For a breath I tarry - 10

Вытянулся на животе, повернув голову к Миле, накинул ее пахучие волосы на себя и отчалил. Проспал около часа. Проснулся в той же позе и также укрытый волосами Милы.

- Ты что, лежала и не шелохнулась? – спросил ее, переворачиваясь на спину и осторожно подсовывая свою руку ей под голову.

Мила просто ответила:

- Пока ты спал, я думала, Много чего. С тобой под боком очень хорошо думается. Ну да, немного попа затекла в одном положении лежать... – и она повернулась ко мне боком, деловито устраиваясь, чтобы приятно было касаться меня: закинула одну ножку на мою; получилось, охватила своими приятно гладкими ножками одну мою; ладошкой накрыла пенис. – Вот так. Теперь я тебя и вижу, и чувствую, и буду грузить.

- Грузи! С умной и удовлетворенной девушкой грузиться одно удовольствие.

- При чем здесь удовлетворенной?

- Когда ты была не удовлетворена, то и дело нападала, кусалась, кололась. Не было в тебе спокойствия: тут боялась, – я поцеловал ее в лобик, показывая, где, – там хотела, – положил на лобок руку и сжал несильно. – Удовлетворенная Мила на реальный выпад еще подумает, ответить или простить милому, потому что хорошо с ним, а эти мерялки ничего не значат. А та Мила видела выпады в воображении, отвечала как на угрозу. Ладно, мелочь это. Говори, истомилась ты.

- С тобой и в этот раз хорошо было. Лучше. Именно пениса хотелось мне, чтобы ты меня слиял. Как тебе это сказать! Сладко было в теле и в мыслях: своим красивым пенисом это во мне делает! А вообще от тебя у меня чувство... хочется понять самой и тебя порадовать. Ощущение, что я огромной ценности что-то приобрела. Ни у кого нет, а у меня есть важное и ценное. Что оно у меня есть и будет со мной всегда. Ну, как в детстве новая покупка, которую ждала. Она моя, открыла мне новые возможности. Вышла на другой уровень! Точно! Как покупка велосипеда! Он мой, насовсем, могу везде кататься, ездить, и даже к бабушке, и вообще я теперь самостоятельный ездок, сама кручу, сама еду, весь мир доступен! Конечно, это я сейчас определяю те чувства, тогда просто восторг и задор. Так точно сейчас. Восторг и чувство простора – все могу сделать, я открыла новый способ. Могу, умею и получаю!

- Ведь сколько писем от тебя получил с резкими словами: не нужно мне это! сама справлюсь! обойдусь! мне вообще это не нужно!

- А от тебя они снова приходят – объяснения. Реально злилась: да хватит обо мне заботиться так! Сама умею жить! Образ синички мне понравился, трогательно так.

- Даже им я не достучался до тебя.

- Сказал хорошо, но я при чем тут!? Я умная, сильная, самостоятельная. Знаешь, – Мила помедлила и сделала неожиданный вывод, – когда бы я ни взглянула назад, все время вижу, что глупо вела себя, глупо поступила. Если это привело к неудаче, горько, а когда несмотря на всю глупость в итоге получается хорошее, просто смешно. А у тебя как?

- Просчеты, непродуманность, иногда глупость. Но все-таки не сплошь. Надо в прошлое глядеть релятивистски.

- Как это?

- В жизни никогда ты не будешь знать о ситуации всё. Встающие перед нами задачи всегда неполны. А всякая не до конца определенная задача решается с ошибкой. Ты этим как раз занимаешься, знаешь. Появятся новые дополнительные условия, решение станет точнее. Но откуда знать, какое появится дополнение! Поэтому судить о прошлых своих поступках и решениях нужно в рамках не современного понимания, а бывшего на тот момент. Современное даст одно: чувство ошибок, глупости.

