Домой! Магдагачи, часть 1

Кто может хладно, равнодушно,
На дом родительский взглянуть?
В ком на привет его послушно
Живей не затрепещет грудь!..
                Пётр Вяземский

1

Сидя на занятиях, вдруг пришла мысль, сейчас, почти сию минуту сесть в самолёт и улететь Домой... «Домой» с большой буквы, в этом понятии всё, и географическое положение, и родина, и отчий дом и родители. Понятие не плоское, объёмное, в нём как в капле воды, содержится целый мир, оно иллюстрирует и позиционирует нас к месту, где родились,  наше отношение к друзьям, родственникам, малой родине, Отцу, Матери... Домой!.. Домой значит в атмосферу того времени, когда мы уже взрослые желаем страстно побыть маленькими, в детстве и, чтобы непременно окружали нас родные, близкие и друзья.

Почему на занятиях вдруг пришла ко мне потребность быть среди своего Дома – не знаю... Не часто, но подобное бывало со мною. Мысль молнией умчала в «родные пенаты» и желание навязчивое, до надоедливости, уже не покидало меня до конца учебного дня. Пары в институте закончились, а у меня в пространстве великого желания, созрел план действий, который осталось воплотить в жизнь. Шёл в общежитие с завершённым намерением сегодня улететь к родителям.

Пришлось вернуться в деканат и поговорить с секретарём деканата, которая много лет была бессменным руководителем канцелярии. Частенько, не я один, набедокурив и, чтобы не «больно» влетело за нерадивое учебное поведение, студенты обращались к ней:
— Мария Николаевна, вы понимаете, дело в том, что..., — конечно понимала,  качала головой и видела насквозь... Пожурив, помогала, чем могла. Авторитет был её непререкаемым, а убедить её помочь мне взять несколько дней отгулов, не составило труда, она знала преклонный возраст моих родителей... Справку такую я получил.
Дело за малым – найти деньги и купить билет на рейс Томск-Иркутск... Решение проблемы во многом зависит от энергии, влагаемой в путь реализации...

Общежитие, где я обитал в студенческие годы, было настоящим ульем... Парни и девушки были перемешаны, как курсами, так и этажами и жили отдельными комнатами в тесном дружеском согласии. Не было такого, чтобы этаж был только женский, а другой мужской и строго определённого курса, разве, что на первом этаже девочки не жили. Дом – общежитие располагался рядом с главным корпусом моего института на пересечении двух проспектов. По улице и номеру полное название гласило – проспект Кирова, 2. Мы же негласно его обзывали – «К-2»  и сразу все понимали, где это и что это. Этот улей гудел, как настоящий рой, затихая только глубоко за полночь, а в период сессии и вовсе не замолкал. Все знали друг друга, дружили...
 
Не было и речи, о какой бы то дискриминации младших курсов старшими. Конечно, старшие курсы несколько отчуждённо относились к начальным, но это по началу, пока не раззнакомились и не узнали ближе друг друга. Словом это был тип общинножительского проживания с обязательной выручкой друг друга. Быстро выявлялись группы по интересам, направлениям и уже самым последним было ограничение по возрасту...

Такое близкое проживание и вращение среди сверстников заставляло тебя снимать «стружку» недостатков с себя, не зазнаваться, не быть завистливым и хвастливым. Это было настоящим жизненным испытанием правильно вести себя в обществе: не быть лгунишкой, не быть заискивающим, а тем более, не приведи Господь – жадным... Не быть, не быть... Здесь можно продолжить недостатки, которых в общежитиях не любили и быстро выявляли среди черт характера студента, скрыть практически невозможно... Многому научила меня эта «сутолока» близкого общения, а так как я всегда любил подмечать те или иные нюансы поведения человека, то помогло мне в дальнейшем находить сближение с людьми и быть коммуникабельным во многих отношениях...

