше не с последнего? —
Не с сегодняшнего? — Переоценка всех ценностей!
Фридрих Ницше. «Антихристианин. Проклятие христианству»



Глава 62
ПРИГОВОР
«Этим я заканчиваю и высказываю мой приговор».
Так начинается заключительная глава «Антихристианина...» Ницше, этими словами и мы начнем нашу заключительную главу.
Уицрик собрала всех в своем кабинете для того, чтобы подвести итоги проекта под названием «Верующий в бога — еще не Homo sapiens».
Но прежде, чем войти туда и услышать о чем говорят наши герои, сделаем небольшое лирическое отступление.
На страницах романа часто упоминалось словосочетание Homo sapiens. Выражаясь научным языком, это биологический вид разумного животного, именуемого «человек». Справедливости ради надо сказать, что большинство людей не склонны отождествлять себя с животным миром, прямо противопоставляя себя ему, считая, что человек — не венец эволюции, а высшее творение природы, вернее — божественное.
Опустим подробности процесса эволюции, нас в большей степени интересует феномен доминирования человека над другими видами животных, его интеллект, психология, сознание. Именно интеллект позволил человеку занять свое положение в природе.
Человек разумный всегда искал свое место в мироздании. Религиозная картина мира связывала центр Вселенной с Землей, позже с Солнцем (гелиоцентризм). С началом господства научного мировоззрения пришло осознание множественности миров. Человек начал позиционировать себя как часть Природы, как микрокосм в макрокосме. Но даже с развитием научной точки зрения на вопросы мироздания, на всем протяжении эволюционного развития человека сопровождала религия, разные аспекты влияния которой на ход исторического процесса рассматривались на страницах романа.
Главный вопрос состоит в том — исчезнет ли когда-нибудь религия или она постоянный спутник человечества, необходимое условие его существования?
Для дискуссии по этому вопросу Уицрик специально пригласила профессора социологии и секулярных исследований Питцерского университета в Калифорнии, автора книги «Мирская жизнь» Фила Цукермана, и они вместе последовали в кабинет, где уже собралась вся дружная компания. Для Уицрик эта встреча была особо волнительна, ведь именно на нее автор возложил всю ответственность по организации процесса. Справилась ли она, все ли удалось? Эта мысль вертелась в голове и не давала покоя.
Уицрик обвела присутствующих взглядом. Они давно не собирались все вместе, занятые каждый своим исследованием, трудясь над общим проектом, под названием «Верующий в бога — еще не Homo sapiens».
В начале пути казалось, что час, когда они дойдут до последней главы, не скоро наступит, казалось, финал очень далеко. Но вот они прошли этот путь — незаметно, в творческой суете, в общении, в поиске. Настал момент, когда должен прозвучать заключительный аккорд, нужно подвести черту, вынести приговор — свой приговор христианству в унисон с Ницше. Фридрих сидел тут же, его пригласили для обсуждения итогов, ведь именно он вдохновил автора к написанию этого романа. Не будь «Антихристианина...», не родился бы «Верующий...». Поэтому Уицрик решила каждому дать возможность высказаться, Ницше в том числе.
— Ну что ж, — начал философ, — думаю, моя речь будет самой короткой, ибо все, что я хотел сказать в заключительной части обвинения, я высказал и вынес в последней главе — это мой приговор христианству. Я осуждаю христианство, я выдвигаю против христианской церкви страшнейшие из всех обвинений, какие только когда-нибудь бывали в устах обвинителя. Все остальное — в 62 главе, нет смысла повторяться.
— Хорошо, спасибо, там действительно все сказано, добавить нечего. Разве только по поводу нашего романа. А теперь по регламенту первое слово следовало бы предоставить Ольгерду Леонардовичу, вдохновителю и идеологу нашего проекта, но они с Леночкой отсутствуют, и, как вы все в курсе, по весьма уважительной причине.
Уицрик позволила себе короткую паузу, и все понимающе заулыбались. Она подождала, пока все успокоятся, и только после этого предоставила слово Анахарсису.
— Дорогие друзья, достопочтенный философ, уважаемый господин профессор. Я рад, что мы воплотили в жизнь идею, которую я вынашивал давно вместе с уважаемой Уицрик. Возможно, мы замахнулись на святое, как сказали бы верующие, возможно, были слишком претенциозны, как сочли бы критики, или были чересчур наивны, как позлорадствовали бы скептики. Но мы не первые, кто стал на путь «святотатства», — указал Анахарсис на Ницше. — Первым всегда очень трудно, на них сыплются все удары. Но, если по проторенной дорожке идут последователи, это уже успех, это значит, что этот путь может быть проложен, а идущие по следу — твои единомышленники, соратники, братья по духу.