- Жизнь не для того дана, чтобы все время оглядываться и сожалеть! Надо идти вперед. Я так стараюсь делать. Но когда неудачи, начинаю оборачиваться и сожалеть. Да, оборачиваться не стоит. В жизни нужно столько сделать.

Спустя долгое время, проведенное в молчании, Мила продолжила:

- Я едкая, дотошная, насмешливая. Строгая, могу врезать словами так, что костей не соберешь. Могу высмеять. С тобой – нет! Не сделаю тебе больно. Ты родной и мой на деле.

- Вот с таким же чувством я к тебе относился, а ты меня по каждому слову подозревала в кознях и насмешках. Представила, как тяжело мне было. Могу, готов, а ты не видишь этого. Я тебя характеризовал как ригористку и максималистку. Если ошибку увидела у кого – он дурак. Если не в твоих рамках общение – к проституткам! У тебя мало градаций и нетерпимость к иному.

- Ну а что, слушать глупость и молчать? Терпеть противное мне?

- Да нет, Мила. Середина, которая золотой названа не зря, нужна. Помнишь, я допустил какую-то фривольность, а ты меня отчитала, добавила, что это первый и последний раз делаешь разъяснение. А чтобы мне, видимо, не обидно было, сообщила, что точно так же заявила бы своему мужчине, а при повторе бесповоротно указала вон. А сейчас, хоть я не твой мужчина совсем, ты мне прощаешь. Укажи мне на дверь за вырвавшееся слово!

- Мы вместе были в блаженстве, как можно тебя оттолкнуть! – воскликнула Мила. – В одном, нашем блаженстве!

- Из твоих писем, Мила, понемногу проявилось понимание, что ты еще никого не любила по-настоящему.

- Любила! И все без ответа, – пожаловалась Мила.

- Образы свои идеальные. Может быть, сама не стремилась добиться ответного чувства. Тогда ведь прекрасный образ пришлось бы заменить на реальный со всеми реальными недостатками. Вчера и сегодня, я, можно сказать, спал у тебя на груди после сладострастного слияния с тобой. Говорила, что похрапывал?

- Да. Я тебя за ушко потяну легонько, ты перестанешь. А еще ты пукнул, – не стала щадить меня Мила.
- Ну все, позор мне навеки! Я не смогу жить с этим... Позволь мне достать пенис и застрелиться прямо у тебя на глазах!

- Не дразнись! А пенис зачем доставать?! – спросила Мила наивно-удивленным голосом. – Чтобы меня порадовать им? Он красивый и желанный...

От такого нового понимания шуточной присказки я рассмеялся.

- Мила, девочка! Какая ты открытая и наивная!

- Что тут смешного?! Вообще, брось про застрелиться! Зачем это?! Мне неприятно. Извини, глупо соврала, не пукал. Проверить тебя хотела: задергаешься? А ты пофигист.

- Что ты чувствовала тогда, берегя мой сон?

- Я как в трансе была от нашего слияния. От всех трех: вчерашнего, сегодняшних. Ты мой родной, от тебя это тепло... спишь мило со мной... Мелочи всякие просто не волновали, они делали тебя ближе, – Мила завозилась, меняя позицию. Умостилась по-новому и призналась: – По-твоему, я в тебя влюблена? А я не хочу!

- Почему?

- Любовь – это семья, дети. А у тебя уже есть. И потом, ты...

- Лысый, старый, безобразный?

- Не лысый, не говори напраслину. Твоя шевелюра мне очень нравится. И перебирать, и зарыться лицом. Пахнешь приятно. Пушок у тебя на ногах трогательный.

- А у тебя на звёздочке милый пушок, мошонку щекочет, – парировал я.

- Ты – милый мой! Но не любимый, – заверила меня Мила.

- И слияю тебя! Тебе все во мне нравится сейчас. Влюбилась.

- Я соврала, что соврала, – едко ответила Мила, – пукал ты! Вот тебе, знай!

- Вот же месть женская! Не прикопаешься: то ли врешь, что врешь; то ли врешь, что врешь, что врешь! А осадочек оставила навсегда.