… Деньги были найдены у друзей, и через пару часов я сидел в автобусе в аэропорт Богашёво. Конечно, билетов свободных не было, но план мой уже висел в пространстве и просился, прямо сильно мечтал воплотиться. Надежда оставалась на бронированные места, которые всегда оставляли за соответствующими государственными службами всегда, «на всякий случай». Вдруг неотложная надобность случится. Крепко я желал, чтобы не случилось подобных «надобностей». Возможно, энергия душевного стремления улететь сработала, и мне достался вожделенный билет перед самым объявлением о посадке.
 
Рейс Томск-Иркутск, с промежуточной посадкой в Красноярске, составлял часа четыре с половиной. О-о!.. Что это за часы в тесном для моих ног салоне, рассчитанном на детей, видимо, когда оставляли проход между рядами сидений на малый рост, остальные, как могут. Вот я и мог постоянно крутиться из стороны в сторону, меняя положение «пятой точки». Самолёт АН-24Б гудел надрывно и часто проваливался в воздушные ямы, а уши непременно закладывало. Приходилось часто зевать, чтобы открывались мои «слуховые аппараты». Так позёвывая, спустя несколько часов, я вышел из самолёта в аэропорту Иркутска. Здесь осень глубже втянулась в зиму и временами набрасывала непогода снегом. Но что всё, выше написанное, в сравнении с радостью, светившей во мне – я был уже наполовину ближе к Дому.

2

Все мои приключения в получении места на единственный рейс в сутки, в Иркутске, почти повторились с той разницей, что людей было гораздо больше и никто, совсем никто, не обращал внимания на моё «великое желание попасть домой». У многих, видимо, такое желание приключилось, все хотели быть, как можно быстрее дома или в гостях...

Иркутск в то время, время семидесятых, прошлого века был той точкой, где собирались в одно место пассажиры разных направлений, отправляющиеся в дальнейший путь. Аэропорт собирал, сортировал, прессовал бессонницей транзитных пассажиров. За мои годы студенческой жизни и последующие я, по необходимости пересадки, был частым посетителем этого города.  Когда отсутствовали места на мой рейс, дождавшись рассвета, я садился в автобус, троллейбус и уезжал в город, бродить по нему, ходить в кино и посещать скромные храмы...

В семидесятые годы их мало оставалось, даже в крупных областных центрах, всё были заняты под какие-либо учреждения или вовсе разрушены вседозволенной вакханалией чиновничьей рати.
В храм я обычно попадал к заутрене.*  Попадал, конечно, не вполне удачное слово, но учитывая моё дорожное состояние, оно укладывается в повествование. Стоя смиренно в уголку, я с живым интересом вникал в действие православных обрядов, совершаемых служителями. Воцерковленным не был, но во мне всегда, где-то внутри, жил искренний отзыв на пение церковного хора или громкий и чёткий голос священника под сводами сооружения, правящего службу, который выводил: «Благословен Бог наш…», а ответ слышалось: «Аминь». При этом немногочисленные прихожане клали на себя крестное знамение с глубоким поклоном... Далее следовали начальные молитвы, священник совершал каждение**  алтаря и всего храма. Звонко, во время службы, раздавалось под сводами храма трисвятое по «Отче наш» и звучал голос иерея: «Яко Твое есть Царство…».

После я уходил в город, а внутри ненавязчиво, мысленно повторялось много раз, как-то по-радостному: «... аминь, аминь...» Не был, повторяю, не был фанатично религиозным, воцерковленным, но вот так во мне звучало... Почему?.. Каким образом я мог полюбить? Где?.. Не было в нашем крае, посёлке религиозных культовых сооружений, да и никто меня не заставлял твердить молитвы и бить при этом поклоны долу, а вот в сердце жил отклик на всё это действие. Связь с Высшим живёт в человеке не только на генетическом, но и интуитивном уровне. Во что он превратится, если утеряет окончательно связь с Высшим сознанием, трудно представить... Уже слышу голоса: «А вот я и вовсе неверующий, обхожусь своим умом...», — какое заблуждение! Веруете, сопротивляетесь, бравируете, но связь всегда существует... Это они под конец своего безбожного существования восклицают: «Верую, Господи! Верую...»