Я ни на одну секунду не сомневался в успехе этого амбициозного проекта, ибо мы действовали командой, сплоченной еще в романе «Время, когда просыпаются петухи». А «гуртом», как говорят мои потомки украинцы, «і батька легше бити». В этом плане нам действительно было намного легче, чем Фридриху, прокладывающему тропу неверия в одиночку.
Считаю ли я, что мы достигли намеченной цели? И да, и нет. Да, потому что я всегда был уверен в одном — не надо бояться идти вперед и нести свежие мысли, идеи в массы. Нет — потому что меня обуревают сомнения. Я ждал целую вечность того момента, когда, наконец, закончится эра Рыб — эра христианства и наступит новая эра — эра Водолея, предвестница веры Разума. Но вот она настала, а у меня ощущение, что наступил ренессанс христианства, и я утратил надежду когда-нибудь дождаться его заката.
— Неправда! — не удержалась Атира. — Ты удивляешь меня, великий скиф, своим пессимизмом. Не ты ли убеждал нас все это время, что мы на правильном пути, а теперь, выходит, все напрасно?
Анахарсис виновато склонил голову, но ничего не ответил. Наступила тишина, и все посмотрели на Ницше. Он же только хитро улыбнулся, мол, мне знакомы эти ваши сомнения, я был уже там, куда вы только движетесь.
— Что скажете по этому поводу, господин Цукерман? — обратилась Уицрик к профессору. — Разделяете ли Вы пессимизм Анахарсиса?
— Ни в коей мере, наоборот, уверяю вас — атеизм набирает силу, более того, открыто провозглашать себя атеистом стало модно, как никогда, — ответил Фил. — Все больше людей — таких по всему миру уже миллионы — верят в то, что со смертью жизнь определенно заканчивается и что нет никакого Бога, никакой вечной жизни и никакого божественного промысла. По всему видно, что эти убеждения получили распространение, и атеистов сейчас стало больше, чем когда бы то ни было, — и в абсолютном выражении, и в процентах от общего числа людей на планете. Опросив более пятидесяти тысяч человек из пятидесяти семи стран мира, аналитики Международного исследовательского центра Гэллапа пришли к выводу, что количество людей, считающих себя последователями какой-либо религии, за период с 2005 года по 2011 год сократилось с 77;% до 68;%,
а тех, кто называет себя неверующим, стало на 3;% больше, в результате чего доля убежденных атеистов в мире достигла 13;%. Они, конечно, не составляют большинство, но, может быть, наметившаяся тенденция является предвестником грядущих перемен.
— Если она сохранится, может ли настать день, когда религия полностью исчезнет? — спросила Уицрик.
— Предсказать будущее невозможно, но анализ того, что мы знаем о религии — в том числе о причинах самого ее появления и о том, почему некоторые люди приходят к вере, а некоторые отходят от нее, — может помочь нам спрогнозировать, как будет развиваться отношение людей к религии в ближайшие десятилетия и века.
Ученые все еще пытаются вычленить те факторы, которые толкают человека или народ к атеизму, но некоторые общие черты уже вырисовываются. Притягательность религии отчасти обусловлена тем, что она дает ощущение безопасности в нашем непредсказуемом мире. Поэтому ­неудивительно, что самый большой процент неверующих наблюдается в тех странах, где уровень экономической, политической и бытовой стабильности достаточно высок. По-видимому, при повышении уровня безопасности в обществе религиозные убеждения ослабевают, — сказал Цукерман и добавил: — Доступ к технологиям и образованию также приводит к ослаблению религиозности. Приведу пример: Япония, Великобритания, Канада, Южная Корея, Нидерланды, Чехия, Эстония, Германия, Франция и Уругвай — всего лишь сотню лет назад во всех этих странах религия играла большую роль, но сейчас доля верующих там сократилась до самых низких в мире показателей. Все эти государства имеют развитую систему образования и социального обеспечения, в них практически решена проблема неравенства, их граждане являются финансово благополучными. В целом, люди меньше стали бояться превратностей судьбы, однако упадок не значит исчезновение. Есть риск того, что, если в будущем из-за изменений климата на нашу планету обрушатся стихийные бедствия, а природные ресурсы станут подходить к концу, страдания и тяготы могут возродить религиозные чувства. С чем это связано? Помощь ближнему в таких условиях превращается в вопрос жизни и смерти, а религия становится ценным инструментом общественной жизни.
— Вполне естественно, что люди хотят избежать страданий, — включился в разговор Паоло, — но если уж это невозможно, по крайней мере, найти в них смысл.