- Чтобы не был самодовольным! Ты не мой эталон.

- Я вообще эталонами не мыслю. Здесь и сейчас ты мой центр всего – наслаждения, ласки, нежности, восхищения, восторга, блаженства. Пока вместе – ты есть центр, – я замолчал, целуя Милу в губы, продолжил. – Центр совершенства и всего. И также у тебя – я.

- Считаешь, влюбилась?

- Нет, Мила, серьезно нет. Мы интимные симпатизирующие собеседники. Будет у тебя своя семья и счастье. А я просто даю опыт понимания. Пример, который тебе поможет выбрать мужчину и друга на всю жизнь. Ты теперь знаешь, что хочешь от него, каких отношений. Опыт – вот чем тебе помогаю. Не своим опытом пичкаю; который тебе даром не нужен, а со-житиём, но ты сама набираешь опыт.

- И это не скучная совместная уборка или ремонт, не забава, а серьезное дело в виде игры. Романтичное, волнующее приключение с реальными чувствами. Не поворачивается назвать это развратом. Правильно твоя жена говорит: настоящую радость давать не может быть плохо. Радость и счастье оттого, что твое со-житиё яркое, полное, дающее. Страшно вспомнить, как я жила. Депрессия, за ней слабость, работа – сон, успех – пустота. Чехарда. Ты эту спираль временно разорвал. Дал возможность выйти из круга. Осмотреться, оценить, ощутить что-то вне вечного бега по кругу. Дал увидеть, что есть вне галимого круга еще много. Показал, теперь сама смогу. Буду вырываться из круга. Понимаешь, – призналась Мила, – я уже сейчас с замиранием думаю о том дне, когда мы уедем. Как я буду без тебя!?

- Так же, Мила, как и раньше, только с новыми силами, новым пониманием себя, новым знанием...

- А еще мы встретимся? Можно? Сможем? – с горячей надеждой спросила Мила.

- Почему нет? Если ты к тому времени еще не встретишь своего мужчину и любовь, снова выпадет возможность – отчего нет! Мы остаемся интимными друзьями.

- Хорошо. Обнадеживающе.

- Поэтому, лови момент, пользуйся каникулами, пользуйся мной, Мила. Я весь твой.

- Знаю. Тебе правда мой язык не подошел?

- Да. Помимо самих ощущений в слиянии представляю, как входит мой в твою, как он там движется, а она его губками гладит... но вагина – это какие-то медицинские органы. В них не наслаждение, а операция. Занимаясь делом, не могу их использовать.

- Попросил молчать, чтобы думать своими?

- Да. Думать самому, если не слышу...

Приняли душ, потом попили чаю. Я привык пить перед сном, а Мила просто стояла, опершись о стойку, и смотрела на меня. Внезапно спросила:

- А сколько мне на твой взгляд?

Напрямую Милу о возрасте я не спрашивал, и она ни разу не произнесла. В целом представлял, что ей нет еще тридцати, но приближается.

- Ну, Мила, зная о тебе общую информацию, аналитически могу определить пределы от двадцати пяти до тридцати, – не желал я называть определенное число. Ошибешься на пару лет – мелочь сущая, – а она обидится.

- Нет, ты скажи точно. Сколько мне дашь? Сколько на вид?

Чтобы год назвать... Не специалист я. Поглядел долго в ее глаза, и возникло в голове число. Его и назвал:

- Двадцать семь.

- Я так старо выгляжу? Кошмар! Не может быть! Ты серьезно?!

- Ну ты моей оценке большого смысла не придавай, Мила. Я так, приближенно, – заюлил я. – А сколько тебе?

- Двадцать шесть! Я же за собой тщательно слежу. Применяю все, что рекомендуют, чтобы сохранить. Но очень нервничаю, трудно делать работу, писать доклады и статьи. Постоянный стресс. Надо спокойнее все принимать.