… В настоящий прилёт недолго я пребывал в аэропорту. В этот раз я видимо прочно пробил свой путь в пространстве, если удачно воплощал из мысленного в реальный. Мне досталось место на рейс Иркутск-Чита-Магдагачи, у меня был транзитный билет. А с транзитными билетами отпускали в первую очередь, при наличии свободных мест.

3

На промежуточной посадке города Чита, нас высадили в аэропорту, в самолёте не оставляли по каким-то причинам, записанным в правилах безопасности авиапассажиров. Самолет дозаправляли, делали какие-то необходимые регламентные работы, а мы, кто летел дальше, последовали в аэровокзал... Была лёгкая метель... По лётному полю снежок несло позёмкою. Ветром накидывало за воротник снежинки снега, и было холодно... А если мы вышли из тёплого салона, то зябкость доходило у многих до дрожи... Дрожал и я! В голове само собой напевалось модное в то время:

Аэропорт, аэропорт,
Ночное зарево огней,
Лечу за борт, лечу за борт,
Любви моей, любви моей!***

В общем, в тему ложилась песня, почти иллюстрируя моё путешествие... Долго меня она преследовала в дороге, а зачастую именно в зимнюю пору приходилось лететь Домой. Действовали студенческие скидки на авиабилеты с сентября по апрель, мы и пользовались этим. В салоне самолёта вновь пришлось возиться, крутиться, вытягивать свои ноги на проход, чтобы как-то устроиться и немного поспать. На исходе была ночь, ночь бессонная с гудением и оглушением ревущих моторов. Было уже утро, когда стюардесса объявила о скорой посадке в аэропорту Магдагачи и температуре воздуха за бортом самолёта. Температура минусовая, но благодаря падающему снегу невысокая... Осень глубокая продолжала медленно насыпать на отдыхающую землю белый чистый снежок. От него становилось светлее при зарождающемся дне.

Волнительно, радостно дышалось, по-особому билось сердце, стучало оно чаще обычного, а внутри всё ликовало, ведь скоро, совсем скоро покажется внизу посёлок, мой посёлок, мои Магдагачи... Скоро стало видно пробегающая под крылом земля, самолёт по какой-то причине, видимо связанной с погодными условиями, пролетел низко над улицами посёлка, которые с высоты гляделись ровными, чёткими линиями с крошечными квадратиками домов... Я прильнул к иллюминатору и почти поедал глазами пробегающую землю внизу. Вот дорога на Крутой, вон там далеко видны Крутовские разрезы, мои милые до кома в горле... Сколько километров протопали мои ноги здесь в дни детства, отрочества и юности. Борт развернулся, и взгляд упал на разрезы Горчаковские, на сопки с соснами, где мы катались на лыжах... Быстро, очень уж быстро стала мелькать земля под фюзеляжем, но вот справа показалась «белая будка», наш извечный ориентир, и шасси коснулись почвы... Моторы взревели, самолёт стал тормозить и подруливать к аэровокзалу... Ура! я Дома!..

Чувство, охватывающее тебя после длительного отсутствия у себя на родине – не передаваемое...  Для тех, кто родился в других местах, а особенно в крупных городах, место наше самое обычное, но не для меня. Для меня - это Дом, о котором я писал выше... Это природа, где в своё время каждый лесок был знаком, это соседи, реки, сопки – это память, что растворилась и прочно укрепилась в каждой улочке, переулочке, в двухэтажных деревянных домиках и, конечно же, земле, по которой ступал, а порою бегал босиком в своё незабываемое время. Дом – это...
Произнесите протяжно Д-О-О-ОМ! и вам будет слышаться только «ом»! А «ом» является самым священным звуком в некоторых восточных религиях и учениях, это по сути АУМ, где А - огонь, У - тепло, а М - символизирует воду. Три звука, означающих рай, землю, подземное царство, а также - грёзы, сон и явь. Три способности человека - желание, знание, действие. Значений этого триединства много, это «манифестация трёх величайших форм энергии, высшие потенции которых подчиняются воле совершенного человека и Бога».****  «Ом» в Ведах****  являет собою звук света и означает движение вверх, то есть стремление души к высшим сферам. В христианстве «Аум» - это «Аминь».