— По каким-то причинам религия придает страданиям значительно больший смысл, чем любые известные нам светские идеалы или убеждения.
— Согласен. Но даже если бы все беды нашего мира вдруг чудесным образом прекратились и мы все зажили бы мирно и счастливо, религия, вероятно, все равно никуда бы не делась. Это связано с тем, что, судя по всему, из-за каприза эволюции в нейропсихологии нашего вида существует особое место для Бога. Религия возникла как побочный продукт когнитивных склонностей человека. Чтобы избавиться от религии, пришлось бы изменить саму суть человека.
— Тогда пришлось бы избавиться от всего культурного и эволюционного багажа, накопленного человечеством, — дополнил Олег. — Человеку свойственно желание ощущать себя частью чего-то большего, осознавать, что его жизнь не совсем напрасна. Мы ищем смысл и объяснение всего непонятного.
С познавательной точки зрения, наука противоестественна, поэтому дается нам тяжело. В то же время религии нам, по большей части, даже не приходится учиться, потому что мы и так все это знаем. И как только ­человечество окажется на грани экологического кризиса, мировой ядерной войны или неизбежного столкновения с кометой, оно сразу вспомнит о Боге и кинется в лоно церкви.
— Но даже если не будет веры в Бога, останутся суеверия, вера в привидения, астрологию и телепатию, паранормальные явления и тому подобную чепуху.
— Похоже, что у людей существует некое пространство, которое нужно заполнить для ощущения полного комфорта — если не религией, то чем-то другим. По этому поводу очень метко высказался Сартр: «У человека в душе дыра размером с Бога, и каждый заполняет ее как может».
— В последнее время, например, возросла популярность черной магии и даже язычества — чем не способ заполнить свою «дыру»? — улыбнулся Олег.
— Да, людям требуется утешение в момент боли и страданий, — продолжил его мысль Паоло, — а многим просто необходимо осознание того, что со смертью жизнь не заканчивается, что их любит некое невидимое существо, которое постоянно следит за ними, незримо помогает и спасает от бед. Верующие люди будут всегда, и я не удивлюсь, если они по-прежнему останутся в большинстве.
— Такая возможность тоже существует, — согласился Цукерман. —
Наконец, распространенность религии объясняется простой математикой. В самых разных культурах у более религиозных людей обычно бывает больше детей, чем у неверующих. Тому есть масса подтверждений. Даже среди верующих в более ортодоксальных семьях, как правило, уровень рождаемости выше, чем в более либеральных. Принимая во внимание тот факт, что в плане религиозного самоопределения дети обычно идут по стопам родителей, можно смело утверждать: формирование на нашей планете исключительно светского общества по-прежнему маловероятно.
По всем этим причинам — психологическим, неврологическим, историческим, культурным и бытовым — можно утверждать, что религия, скорее всего, не исчезнет никогда. На чем бы она ни была основана — на страхе или на любви, — она прочно укореняется в сознании людей. Если бы это было не так, никакой религии давно бы уже не было.
— Значит ли это, что все усилия тщетны? — спросила Уицрик, умоляюще посмотрев на Олега, чтобы тот своим непоколебимым оптимизмом, который не покидал его в самых безвыходных ситуациях, спас положение.
Олег покорно встал и, как всегда уверенно, начал говорить, потихоньку заражая всех своим спокойствием.
— Друзья мои, Паоло безусловно прав, и доводы профессора очень убедительны: да, мы не вошли в долгожданную эру Водолея без хвоста рыбы, прицепившегося в конце. Но это не повод для пессимизма — быстро, как мы знаем, только кошки родятся. Не надо паниковать, Водолей плеснет воды и смоет все чешуйчатое прочь, в бездну, в море, в океан, куда угодно. У него в кувшине много воды, свежая струя не даст даже икринкам уцелеть.