Фу ты! Если ей полных двадцать шесть и впереди уже маячит очередной праздник, то двадцать семь как раз и есть близкое значение! Спросил:

- А у тебя день рождения когда?

- В мае.

- Ну вот, Мила, чего волноваться. На носу уже новый возраст. Округляя, тебе как раз двадцать семь. Все правильно.

Я прихлебывал чай и любовался Милой. Она тайну свою берегла, замоталась в длинное полотенце, закрывавшее ее от подмышек до середины бедер. На гладенькие худенькие ножки приятно было смотреть. Тайна волновала. Девушка знакома, мы с ней слиялись, но обнаженной видел только мельком, звёздочки не знаю. Опыт-то мой говорил: если уже слияемся, так все открыто. А здесь не открыто, значит, не слиялись!! Были бы образы ее звёздочки в разных позициях – хоть подтверждение какое-то. А так... имеющиеся воспоминания – просто мои фантазии. Мила на самом деле представлялась чужой. От этого ее хотелось несмотря на недавнее слияние. Как незнакомку: для начала бросить взгляд под край полотенца. Когда она поворачивалась к холодильнику и наклонялась к полке, полотенце приподнималось, оставались считанные сантиметры, чтобы открылся пушок на лонышке. А я был обнаженным, потому что Мила желала видеть струй. Она проявляла такой интерес к нему, что я попросил:

- Мила, что берешь его, мне нравится. Ласка получается. Но не трогай, когда что-то делаю: наливаю чай, режу сыр. Касания твои щекотно-сладкие, дернусь – и ошпарюсь. Или – тьфу-тьфу-тьфу – отрежу.

- Хорошо. Поняла. Сейчас он мне нравится даже больше. Головка, кажется, еще крупнее стала.

- Это обманчивое впечатление. После слияния сильно опадает и уменьшается ствол пениса, а головка только чуть мягче становится. Пропорции изменяются.

- Чем крупнее головка к стволу, тем приятнее он.

- Это в тебе, Мила, говорит женское подсознание. Чем больше головка и тоньше ствол, тем эффект шарика явнее и приятнее. Подсознание это понимает и радует тебя мыслью, что слияния будут слаще.

- Тебе нравятся мои ножки? Поглядываешь!

- Да. Стараюсь представить, что выше.

- Вот тебе выше, – она приподняла край полотенца.

- А еще выше? Совсем чтобы?

- А совсем выше тебе нельзя! – но сдернула полотенце, на миг предстала обнаженной и упорхнула в комнату.

Легли спать, но сон не шел. Мила повернулась ко мне, закинула одну ногу на меня, сама под бок притулилась, обняла. Я предложил:

- Не спим, так чего молчать. Говори, если что есть.

- Как ты меня меняешь, да еще с какой скоростью! Два дня – и я хожу, лежу, кушаю, разговариваю, даже не задумываясь, что практически голая. Естественно с тобой получается. Да и темы... первой открыто призналась, что влюблена в тебя! Что ты со мной делаешь!

- Разве это плохо!

- Отлично! Ты любуешься мной, наслаждаешься. Всем во мне, но с эротическим подтекстом. Это приятно, радует. С тем такого не было. Он мне нравился: я же позволила не первому с улицы. Влюбленность была, думаю. Волновало вначале, как он ко мне относится, как ему со мной. Хотела быть для него многим, давать ему наслаждаться, он же мой самый близкий... А свободы и естественности не было. Он отчего-то зажимался, я тоже. У всех у нас комплексы... А ты плюешь на все. Заявил, что сам удовлетворишься – и ничего! Это же позорная капитуляция! Не сумел добиться девушки.

- Да, капитуляция. Перепробовал все свои подходы, убедить не удалось. Силой склонить?

- Нет, конечно. Многие загоняют в патовую ситуацию себя. Своими приемами не получилось, силой нельзя, как разрулить, не потеряв лица? Правда, что бы ты делал, не приди я?