Вот кратко, чтобы не утомлять утомляющегося читателя рассуждениями. Кому интересно найдёт по этому вопросу немало литературы, я же вольно и субъективно сказал на основе скромных знаний и предположений. Просто даю любознательному уму зацепку для продолжения исследования этих вопросов.
Скажут, что ностальгирую по родине, земле, детству... Ностальгия - это тоска по Родине... Здесь не тоска - любовь, благодарность, это то, что живёт во мне без тоски, без надрыва. Это почти, как Родители, которых уже нет и ты, вспоминаешь Их с любовью, молитвой и нежной грустью. Это, как сказала моя землячка «ранение родиной». Что ещё можно сказать о Доме своём, об «очаге домашнем», о котором сказано столько слов людьми талантливыми, с громкими известными именами? Что?.. Но пусть и мой скромный голос прозвучит об этом, пусть...   Ведь рядом с пением соловья и воробей чирикает...

4

Поёживаясь от холода, выщел из самолёта... Прошёл ворота, отделяющие лётное поле от территории вокзала, на воротах засовы, преграждающие проход коров, телят на лётное поле...  Прорвавшуюся скотинушку забирали в штрафзагончик, и выкуп её у администрации порта дороговато обходился родителям. Частенько ребятки сами пасли свою худобу и, что греха таить, заигравшись, заглядевшись на интересующее их, упускали из виду своих подопечных... Глядь! а уж скотинушка пасётся где-то за «Ромашками». «Ромашка» – локаторы на лётном поле, следящие за воздушным пространством.  И здесь неунывающие мальчишки, когда никого не было, ломали забор, выгоняли пленённую животину из неволи, потом тикали во весь дух, чтобы уши не надрали... И не получать выволочку от отца за недогляд. Ох! уж эти милые сердцу мальчишки! Всегда весёлые, активные, порою драчливые, но не злобные по натуре... Сам был таким... Немало их окружало в детстве, какие разные по характеру, каждый со своим нравом, темпераментом, повадками... У каждого были свои интересы, но сбиваясь в кучу, увлекались одним, и уже, захваченные общим делом стремились реализовать его. Каждого постигла своя судьба, жизнь... У одних долгий век, у других короткий. Иных поймали жизненные «ловушки» и ушли уже за черту этой жизни, другие разбежались, разъехались и живут где-то в неизвестности... Удачи вам, друзья, и здоровья!

Здание аэровокзала было одноэтажным деревянным, здесь же и буфет располагался, где мы, детвора отрывная, выпросив несчастные десять копеек, покупали мороженное, и столовая, которую офицеры вертолётного полка предпочитали более, нежели свою.  Далеко за стены её вырывался запах свежежаренных колет, щекочущий нос! Слюнки текли, хотелось...

Припоминаю, как нас, детвору, на праздничный день воздушного флота, катали на Ил-14, делая пару кругов над посёлком. Как же было здорово! Мы и в самолёте, как такое возможно? словом невидаль какая-то!.. Лепились головами у маленьких окошечек, всё заглядывали вниз на землю. Каково там? А там огородики были маленькими и домики со спичечную коробочку... Видно было далеко, как вилась дорога на Горчаки, Крутой... И железная дорога сверху уже выглядела змеёю, а по ней крошечный, почти игрушечный паровозик тянул такие же игрушечные вагончики... И это всё перед тобою, ты можешь наблюдать... Глянь, а вон там что-то движется? Да это же машина спешит с неотложным грузом по надобности! Ну как здесь не удивляться? Виденное само вселяется в диво!..