Все заулыбались, Олег, как всегда, поднял настроение, а это так важно в критические моменты. Между тем, он продолжил:
— А теперь, когда пессимизм смыт тем же Водолеем, давайте серьезно посмотрим на ситуацию. С чего мы начали? С того, что христианство, как нас уверил Ницше, а мы поверили ему и пошли за ним — величайшее из зол,
«высшее из всех мыслимых извращений», что церковь «...обесценила всякую ценность, из всякой истины она сделала ложь, из всего честного — душевную низость». И мы, как честные и разумные представители человечества, не смогли смириться с существованием этой паразитирующей болезни, именуемой церковью, «высасывающей всю кровь, всю любовь, всю надежду на жизнь своим идеалом бледной немочи и „святости“... заговору против здоровья, красоты, удачливости, смелости, духа, против душевной доброты, против самой жизни...», как точно подметил Ницше. Как можем мы, еще раз спрашиваю я, пройти равнодушно против этого «заговора» и не бороться с ним? Я, как и Фридрих, хочу кричать об этом, «...это вечное обвинение против христианства я хочу написать на всех стенах, где только они есть, — у меня есть буквы, чтобы и слепых сделать зрячими... Я называю христианство единым великим проклятием, единой великой внутренней порчей, единым великим инстинктом мести, для которого никакое средство не будет достаточно ядовито, коварно, низко, достаточно мало, — я называю его единым бессмертным, позорным пятном человечества...» Подписываюсь под каждой буквой и призываю вслед за философом к переоценке всех ценностей с самого первого дня, когда начался этот рок — христианство!
Беатрис не удержалась и зааплодировала, а вслед за ней и другие.
— Браво, браво, Олежек! Я тоже подписываюсь под каждым словом «Антихристианина...» и уповаю на то, что с каждой буквой этих слов зрячих станет больше, — сказала Бет. — Я и Паоло — первый пример. Прозрели и будем делать зрячими других, пока «слепота» не покинет пределы Ойкумены.
Тут неожиданно распахнулась дверь, и в комнату буквально влетел Ольгерд. На нем не было лица, он рухнулся в кресло и попросил воды.
Все обступили его, у всех на устах был один и тот же вопрос — ну как?
Ольгерд залпом осушил стакан и, наконец, обретя дар речи, воскликнул:
— Мальчик, у меня родился сын! Леночка... час назад... мальчик... сын! — выкрикивал он, то плача, то улыбаясь.
Все с поздравлениями кинулись обнимать и поздравлять новоиспеченного отца.
Олег тут же открыл бутылку шампанского и, наполнив бокалы, сказал:
— Ну, Ольгерд, за тобой тост.
Не помня себя от счастья, Ольгерд поднялся с бокалом в руке и, успокоившись, произнес:
— Леночка, моя родная, любимая, солнышко мое, преподнесла мне, всем нам прекрасный сюрприз. Это достойное завершение нашего романа, который начался не здесь, а еще в «Петухе». Вы помните, как долго мы шли, как боролись, противостояли трудностям. Сколько всего вынесли, но ради чего? Ради вот этого вот момента. Я не знаю, как долго нам еще предстоит видеть впереди себя хвост Рыбы, но уверен, что он в конце концов исчезнет, канет в Лету вместе со всем мраком, именуемым христианством, и наступит эра Водолея. Что она сулит человечеству? Володей — знак человечности. Он несет идеи братства и гуманизма, способствует научному прогрессу. Новая философия потеснит старые догмы эры Рыб. Ведь Рыбы — знак веры. Основной религией эры Рыб было христианство, возникшее две тысячи лет назад, тогда, когда эта эра начиналась, а символом ранних христиан была рыба. Водолей символизирует чудеса техники и науки, достижения философии и знаний всех предыдущих веков. Водолей — эта власть разума. Мы только в начале пути новой эры, кульминация которой наступит много позже. Мы атеисты, перефразируя Аристотеля: едим, чтобы жить, а верующие христиане живут, чтобы есть, и в этом разница.
Я уверен, что если не мы, то мой сын, твой, Олежек, твой, Паоло, а со временем и наши внуки будут жить в светлом, безоблачном мире, который зиждется не на слепой вере, а на разуме. За всех нас, за «Верующего...», за «Антихристианина...» и нашего учителя Фридриха Ницше! За эру Водолея!
Раздался звон бокалов, и вечер продолжался в мажорном, приподнятом настроении.
Ну что ж, уважаемый читатель, по всей видимости, приговор религии вынесен окончательно и бесповоротно. И если институты религии сохранились до сих пор, то только благодаря информации, поступающей их последователям, но в наше время это более невозможно. Недаром говорят: кто владеет информацией, тот владеет миром. Будем считать, что команда Уицрик с помощью Ницше выполнила свою миссию, сделав информацию доступной и понятной. Теперь дело за каждым из вас. Вера — сугубо личное дело каждого, неверие — осознанный выбор. Не ошибитесь в нем. Как говорил Сартр: «Мы не можем вырвать ни одной страницы из нашей жизни, хотя легко можем бросить в огонь самую ­книгу».
Не стоит предавать интеллект, которым Природа наградила человека, выделив его из животного мира, ведь именно Природа сотворила самое совершенное и самое разумное существо — Homo sapiens. И не ищите черную кошку в темной комнате. Конфуций считает, что ее там нет.