Не сразу понял, о чем она говорит. Ответил:

- Кончил бы и лег спать тоже. Думал бы, искал еще слова, которые бы могли убедить тебя. А может, плюнул на все и переключился на этот город. На тебе свет клином не сошелся; хоть я тут был раньше, мне нравится гулять и смотреть. Я бесконечно много вещей не могу: не подниму сто килограмм, не влезу на гладкий столб, не переспорю схоласта, не сочиню стихи. И не всякую женщину могу убедить. Вполне отдаю отчет в этом.

- Отчет отдаю и я, но признавать поражение перед другими – это совсем другое. – Мила подумала и переключилась на другую тему. – Все-таки ты бабник. Высшей пробы, не возражай, – заявила внезапно она. – Не развратный похотливый потаскун, а который ценит и разбирается. Увидела тебя в зале перед нами... сразу решила, что подойду. Почувствовала натуру твою. Можешь! А ты, когда первый раз подошла, что подумал?

- Симпатию, доверие. Приятное создалось от тебя впечатление. А "можешь!" что?

- Не знаю. Было чувство, что мне с тобой будет хорошо. Не сексуально, не думала о таком. Хорошо, что ты рядом. Можешь дать мне что-то, что необходимо и чего сама не понимаю. Вот все это, что сейчас даешь. Тепло, заботу, доверие, ласку.

- И слияние!

- И его. Без этого какое доверие!

- Да-а-а... подошла вплотную и смотрит! Такие глубокие глаза... пытливо смотришь... да еще с такого близкого расстояния! – первый раз незнакомая девушка так близко подходит. Все же это нарушение принятых норм.

- Заметил! Ни к кому так близко никогда не подхожу. Это же дистанция интимного общения.

- Намекала этим, чтобы обнял, прижал?

- Подсознательно, видимо, хотела, – согласилась Мила. – Но не позволила бы. Хотя да... позади всех норм, правил приличия, стыда, страха и прочего, наверное, хотела быть у тебя в объятиях. Сразу. Только все равно это не повод был меня хватать.

- Это не мой метод, – подтвердил я. – В первый день ты на это именно напрашивалась. Схватить тебя, зажать, целовать, лапать. Ты бы сдалась. Но на каком моменте? Могло быть и поздно.

- Да. Очень верно понимаешь, – поддержала Мила мою мысль. – Хотела, но противилась бы до самого конца. А где этот конец? Когда сидели в кафе у озера, я четко подумала: вот закажет сейчас на меня – швырну блюда в озеро! Потому что в этот момент любым способом хотела тебе сделать больно. Не насмерть убить, но больно убить точно! У нас возникли бы проблемы и с кафе, и с охраной озера. Правильно, что не стал преодолевать меня силой. Потом бы я очень раскаивалась – но созданные мной проблемы у нас от этого не исчезли бы. Причем, хоть я и раскаивалась, виноватым считала бы тебя: зачем лез и преодолевал силой.

- Вот-вот. Твои фразы нужно отлить в бетоне и поставить каждому мужчине на заднем дворе. Ну так, для общего развития и понимания.

- Какие?

- Про убить любой ценой: не насмерть, но больно.

- А еще?

- Раскаивалась бы, но виноватым считала меня: получил, потому что полез преодолевать силой. Так что никаких преодолений! Только мирно и в согласии.

- Да, тихо, доверчиво, без всего этого...

- Объясни мне, Мила, как психолог психологу: откуда это? Когда девушка колотит кулачками парня, лапнувшего ее за звёздочку, все прозрачно...

- Да. Она и показывает, что строгая и недоступная, и получает возможность прикоснуться к твоему мужскому телу, волнующему ее, быть вблизи его. Те же объятия, только неявные, – поспешила Мила показать, что все понимает сама. – Разгоряченной девушке и такие непрямые контакты с ним приятны.

- ... но какой механизм превращает швыряние блюд в озеро в сладострастный импульс? Вспомни свое состояние и объясни.