Праздника такого ждали! Администрация готовилась к нему, и в день празднования проводились массовые мероприятия на стадионе, привозились напитки, свежие булочки и прочее такое, за что память не зацепилась, но знаю и уверен - вкусное...  На праздник, главное, рублик выпросить у Мамы: «Ну, дай рублик, ну дай!..», — можно многое попробовать из того, что для празднования готовилось и выставлялось на вид – покупайте, кушайте!.. Покупали, кушали, получали удовольствие, благо стоило это всё удовольствие копейки... А нужен – то был всего «рублик». На крыльце в деревянных бочках стояли металлические бачки с мороженым, пломбиром. Бочки заполнены льдом, чтобы задержать таяние этой вкусности, от столовой «Негритянка». «Негритянка», столовая за железнодорожной линией посёлка, почему так обозвал народ? возможно из-за наплыва в неё работающего люда, после своих смен, в мазутных своих «доспехах». Была очередь за мороженым, но каждый терпеливо ждал свою порцию...
 
В мою бытность, в аэропорту, период семидесятых и восьмидесятых продавали «Армянский» коньяк, качества высокого и всё это недорого, по карману для средне обеспеченного покупателя. Торговали вином «Яблочное», в народе «червивка», «Агдам», с которым приходит из памяти присказка, «я сегодня там, где дают «Агдам». И знаменитый «Солнцедар», с известной прибауткой «времени не тратьте даром, похмеляйтесь «Солцедаром», конечно, гадость та ещё  и непонятно, как можно было пить? А  пили и ещё как пили... Долго на праздники слышалось пение подвыпивших мужиков и захмелевших женщин, только к ночи замолкали их подхрипшие голоса...

Что делать?.. Жизнь!.. И жили люди просто и чинно... Запросто можно было забежать к товарищу, без предварительного согласования и спросить:
— Тёть Шура, а Сашка дома? Позовите... 
— А где ему быть окаянному, кушает, — «окаянному», значит, чем-то была им недовольна, — Садись с нами, картошку жареную есть.
Картошку?! Так это то, о чём я мечтал и так хотел! просто до нельзя... А ведь дома жареная картошка есть, всё спешил куда-то, только поклевал чуток, здесь, у соседей, всегда вкуснее и друг рядом... Почему?.. Хотел бы знать. Но так было и ведь часто было...

«Тёть Шура», бабушка моего друга детства, которая его вырастила и была ему, по сути, матерью, так «мама» он её и звал. Шумливая была, если брала кого в разгон, то на земле места мало было для того, кто попадал в поле её «зрения». Громкая, беспокойная, непоседливая, она не могла обходиться без работы и того требовала от всех. При этом я не помню большой злобы, а порою в глазах её светилась доброта и заботливость, но через пять минут уже кого-то брала в оборот, и голос её звенел во всех окрестных переулках. Через годы слышу шумность и в чей-то адрес ею часто повторяемое: «Ах ты, змей окаянный!..».

Здесь я не ставлю своей задачей упомянуть всех соседей и людей, с которыми вплотную сталкивался в детские годы, но не могу обойти её, «тёть Шуру», на которую взвалили её дети своих детей, и она несла этот крест пусть громко, с ворчанием, но достойно... Знаю, зайду к ней завтра или послезавтра и скажу: «Здрасте, тёть Шура!», а в ответ лицо просияет улыбкой и услышу: «Лёня, приехал, а мой-то в Хабаровске, обещался скоро...».

5

До дома пешком, он рядом... Почти рассвело, падает редкий снежок, лёгкий морозец пощипывает нос, уши... Надо пройти гостиницу порта, дома офицеров связи «Гриф» и я на улице своей... Ноги сами несут, а сердце так и хочет освободиться от грудной клетки, прямо выпрыгивает. И как не уговариваю успокоиться – не слушается... Здесь, на этой улице, сколь времени проводилось за играми при дневном свете и уже тогда, когда сумерки поглощали свет, а в дом всё не хотелось идти. Звали, не раз воздух звенел криками, не было никакой силы загнать под кров разгорячённую детвору... Закрыв глаза, могу стремглав, умозрительно очутиться там, среди пацанов и девчонок, слышать разговоры их, крики, шум игры и зов родителей: «Сколь можно звать?!» Много раз надо было звать, не дозвавшись, до криков и мата разъярённого...