- Да, скинув все со стола, я бы испытала удовлетворение. Хотела, чтобы ты сделал заказ на меня, и я бы могла с удовольствием это швырять. Я уже представляла это, а ты взял – и не взял!

- Обломал девушке кайф! Самец! Какой подлый самец! Ни себе, ни девушке! – Мила рассмеялась, а я подхватил случайно прозвучавшее слово. – Ругала ты меня, вспомни, частенько словами с сексуальным оттенком. Самое частое – самец. Не подлец, негодяй там, подонок – бранные слова. А самец – оно ругательное только отчасти. Как думаешь?

- Скорее всего, ты прав. Подсознательно выбрала слово, подчеркивающее в тебе то, что хочу. Не могла об этом прямо говорить, ну так хоть так. Самец – это пенис. Как признак. Стоящий пенис. Этого, видимо, хотелось. Но ведь не скажешь: покажи мне пенис!

- В самом начале вполне можно было. Не кинуться обзываться, а первой полезть мне в трусы. Ну или хотя бы не рычать, когда я лезу: сделать вид, что трусики хоть и твои, но тебя там нет, если уж не можешь согласиться. И был бы тебе сразу пенис во всей красе. Мирно, тихо. Очень тяжело девушку первый раз е...   слиять, выбирает самый трудный путь, когда есть прямая дверь к близости.

- А можно было мне тогда зайти к тебе в душ и... поучаствовать? Он меня обрадовал. Милый, славный...

- Конечно! Но ты ушла, показывая свое неодобрение и неприятие.

- Нет. Я колебалась. Хотела войти и... я бы его ласкала. Вот там, да, мог бы меня сразу брать, хотела, чтобы обнял, и мы начали. Сама побоялась, может, ты уже плюнул на меня и вычеркнул. Поэтому иногда поколотить тебя нужно! За незнайство. Я нервничаю, злюсь, хочу, а ты... спокойный. Слушай, можешь мне рассказать свою самую сокровенную эротическую фантазию?

- Зачем?

- Пойму тебя лучше. Знать буду тебя. Будешь мне еще роднее. Понимаешь, я вся у тебя на ладони. Страхи мои видишь, желания – вот с лапанием все понял точно. Я для тебя открыта целиком. Все-все расскажу. Ты мне родной, самый-самый. А я о тебе таких доверительных мелочей не знаю. Получается, родной, но выше меня. Отношения "дочки-папы". Хотелось бы на твоем уровне быть. Наконец, почему бы ее не реализовать, если возможно. Мне приятно дать тебе особые ощущения.

- Я бы назвал отношения синичка-на-ладони. Теперь синичка желает узнать мои интимные детали, мечты.

- Не хочешь? Опасаешься, да?

- Нет, Мила, не опасаюсь. После всего мы уже не станем врагами, ранить не захочется, стеснения нет. А ты готова рассказать?

- Я тебе и так все выболтаю. У меня нет к тебе стыда. Просто не успела еще выложить. А ты такой молчаливый, без личных мелких деталей.

- Фантазию выложу. Но ее лучше рассказать перед слиянием, в игре. Тогда ярче будет образ. Сейчас удовлетворен тобой, настроен лежать и слушать. Рассказ выйдет без огонька.

- Два дня здесь, два месяца переписываемся, а все равно удивление. Не можно так! Нельзя быть такой доверчивой и открытой. Дело даже не в том, что против меня что-то используешь. Просто покажу свои несимпатичные стороны или глупость, ты потеряешь интерес.

- Мила, по своему опыту скажу: несимпатичные стороны – это истеричность, стервозность, ярый эгоизм. То, что превращает женщину в тупую скотину. Пойми это, Мила. А какая-нибудь складка на животе или костлявость... делает тебя живой и милой, не штампованной куклой. Незнание – не глупость. Разные мелкие недостатки, необычные желания вроде дать полапать себя и быть прижатой в уголке... они показывают тебя реальной и привязывают меня: знаю о них, с удовольствием делаю, чтобы порадовать именно тебя. Близкой становишься. Рассказывай, что хочется, и не опасайся.

- В этот раз лучше получилось. Вчера все было непонятно: как ты будешь, что сделаешь в следующую минуту. Сегодня знала, готова, была спокойной. Вход – замечательный момент. Пальчик совсем не то, хоть ты и довел меня им. А вот он... пенис – это сладкое наполнение. Мягкое, приподнимающее наполнение меня. Наполнение к наслаждению. От пальчика кончила, от пениса не кончала, а он лучше. От пальчика будто я пустая; наслаждение есть, но во мне, пустой, ничего не звенит. Понимаешь меня?

- Да, Мила, знаю. Кончать с моим струем внутри особенно сладко, а без него – ну так, просто хорошо.

- Он у тебя особенный! Когда можешь, вставляй. Приятно его в себе почувствовать.

- Особенность добавляются мои чувства. Если вставил, значит, я возбужден, желание и наслаждение тобой присутствуют. Ты это ощущаешь, тебе это приятно. Впрочем, все это рассуждения, Мила. Нам просто хорошо вдвоем.

- Сегодня могла сравнить ощущения, когда ты меня удовлетворил, и когда я тебя. Второе лучше. Когда ты мной наслаждаешься, от тебя особое тепло идет, восторг. Приникаешь, вздрагиваешь, замираешь от блаженства, которое от меня, шепчешь простые, но такие прекрасные слова. Держишь меня. А я чувствую его в себе... симпатичный твой... мне очень приятно, что-то звенит в лобке и по животику, когда он заполняет меня. Мне в тебя уйти хочется.

- Мила, это мне в тебя войти и лететь в сладкие глубины твоего волшебного лонца хочется; в сладострастии именно так получается – полет в тебя.

- А мне в тебя: чтобы окружал меня, всюду был, защищал; чтобы везде был ты, родной. Еще он симпатичный: розовый, упругий, головка такая... приятно думать о том, как он войдет в меня. Вот, кстати. Когда сидела и ждала, пока ты закончишь....

- Негодовала, думаю. Злилась? Обзывала теми словами, которые чуть позже высказала мне?

- Нет. Совсем нет! Сидела и думала, как можно бы повернуть дело в нужное направление. Может, надо было сделать вид, что испугалась, убежать, ты бы побежал за мной успокаивать и объяснять, я бы отворачивалась... безутешно поворачивалась спиной... и твой красивый пенис попал бы случайно в мою вагину... успокаиваешь и незаметно слияешь меня... прелестным. Гладишь меня нежно, оправдываешься, что это было случайно, пенис сам встал от мыслей обо мне, руки твои теплые, ласковые... и тихо слияешь! Я отказываюсь тебе верить, чтобы ты еще уговаривал меня... и слиял. А у тебя просыпается страсть, видишь, что девушка обнаженная... еще и лапать начинаешь. Я тебе очень доходчиво объясняю, что так делать не стоит, что ты грубиян и дурак, самец. Тебе лишь бы пенис кому вставить, а я не такая, самцу всякому не позволю в меня вставлять. Твой в моей вагине – это вообще немыслимо, и думать не смей об этом! Чтобы я да позволила твоему пенису! Я же не могу прямо сказать: мне хорошо, лапай дальше. Поэтому ругаю тебя, чтобы тебе стыдно стало, но не отстраняюсь, мне хорошо. Я не при чем, это все ты вытворяешь, ты должен прекратить, а я правильная и приличная, мне достаточно стоять. Ты меня так хорошо слияешь и слияешь, что ничего не говорю... Эти мысли захватили, ждала и представляла, как здорово было бы! Я бы тебя ругала, стыдила и давала наслаждение! Даю наслаждение... Пенис твой во мне, но я его вижу, приятно смотреть на него... мне самой от этого хорошо. От мысли, что он во мне. Твоя нежная часть во мне. Протупила, не решилась сразу, не идти же снова к тебе в душ. Такая фантазия моя. А ты?