На своей улице никого не встретил, не удивительно – рано... Почти у дома своего. Окна не горят, видимо спят... А на аэродроме опять взревели моторы, мой рейс, на котором прилетел, продолжал свой путь до Хабаровска... Волнительно, радостно, внутри по-праздничному, наконец-то добрался!

Во время летних каникул меня не было Дома, застряли мы на севере Томской области в строительном отряде, надо было срочно объект сдавать и нас не выпустили до окончания строительства. Трудно представить, как хотелось летом домой, как мечталось посидеть на пеньке где-то, просто посидеть, но на природе, вблизи посёлка, совсем рядом... И, чтобы ветерок веял свой амурский, шелестела листва, и пахло родиной! Это не плачь и блажь, это чувство Дома... Чувство Дома у каждого есть в той или иной степени обнажённое, а у тех, кто вдали от него оно обострено вдвойне... Где-то рядом, слышите?.. Вот где-то здесь, совсем рядом, просто посидеть... Так чтоб кузнечики стрекотали, кукушка куковала и запах цветов, трав, разливался густо, настойчиво... Чтобы пучок скошенной травы, своим ароматом, вмиг! бы отправлял в детство, в то место, которое и называется «где-то рядом...», рядом с Домом, а вернее в самом Доме... В нём конский бег на воле, крик коршунов да далёкий рёв диких козлов по весне. А зимой мороз и скрип снега под валенками... Дым из труб вертикально вверх и звук поезда из «далеко – далёко», а думается где-то рядом. А лай собак? Тявкнет одна, тоскливо, на всякий случай, потом вторая и вот уже кантата лая друг перед другом... Хорошо!.. Где бы ни был, а пожил во многих местах - городах, но милее Магдагачи - нет! Вот так! а вы говорите, плачь? Любовь и чувство! Те, что из гнезда амурского поймут! Одни зори нас поили росами, весной одних кукушек слушали, шумел один и тот же березняк и ельник... На всех одна и та же плескалась вода в плотине... Поймут и те, кто родился и вырос в иных местах, у них были свои росы и зори, главное, оставить сердце живое, до прекрасного вожделеющее, у которых где-то свой Дом, с большой буквы...

Отворяю калитку, захожу. Слышу лай Верного, подзабыл меня, дружок мохнатый. Пару слов ему и уже метёт хвостом вместе с задом, прямо заносит от радости в разные стороны... Узнал! Снег поскрипывает, на крыльцо намело, нападало... Чувствуется, не было хозяйки на улице, иначе снег был бы убран, а крыльцо подметено.
Стучу!..
— Кто там? — знакомый родной голос... Отвечаю, но не узнают сразу, голос тоже меняется, взрослеет.
— Мам, да я это я, — ком в горле... Знаю, никто не знал и не ждал, как снег на голову...
— Лёнька, ты что ль? Боже, да с какого края свалился-то?..
Свалился уж точно, ни свет, ни заря, словно снег среди лета... Но тем и радостней, что неожиданно.

Дом пахнул родным незабываемым запахом... Все дома имеют свой неповторимый запах и далеко не все приятно шибают нос... У нас, не было стариковского особого душка, которым страдают многие квартиры, где живут престарелые люди. Помню, как Мама старательно следила за атмосферой дома, всегда была чистота и порядок. А ещё многое зависит от дыхания людского, которое связывают напрямую с духовным уровнем живущих в доме. Пишу как есть, ничего от себя не выдумывая...
Вошёл в дом, низко пригнувшись, потолок, который ранее казался высоким, теперь как-то опустился и стал ближе к полу или я стал выше. Обнял сухонькую, ставшую тоже ниже Маму, Отца, который всегда срывался на голос с плачем при долгом нашем расставании. Всегда при отсутствии резче замечаешь, как старость неумолимо покрывает родителей, при этом всегда молчишь, а внутри всё больно становится от такого неизбежного процесса... Да, теперь и я замечаю сочувственные взгляды своих детей... Настало время...