Я прижал ее, показывая свою радость и нежность, ответил:

- У меня по сути такие же фантазии, Мила.

- Серьезно? Не повторяешь копию мне?

- Правда! Фантазии с тобой связаны были с незаметным проникновением в тебя. Моешь посуду... или садишься ко мне на колени пить чай – и прямо на подставленный пенис. Но ты этого не замечаешь... А лучшая: беспробудно спишь, я тебя всю ласкаю, трогаю, целую, щупаю, рассматриваю, любуюсь... в конце слияю так, что кончаешь во сне. Собственно, ради этого все прочее: что ты от меня кончаешь, не просыпаясь. И только сладострастие пробуждает тебя... глаза у тебя счастливые и немного туманные от блаженства... сладко потягиваешься и мурчишь, моя выслиянная девочка. Вот это твое блаженство важнее всего, оно и меня наслаждает.

- Му-у-ур-р-р, – сказала Мила, потираясь щечкой о мою грудь. – Красивая фантазия. Мне приятно в ней участвовать. Сделаем как-нибудь?

- Да вот, как ты откроешься. Ты спишь, я тебя раздеваю...

- Решай скорее, когда! Вообще, тебе рано вставать. Спи, мой хороший, – встревожилась она обо мне. А я еще подумаю, мне спать не хочется.

- Только если побегу утешать тебя, пенис опадет сразу. Обеспокоенный твоим испугом, сразу выкину из головы эротические мысли. И пока буду беспокоиться, он не встанет. Даже просто диалог уменьшает эрекцию.

- Твоя фантазия тоже нереальная. Ласкать меня, целовать везде, вертеть меня и слиять спящей – это только если я буду без чувств. Тогда я не проснусь сладкой кошечкой, – ответно приструнила Мила мою фантазию.

- Верно. Но мою фантазию осуществить проще: лежи себе, не двигайся, глаза закрой – будто спишь. А твою сыграть не сумею, я не актер.

- Давай фантазии проговаривать. Рассказывать целиком. Другой может добавлять свои замечания.

- Хорошая идея, Мила. Вспомни ее завтра.

Мила обняла меня и поцеловала. Снова поразилась:

- Не могу поверить, что я так свободно обсуждаю с мужчиной самые интимные, непроизносимые вещи и только рада.

- Вот твои глаза. Или волосы. Они мне нравятся, в них приятно зарываться лицом. Я могу рассказать тебе о том, какие они для меня замечательные, тебе понравится. Ну а чем хуже твоя звёздочка? Она и манит, и восхищает, и дает наслаждение. Отчего об этом тебе не сказать!?

- Мне от этого будет очень хорошо. Но я никогда даже краем не представляла, чтобы так было. Занялись любовью в темноте под одеялом, кончили, и до следующего раза ни слова, будто не было ничего.

- Ну и глупо.

- Глупо. Кто-то должен показать, повести, начать.

- Мне никто не показывал, сам все. Ты так быстро согласилась на такую форму общения, значит, готова была, где-то внутри уже приготовилась.

- Потому что ты солнышко мое. Греешь, сам открыт. С тобой невероятное чувство безопасности. Тебе это сложно понять, ты всегда открыт. А мне… никогда ни с кем не общавшейся откровенно и открыто, поразительно просто. Говорю, что хочу твой пенис в себе держать, ласкать его там внутри, давать наслаждение – самой становится хорошо и радостно. Давай спи!

Повернулся на бок, Мила прижалась к моей спине. Положила руку через живот, взяла пенис в ладошку. Засыпать, когда мягкий удовлетворенный пенис покоится в женской ладошке, очень здорово. Это как быть обнимаемым сотней женских ручек! Лелеют, баюкают, своим легким касанием не будят, а нежат.