Мама у печи захлопотала, быстро у неё возник огонь и печь, потрескивая горящими дровами, запылала вовсю... Вот он – домашний очаг, с родителями, часами – ходиками, котом, выгибающим спинку и взирающим ликом Божьей Матери в божничке... Чтобы кто ни говорил, а «домашний очаг» в жизни каждого человека остаётся с ним на всю жизнь, значение его трудно оценимо и помимо его воле и воспоминаниям действует на подсознание, отсюда многое в самом поведении человека сказывается в течение всей жизни...
— А ты, ничего не знаешь? — пытливо посмотрела на меня, — Пришла телеграмма, моя мама, твоя бабушка умерла... Вот вчера получили известие, а ты здесь... Ничего не знаешь?

Мама не плакала, не причитала, практически не подавала вида, что скорбит, но скорбела, знаю... Нет-нет да краешком платочка вытирала слёзы. Она была вообще мужественным человеком, сильным, волевым... Временами её задумчивый взгляд убегал в даль дальнюю, в годы своего детства, где была она подростком, где была её мама, а она от природы скромная и тихая ластилась к плечу той, что дала ей жизнь... Убегал взгляд, тосковала! Кто знает, почему я так внезапно приехал, может быть своим присутствием поддержать её, сбил её думы тяжкие на хлопоты, на переключение из скорби на жизнь... Кто знает?!

Я сорвался в путь внезапно и ничего не знал, уже после моего отъезда двоюродные сёстры приходили в общежитие с прискорбным сообщением... Моя бабушка Катя, жила в Томске у своей младшей дочери Маши, маминой сестры. После гибели на войне их старшего брата Василия, моя Мама стала первой по старшинству. В свои молодые годы бабушка осталась одна с немалым количеством маленьких детей, вырастила их, да так и осталась с младшенькой Машенькой. Поступая в институт, я жил у них, баба Катя уже плохо ходила, но та закваска - во всём иметь свой догляд и слово - так с ней и держались до конца её жизни. Мало походила на Маму, возможно где-то отдалённо черточками лица и была схожа, но характер иной, более властный и нетерпеливый... Не удивительно, ведь одна поднимала маленьких детей, впереди была война и годы голодные...

— Я пошла в род Шараповых, у отца моего был схожий характер, — отвечала мне Мама на мои вопросы.
Дед Павел умер рано от воспаления лёгких, сгорел в три дня. Объезжая поля угодий,  была весна, работа кипела всюду, там и здесь пахались нивы, ему внезапно захотелось самому стать за плуг, был сам жилистый, работящий, ни минуты простоя, всё в деле. Сапоги скинул и босиком стал наворачивать борозды одна за другой... Разгорячённый пахотой, выпластовывая комья земли и обнажая непрогретую землю, не заметил, как простудился... На другой день взлетела высокая температура, три дня метался в бреду и затих вечным сном...
Надолго бабушка его пережила, но пришло время и ей встретиться с другом жизни...

-------------------------------
*Утреня Церковное общественное богослужение, совершаемое, согласно уставу, утром.
**Каждение - воскурение фимиама, то есть сжигание в специальном сосуде - кадиле смеси благовонных веществ       перед священными предметами и при совершении жертвоприношения Богу.
*** Слова песни Аэропорт  исполнял песню, популярный в 70-х годах ансамбль «Поющие гитары»
**** Учение Храма Наставление 49, с.172, Ве;ды сборник самых древних священных писаний индуизма на языке санскрит.